Глава 28. Нексия раздора

Всего две недели выдержали Коробкин и Гарбузов в Порохово. Вернувшись, Владимир Львович уехал на неделю к семье в Питер, а Сергей с радостью занял свой стол, который мы с Котельниковым переставили в мой кабинет.
— Знаешь, Толя, а я понимаю Пискунова. Во всяком случае, на его месте поступил бы так же, — без всякого предисловия вдруг заявил Гарбузов.
— Странно, Сергей Иванович, — впервые назвал его по имени и отчеству, — Для этого вывода тебе надо было съездить в командировку? Что же ты там такого разглядел, что согласен с самовольными действиями некомпетентного директора?
— Да нет, Толя, я не совсем точно выразился. Просто понимаю, почему он так поступает.
— Ну и почему?
— Видишь, Толя, мы с ним по гороскопу Раки, — начал Сергей, невольно развеселив настолько, что не смог сдержать улыбки:
— И ты, Сережа, веришь в эту галиматью? — спросил его.
— Напрасно ты так к этому относишься, — вполне серьезно продолжил Гарбузов, — Мне самому все это сперва показалось галиматьей. А присмотрелся, слишком много совпадений. Взять, того же Пискунова. Да он не может не рваться к власти. Для нас, Раков, это самая сильная страсть. Единственное, что плохо, большинство Раков патологически плохие управленцы.
— Думаю, не только Раки.
— Согласен. Но гороскопы, Толя, это вековые наблюдения. А со статистикой не поспоришь. По себе чувствую. Помнишь, как с Чебурашкой за должность сражался? Топил его по-черному. И ведь понимал, не нужна она мне. Не справлюсь. Но, Рак есть Рак. Зависть и ослиное упрямство сделали свое дело. Хорошо, не вышло. Плюнул, ушел с предприятия. И опять все то же: что не создам, все проваливаю. Вот в шоферах оказался на месте. Но, за тобой, Толя, наблюдал с интересом. И сейчас наблюдаю. Черная зависть. Рак все-таки, — улыбнулся, наконец, Гарбузов.

В обед услышанным от Гарбузова поделился с дочерью, которая ежедневно следила за гороскопами и даже зачитывала что-то из газет. Я слушал ее прогнозы о небывалом финансовом успехе, который, якобы, ждет меня в ближайшее время, и смеялся.
— Вот, папа, ты не веришь, поэтому и не сбывается, — убеждала дочь.
— Но, ты же веришь, а у тебя тоже не сбывается, — оппонировал ей.
— Значит, недостаточно верю, — оправдывалась Светланка, и продолжала надеяться.
Выслушав меня, дочь ничуть не удивилась:
— Да я это давно знаю. Мы даже с Котельниковым обсуждали, что слишком много у нас Раковых. Туго тебе придется, товарищ директор.
— Ничего, как-нибудь справлюсь, — рассмеялся я.
— Как знать. Не хотела тебе говорить, но, — посмотрела на меня дочь, — Целый заговор против тебя, — сказала она и замолчала.
— Да ладно, Светик, придумаешь такое, — не поверил дочери, — С чего ты взяла?
— Ежедневно слышу. Они уже открыто говорят, не стесняются.
— Кто и что говорит? — насторожился я.
— Да твой любимый Ганич, — сердито сказала дочь, — Уже с месяц всех убеждает, что ты не можешь быть директором. Слишком мягкий. Поэтому тебя Пискунов игнорирует. А вот сам Пискунов другое дело. Он сможет все организовать как надо.
— С чего он взял? Пискунов же ничего не знает, — невольно возмутился я.
— Вот и ребята так сказали, причем все.
— Ну вот, видишь, — попробовал успокоить дочь.
— А сейчас Ганич другое придумал. Теперь он Гарбузова видит директором.
— Гарбузова?
— Сергея Ивановича. Вот это, говорит, настоящий директор.
— Да пусть говорит, — махнул я рукой.
— Да ты что, папа? — возмутилась дочь, — Емельянов уже обеими руками «за». Ты, говорит, хороший инженер, а руководитель так себе. Мы, говорит, это не раз на партсобраниях обсуждали в РКК «Энергия». Взял ты его на свою голову, папа.
— Действительно, — возмутился я откровенной лжи сослуживца.
— Что плохо, Коробкин старший все на ус мотает. Может и Сергея Львовича убедить, — предположила дочь.
— Выбрось из головы. Сергей Львович хоть и младший, но соображает лучше брата. Он знает, кто чего стоит. Пусть говорят. Начнется работа, будет не до разговоров, — ответил ей.

Я никогда не боялся конкуренции, чувствуя себя на голову выше любого из окружавших людей. Так было в РКК «Энергия». Так было и здесь, на предприятии, которое еще только рождалось, но которое было плоть от плоти моим детищем и ничьим иным.
«Пусть говорят», — решил я и надолго забыл о мнимой проблеме.
Меж тем офис бурлил в преддверии долгожданного визита наших «специалистов» в Италию. На стене появилась большая карта Европы, у которой постоянно видел, как минимум, одного сотрудника, тщательно изучающего район Венеции. Суетился Ганич, заполняя какие-то анкеты и собирая фотографии и паспорта.
И вот однажды пришел в офис и поразился небывалой тишине. На своем месте были лишь Светлана и Петр.
— Уехали?
— Только что, — ответил Котельников.
— А где Ганич?
— Поехал провожать.
Часа через три вернулся возбужденный Ганич:
— Ну, слава богу, все в порядке, Анатолий Афанасьевич. Улетели без приключений. Устал я за эти дни. Вымотался. Поеду домой, отдохну пару дней, — сам того не подозревая, бросил Паблик Рэлэйшн вызов моему самолюбию.
— Виктор Федорович, зайдите, пожалуйста, — пригласил его в кабинет, решившись на серьезный разговор.
— Ой, мне некогда, Анатолий Афанасьевич. Выйду на работу, тогда поговорим, — заторопился он.
— Вольному воля, Виктор Федорович, — ответил ему, — Отдохнете, приходите за расчетом. Собственно, больше нам не о чем говорить, — сказал я больше на публику и ушел в кабинет.

