Когда не было войны 19 -Я и танк в поле

         
На фото фрагмент армейской газеты с фотографией, на которой мой взводный сержант роты разведки дивизиона артиллерийского полка - ВИКТОР, и я слева от него записываю данные замеров теодолитом. Артиллерийские разведчики - это фактически геодезисты. По боевой задаче, они должны выйти на передовую, и при помощи визуальных замеров засечь координаты расположения противника, передать их в полк, который километров за десять от противника, а те по этим координатам откроют огонь из пушек. Снаряды должны лететь прямо над ними и при ошибке накрыть их самих. Так что, лучше ошибиться на перелёт, чем на недолёт. Кстати во время учений, я, несколько раз слышал полёт этих снарядов над своей головой и должен признаться впечатление незабываемое. Естественно, свистящий звук говорил о том, что эта штуковина уже пролетела мимо тебя. Кстати 130-тые пушки стреляет и 20 километров.

Это мои армейские воспоминания одного из периодов в нашей стране, КОГДА РЕАЛЬНО НЕ БЫЛО ВОЙНЫ. Венгерские события уже прошли в 1956 г., а Чешские ещё только будут в 1968 г.

         Кстати, моя дивизия, в которой я так мирно прослужил три года, была участником и тех прошедших и этих будущих событий по причине близости расположения к этим двум границам.

         В основу этого мемуарного повествования положены письма, присланные мне в армию моей первой женой Ириной, за период службы с 1963 г. по 1966 г.

19.  Я и ТАНК в ПОЛЕ

         Зимний полигон запомнился мне не только своими бытовыми условиями. Хотя еда на улице при минусовой температуре - не совсем простое дело во всех отношениях как для тех кто готовит, так и для тех, кто ест. Еда готовилась поварами сразу в трёх походных кухнях на колёсах. Нагревался котёл походной кухни дровяными чурками в печке под котлом с обычной топкой и дверцей. Естественно, в двух кухнях готовилось первое и второе, которые при раздаче вполне легко помещались в армейском котелке. Кстати, последний устроен так, что он может выполнять несколько функций. Поэтому первое и второе в котелке, конечно, не смешивалось вместе в одной ёмкости, просто нижняя часть котелка могла использоваться для первого, а верхняя, которая - крышка для второго, вот тут-то каждому и требовалась дефицитная ложка, потеря которой чревата оставить хозяина котелка голодным. Первое с горем пополам ещё можно выпить через край, но второе без ложки уже намного сложнее.

         Но самое сложное в употреблении - это алюминиевая кружка. На морозе пить чай из алюминиевой кружки можно, но для этого требуется определённый навык и поэтому лучше не рисковать и пить чай из эмалированной кружки. Дело в том, что алюминий настолько быстро охлаждается при минусовой температуре, что чревато примерзанием краёв кружки к губам и даже языку. В походный комплект солдата, как вы уже догадались, кружка вообще не входила, просто крышка от котелка после съеденного первого и второго использовалась для третьего ещё и как кружка, а именно котелок и сделан из алюминия, и ничем не отличается от алюминиевой кружки. Пить чай из крышки просто плохо по причине неудобства, крышка плоская, неглубокая, и чай быстро остывает, а это усугубляет возможность примерзания к коже. У бывалых солдат были припасены эмалированные кружки, но у нас, салаг, их, конечно, не было, и пришлось научиться пить горячий чай из алюминиевых крышек, зато мыть потом легче, и чай получался более наваристый. Кстати, если мне память не изменяет, то на практике вообще использовалась только крышка, её удобно держать за застёжку, сделанную в форме ручки, как у черпака, да и вообще мыть лишнюю деталь на морозе не сподручно, вот и пользовались одной крышкой для всех трёх блюд.

