Алевтина Сергеевна

Алевтину Сергеевну подставили. Так только начальство может. Подло и нагло. Сейчас поздно кулаками махать. На что и рассчитывали. Лучше бы забыть всё. Лучше бы, да нельзя! Пенсия-то – тю-тю! Все надбавки – смело. Одна социалка ей светит. Как в хреновом сортире – лампочка. Ладно, поглядим, кто в этот сортир ходить будет. Характерец Алевтина имела не слабый. За что и поплатилась, собственно. Посчитались с ней перед самой пенсией. Ладно, хоть не кончиной, и на том спасибо. Начальница боялась ей заданья давать. Всё в точности исполнит, даже больше. Всё – доводила до конца, по самую тютельку жила Алевтина Сергеевна. Люди её любили. Начальство – ненавидело. Какой дурак возьмётся всё просчитать. Она бралась. Где в уме, где столбиком. Без единой ошибки работала. Начальство её на картошку, на курсы, куда угодно – только бы не работала. Ей, хоть бы хны! Как с гуся вода. Достала! Так, ведь не хотела Алевтинушка уходить. Деньги хорошие пошли, да и весело было ей работать! Отдел, труда и заработной платы, к ней приспособился и даже полюбил её. И она всех любила, хоть и спрашивала со своих сурово. Это говорят, что начальство всё может. Любому козлу должно быть понятно – всё на договорённости держится. Попалась, так гори ясным пламенем, а нас целых, - не выдавай. Придёт время – выручим. Будешь ещё, как новая! Алевтина не понимала, вообще такого знать не хотела! Вот ей и устроили. Магазинчик-то, вроде, маленький! Ревизия  простенькая. Денег (на Алевтины проводы ) и так дали. А тут слушок прошёл: мол, Алевтина Сергеевна мафии дорогу перешла. Такие проблемы на высшем уровне решались, если на самом деле были. Но все равно страшно стало. Испугалась Алевтина Сергеевна, сама не знала чего. А ночью, ей мясо жареное приснилось и дух от него нехороший, - тухлый.
Имелся у Алевтины Сергеевны домик в лесу. Раньше там неперспективная деревенька квохтала. Остались, до наших времён, две старухи, да поумирали и они. За их дом выставила Алевтина в сельсовете четвертинку, на  оформление документов не поскупилась. Остальные гроши и поминать не стоит. Только вот зачем грозной чиновнице дом, она сама не знала. От города поплутаешь, пока доберёшься. В городе – квартира, от покойной матери – комната, у ненавистного сыночка – дом. Сама себя не понимала Алевтина Сергеевна. Последний раз Альке повезло. Областную трассу, что не один год тянули, получив федеральные средства, за одно лето отгрохали. А зимой, кафе-магазинчик выстроили. Скромный её домик – золотым стал. Мужа своего Алевтина давно похоронила. Мужик пил, то тайно, то явно. На работе его держали из-за чиновного положения  жены. Водку муж прятал. А зря. И муж, и его пьянство, да и всё мужицкое племя  Алефтине: одно раздражение, по крайности – лишняя забота.   При новоделах, купила она вибратор, пока был здрав муж, пользовалась  им. Умер, забыла игрушку навсегда. С поминок стояла у неё водка. Когда не спалось или простужалась: выпьет пару стопок и спать. Любила поспать женщина. Ложилась рано и вставала рано, если на работу. А нынче никуда не надо идти, спи - сколько влезет.  Начальница так и сказала: «Посиди дома, Аля, или поезжай к сыну, поживи. Как всё уляжется, мы к тебе, человека из наших, пошлём». Телефона у вдовы не было. 

В 195… пропал в лесу мальчик. Двинулись, по малину, оравой, свернули с дороги на делянку и разбрелись кто куда. Брали малину вдвоём, втроём. Перекликались. К вечеру, собрались в кучу. Хвастались у кого больше, да чище набрано. Хватились мальчишки, уже в поле – за лесом. Дружно решили, что дома он. Дома его не оказалось. Рано утром сам председатель – верхом на лошади объехал: ежовскую, займищную и фроловскую выгороды. Заезжал на делянки, палил из ружья. Не нашёл. Больше недели искали мальчика. Наревелись вволю. Может, объявится ещё.