Не успел сесть за стол, раздался стук в дверь:
— Разрешите, — вошел Ганич, — Вы извините, Анатолий Афанасьевич, я готов с вами поговорить.
— Какое счастье! — не удержался от сарказма, — Этот разговор нужен вам, Виктор Федорович, а не мне. Ладно, уж. Проходите, садитесь, — пригласил его.
— Я понимаю, Анатолий Афанасьевич, что поступил неверно. Каюсь. Приношу свои глубокие извинения. Но, так сразу увольнять? Честно говоря, не ожидал от вас, — начал он.
— А чего вы от меня ожидали? Что проглочу оскорбление?
— Какое оскорбление, Анатолий Афанасьевич? Что вы такое говорите? — в недоумении посмотрел на меня Ганич.
— Самое неприкрытое. Вы нагло заявляете директору, что прогуляете пару дней и при этом отказываетесь от разговора. Что это, как не вызов? Какой руководитель такое стерпит? И Пискунов, и Гарбузов вас немедленно бы уволили. И правильно сделали, будь они руководителями. Вы этого достойны.
— Анатолий Афанасьевич, извините, я не подумал, — испугался, наконец, бывший журналист-международник.
— Очень метко сказано, — продолжил я, — А надо бы думать, Виктор Федорович, когда говорите с такими людьми, как Пискунов и Гарбузов. Зачем вы их обнадежили? Зачем вы разлагаете коллектив сомнениями в правильности моего руководства? Кто вы такой? Кто вам дал право судить об этом вслух? Чем вы занимались всю вашу жизнь? Собирали сплетни и публиковали в газете? Вы хоть проверяли, о чем писали? Наверняка. Но, то была ваша профессия. Вы поступали так, как вас учили. Моя профессия управлять людьми, решающими технические задачи. Меня этому учили, как вас журналистике. И я был неплохим учеником. В РКК «Энергия» я создавал новые направления работы и подразделения, которые ту работу успешно выполняли.
— Я не сомневаюсь, Анатолий Афанасьевич, вы как-то рассказывали об этом.
— Думаете, мне было легко? — продолжил, не обращая внимания на его слова, — Я продирался сквозь чащобу непонимания и откровенной зависти к моим успехам. Это было на гражданке. А в армии я командовал вооруженными людьми, руководил боевым расчетом, готовившим пуски космических ракет. Как вы думаете, я умел командовать, если за время службы по этой части имел только благодарности?
— Думаю, умели.
— Так что же вы, журналист, делаете скоропалительные выводы о том, в чем не разбираетесь?
— Вы извините, Анатолий Афанасьевич, но мы именно так всегда работаем. Наша задача обозначить проблему, а как она будет решена, не наше дело.
— Прокукарекал, и трава не расти?
— Именно так.
— Вы знаете, Виктор Федорович, вы разочаровали меня не только как личность, но и в журналистике в целом, — Ганич молчал, опустив голову, — Что же с вами делать?
— Дайте мне шанс, Анатолий Афанасьевич. Не увольняйте, — едва не плача, попросил вдруг взрослый человек, старше меня по возрасту.
— Идите, Виктор Федорович, домой. Завтра жду вас на работе, — объявил ему свое решение.
— Спасибо, Анатолий Афанасьевич, — радостно подхватился он.

Прямо с утра Ганич зашел ко мне:
— Анатолий Афанасьевич, где бы мы могли поговорить без свидетелей?
— В моем кабинете.
— Да нет. Так, чтоб нам не помешали.
— А кто нам может помешать?
— Да мало ли.
— Да я просто закрою дверь на ключ, а Светлане скажу, чтоб не беспокоили.
После некоторых колебаний Ганич согласился. Что за странные игры в таинственность? Вроде вчера наговорились вдоволь. Я терялся в догадках, а Ганич меж тем достал из портфеля бутылку коньяка и начал вынимать бутерброды. Ну и ну.
— Анатолий Афанасьевич, вы извините за антураж, но я подумал, что откровенный разговор у нас без бутылки не получится, — заявил Ганич, вынув из портфеля еще и две небольшие рюмочки.
— Хорошенькое начало. Вы всегда так с вашим начальством разговаривали?
— Нет. Не всегда. Но и мое начальство так резко не ставило на место, как вы.
— Что ж, наливайте, — махнул рукой, — За что будем пить?
— Давайте за то, чтоб у нас все получилось, — предложил Ганич.
Что он имел в виду, не знаю, но поддержал его первый тост. Разговор не клеился. Ганич ходил вокруг и около, не решаясь подойти к главному, а я молчал в ожидании.
После третьей рюмки он, наконец, решился:
— Знаете, Анатолий Афанасьевич, я много думал после нашего вчерашнего разговора. И понял, что меня просто использовали.
— Даже так? То есть вы невинная овечка, Виктор Федорович. Ну, допустим.
— Ну, не совсем так. В принципе, конечно, все понимал. Но, заблуждался вполне искренне.
— Надеюсь, это так.
— Так, Анатолий Афанасьевич. Не сомневайтесь. А началось с того, что ко мне подошел Пискунов и затеял странный разговор. Он, директор завода, на котором лежит забота о большом коллективе, ничего не может сделать. А виной всему некомпетентность другого директора. Вас он тогда не назвал. Просто эта фраза о двух медведях в одной берлоге. Но, сразу стало понятно. А потом яркие примеры ваших неудач. Взятки вы давать не умеете, и дело стоит. Договор со строителями не подписываете, потому что боитесь ответственности. Ну, и еще много чего. Понимал, кому говорил. Мы, журналисты, народ такой. Нам только дай. Дальше сами додумываем.
— Скорее выдумываем, — подсказал ему.
— Может и так, — согласился он, — Поговорил с ребятами. Изложил свою версию. С ней согласились. А дальше действительно пошла работа. И все видели, что Пискунов сделал фундамент, а вы не только были в стороне, но и активно мешали.
— Даже так? А вы хоть знаете, Виктор Федорович, что за фундамент сделал Пискунов? — спросил его.
Разумеется, он ничего не знал. И я подробно рассказал ему о своей последовательной борьбе с «инициативным» директором, который вопреки категорическим запретам сделал липовый фундамент, который вряд ли простоит даже год. Рассказал и о крупной сумме, взятой им в долг у Коробкина под слово офицера, которое, как оказалось, и не собирался держать. В результате ход работ по нашему проекту замедлился, а мы все надолго лишились нормальной зарплаты. Рассказал и о крупных взятках, которые он предлагал давать чиновникам, и без которых, как оказалось, мы вполне нормально обошлись. Ганич был потрясен.
А потом он рассказал, как возникла фигура Гарбузова. Его кандидатуру совсем недавно выдвинул все тот же Пискунов. Он объяснил это тем, что Коробкин никогда не согласится с его директорством.
— Еще бы. После его выходок это действительно невозможно, — подтвердил я.
В конце нашего разговора мы сделали вывод, что Пискунов, несомненно, намерен добиваться отстранения меня от должности. Эта мысль стала его идеей фикс, и он будет стремиться реализовать ее любыми способами.
— Не завидую я вам, Анатолий Афанасьевич, — сказал Ганич прощаясь.

