Искушение, гей-повесть, 12 глава

Уилл тяжко вздохнул и, наконец, оторвался от бессмысленного созерцания внутреннего двора замка из окна спальни графа. Он, как обычно после завтрака, наводил порядок в покоях господина, но безрадостные мысли одолели юношу настолько, что вот уже полчаса он стоял у раскрытого окна, машинально елозя влажной тряпицей по стеклу и глядя, как Джон кокетничает с Мелиссой. Девушка выглядела счастливой, вовсю строила глазки, теребила в пальцах край своего нового фартучка и заливисто смеялась. Вспоминая свою неудачную попытку завести с ней серьезные отношения, Уилл мог только пожелать девушке счастья. Он нисколько не жалел, что тогда у них ничего не вышло… вряд ли он смог бы сделать Мелиссу счастливой, ведь теперь он знал, что уже тогда… любил совсем другого человека.

Очередной тяжелый вздох отозвался болью в груди. Как все нелепо сложилось в его жизни. Он с самого детства слышал разговоры о молодом графе, часто тайком гостил в замке, не замечаемый господином среди других ребятишек – детей челяди, которые тоже бывало навещали своих родителей. Уилл всегда искренне восхищался молодым хозяином, о котором его дед отзывался с неизменным уважением, рассказывая, как граф Эдвард умен, рассудителен, серьезен не по годам. Неожиданно выпавший юноше шанс стать слугой своего кумира сделал Уильяма счастливейшим из смертных, и хотя при более близком знакомстве молодой лорд оказался далеко не ангелом, Уилл все это время был на седьмом небе! Но разве мог он предугадать, что это восхищение приведет его в постель к своему обожаемому господину, а испытываемые юношей чувства так быстро перерастут в настоящую влюбленность…

«Нужно быть честным с собой. Я всегда любил господина графа, просто не знал, как называется то чувство, что заставляло меня трепетать, только находясь с ним рядом…»

Уилл невольно покраснел, его губы тронула слабая улыбка. Юноша вспомнил о пылких взглядах и признаниях, которыми одаривал его милорд, обо всех ласковых прикосновениях, жарких поцелуях, о том, как бережно старался граф обращаться со своим неискушенным слугой в их первые ночи… Уильяму несказанно повезло с господином – мало кто мог бы на его месте похвастаться тем, что вызывает в своем родовитом любовнике такие нежные ответные чувства.
Они были так счастливы те несколько дней…

И вот сейчас все снова стало слишком сложно. Эта неотвратимо приближающаяся ненавистная женитьба витала над ними, как злой рок. Вняв настоятельным советам графа Гарри, Уилл искренне старался смириться со своей участью – остаться для милорда Эдварда слугой и сердечным другом, любовником – в те ночи, которые… господин не будет проводить со своей супругой. Да, Уильям уже очень хорошо понял, насколько его хозяину самому претит подобное положение вещей, как сильно тот не желает делить постель с нелюбимой женщиной. Граф мрачнел с каждым днем, приближающим его к отъезду в Лондон, избегал любых разговоров на эту тему, а ночами… не мог насытиться своим слугой, каждый раз доводя их обоих до полного изнеможения… и оставляя у Уилла навязчивое чувство, что все это напоминает своеобразное прощание.

Уильям не мог, да и не хотел, противиться ласкам и любовному пылу своего господина. Но если ранее они приводили юношу в состояние эйфории и всепоглощающего счастья, то теперь неизменно оставляли привкус щемящей грусти. К тому же в дневное время они с милордом почти не виделись, а если и встречались в недрах огромного замка, то его сиятельство ничем не выделял Уильяма среди других слуг, обращаясь с ним со всей строгостью и требовательностью – как с остальной прислугой. Было ли это вызвано опасениями самого Уилла, что об их связи станет кому-либо известно, или причиной послужили все те же злосчастные сборы в Лондон – юноша не знал. Таковое положение вещей, как ни странно, не обижало его, хотя – чего уж скрывать – немало расстраивало.

«Что ж, его сиятельство прав. Я должен привыкать. Когда в замке появится хозяйка, она, наверняка, будет любопытствовать о каждом шаге своего супруга. И если… если вдруг…» – Уилл даже мысленно не мог представить, что было бы, если бы их с графом застал за любовными забавами кто-то посторонний, а уж тем более – молодая госпожа. «Она наверняка устроит милорду скандал и потребует выгнать меня взашей… И тогда не останется надежды даже на те пускай редкие ночи, которые его сиятельство обещает проводить со мной».

