Флобер. Глава 29

                Глава XXIX 



                1853



   Поэзия обязывает. Она обязывает нас смотреть на себя как на сидящих на троне, чтобы и мысли не появлялось, будто мы принадлежим к толпе или причастны к ней.               
   
                ***

  На мой взгляд, в Искусстве самое трудное – не в том, чтобы вызывать смех или слёзы, не в том, чтобы  разжигать злобу или похоть, но в том, чтобы, действуя подобно Природе, пробуждать мечты. И лучшие творения обладают этим свойством – они безмятежны и непонятны.
 

                ***
 
   Снова принялся за «Бовари». Как трудно! Тяжёлое место, эта сельскохозяйственная выставка. Буйе считает, что это будет лучшая сцена книги. Мычание быков, любовные вздохи, речи организаторов – нужно, чтобы всё это ревело разом в обрамлении обширного пейзажа. А над всем – солнце и порывы ветра, от которого колышутся высокие чепцы.
 
                ***

    Думала ли ты о великом множестве женщин, имеющих любовников, и о множестве мужчин, имеющих любовниц, обо всех этих связях под покровом семейных уз? Сколько тут должно быть лжи, сколько хитростей и страхов! Из всего этого рождается гротескное и трагическое. И то и другое – Маска, покрывающая одну и ту же пустоту, а внутри смеётся Фантазия, словно ряд белых зубов из-под чёрной ленты.

                ***

     С понедельника сделал пять страниц. Пишу медленно, а весь уже извёлся от новых планов. Хочется написать две или три эпических книги. Это будут романы с великолепной обстановкой и богатством деталей, роскошных и трагических одновременно, где уж потом будет много действия. Хочу создать книги-фрески, где огромные стены будут расписаны сверху донизу.

                ***

   Третьего дня прочёл только что вышедший шестой том «Революции» Мишле. Какая любопытная эпоха! Какая любопытная! Насколько гротескное в ней сплелось с ужасным. Шекспир будущего сможет здесь черпать вёдрами.

                ***

   Главная цель искусства – иллюзия. И пусть сюжет «Бовари» не исторгнет из глаз читателей слёз. Зато образ героини живо предстанет перед его глазами. Особенно хорошо получится труп. Он будет вас преследовать!

                ***

   Наконец-то я сдвинулся с места. Дело идёт! Нынче вечером я даже горланил, как бывало прежде. Ты, может быть, думаешь, что я живу, как брамин, упиваясь ароматами своих грёз и черпая радость в труде. Если бы так! Напротив, мой труд – это моё горе. Писательство - как пластырь, причиняющий 
зуд. Вот и скребёшь в этом месте до крови. В конце следующей недели надеюсь добраться до середины выставки. Получится либо очень гнусно, либо прекрасно. Один пассаж Буйе трижды заставлял меня переделывать, не удовлетворён он и четвёртым вариантом. Нужно заставить читателя смеяться, а выходит не смешно. За восемь лет я привык встречаться с Буйе по воскресеньям. И вот он навсегда уезжает. Рядом не останется никого, с кем я мог бы поговорить.

                ***

   Жемчуг – болезнь устрицы. Стиль – также, быть может, следствие какого-нибудь недуга. Разве жизнь художника, одержимого искусством, не напоминает восхождение на высокую гору? Вначале видишь снизу вершину. Она сверкает белизной в небесах. Высота её устрашает и одновременно влечёт. Трогаешься в путь. Но с каждого уступа вершина кажется выше, горизонт отдаляется, приходится преодолевать пропасти, борясь с головокружением и приступами уныния. Становится холодно. Вечный ураган, бушующий в высоких сферах, срывает остатки одежды. Земля кажется потерянной навсегда, а цель, вероятно, никогда не будет достигнута. Наступает час, когда припоминаешь все свои усилия, с ужасом разглядываешь ссадины на коже. Не чувствуешь уже ничего кроме неодолимого желания подняться ещё выше, покончить с этим или умереть. Иногда, впрочем, открываются неоглядные, волшебные горизонты! Ты чувствуешь, как ветер Олимпа наполняет твои лёгкие, и чувствуешь себя колоссом. Потом опять ложится туман, и ты снова бредёшь на ощупь, вслепую, обламывая ногти о скалы и рыдая в полном одиночестве. Ну что ж! Умрём среди снегов, под рокот потоков Духа, с обращённым к солнцу лицом!