Три недели тянулись долго и нудно. Пискунов не появлялся и не звонил. Не прилетал из Питера Коробкин. Не было вестей из Италии. Молчал и господин Пельман.
Как-то раз позвонил Айдаков. Его звонок меня насторожил:
— Анатолий Афанасьевич, когда все-таки ваш банк вышлет оригинал гарантии?
— Как только договорится с областью о залоге и оформит его. Пока банк не устраивают объекты, предлагаемые областью. А в чем проблема? Почему Пельман до сих пор не связался с «Симеком»?
— Он считает, что пока не получит кредит, связываться бессмысленно. Он ждет ваш документ, чтобы получить кредит.
— Как это получить кредит? — удивился я, — Разве у него нет денег?
— Конечно, нет. Вы что, Анатолий Афанасьевич, думаете лизингодатели работают на свои деньги?
— А разве нет?
— Что вы. Только на заемные, — рассмеялся Айдаков.
Получить деньги за наш документ. Это же именно то, о чем мне рассказал Волошин. Пельман спокойно продаст нашу гарантию за живые деньги. Стоит ли ему после этого суетиться с каким-то лизингом? К тому же очевидно, что мы у него не одни. В короткий срок безденежный Пельман выручит кучу денег и благополучно исчезнет. Интересное кино.
Эта мысль надолго засела в голове, и мне, наконец, стало понятным, почему пан Крышилович с упорством маньяка отказывался, чтобы в банковской гарантии была ссылка на лизинговый договор. Неужели господин Пельман заурядный мошенник?

Позвонил Дудееву и рассказал о наших достижениях. Пригласил приехать в Москву.
— Толечка, я бы с удовольствием, но сейчас не сезон, и я на мели. Ехать пока не на что, — ответил он.
— Санька, дружище, в этот раз мое приглашение деловое, от нашей организации. Все расходы будут компенсированы. Приезжай, жду.
— Это другое дело, — заметно обрадовался друг.
В один прекрасный день пришел в офис и еще из коридора услышал голос Рынды. «Вернулись», — обрадовался я. А в комнате стоял шум, как в бане — четверка «итальянцев» делилась впечатлениями. На столе стояли бутылок пять шампанского.
— А вот и Анатолий Афанасьевич, — заметил меня Гарбузов, стоявший лицом к двери, — Мы вас ждем, — впервые назвал он меня на «вы».
— Буон джорно, синьоры. Здравствуйте, товарищи, — поприветствовал я коллектив, — Бен торнато Моска. С возвращением в Москву.
Все дружно ответили, как и ожидал: «итальянцы» по-итальянски, наши по-русски.
— Анатолий Афанасьевич, может по стаканчику в честь нашего возвращения? Из самой Италии везли, — предложил Коробкин.
— Не возражаю, — согласился с его предложением, — Только шампанское стаканами это нечто.
— А это не шампанское, а спумантэ. Шипучка по-нашему, — пояснил Гарбузов, — Я ее в Италии по две бутылки за вечер выпивал.
— Лихо, а остальные как?
— Мы в основном на граппу налегали, — сообщил Емельянов.
— А это что такое?
— Виноградная водка. Что-то вроде нашего самогона, — пояснил он.
— Похоже, время зря не теряли, — одобрил я.
Меж тем ребята захлопали пробками и наполнили кружки и чашки. Выпили за Италию, за предстоящую работу и за то, чтоб не в последний раз. На этом шипучка кончилась.
— Эх, хоть снова в командировку, — с отчаянием махнул рукой Коробкин, — Видели наши станки, Анатолий Афанасьевич. Серджо показал. Собирают уже, — обрадовал он.
Что ж, хорошая новость. «Пельман бы не подвел», — подумал я.