Не забыл эту историю-быль участковый милиционер. Мне, земляку и одногодку, рассказал то, чему сам стал свидетелем в те годы. Поминали-то мальчика долго, а узналось о его страшной судьбе, только сейчас. Послало начальство участкового уточнить состав и количество жителей в дальней деревне за лесом. Чуть дальше, уже: костромские леса необъятные, русская чудь – леший и торфяные болота. Часть леса – ещё наша. Узкой полоской тянулись поля и выводили в город. Лошадь председатель не дал. Нечего ей ноги ломать. Сам дойдёшь. Два ручья на пути. Пришлось снимать форму и вброд переходить водные препятствия. За ручьями, кончилась и дорога, упёрлась в молодой осинник и всё тут. Шёл по солнцу, то есть наугад. Материл про себя милицейское начальство, председателя и Русь-матушку.  К вечеру, выскочил на дорогу, а там и лес прекратился. Тракторная колея повела дальше. Всё равно веселей. Вышел в поле. И влево, и вправо - пусто. Колдовство не иначе. Взошёл на холм. Нет деревень. На карте есть, а на самом деле – нет. Хоть плачь. Решил вернуться в лес, развести костёр. Место выбрал в ельнике,  по сушей. Чтобы не раскисать, двинулся за дровами. И столкнулся со старухой – дикой и страшной, одетой не пойми во что. Обошла она служивого, ни словечка не молвила и растворилась в сумерках. Замер участковый от такой наглости, закипела в нём злость прожитого дня, да и попранный мундир его - поддал жару. Бегом за старухой кинулся. Недолго и раздражался, старуха пропала, как её и не бывало вовсе. Страшно стало участковому, чтоб дураку пистолет из сейфа взять. Так, ведь не взял. Заспотыкался, заскользил в сумерках. Пригляделся: а по свёкле, по грядке шарошится. Голову поднял – дом. Плюнул в сердцах милиционер. Обошёл дом кругом, нету входа. Есть два окошка по переду, по- староверски высоко прорубленные. Забрался по бревну на поветь. Чертыхаясь, полез внутрь. Спички жёг, слабый огонёк не помогал, ещё чернее от него в дому. Под ногами подгнившие, слабые брёвна. Всё же упёрся в стену. Нащупал проём, сполз вниз на крепкий пол. Зажёг ещё спичку. Покричал. Не признают в нём человека или нет никого. Зашёл незваным. Присел на лавку у стола. На столе самовар, ещё что-то. Прилёг на скамейку и задремал сначала в полглаза, а потом уснул крепко и ясно.

Затосковала Алевтина Сергеевна. Поняла – гонят её с работы. Вот таким странным образом выпроваживают. Больше тридцати лет, плохо ли, хорошо ли – отработала. Будь они прокляты, деньги! Всех повязали, всех развели. Попыталась хорошее, хоть в уме восстановить. Ещё больше разозлилась. Чем она хуже их! Какая мафия. Её днём с огнём в нашем городе не сыскать. Мы и есть, та самая мафия, чиновники! Денежки: то в конверте, то на каком-то липовом бланке расписываемся, а то и так сунут. Молчи уж! Сволочи все. Поняла – не уснёт ночью. Приобщилась Алевтина Сергеевна к водочке. Запасец свой окучила за неделю. Ходить тяжело. Госпожа водка! Без неё ни поспать, ни поесть. Стыдно продавщиц знакомых. Стала в суточный таскаться. Там персонал соднова меняется. А  им что – брали бы водку. Решила Аля не пить. Собралась за едой, купила водку: пол литра и четвертинку. Шла и стыдила сама себя. Вернулась – купила еды: палку колбасы и пять банок тушёнки. Зачем столько? Чтобы мент успокоился. Не бродяжка и не бомжиха перед ним. Разомлела от водки и от сытной ароматной тушёнки. Захотелось пожалеть Алевтине хоть кошку. Да не было у неё кошки. Была только водка. Как споткнулась баба. Был, был муж! Собственной жены трусил, гад! А сослуживцы?! Как подло, как скучно с ними. Бездельники. Лгущие все вместе одну и ту же ложь!

