Марго-Ритка, Борька и Колобок

Лето две тысячи второго было летом мобильников, я помню. Это был какой-то сумасшедший бум, вызванный падением цен на телефоны и акцией МТСа, согласно которой все звонки стоили один цент.
У меня же трубка появилась позже – когда я, наконец, смогла сама себе ее купить. Мои интеллигентные предки не понимали нужности этого девайса.
 - Телефонные будки еще никто не отменял, - качала головой мать.
 - Ты у нас девочка ответственная, всегда находила способ отзвониться без сотового, - оправдывался отец.
Где уж им просто сказать, что лишние деньги в нашей семье не водятся?
Так что пока все мои одногруппники – будущие экономисты – без конца трезвонили за один цент, я ночами подрабатывала в клубе танцовщицей. Да, сразу оговорюсь, не без элементов стриптиза, но все же это был не он. Мне хорошо платили, ведь до произошедшей несколько лет назад аварии я училась в балетной школе.
Родители оплакивали мой правый голеностоп, сильно поврежденный в результате наезда на меня. Это была старая советская Волга, из-за руля которой подслеповато щурился испитого вида мужичок – я хорошо успела его рассмотреть, когда он протаранил меня, идущую на свой – зеленый – свет.
И да – в его спирту кровь почти не обнаружена была, как говорят в анекдотах.
Ха, я даже помню его имя – Иосиф Аркадьевич Шлагерман.
В общем, я называю его МОЙ СПАСИТЕЛЬ, мой Иисус.

Я ненавидела балет ровно так же, как и любила. То есть очень сильно. Как и любой профессиональный спорт, он несет в себе столько боли, сколько не должен терпеть ни один ребенок. Жестокие, быстро взрослеющие дети начинают драться за место под солнцем, идя, порой, на крайние меры.
В общем, вспоминать не хочется, каким адом было мое танцевальное прошлое. К моменту аварии я уже довольно долго размышляла о том, стоят ли три минуты кайфа на сцене таких жертв с моей стороны? Я была талантлива, но неконфликтна, а это не лучшее сочетание качеств, уж поверьте.
Так что Волга меня спасла, не оставив возможности выбора.

Как далеко человек способен забраться по ниточке своих воспоминаний? Того гляди всплывет в голове нутро матери, из которого я вылезла в дождливый осенний день много лет назад….



Подработка в известном ночном клубе приносила немалый доход., как я уже сказала. Родители верили, что я протираю столы и разношу пиво в кафе (этот вариант их тоже не радовал, но хотя бы избавлял от приступов стенокардии). Я, наконец, смогла приобрести себе недорогой мобильный телефон. Вообще-то, честно говоря, моего заработка хватило бы и на более навороченную модель, но ведь сколько других статей расходов есть у девушек моего возраста. В моем шкафу появились модные вещи, я стала лучше ухаживать за собой и даже несколько раз с подругами посещала клуб просто в качестве посетительницы.

Так я познакомилась с Борькой.
Внешностью меня Бог не обделил. Наверно, я могла бы работать моделью, просто эта профессия всегда виделась мне как абсолютно кукольная, манекенная – без грамма творчества в подоплеке.
Мое лицо – как чистое полотно для художника. Без макияжа я проста и наивна, мимо меня можно пройти, не заметив в толпе. Мазок тональника, взмах туши и легкий блеск на губах - и вот я уже романтичная Чеховская девушка. Вечерний мейк-ап – и я есть серьезное испытание для мужчины, посмотревшего мне в глаза.
Наверно, у меня могло бы быть много мужчин, если бы не воспитание. Поскольку мне усердно внедрялось, что счастье не в красоте, а в уме, я привыкла весьма критично себя оценивать. По крайней мере, мне так казалось.
Я всегда была королевой в одном – в танце. Те несколько часов в клубе – работала я или отдыхала – я называла себя Марго любому, кто желал со мной познакомиться.
Ритка же ходила в институт и проживала на Серебристом бульваре в двушке с родителями.

Я словно велосипед со сдутым колесом - пытаюсь разогнаться на своих рельсах памяти, но торможу на каждом мелком препятствии.
В то лето – две тысячи три – Борька уехал в Финку собирать клубнику. Мы страшно поссорились перед его отъездом. Я была убеждена, что это лохотрон.
 - Вот я сейчас пойду делать загранпаспорт, визу, потрачу уйму денег… Приедем мы туда, будем пахать, как проклятые с утра до ночи, а нам еще и шиш заплатят! – твердила я упорно на все его аргументы в пользу этой поездки.
 Он увидел объявление про сбор клубники, желательно студентами, в газете – обыкновенной бесплатной газетенке с вакансиями, что раздавали у метро. И загорелся.
Борька учился в медицинском и был на год младше. То есть, если мне тогда уже исполнилось двадцать два, Борька только окончательно подошел к черте совершеннолетия. Его можно было бы отнести к золотой молодежи – только к ее бунтующей составляющей.  Шикарная квартира с евроремонтом, обеспеченные предки, оплачивающие его обучение, и даже подаренная ими машина. Подержанная «бэха», вызывавшая у Борьки бурю негодования.
 - За пару месяцев я легко смогу заработать на нормальную тачку, понимаешь ты или нет? – с пеной у рта доказывал мне мой молодой человек.

Мы с Борькой уже полгода как встречались. Я в день нашего знакомства  не работала – пришла с компанией подружек потрясти «жирком» (у меня его не было и так – пока что – я им и не обросла). Девчонки мои любили больше попсу, поэтому застряли на другом этаже. Я же, забыв обо всем, дрыгалась под любимый хаус и драм. Я фанатка ритмичной танцевальной музыки. Под нее в моем сознании рождаются самые светлые и смелые мечты. Борька долго колбасился рядом, не решаясь со мной заговорить. Позже он признавался, что я заворожила его с первого взгляда. Но он долго не мог понять, реально ли это или подействовал впервые в жизни втертый в десна кокаин, которым его попотчевали друзья.
До утра мы не дотянули, и хоть на улице царила снежная зима, отправились гулять по Лиговскому проспекту. Борька пил пиво, я курила (подцепила эту вредную привычку после аварии, еще в школе, а родители, конечно, и не догадывались). Потом ему стало плохо, и я придерживала его длиннющий полосатый шарф, пока его рвало.
Не знаю, в какой момент я поняла, что это мой человек. Может, тогда – на Лиговке, может, следующим вечером, когда проснулась, а грудь распирало от чего-то ранее неизвестного. А может, когда под окнами засигналила машина, и кто-то громко завопил:
 - Марго, выходи на улицу! – и в окне я увидела маячащую возле старой БМВ фигуру. Борька проводил меня до двери подъезда накануне и ушел, забыв спросить номер телефона.
Потом я стала для него Риткой. И он увидел меня без макияжа – довольно скоро, не буду скрывать.
 - Как броню сняла, - засмеялся он. – Моя девочка.
К лету я проводила в его квартире больше времени, чем дома. Там даже поселились на ПМЖ вторая зубная щетка, некоторое количество нижнего белья, расческа. Мои родители к Борьке относились настороженно.
 - Вроде, в медицинском учится, – это вызывало у них безусловное уважение, ведь они не знали, как он учится и сколько платит за обучение. – Но у него ветер в голове…

Да, ветры дули в Борькиной голове со страшной силой. Постоянной работы у него не было. Он то подписывался на какую-то недолгую акцию промоутером, то устраивался в салон связи, кои размножались по городу в то время с немыслимой скоростью. А то и вовсе в каком-то приступе человеколюбия отправился на полставки медбратом в больницу. Хватило его, правда, всего на пару недель. Деньги, которые ему выдавала родня, Борька тратил быстро и бездумно. Сегодня он вел меня в крутой ресторан с последующими танцами в клубе и самыми дорогими коктейлями, а назавтра в его холодильнике вешалась весьма крупная мышь.
Не давая самой себе никакого права голоса, я просто принимала его таким, какой он есть.

