Меня здесь нет

    Этот день обещал быть таким же, как и тысячи предыдущих. Обычное сонное утро, университет и последующее задротство дома. Все как обычно. Все настолько привычно и предсказуемо, что от скуки болят мозги. Все привычно настолько, что я безошибочно могу назвать, во сколько выйду из дома, на каком автобусе поеду и что скажу охраннику на входе в универе. Это ужасно скучно настолько же, насколько и привычно. Но я просто не знаю другой жизни.
    Меня зовут Катя. Обычное имя. Обычная жизнь. Таких людей миллионы по всему миру и они как-то живут с этим. Женятся, рожают детей, ходят на работу и чувствуют себя счастливыми. Возможно, потому что не знают настоящего счастья. А может, просто сами искренне в это верят.
        Итак, это было обычное зимнее утро обычной декабрьской пятницы, которое предвещало, что Новый год приблизился еще на день. Но это не радовало. Потому что на чувства тоже нужны были силы.
    В соседней комнате, как обычно, ругались родители. Это уже тоже было привычным. Сейчас мать крикнет, что все проблемы оттого, что отец мало зарабатывает. И что пусть живет в своем гараже, если для него это так важно.
- Все проблемы оттого, что ты слишком мало зарабатываешь! Неужели сложно найти другую работу? Вон, Антон со второго этажа тебя приглашал к себе финансистом, почему ты отказался?! И вообще, мне надоело, что ты все время проводишь в гараже! Живи там, если для тебя это так важно!! - донеслось из-за стены.
    И так всегда. Матери просто сложно было понять, что у Антона со второго этажа криминальный бизнес, а отец патологически честен. Что он проводит вечера в гараже, ремонтируя нашу гребанную машину, чтобы она прослужила еще месяц и мама ездила на работу не на автобусе. Мать просто не могла всего этого понять. А отец терпит. Неужели, потому что любит?
    Даже последняя мысль была привычной и предсказуемой. Как и все вокруг... А сейчас отец пошлет мать и поедет на работу, не позавтракав. Ближе к обеду мать замучают угрызения совести, и она повезет обед ему на работу. Они помирятся и вечером, вернувшись,  закроются в своей комнате. А утром все начнется с начала.
    Хлопнула входная дверь. Отец ушел. Мать появилась на пороге комнаты.
- Ты что стоишь, ничего не делаешь? Собирайся! А то опоздаешь в университет. Учти, у тебя осталось две недели. Я надеюсь, ты понимаешь, как это важно и приложишь максимум усилий, чтобы получить высшее образование. Ведь без него сейчас никуда.
    Сказал человек, которого выгнали из ПТУ. Человек, у которого не хватило мозгов, выучится на парикмахера. Человек, который вышел замуж по залету и теперь целыми днями сидит дома, нихрена не делая, кроме как вынося мужу мозги. Безусловно, ее совет очень важен.
    Я промолчала. Я вообще всегда молчу. Просто потому что не вижу смысла говорить тупые, никому не нужные слова. Зачем попусту тратить силы? Правильно, незачем. Поэтому и молчу. Отца это жутко бесит. Он постоянно орет на мать и обвиняет ее в измене. Потому что его дочь не может быть такой.
    Также молча, я собрала сумку и вышла в коридор. Молча оделась и пошла. Просто посмотрела на мать на прощание и вышла за дверь.
    Яркий свет сразу же ударил по глазам. Но я не закрыла глаза. Я никогда их не закрываю. Потому что мне нравится чувствовать боль в глазах. Мне вообще нравится чувствовать боль. Терпеть ее. Мириться с ней. А потом прощаться. Это настолько привычный для меня процесс, что я знаю наизусть все свои чувства и движения при этом.

    Я знаю, какой сейчас приедет автобус. Я каждое утро на нем езжу. Большой белый автобус с номером К049ВН. Знаю, что сейчас кондуктор со злобным опухшим лицом, распространяя запах мятной жвачки, попросит денег за проезд, и потом две минуты будет искать сдачу с пехоты. Начиная с верхнего, он начнет методично ощупывать все свои карманы в поисках денег, которые потом найдутся в сумочке, висящей на его бедре. Я знаю, что вон та женщина сейчас достанет из сумки свежий номер "Желтухи" и углубится в чтение. А вон тот парень с тупым выражением лица достанет из правого кармана наушники, и будет распутывать их, при этом хмурясь. И увлечется этим нелегким делом настолько, что проедет свою остановку. И ему придется выйти на следующей. Вместе со мной. И, выйдя из автобуса, он, игнорируя пешеходный переход, перебежит на ту сторону улицы и побежит обратно, расталкивая всех, кто попадется ему на пути.