          Помимо еды мы занимались практическими занятиями - определением координат точек на карте и местности. Для нахождения этих точек нам требовались обычные строительные рейки с делениями, буссоли и теодолиты на треногах для определения более точных координат. Зимой в поле передвигаться практически невозможно, а вот лыжи почему-то в комплекте не предусматривались, хотя без них в некоторых местах проваливаешься в снег по пояс. Сапоги, конечно, не ботинки, но и они не по пояс, а снег, если он сухой, то засыпается в любую щель. Мне, как молодому, необученному, конечно, досталось бегать с рейкой. Нижний конец рейки требуется поставить на один из реперов, которые помечены на карте, но не так-то просто отыскать их на местности, и тем более, зимой в снегу. Вообще с рейкой, да ещё с автоматом за спиной не очень-то набегаешься, зато тепло. Самое главное - не сильно вспотеть. Всё равно когда ни будь остановишься и вот тогда сразу продрогнешь, если был в шинели, а в ватном бушлате бегать тяжело, вот и гадай как лучше.

          Наша задача артиллерийских разведчиков заключалась в следующем. Мы должны определить координаты противника и передать их своим артиллеристам, а они уже по нашим координатам откроют огонь по неприятелю и уничтожат его огневые точки. Выполнять такую задачу в боевых условиях, на мой взгляд, сравнимо с бредом сумасшедшего. Представьте, я с двухметровой рейкой бегаю перед носом противника, а мой сержант, командир подразделения, с теодолитом и треногой замеряет расстояние до меня и высчитывает углы для определения координат нужной точки на карте. Даже без всякого противника со мной произошёл случай, который запомнился мне на всю жизнь и о котором я поведаю после Ириных писем.


     Эдька, здравствуй мой любимый!
         Сейчас вечер 24 января – первый вечер каникул. Сейчас я расскажу тебе о моём сегодняшнем дне.
         Во-первых, меня безобразно подстригли. Просто ужасно! Сзади – длинно, с боков – коротко. В общем, плохо.

         Понимаешь, мы с Танюшкой Кутуковой решили пойти в парикмахерскую, где работает Лида. Ты её, конечно, не знаешь. Сейчас объясню. Галю помнишь? Ну, нашу бывшую соседку, жену Бориса. Ну, помнишь, он ещё уходил от неё, и она жила у нас? Вспомнил?

        (Если честно признаться, то сейчас я уже совершенно не помню ни Галю, ни Бориса, а уж то, что кто-то из них куда-то уходил, тем более.)

         Ну вот, а Лида – её подруга, работает парикмахером, стрижёт – во как! Так мы с Таней зашли 23-го в эту парикмахерскую, увидели, что она работает вечером. А я знала, что по чётным дням она работает в одну смену, а по нечётным – в другую. Только в какую точно утром или вечером, я не знала. Ну а тогда мы увидели и решили 24-го утром пойти к ней в 10.30.

         Ну вот, прихожу я сегодня туда. Танюшки ещё нет. И вдруг мне говорят, что Лида сегодня выходная. Вот! Ну, мне уходить не хотелось, да и Таньку надо было ждать, я и осталась. Пошла к какой-то девушке. Ну и поплатилась за свою глупость. Она меня так обкорнала! Я думала, что она меня вообще лысую оставит!

         Ну, ладно, вышли мы с Татьяной злые, как черти. Ну а что делать? Я поехала к Алке. Приезжаю, а её нет дома. Софья Моисеевна (мама Аллы) сказала, что она поехала в школу за проездными.

        (Дело в том, что в то время проезд на транспорте был относительно дешевый - шесть рублей - единый на все виды транспорта, кроме такси. Маршруток тогда ещё не существовало, хотя они уже скоро появятся на базе «Рафиков», единственного на то время многоместного автомобиля. Делался он в Прибалтике, а двигатель всё от той же «Волги». Для ясности понимания - шесть рублей того времени приравниваются к 600-стам  рублям 2011 года.

         Так вот студенческих проездных тогда не существовало, а школьные проездные были, а так как в нашей школе все учились со всех концов Москвы, то в нашей школе эти проездные имели все, вот ребята и жульничали, продолжали покупать эти проездные за один рубль вместо шести. Конечно, такое было возможно «пока молодой», а они и были молодые - вчерашние школьники.)

         Ждала я её ждала, целый час, наверное. Потом решила ехать, и приехать к ней снова часов в 6-7 вечера. Только я вышла из дома, смотрю – Алка. Ну, я уже не стала возвращаться, а она решила проводить меня до твоего дома.