Но ехать с ним в Финляндию на сбор клубники отказалась наотрез.
 - Ритк, давай я заплачу за твой паспорт, на визу тоже наскребу, только поехали, - как сейчас помню, в тот вечер он почти плакал.
Это было слишком для меня. Учитывая, что я еще и не верила во всю эту авантюру, а деньги считать умела очень даже хорошо.
 - Блин, ты такая упертая! – сказал он мне в сердцах под утро. – Ну и фиг с тобой! Поеду один! А ты танцуй дальше! Смотри только - не подцепи чего-нибудь….
Это сейчас я понимаю, что Борька брякнул этот бред не со зла, а так - на эмоциях. Но тогда его слова из меня просто душу вынули.
Конечно, я досталась ему не невинной девочкой – были у меня мужчины и до него. Только я ни к кому не испытывала таких чувств, как к Борьке. Тем больнее было слышать такое от него. И понимать, что все мои доводы он воспринимает как детское упрямство.

С годами мы все становимся мягче, лояльнее, способнее плавно входить в повороты судьбы, терпимее к близким. Тогда же опыта на все жизненные премудрости не хватало.
Мы поссорились. Он уехал, я осталась.


Мне было горько и тоскливо без него. Лето выдалось дождливое – некогда сломанный голеностопный сустав частенько разнывался так, что я не могла выходить на работу. Подружки, сдав сессии, разъехались по морям-заграницам, и я чувствовала себя очень одиноко. Интернет еще не был так популярен, как сейчас, зато в моде были смс-знакомства.
Не знаю, от скуки ли, или от злости и идиотского желания отмстить Борьке, я ввязалась в эту ерунду. Конечно, я относилась к перебрасываниям короткими сообщениями с ребятами совсем не серьезно – даже не собиралась ни с кем встречаться в реальной жизни.
Не учла я одного - что иногда случаются непредвиденные вещи.

Я переписывалась с Вадиком уже пару недель. Не скажу, что он был крайне интересным собеседником, но было приятно, что кто-то любопытствует о моих делах с завидным постоянством. Борька-гад не звонил и вообще никак не проявлялся. Сколько он там уже насобирал ягод, я не знала.
«Может, встретимся?» - спросил Вадик далеко не в первый раз.
«Нет, прости» - коротко написала я.
В тот момент я сидела в фойе кинотеатра, отходя от какого-то довольно тяжелого фильма, не замечая никого вокруг. Моя трубка завибрировала, высвечивая незнакомый номер. Случается, человек совершает  неприемлемые для самого себя поступки, даже то, чего, казалось бы, еще минуту – да что там, секунду назад он делать не собирался. Просто так располагаются звезды, что некая сила побуждает его.
Я ответила на звонок.
 - Почему ты не хочешь встретиться? – ему даже в голову не пришло представиться. Как и мне в голову не пришло подумать, что это кто-то, кроме Вадика.
Тогда я еще не знала, что голос может быть сексуальным. Что всего от нескольких слов, брошенных в пространство телефонной сети, могут поползти мурашки по спине.
 - Я не в том настроении, - честно ответила я.
 - Я бы мог тебе его поднять, - уверенности в его голосе было не меньше, чем чувственности. Я бы голову дала на отсечение, что именно Вадик как нельзя лучше соответствовал поговорке «Мужик сказал – мужик сделал».
 - У тебя заготовлены шпаргалки? – попыталась пошутить я.
Но мой собеседник был серьезен.
 - Ты же веришь в судьбу? Мы говорили об этом.
 - Да, но ты написал, что это полная чушь, - я разрывалась между желанием прекратить разговор, чтобы вернуться к своим тяжелым мыслям, и нежеланием больше не слышать его голос.
 - Теперь я не так в этом уверен. Подними голову, посмотри направо.
Я послушалась на автомате. Совсем рядом боком ко мне стоял парень с телефонной трубкой у уха.
 - Ну, если это не судьба, то просто приятная случайность, - прочла я по движению его губ – он не смотрел на меня. И услышала те же слова в трубке.

Шок бывает разных размеров: от крупного – с замиранием сердца, перебоем работы сосудов и плачевным исходом – до легкого столбняка, в который я впала, осознав, что Вадик стоит в трех шагах от меня.
В трубке послышались гудки отбоя, парень сунул телефон в карман брюк и подошел ко мне.
 - Привет, Марго. Вот это встреча, да? – улыбнулся он, нависая надо мной.
А я поняла, как влипла.


Вадик был чертовски некрасив. Над глубоко посаженными темными глазами нависал на лоб странного вида темно-зеленый головной убор, напомнивший мне о посещениях бассейна во втором классе, когда нас всех заставляли одевать уродливые резиновые шапочки. До сих пор ненавижу их. Тонкие губы, неприличная разбросанная по щекам и подбородку небритость, большой, словно с другого лица взятый, нос никак не укладывались в мой мысленно составленный для Вадика портрет. Одежда нелепо сидела на фигуре, куртка-пилот давала возможность оценить его несуразное телосложение – короткие ноги в чуть тесноватых брюках, не доходящих до положенной им длины, небольшой живот и несоразмерно широкие плечи. Ах да, я вспомнила в тот момент – он писал мне, что занимался греблей по молодости. Сейчас – в его около тридцати – Вадик явно далеко ушел от спортсмена, каким, возможно, был.
 - Грустишь? – он присел на колени передо мной, и его крутка еще больше оттопырилась вперед. Я не сдержалась и закрыла глаза. – Бывают такие дни, когда это полезно. Может, сейчас именно твой.
Голос – в отрыве от изображения на сетчатке – лился медом, струился золотистым потоком и успокаивал. Вадик что-то продолжал говорить, не совсем верно истолковывая мое состояние. Мне казалось, что, не понимая моего молчания, он интуитивно чувствовал, что нужно говорить без остановки. Он выдал просто неимоверный по длительности монолог, особенно учитывая, что прошли считанные минуты с нашего знакомства.
 - Ты хочешь, чтобы я продолжал называть тебя Марго? Или предпочитаешь что-то попроще, раз уж мы познакомились? – проникла в мое сознание очередная фраза.
 - Марго, - я еле разлепила губы и поняла, как пересохло у меня в горле. Я почти не дышала, пока он говорил.
Мне не хотелось открывать глаза, но я не смотрела на Вадика уже долго – это было некрасиво, а я всегда была вежлива с людьми.
 - Знаешь, когда мне плохо, я хожу в музеи – в Русский или в Эрмитаж… Или в арт-галерею какую-нибудь.. Разглядываю картины… Это здорово успокаивает. Не пробовала?
Я помотала головой.
Он достал мобильник и проверил  время.
 - Поехали, еще успеем побродить пару часов до закрытия.
Вадик встал и протянул мне руку.