Лучше бы и не просыпаться участковому милиционеру в то утро да в этом месте. За мутными стёклами ничего не видать, слышно – дождь. Попытался поскоблить стекло ногтем. Куда там. Вековая грязь! Решил поискать хозяев. Подумал о них и сконфузился. Какие хозяева. Дом явно нежилой. Присел к столу. Покашлял, нарочно, громко. Вспомнил вчерашнюю старуху – по бревну такой не забраться. Значит, должен быть вход какой-то! Очумел сразу от всего: от голода, от ходьбы, от старухи. Обрушились сгнившие брёвна на мосту и на повети и всё завалили вокруг. Как он вчера не оступился куда-нибудь, да не прибило его шалым бревном? Не дом, а ловушка! Расстроился, расчувствовался сам за себя: как он по дождю обратно пойдёт, как через ручьи перебираться будет? Надо бы дождь переждать: да лучше в лесу под ёлкой, чем в этом дому настолько! Выбрался кое-как на волю и пошёл куда глаза глядят. Недалече, за ёлками, ещё дом разглядел. Опять сначала на огород набрёл: ухоженные грядки. Бочка с водой. Прямо – колодец. Вот, где бабка живёт! Не с Бабой – Ягой в лесу столкнулся, а с хорошим, добрым человеком. Эх, как заблуждался добрый молодец. Эх.   

Была хозяйка, даже две… Городского вида пожилые женщины. Одна из них – полная инвалидка, самостоятельно не ходившая, сидела на низенькой (опиленной специально под неё) табуретке. Вторая, помоложе и поживей, показалась участковому напуганной его визитом. Поздоровавшись с женщинами, присел на скамейку у окна и вдруг разглядел уходящую, да что там, убегающую старуху, ту самую,- вчерашнюю, старушечьим аллюром спешившую в старые ёлки. «Куда это она?» поинтересовался гость. Вопросом своим перепугал уже обеих женщин. Да, ждали его давно. Безымянная, и для женщин, старуха: голодом уморила мальчонку.  И малину его съела сама, хоть в лесу живёт и ягоды в округе пропасть! Явился мальчик к бабке из леса, с алюминиевой таркой малины, в  чёрных с пуговичками штанишках и белой изорванной рубашке. От деревни, в ту пору, уже ничего не осталось. Жителей, считай, никого. После пожара прошлым летом в центральном селе, сгорели и их хозяева, сюда  перебрались временно. Сколько тут обреталась старуха, она и сама не ведала. Два раза ставила карга мальчонку на дорогу, оба раза он возвращался… Нашла его мёртвым, могилку показывала. Заросла могилка-то. Чтоб свела мальчишку хоть куда, ей и на себя-то наплевать, а живёт и живёт! Ничего ей не делается! Та, что помоложе, всплакнула. Доложила участковому, что сами из Ленинграда, что в этих краях с войны, что они двоюродные сёстры, что  эшелон их бомбили, что сестру ранило. Показала документы. Всё правильно. «А чего перепугались?» «А так на всякий случай, вдруг да всё на нас спишут!» Ни чего не сказал гость, записал подробно, как положено. Сёстры расписались. Зашёл и на могилку к мальчику. Ничем не отличалась могила от морковных грядок, только заросла ещё больше. Имелся и крест, такой сердобольные бабки ставят своим умершим кошкам. 