        (Алла жила на Земляном вале, а я жил на Колхозной площади, которая раньше и теперь – Сухаревская, а «Б» - это синий троллейбус, в который на ходу садился и пел Окуджава.)

         Сели мы с ней на «Б», и она рассказала мне такую хохму, с ума можно сойти. Ты знаешь о том, что Разумов – племянник Татьяны Дмитриевны? Вот! Так Ольга Самуиловна недавно была дома у неё и там застала мать Разумова.
 
         (Разумов, парнишка которого я почти не помню сегодня, кажется, он из нашего класса, и мы с ним общались вскользь, на мой взгляд, он вполне тихий, и как такое могло с ним приключиться, очень странно.)

      Она была очень перепугана и не хотела возвращаться в Женеву. Оказывается, как только она приехала в Москву, ей сын стал жаловаться, что ему беспрестанно  звонит какая-то девушка и просит его встретиться с ней. Ну, мать решила пойти с ним на свидание. Как только они пришли на условленное место, к ним подходит очень красивая девушка, называет себя Наташей и говорит ему: «Вон там, видишь, стоит машина, в ней сидят моя подруга и её парень, пойдём к ним». Ну, Разумов, видимо, струсил и давай отказываться. А она уговаривает: «Чего тебе бояться, ты же не девчонка. Мы же тебя не обворуем». Тогда он спрашивает, откуда она знает его телефон. А она говорит, что он всё это узнает в машине. Но он не поехал. Приходят они домой, он вдруг говорит матери: «А она хорошенькая, да?» Мать, конечно, заволновалась. Ей скоро уезжать, а как она оставит его, если здесь такие дела. Вдруг через несколько дней опять звонит эта Наташа. Разумов подошёл, а она ему говорит: «Я звоню из родильного дома. Я только что родила двух близнецов, ты к ним имеешь прямое отношение. Поэтому я очень сердита на тебя, что ты не заходишь. Принеси мне коньяку, сыра, колбасы и ещё чего-нибудь. У меня волчий аппетит». Теперь ты представь, в какой панике сейчас его мать! Хохмочка, да?

     Ну вот, доехали мы до твоего дома, и я пошла к вам. Вера Осиповна была одна, мы с ней долго разговаривали.

         (Наверное, в этом месте мне уместно поделиться воспоминаниями о своей маме Вере Осиповне (Мачехелян в девичестве). Моя мама по национальности Армянка, но родилась она в Турции в 1908 году, и было это до трагических событий Армяно-Турецкой резни 1912 года. Во время этих событий в четырёхлетнем возрасте она вместе со своими родителями бежала на Украину в город Херсон, там она выросла и стала взрослой, очень даже красивой девушкой. Их семья до революции имела булочную и кондитерскую, потом, конечно, уже ничего не имела, но несмотря на это обстоятельство мама умела печь необычайно вкусную выпечку, да и вообще она очень вкусно готовила любые блюда. Правда она очень не любила готовить несколько блюд сразу. Обычно у неё было либо отменное первое, либо отменное второе, а всё вместе очень редко, только когда гости. Практически она выросла обрусевшей армянкой, сама говорила по-армянски плохо, и её понимали только родственники, когда приезжали к нам в гости. По этой причине я и моя сестра знаем два или три слова на армянском (хлеб, яблоко и вода).

          В основном мама была домохозяйкой и работала только, когда  под конвоем отца послали отрабатывать на стройках коммунизма, правда всего лишь на пять лет. Вернулся он как раз, когда я пошёл в школу. До этой трудовой повинности отец был директором типографии, и ему, конечно, повезло, что не расстреляли.

          Однажды, ещё до войны он был в командировке где-то на Волге, и в кассе на пристани увидел девушку, которая ему очень понравилась. И так случилось, что ему сильно повезло, оказывается, девушка не могла купить билет на пароход - билетов не было. А он - номенклатура, ему броня положена, вот он и помог ей с билетом, а дальше, как говорится, дело сделано. Поехать с ним прямо в Москву она не могла по семейным обстоятельствам, но пообещала обязательно приехать и найти его.

          Вернувшись домой отец предупредил маму, то есть мою бабушку Матрёну Фёдоровну, что, мол, однажды должна прийти девушка, зовут её Вера, и что она будет его женой. Прошло время, несколько месяцев и однажды действительно пришла девушка и спросила Бориса. Бабушка обрадовалась и сказала, что он её очень ждёт. Вот такая романтическая история.)