На руку, все еще сжимавшую бесполезную влажную тряпицу, упала горячая капля. Уилл, вздрогнув, с удивлением посмотрел на мокрое пятнышко, обжегшее сухую кожу кисти, не сразу сообразив, что у него из глаз снова текли слезы – как бывало довольно часто в последнее время. Разозлившись на себя – такого слабого, беспомощного, не умеющего жить без ласк своего господина – юноша резким движением ладони стер с лица непрошеные слезы и принялся яростно протирать запыленное со стороны улицы окно.

«Все уж решил, чего реветь-то? Слезами горю не поможешь – а вот коли уеду в деревню, так точно превращусь в слезливую девицу, от тоски. Так хоть редко, хоть не каждую ночь да… сможем вместе быть… Да и утешить его не надо разве? Вижу ведь – еще и никакой жены в помине нет, а он уже похудел, и ест мало, и не спит почти… Лучше толику счастья, чем совсем никакого…»

Такие внутренние беседы с самим собой обычно помогали Уиллу, на какое-то время возвращая ему уверенность в себе и присутствие духа. Но чем ближе становился отъезд милорда, тем более несчастным чувствовал себя его слуга.

За два дня до назначенного срока в Шеффилд прибыл граф Гарри. Увидев добротный дорожный экипаж с двумя внушительными сундуками, притороченными сзади, Уилл совсем пал духом. Нет, конечно же, он знал, что уже через две ночи его господин покинет замок на неопределенный срок, чтобы вернуться затем с молодой женой, но появление графа Гарри, вызвавшегося сопровождать друга детства в Лондон, делало печальное событие уж слишком… неизбежным.
Памятуя о любви молодого графа Освальдского к задушевным беседам, Уильям поспешил скрыться за конюшней, пока Грег с Полом распрягали лошадей и провожали гостя в замок. Юноша мрачно оглядывал кованые сундуки, наверняка, с бальными нарядами, и чувствовал, как его настроение неуклонно ползет вниз. И на этот раз не помогали никакие увещевания. 
«Ну вот и все… Вот и уедет мой господин, а я останусь тут – один одинешенек. Может, и вправду, к деду в деревню податься – ну хоть до возвращения его сиятельства? Помру же тут от тоски, как есть, помру…»

Чтобы окончательно не раскиснуть от печальных мыслей, юноша вызвался помочь наносить воды для кухни. Уже через какой-то час, пошатываясь от усталости и вытирая рукавом вспотевшее лицо, Уилл мрачно признал поражение – грусть от скорого расставания никуда не делась, лишь притупилась, накрепко угнездившись в ноющем сердце. Даже Бетти, в конце концов, заметила, что с молодым Грэммом творится неладное.

– Что это ты, друг сердешный, не случилось ли чего? Лица ведь нет на тебе, и глаза запали. Не обижает тебя хозяин, может, работой завалил или строг стал последние дни? Так ты не серчай на него, видишь ведь, какие дела-то творятся, – кухарка плеснула пареньку в деревянную плошку ароматного мясного бульона и сунула в руку аж пол лепешки горячего белого хлеба. – Знатным-то господам жениться – это не нам, деревенским, кто по сердцу пришелся, с тем и под венец. Какая уж тут любовь! Кто богаче али знатнее, у кого приданое лучше – того в дом и приводят. А уж какой окажется та девица – кто ее знает. Потом будет наш соколик-то расхлебывать всю свою жизнь… А что! Бывает, и со свету своих мужей сживают богатые девицы, которые посообразительнее да посмелее! Не придется по сердцу, будет со всего нос воротить такая госпожа, так и его-то светлости станет не жизнь, а каторга, Господи, спаси и сохрани нашего хозяина…

У Уилла от таких речей кусок в горло не лез. Юноша сначала было насупился: и эта туда же! Что они с графом Гарри сговорились все что ли?! Его бы вот кто пожалел! Но как расписала добрая женщина будущую безрадостную жизнь несчастного господина, так у сердобольного Уильяма даже в глазах защипало. И нестерпимо захотелось – вот прямо сию минуту оказаться рядом со своим хозяином, обнять, пожалеть, прижать к груди… убедиться, что он пока еще вполне здоров и крепок, и никто его не сживает со свету…

– Бетти, ну что ты городишь, вот ведь балаболка, язык без костей! – хрипловатый голос старого Грегори звучал с укоризной.