    Я знаю, что через двести пятьдесят четыре шага я подойду к своему универу. Он встретит меня ярко светящимися окнами и половиной работающих уличных фонарей. Вторую половину, не горящую, ремонтируют уже месяц и четыре дня. И, наверное, еще столько же будут ремонтировать.
    Как бы пафосно ни звучало, но я действительно знаю жизнь. Знаю ее так хорошо, как не знает ее, пожалуй, никто. Получается, я уникум? Да, вполне возможно. Вот только радости это не приносит.
*****
    Тем, кто меня знает сейчас, сложно поверить, что когда-то я была обычной девчонкой. Нормальной девчонкой. Ходила в школу, списывала домашку на переменах и попускала за глаза учителей. И на свидания бегала. Да вообще, много куда бегала. Пела, кстати, неплохо. Обычная девочка-подросток.  Но все изменилось, когда мне было 13. Мы переехали в Питер. Я пошла в новую школу. В свою новую гребанную школу. И там умудрилась не понравиться сразу всему классу. Началась холодая война. Ну, или не война. Не знаю. Мне бы осмотреться по сторонам и понять, что я не в родном городе, здесь все по-другому, но нет. Я продолжала жить так же, как жила. И это привело к тому, чему привело.
    Меня избили. Жестоко избили. Мои же одноклассники. Подкараулили после школы, затащили в какой-то подвал и… Я мало что помню про тот день, про вторую его половину. Да и ближайшую неделю не помню. Очнулась в больнице. Рядом мама. Сидит и красится. Когда я очнулась, первыми ее словами было: «Посмотрите, кто соизволил проснуться!». Вошел папа. Он увидел меня в сознании и растянул губы в улыбке. В глазах появилось облегчение. Только я начала думать, что еще кому-то нужна, как он выронил фразу:
- Слава Богу, ты в порядке детка. Еще бы, после тех денег, что мы в тебя вложили, ты просто должна была выжить.
    Только открыв рот, чтобы поприветствовать папу, я закрыла его. Закрыла надолго. Честно говоря, в тот момент даже обиды не появилось. Я все приняла как должное. Как будто так и надо. Не было слез, грусти, печали… вообще ничего не было. Только пустота.
    Я выписалась из больницы через месяц. За это время родители навестили меня семь или восемь раз. Из новой школы пришла только классная руководительница с девочкой-ботаником и передала привет от класса, сказав, что все они ждут ее возвращения. Кажется, впервые за все свое пребывание в этом гребанном городе я улыбнулась. Даже не так – жестко усмехнулась и передала через классную привет классу, сказав, что скоро вернусь. Интересно было потом посмотреть на их реакцию. Но не получилось. Да и классуха не приходила больше.
    Меня перевели на домашнее обучение. Я постоянно сидела дома. У меня даже не получилось прийти в школу и посмотреть в глаза классу. А хотелось очень. После того случая у меня как-то резко пропал инстинкт самосохранения. Мне действительно было все  равно – получу я или нет, буду жить или нет. Все равно. Просто хотелось прийти в школу и посмотреть на этих человеков. Показаться им и сказать, что вот она я, живая и почти здоровая. Им не удалось сломить меня, я все равно буду такой же, какой была. И заявление в милицию я писать не буду не потому, что струсила, а потому что прощаю их. Я выше всего этого, выше них, и я оказываю им великую честь своим прощением. Хотелось говорить свою заранее подготовленную речь и смотреть на их взгляды, полные раскаяния и стыда. А потом уйти, не дав им возможности ничего ответить. И навсегда остаться в их памяти как невинная жертва, висящая на душе тяжелым грузом. Но у меня не получилось. Все решили за меня. В итоге, я осталась совсем одна. В доме, в городе, во Вселенной. Одна… совсем одна.