       (Так как моё фото с танком отсутствует, то в начале главы я размещаю фото мамы приблизительно того времени, когда отец с ней познакомился на пристани.)

         Потом пришла Наташка, прочитала твоё письмо. Я её позвала к нам в институт на вечер. У нас 25-го будет вечер отдыха, на котором будут демонстрироваться дипломные работы студентов ВГИКа. Вот! Наверное, интересно. Я их позвала всех: Алку, Женьку, Таньку. Если их не пропустят, пойдём все в кино или просто погуляем.
 
         Сидела я у вас до 5.30, а в 7 часов я должна была быть у Алки. Вышла я от вас, стояла-стояла, нет троллейбуса. Плюнула и поехала до  Ботанического. Доехала до Белорусской, а там закрыта пересадка. Пришлось мне выходить в город и пересаживаться на 12-й троллейбус. Холодно было, ужас!
         Я вот в таком виде шла.

(рисунок)

         Приехала домой, надела брюки, и снова поехала к Алке. А у Алки уже сидит Таня. Ну, мы давай думать, что нам сделать Жену. Оказывается, шапку они уже сделали чёрную, и красной шерстью вышили «Психи». Хорошо получилось. Потом начали делать удостоверение. На читательский билет наклеили чёрную глянцевую бумагу из американского проспекта. На ней было что-то изображено зеленовато-голубым, какая-то комета и пунктир. Внизу, в правом углу мы приклеили вырезанные из этой же зеленовато-голубой бумаги знак. Получилось отлично. Внутри на всю левую сторону поместили Женькину фотографию с 7-го ноября. Она у тебя есть, такая морда, освещённая снизу, и рука. Вот!

      (Вот так мы в то время развлекались, я уже писал про наш школьный «Союз психов», и вот девчонки решили Жену, как председателю этого Союза, сделать мантию типа судейской, самое смешное, что однажды наше баловство бдительные органы примут за чистую монету, и Жена вызовут на приём в кабинет аж на Лубянку.)

       Только мы её приклеили, вдруг звонок. Вернее, два: один короткий и один длинный. Значит это Жен. Ну, мы тут давай всё запихивать под диван. Женька ничего не заметил. Ну, вот. Потрепались немного, подурачились и поехали домой. Я приехала, и начала тебе писать. Я хочу, чтобы ты знал до мельчайших подробностей, что я буду делать каждый день каникул. Вот так, мой родной.

       А 27-го мы идём в театр на «Браконьеров», 5-го – на «Пиковую даму» в Большой театр. Эдька, а 23-го я смотрела с Кутуковой в «Урале» «Быть или не быть». Ты не представляешь, какая это дрянь. Второй «Наш общий друг» (Это фильм, который мы смотрели с ребятами еще до армии), одна разница, что фильм не наш, а не то английский, не то американский. В общем, не смотри, только испортишь настроение. Правда, одно место там есть ничего. Понимаешь, патриоты польские убили одного предателя, гитлеровского шпиона. А известного польского актёра Иозефа Тура нарядили под этого предателя-профессора.  Сделали ему такую же причёску, наклеили такую же бородку. И он отправился в Гестапо. Он приходил туда два раза, и всё ему сходило. Но немцы вдруг обнаружили труп этого профессора, а в это время звонит он сам, то есть, Иозеф Тура. И гестаповцы решили сделать так, чтобы он сам себя выдал. Они попросили его подождать в одной комнате. В ней в кресле сидел труп предателя. Они решили узнать, как это подействует на Туру. Через несколько минут он выходит и говорит, что ему надоело ждать, что он пробовал разговаривать с человеком в кресле, но он кажется мёртв.  И ему кажется, что этот человек очень похож на него, он даже думает, что кто-то из них двоих фальшивый профессор. Тут гестаповцы заржали, и один генерал спрашивает его: «Уж не думаете ли вы, что он не профессор? Может, вы ещё скажете, что и борода у него фальшивая? Попробуйте, дерните его за бороду».  Иозеф стоит, мнётся, не решаясь. Тогда генерал, засмеявшись, сам дёргает труп за бороду, и борода остаётся у него в руках. Все гестаповцы поражены, и просят извинения у живого профессора, то есть у Туры. Оказывается, Тура, оставшись наедине с трупом, сбрил ему настоящую бороду и приклеил свою запасную. Ну вот, это самое интересное место. Но из-за него одного идти не стоит, ты только время потеряешь.