Истопник шумно умылся из стоящей у выхода кадушки, осушил залпом стакан холодного молока и уселся рядом с Уиллом, хлопнув его по плечу с добродушной улыбкой.

– Не слушай, сынок, чего бабы лопочут – у них все разнесчастные, лишь бы было за что пожалеть. Граф наш молодец – и умен, и крепок: просто так не надкусишь, зубы можно обломать! Найдет в столице кого поглупее, чтобы больше сидела в своих покоях, молчала да гобелены вышивала – и все дела! Его сиятельству только надо, чтобы законная супруга детишек нарожала.

Дальше Уилл и слушать не захотел. И бежать обнимать графа тоже почему-то расхотелось. Поблагодарив Бетти за угощение, юноша с тяжелым сердцем поплелся в покои хозяина – надо было помочь ему переодеться к ужину, да и не мешало получить указания насчет сборов – какие вещи его сиятельство возьмет с собой в Лондон этот проклятущий, чтобы он провалился в тартарары со всеми своими невестами…

– Уилл, где ты пропадал? Я уж собрался отправить кого-нибудь на твои поиски, – в голосе господина звучали вопрос и озабоченность, Уильяму даже показалось, что хозяин как будто беспокоился за него, а может даже скучал…

– Я… простите, ваше сиятельство, Бетти просила помочь, и я… – Уилл изо всех сил старался не смотреть в глаза графа, чтобы не выдать своих душевных мук и не дать повода милорду расспрашивать его о причине покрасневших век.

Но Эдвард сам подошел к слуге почти вплотную и нежно приподнял его лицо за подбородок, с тревогой вглядываясь в глаза юноши.

– Ты выглядишь измученным… – сказал граф так тихо, что Уиллу пришлось напрячь слух, чтобы услышать. – Так сильно устал? Наверное, я загонял тебя, прости, эти дни я сам не свой… да еще и ночами не даю тебе спать…

Уилл вспыхнул, против воли ощущая, как по позвоночнику вверх прокатилась волна дрожи. Это неожиданное проявление нежности среди бела дня напомнило юноше те счастливые времена, когда они не могли оторваться друг от друга и использовали каждую свободную минуту, чтобы уединиться, разделяя на двоих поцелуи, многообещающие прикосновения и предвкушение. Но сейчас… к чему все это сейчас?!

– Нет, что вы… ваше сиятельство, – Уилл мягко высвободился из почти-объятия и отступил на шаг, тут же принявшись перебирать небрежно брошенные на кресло вещи господина. – Я устаю не больше обычного. А ночами я… уже привык не спать…

Ну вот, он снова покраснел. Да еще и граф не пойми как понял его слова, издав такой скептический и в тоже время обещающий смешок, от которого у слуги чуть не подкосились ноги. Нужно было срочно возвращать разговор в безопасное русло, и Уильям выпалил первое, что пришло ему на ум.

– К тому же скоро Вы уедете, и все изменится, у меня будет много свободного времени и возможность спать по ночам…

Уилл почти физически ощутил, как изменилось настроение милорда: всю игривость как рукой сняло, и казалось, что в воздухе повисла та обреченность пополам с усталостью, которую испытывал граф всякий раз при упоминании его поездке в столицу.

– Не знаю, с чего ты решил, что в Лондоне у тебя будет больше свободного времени. Как бы не вышло наоборот… – сказал Эдвард бесцветным тоном, отходя к окну и скрещивая руки на груди.

Уиллу показалось, что мир вокруг него только что совершил кульбит, в один миг встав с ног на голову. В Лондоне?! У НЕГО в Лондоне не будет свободного времени?!

– Но я… Но милорд! Но разве я тоже еду в Лондон? Еду вместе с Вами? – наверное, следовало хорошенько обдумать на досуге – хорошая это новость или плохая, но прямо сейчас Уилл чувствовал, что у него сердце готово выскочить от счастья.

– Интересно… А разве у меня есть еще какие-то слуги, которые могли бы выполнять ТВОИ обязанности? С чего ты решил, что я тебя оставлю? Хотя… если тебя так пугает, что там придется уставать еще больше… или тебя настолько ненавистна сама мысль…

Уильям и сам не понял, как осмелился прервать своего господина, но едва юноша услышал подтверждение невероятного факта, о котором не смел даже мечтать, он сорвался с места и кинулся на грудь графу, обхватывая его руками за шею, зарываясь лицом в шелковый платок.
 