    Не помню точно, когда я перестала говорить. Наверное, после больницы, когда отец час промывал мне мозги на тему, что говорить можно, а что нет. Он рассказывал, что всегда нужно прислушиваться к чужому мнению и не идти вразрез с ним. Потому что мы живем в обществе и должны с ним считаться. Дебильный комплекс стада. Но отца я послушалась. В какой-то степени. Я поняла, что если не могу говорить то, что хочу и думаю, то не хочу говорить вообще. И я действительно перестала говорить. Поначалу ограничивалась лишь короткими «да.нет.не знаю.». Потом замолчала совсем. Мне стало глубоко параллельно абсолютно все. Я стала жалеть, что не умерла тогда, что осталась жива. Еще позднее я поняла разницу между «жива» и «не умерла».
    А потом я поняла, что брошена я не только социумом. Но и разумом. Некоторой его частью. Я…разучилась мечтать. В одно мгновение. Как будто кто-то выкачал это качество из меня. Именно это – не родители, не класс, не одиночество – довело меня до нервного срыва. Тихого, молчаливого нервного срыва, который начался и закончился внутри меня. Стало пусто. Пусто и глухо. Все свое время я училась. Читала умные книги по физике и химии, зубрила алгебру и биологию, штудировала литературу. Я стала умной и без проблем поступила в университет. На факультет, который выбрали родители. Сам процесс выбора был абсурдным – родители сидели и спорили, куда мне поступать, а я сидела рядом и пила чай. Ни слова не сказав, я подчинилась решению родителей и пошла на факультет, связанный, кажется, с бизнесом и сервисом. Не важно. В универе меня не замечают. Вроде есть такая студентка и хрен с ней. А мне пофиг как-то. Мне все равно.
*****
Когда я вернулась домой, они опять ругались. Странно. Обычно они это по утрам делают. Впрочем, не важно. Я спокойно разулась и прошла бы по коридору в свою комнату, если бы не…
- Хватит так о ней говорить! Это твоя дочь! – орал отец.
- И что? Ты посмотри на нее! Она же как робот какой-то ходит! – не успокаивалась мать.
- А ты думала, все будет иначе? Между прочим, когда мы подписывали договор, врач предупреждал нас о последствиях! Но ты даже не соизволила его выслушать, махнула рукой и спросила, где подписывать! А девочка теперь всю жизнь проживет без сердца! И это только наша вина!
    Мать что-то кричала в лицо отцу, а я стояла и пыталась переварить его фразу. Как это – без сердца? В смысле, вообще без него? Или как? Не понимаю, что происходит!
- Это ты настоял на трансплантации! Ты из-за своих сантиментов подписал ей приговор! Это не наша вина! Это только твоя вина! Только твоя, понял?!!
    Ага. Трансплантация. Грубо говоря, замена чего-то, внедрение чего-то. Ну, типа как грудь увеличивают. Только вот как совместить слова «мозг» и «трансплантация»? ничего не понимаю.
- Наша девочка умирала! Надо было что-то делать! – кричал отец.
- Да лучше уж смерть, чем такая жизнь, как у нее! – надрывалась мать.
- Как ты можешь так говорить о своей дочери?
- Это не моя дочь! Это монстр какой-то! Робот! А моя девочка умерла два года назад!
   Ого, какое заявление. Умерла, значит… А я кто? Тень отца Гамлета что ли? Как там было…тварь ли я дрожащая или человек…? Вопросик точно в тему.
- Психолог сказал, что нам просто нужно время, чтобы привыкнуть – уже спокойно продолжил отец.
- Он пусть в своей жизни с этим столкнется, а потом советует уже!
- Лер…просто успокойся и прослушай еще раз кассету с нашего сеанса. Вспомни, что говорил врач и постарайся следовать его советам.
- Обязательно, - буркнула мать. – Как только будет время.
    Беседа завершилась. Я тихо вернулась в коридор и громко хлопнула входной дверью. Родители замолчали.
*****
    На следующее утро я осталась дома. Первый раз за последние два года я прогуляла университет. Меня, безразличную ко всему, вдруг настолько потрясла вчерашняя ссора родителей, что я захотела узнать правду. Правду о себе.
    Я нашла кассету, о которой говорил отец. Да он и не прятал ее особо – лежала себе на тумбочке в яркой коробке. Я включила магнитофон и поняла, что сейчас стою на распутье. Я либо слушаю кассету и узнаю правду, возможно страшную, о себе или убираю кассету на место, и жизнь продолжит ползти своим чередом. Это, пожалуй, самое важное решение в моей жизни. Я вставляю кассету в магнитофон. Комната наполнилась голосами.
- Расскажите о своей проблеме, - раздался тихий спокойный голос.
