Воспоминание

- Ай! Щиплет! Больно!
- Потерпи, балакаим*, скоро будет легче.
Маленькая, красивая женщина с кудрявыми русыми волосами и небесно-голубыми глазами, сдерживая слезы, осторожно протирала худенькое тельце травой. Каждое прикосновение странной зелени оставляло на спине ребенка полоски цвета йода. Блестящие дорожки соленых слез быстро-быстро текли по смуглым, впалым щечкам. Малышка, распластавшись на большой жесткой кровати, засыпала, непроизвольно вздрагивая от осторожных прикосновений матери…

…Лето выдалось жарким. Ватага ребятишек, забросив городошные биты, стояла на краю безразмерного поля, втягивая в себя упоительный запах свежести. Самый старший из них – 14-летний Лешка-бадяга, прозванный так из-за своего пристрастия к самогону, который варила его мачеха, – деловито шмыгнул носом и подмигнул Варису.
- Ну, что, татарва? Ссышь?
- Кто? Я?
Черноволосый пацаненок с раскосыми черничными глазами нахмурился и без дальнейших слов метнулся вглубь поля. Следом за ним, словно по команде, рванули еще с десяток ребятишек всех возрастов. Самой маленькой среди них была сестра Вариса – пятилетняя Расилька. Как бы он ни пытался отделаться от младшей сестры, у него ничего не получалась: Расилька всегда оказывалась рядом, и Варис, смирившись с ее «прилипчивостью», махнул рукой на свою тень, не желавшую ни в чем уступать брату. Поначалу друзья посмеивались над Варисом, но, видя, что упрямую Расильку не берут ни шпионские ухищрения, ни откровенные угрозы брата разобраться с ней по-взрослому, махнули рукой на ее постоянное присутствие рядом с «пацанской компанией» и попросту перестали обращать внимание на ее обязательное присутствие рядом.

…Мальчишки спешили. Сдернув с себя рубашки, завязав узлом рукава, они вырывали из земли сочные клубни брюквы и набивали импровизированные мешки мясистыми корнями вместе с ботвой.
- Атас, ребзя! – Голос Лешки-бадяги разнесся по замершему в зное полю.
Пацаны бросились врассыпную.
Метрах в двухстах показались объездчики. Они громко матерились и пришпоривали тощих лошадей хлыстами. Варис, прижимая к себе рубашку, до верху наполненную брюквой, молил Аллаха только об одном: лишь бы не догнали! Лишь бы успеть нырнуть в овраг, а там по реке и до дома недалеко. И тогда у них будет вкусный ужин. И отец, который крайне редко не то что хвалит, а вообще разговаривает с детьми, просто посмотрит на него так, как он один умеет смотреть – улыбаясь одними глазами, но с гордостью.

Варис хорошо помнил как полгода назад, когда мимо станции промчался состав с углем, он успел спрятаться за ящиками из-под гвоздей и его не поймали вместе с двумя мужиками, с которыми он собирал куски угля, упавшие на дорожную насыпь. Мужикам тем, говорят, дали по 10 лет. За расхищение социалистической собственности...
А Варис сумел принести домой почти целое ведро угля. И вся семья в тот вечер пила горячий (!) душистый, «наваристый» чай из медуницы и мяты…

…Варис бежал, не разбирая дороги, прижимая к себе рубашку с брюквой. Он слышал свист плетей и дикий крик боли – кому-то из мальчишек не удалось донести добычу до дома. А Варис бежал. Он бежал и думал о своей матери, которая скрытно от отца каждый вечер целовала его перед сном, о старшей сестре, которой пора было уже выходить замуж – девка взрослая, 16 лет уж как-никак. И о маленькой Расильке, которая, сверкая своими черными отцовскими глазами, будет с благоговением смотреть на него, ловя каждое слово.

Расилька!
Он только сейчас подумал о том, что эта кудрявая кукла была всего лишь в паре шагов от него, когда они стояли на краю поля.
Нырнув в кусты, Варис оглянулся назад. Объездчики метались по полю, выискивая зазевавшихся воришек.
Сестры нигде не было видно.

«Она уже дома. Она не пошла за мной и сейчас сидит на веранде, играя со своей куклой, сшитой матерью из старой отцовской рубашки», - успокаивал он себя, подходя к дому.
Бросив «мешок» с брюквой посреди двора, Варис взбежал по крыльцу на веранду – Расильки не было. Он обшарил все углы, заглянул в сарай и баню – его "тень" с кудряшками и большими глазами исчезла.
Сдерживая слезы, Варис кинулся обратно к колхозному полю.

…Она лежала на краю оврага. Голубенькое платьице в клетку пропиталось кровью. Хлыст объездчика, разорвав ткань, с такой же легкостью исполосовал и маленькое тельце… Рядом валялись четыре брюквы…
- Варис, ты же мальчик, не плачь. Лучше принеси еще кровохлебки - к утру ей будет полегче...
...Шел 1947 год…

* - Балакаим (татарск.) - деточка