Про любовь и козла

Когда моя кубанская бабушка решила отметить свой седьмой десяток, в станицу Октябрьскую съехалось ровно столько гостей со всех краёв Советского Союза, сколько ей было лет. Мне тогда было семь, а Союзу — шестьдесят два.

— Очень хотела я всем вам в глаза посмотреть, милые мои. Красивые у вас глаза! Давайте за них и выпьем! — Наверно таким был первый тост. И все выпили.

В нашей семье принято любить, делать глупости и много веселиться, благодаря чему, станица выпивала, закусывала, плясала и пела целую неделю — я не вру. А после, когда гости разъезжались, бабушка старалась засунуть каждому в чемодан не только кусок своего казацкого сердца, но ещё и гуся в придачу.

«Джекпот», конечно же, достался мне.

— А ты, — сказала бабушка, — ты, огонёчек, выбирай себе подарок сама. Бери что хочешь! – у неё отсутствовал передний зуб внизу, были когда-то серые глаза и пухлые, морщинистые щёки.

Я хотела… козлёнка. Бедная моя мама.

Он маленький — всего четыре недели от роду, — с белой мордой, серой шубой и невинными козлиными зенками, такими наивными и кроткими. У него были две белобрысые сестрёнки, очень пугливые. В загоне они стояли рядышком, и всякий раз, когда я заходила туда, они испуганно жались друг к другу. А мой подопечный, выходил навстречу и брал еду из рук.

Эта неделя, что мы провели вместе, была четвертью его крохотной козлиной жизни, и семью днями моей. Представить расставание с ним теперь – вот что такое мука.

Пока я делилась с бабушкой сердечными переживаниями, мама стояла рядом, стремительно меняясь в лице. Я видела в её глазах страстную нужду схватить в руки лозину, позеленей, и высечь из меня немного искр. Я чувствовала, как она борется с собой, и не могла не отметить королевской выдержки.

— Послушайте, я, конечно, понимаю, Алушта (мой Сity by Sea) всего лишь маленький город. Но это город! Там не принято держать козлов!

Я не могла понять, о чём она. У нас был большой дом с двором и даже маленьким огородом, куда летом по утрам я бегала есть клубнику. Не было ни малейшего сомнения — с козлёнком мне будет гораздо веселее делать это. И потом, я уже содержала кошку, морскую свинку и хомяка. Козла в зоопарке решительно недоставало.

— Ну, ребёнок же просит. Ребёнку отказывать нельзя! Она будет за ним ухаживать, она мне пообещала! - я допускаю, что козёл был бабушке невыгоден.

Мама ничего не сказала, просто вышла в калитку, ведущую в сад, и скрылась за деревьями. Я посмотрела ей вслед и перевела глаза на бабушку.

— Сейчас она подумает и разрешит, вот увидишь, — сказала бабушка и тоже ушла. Искать большую сумку для моего парнокопытного друга.

Длительную прогулку мама позволить себе не могла: вещи собраны, машина скоро должна приехать, чтоб отвезти нас в Армавир.

— Ну и как его зовут? — Спросила она, спустив пар.

— Борькой я его назвала, — ответила за меня бабушка. Большая коричневая сумка из мятого дерматина была уже у неё в руках: — Он у нас парень с характером.

«Валокордину!» — вспыхнуло в маминых зрачках — это был ещё один удар. Борис — так звали моего старшего брата. Мама его нежно и трепетно любила. Он был мастером спорта по боксу, обладателем бархатистого баритона, главным поклонником Ивана Сусанина в исполнении Фёдора Шаляпина; отчаянная «умнющая» голова с красным дипломом Киевского политехнического института.

Такой комплимент козлу она не смогла бы проглотить.

— Мамочка, я назову его Джонни!

— Если нас из-за него не пустят в поезд, твой козёл пойдёт по шпалам пешком, мне всё равно, в каком направлении! Договорились?

Конечно. В поезд нас посадили только благодаря маминой природной хитрости, ловкости и отличной реакции. Хитростью она пользовалась очень редко. Теперь был тот самый момент.

Когда её стопа в нежно-бежевой босоножке на невысоком испанском каблучке коснулась витой решётки вагонной ступеньки, она — и я тоже — заметила не только дыру в днище сумки, но и предательски торчащее из неё козлиное копыто. Компромат в мгновение был прикрыт подолом юбки, благодаря чему моя прекрасная маман чуть не свалилась со ступеньки, от подола оторвался кусочек кружева, но проводница подвоха не просекла!

Лишь утром, делая плановую влажную уборку, протирая пол под нижней полкой, она задела шваброй сумку — контрабанда сказала: «Ме-е-е».

— Гражданка! — Обратилась вагоновожатая к моей спящей маме. — Женщина, проснитесь!

Гражданка всё это время на самом деле лишь делал вид, что спит.

— Вы знаете, что перевоз крупного рогатого скота категорически запрещён?!

— Да разве же он крупный?! — Оправдывалась она, высвобождаясь из-под одеяла. — Маленький козлёнок, очень милый и спокойный.

Наш поезд пересекал Керченский пролив на пароме, и мама решила, что уже можно ни о чём не переживать, но проводница посмотрела на неё с бескомпромиссным осуждением.

Через несколько часов поезд прибыл на симферопольский вокзал. Козлёнок всё это время вёл себя безупречно. Я то и дело просовывала руку в сумку, чтоб погладить его шерстяную морду.

Следующим номером была посадка в троллейбус 51-го маршрута Симферополь — Алушта. Мама снова напомнила мне, что козёл имеет массу шансов прогуляться пешком.

Билеты мы купили без проблем, но на входе в салон Джонни заблеял. Кондукторша резко напряглась и спросила:

— Что это?

