Другая история Российской империи 14

 Размножение вне плана.

 Весна не пожалела красок и яркости солнца. Засуха ещё только впереди, а пока тепло разливалось от корней до ярких листочков и поля цвели поспешными цветами. Миша Холодов творил в Твери и около империю тканей и пряжи. Но с ним творилось нечто к этому делу не относящееся. Он тосковал по Марфе. Пока только воображаемая  женитьба на мелкопоместной дворянке Марфе Терентьевне в графике уж точно не значилась. Вот он и терпел, заваливая себя грудами дел.  Но, в часы, когда по небу гуляла полная луна, он бродил возле своего боярского дома, вглядываясь в серебристый блеск дороги и слушая шепот листьев над бедовой своей головой.  Потом и лето наступило, иссушив многие ручьи вертевшие станки. Да и перевозка шерсти и льна по усохшей Волге прекратилась.  Работа как бы исчезла, но работники остались. . Их чем занять.
– Учеба, вот самое главное в этой жизни. Достойный человек должен всю жизнь учиться.
С такой речью Холодов выступил перед изрядной толпой своих не очень верно, но подданных. Одеты в цвета исполняемых работ как солдаты в деловом войске.
– Сделаем так, Митрофаний будешь за старшего в этом деле. Найди всех грамотных и каждому поручи десяток безграмотных, чтоб учил.
– А ежли грамотных не хватит на всех тупорылых.
– Нет у нас  тупорылых. Все работу свою исполняют как надо. А ежли неграмотных будет больше, чем по десятку на грамотного, то, значит, так тому и быть. Понятно. Митрофаний?
– Ну ежли что и будет не по моим понятиям, то я тебя же и спрошу.
– Ну это само собой, А теперь и для грамотных наука не лишня.
 Грамотные только до обеда учить обязаны, а после обеда сами учиться должны. Этих я сам учить стану, грамматике и арифметике, а дале и геометрии.
– А че делать кто малограмотный, че делать после обеда и до вечера.
– Дрова готовить. Пилить, рубить и в поленницы складывать. А так же все хозяйство в порядке держать, чтоб ни пылинки, ни соринки нигде не было. Обратно же обеды готовить и посуду мыть.
Миша очень старался выдержать привычный, как ему казалось стиль местной речи. Похоже, что его понимали. Даже самые тупые силачи
, назначенные на охранное дело тоже поняли систему упражнений обязательных для их мускулистых, но неловких тел. Увы, жизнь вокруг такова, что иметь собственный ударный полк совсем не лишне, особенно если чистые прибыли текстильной империи вполне могут превзойти хлипкий и вороватый баланс казны.
Вот после всех этих дел, с почти чистой совестью увернувшись от дел прядильных и ткацких, Михаил полетел к Марфе на крыльях неистового желания похожего на любовь, но уж больно откровенную. По дороге он изо всех сил подыскивал оправдание такому поступку. По лицу порой хлестали осенние ветки. Будто напоминая о запретах. Звенела под  кованными копытами подмерзшая ночью земля.  А он радовал себя найдя некое оправдание своим матримониальным намерениям .
«Да вот хоть её земли в дело можно будет пустить немедленно».
Таким он и прискакал под вечер в Аксютино на гнедом жеребце, не дёшево купленном. Спешился у крыльца и растерянно оглянулся. Конь не автомобиль, ему конюшня и сено нужны, а где они тут. Так и привязал коня к столбу резного крыльца. Глаза с тревогой отметили изменение обличия дома.
Дом её, уже не смотрел на мир открытой дверью.
«Верно, прикрыт по осеннему времени» – успокоил себя Миша.
 А вокруг уже вечер коснулся всего смутной своей кисеёй. Солнце ушло в гущу туч. Но он печали природы не ощущал. Наоборот  мгновенная тревога растаяла в огне предвкушения счастья.
Миша радостно постучал в закрытую дверь. Радость двойная наполняла его. Радость встречи, само собой, но и не только. Теперь в его кармане и подарок имелся достойный. Настоящий алмаз в десять полновесных карат. Впрочем, не совсем природного происхождения. Среди прочего снаряжения их группа прихватила нанофабрику по производству алмазов из дыма. Дым от сгорания дров ведь всегда содержит дисперсный углерод. На него и фабрика рассчитана. Работает не быстро, но зато расходов никаких. Первый алмаз Миша выговорил себе как приз за роль Акинфия Демидова. С этим и стоял у двери, постукивая сапогом от нетерпения. И вот наконец!
 Дверь открыла Фекла.
– Здоров будь, Михаил Степанович, – поклонившись, сказала круглая как сдобный колобок Фёкла.
– Здорова будь и ты, а как здоровье барыне?
– Да прихворнула она чуть, – смущенно ответила Фёкла, будто здоровье барыни целиком на её ответственности лежит.
– Так она дома? – спросил Миша подумав о госпитализации.
– Дак, где ж ей ещё быть при хворях?
Ты иди к ней в спальню та, авось увидит тебя так и полегчает ей.
 Михаил поднялся в спальню. Взгляд его не сразу нашел Марфу. Она лежала, закрыв лицо кисеёй.
– Не приближайся, Миша, больна я и лицом ужасна. Не хочу, чтоб ты меня такой помнил. И хоронить меня не приходи. Я как ангелом стану, то и в сердце твоём милей мне будет любовь видеть, а не ужас.
Миша стоял минуту в растерянности. Впору скорую вызвать, да где она в этом веке.
– Я врача призову, ему-то откроешься.
– Если Бог решил покарать меня за грех, то и врач не поможет.
– Не за что тебя смертью карать. Скрепись духом, а я врача вызову из Твери.
 Оно б конечно логичнее Кирилла Вознесенского вызвать, но он в Петербурге. И неизвестно сможет ли выбраться так быстро. Потому выходит надо для начала хоть из Твери врача привести.
– Ты смотри, какоё дарение у меня. Бриллиант я тебе привёз, – сказал Миша и положил свой подарок на прикроватном столике. – Уйду, так разгляди и спрячь. Неровен час, украдут мой подарок. Обидно мне будет.
– Уходи Миша, не мучь меня.
 Миша ускакал в Тверь, имея слева зарево заката, а справа грозный гул леса тревожимого неуживчивым ветром.
Утро наполнило лес холодным туманом.  Сквозь него увлекаемая парой каурых  катилась бричка доктора Айнриха Лукаса. Рядом сидел бледный Холодов  и пытался отвязаться от жутких картин смерти Марфы.
Смутный день уже поднялся в этот растревоженный мир, когда они вошли в дом Марфы. Миша как будто споткнулся о порог её  спальни и замер у самой двери.У порога её спальни он и дождался приговора.
 На  молчаливый вопрос Михаила Лукас ответил кратко:
– Один бог знает всё, а я нет. Но надежды не терять я. Я быть здесь. Вы уехать.
Опустив плечи, Миша  вышел из дома и долго стоял,  не зная на что решиться.  Холодный дождь смешанный со снегом  лил над ним свои слезы, делая незаметными человеческие.
Только через час он  ускакал по делам.  В них и утонул, утопив хоть часть тоски.