      (Я думаю, самое интересное в этом месте - бритвенный прибор. Вода, мыло, кисточка и бритва, стоявшие около трупа, да и запасная борода у лжепрофессора, также не плохая находка режиссёра.)
 
       Да, ты знаешь, когда я читала рассказы Джека Лондона, то они у меня тоже все перемешались.  Они, правда, очень похожи один на другой. Ты знаешь, что почитай – «Мартина Идена». А когда его кончишь, достань книгу Фейхтвангера «Гойя». Эдька, я тут за ней гонялась по всем букинистическим. Наконец достала. Чудная книга, я получила огромное удовольствие. Это – про жизнь художника испанского возрождения Франсиско де Гойя. Эдька, я просто очень хочу, чтобы ты её прочитал. Если у вас её нет, напиши, я тебе пришлю её. Но книга отличная.

       Ну, что ещё написать? Больше не о чем. Да, ты знаешь, у нас по радио стали очень часто передавать вот такие песни, например, (правда, начала я не знаю):
   
      «Скоро опять завьюжится
     В нашем окне.
     Как тебе служится, с кем тебе дружится,
     Что тебе снится во сне?
     Я вместе с тобою служу
     И в слякоть хожу на ученья,
     Нелёгкую службу несу
     И в город прошу увольненья.
     Плавно пары кружатся.
     Вальсы звучат…
     Как тебе служится, с кем тебе дружится
     Мой молчаливый солдат?

      Вот и я теперь всё время это пою. И вообще я тебя очень люблю, гнус несчастный. А сейчас я тебя целую миллион раз, нет миллион миллионов раз! И ещё один маленький поцелуй.
     Ну, а теперь до свидания, хороший мой.
     До завтра! Твоя Ирина.
     24.01.

    
           Постепенно полигонная жизнь вошла в норму, и мне не запомнились какие-то большие трудности той походной жизни. И вот произошел случай, который запомнился мне на всю жизнь.

           Однажды в одном из тренировочных занятий по определению углов и расстояний до моей рейки, я оказался довольно далеко от теодолита, практически я стоял один в чистом заснеженном поле, снег был глубокий, с небольшим настом. То есть, наступая одной ногой, проваливаешься чуть ли не по пояс, с трудом переставляя другую. И в этот момент моё внимание привлекают две черных точки, приближающиеся ко мне. Через некоторое время я всё отчётливей вижу, что это два танка прямиком движутся к тому месту, где я стою в снегу по пояс и практически не могу сдвинуться с места. Правда, между танками и мной небольшой овражек и я надеюсь на него. И вот тут настал момент, который я ощущаю даже сейчас.

          Танки провалились в этот овражек и пропали из виду, но буквально через секунды они на полной скорости выскочили из овражка и оказались прямо передо мной, буквально в нескольких метрах, пусть даже порядка ста. Но когда чистое поле, ты по пояс в снегу, и не можешь двигаться, а самое главное, не видишь танкиста в его амбразуре, и не знаешь, что он тебя видит, даже кричать нет смысла, только и оставалось что махать рейкой, благо она красная.

          Они продолжали ехать прямо на меня, и буквально метров за пятьдесят резко свернули влево, причём оба сразу, как по команде, причём свернули, не сбавляя хода, стали быстро удаляться от меня, свалившись опять в овраг и выскочив из него, так же неожиданно скрылись вдали. Я сел в снег и долго не мог встать.
          
          Постепенно я вылез из этого снега, ребята, видевшие эти танки, обсуждали, как лихо они пронеслись, преодолевая овраг, несмотря на глубокий снег. Глядя со стороны, да ещё с их расстояния до танков, им просто было интересно увидеть, как лихо проносятся две здоровых железяки по пересёчённой местности. Меня же трясло как в ознобе. И я соврал им, что сильно замёрз.