Не знаю, что происходило со мной в тот момент, но я просто взяла ее, поднялась и пошла за ним. Пока мы шли к припаркованной на стоянке его машине, я чувствовала себя Алисой в зазеркалье, которую ведет за собой по лабиринту уродливый кролик. И страшно, и хочется, и колется. И почему-то я проникалась уверенностью, что мне это надо.
Мои мышцы так одеревенели – то ли от долгого сидения в кресле, то ли от напряжения, что я с трудом забралась в высокую Ниву.
Вадик ехал уверенно, по-мужски крутил руль одной рукой и внимательно следил за дорогой. Ни тебе лихорадочной болтовни, ни экзальтированного размахивания руками с негодованием на других водителей – все это было присуще Борьке. Я словно действительно попала в другой мир.
Что уж говорить об Эрмитаже…. Я не была там со школы. Думаю, попробуй я предложить Борьке поход в музей, он долго бы ржал надо мной и сказал бы что-то, вроде:
 - Девочка моя, ты, наверно, устала, переработала? Ляг, поспи -  и все пройдет.
Честно говоря, я тоже не славилась энтузиазмом в плане похода по культурным местам города.
В тот момент я просто подчинялась голосу – Вадика и своему внутреннему. Он противоречил мне обычной – и это был интересный эксперимент.

Мне хватило полутора часов. Мои ноги гудели на вдруг ставших слишком высокими пятисантиметровых каблуках, а голова была переполнена впечатлениями от висящих полотен и комментариями Вадика. Мне не нужно было читать таблички под картинами – он знал так много, что я стала подозревать его в укрытии от меня второй специальности. По первой он был инженером-технологом.
 - Кушать хочешь? – спросил он, словив, наконец, все признаки моей усталости и ведя к выходу.
 - Нет, - коротко ответила я. Есть и в самом деле не хотелось, хотя в моем желудке за тот день побывал только йогурт, выпитый на завтрак.
 - Тогда поехали, - решил Вадик.
Я не спрашивала, куда. Я еще плавала в море очарования искусства, и мне было все равно.
 - Откуда ты столько знаешь? – спросила я, когда за окнами уже показались силуэты домов моего района.
 - У меня мама экскурсовод. Была.
Ни один мускул не дрогнул на его некрасивом лице, но я остро почувствовала себя виноватой.
 - Прости.
 - Ничего. Она уже девять лет, как умерла.
 - Печально, - вся прелесть прогулки по Эрмитажу покинула меня в один миг, и снова навалилась грусть.

Я очень любила своих родителей – со всеми их недостатками и особенностями. Однажды, еще в детстве, мне приснились мамины похороны. Я так рыдала, что разбудила всех в коммуналке, где мы тогда жили. Меня даже не сразу смогли успокоить, когда заставили открыть глаза и проснуться. До сих пор вспоминаю тот сон с содроганием, хоть и уверили меня все знакомые, что сны надо толковать наоборот: значит, жить долго будет.
 - Твои-то в порядке? – отрывисто спросил Вадик.
 - Да.
Какое-то время я молчала, а потом все-таки не удержалась и спросила:
 - А отец?
 - Умер – мне еще двух не было. Один я - одинешенек, - теперь я не слышала никакой сексуальности в его голосе – только горечь.  – Тетка только осталась, с детишками работает, по школам-лагерям. Ну и ее отпрыски.
Я смотрела на него, крепко сжавшего в руках баранку, и видела в тот момент маленького одинокого мальчика. Легко одетого, стоящего на краю обрыва и смотрящего вниз. Резкие порывы ветра трепали его кучерявые волосы, и не было на нем никакой дурацкой шапочки.
 
Мне часто говорили, что воображение у меня зашкаливает. Мои детские рисунки на заданную тему всегда подвергались жестокой критике со стороны учителей. Если елка – то, возможно оранжевая и с листочками, если птица – то четырехногая и двуклювая, если натюрморт с яблоком – то с выглядывающим из него червяком. В общем, видеть не то, что видят глаза остальных, я умела.
 - Эта шапка тебе не идет. И вообще, лето на улице, - вдруг вырвалось из меня.
Я обругала себя моментально, на чем свет стоит, и готова была уже откусить свой непослушный язык, но Вадик спокойно ответил:
 - Ветер на улице, а у меня частые отиты. Но если тебе не нравится, я сниму, - и он внезапно сдернул свой головной убор, затолкав его в карман.
 - Извини, - я точно знала, что сейчас мое лицо покрывается пунцовыми пятнами. Рыженьким это очень свойственно – краснеть от смущения. Знать бы еще, что такое на меня нашло?
 - Честность похвальна, не извиняйся, - он посмотрел на меня с улыбкой.
Она несильно украшала его лицо, но делала восприятие его образа приятнее.

Вадик затормозил так неожиданно, что не будь я пристегнута, могла бы лбом коснуться передней панели.
 - Приехали. Вылезешь или помочь? – спросил он.
Я быстро сориентировалась на месте и определила, где мы находимся.
 - Что тут? – поинтересовалась я.
 - Тут я живу, - он кивнул на ближайший к нам подъезд.
Я слегка остолбенела. Согласий пойти к нему домой с моей стороны не было, как, в общем-то, и приглашений в гости – с его. Пришлось прислушаться к себе, чтобы понять – я не рвусь оскорбиться в лучших чувствах и убежать. Мое непонятное раздвоение личности продолжалось.

 - Я вчера под дождь попал, замерз как цуцик, - Вадик щелкнул пультом, и Нива ответила ему коротким писком сигнализации. Он снова взял меня за руку и повел к дому. – Я сварил глинтвейн. Но вина было многовато – не осилил всю бадью. Так что… Думаю, тебе будет полезно – мой фирменный рецепт.
Он не нападал на меня, не пытался тайком полапать, но от его мимолетных прикосновений я вздрагивала. Это напоминало щекотание кожи очень длинными ногтями – легкое, приятное, но неизвестно к чему ведущее.


Вадик жил небогато – однокомнатная квартира с пятиметровой кухней, длинным узким коридором и совмещенным санузлом. Впрочем, огромный угловой диван в комнате, видный уже из прихожей, перебивал все впечатление и привлекал к себе внимание, тем более что был разложен и небрежно укрыт тонким велюровым покрывалом восточной расцветки. Из-под него виднелось бардово-кровавое постельное белье, от которого я не могла оторвать глаз. Никогда не видела таких ярких пятен на кровати, кроме, простите за откровенность, неудачных критических дней, а точнее, ночей. Такое ложе скорее отталкивало, чем притягивало.
 - Как ты спишь на этом? – вырвалось у меня.
 - Кажется, что все в крови? – усмехнулся Вадик. – Так это ли страшно? Мы выходим в этот свет, перемазанные ею. И уходим нередко так же…
Меня передернуло от мерзости. Нет, я далеко не ханжа, но разговоры о крови, ее вид – все это вызывало у меня отвращение. В кино я закрывала глаза и отворачивалась, когда экран заливался красной субстанцией.
Вадик принес мне стакан с теплым глинтвейном. Но я не сразу смогла попробовать, ведь цвета он был все того же – насыщенно-бордового. На поверхности купалась и не тонула лимонная корка.
 Я решилась и ни разу не пожалела впоследствии. Никогда ни до, ни после я не пила настолько вкусного напитка. Я словно проглотила целую гроздь сладкого винограда, надкусила немного лимона, вдохнула полной грудью смесь специй. Тепло разливалось по мне, заставляя расслабляться каждую мышцу в моем теле. Разум  глинтвейн обволок с третьего глотка. Мне стало хорошо, легко и не удавалось четко ухватить за хвост ни одну  из плавно текущих мыслей в моей голове.
  - Присядь, - предложил Вадик. Я задумчиво огляделась. В комнате не было стульев – только разбросанные по ковролину подушки. Я опустилась на них – стоять и в правду уже было невыносимо. Мне казалось, я утяжелилась в десятки раз. И в то же время это было приятное ощущение.
 - Как ты? – Вадик опустился рядом и опять-таки взял меня за руку. Его ладонь, его это легкое рукопожатие было для меня словно проводником в другие миры. По запястью к впадине локтя и дальше – в подмышку – убежали ласково-воздушные воображаемые поцелуйчики. В голове произошел мини-взрыв конфетной фабрики, и мой мозг вместо мыслей до отказа заполнился разноцветными фантиками.

