Дольче вита

(La Dolce Vita)

Она плохо спала сегодня, встала за полчаса до будильника и пошла в душ. Теплая вода ласкала, как жалела, и Мария смотрела вниз по ее течению на свое такое знакомое тело: круглая грудь с новой паутиной лиловых вен, ниже крутые бедра, хранящие следы загара, снова почти уже плоский накачанный живот и внизу короткая темная дорожка. Мария любила свое тело. Но сейчас оно хранило тайну, предательски взывало к ней и требовало ответа.
Сегодня надо выглядеть особенно хорошо, подумала она, ей почему-то казалось, что это отвлечет ее внимание от главного, рассеет тревогу. Еще оставалось время до подъема остальных, и Мария решила выпрямить свои длинные волосы специальным утюжком. Вопреки упорному несогласию мужа и детей, она была убеждена, что прямые блестящие волосы придают ее облику особый шик. Результатом стал ожог на шее и сопровождающее его саднящее чувство обиды: «Нашла из-за чего расстраиваться»!
Ежеутренняя рутина с подъемом детей, завтраком и проводами в школу пролетела незаметно, и Мария поехала в магазин закупиться по мелочам для предстоящего дня. «Свежие яйца и маскарпоне, сахарная пудра, ванили стручок; свежие яйца и маскарпоне…» - повторяла она, как заклинание, надеялась, что это поможет ей настроиться на рабочий лад и отвлечься от мыслей, занимавших все ее существо со вчерашнего вечера.
Сомнений больше не было – она беременна, беременна вопреки здравому смыслу, всем реалиям и мерам предосторожности. Вопреки всем планам.
«Свежие яйца и маскарпоне» не помогали, сквозь эту волну пробивала другая, тоскливая и агрессивная одновременно, и Мария все больше сердилась. Сердилась, чтобы не расстраиваться, сердилась, чтобы не отчаиваться, сердилась, чтобы не думать и не принимать решение. Руки дрожали, и внутри что-то тревожно вздрагивало: «наверное, душа», - пафосно подумала Мария. Как четки перебирая, мозг все время повторял: «Что же делать? Что же делать! Что же делать что же делать что же»… Клетка яиц выскользнула из рук, Мария опустилась на корточки перед желтоватой студенистой лужицей на полу магазина и попыталась кончиками пальцев собрать отлетевшие скорлупки яиц на картонку, но только уронила в эту жижу солнцезащитные очки. Безобразное слово «аборт» взорвалось в голове – внутренний голос впервые назвал разумное и ужасное намерение своим уродливым  именем. Это оказалось последней каплей, и слезы покатились градом: «Дура, старая, заплывшая гормонами дура!»

- Ну что вы, в самом деле, это всего лишь яйца! Слезы ни к чему, - удивленно произнесла подошедшая продавщица.
Мария виновато кивнула и шмыгнула носом:
- Простите! Я сейчас все уберу, - она старалась успокоиться, но слезы текли все обильнее.
- У Вас что-то случилось? – равнодушно из вежливости спросила продавщица.
- Да.
- Нехорошее? - неуверенно добавила женщина, опуская новую клетку яиц в коляску Марии.
- Нет, не знаю… Еще не знаю.

В плане на сегодня были тирамису, киши и шоколадный тарт.
Надевая пестрый фартук с аппликациями, подаренный любимой подругой к открытию, и убирая волосы под косынку, Мария обдумывала последовательность работ. Начать надо было с тирамису, чтобы он успел пропитаться. А это значит, что пора сварить эспрессо – и для себя, и для десерта. Интенсивный аромат крепкого кофе заполнил уютную небольшую кухню и подарил надежду, что день еще может стать добрым.
Свою маленькую кондитерскую Мария открыла год назад, когда почувствовала, что дети становятся все самостоятельнее и больше не нуждаются в ней сутки напролет. Многим ее затея казалась блажью, игрой на понижение, ведь у Марии высшее образование, престижная профессия, да и муж обеспечивает, зачем ей эта тяжелая ремесленная работа…

Мария выложила дно формы маленькими бисквитами и начала пропитывать их коктейлем из эспрессо и ароматной марсалы. «Можно как-то все же попробовать сделать с амаретто, но у меня этот ликер вызывает такую стойкую ассоциацию с первым юношеским опьянением и похмельем, нет», - в сотый раз подумала Мария и перешла к крему. Яркие крупные желтки один за другим летели в миску, их цвет и форма радовали глаз. «А теперь подсластим эти маленькие солнышки», - Мария бессознательно улыбнулась, включила миксер и постепенно стала всыпать сахарную пудру. Она заворожено наблюдала, как в смешении с пудрой и в движении ярко желтый цвет сменяется бледным, а потом смесь и вовсе становится почти белой: «все меняется».

