Читая Канта

Читая Канта

Пофилософствуем?
Всей печёнкой помню ту тёмную дачную комнату с закрытыми от жары ставнями. Меня посадили туда на горшок – в благородное уединение, может быть, еще излишнее для моих четырёх неполных лет. Но я, по крайней мере, никому там не мешал. А проситься с горшка уже умел…
И вот в этой полутьме на меня вдруг нахлынул ужас. Собственно, я не знал тогда, что это называется ужасом. Просто что-то давящее обволокло со всех сторон, проникло внутрь, заставило заныть живот… Меня не будет! Меня не будет когда-нибудь?!.
- Деда! Деда! – закричал я. И дед пришёл, и успокоил, и отчасти, хоть на время, утешил. Я понял так, что он-то будет вечно или по крайней мере очень долго, а пока будет он, точно буду и я, и ещё очень много времени после него…
Потом я с некоторой гордостью прочитал, что подобное помнили о себе всякие выдающиеся люди. Толстой, Гетё… Еще потом был научно успокоен тем, что это и есть пробуждение личности, что это неизбежно, как выпадение молочных зубов… Успокоен, но уже до конца никогда не утешен. Безутешен. В этом утешить нельзя…
Нельзя – потому что мы все уже утешены. Мы приходим к Нему не после смерти, а при рождении. Он в нас с первого часа, а тот тёмный ужас означает, наверное, только одно: наконец подоспел и дьявол. А с дьяволом надо бороться, давить его надо, это ясно…
Стало быть, если Он во мне всегда, значит, я всегда и бессмертен, а не только после Того.
А если добавить, что и время – категория, так скажем, человеческая (вот и к Канту подошли), заведённая лишь для преодоления мирового хаоса? Без понятия времени мы просто не могли бы ни о чём во внешнем мире полагать (хорошее слово, пахнет библиотекой, конспектами, умной курилкой)… Значит, оно может течь на самом деле и наоборот: то есть я – предшественник в некотором смысле родителей, дедов и т.д. Вот вам и физическое бессмертие в точном виде: я просто влезаю постепенно обратно в свою мать…
Запустите пленку наоборот, если вам уж так нужно это трусливое физическое бессмертие!.. Кстати, всё это прекрасно объясняет, почему старики впадают в детство, а дети веселы и мудры.
Вот так.

Это я написал давно. Надо бы добавить. Когда дед пришёл ко мне и утешил, он, собственно, и стал доказательством Бога. Канту пришлось скучно опровергать пять скучных доказательств и выдумывать своё – совсем уж плоское. Мол, моральный императив. Оно, конечно, так, но вера и мораль – вещи разные. Иногда совместимые, иногда нет. Сергей Булгаков, скажем, приводит в пример войну. Предположим, национально-освободительную. Сознаю, что ступаю сейчас на тонкий ледок современных аллюзий. Чечня-то, мол, стало быть, за веру страдает?!.. Но, во-первых, для меня вера в то, что Бог – с нами, с Россией, это моя Вера. И она для меня гораздо выше, чем вера горцев в необходимость шариата. Да и не верю я в их веру! В нефть верю, в работорговлю верю, в наркотики верю, а в их веру – извините, нет. И моя Вера для меня – как это ни страшно звучит для либерального уха – в данном случае выше абстрактной и даже конкретной морали. Нет, конечно, надо бы постараться и мораль соблюсти, да вот только война, всякая война, – дело безнадёжно аморальное, по определению…
В пьесе Шмитта «Гость» («Иностранная литература», 2004, №6) атеист доктор Фрейд вспоминает: «Мне пять лет… Я кричу и плачу в пустом доме, где никто не откликается на зов». Он так же, выходит, на всю жизнь запомнил трагическую минуту, когда решил, что он атеист, что он безнадёжно одинок в этом мире, как я – мгновение, когда дед впервые и, конечно, не ставя это сознательной целью, дал мне почувствовать присутствие Бога…
Потом было лет тридцать с лишним принципиального атеизма. «Интеллигент не имеет права верить в Бога!», - покрикивал я на робеющих собеседников. А это уже стучалась Вера…
И она наконец пришла. Теперь я могу объяснить её только через картинку. Вот я стою на берегу речки, под негустой березкой. Солнце только слегка просвечивает сквозь листья, поэтому совсем не жарко, а так… - ласково.  На другом берегу – мой, еще не понявший своей Веры, друг. Между нами – светлый лёгкий мостик. Типично деревенский, навесной. Он немного покачивается над быстрой водой…
- Иди сюда, - машу я другу рукой. – Здесь хорошо! Только ступи на мостик…
По-другому объяснить не умею. Да, наверное, это излишне и объяснять. Всякие объяснения неизбежно рационализируют таинство, то есть, в конечном счете, ведут к ереси протестантизма. Вот и Кант, естественно, тоже – грешен. Дорого я бы дал, чтобы увидеть его на православной исповеди, согретым привычным ласковым превосходством простого приходского священника…
Сейчас я, исключительно для удобства, представляю себе иногда и такую схему.
Где-то над нами, в каком-нибудь тонком или там параллельном мире (назовите, как удобней) – короче говоря, вне нас существует Матрица, или Лаборатория – опять-таки наименуйте по желанию. И каждое, абсолютно каждое движение нашей души записывается там ежесекундно, перерабатывается, копится и в своё время возвращается, обогащая отдельных людей, а может, и всё человечество.
Горят ли рукописи? Рукописи-то горят.
- Горит бумага, - говорил мудрый средневековый ребе. – А слова восходят к Богу…
Ну, а атеизм теперь представляется мне просто сумасшествием (точнее, в подавляющем большинстве случаев, его сознательной или бессознательной симуляцией).
"Если бы мышь обладала сознанием, это была бы несчастная мышь", - писал Достоевский. Человек неизбежно приходил бы к самоубийству, если бы он действительно не верил в Бога и бессмертие души, если бы он не чувствовал, хоть бы и бессознательно, что он ежесекундно на связи. Поэтому единственные честные атеисты, выходит, это вот именно самоубийцы в момент суицида, когда дьявол давлением или хитростью лишает их Веры.
Ну а с онтологией, с наукой, то есть, по-моему, вообще всё элементарно. (Пусть меня сколь угодно яростно упрекают в обскурантизме и невежестве! Невежество невежеству рознь, и невежество учёное пострашнее честного признания того, что Тайна существует. И она триедина: мир, жизнь, разум. То есть, проще – и точнее – говоря: Бог) "Вначале был первичный взрыв", - любят, например, объяснить физики. Ну а что было до первичного взрыва? То-то и оно.
Не дьявол ли провоцирует их так бояться простого и ясного слова - Бог, так изворотливо уклоняться от последних  вопросов?