— Ну, как Италия? — обратился ко всей четверке, ожидая подробного рассказа о командировке.
— Италия как Италия, — ответил Коробкин.
— Сапог сапогом, — плоско пошутил Емельянов, — Дома маленькие, автомобили маленькие, женщины некрасивые.
— Рестораны только хорошие и магазины, — отчитался Гарбузов.
Женя промолчал.
— Чем же вы там занимались, что столько всего разглядели? — спросил «ведущих специалистов» предприятия.
— Да хватало, чем, — начал Коробкин, — С утра «шведский стол». Ешь, сколько хочешь. Сергей Иванович даже с собой прихватывал. Два раза в день ресторан. Из-за стола прямо в койку. Впечатлений масса.
— Серджо молодец. Каждый день новый ресторан. Ему выгодно. И он, и Лариса все это время питались за счет «Симека», — добавил Гарбузов.
— Граппа там хорошая. Утром голова не болит с похмелья, — поделился впечатлениями Емельянов.
Женя снова промолчал.
— А в выходные, чем занимались?
— Да все то же, Анатолий Афанасьевич, отсыпались, ели, — уже слегка раздражаясь, ответил Коробкин.
— Два раза ездили в Венецию, — дополнил Гарбузов, — Первый раз нас возили микроавтобусом от предприятия, а второй ездили только мы с Коробкиным. Электричкой. Ребята не захотели. Свои кровные надо платить.
— Да что там делать в этой Венеции? — возмутился Емельянов, — Дома обшарпанные, от каналов воняет. Теснотища.
Женя по-прежнему сидел тихо.
— Понятно. В общем, повторно в Италию ездить не стоит, — провоцировал я.
— Да нет, почему же, — ответил неформальный лидер группы Коробкин, — Отдохнули неплохо.
— Все посвежели и поправились, кроме меня, — дополнил мой заместитель, — Я как всегда бегал. В первый день даже хотел до Альп добежать. Смотрю, они рядом. Час бегу, они не приближаются, еще час — они на месте. Хорошо, догадался вернуться. Оказалось, что до них семьдесят километров.
— А так, кроме как есть, да спать, делать там больше нечего. Как на полигоне, — высказался Емельянов.
Один Женя так и не проронил ни слова. «Боже мой. Какое убожество», — подумал я. Никто из них не был за рубежом, кроме Гарбузова, случайно попавшего в Чехословакию еще в советские времена. И такая «гора» впечатлений от страны, от которой без ума все, кто хоть раз там побывал. Конечно же, то были поэты, писатели, художники, — словом, «гнилая интеллигенция». А здесь, как говорят, «гора родила мышь».

Что удивительно, ни слова о работе. Единственное, что узнал, наши станки уже делают. Чему же их там научили?
— Ну, а предприятия хоть видели? Или вся командировка прошла «в заботах о хлебе насущном»? — спросил группу «специалистов».
— Да что там смотреть. Предприятия как предприятия, — выдвинулся в лидеры Емельянов.
— Ну, не скажи, — не согласился Коробкин, упустивший инициативу, — Мне, конечно, не с чем сравнивать, но понравилось. Порядок во всем. Чистенько.
— Рабочие у них не перетрудятся. Пятилитровый баллончик катают на тележке, а не таскают в руках как у нас, — дополнил Гарбузов.
— Электрооборудование монтируют классно. Залюбуешься, — сказал, наконец, свое слово Евгений. «Хоть один увидел то, что должны были увидеть все», — подумал я.
— Чему же вас там учили целых три недели?
— Трудно сказать, Анатолий Афанасьевич. Занятий как таковых не было, — ответил Гарбузов, — Показали заводы «Симека». Потом возили по разным производствам. Все красиво как на картинках.
— Вы хоть обратили внимание, как складируется сырье и готовая продукция? Как работает вся технологическая цепочка? Сколько рабочих мест на участке? Прикидывали, наконец, реальную производительность оборудования, на котором придется работать?
Ответом стало гробовое молчание. Час за часом, словно клещами, вытаскивал информацию из «итальянцев». Лишь Гарбузов и Черемных давали относительно вразумительные ответы. У двух других членов группы итальянская граппа, похоже, напрочь отшибла память.
«Нет. Надо ехать самому», — сделал вывод в конце допроса.

В понедельник появился Коробкин младший.
— Ну, Анатолий Афанасьевич, немного поправил наши дела. Деньги теперь есть. Включайте в очередную смету автомобиль, — обрадовал он, — Как там наши «итальянцы»?
— Как сказать, Сергей Львович. Сомнительно, чтобы они там чему-то научились.
— Что же вы хотели, Анатолий Афанасьевич, за три недели?
— Граппу и спумантэ освоили.
— Ладно вам. На своих станках научатся, — оптимистично заявил Коробкин.
— Лучше чужие ломать, чем свои. Кстати, наши станки уже делают. Ребята видели.
— Ну вот. Уже есть польза от поездки, — обрадовался Сергей Львович.
Во вторник объявился Пискунов:
— Поговорить надо, — зашел он ко мне, — Выйди, — командным тоном приказал он Гарбузову. Тот беспрекословно встал и вышел, громко хлопнув дверью.
— Зачем ты так?
— А пошел он, — выругался кум, — Они меня в Порохово достали. Две недели глаза мозолили. Видеть их не могу. Ладно, Коробкин на месте?
— Вчера прилетел.
— Как думаешь, деньги у него есть?
— Сказал, чтобы в смету включил автомобиль. Значит, есть.
— Это хорошо, — повеселел кум, — Давай, продам тебе свой драндулет. Отберу у председателя. Обойдется он без машины. Починим. Еще побегает.
— Не люблю я, Вова, металлолом.
— Ну и правильно. Хочешь, свою продам.
— А сам на чем будешь ездить?
— Добавлю, новую куплю. Сейчас появились «Волги» с импортными движками. Класс.
— Вот и куплю себе этот класс, — ответил ему.