Во всем своем кондитерском процессе Мария видела не тяжкий труд и рутину, а творчество и философию. Это была ее медитация: Мария размышляла о себе, жизни, мире и боге, находясь в «здесь и сейчас». Это была ее математика: взвешиваешь, дозируешь, продумываешь - суммируя граммы и минуты, получаешь желаемый результат. Это было ее волшебство: она могла подарить счастливые секунды и улыбки. А когда все формулы рушились, уравнения не сходились, результатом могло стать горькое, пусть и на минуты всего, разочарование. Ароматные пироги, элегантные торты и нарядные капкейки были для нее материализовавшейся любовью, символом торжества или уюта. Самые банальные печенья – приветом из детства, воспоминанием о пронизанном ароматом ванили доме. Да, выпекая и украшая все эти чудеса, Мария отрешалась от суеты и быта и могла думать…

Но сейчас мысли были не адекватны процессу.

Добавим маскарпоне, такая плотная белая масса – «богатая, жирная» каждый раз про себя называла ее Мария. Белки взбить до плотной белой пены, откидывающей острые стрелы. Тут много тонкостей: качество яиц, температура белков, посуды, сахара, скорость миксера и …уровень гормонов счастья и удачи в крови (в этом она была уверена). Температура верная, и миксер хороший. Мария любила этот новый миксер. Сколько их уже прошло через ее руки, шумных, агрессивных – «нервных и неуравновешенных», как она их назвала. А этот был не такой – тихий и равномерный, своей размеренной вибрацией он умиротворял Марию: «…наверное, ребенок будет хорошо засыпать под него, ведь спят же некоторые только под пылесос», - подумала она и тут же усмехнулась вслух: «…ну вот, уже начинается! Точно, беременность протекает в первую очередь в голове». Она вспомнила, как много лет назад в шутку  сама себя называла «девушкой беременной на всю голову» и добавляла, что беременность, конечно, не болезнь, но определенно диагноз. И вот опять... Может ли она опять все это повторить? Хватит ли сил? Должна ли?
«Нет, наверное, не должна», - продолжала Мария внутренний монолог: «Мне сорок лет, у меня двое детей-подростков, которых я боготворю, но с ними довольно хлопот; мы давно завершили планирование семьи, закрыли вопрос, совсем! у меня больная спина, наконец, и новое дело! Нет, не должна. Я чиста перед… Перед кем? Перед собой и… демографией! Мне и первого ребенка врачи рожать не разрешали». Мария сердито заправила под косынку выбившуюся прядь волос. Она всем сердцем любила своих детей и предано, как собака, казалось ей порой, служила им; и она не могла себе представить, что когда-то окажется в такой ситуации, что будет не рада ребенку, беременности... Она не могла себе представить, что, вообще, когда-нибудь еще окажется в этой ситуации.

Принесли посылку: Мария открывала один за другим нарядные пакетики, улыбалась и рассматривала на ладони, перебирая пальцами и потряхивая, поднося ближе к глазам, и к свету, и к носу, россыпи розовых и лиловых засахаренных лепестков розы и фиалки для украшения капкейков. «Какие красивые цвета для девичьих платьев», - подумала она и тут же себя строго одернула, отложила лепестки, стремительно посыпала формы с тирамису какао и убрала их в холодильник.

Мария перешла к тесту для кишей, французских открытых пирогов: «яйцо, соль, масло, мука – вымешать и в холодильник», - повторяла она, как мантру, и внутренне успокаивалась, концентрируясь. С трудом, прилагая большие усилия, она усердно вымешивала тугое тесто и думала при этом почему-то про ноющую боль внизу живота и в паху, про изнуряющую тошноту месяцы напролет и про красную воспаленную грудь с потрескавшимися сосками, до которых нельзя дотронуться, в ночь прилива молока и охватывающий ее при этом жар. Даже сами роды, схватки не пугали и не отталкивали ее, но эти боли в спине... Овощную начинку она делать не очень любила, потому что после жарки овощей, маслом пахло все помещение. Именно поэтому шоколадный торт она всегда оставляла напоследок, чтобы шоколадно-ванильный аромат не только нейтрализовал неприятные кухонные запахи, но и счастливо заместил их. Мария рассеянно резала овощи: баклажан, цуккини, паприка, томат, лук и чеснок, «ничего не забыла»... «Мда, путаю тут божий дар с яичницей»! - она снова начинала злиться, порезав палец, думала разрыдаться, но внутри что-то изменилось уже, в мыслях, пред-мыслях, а значит, и в настроении, в настрое. И нет уже в порезе на пальце повода для рыданий.