 - Что в вине? – спросила я, понимая, что не могу ни на миллиметр сдвинуть губы и перестать улыбаться.
Вадик преображался на глазах – из неприятной склизкой жабы он превращался… нет, не в прекрасного принца. Просто в приятную жабу. Ну, выпученные глазки – ничего, не страшно, и такое на свете бывает. Ну, зеленоватая слегка… А кто сказал, что я не люблю зеленый цвет? Ну, пупырчатая….
Я протянула к Вадику вторую руку и погладила его уже явно не трехдневную щетину. Волоски приятно покалывали мои пальцы.
«Видишь, Ритка, и пупырышки совсем не плохи…», - сказало мне мое подсознание.
 - Травка. Совсем капля. Никаких эффектов, кроме релаксации, быть не может, - сказал Вадик, но я уже совсем забыла свой вопрос и не поняла, к чему это он.
И тогда, и позже я была и остаюсь уверена, что дело было совсем не в той мизерной доле анаши,  которую Вадик, согласно своей фирменной рецептуре, всегда добавлял в глинтвейн. Я видела потом, как он готовит напиток – уверяю вас, жгучего перца в суп я кладу больше. Щепотка конопли помножилась во мне в тот день на внутреннюю пустоту и предчувствие чего-то нового, вызвав небывалый по силе эффект.
Закрывая глаза, я видела разнообразных бабочек, порхающих по моим векам, гуляющих по ступням гусениц  - так нежно щекотал меня короткий ворс ковролина под дуновения старого слабенького вентилятора.
Вадик просто смотрел на меня, потягивал глинтвейн из своего стакана и улыбался. Его взгляд согревал меня снаружи, я чувствовала, как он образует невидимую пленку, подобно озоновому слою над землей. А потом сам же в нем прожигает дырки.
 - Хочешь? – спросил он хрипло, и суть этого вопроса была ясной для меня абсолютно. Одно слово снова перевернуло мое сознание с ног на голову.

Мы переспали. Грубое «он меня трахнул» совершенно бы не отразило произошедшего, как, впрочем, и выбранное мной «мы переспали». Я считала то, что происходит между мной и Борькой в постели, занятиями любовью. Я наивно верила, что это высшая форма взаимодействия между людьми.
Я и не представляла, что бывает такая эмоциональная связь, которая исключает фразы, типа: «Дорогая, давай сменим позу», «Ой, нога затекла, остановись на секундочку», «А где у тебя презики?» Все происходило само собой – смена поз, притормаживание и синхронные разгоны, даже презерватив внезапно как-то оказался на Вадике. Секс был плавным и густым, насыщенным. Как борщ, в котором ложка стоит. Видимо, поскольку действие происходило вблизи тех самых бордовых постельных принадлежностей, у меня в голове не было образов другого цвета.
Даже воображаемые залпы салюта в момент оргазма были темно-кровавыми. Меня сотрясало, как никогда в жизни. Если бы Борька увидел такое, он непременно решил бы, что у меня большой эпилептический припадок и приступил бы к реанимации. Вадик же только подложил ладонь, чтобы я не колотилась затылком об пол – хоть и укрытый ковролином, но для такой амплитуды судорог все равно твердый.
Сам он так и не кончил. Большие цифровые часы, отражающие время на потолок, сообщили, что мое безумство длилось около трех часов, я вся была в липких секретах, мои ноги гудели от непривычно-долгой безостановочной нагрузки, мое сердце тяжело стучало по грудной клетке изнутри, а Вадик, покрытый крупными каплями пота, так и не кончил.

 - Может, помочь тебе как-то? – предложила я. Мне стало его отчаянно жаль. Я прекрасно понимала, что всю дорогу он работал на мое удовольствие. Его неспортивное тело не оставляло шансов на расслабление – очевидно, что для его эякуляции придется поработать мне.
 Но Вадик помотал головой.
 - Мне это не нужно. Тебе было нужнее, - уверенно сказал он и поднялся с пола.

Наваждение спадало быстрыми волнами. Через долю секунды я отвернулась от него, скрывая отвращение при виде тряски его бледных, полных ягодиц. Синяя сетка вен хорошо проступала через кожу – ему грозил скорый варикоз. Вадик был нелеп, смешон и беспомощен, когда стоял вот так – голый и молчаливый, спиной ко мне.
 - Кофе сварить? – спросил он, не оборачиваясь.
И все встало на места. Он просто тот самый некрасивый, заколдованный принц, от которого я явно схожу с ума.


Мы стали часто видеться. Он жил совсем рядом со мной – в двух перекрестках, работал по общепринятой пятидневке – с девяти до шести. Пол-седьмого он уже набирал меня и каждый раз сообщал одно и то же:
 - Я дома. Сейчас приму душ, поем – и заскочу за тобой.
По негласной установке между нами мы встречались в беседке на детской площадке в моем дворе. Детишек в городе в июле было мало, довольно часто площадка пустовала, но иногда пара-тройка ребятишек резвились-таки на качелях. Их мамаши, попивая какую-нибудь газировку (в лучшем случае, а чаще всего – пиво) и кидая сигаретные окурки мимо урн, обычно восседали на скамейке, иногда вовсе забывая присматривать за чадами. Беседка стояла на краю площадки, и я была рада, что Вадик прячется там. Со всем своим нелепым видом.
Когда установилась теплая погода, отвратительная шапка сменилась еще более отвратительной кепкой с большими тряпичными ушами. Я была уверена, что эти ужасные куски ткани никоим образом не мешают ветру проникать в Вадиков слуховой аппарат. Но на улице он всегда резко реагировал на мои просьбы снять это безобразие.
 - У тебя, наверно, никогда уши не болели. А я лезу на стенку регулярно раз пять-шесть за год.

Нет, лет в тринадцать я переболела отитом, и воспоминания те совсем не радостные. Помню, как плакала и каталась по постели от боли. Но ведь я была ребенком! Вадик же утверждал, что у него очень низкий болевой порог, поэтому он готов на все, чтобы предупредить возникновение болезни среднего уха.
 - Странно, что ты не сидишь все время дома, - я изливала на него такие реки сарказма, что будь на его месте Борька, он бы уже расстался со мной раз сто.
Вадик сносил мои подколы стоически, не моргнув глазом.
 - С тобой мне не хочется торчать в замкнутом пространстве, - говорил он туманно.

