История одной политической аферы

ЛАТЕРАНСКИЙ ДВОРЕЦ
Рим, 5 мая, 1431

Солнце стоит в зените. Невыносимая жара изнуряет. Высушивает. Сжигает дотла. Обыкновенно так бывает в середине июля. Однако эта весна особенная, и она запомнится всем.
В небольшой комнате восточного крыла Латеранского дворца тяжелые шторы скрывают высокое окно. Они сомкнуты также плотно, как и губы сидящего в кресле человека. Даже не верится, что два бархатных багровых полотна могут ограничить свободу Солнца, способствуя тем самым сокрытию толстого слоя пыли, скопившейся внутри дворца.
Папа Евгений IV, в миру Габриэле Кондульмер из Венеции, облачился в папскую тиару с тремя обручами всего два месяца назад. Это было непросто. Во время конклава кардиналы потребовали от него, чтобы все новые назначения, распределения казны и важные решения он принимал с согласия кардинальской коллегии. Хитрость не подвела его и на этот раз. Он принял вынужденные условия игры, однако сразу после коронации ввёл свои правила.
Арочная дверь из ценной древесины тихо отворяется и вместе с лучом света в комнату протискивается секретарь:
— Ваше Святейшество, епископ Уинчестерский.
Понтифик молчит. Вот уже несколько дней одна мысль не даёт ему покоя. 
— Впустите, — наконец, говорит он, пренебрегая этикетом.
Секретарь кланяется. Луч снова бегло касается стен и пола комнаты. Этого времени хватает на то, чтобы секретарь покинул покои, а высокий мужчина пересёк границу света и тени. Дверь исправно возвращается в проём.
— Ваше Святейшество, благословите.
Мужчина встаёт на одно колено и целует руку Папы Римского.
— Бог благословит, Генрих.
И тишина, за которой не последовало приглашения присесть.
Мускулы на лице мужчины невольно напрягаются. Сужаются зрачки в близко посаженных бесцветных глазах. Он поднимается с колена и делает три шага назад. Его бледная кожа, аккуратная внешность и благородная осанка выдают в нём истинного англичанина.   
— Что скажешь, Генрих? — спрашивает понтифик и сцепляет пальцы рук на животе.
Эта фамильярность сводит епископа с ума и вызывает подозрение, что он зря ехал в Рим.
— Не порицайте меня, Ваше Святейшество, я плохо владею латинским языком, — начинает он.
Понтифик перебивает его:
— Всякий должен говорить и делать, как умеет. Она призналась?
— Нет, Ваше Святейшество.
Евгений IV чуть заметно улыбается. Он загадал сегодня утром, что его дальнейшие действия будут зависеть от результата допроса. И этот ответ его устраивает. Очень устраивает.
— В таком случае, чего Вы хотите?
Убеждённого человека убедить в чём-либо другом практически невозможно, но Генрих Бофор, епископ Уинчестерский, узаконенный сын Джона Гонта от его любовницы Кэтрин Суинфорд, использует свой последний шанс. Хотя, по-честному, он одинаково ненавидит всех: французов, итальянцев, немцев, еретиков, кардиналов и даже его, Папу Римского.
— Ваша Святейшество, у нас с Вами одна цель – уничтожить Францию. Карл – убеждённый катар. Это неопровержимый факт, как и то, что Жанна – облечённая еретичка. Их союз направлен против Католической Церкви. Пройдёт совсем немного времени и Карл объявит учение «bons omes» официальной религией своего государства. В центре Европы зреет заговор!
— Ваше предложение, Генрих, — спокойным голосом останавливает епископа Евгений IV.
— Одновременно начать наступление папских легатов на юге Франции и английских отрядов на севере. Уверяю Вас, победить франков будет несложно. Южная Франция ещё не оправилась от успешного Крестового похода на еретиков Папы Иннокентия III. Почти сто лет с ними воюем мы. Враг ослаблен, и нам с Вами не составит труда добить его. Земли разделим по Вашему желанию. Карл Валуа предстанет перед судом инквизиции, как и Жанна д’Арк.
Евгений IV поднимается с кресла и подходит к окну. Сквозь маленькую щёлочку между портьерами его глазу открывается дивный вид на Древний Рим.