Кум сердито засопел:
— Ладно, я вот по какому делу. Надо еще восемьдесят миллионов. Как ты думаешь, Коробкин даст?
— На что?
— Как на что?! А вы собираетесь платить за фундамент?! Его что, бесплатно сделали?! — проорал Пискунов так, что казалось, задрожали стекла.
— Не ори в моем кабинете! — осадил наглеца, — Договор надо сначала подписать, а потом строить, но никак не наоборот. Что, он согласился на восемьдесят миллионов? — удивился подозрительной сговорчивости Петросяна.
— Да ты что?! — снова взорвался кум, — А четыреста восемьдесят не хочешь? Знаешь, сколько нам один только кессон обошелся?
— Я знать ничего не хочу, товарищ Пискунов, — перешел на официальный тон, — Пусть представит документацию и смету. Когда все согласуем, тогда и оплатим. Уверен, итоговая цифра будет не выше двухсот пятидесяти миллионов. Мне одна московская фирма уже дала такие предложения, — соврал я.
— Да пошел ты со своей московской фирмой, — снова выругался кум, — Считают они. Много они понимают. В общем, ты как хочешь, а надо еще восемьдесят миллионов. Кровь из носа, а надо. Иначе с братвой придется разбираться.
— Причем здесь братва? Нашел специалистов. Платить будем, когда подпишем договор. Все. Разговор окончен, — встал я.
— Нет, Толик. Не окончен. Договор уже подписан. Я подписал, — огорошил кум.
— Да какое ты имеешь право?! Ты же директор. Обязан знать законы. Кто тебе дал доверенность, чтобы подписывать тот договор?
— Ты. Не дал, так дашь. Дело все равно сделано. И четыреста миллионов я уже оплатил. Осталось оплатить всего восемьдесят. Оплатите как миленькие, если не хотите иметь неприятностей.
Кровь ударила в голову от неслыханной наглости этого типа. Еле сдерживая себя, спросил, смутно подозревая самое худшее:
— Откуда деньги?
— Как откуда? С расчетного счета предприятия. У меня есть право подписи, — обрушил на меня кум это самое худшее.
— Ты хоть отдаешь себе отчет, что ты наделал? — спросил полного идиота, каким представлял теперь этого человека.
— Отдаю, — бодро ответил придурок, — Вот ты бы не пожалел о своих действиях, — выдал он очередную угрозу.
— Уже жалею, — ответил ему, — Пошли к Коробкину. Это конец, — спрогнозировал я реакцию Коробкина.

Прогноз оказался верным:
— Вон! Оба вон! — заорал Коробкин, с трудом выслушав до конца сбивчивую речь Пискунова. Мы вышли в коридор.
— Что теперь будет? — испуганно спросил кум.
— Ничего больше не будет, — ответил ему и пошел в офис, — Поехали домой, — сказал дочери.
— Что случилось? — озабоченно спросила она.
— По дороге расскажу, — ответил ей. Ощущение было такое, будто меня приговорили к расстрелу. В напряженной тишине кабинета автоматной очередью прозвучал телефонный звонок:
— Папа, тебя вызывает Коробкин, — сообщила взявшая трубку дочь.
Медленно разделся и уныло побрел к «шефу».
— Анатолий Афанасьевич, вы извините за грубость. Не сдержался, — принес свои извинения красный как рак Коробкин. Окно кабинета было открыто настежь, но запах сердечных капель еще висел в воздухе.
— Я вас понимаю. Проехали, — ответил ему.
— Как же так случилось, что этот проходимец украл наши деньги? — спросил несчастный инвестор.
— В банковской карточке есть его подпись.
— Нужна же и вторая подпись.
— Бухгалтер его сестра.
— Понятно. Вы же, Анатолий Афанасьевич, вроде бы не подписывали договор, насколько я помню.
— Пискунов подписал его сам.
— Вы давали ему доверенность?
— Нет.
— Что ж, он сам себе вырыл яму, — отметил Коробкин.
— Как сказать. Требовал, чтобы я дал ему доверенность задним числом. Иначе пожалею.
— Угрожал?
— А то.
— Этого нам только не хватало. Ладно, Анатолий Афанасьевич, те деньги у меня левые. Как пришли, так и ушли. Но, больше ни копейки за то сооружение не заплачу. Договор оформляйте, как положено. Заплатим строго по смете, да еще рекламацию предъявим. Вернем, сколько сможем.
— Да им еще несколько фундаментов строить, — намекнул ему, — Считайте, выдали аванс.
— Великолепно, Анатолий Афанасьевич. Как же я забыл, что еще не вечер, — обрадовался Коробкин, — Ладно, тащите вашу смету. Кстати, что за авто вы собрались покупать?
— Да Пискунов предложил свою подержанную «Волгу», — пошутил я.
— Да от него и новую опасно брать, — отметил Коробкин, — Тем более, качество этих машин никудышное. Мы в Питере две «Волги» купили. Месяц не проездили, обе уже два месяца в гарантийном ремонте. Купите лучше дешевенькую иномарку. «Шкоду» или там «Фордик» какой-нибудь, — посоветовал он.

