Шоколадные розы

Вечер.  Темнеет.

Пасмурная, отлитая из бетона погода кажется вытаращенной стеной предо мною…
Глотаю булочку с ванильным кремом около прокисшего от ржавчины киоска. Давлюсь лимонной газировкой.  Опрокидываю взглядом по сторонам своим.
 
Никого.

Глухая, парализованная от беззвучия смесь города и неба. 
Гордого и небелого - города и неба. 
Вдыхаешь – выдыхаешь.  А потом,  истерично  надевая  через голову парадный костюм –  накрест.
 
Я наверно слишком задумался между всяких тем.  Но все-таки навернул обух воротника повыше - к самому затылку, и под сводом кепки, заскочил в заплеванный подъезд. Пролистал страницы лестничной клетки в старый, пятиметровых потолков дом.  На четвертый этаж. 
В этот. В этот  самый стандарта март-апрель. 

Привет.

Стол, покрытый плотной вязаной полынью скатерти; жирные пронумерованные графин  и пожелтевший стакан. Неработающий телевизор на перекошенной тумбе. Кушетка со свернутым в трубочку одеялом и табуретка.  На стене небольшие часы.
Всего. 
Обихода.
Комнаты.
Запах пряный.
С мускусным,  рассеянным практически повсюду туманом.
 И конечно мои любимые тапочки у входа. Они словно мои спутники-игрушки здесь.
Я  с удовольствием надеваю их, достаю сигарету, автоматически пуляю  огонек от зажигалки к её размятому кончику.  Втягиваюсь, жмурясь.  Кидаю дым в потолок - сбрасываю напряжение, а на пол пеплом скидываю грусть.  Легчает.
В этой комнате я не просто так.  Я запечатлеваю здесь так называемых духов:  нечистого рода иной плоти. Пытаюсь найти сверх того что известно и чуть больше неизвестного.
В блокнотике записываю изменения. Веду почасовой график и анализирую. Много курю и постоянно пью черный чай со зверобоем и душицей, чтобы не чокнуться; и притом пью очень сладкий: примерно четыре ложки на стакан. 
Так и живу. 
Хозяин этой квартиры платит мне за каждое увиденное здесь и законспектированное слово по рублю. 
Не много.  Но на выходные покутить с недельного приработка хватает.
Записываю каждую мелочь.  Пытаюсь концентрироваться.  Довести информацию толково и взвешенно.
Но не могу сосредоточиться и всё тут.  Расписываю ручку. Она падает на пол, закатываясь под стол.  Я машинально лезу за ней.  Там эта жирная лесбиянка сидит:  потная  какая-то,  сальная.  Почему лесбиянка, - думаю я. Откуда  я мог узнать, что это лесбиянка, если я их и в помине никогда не видал, разве что в кино. Эта лесбиянка сидит голая под столом  и, растираясь, как мочалкой, скатывает по своему телу шарики грязи.  Этими шариками  она залепляет глаза у надувной куклы. Кукла лежит у неё на коленях.  Мне режет слух этот скрип пальцев о резину: невыносимый,  невозможный, вызывающий. Я взбешен.  Я становлюсь прикованным  к взгляду куклы: красивые большие глаза, залепленные кусками грязи, будто оживают, разговаривая со мной.  Шепотом.  Странным, шепотом обиженного ребенка: «Я устала. Я очень устала. Я хочу,  чтобы это прекратилось, понимаешь. Чтобы. Они не дают мне покою.  Чтобы. Я не могу спокойно спать. Чтобы. Они постоянно кричат. Они. Постоянно не дают мне покоя.  Они».  Я разглядываю пол. Ручка.  Где она? Хватаю её. Жирная лесбиянка вцепляется тут же. Её пальцы ломаются в обратную сторону, а по её  спине тонкими ремнями сползает  кожа и падает на пол,  как вареные макароны, оголяя жир и страшное кровавое желе её тела. Только сейчас я замечаю, что у неё нет рта. Нос и подбородок. Я дергаю руку,  а её голова на тонкой шее в ответ вытягивается  и начинает биться об дно стола. Я выгибаясь с ручкой в руке из под стола и замедленно слышу : моо –лоо –кооооо». Меня словно воротит в этом водовороте. Будто медленная, каждым движением медленная и медленная мантия покрывает меня. Медленно. Меня рвет на стол.  Дымом, сигаретным дымом рвет. Молоко разливается по всему столу.  А из носа каплет смола.  Она плесенью прорастает  в молоке и впитывается, прожигая полированную поверхность.  Я это вижу. Я не могу вдохнуть: воздуха совершенно не хватает.  Окно. Нужно открыть окно. Каждым шагом, проваливаясь по пояс, но я вырастаю над своими выпрыгивая вверх  и достаю до окна. Цокаю щеколдой, другой. Потом на себя. Настежь. Во-зду-ха!  Кар-кар-кар, - пробегают вороны.  Буря свежего кислорода вонзается в мои клетки острыми иголками.