— Известно ли Вам, Генрих, что Крестовый поход – это священная война?
— Да, Ваше Святейшество.
— Считаете ли Вы, что вдохновенный дух, чистое сердце и искренняя вера – основные составляющие священного богослужения?
— Да, Ваше Святейшество.
— Согласны ли Вы, что патарены, вальденсы, катары, болгарские богомилы, русские стригольники и прочая ересь – это ни одно и то же?
— Да, Ваше Святейшество.
— А как Вы думаете, простые люди разбираются в тонкостях гностических теорий?
— Нет, Ваше Святейшество.
— Так вот, дорогой епископ. Католическая Церковь давно уже решила эту проблему, учредив ордены доминиканцев и францисканцев. Подобно катарам они близки бедным, исповедуют апостольскую нищету и целомудрие. Они заслужили любовь и уважение обывателя, не рискующего теперь оказаться на костре. Как говорится — и волки сыты, и овцы целы. И потом, я не люблю плагиата. Катар и альбигойцев выжигали 20 лет мои предшественники. От Безье, как Вы помните, не осталось камня на камне, ни стара, ни млада. История не должна повторяться.   
Понтифик закончил свою речь, но продолжает стоять спиной к посетителю. Это значит, что аудиенция закончена, и Генрих Бофор ничего не добился. Коснувшись губами руки Евгения IV, он покидает покои Его Святейшества, преднамеренно громко стуча каблуками о паркет. Дверь распахивается и тотчас заботливо прикрывается секретарём.
— Вы всё слышали? — обращается понтифик к окну.
Из-за портьеры выходит мужчина в светском костюме. Евгений IV приглашает его сесть на диван, обитый парчой, и сам присаживается рядом.
— Эти англичане – редкие наглецы! — возмущается Папа. — «Гордость, как ожерелье, обложила их, и дерзость, как наряд, одевает их»! Война разорила не только франков! Это ясно! Но желать за счёт церковной казны добиться положительного исхода своей политики – это ж надо!
— А что, Жанна и Карл VII, действительно, из «добрых людей»? — интересуется мужчина.
— Когда её взяли в плен, то какое-то время все ждали, что Карл предложит за неё выкуп. Однако этого не случилось. Думаю, если Карл и поддержал еретический дух в девушке, то лишь затем, чтобы добиться своей цели – получить корону. Теперь он и сам рад избавиться от Жанны. Ведь её популярность в народе очень велика, а она постоянно забывала о субординации: «кто наблюдает ветер, тому не сеять, и кто смотрит на облака, тому не жать». Более того, Карл умён. Он прекрасно понимает, что одно его неосторожное движение обернётся гибелью Франции. Генрих легко мог бы добиться своей цели, если бы Карл повёл себя иначе.
Подле собеседников стоит низкий кованый столик. На нём огромное блюдо из венецианского стекла с соблазнительной гроздью винограда. Понтифик тянется к ней и отрывает ягодку.
— Угощайтесь. Санджовезе – мой любимый сорт!
Мужчина берёт виноградину и кладёт себе в рот.
— Какой терпкий вкус! — восхищается он, складывая косточки в розетку. — Ваше Святейшество, не сочтите меня за маргинала, но не кажется ли Вам, что франки поступили с Жанной так же, как иудеи с Христом?
— Думаю, Вы правы, друг мой! Мартин Биллорини – генеральный викарий инквизиции в Париже – ещё осенью написал мне, что Парижский университет не возражает против судопроизводства в отношении Жанны ла Пуселль (Девственницы) «во имя Господа, святой Церкви и процветания христианского королевства». А Пьер Кошон – епископ Бове. Предатель. Он помогал англичанам. Обещал за неё Линьи 10 000 наличными, а Вандому — ежегодную ренту в 300 фунтов стерлингов, взятых из налогов в Нормандии! Чем не 30 серебряников Иуды!
— Тем не менее, я слышал, что ответы Жанны Девственницы на заседаниях церковного суда производили благоприятное впечатление. И Вы знаете, — восклицает мужчина, — она и впрямь – девственница! Кстати, а что Вы думаете о голосах, Ваше Святейшество?
— О, эти чудные божественные голоса! — Евгений IV закатывает глаза и молитвенно складывает ладони. — Последний раз я слышал их, когда мне было четырнадцать.
