***

                «Улетая от новой подруги, ласточка думала, как бы
                смастерить крылья, на которых можно было бы поднять
                черепаху, чтоб научить ее дышать небом».
                Ал... Ал...ва из ЖЖ


Ласточка была редкой фантазёркой, и ей ничего не стоило выдумать такое, что иному за всю жизнь в голову бы не пришло. И все же она понимала, что для того, чтоб поднять в небо целую черепаху, нужна не одна только фантазия, но и инженерный расчет.
Вы уж, небось, вообразили, что она махнула к библиотеке и влетела в случайно распахнутое окно? Хоть вы-то не выдумывайте. Где это видано чтоб окна «случайно» распахивались! Да и читать по-нашему ласточки не умеют. У них все по-своему. Даже про Икара, и про боярского холопа Никитку, что при Грозном казнен был за полет с колокольни, они и то по-своему рассказывают. Впрочем, таких судеб ласточка новой знакомой никак не желала. Уговорить сестер поднять в небо черепаху, как когда-то лягушку-путешественницу, ласточке не удалось. Да и то сказать, черепаха не лягушка.
Дело решил случай. Теперь уже и не вспомнить, как и зачем оказалась ласточка неподалеку от хорьковой норы, а только у самого входа лежала там коробка с воздушными шарами. Новёхонькими, раскрашенными, только что не надутыми. Хорек тут же отдал их без всякого сожаленья. Ничто несъедобное в хорьковом мировоззрении ценности не имело.
Надувать шары брались и те кого не попросили. Даже заяц. Он не только спички зажигать умел! Некоторые шары от надувания лопнули, но, ни один из них даже не попытался взлететь. Надувать-то было нужно газом, что легче воздуха.
Вот тут опять хорёк пригодился. Как он шары надувал ласточке видеть было неприятно. Она даже брезгливо отвернулась, чтоб ни на что такое не глядеть.
Но чуть только с этим справились, тут же выяснилось, что и это далеко не все. Новое дело! Шары совсем непросто было удержать на земле, а уж дотащить до угодий черепахи и мечтать было нечего! Пришлось послать за медведем. А вы сами знаете, какой он лентяй и зануда.
И вот… Всё свершилось. Ласточка и подумать не могла, что у нее так бешено, станет биться сердце, когда черепаха оторвется от земли. «Как у колибри!» - с непонятной радостью шепнула она, глянув на белые нагрудные перья. Сегодня все радовало ее: и то, что сеялся дождик – самая летная погода для черепах, и что черепаха, несмотря на почтенный возраст, не утратила любопытства, а потому легко дала себя уговорить и пустилась в немыслимую авантюру,  и то, что все, ну буквально все, помогали. Есть ли у вас этому хоть какие-то объяснения? У меня нет. Природу обаяния ласточек постичь совершенно невозможно, но факт остается непреложным.
А что же наша задумчивая рептилия? Кстати, вы обращали внимание: какой задумчивый взгляд у черепах? Да что там взгляд! У них каждое движение, весь их вид отмечены печатью задумчивости. Так о чем же думала наша неспешная долгожительница?  Да… Вижу я, вы решили, будто её обуял страх, точно птицу, угодившую в силки. Ох, оставьте эти выдумки. Не случается этого с черепахами. Ей попросту было скучно.
Отчего? Трудно сказать. Может потому, что она слишком много повидала на своем веку. Может… Но я опасаюсь, что происходило это еще и от того, что шары слегка пропускали хорьковый газ.
Так или иначе, а черепаха принялась один за одним отвязывать шары, а те, что не поддавались – прокусывала. Надо ли пояснять, что происходило это крайне медленно. Почти незаметно. До того незаметно, что ласточка поняла что происходит, лишь когда черепаха камнем понеслась вниз. Ласточкино сердце на миг остановилось и похолодело.  Бедная птаха нещадно корила себя за то, что втянула доверчивуюдо до наивности подругу в безрассудейшую катавасию.
Черепаха же, напротив, была совершенно счастлива. Новые ощущения встряхнули ее. Нажитая за долгие годы осмотрительность заставила начать освобождение от шаров не где попало, а на подлете к милому и уютному болотцу. Правда, по этой же причине, шмякнувшись о воду, она испытала не прилив радости, а всего лишь облегчение.
Гибкие колышущиеся водоросли скользили по панцирю. Со дна, виляя, подымались пузырьки метана. В какой-то момент она даже увидела, проплывающую вверху русалку. Впрочем, черепаха не была уверенна, что это видение не было последствием недавнего удара об воду. Во всяком случае, ни до этого, ни после, русалок она больше не видела. Но тогда, а тогда ей было меньше ста лет отроду, она еще не теряла надежду, ведь это было новое болото, а в новом болоте может случиться что угодно. Ей мерещилось, что с наступлением темноты к ней подберётся кикимора и примется настойчиво щекотать. Черепаха не выносила щекотки, но щекотка кикиморы, по ее твердому убеждению, никак не могла быть похожей, на что-то известное ей и это интриговало. От подобных мечтаний, как от алкоголя разливалась, по черепашьему телу сладчайшая истома. На самом же деле ничегошеньки вокруг нее не происходило. Лишь иногда, проплывавшие мимо рыбешки вздымали со дна легкие облачка, а то и тучи ила. Сквозь эту муть все представлялось порочным, пряным и одуряюще обаятельным… Черепаха вспоминала ласточку и благодарность переполняла ее. Мечты о надвигающихся счастливых удачах на новом месте, с нечерепашьей скоростью сменяли друг друга, лишь изредка прерываясь наплывами сочувствия к несчастной птице:
- Рожденный летать…, - всхлипывала она, но потоки воды тут, же смывали выступившие слезы и черепаха успокаивалась. – Да взять хоть поползня. Рожден летать. А вот похвально настойчив и ему многое удается.