Я была уверена в том, что, идя со мной по улице, он чувствует себя королем. Ведь рядом с ним – таким некрасивым и нелепым – я, рыжеволосая, стройная, симпатичная.
Если бы я могла уговорить его проводить со мной часы в четырех стенах, я бы непременно это сделала. Ровно настолько, насколько, по моим предположениям, он гордился своей спутницей во время прогулок и посещений людных мест – да, настолько же я стеснялась Вадика. Но очень извращенно стеснялась.
Я жадно ловила каждый недоуменный взгляд прохожего и читала в нем только один вопрос: «Что она с ним делает?» Иногда я даже неопределенно пожимала плечами в ответ, мол, сама не знаю. Я понимала, насколько режет глаза наш дуэт.
Все это было непривычно и интересно, ведь с Борькой мы гармонировали по полной.
К тому же Борьку я очень боялась потерять, потому до последнего момента и не вступала с ним в открытую конфронтацию.
С Вадиком я спорила по поводу и без – просто скандалила на повышенных тонах. Особенно на людях. Это было своеобразной формой садистского удовольствия.
 - Не видишь, я заледенела! Не мог машину взять? Нет, надо было тащить меня гулять, - верещала я по дороге к метро. На прогулку в парке я и сама рвалась. И не так уж замерзла. А люди, поравнявшиеся с нами, одобрительно кивали, словно говоря: «Так ему! Вон какую красавицу отхватил – должен в ноги кланяться!»
Вадик морщился и еще ниже надвигал на лоб свою кепку. Но молчал и не отпускал мою руку. Казалось, ничто не может вывести его из себя.

Там – в его квартире – ситуация менялась, хоть я и не часто после первой пробы баловалась глинтвейном. И все равно Вадик вдруг становился настолько значительнее меня, что скоро я уже почитала за честь облизывать пальцы его ног.
В прямом смысле.
И только по его отчаянным, резким фрикциям я понимала, как больно делаю ему.
Однако я все равно считала себя страдающей стороной в наших отношениях – ведь это меня бросил мой красавец-парень, укатив заграницу. А Вадику несказанно повезло, что он проводит время со мной.

Однажды я раскапризничалась в театре. Постановка была не самая удачная из посещенных нами, а накануне я полночи вспоминала Борьку и сжимала пальцы в кулак, чтобы не написать ему ненароком смс. В общем, не выспалась страшно, и все действие нудела Вадику на ухо:
 - Ну, что за отстой? Совсем играть не умеют….
Спускаясь по лестнице в гардероб, я и вовсе разошлась:
 - Блин, только время зря потратила с тобой!
До этой минуты он, как обычно, держал меня за руку, но тут так  внезапно выдернул свою ладонь, что я не удержалась на ногах. Благо лететь оказалось совсем не высоко – буквально четыре ступеньки. Я их все сосчитала своей пятой точкой, обтянутой строгой юбкой миди.
Вадик тут же подскочил ко мне, но дорогу ему перекрыл крупный мужчина, стоявший внизу. Он помог мне подняться и повернулся к моему спутнику.
 - Эй, парень! Как ты обращаешься с дамой? Она у тебя такая красавица, не чета некоторым, а ты еще и толкаешь ее! Да как тебе не стыдно!
Он угрожающе наступал на Вадика, а тот смотрел на меня, не отрываясь.
Я смутилась, не зная, как правильно поступить. Мужчина ждал благодарностей, Вадик – открытия истины и защиты его «доброго имени». Я просто повернулась и ушла в очередь за своим плащом.

На обратном пути мы не разговаривали. Чувство вины давило в зачатке любое слово, которое просилось наружу из моего рта, признавая его ни на что не годным.
Он впервые привез меня к моему дому, остановил машину и не заглушал мотор. Вадик явно ждал, что я просто выйду и гордо хлопну дверью на прощанье, но меня словно к месту приклеили. Я чувствовала, что если сейчас покину салон Нивы, то больше мы не увидимся.
Он молчал и барабанил пальцами по рулю в ожидании.  Но нужная фраза так и не сложилась в моей голове. Я просто потянулась и взяла его за руку.
Он посмотрел на меня удивленно и протянул:
 - Знаешь, я не твоя собственная мягкая игрушка. Даже если и похож…
 - Знаю, - смогла выдавить я.
 - У меня есть свои мысли по поводу всего происходящего.
 - Знаю….
 - Ты отыгрываешься на мне за ту часть жизни, в которой мне нет места, - горько сказал Вадик.
И мне нечего было ему возразить. На глаза навернулись слезы, и я всхлипнула:
 - Да…
Он отнял у меня свою ладонь.
Я знала, что мне надо уйти. Оставить его в покое, позволить вернуться к своему размеренному, привычному существованию – без истерик и незаслуженных оскорблений. Это было бы правильно и честно по отношению к нему. Поэтому я вылезла из машины, но он вдруг резко перекинулся через пассажирское сидение и гаркнул в окно:
 - Марго, вернись!
Это была отчаянная просьба, даже мольба - из тех, на которую невозможно не откликнуться. Или же большая часть меня в ту минуту так и оставалась с ним в машине.
Я запрыгнула обратно, и он снова привез меня к себе, где делал со мной все, что хотел.
Но по-прежнему сам оставался без оргазма.

Мы стали реже бывать на людях. На улице воцарилось страшное пекло, целых тридцать градусов тепла, при которых в нашем городе уже невозможно вздохнуть полной грудью. Я бы с удовольствием валялась где-нибудь на пляже круглосуточно, но Вадик избегал таких мероприятий. Подозреваю, что он серьезно комплексовал по поводу своего тела и боялся обнажаться в общественных местах.
В город вернулась одна из моих ближайших подруг Юлька, и с ней мы частенько днем жарились на солнышке. Вадику не нравился мой загар с полосками от купальника, и он настойчиво предлагал мне посетить нудистский пляж, дабы выровнять «это безобразие». Я же смеялась в ответ, что легко отправлюсь туда, но только вместе с ним.
Приближалось Борькино неизбежное возвращение (сентябрь был не за горами), и я думала о нем почти круглосуточно, исключая часы, проводимые в двух перекрестках от дома.
Вадик больше не забирал меня – я приходила к нему сама, без звонков и предупреждений.

Юлька про него ничего не знала – я никогда не была склонна обсасывать подробности своей личной жизни с подружками. Да и не знала, что именно из нашей с Вадиком истории было достойным обсуждением. Мы почти перестали разговаривать с ним, сведя все наши встречи к просто сексу. Хоть я все еще и не решилась бы назвать происходящее в его квартире простым сексом.
Зато Юлька знала про Борьку и нашу с ним глупую ссору. Она считала меня безусловно виноватой.
 - Дурочка ты, что не поехала. Во-первых, провела бы лето с любимым. Во-вторых, никакой это не развод. Вот Гребенщикова так в Англию ездила в прошлом году, - рассказывала она про старосту нашей группы. -  Неплохо подзаработала.
К тому моменту я уже и сама знала, что ошиблась. Моя осторожность, на сей раз, сыграла со мной злую шутку.
 - Напиши ты ему, - требовала Юлька.
И я поддалась. Три моих сообщения с извинениями улетели в мертвое пространство. Никаких ответов не последовало, и я даже не знала, получил ли Борька смс. Отчеты о доставке тогда еще не стали привычным делом.
Я даже занервничала, все ли с ним в порядке.
 - Набери номер, - предложила верная подруга.
Но никаких гудков в трубке я не услышала – аппарат абонента был выключен или находился вне зоны действия сети.
Юлька всегда слыла человеком суровым, и утешать меня не торопилась.
 - Вот видишь, как ты лоханулась! – добивала меня она.
Вечером того же дня я трясущимися руками набирала домашний телефон Борькиных родителей.

 - Риточка, а что, Боря тебе не звонил? – удивилась его мама. – Нам звонил вчера. Очень доволен, говорит, что все в порядке. Зря ты не поехала с ним, - она сказала это ласково, но укоризненно. Борькины предки уже видели меня в своих невестках, расстроились, наверно, сильно.
 - А когда он возвращается?
 - Так через неделю, Рит… В среду.
Не знаю, что побудило меня узнать точное время его прибытия. В тот момент мысль встретить Борьку еще не приняла четкие очертания.