— Между прочим, — говорит гость, — когда её спросили, кто является истинным Папой, она ответила, что тот, кто в Риме! Она назвала Вас, Ваше Святейшество!
На лице понтифика появляется улыбка:
— Да, да, я знаю, — он скромно опускает глаза и расправляет рукой складку долматики, — но боюсь, что король Англии слишком много заплатил за неё, и теперь не откажет себе в удовольствии увидеть её сожжение. К тому же я не посчитал нужным помогать ему, и он с удовольствием воспользуются шансом ещё раз унизить франков. Жаль, конечно. Хотя, как Вы знаете, мученическая смерть высоко ценится в Царствии Божием. В связи с этим у меня есть подозрение, что когда-нибудь эта девочка будет канонизирована. К тебе, Господи, возношу душу мою! — перекрестился Папа Римский. — Итак, перейдём к нашим делам. Передайте Сигизмунду Люксембургскому, что я готов в ближайшее время возложить на него императорскую корону за определённые услуги. Во-первых, я хотел бы получить с его стороны действенную поддержку относительно ограничения власти Верховного Соборного епископата, и, во-вторых, мне нужны гарантии, что его войска присоединятся к королю Владиславу в Крестовом походе. В моём Крестовом походе. Пора очистить Балканы от неверных турок!

КАРКАССОН
Лангедок, июль, 1421

Карл VI Валуа, по прозванию Безумный, не признавал младшего сына, Карла, кровным. Зная жестокий нрав мужа, и боясь случайного отравления или падения сына с крепостной стены, мать, Изабелла Баварская, отправила юношу на юг Франции. Под защиту Иоланды Арагонской.
Дофин был некрасивым. Даже в младенчестве никто не смог бы назвать его миловидным. Длинный грушеобразный нос, большой рот и маленькие глазки плохо сочетались на его лице. Однако ум Карла развивался не по годам. Слишком рано он узнал цену предательства и обмана, безумия и глупости, власти и денег. Слишком рано остался наедине с самим собой. А там, где много мудрости – много печали. И эта печаль всегда пребывала с ним.
В полуразрушенном городе-крепости Каркассоне Карл и приближённая к Иоланде Арагонской знать остановились передохнуть на пути в Тулузу. Несколько дней юноша с интересом изучал замок, подолгу стоял на площадке осадной башни, осматривая окрестности. И всё же вскоре ему стало скучно. Карл отправился на поиски библиотеки. Ведь чтение книг было его любимым занятием.
Переходя от одной комнаты к другой, открывая и закрывая разные двери, Карл искал то, что ему было нужно до самого вечера, но так и не нашёл. После ужина он пригласил в свои покои кастеляна Каркассона. Карл знал, что смотрители замка — главные хранители его тайн и преданий.
Марсиль оказался пожилым человеком, лет пятидесяти. Его острый, проницательный взгляд из-под густых бровей и тонкий, чуть крючковатый нос придавали лицу настороженность. Узкие губы и раздвоенный подбородок свидетельствовали о твёрдости характера.
— Я не нашёл в Каркассоне библиотеки. Где она? — схода начал Карл.
— Сто лет назад все книги были сожжены вместе с людьми во внутреннем дворе по приказу Папы Римского. С тех пор нахождение книг в замке карается инквизиторским законом, — отрапортовал Марсиль.
— Вот как, — Карл внимательно посмотрел на мужчину. — Вы всегда жили здесь?
— Я родился в этом замке. Мой отец был здесь кастеляном.
— Марсиль, Каркассон являлся обителью катар? Не так ли? Кем они были? Что Вы знаете о них? — взгляд дофина сделался пытливым.
— Разобраться в этих вещах нелегко, мой господин, слишком зыбка грань Добра и Зла, веры и безверия.
— Вы умный человек, Марсиль, но Вы боитесь отвечать мне, — догадался Карл.
Он взял кастеляна под руку и увлёк за собой под сводчатый потолок комнаты:
— Здесь Вы в безопасности. Наш разговор останется между нами. Я клянусь Вам. Вот, возьмите, — Карл снял с пальца кольцо и протянул его мужчине, — в знак моего особого доверия.