Уволили Алевтину Сергеевну дважды: сначала – «По сокращенью штатов», а после, ещё, по статье – за прогулы. С того самого дня, когда она от мафии дома пряталась. Её подчинённых распихали по отделам. Алевтину Сергеевну (теперь уже просто – Альку) торжественно выгнали. «По Закону…» - ухмыльнулась начальница. Решила щучка на дно лечь, не шуметь. Это полезно – оглядеться и переждать. По любому – не лишнее. Дождалась. Не прогадала. Бывшие сослуживицы в суд подали, все пять. Шестой подала Алевтина. Суд отменил всё: «Сокращенье штатов", оно специально было придумано, увольненье по статье само собой отпало, без всякого суда. Вынужденный прогул оплатили по суду. Прокуратура возбудила уголовное дело по деяньям самой  начальницы и Алевтина стала свидетелем по этому делу. А когда до суда целое ничего осталось, вызвали Алевтину к следователю прокуратуры. Строго её предупредили: «О не разглашении служебной тайны…» Свидетельница напомнила, что по данному делу, давала письменное обязательство о том же самом. Следователь помялся и заявил, что помнит об этом. Но Закон этого требует. А потом без всяких предисловий, посоветовал: «Быть осторожней». Мол, всякое бывает. Опомнился, гражданин начальник! Вот, когда её ебли в хвост и гриву – с первой подачи в суд, что только не выслушала Алевтина. Спасибо, родное государство! За слово доброе, за ласку – спасибо! Не верит, и никогда не верила в сильные чувства сослуживиц. Не здороваться – да. Морду от неё воротить. Да сколько угодно. Ей, сам чёрт, тепереча, не брат! А что, касаемо сына, его жены, да и внучек её – избавьте! Выебок и скотина, хоть и свой, кровный! Тем более, что кровный, если бы – чужой, так наплевать! Как горящий окурок на соломе, затоптала Алевтина саму память о них. Какой вечной доли добивалась эта женщина? Сын от нелюбимого мужа – ей не сын, а так, - одна обязанность. В Бога Алевтина не верила, сызмала не научили, так чего уж …
Книг не читала. Но присутствовала в ней внутренняя собранность, откликнуться на чужую беду могла очень даже горячо, если дело настоящее и человек стоящий, да в её компетенции помочь просящему. Мзды не брала никогда, кто её знал: и не пытался «Отблагодарить» чиновницу. Прослышав от старух Быль о мальчонке, решила ему крест поставить – настоящий. Краски дома не оказалось, была банка лака. Вонял он дня три в квартире. Что надо крестик! Такой и дождь не прошибёт и жара не растрескает. Даже позавидовала Алевтина мальчонке. Усмехнулась про себя. Чему сама не знала. С похорон, лежал у неё чёрный квадратик для информации о покойном. Ничего не придумала  новоиспечённая Мойра, как нашептать на табличке, какую судьбу обозначить? Чёрный квадрат был хорош сам по себе. «Так сойдёт!» - решила, про себя, Алевтина. Ей и невдомёк было, что она творчески повторила «Чёрный квадрат» Малевича Казимира. Обозначила бездну, сосредоточила её на кресте. Уехала к себе в домик не от страха, надоели ей все! Сама себе надоела. Здоровья в теле, хоть отбавляй куда. Такая человечья мелочь вокруг околачивается! Кроме креста на могиле, вкопала Алевтина клён. Время самое подходящее – конец сентября. Солнечно. Лужи не имелось. Начерпала из колодца, полила деревце. Сходила на дорогу и набрала камней покрасивей. Показалось – мало! Натартала песку и камушков покрупней. До вечера украшала Алевтина могилку. Получилось здорово! Ни сколько не стыдясь своих восторгов, пошла умываться. Заодно подмылась и даже слегка подкрасилась. Надо помянуть ангела небесного. Водочки и закуски Аля прихватила из дома, достаточно. Соскучилась по родимой, покуда с этими путалась!

Проснулась среди ночи ни с того, ни сего. Зажгла свечку. У старух никакого освещения не водилось. Жили по солнышку. Будто напугалась чего Аля. Свечку (её пламя) мотало туда-сюда. Громоздкая тень и сквозняк. Закрывалась ведь. Ведро заносила… Подняла свечку и обомлела: у неё в ногах спал мальчонка, лет шести, пожалуй! На столе громоздился и отбрасывал резкую тень алюминиевый бидон – полный свежей, ароматной малины. Бутылка. Алевтина тряхнула её. Налила полстакана водки. Выпила и стала ждать. Честный спирт обволок сознанье, обжёг всё внутри. Мальчик не исчезал. Бидон тоже. Алевтина взяла ягодку, раздавила её языком. Настоящая. Водка уже понесла, замутила, заворожила. Вылила, вытряхнула остатки водки уже в темноте. Свеча догорела. Больше пролила, чем выпила  - стакан оказался полным. Закашлялась. Водка обожгла гортань. Не найдя стол, бросила стакан в темноту. Чтобы не задеть ребёнка, подогнула колени. Поискала одеяло. Укрыла мальчонку.