Сердце перестало колотиться как сумасшедшее, и меня даже слегка повело без алкоголя. Такое бывает, когда разом заканчиваются переживания. То есть, конечно, мне было еще, о чем переживать. Но самые тревожные мысли отступили, раз с Борькой все было хорошо. Я быстро оделась, кинула в сумку пару презервативов, кои закупила оптом еще месяц назад, и пошла к Вадику.
На улице лил дождь, а я второпях и не подумала о зонте. Решила, что добегу, и устремилась прямо под тугие струи. Под моими  каблуками расплывались круги и разлетались брызги, а дождь спустя минуту зарядил с утроенной силой.
Всю критичность своего внешнего вида смогла оценить, поднимаясь на Вадиков десятый этаж – в лифте было зеркало. Тушь слегка потекла, волосы свисали тусклыми паклями грязно-ржавого цвета. Скажем, в моей жизни бывали и худшие времена, но я их не помнила. Впрочем, махнула я рукой, для Вадика я и так слишком хороша.
Я долго жала в кнопку дверного звонка и даже уже начала злиться, когда он все-таки открыл и ужом выскользнул на лестничную клетку ко мне.
 - Что, хочешь экстрима? – усмехнулась я. – Не эстетично как-то тут…
 - Ты не вовремя, - грубо перебил  меня Вадик, чем весьма огорошил. И грубостью, и смыслом фразы. Я? Не вовремя? Как так?
В общем, я, возможно, долго бы еще тупила с отпавшей челюстью, если бы из-за двери не раздался женский голос.
 - Вадимус! Ты где, колобок?
Честное слово, я не знала – то ли мне заплакать, то ли засмеяться. Колобок! О, Боже мой, как я сама до этой милой клички не додумалась?
Девушка открыла дверь изнутри и явила мне свою весьма милую внешность, что добило меня еще больше. Ведь я мнила себя своего рода Вадиковой благодетельницей. Я почему-то считала, что только я снизошла до него… Ан нет. Из дверной щели на меня внимательно и цепко смотрели пронзительные голубые глаза на вполне кукольном личике. Девушка в его квартире была явно миниатюрна и симпатична.
Я развернулась на все сто восемьдесят и сбежала по лестнице, нервно прикуривая на ходу сигарету. Вадик не сделал ни одного движения за мной, не издал ни единого звука.
Плакала ли я, пока бежала сквозь небесные слезы, наверно, и я бы не смогла точно сказать. Внутри меня все клокотало от ярости и бессилия – я вполне явственно ощущала боль от предательства.
Ту самую боль, которую испытывает девушка, когда узнает, что ее парень изменил ей. Но ведь у нас с Вадиком были совершенно другие отношения. Так что же это было за чувство? Может, все же боль от унижения? Боль от осознания, как легко ему меня заменить? Ребята, так я, оказывается, не такая уж уникальная, и не слишком безумно он мной дорожит!...
Мысли путались и наскакивали друг на друга. Дома я промчалась мимо обалдевших от моего вида родителей и заперлась в комнате. На мобильнике, который я извлекла из кармана мокрых джинсов, горел конвертик.  «Не делай глупых выводов. Я позже все объясню», - писал Вадик-Колобок. Я срочно переименовала его в своем списке контактов и ответила что-то, вроде: «Не парься – я не блондинка».
Чтобы как-то отвлечься, я поставила в видеомагнитофон кассету с трехчасовым историческим фильмом, но и через час просмотра не вникла в его суть. Я то и дело вспоминала лицо заменившей меня красотки, так, что оно даже стало казаться мне знакомым.
Кино не срабатывало – горечь и обида все равно крутились в голове на первом плане. Я не выдержала этого негативного коктейля и решила просить помощи.
 
 - Юлька, чего делаешь? – спросила я в трубку. И тут, как я посчитала, мне чертовски повезло. Юлька собиралась в клуб. В тот самый, где я и отдыхала, и работала.
 - Я с таким мальчиком познакомилась прикольным, вот он меня и позвал. Он туда с друзьями сегодня намылился, - трещала подружка.
 - Ну, раз вы не вдвоем идете, можно с тобой? – нагло напросилась я.
 - Да конечно! Только у тебя минут двадцать на сборы, - предупредила Юлька.
 - Уложусь.
Тушь, яркие тени и вызывающе-коричневая помада стремительно легли на лицо.  Через отведенное мне время я в своей самой короткой мини-юбке и на самых высоких каблуках уже выбегала из дома, бросив телефон на тумбочку у кровати.
В клубе я довольно быстро напилась. Это случалось со мной редко – я любила пропустить стаканчик вина, но обычно только один. В тот вечер во мне плескалась смесь напитков. Даже любимая музыка, Юлькина болтовня и вполне симпатичные друзья ее нового знакомого не смогли быстро унять горькое чувство обманутости, поэтому-то я и налегла на алкоголь.
В какой-то момент я конкретно поплыла. Морально мне становилось все лучше, а вот физически… Закружилась голова и стало не хватать воздуха. Не говоря уж о том, как сильно ныла когда-то сломанная правая нога.
Ко мне практически с самого начала вечеринки настойчиво клеился один парень по имени Рома. Будь я трезва, конечно, сумела бы вежливо и твердо отшить его, но я была слишком занята своим внутренним состоянием.
 - Тебе плохо? – спросил Рома. – Мне уже надоело трястись тут. Может, выйдем - прогуляемся?
Не то, чтобы я оценила его заботу – просто мой пьяный мозг подумал: «А почему бы и нет?» Да, он раз триста упомянул, что живет поблизости, но ведь меня никто ни к чему не принуждает!

В общем, мы с Ромой вывалились на улицу. А там меня поджидал сюрприз – возле своей Нивы прямо напротив клуба стоял Вадик. Я очень удивилась, увидев его.
Он пошел прямо к нам, перегородив дорогу.
 - Марго, пойдем, поговорим, - попросил он и попытался взять меня за руку. Но я отдернулась от него и вцепилась в Рому.
 - Зачем? И зачем ты приехал?
 - Ты все не так поняла. Я звонил, а ты трубку не брала… - объяснял Вадик и придвигался ко мне.
Я шагнула назад и почему-то истерически завопила:
 - Не трогай меня!
 - Да послушай же! – он тоже повысил тембр голоса и все еще силился незаметно влезть между мной и Ромой. Но тот возмутился:
 - Эй, товарищ! Девушка ясно дала понять, что не хочет с тобой разговаривать! – он выставил вперед руку, держа Вадика на расстоянии.
Вадик не внял немому предупреждению и снова дернулся вперед.
И тут Рома ударил его. Это был несильный, но неожиданный для Вадика удар, который просто сбил его с ног. Он свалился на асфальт прямо мне в ноги и поднял на меня глаза. В них было ровно столько же боли, сколько испытывала я, глядя на него, не попытавшегося сразу встать.
Это было невыносимо. Я молча обошла его и потянула за собой Рому. Быстрыми шагами, хоть за нами никто и не гнался,  мы удалились от места развернувшейся сцены и так добежали до ближайшего ларька.
 - Купи мне пиво, - попросила я своего спутника. Меня трясло – не то от холода, не то от эмоций. Я не понимала, зачем Вадик явился за мной к клубу, где мы никогда с ним не были. Как сообразил, где я? А если бы я танцевала ночь напролет, он ждал бы меня возле? Вопросов было явно больше, чем возможности получить на них  ответы прямо сейчас, поэтому я предпочла усугубить свое опьянение.