На лице Марсиля отразились смущение и скорбь. Он понимал, что шанса, избежать этого разговора, у него нет. Кастелян приблизился к дофину. Его дыхание коснулось щеки Карла:
— Катары были чистыми и неосквернёнными земным злом людьми.
— Что означает «неосквернённые земным злом»?
Глаза Марсиля загорелись. Он ещё понизил голос:    
— Аристотель говорил: противоположные принципы являются противоположностями. И у нас нет повода сомневаться в этом: ведь камень – это не вода. Манихеи утверждали, что Бог и Материя, Свет и Тьма, Добро и Зло происходят от разных начал и во всем противоположны друг другу.
— Но ведь Бог вечен и безграничен, — перебил его Карл, — а если следовать этим рассуждениям, то есть граница, которая разделяет Свет от Тьмы, Бога от Материи, и тогда должно быть ещё третье начало, относительно которого эти два могут утверждать себя противоположными и не смешиваться.
— Да, так и есть: Добрый Бог – Отец Христа, Творец и плохой бог. Добрый Бог не может быть творцом плохих вещей, поэтому наш мир сотворён не им! 
— И в этом утверждении я вижу противоречие. Если наш мир создан другим богом, тогда зачем Добрый Бог направил Христа в чужую субстанцию? Как это возможно?
— Души людей, — шептал Марсиль, — это падшие ангелы, облечённые в телесную оболочку. В человеке сосредоточена великая загадка Вселенной! Тело – это материя, душа – дух. И она возвращается к Доброму Богу.
— Да, но в Библии сказано…
— Нет, нет! Ветхий Завет, как и безумное желание изображать невидимое видимым, — это происки Сатаны, который продолжает сохранять свою власть над миром людей. Посмотрите, что делают на церковной службе: простираются ниц перед куском дерева, вкушают вино и хлеб. А ведь всего этого касалась грешная рука человека! Мы питаем себя иллюзиями! И Христос пришёл в наш грешный мир, чтобы напомнить о мире невидимом. Римская Церковь – блудница! — чуть слышно сказал Марсиль, — Церковь Божия может быть только в нашем сердце! А поскольку сердце находится в теле, то его следует содержать в чистоте! Так утверждали катары. 
— Чего же они хотели? — Карл с ужасом, осознавал, как близки ему, вечно во всём сомневающемся, эти идеи.
— Создать новую – Апостольскую Церковь, в которой не было бы места церковной десятине, роскоши, иконам и распятиям. Катары никого не принуждали следовать за ними. Были добровольные слушатели, были верующие, были и «совершенные». Те, кто вёл аскетический образ жизни, исповедовал безбрачие и непротивление злу, не ел мяса, не зубоскалил, отрицал любое насилие и служил Христу верой и правдой.
— И кто мог стать членом такой Церкви?
— Тот, кто исповедовал Доброго Бога. Кто принял «духовное крещение» и стал «добрым человеком». Кто покаялся во всех грехах своих и прекратил грешить. Кто следовал «Евангелию от Иоанна», ибо лишь в нём сохранилась истина о жизни Христа.
— «Евангелие от Иоанна» — тайная книга! — глаза Карла изменили оттенок. Ладони стали влажными.
Марсиль посмотрел по сторонам. 
— Тайна познаётся от тайны, — сказал он и вынул из кармана маленькую потрепанную книжицу. Глядя в глаза Карла, кастелян вложил её ему в руку. — Прощайте, дофин, да сподобитесь избежать всех сих будущих бедствий и предстать чистым пред Сыном Человеческим. 

ШИНОН
10 марта, 1429

В туманной дымке раннего утра к белой крепости, удобно расположившейся над рекой Вьенной, подкатила крытая повозка. Её сопровождали двенадцать вооружённых всадников. Два охранника вышли им навстречу и обменялись паролями. После чего оборонительная решётка со скрежетом поднялась. Таинственный эскорт въехал в узкий тоннель. Более 60-ти подков вразнобой наносили удары о серую брусчатку, и эхо не скупилось на ответ. Запах лошадиного пота и навоза резко наполнили воздух. Спустя мгновение этот гвалт, и тяжкий дух, и сизый мрак – всё кончилось во внутреннем дворе Шинона.