- Привет! - Во всё окно стоит Лешка Невра. Он вытирает ноги о подоконник, улыбается, складывает зонт и кивает на меня. - А я стучу-стучу, никто не открывает. Собирался  вот уходить. Как ты тут Серега?
- Привет-привет. - Я стараюсь не реагировать на возникшие у меня сторонние мысли, ведь Лешки не может быть здесь.  Он в Екатеринбурге. И я не Сергей. Меня вообще-то зовут Игорь. И причем здесь зонт. Дождя вроде нет.  Я ему говорю:  входи.  А сам иду ставить чайник. Когда возвращаюсь из кухни,  у входа в комнату на меня падает что-то.  И прижимает к полу, таскает  за волосы, не давая разглядеть, что это может быть.  Потом это «что-то» подымает меня, берет за грудки и небритой рожей, похожей на соседа из 14-ой квартиры начинает трясти из стороны в сторону и свистеть. 
- Давай! Давай! На!..Теперь ты! Всё что есть! – Он отпускает меня, потом достаёт топор и кидает мне под ноги.  А сам кладет голову на стол. -  Руби! Руби! Изверг! Всё, что есть руби! Давай! Игнатова  рубите! Платите за него. Живите за него! Любите Игнатовым всех!
Потом он встаёт, а я беру топор.
- Нечем! – Он пристально смотрит на меня, замолкает и отворачивается.  – Нечем рубить.
Я взмахиваю этим топором, и принимаюсь крушить телевизор: в щепки,  кости, в мошкару,  в каких-то птиц вылетающих оттуда.  Идите вы все, думаю.  Мухи залепляют лицо, я отмахиваюсь. От последнего моего удара из разрубленного на куски телевизора вылетает петух. Красно-синий петух в золотом наморднике и  в очках. Он садится на вещи Леши Невры и гогочет. Петухи не могут гоготать, это каждому понятно.  Я смахиваю мух. Значит бес.  И с поднятым топором на него. По всей комнате.  На! На! На!.. Стоять!
- Документы, пожалуйста!
-Что? – Я оборачиваюсь.
- Документы! Быстро!-  Этот сосед из 14-ой квартиры,  сволочь.  Побрился, оделся в форму,  и теперь документы ему. Я тебе сделаю сейчас документы. Я тебе морду раскрошу зверь в человечьей шкуре.
- А меж тем, определено не стоит этого делать. Он ведь очень больной человек. А вы его по морде.  Да еще крошить потом.
Да я ведь только подумал об этом.
На столе прямо в тарелке сидела собачья голова.
- Ну, подумаешь. А потом думать не  слишком часто надо. Вредно.
Крупная говорящая голова, несоотносимая с телом самой собаки была коричневой. Красивые волосы блондинки, но пасть собачья и коричневая вся.
Это почему-то вызвало  интерес у меня . Я сел за стол поближе и пригляделся.
- Берите-берите. – Тарелка с собачьей головой пододвинулась  вплотную. - Берите.
-Что? – Недопонял я.  Псиной разило еще как.
- Вилку разумеется. Ну? Не стесняйтесь. Вы же такой герой. Писатель, можно сказать.
- Нет, вообще-то…
- Так ты его, этого миллионера доброго хочешь порубать, значит? В форме разрубить прямо. Ешь, ешь.  Он не так давно, когда сиживал за одну гадость, стал никем иным, как ужасным  пидером своей бригады. Можешь мне поверить, я там сторожевой числился. А теперь документы значит, да? Эй! Что молчишь? Документы просишь? Просишь, у нашего Сергея документы?
- Я не Сергей.
- Он еще и не Сергей. А ты знаешь дорогой мой не Сергей, что этот милиционер, требующий у тебя документы... М-м… Как бы. Он, если хочешь знать, по приходу на  работу  в цех, где отбывал свой немаленький срок,  сразу заводился в цеховую уборную, и оттуда он уже не выходил  весь день.  А? Каково тебе? К  нему  туда  шли  непрерывной  чередой,  и  запросы  были  весьма разнообразные.  А он у тебя документы требует. Да?  Этот пидер за день получал  человек двадцать и в конце рабочего дня он еле живой плелся за отрядом. И он, требует у нашего Сергея документы.
- Я не Сергей.
- И я тоже. Давай так.  Слышишь ты, в форме? Ближе сюда. Или ты сам себя разрубишь, гнида форменная,  стоишь тут, аппетит нам портишь. Ешь, ешь, не отвлекайся. Или мы тебя втроем тут распанахаем вместе с Сергеем.

Втроем?! Мне показалось, достаточно было бы двоих. Стоп. Втроем вместе с Сергеем?! Это значит четыре уже.  Ладно.   Лесбиянка эта под столом  – раз, собачья голова – два, кто же еще? Неужели  Лешка Невра?! Не может быть. Он не способен на такое. А Сергей? Значит, есть и Сергей.
Наутро, когда я застал себя на холодильнике завернутым в одеяло, то почувствовал, что дописался до чертиков вчера.  Голова болела, я открыл холодильник,  и,  не обращая  никакого внимания на порубленные ноги, достал куриное яичко. Проделал дырочку в нем, посолил и выпил. М-да.. Пора собираться…  Домой.