Бутылка, купленная Ромой, кончилась ровно тогда, когда он остановился и сказал:
 - Вот мой дом. Не хочешь заглянуть в гости?
Я посмотрела в его глаза – в них было столько надежды на согласие! И пусть это всего лишь тупое желание, сиюминутное и ни к чему не ведущее, но сейчас этот парень нуждался во мне. Так оценила обстановку я – хорошо выпившая Марго.
Квартира Ромы была оформлена в духе сильнейшего минимализма. А может, он просто недавно въехал и еще не успел обзавестись мебелью – я не стала выяснять. В прихожей не было ни шкафов, ни крючочков для верхней одежды. Пришлось бросить свою кофту на единственный в комнате стул. Помимо него там имелись только кровать и телевизор прямо на полу – зато плоский и с большой диагональю.
Рома чем-то занимался на кухне и крикнул оттуда:
 -  Кокса не хочешь? У меня есть пара дорог…
 - Нет, - отказалась я.
Он вошел в комнату через пару минут, пошмыгивая носом, а я все еще не решила точно, хочу ли я спать с ним. Одноразовые связи не были моим коньком, но в последнее время я не узнавала иногда саму себя. Рома был хорош собой – прилично одет и весьма симпатичен внешне, из-под коротких рукавов футболки выглядывали накачанные бицепсы. Он начал целовать меня, а я все стояла как истукан и думала, думала. Он уже принялся за мой бюстгальтер, когда я словно очнулась.
 - Стой! Я не могу, - выдавила я растерянно и отступила от него.
Рома явно обиделся.
 - Из-за этого урода что ли? Да он же страшнее, чем моя жизнь!
 - Неправда! – закричала я неожиданно - для нас обоих. – Он не урод!
И в ту минуту мне действительно стало дико обидно за Вадика. С меня весь хмель в мгновение сошел. Я вдруг заволновалась, как он, что сделал после нашего с Ромой ухода.
 - Дай позвонить, - попросила я парня. Но он посмотрел на меня с неприкрытой злобой:
 - Ну да. Я вывел тебя из клуба, отбил у этого козла, купил пива, привел домой. А теперь – дай позвонить ему? Да пошла ты! – Рома схватил со стула мою кофту и швырнул мне. – Вали отсюда!
 - Но у меня даже нет денег на машину…
 - Твои проблемы, - услышала я в ответ.

Было около трех часов ночи, когда я спускалась по темной лестнице незнакомого дома, дрожа и боясь любого шороха. В аффекте и под неслабым градусом человеку всегда море по колено, а когда возвращаешься в реальность, она наваливается на тебя всем своим весом.
Я спускалась и обдумывала свой бурный событиями вечер. Казалось, это не я еще двенадцать часов назад относительно спокойно валялась с плеером в ушах на городском пляже. А теперь я черти где, без денег и с полным раздраем в душе. Я чувствовала себя измотанной и грязной.
Я чувствовала себя изменщицей. Может, я и не перешла эту тонкую грань, но ведь в какой-то момент была готова! И ведь не испытывала я никакого чувства вины перед Борькой за встречи с Вадиком, хотя мы просто поссорились и он уехал. Точку в отношениях мы не ставили. А вот сейчас я действительно переживала из-за «чуть было не» измены какому-то там Колобку.
Я рассмеялась своим глупым мыслям, выходя из-под арки на проспект.

 - Садись в машину, - зло сказал Вадик. Он стоял прямо под фонарем – в перепачканных светлых штанах, слишком сильно обтягивающих его бедра. Все такой же нелепый и некрасивый.
Но как я была рада видеть его!
Мы молча забрались в машину, он завел двигатель, и Нива тронулась.
Было понятно, что нас поджидает серьезный разговор, но я никак не ожидала такого начала.
 - Я сейчас отвезу тебя домой, и мы больше не будем видеться, - сказал Вадик. Обычно он снимал в автомобиле свою дурацкую кепку, но тут еще сильнее надвинул ее на лоб. Он не отрывал взгляда от дороги и не смотрел на меня, даже через зеркало, украдкой, как раньше делал.
Я не знала, что ответить.
 - Быстро ты, - заметил он. – Секс со мной у тебя занимал больше времени.
 - Я не спала с ним, - решила прояснить я.
 - Да? Зачем же пошла к нему домой? Впрочем, неважно….
 - Слушай, все не так, как ты думаешь…
 - Нет, это ТЫ слушай. Все не так, как ТЫ думаешь, - оборвал меня Вадик. – И если бы ты хоть немного думала о других, а не только о себе, ты бы давно это поняла.
 - Поняла что? Что ты нашел мне замену? – не зря же говорят, что лучшая защита – это нападение. Я решила перейти к проверенной многими тактике.
 - Какую замену, Рита? – он впервые позволил себе так назвать меня, и я не стала его поправлять. Мне было даже приятно услышать от него свое «нормальное» имя.  – Это была Витка, моя двоюродная сестра.
Вита – такое редкое имя. Со мной снова приключился приступ дежавю, когда я вызвала в голове образ блондинки в дверном проеме.
 - Двоюродная сестра? – механически повторила я. – А что же ты меня не познакомил?
 - Вообще-то, вы и так были знакомы. Еще раз говорю, если бы ты немножко напрягала мозги и замечала, что происходит вокруг тебя – такой красивой и неприступной, ты бы и меня, может, вспомнила.
В моей голове спуталось все. Окончательно и бесповоротно. Я беспомощно моргала и молчала, не понимая, о чем Вадик мне толкует.
 - Что, никак? – саркастически спросил он.
Я напряглась опять, но нет – в моей памяти было глухо, как в танке.
 - Лагерь, Рита.

Господи, одно слово – и картинки посыпались гурьбой. Ну, конечно!...Лагерь, в котором я была лет десять назад.. Точно, мне было двенадцать! Вита – девочка с самыми длинными волосами в отряде, дочка кого-то там из воспитателей, с которой наша компания совсем не общалась. Только обсуждали за глаза, что будь у нас такие роскошные локоны, мы непременно бы делали себе красивые прически, а не ходили постоянно с косой до попы… Удивительно, как много сразу всплыло мелких, незначительных деталей. На танцах по поводу закрытия сезона Виту пригласил на танец мальчик, который нравился моей подруге. За это она незаметно поставила девочке подножку, и та упала, расцарапав в кровь коленки. А мы все стояли и смеялись над ней. Утром следующего дня ждали, когда нас накажут. Ведь мы были уверены, что Вита наябедничает своей матери. Но нет – нас так никто и не отругал. Только сама Вита смотрела на нас исподлобья, и во втором сезоне ее уже не было в нашем отряде. И вообще в лагере.
 - Что, накатило? – заметил Вадик.
 - Я вспомнила ее.
 - А меня?
 - Ты тоже был в лагере? – удивилась я.
Он кивнул.
 - Немного худее, но да. Был. И не сильно изменился, на самом деле. Воспитателем у пацанов я был, подрабатывал летом.
Сколько я не силилась, образ Вадика в далеком прошлом так и не появился. Он понял это по моему унылому молчанию.
 - Ты не видишь таких людей, как я, - горько подвел итог Вадик. – Пока мы сами не заявим о себе…
Парировать было нечем. Я ощущала себя со всех сторон виноватой. Ведь я использовала его, чтобы заткнуть дыру от отсутствия Борьки в моей жизни этим летом. Это было очевидно, и сам Вадик все знал.