- Я… я не знаю с чего начать… Понимаете, много лет назад, у меня родился мертвый ребенок. То есть, не мертвый, но… Девочка не дышала. Врачи тут же начали что-то делать, куда-то бегать, кого-то звать… мою дочку спасли. Я, помню, радовалась так, что чуть с кровати не упала. Долгое время мы жили счастливо и спокойно, но два года назад все изменилось…
    С минуту длилась пауза, после чего зареванный голос матери продолжил:
- Мы переехали сюда, и Катюша умудрилась не понравиться сразу всем. Понимаете, сразу всей школе! И ее избили одноклассники. Ее нашли в подвале, привезли в больницу, и после обследования врач рассказал мне страшную вещь…
    Пауза…
- У моей девочки нет сердца!!!
- То есть как? – кажется, психолог забыл о профессиональной этике.
- Кате вживили железное сердце еще при рождении! Вот как они ее спасли! Они не смогли ее откачать и решили провести эксперимент, ранее никогда не пробовавшийся. Они всунули в моего ребенка какую-то железку, растянули ее на месте сердца и нажали на кнопку. И моя дочь заплакала! А когда, два года назад, ее привезли в больницу, врач, сталкивавшийся с подобным уже не раз, сказал, что помочь ей уже нельзя! Вживить железное сердце можно всего один раз! А Катино сердце повредили при драке! Единственное, что мы можем сделать, так это немного перепрограммировать ее программу! Программу!!! Как будто она робот! В этом случае Катя будет жить, но как робот. Без эмоций, без чувств! Просто жить! И мой муж согласился! Мой муж сразу же спросил, сколько для этого нужно денег и просто кивнул, услышав сумму! А я…я была в какой-то прострации… я до последнего не могла в это поверить… но это случилось, как бы мне этого не хотелось. Моя дочь не умерла. Но и жизнью назвать это сложно. Она действительно стала похожа на робота! Бездушного и холодного робота!
- Почему вы не пытались растрясти ее? Ведь за чувства отвечает и мозг, а с ним у Кати все в порядке…
- Потому что… потому что любая программа имеет свои плюсы и минусы. Плюсом было то, что Катя будет жить и думать. Минусом же… ее убьют любые эмоции. После перепрограммировки железное сердце начало очень тонко реагировать на изменение пульса. Малейшее отклонение от нормы и… сердце просто отключится! А вместе с ним и Катя! Поэтому я не пыталась вернуть свою дочь – это просто невозможно! Мне просто приходилось жить, неся на душе этот крест! Мы с мужем начали постоянно ругаться… каждый день. Не из-за Кати, нет. Я ежедневно придумывала тысячи поводов, чтобы сказать мужу, как я его ненавижу! За то, что он сделал с моей жизнью и жизнью нашей дочери! Он ведь знал все с самого начала. Еще тогда, когда Катя только родилась… Он все знал и молчал! Я ненавижу его! Ненавижу! Ненавижу!
- Постарайтесь успокоиться. Все это уже сделано, и изменить ничего нельзя…
    Дальнейшие слова психолога я не слышала. Мир вдруг замер и начал вращаться в другую сторону с огромной скоростью. У меня нет сердца… Я робот… Я тупой бездушный робот… Как это? Как это вообще возможно? Я не понимаю!
«Все ты понимаешь – раздался голос где-то внутри меня. – Ты родилась мертвой, но врачи смогли вытащить тебя с того света. С легкой подачи твоего отца. А потом механизм испортился, и ты стала настоящим роботом, только думающим. Твой отец позаботился об этом».
    Стало трудно дышать. Смысл слов внутреннего голоса медленно, но верно пробирался в сознание.
« А еще тебе нельзя испытывать никаких эмоций. Ведь ты робот. Роботы не могут чувствовать».
- Я не робот! Не робот я, ясно тебе? – закричала я в пустоту.
«Робот. Ты сама это знаешь. Тебя не должно здесь быть, ты не должна жить. Твое место не в этом мире».
- Нет! Я человек! Я человек! Я человек! Я…
    Дышать все труднее. Я падаю на колени. И осознаю, что все это действительно правда. Правда, которая могла случиться с кем угодно, но почему-то случилась именно со мной. Мне стало жаль маму. Я мысленно попросила у нее прощение.
    Я живу не потому, что родители дали мне шанс жить. А потому что врачи не дали мне шанса умереть.
И это была последняя мысль, посетившая мое угасающее сознание.