– Нет, я очень хочу!.. Меня не пугает, что Вы! Я боялся… – почувствовав, что руки хозяина принялись нежно поглаживать его по плечам и спине, Уилл осмелел и поднял лицо, вглядываясь в ласковые карие глаза. – Я боялся остаться тут один, без Вас… так надолго… и даже не зная, когда Вы вернетесь… Я готов работать не покладая рук – и днем и ночью! Только бы…

«Быть с Вами рядом» – но это было слишком откровенным признанием, чтобы произнести его вслух. Однако Эдвард все понял без слов. Притянув своего мальчика для нежного поцелуя, граф тихо рассмеялся и прошептал, перемежая слова легкими прикосновениями губ к пылающему от смущения лицу слуги:

– Глупый… разве я сам смог бы так надолго оставить тебя?

Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и целовались – не торопясь, наслаждаясь дозволенной пока близостью, не заботясь о том, что их силуэты так хорошо видны с внутреннего двора замка. Переполнившись нежностью и испытав, против всякой логики, невероятное облегчение – целовались, пока губы не начало саднить, а дыхание не сбилось.

– Там действительно будет страшная суматоха, – продолжал рассказывать граф, поглаживая своего слугу по плечам. – За это я и не люблю Лондон – ни минуты свободного времени, толпы людей постоянно суетящихся под ногами, все эти балы и приемы… И тебе придется несладко – ведь ты будешь сопровождать меня, куда бы я ни пошел. Но все же я счастлив, что ты будешь рядом… дни и ночи… и особенно, ночи… Думаю, это может примирить меня даже с самым большим «злом» – с лондонским сезоном.

В день отъезда, как назло, зарядил мелкий нудный дождь, солнце не показывалось с самого утра, а небо было затянуто грязно-серыми облаками. Погода удивительным образом отражала настроение Эдварда, который то и дело с тревогой посматривал на испуганно съежившегося Уилла, с тоской думая о том, как им было хорошо в эти последние недели.

«Глупости! Почему было? Нам и будет хорошо! Никакая идиотская женитьба не способна разрушить того, что мы испытываем друг к другу!» – подобные мысли очень поднимали настроение. Особенно, когда его милый мальчик был так близко – в такие мгновения Эду не представлялось возможным допустить хоть малейший шанс, что между ними что-то может измениться. «Никогда!»

Почувствовав себя немного легче, граф сделал Уиллу знак, чтобы тот забирался в экипаж – пора было отправляться. «А по дороге я уж постараюсь развеять твое дурное настроение», – думал Эд, ощущая, как губы непроизвольно растягиваются в улыбку.

Отдав последние своему домоправителю распоряжения и убедившись, что Гарри также готов выдвинуться в путь, Эдвард поднялся в экипаж, плотно затворил за собой дверцу и уселся рядом с Уильямом, сидевшему с совершенно потерянным видом. Раздался окрик кучера, и экипаж, покачнувшись, тронулся с места.

– Замерз? – Эдвард придвинулся ближе к своему слуге и обнял за плечи.

Уилл был напряжен и даже как будто немного дрожал, но было непонятно – от холода или от волнения. Юноша опустил голову и еще больше сжался в комок, напоминая сейчас нахохлившегося воробья, забившегося в угол клетки. Граф подавил тяжелый вздох. Чувство вины за то, что из-за него милый мальчик страдает, терзало Эда все последние дни, но в такие минуты становилось болезненно невыносимым.

– Ты не рад, что я взял тебя с собой? – спросил милорд мягко, прижимаясь губами к мокрой от дождя макушке Уильяма.

Граф знал, что не изменит своего решения, какой бы ответ не прозвучал, но ему так хотелось немного расшевелить юношу, хотя бы услышать его голос.

– Я рад, – Уилл поднял лицо, чтобы посмотреть в глаза господина, и тут же был вовлечен в неспешный ласковый поцелуй.

– Я уж вижу, как ты рад, – все же не удержался, чтобы не проворчать Эд, когда они оторвались друг от друга.

Юноша так очаровательно порозовел и запыхался после поцелуя, что граф с трудом удержался, чтобы не наброситься на него с более смелыми ласками.

– Я рад, правда, – упрямо повторил слуга, чуть насупив брови. – Вот только… я никогда не был в таком большом городе, как Лондон, и вообще не уезжал так далеко от дома… Я… мне немного не по себе…

Эдварду хотелось рассмеяться от облегчения, но он боялся, что Уилл примет этот смех на свой счет. Поэтому милорд лишь покрепче прижал к себе своего слугу, ласково и ободряюще улыбаясь, и принялся развязывать его плащ.