Вечером, как ни в чем не бывало, позвонил Пискунов:
— Ну что там Коробкин? Отошел?
— Чуть было не отошел. Еле откачали. Скорая увезла. Похоже, инфаркт, — нагнал я страху на кума.
— Что теперь будет? — мгновенно сник тот.
— Не знаю.
— Слушай, приезжай завтра в Порохово. Покумекаем.
— Ты уже докумекался. Коробкин сказал, под суд отдам, — соврал ему.
— Он это серьезно?
— Серьезней не бывает.
— Приезжай, Анатолий, поговорим. Может, что вместе придумаем. Свои же люди.
— Вспомнил, наконец. Ладно, приеду, — пообещал ему.
Прямо с утра отправился в Порохово электричкой. Очень не хотелось дышать газом в душегубке Гарбузова, но еще больше не хотелось клянчить «Мерседес» у Коробкина. Ничего, скоро будет своя машина.
А сейчас передо мной стояла лишь одна цель — так запугать Пискунова, чтобы навсегда отбить охоту ко всякой самодеятельности. Вчера в коридоре увидел страх в его глазах. Нет. Не Коробкина он испугался, а своих Пороховских хозяев, которым, очевидно, наобещал бог весть что.
— Проходи, садись, — вежливо встретил кум, — Может, у Юрки покушаем? — предложил он.
— Не за тем я приехал, Вова. Как дальше жить будем? Ты же все разрушил. Сначала этот долг в сто тысяч зеленых под слово офицера, а сейчас самовольно увел еще восемьдесят тысяч. Сто восемьдесят тысяч увести из проекта! Да нужен ты ему после этого со своим заводом. Знаешь, что он сказал, когда его увозили?
— Что сказал? — бледнея на глазах, спросил Пискунов.
— Он сам себе вырыл яму.
— Так и сказал?
— Слово в слово.
— Что бы это значило?
— Подумай. Ты что, до сих пор не понял, что совершил уголовно наказуемое преступление? И не ты один, а в сговоре с сестрой. Групповуха, Вова. Ты организатор и вдохновитель. Братву, надеюсь, не сдашь? Себе дороже. До конца срока можешь не досидеть.
Пискунов молчал, низко опустив голову. Страх, похоже, парализовал его волю к сопротивлению.

В дверь постучали.
— Кого это там несет? — мрачно спросил кум, словно я знал истину.
— К тебе можно? — заглянула, не дождавшись ответа, Татьяна.
— Заходи-заходи, Татьяна, — пригласил ее. Она вошла, сверкая до боли знакомым золотым гарнитуром, — О-о-о, какой у меня нарядный главный бухгалтер. Шикарный гарнитурчик, — одобрил я.
— Володя подарил на день рождения. Здравствуйте, Анатолий Афанасьевич, — поприветствовала она. Я ответил, — Спасибо, что передали Володе мою зарплату за январь. Очень кстати оказались те пятьсот долларов.
— Танечка, он немного перепутал. Это с февраля у нас у всех по пятьсот, а в январе ты должна была получить тысячу, — еле сдерживая возмущение, сообщил ей то, о чем она, похоже, даже не подозревала — об истинном размере своего оклада.
«Какая сволочь. Родную сестру ограбил. А сыну, возможно, вообще ничего не дал», — желчно пульсировала возмущенная мысль.
— Тут от этих событий голова кругом. Зайди потом, отдам, — схватился за соломинку Пискунов, стараясь поскорее отделаться от сестры. Нет уж, пусть знает все до конца, решил я.
— Минутку, Татьяна. Один вопрос к тебе, как к главному бухгалтеру. На каком основании ты подписала платежку на четыреста миллионов?
— А что, нельзя было? — густо покраснев, спросила она.
— А ты, как думаешь? Тебе предъявили доверенность на право подписи договора?
— Нет. Но, Володя сказал, что она у него есть.
— Татьяна, ты же главный бухгалтер. Для тебя закон это документ, а не указания директора, а уж тем более начальника производства.
— И что теперь?
— Ты знаешь. На курсах должны были разъяснить.
— У меня же маленький ребенок, — побледнев, присела она на стул.
— Успокойся, Татьяна. Думаю, Володя поступит по-братски, всю вину возьмет на себя, — слегка успокоил молодую женщину, которую помнил еще ребенком.
— А ему, что будет? — спросила она, наивно полагая, что гроза обошла ее стороной.
— В особо крупных размерах.
— А может, обойдется, Анатолий Афанасьевич?
— Ладно, Таня, ты иди. Мы тут с кумом покумекаем. Может, что придумаем, — отослал он сестру.

Мы снова остались вдвоем с Пискуновым. Здесь, в кабинете директора Пороховского завода, я когда-то убеждал прежнее руководство в выгоде нашего сотрудничества. Тогда мы еще были заодно и вместе преодолевали сопротивление местных ретроградов.
Мы победили, и завод стал нашим и одновременно не нашим. А в этом кабинете утвердился он, Пискунов — новый директор завода, его хозяин, а, как вскоре оказалось, хозяйчик, быстро узурпировавший не только мои права, но и права акционеров. Мы уже не могли действовать заодно. Между нами встала обида и появилась дистанция.
Здесь он представил меня темным личностям, которые, руководствуясь законом джунглей, заявили свои права на результаты нашей будущей производственной деятельности. И стало ясно, что директор Пискунов — их марионетка. Наши цели сразу стали диаметрально противоположными, а к прежним чувствам добавилось презрение.
А потом в угоду своим хозяевам он решился на аморальный поступок — нарушил законы чести, а теперь докатился и до логического конца грязной цепочки морального падения — совершил должностное преступление.
И вот сейчас все зависит только от моей и его доброй воли. Мы можем снова встать рядом и действовать заодно. А можем разойтись окончательно и бесповоротно.
Что же возобладает в нем — здравый смысл, или амбиции честолюбца, запутавшегося в липких путах криминала?

— Слушай, Анатолий, неужели все так плохо? — глядя в глаза, спросил кум.
— А ты как думал, Володя. Ты разозлил Коробкина. Ты и раньше это делал, но ухватить тебя было невозможно. А сейчас любой начинающий юрист упечет тебя за решетку на приличный срок. И никакие адвокаты не помогут. Компромат налицо.
— И ничего нельзя сделать?
— Можно, конечно.
— Что, например?
— Договориться.
— Да я сейчас же помчусь к нему в больницу. Куда его положили? — мгновенно ожил Пискунов.
— Сейчас к нему не пускают. Он в реанимации. Да и потом нечего его беспокоить. Он нас обоих видеть не может.
— А что же делать?
— Работать, Володя. Только не так, как было до сих пор, а как положено. К его выздоровлению мы должны все исправить, что ты тут наломал. Тогда у него не будет повода, а возможно и компромат станет не актуальным.
— Рули, Анатолий. Я тебе доверяю. Моя голова в твоих руках, — протянул руку кум.
Мне не оставалось ничего другого, как пожать протянутую руку. Мне показалось, он был искренен.