Чувство вины давит на плечи многотонным грузом, но человеку до последнего свойственно сбрасывать лишние тюки.
 - Но это ты не впустил меня в квартиру сегодня, между прочим, - напомнила я.  – Я ведь пришла к тебе….
 - Пришла как королева к служке. Почему ты решила, что я всегда должен быть готов к твоему приходу?
 - Так ты что – выгнал меня просто ради мести? За то, что я прихожу без звонков? – предположила я.
Вадик вздохнул.
 - Мы говорим с тобой на разных языках, Рита. И мыслим на разных частотах. Ты просто вынуждаешь меня произносить те слова, которые можно было бы и в уме сказать.
Я поморщилась от резкого света фар встречной машины.
 - А попроще?
 - Да не хотел я, чтобы ты с Виткой общалась! Я вообще не хотел, чтобы она тебя видела.
 - Почему? – искренне удивилась я. Неужели товарищ Колобок стеснялся меня? Ах нет… -- то есть, ты хочешь сказать, она все еще злится за те лагерные выходки? Десять лет прошло.. Это чушь!
 - Для некоторых время не так динамично, как для тебя! – выплюнул Вадик. – Вот я несколько раз тебя тогда в лагере примечал. Рыжая, вертлявая, веснушчатая… И сразу узнал, когда уже подошел  в кино. А ведь тоже десять лет прошло! Ты выросла, изменилась! А что до Витки.. Так дело не в лагере, - продолжил он. – Витка прямая очень. Что думает, то и говорит. Ты бы многое могла услышать, если б она увидела нас с тобой вместе.
 - Да почему же? – не понимала я. – Я что, так плоха для тебя?
Вадик даже хохотнул.
 - Я думаю, Витка могла бы много часов подряд пытать тебя с пристрастием, чтобы выведать, что ты со мной делаешь. Зачем встречаешься. Что получаешь, используя меня. Мне бы тоже высказала все. А на фига мне это? Я что ж, сам не вижу, что между нами происходит?

Ему оставалось только крылышками захлопать, если бы они у него были – настолько Вадик оказался передо мной чист и безгрешен. В этот момент я предстала сама перед собой в новом свете – бесчувственной эгоистичной скотиной.
Мы молчали довольно долго, Нива уже приближалась к моему дому, когда я смогла выдавить:
 - Ты прав. Я ужасно себя вела с тобой. Прости меня.
 - Ой, ладно! Только не умри от самобичевания, - съязвил Вадик.
 - Зря ты так. Я действительно понимаю, сколько причинила тебе боли, – я покачала головой. Бесполезно было бы сейчас доказывать ему, что я что-то чувствую при мысли о нашем разрыве, и что это отнюдь не приятные ощущения!
 - Я не ждал от тебя пылких чувств, - признался он. – Но ты могла бы быть чуть более благодарной за те минуты, когда тебе бывало хорошо. Ведь их было немало… Впрочем, кто старое помянет, тому глаз долой, - вдруг улыбнулся Вадик и затормозил. В окне я увидела свой дом. – Гуд бай, Марго! Хорошей жизни….

 - Погоди, - осенило вдруг меня. – За мной должочек, Колобок.
 - Не называй меня так, - поморщился он. – Это Виткина прерогатива.
 - Скоро я уже вообще тебя никак называть не смогу, - с этими словами я потянулась к ремню на его штанах.
 -Ты чего задумала? – явно занервничал Вадик, но не останавливал меня, не убирал мои руки.
Я просто  наклонилась к его бедрам и высвободила из трусов член. Он кончил буквально спустя пару десятков ритмичных движений ртом – кончил таким залпом, что я едва успела проглотить всю накопленную жидкость. Он так тяжело дышал, что я уже начала вспоминать основы первой помощи при всяких там органных недостаточностях, вычитанные как-то в Борькином учебнике.
 - Ты порядке? – спросила я.
Он прохрипел:
 - Да, - и рывком застегнул молнию на брюках. Мы немного помолчали, слушая какой-то шансон по радио.
 - Спасибо, - вдруг сказал Вадик.
 - Дурак ты, - тепло улыбнулась я ему. – За минет спасибо не говорят.
 - Да и не за минет говорю... Надеюсь, сама понимаешь.
 - Конечно, - и вот тут я поняла, что такое точка в отношениях. Это не то, что точка на бумаге, и даже, наверно, никакие свидетельства в мире не являются той самой точкой. Просто наступает момент, когда все. И это не объяснить, не описать – это просто еще одно ощущение, которое психологи забыли добавить в свои методические пособия. Вот как есть тактильные ощущения, вкусовые и тому подобные, так же есть и ощущение точки, или конца.
Я бросила Вадику:
 - Пока, -  и быстро вылезла из машины. Не глядя на самого, как мне казалось в тот момент, несчастного человека на земле. Но пришлось развернуться к нему, чтобы добавить: - Спасибо тебе, что всегда оказывался рядом в нужный момент.
Он кивнул и, резко сорвавшись с места, уехал.

В среду в положенное время я приехала на площадь Восстания и блуждала между многочисленными припаркованными там автобусами. Мне могло бы и не повезти найти Борьку среди огромного количества людей, возвращающихся в город. Но когда я совсем отчаялась, то услышала разговор стоящей рядом женщины по телефону.
 - Ну что? Раньше-то не могла сообщить, что опаздывает автобус? Я уже перенервничала ужас как! Я звоню - ты трубку не берешь!... Совсем заработалась в своей Финке? Номер продиктуй, Мишка запишет, - она знаками показала мальчику возле нее готовиться. В руках у парнишки были блокнот и ручка. – А то тут столько транспорта…
Я выудила из ее болтовни необходимую мне информацию, поэтому, как только увидела автобус с нужным номером, побежала к нему – там еще даже двери не открыли.
Сердце в груди отстукивало ритм, свойственный ребенку – не меньше ста сорока (Борька рассказывал про частоту сердечных сокращений у детей). Я волновалась. Я столько раз в голове прокрутила этот момент: он выходит из автобуса, а я кидаюсь ему на шею и радостно кричу, на ходу зацеловывая: «Любимый мой! Прости меня! Я так соскучилась!»
Жаль, что наши мечты и чаяния так редко совпадают с тем, что происходит на самом деле.
Я увидела Борьку и рванула к нему с первым предложением задуманного вопля, но он до адресата не долетел.
Борька, словно истинный джентльмен, каким он никогда не был, помогал спуститься по ступенькам какой-то девушке. Остальная часть приветствия застряла у меня в горле, хоть я и не смогла вовремя затормозить и практически уткнулась ему в спину.
 - Сначала к тебе заедем, а потом ко мне? – спросил мой любимый человек  и нежно взял за руку совсем не меня.
Я видела, как рушится мой красивый мир, разбиваясь на маленькие некрасивые осколки.
Борька развернулся и уперся в меня глазами.
 - Ритка? Что ты здесь делаешь? – растерянно спросил он и перевел взгляд себе под ноги.
Но не отпустил ладонь другой девушки, наоборот – он сжал ее еще крепче. И чем сильнее он жал ее руку, тем все больше у меня перехватывало дыхание – словно под Борькиными пальцами  была моя шея.
 - Зря ты не поехала, - так же глядя в асфальт, протянул он. Девушка рядом смотрела на меня с таким сочувствием, что больше всего на свете мне хотелось сейчас врезать ей – кулаком да с разворота.
 - Я уже поняла, - сквозь зубы выдавила я.
Они оба явно мучались, стоя как провинившиеся школьники передо мной. Но не расцеплялись упорно.
Все было понятно без долгих объяснений. Ощущение точки снова посетило меня – только стократно усиленное и с болезненной отдачей в душе.
 - Удачи вам, - сухо сказала я и зашагала к метро.

А назавтра начиналась осень.