Утро накатило. Стены в избе красные. Вяло подумала – горим. Отмахнулась. Солнышко встало. Парень спал. Надо было с чего-то начинать. Перво-наперво прибралась. Тщательно. Так, как будто проверять придут. Умылась во дворе по пояс, растёрлась махровым полотенцем, так чтобы тело покраснело. Вынесла керосинку во двор и с кипятила  чай. Заварила – крепко. Нарезала хлеб. Открыла тушёнку. Поискала в рюкзаке конфеты. Жалко. Кончились. Достала сахар. Воровски налила себе водки, разбавила крепким чаем и выпила торопясь. Водка пошла гулять. Ангел небесный сиял за столом. Хриплым, преступным голосом поздоровалась. В ушах зазвенело от собственных слов. Мальчик молчал. Ничего не ел. Присутствовал. Жутко стало Алевтине. А потом, весело и легко. Не она, а девчонка молоденькая, в выходной…  Алевтина спала. Охранял её:  мальчик-дух, идущий издалёка и уходящий  в никуда.

Рожать Алевтине Сергеевне запретили врачи. От аборта она отказалась. Мёртвый безжизненный свет смотрового кабинета. Синие невыразительные тучи за окном. Фланелевые тряпки на полу. Злая фиолетовая врачиха. Медсестра, ускользнувшая  куда подальше: от греха, от скандала, от паузы между ними. Две бабы. Схлестнулись насмерть. Как этой дуре объяснить, что она умрёт и как другой дуре признаться, что умерла бы с радостью, да он (её муж) и её возлюбленный дух – не пускает к себе окончательно – навсегда. Скажи такое – и психушка обеспечена.

Даже беременность не мешала полёту. Последний мотылёчек  сознанья отнесло куда-то вниз или вверх, или где-то сбоку пристроился… Стон. Замиранье. Снова стон. До судороги сладкой… Алевтинушка… Вечно бы так!

Дух молчит. Всё делает молча. Возраст его бесконечен. Сила неизбывна. Знаю, что его люблю. С ним и в нём пребываю. Скоро с ума сойду. Уже сошла. Вот ребёночек будет настоящий. Даже врачиха так считает. Рожу мёртвого и сама умру. Так надо. Он так хочет, чтобы всем нам собраться вместе. «Возлюбленная вечность!» Кто из смертных так причитал? Живи, Алевтинушка. Он так велел. Хочу к нему! Рано. Не помучишься – не умрёшь.

Всё заберёт пустота. Зазвучит слово. Всё возьмёт и всё даст.

Ну, Алевтина, ты своё получишь! Ведьма. Пей водочку, пей! Две недели дома ни тепла, ни горячей воды. У них всё своё. Вода - из артезианской скважины, отопленье - от своей котельной. Денег - куры не клюют. А за что, спрашивается? Газ пока не отключили. Блуждающие огоньки в ночи. Сколько их? Снуют по квартире. К углу лепятся – к занавеске. Водочка не кончается. Это он подливает в бутылку. Ух, как холодна! Зубы стучат.

Батареи греть забыли, мхом заросли. Скобли – не отскоблишь. Дом взрывай. Осьминожки растительные вдаль полезли. Начальство искать. Белый пластиковый иней на регистрах. Жаль, водка кончилась! Спирт запасённый, враз придавил Алевтину. Спит она вмёртвую. Рано ей с нами расставаться.

Захотелось отдаться первому встречному. За углом, во дворе, на кончающейся поленнице дров. Заросший крапивой двор. Птичьи шеи полыни. Чёрная, блестящая, разрытая до корней земля. Трудно ей такую дрянь год за годом растить. Ух, была молодая – таких сил не имела. Спасайся водкой, Алевтина! Как пошла. Как пошла, родимая! Даль осветлела. Глаза заблестели. Как у Анны… Где ты, князь? Какую ****ь ебёшь, а Аню под поезд пристроил!? Сто лет впереди у меня. Подавись, врачиха. Ваше земное водкой вытравила.

Умерла Алевтина. От выкидыша. Водки хватило и на поминки, и на девятый день, и на сороковой. Словно ждала она кого-то к себе, так чисто было дома.
                Грязовец. девяностые годы