Паж сошёл с подножки на мелкий гравий и помог спуститься высокой девушке в длинном шерстяном платье с капюшоном. Следом за ней вышел седой мужчина в кафтане, отороченном мехом.
— Ничего не бойся, дитя моё. Ничего. Помни, что я говорил тебе. Ты — избранная, — он поцеловал девушку в лоб.
Её глаза слегка раскосые, цвета весенней листвы, наполнились слёзами:
— И всё равно, я боюсь. Я очень, очень боюсь.
— Бог правый Добрых Духов да укрепит тебя. До встречи, — мужчина отошёл в сторону.
Его миссия закончилась. Он доставил Жанну Девственницу в Шинон, как и обещал дофину.
Низко поклонившись, паж отворил дверь башни Кудрэ, и Жанна скрылась из вида.
Мужчина вздохнул и медленно побрёл к соседней башне, где находилась спальня Карла.
Дофин ждал его.
—Она – само совершенство! Вы не обманули меня, Марсиль! — Карл не мог найти себе места от радости, и всё время ходил по комнате. — О, Боже, я уверен, что всё получится! Всё получится!
— Жанна не просто «совершенная», — спокойным голосом сказал Марсиль. — Она фанатична, и в этом её сила. Я сообщил ей, что Вы – один из нас. Что Вам нужна помощь. И что Вы намерены «очистить» Францию от врагов. 
— Замечательно! Чудесно! О, Боже, присаживайтесь, Марсиль. Я так рад, что забыл предложить Вам место. Садитесь ближе к камину. Здесь тепло. 
— Благодарю, — Марсиль тяжело опустился в кресло.
Пламя осветило его лицо. Он сильно постарел. И кожа его, смуглая с глубокими морщинами, походила на кору дуба.
— Вы позаботились о том, чтобы никто из Ваших придворных не узнал истинную правду о Жанне? — спросил он Карла.
— Да, конечно! Я пустил слух, что она – пастушка, которая слышит голоса Ангелов и святых.
— Этого мало. Вы убедили их уши, но не глаза. Чтобы поверить, людям нужны чудеса, которые они видят. Сегодня днём, до того, как Жанна войдёт в тронный зал, объявите всем, что Вы хотите её проверить. Посадите на трон кого-нибудь вместо себя, а сами скройтесь в толпе. Уверяю Вас, это поможет! — Марсиль поднялся. — Я передал ключи от Каркассона моему сыну Полю. Хочу перед смертью послужить Богу.
— Вы хотите уехать? Сейчас? Я правильно Вас понял? — удивился Карл.
— Помните, как написано у Иоанна: «Совершенный человек превосходит плоть свою, и дух его покидает тело, и вознесён будет». Мне пора думать об этом, — Марсиль снял с пальца кольцо и протянул его Карлу. — Оно открывало мне все двери, ведущие к Вам. Теперь это не нужно. Думаю, Вы сами найдёте меня. Прощайте, мой король. Берегите себя, Жанну и Францию.
Карл подошёл к старику и крепко обнял его.
Спустя пять часов, в зал для аудиенций вошла девушка. Толпа придворных с любопытством смотрела на неё. Остановившись перед троном, она растерялась, но потом заметила того, кто соответствовал описанию Марсиля у окна, бросилась к нему на шею и горячо зашептала в ухо:
— Paire sant, Dieu dreyturier de bons speritz («Отец Святой, Боже правый Добрых Духов») направил меня к Вам, чтобы повенчать на трон в Реймсе. И Вы станете «совершенным» королём в «Доброй» Франции!