Надо построить мост через Волгу. На той стороне торф. Надо построить пристань длиной в сто саженей или больше. Надо в теле пристани устроить колёса, чтоб река вертела сотни ткацких станков. Там же надо приготовить места для паровых машин, чтоб и зимой станки вертелись. Для этого многосложного дела надо, прежде всего, нанять толковых людей. А их приходилось искать,  уезжая на сотни верст от дома.  Сухой и чёрный Холодов носился по всем этим делам, расходуя себя и алмазы, выпеченные в его усадьбе за печкой. Любовь, даже самая живучая иссыхает и мертвеет без видимого предмета.  В холоде зимы уже не любовь, а совесть заставляла его забегать, или точнее заскакивать в усадьбу Марфы. Да просто, чтоб она слышала его голос и грелась в тепле его заботы. Видеть себя она по-прежнему не позволяла. А тем временем зима накрыла землю своим белым пухом и ветры понесли сухой снег  через поля,  осаждая в оврагах и руслах застывших речек.
Но дело шло. Рабочие рубили проруби на Волге и кидали в них приготовленные огромные камни для будущих опор моста и опор пристани. Под навесом рядом собирались привозимые из Твери детали будущих станков. На подмерзших болотах вырубали куски торфа. За всем этим надо было следить. За всё это надо было платить, ругаясь на не качественную работу и наживая врагов, среди недовольного штрафам люда. Пришлось завести двух внушительных охранников из гранатометателей, то есть гренадеров местного гарнизона. Они пару раз продемонстрировали своё мастерство, разгоняя толпу обозлённых строителей. После этого пришлось поставить этой толпе бочку пива, чтоб они продолжили работу.
 Приехал, наконец, Кирилл и бесцеремонно осмотрел Марфу.
– Послушай, ловелас, так она же беременна, – заявил он Михаилу.
– Так и что, из-за этого она может умереть?
– Может, но не из-за этого. Ты, идиот, забыл, что у нас внутренняя флора и фауна резко отличается от таковой в её организме. Мы сейчас в мире, где и в помине нет тех микробов и тем более вирусов.
– Но мы же живём здесь полгода и едим здешнее.
– Мы-то здешнее едим, а нас всё те же твари мелкие едят.
– И ты ничего не можешь сделать?
– Ну, что смог то я уже сделал. Дал я ей настойку женьшеня для общего укрепления и кое-что антивирусное. Но если она и выживет, то только благодаря твоим генам, которые уже развились в заметный плод.
– А ты сможешь за ней присмотреть?
– Боюсь, что нет. Мне придётся уехать и возможно аж в Китай.
 – Почему?
– Миша, не грузи себя лишними заботами. Каждый должен делать своё дело. Мы прибыли уничтожить рабство, но сами при этом стали рабами замысла. И не считай себя виноватым. Всё равно столкновение микроорганизмов двух разных веков надо было бы исследовать. Я тебе скину на твой мобикомп рецепты и твои действия, а ты будь добр, запиши историю её болезни
 На том они и расстались.

Михаил вынужденный заботится и о деле и о жене, сох и чернел. Бороду с усами  завел, чтоб утрами бритьём не заниматься.  Временами  хотел бы умереть, но жил, движимый надеждами и делом.