Он пригласил меня в цех. Мы подошли к громаде фундамента. Тот уже был освобожден от опалубки и в целом выглядел неплохо. Как жаль, что лишь в целом. Огрехи были видны невооруженным глазом.
— Ну, как? — с гордостью посмотрел на меня Пискунов.
— Красиво, — похвалил его, — Теперь все это надо грамотно оформить. Я сделаю свой вариант договора и нормальную смету. Эти документы мы и подпишем с Петросяном.
— А если он не согласится?
— Должен согласиться. Вот, к примеру, почему мы должны платить за кессон? Не должны. Это строительная ошибка. Он обязан был начать с геологии. В счете эта работа есть, и ты ее оплатил, а он ее не сделал. Почему?
— Да главный инженер притащил документ, в котором все было, когда строили цех. Потом, правда, признался, что бурили всего на три метра, а не на восемь, как написали. А сэкономленные деньги пропили.
— Ну, вот. Потом в смете у него есть непредвиденные расходы. Он туда вписал десять тысяч долларов. Ты и это оплатил. Так вот, Володя, кессон и есть непредвиденные расходы. Они уже оплачены. Нет у него никаких дополнительных расходов. Если бы Петросян все делал по правилам, знал бы, что будет вода.
— Нет, Толик. Петросян не согласится.
— Пусть не соглашается. Для этого есть арбитраж. Там он проиграет.
— Да он не пойдет ни в какой арбитраж. Он к браткам обратится.
— А почему они должны встать на его сторону, а не на твою? Ты же прав.
— Да ты не все знаешь, Толик.
— Догадываюсь, Володя. Так что давай, воюй с Петросяном. Здесь я на твоей стороне. Завтра же сброшу все с пояснениями. Если что, приглашай.
— Обязательно, Толик. Вдвоем мы Коробкина одолеем, — высказался кум.
«Горбатого могила исправит», — с горестью подумал я и заторопился домой.

А вечером Пискунов вдруг позвонил:
— Ты знаешь, я проконсультировался у адвоката. Ничего мне Коробкин не сделает.
Не ответив, положил трубку. Говорить больше не хотелось. Похоже, он сделал свой выбор.
С утра сбросил обещанные материалы, и Пискунов надолго пропал.
А Гарбузов уже с неделю названивал в автосалоны. Наконец подошел ко мне с отчетом.
— Ты знаешь, Толя, не нравятся мне эти машины. Вот в одном месте предлагают «Нексию» по такой же цене. Зато комплектация, закачаешься. К тому же южнокорейская, а не нашей сборки.
— Ладно, пошли к Коробкину, — предложил ему.
Уже через час мы мчались в автосалон, где нам продемонстрировали серебристое чудо южнокорейского автопрома.
— Самолетик, — тут же окрестила жена наш автомобиль, который ей очень понравился.
По предложению Коробкина автомобиль оформили не на предприятие, а на частное лицо, на мое имя. Так у меня в дополнение к старенькому «Москвичу» появился второй автомобиль.
Сергей сел за руль «Нексии», я в его «Волгу», и мы поехали в Подлипки. Машину решили держать в гараже Гарбузова. Он же автоматически вновь стал водителем.
С утра он заезжал за Емельяновым, а на Ярославке подхватывал все мое семейство — меня и жену с дочерью. К тому времени Татьяна уже пару месяцев кормила весь наш коллектив. Прямо с утра она заготавливала продукты, а в обед приглашала всех к столу. Так было намного дешевле, а главное — вкуснее и сытней.

Дудеева встретили в аэропорту уже на «Самолетике». Тут же привезли в офис, покормили, а потом представил Коробкину.
Саша привез образцы камня, и мы долго обсуждали порядок взаимодействия нашей фирмы с СП «Гранит».
— А кто у вас генеральный директор? — спросил Коробкин, — Он согласится с нашими договоренностями.
— Согласится, — хитро улыбнулся Дудеев, — Я генеральный директор.
— А где же Зеленин? — удивился я.
— Он на Урал перебрался. Сел на месторождение серпентинита и сделал там производство. Кстати, будет рад, если поможете ему с продажами в Москве. Мы с ним говорили. Он готов прислать пару грузовиков продукции на пробу.
— Это интересно, — поддержал идею Коробкин, — А блоки он готов нам поставлять?
— Договоримся, — ответил Дудеев.
Еще в офисе я вручил Дудееву некоторую сумму, пересчитав которую, тот задумался:
— Толик, а ты не возражаешь, если я смотаюсь на несколько дней в Питер? Когда еще представится такая возможность.
— Конечно же, расстроюсь, но возражать не буду, — ответил ему, и уже через день Саша уехал.
Вскоре он вернулся, и мы снова обсуждали наши проблемы. Коробкину Дудеев понравился.
— Знающий у вас друг, Анатолий Афанасьевич. За сырье я теперь спокоен. Надо бы слетать туда. Посмотреть все на месте. Как вы на это смотрите? — обратился он к нам обоим.
— Буду рад. Встретим с азиатским гостеприимством, — ответил Дудеев.
— Что ж, Анатолий Афанасьевич, готовьтесь. Туда пока виза не нужна, — решил Коробкин.
— Ну, Толечка, неужели ты, наконец, попадешь ко мне в гости? Даже не верится, — радовался Саша по дороге в аэропорт.