Она все еще вела этот упрямый внутренний диалог, эту беспомощную торговлю сама с собой, хоть давно уже (с самого начала?) наверняка знала, что «проиграла» (выиграла), и решение принято. Конечно, она выносит и родит этого ребенка. Конечно, не может быть иначе. И конечно, она будет удивляться себе, стыдиться этого внутреннего разговора уже через несколько месяцев или даже недель. Потому что он, уже есть, и есть в ней, потому что по какой-то необъяснимой и совершенно, пожалуй, несправедливой причине он уже именно ее выбрал своей матерью. А «единожды мать – всегда мать», как давно заметила одна женщина в автобусе, помогая Марии поднять туда коляску. Мария знает, как почувствует первые движения ребенка, как скоро мысленно начнет разговаривать с ним. И однажды она приоткроет дверь в ярко освещенный коридор больницы, чтобы впустить лучик света в темноту палаты, и несколько часов к ряду будет смотреть на малыша в его первую ночь на этой земле. Она будет подолгу всматриваться в маленькое усталое после родов личико с вздрагивающими слипшимися тонкими трогательными ресничками, легко касаться сморщенных пальчиков, вдыхать карамельный запах младенческой головки, и ее сердце будет щемить от ни с чем  несравнимого счастья и ни с чем несравнимых боли и страха за этого нового человека.

Мария достала два плотных шара теста из холодильника, раскатала несколько листов и устлала ими круглые предварительно намасленные и присыпанные мукой формы, потом добавила в две из них обжаренные овощи и посыпала их тертым сыром, а в другие – копченую ветчину, тонкие дольки груши, сыр-горгонцолу и пару ядер грецких орехов. Во все формы Мария вылила болтушку из сливок и свежих яиц, приправленную солью, перцем и мускатным орехом: «В печку», - радостно проводила их она: «…зрейте!»
Весело попрощавшись на время с пирогами, она подошла к зеркалу, долго всматривалась в свое лицо, замечая новые морщинки вокруг глаз, легкие синяки – «опять не спать»...

Этот шоколадный торт был ее дитем и ее гордостью, о нем уже шла молва. Взяв за основу скупой рецепт одного известного французского кондитера, Мария изменила детали, пропорции, добавила перец чили, мускатный орех и пимент и получила ни с чем несравнимый результат, заставляющий буквально облизывать пальцы. Мария поставила мелко нарубленный шоколадный кувертюр на паровую баню. Медленно и равномерно помешивая тающую шоколадную массу, она поймала себя на том, что мысленно уже переделывает свою маленькую уютную кухню, освобождая в ней место для переносной колыбели и пеленального комода. С чили нельзя переборщить, но и скупиться не стоит: острота должна чувствоваться, тревожить и возбуждать. Так же и с пиментом – он интригует, завораживает, побуждает надеяться на таинственное продолжение… Готовая масса, густая и тягучая, бархатная, темная, как сам шоколад, и такая же горьковатая, отправляется в духовку: «С Богом!» - Мария прогибается назад, берется за спину, которая уже начала болеть, садится у окна.
Маленький перерыв.
Кофе и сухарики с изюмом собственного изготовления.
«Надо будет купить сюда чай. Все, прибраться! И, пожалуй, поеду сегодня пораньше домой, надо сообщить радостную новость», - подумала Мария, глядя на часы.

Вечером в обратной дороге она впервые за день включила в машине радио. Утром ехала в полной тишине, потому что внутренняя тревога и голоса заглушили бы любое радио, днем на работе сегодня тоже предпочитала тишину. Сейчас, уставшая и умиротворенная, помирившаяся сама с собой и с миром, Мария с удовольствием прислушивалась к какой-то грустной мелодии. Начались новости, и она услышала ту новость, которая, наверное, еще сутра облетела весь мир: умер Майкл Джексон. Не то чтобы она была его фанатом или безумной поклонницей, но она любила его, потому что он был всегда, и он был велик. Но сейчас новость так поразила ее, что Мария вдруг снова заплакала, потом зарыдала в голос. Тоска, печаль и сожаление охватили ее, но вместе с ними и полное просветление. И первые проблески радости. Эти слезы были не такими, как утром, они были чистыми и светлыми. Мария вытерла рукавом глаза, шмыгнула носом, громко всхлипнула несколько раз и крепче взялась за руль и сказала вслух: «Соберись, дура! Жаль короля, да! Но тебе, курице, до дома довезти себя надо целой и невредимой, обрадовать всех. Соберись, дура, соберись!» - Марии это всегда помогало - быть с собой строже и без пафоса.