ПАРИЖ
30 сентября, 1461

«Кто не знал, да узнает. Сподобил меня, Владыка Небесный стать пристальным свидетелем дел, свершившихся 30 мая 1431 года от Рождества Христова в Руане. Не знаю, сохранит ли сей фолиант послание моё потомкам, но хочу поведать всем, что мне пришлось пережить и в каких событиях принимать участие, когда я был молодым монахом. Думаю, что я – последний свидетель ордалии, которая применялась относительно Жанны Девственницы. Ордалии, или «божьего суда», как любили говорить инквизиторы, — действенного средства установления истины и способа получения признания путём пыток и допросов. Против Жанны было выдвинуто семьдесят пунктов обвинения. Её признавали чародейкой, ведьмой, предсказательницей будущего, ложной пророчицей, вызывательницей злых духов, заклинательницей, верящей в суеверия, пользующейся искусством магии, сомневающейся в католической вере, раскольницей… Однако, это не совсем так… Жанна была простой девушкой, искренней и откровенной. Я не мог спокойно смотреть на её муки. Я знал, что она сделала в Орлеане. Я был там. И вот однажды ночью, когда охранники спали, я пришёл к ней, чтобы узнать правду. Она молилась, и я впервые услышал слова другой молитвы. Вот она: «Отче Святый, Боже правый  Добрый Духом, Ты, который никогда не лгал, не обманывал, не сомневался, не ошибался. Из страха смерти, которая всех нас ожидает, мы просим Тебя, не дай нам умереть в мире чужом Богу, ибо мы не от мира, и мир не для нас, но дай нам узнать то, что Ты знаешь и полюбить то, что Ты любишь». Я спросил её, что это за молитва, и она ответила: «Совершенных и чистых Духом». И ещё она сказала, что лживые проповедники обвиняют её во множестве вещей, которых она не совершала, и что она жалеет лишь обо одном, что подписала бумагу, согласилась отречься от своей веры ради спасения жизни. «Мне только трижды семь!» — с горечью воскликнула она. Я знаю, это неправильно. Я – монах, но я знаю точно, что моя любовь к Жанне стала для меня истинным откровением. Она наполнила мою жизнь смыслом, и слова Христа о любви лишь тогда приобрели для меня понятное значение. Я стал приходить к ней каждую ночь, и охрана ни разу меня не заметила. 29 мая, утром, когда я шёл с мессы, меня остановили на улице два монаха моего ордена: дряхлый старик и молодой мужчина. Старик спросил меня, правда ли то, что я каждую ночь вижу Жанну Девственницу. Я был уверен, что об этом никто не знает. Я испугался и хотел бежать, но тот, что моложе, крепко схватил меня за руку и прошептал: «Ты можешь спасти её». Мы зашли в таверну. Они дали мне мужское платье, отмычку и подробно описали, где будут ждать лошади. Потом мы условились о встрече. Монахи отправились в тюрьму, якобы для того, чтобы убедить Жанну отречься от дьявола, а, на самом деле, чтобы предупредить о спасении. До наступления ночи я не мог ни есть, ни спать, ни пить. За час до назначенного времени, я отправился в Руанский замок. Я хорошо ориентировался в его тайных коридорах. Я отдал Жанне мужское платье, и пока она переодевалась, справился с замком. Её одежда осталась лежать на полу. Вскоре мы оказались на улице около церкви Сан-Дзено. Там нас ждали два монаха верхом на лошадях. Ещё одна лошадь предназначалась Жанне. «Это Вам, — сказал мне молодой монах и протянул маленькую потрёпанную книжицу. — Да спасёт Господь Вашу душу». «Тайную книгу или Евангелие от Иоанна» я вкладываю в этот фолиант. Ведь всё кончено. Вместо Жанны англичане сожгли тогда безумную бродяжку, юродивую, которая раздражала их своими выкриками о поражении в войне с нами. Жанна же Девственница почила на днях в одном из богомильских монастырей Боснии. Я узнал об этом сегодня… Франки называли её Орлеанской Девой, англичане – Жанной д’Арк, а я – Даром Божиим. В этом году скончался и король Франции Карл VII Валуа. Он стал королём благодаря Жанне. От двух браков у него было 18 детей, четверых из которых нарекали Жаннами. Своё прозвание Победитель Карл заслужил, изгнав англичан с нашей земли. Пророчество сбылось… Когда он впервые призвал меня к себе, я с удивлением признал в нём одного из монахов, спасавшего Жанну. Карл ненавидел Папу Римского и всю свою жизнь вёл антипапскую политику. В 1438 году от Рождества Христова он провозгласил примат нашего Собора над папством, что послужило началом для возникновения новой – Галликанской Церкви. Меня он назначил епископом Парижским… Теперь я снова всего лишь монах. Ведь как говорил святой Иоанн: «Совершенный человек превосходит плоть свою, и дух его покидает тело, и вознесён будет».