– О, я помогу тебе справиться с этим. Вот увидишь, совсем скоро тебе станет гораздо легче…

Лицо Уилла залил густой румянец. Юноша попытался отодвинуться, но уперся спиной в стенку кареты, хотел отцепить пальцы милорда от завязок своего плаща, но не успел – теплая ладонь пробралась под короткую суконную курточку и принялась поглаживать Уильяма по пояснице, заставляя его неосознанно прогибаться, подаваясь вперед.

– Ах, ваша светлость… Нет… ну, не здесь же! Ах, что Вы дела…

Граф счел, что ответ на этот вопрос лучше всего наглядно показать. На этот раз поцелуй был страстным, от него сразу закружилась голова, тело охватила сладостная дрожь, а все посторонние мысли и сомнения развеялись как дым. Уилл изогнулся назад, стараясь сильнее прижаться к господину, и в то же время подставляя обнажившуюся шею чувствительным дразнящим поцелуям. Глаза юноши были закрыты, из приоткрытого рта вырывалось рваное дыхание, ресницы вздрагивали от каждого прикосновения – одного взгляда на эту воплощенную покорность было достаточно, чтобы Эдвард почувствовал – до Лондона он не выдержит.

Шеффилд еще только скрылся за поворотом, а в графском экипаже уже раздавались еле сдерживаемые просящие стоны, шумные выдохи, влажные звуки жарких поцелуев. Эд заставил Уилла широко расставить ноги и теперь ласкал его аккуратный крепкий член, поддерживая юношу за плечи и покусывая его покрытую испариной шею. Надо отдать должное Уильяму – он пытался сопротивляться и воззвать к разуму своего господина до тех самых пор, пока горячие пальцы не высвободили на волю твердую плоть слуги,  слегка сжав у основания. После этого юноша уже мог только кусать губы, подкидывать бедра и хвататься соскальзывающими пальцами за плащ милорда.

После, стоило Уиллу отдышаться, прижавшись вспотевшим лбом к плечу господина, Эдвард усадил снова начавшего возмущаться слугу к себе на колени, предварительно стянув с него дорожные шерстяные штаны до середины бедер. Юноша до последнего момента не верил, что ЭТИМ можно заниматься в таких непригодных условиях – сидя, толком не раздевшись. Экипаж слегка потряхивало на проселочной дороге, Уиллу приходилось хвататься за стены и крышу, он то и дело бросал взгляды, полные ужаса, на дверцу, словно кто-то мог неожиданно распахнуть ее на ходу. Но, несмотря на отвлекающие обстоятельства, удовольствие было настолько ярким, что юноша снова совершенно потерял голову: он вскрикивал, уже не заботясь о том, что его может услышать кучер, двигался, пытаясь поймать заданный графом ритм, запрокидывал голову к качающейся крыше экипажа.

После столь бурного начала предстоящего трехдневного путешествия, Уилл заснул мертвым сном, пристроив голову на плече господина, укрытый его плащом. Эдвард сжимал своего строптивого мальчика в объятьях и улыбался. Еще три дня они могут беззаботно наслаждаться каждым мгновеньем, проведенным вдвоем, не оглядываясь, не скрываясь, не думая о том, что их ждет по приезде в Лондон…

«Если бы я мог свернуть с этой дороги… Никогда не думал, что чьи-то чувства могут стать настолько важны для меня. Если бы я только мог…»

Граф всматривался в расслабленное лицо слуги, довольно улыбавшегося чему-то во сне, осторожно поглаживал кончиками пальцев его руку, доверчиво лежавшую на колене господина. Эдвард не признавался даже самому себе, но самоотверженность Уильяма, принятое им решение остаться рядом с милордом даже после женитьбы, заставило графа пересмотреть многое в своем отношении к жизни. Эд поклялся, что сделает все, что в его силах, чтобы его ненавистное супружество причинило Уиллу как можно меньше боли.

«Кажется, одно из моих поместий – в двух днях пути от Шеффилда – вполне пригодно для проживания. Если моя будущая супруга окажется с фантазией, она сумеет превратить это захолустье в настоящий рай для развлечения местного дворянства. Уж в средствах я ее стеснять не буду, готов сам возить ей из столицы модные наряды и молодых любовников. Все, что от нее требуется – родить мне наследника… и не маячить перед глазами».


Рецензии