— Козлёно… — произнесла я, подавившись последней «к».

— Дамочка, вы в своём уме?! — спросила кондукторша у мамы.

Шеи пассажиров вытянулись вперёд, повинуясь их любопытным взорам.

— Разбирайся сама, — сказала мама мне.

— Ну, он же в сумке. Он хороший, правда! — Выдавила я пару железных аргументов.

— Послушайте, перевозка крупного рогатого скота на общественном транспорте категорически воспрещена! - Она даже назвала соответствующий пункт в Правилах пользования общественным транспортом.

— Да где ж вы там увидели крупного скота?! — Выкрикнул кто-то из салона. — Пусть едет, он нам не мешает.

— Вас же ребёнок просит!

— У граждан может быть аллергия на животных! — Настаивала моя терзательница.

— Да нет тут ни у кого никакой аллергии! — Это слово я услышала тогда первый раз в жизни, его повторяли почти все пассажиры троллейбуса.

— Значит так, гражданочка, отправляйтесь к начальнику троллейбусного парка. Если разрешит — повезёте своего козла.

Мама даже ухом не повела, а я так и поняла, что это было обращено ко мне.

Одному богу известно, как был найден нужный кабинет, лично я не помню. Начальником оказалась крупная тётя. И у неё был обед.

— Простите, мы там козлён-ка везём…

Тётя обернулась на раздражитель. Она держала в руке сочную куриную ножку.

— Что?

— Нас в троллейбус не пускают. Мы козлёнка, очень маленького очень, везём… а нас не пускают... Кондуктор сказала, только если вы…

— Кого? — Вокруг тётиного рта блеснул куриный жир.

— Козлён…

— А слона вы там не везёте?! — Рявкнула тётя, и маленький кусочек мяса выскочил сбоку на нижней её губе.

Я поняла, что разговор не получится.

Мама сдала билеты на ушедший троллейбус и купила их на другой маршрут — № 52, Симферополь — Ялта, эта «уникальная» трасса проходит через Алушту. Я начинала понимать, что для неё довезти Джонни уже стало делом принципа. Во всяком случае, не похоже, чтоб она собиралась выполнить своё зловещее обещание. Второй раз нам удалось пройти в салон троллейбуса — на другом маршруте работал другой кондуктор, мужчина!

Вероятно, мама планировала его очаровать. В конце концов, она была привлекательной, пусть и немолодой, женщиной, изящной, по советским меркам очень элегантно, в буквальном смысле слова с иголочки (в hand-made) одетой, с ещё маленькой смешной рыжей девочкой. И козлом-младенцем в сумке.

Слово «фрики» не звенело в ушах граждан, товарищей и пассажиров. В салон троллейбуса 52-го маршрута ворвалась возмущённая кондукторша с маршрута 51 и громогласно нас разоблачила. Пассажиры салона кричали: «Какой ещё козлёнок?! Тот, что вон там на клумбе пасётся?! Водитель, не задерживайте, поехали!» — водитель извинялся перед нами всем своим видом, но кондукторша 51-го маршрута была несгибаема.

Мама глубоко вздохнула, задумчиво задержала воздух в лёгких, медленно рассудительно его выпустила, и мы пошли на автовокзал. Он был в трёхстах метрах.

Папа спросил:

— Что это?

Козлёнок, высвободившись из сумки, тряс куцым хвостом, покачивался на затёкших копытах и глупо смотрел на моего отца.

— Спроси у своей дочери, — ответила мама.

Накануне нашего отъезда они жутко разругались. Мама узнала, что папа снова играл в карты – она терпеть этого не могла (обещание «завязать» сдержать было титанически сложно – слишком часто выигрывал). Пока они выясняли отношения, он порвал свой билет.

— Папочка, я назвала его в твою честь — Джонни! Это как Иван, только в Америке!

Не знаю, как пилюлю проглотила мама, но папа никогда не стеснялся выглядеть смешным.

— С этой авантюрой разбирайся самостоятельно, — сказал он, когда я попросила построить для Джонни маленький домик.

Тем не менее распилил два огромных деревянных бруса пополам, выкопал четыре ямы по периметру метр на метр, сколотил соразмерный щит из досок.

— Теперь ваш выход, милые дамы!

Мы с мамой, промурыжившись целый день, домик для козлика возвели завидный. Даже шифером крышу выстлали и стены обтянули плотным полиэтиленом, и пол поверх деревянного щита покрыли ветками лавровишни, которые я регулярно меняла, после тщательных подзатыльников.

Джонни любил зелёную траву, виноград и вишнёвые листья. Ради него я познакомилась с секатором и обстригала лишние ветви у всех вишнёвых деревьев в округе. Мы гуляли по берегу речки с хрустальным названием Улу-Узень. Говнотечкой её называли аборигены, пеняя на глубину по колено, а нам с Джонни нравилось.

Мама очень полюбила зверя и даже выделила небольшой кусочек земли, чтоб выращивать для него ячмень – захотелось соврать мне. Но она вычёсывала его шерсть, пряла из неё пряжу и вязала всем «лечебные носки» – это точно. Прялку, разумеется, смастерил папа. Он крепко, привязал к спинке деревянного стула аккуратно отшлифованную тонкую дощечку и подарил ей веретено. К дощечке мама привязывала большой пучок шерсти. Выуживая из него шерстинки, суетливым покручиванием пальцев, она сцеживала «ценную» нить.

Папа терпел козла без скрипа, но приветствуя его по утрам, неизменно напоминал: «Привет, кебаб!».

Когда я поведала эту историю своей подруге, она сказала, что я с детства была благосклонна к козлам, и у меня есть причины ненавидеть чиновников.