Как всегда, неожиданно, в офисе появился Пискунов:
— А где Коробкин? — спросил он вместо приветствия.
— Зачем он тебе?
— Да хотел справиться о здоровье.
— Не темни, Володя.
— Да ты знаешь, не удается Петросяна одолеть. Придется все-таки платить.
— Забудь, Володя. Никто ничего платить не будет. Как бы ему самому не пришлось нарваться на штрафные санкции.
— На какие такие санкции?
— Мы же можем ему рекламацию предъявить. Я тут со строителями консультировался. Заплатит, как миленький.
— Толя, ты играешь с огнем. Не связывайся с ним. Лучше заплати по-хорошему.
— Вова, не морочь мне голову. Договор все еще фальшивый. А Коробкин сейчас в Америке лечится. Вылечится, возьмется за нас, — брякнул ему. Как оказалось, на свою голову.
— Слушай, ты, говорят, машину приобрел? Пойдем, посмотрим, — предложил кум.
— Да она на Садовом Кольце стоит. Пойду тебя провожать, покажу.
— Раз Коробкина нет, мне здесь делать нечего. Хотел его на деньги развести, но, значит, не судьба.
— Вова, ты опять за свое. Ну, не съешь ты за раз дюжину бутербродов с черной икрой, и на трех «Мерседесах» одновременно не прокатишься.
— Запомнил. Ладно, поехали. Моя машина рядом стоит. Давай доедем, твою посмотрим, — предложил кум.
Мы покружились по арбатским переулкам и, вырвавшись на Садовое Кольцо, остановились у дома, где парковался наш самолетик.
— Ну-ка, ну-ка, — бодро направился кум к чьей-то задрипанной «Волге».
— Это не она, Володя. Вот она, — показал рукой на «Нексию».
Презрительную улыбку кума как рукой сняло. На меня смотрел человек, готовый разрыдаться от досады:
— Это же иномарка, — с неподдельной досадой произнес он, слегка отшатнувшись.
Я молчал, пораженный тем, что с ним происходило. Он весь как-то съежился и осел, затем медленно, как во сне, повернулся и на полусогнутых ногах, спотыкаясь, побрел к своей «Волге». Едва он устало плюхнулся в кресло, машина с визгом буксующих шин сорвалась с места и мгновенно растворилась в транспортном потоке.
— Что это с ним? — озабоченно спросил сопровождавший нас Гарбузов.
— Ты же знаешь, Сережа. Зависть. Черная зависть, — ответил ему.

С неделю от Пискунова не было ни слуху, ни духу. Внезапно он появился в офисе:
— Пойдем, выйдем, — вместо приветствия пригласил он.
— Заходи в кабинет. Здесь нам никто не помешает.
— Я здесь говорить не буду, — решительно заявил кум и посмотрел на меня взглядом убийцы, который когда-то подметил Гусев.
Мы вышли в коридор. И это место не устроило Пискунова. Мы спустились лифтом в вестибюль, и вышли через проходную. Он остановился там, где не раз предлагал мне поделиться. Что же он придумал на этот раз? Вид у него был решительный. Таким я его еще не видел никогда.
— В общем, братва решила, тебя пора менять. Пиши заявление об уходе по собственному желанию. В заявлении укажи, что директором рекомендуешь Пискунова Владимира Александровича, директора Пороховского завода.
— Вова, ты долго думал? Тебе важна должность, или сделать дело? Как ты его собираешься делать без меня? Как твой фундамент?
— Не боги горшки обжигают. Сделаю как-нибудь.
— Именно как-нибудь ты и сделаешь.
— Ты поможешь.
— С какой стати?
— Сам не захочешь, ребята заставят.
— В рабство, значит?
— Ты сам нарываешься.
— Ну, докатился ты, Пискунов.
— Это еще не все, — заявил он, не реагируя на мои слова.
«Что же еще придумала эта пакость», — соображал я. Так хотелось плюнуть на все и уйти. Я уже осознал, что это конец.
— Ты должен передать мне все свои акции в доверительное управление. Я сам буду бороться с Коробкиным, — выдвинул он очередной ультиматум.
— А ключи от квартиры не хочешь? — спросил его.
— Может и до этого дойти, если откажетесь платить. А от машины можешь хоть сейчас отдать. Она директорская, — заявил Пискунов. «Вот оно что. Вот с чего он взбесился», — подумал я и сказал:
— Машина моя собственность. Она на мое имя.
— Перепишешь на меня. Это не долго.

Мы препирались больше часа. Я сделал несколько попыток разойтись мирно, оставшись при своих интересах. Но, похоже, волк решил съесть ягненка. В такой ситуации все слова напрасны. Поняв это, решил прекратить дискуссию:
— В общем так, Пискунов. Ваши требования не приняты. Вы свободны.
— Ну, ты об этом пожалеешь, — отскочил от меня Пискунов, — Что б я вас с Коробкиным больше в Порохово не видел! Подвешу на крючьях! — снова бросил он на меня полный ненависти взгляд убийцы, круто повернулся и пулей вылетел из здания-книжки.
Я поднялся в офис.
— Что с тобой? — посмотрела на меня дочь, — Ты такой бледный.
— С Пискуновым побеседовали.
— Полтора часа? Я думала, он давно уехал.
— Уехал. Обещал нас с Коробкиным на крючьях подвесить, если только появимся в Порохово.
— Ничего себе! — удивился Котельников.
— Так и сказал? — вышел из кабинета Гарбузов, — С чего бы это?
— Потребовал, чтоб сдал ему должность и передал свои акции.
— А ключи от квартиры, где деньги лежат, ему не нужны? — спросил Котельников.
— Нужны. Кстати, от машины тоже.
— С машины все и пошло, — мгновенно сориентировался Гарбузов.
— Я тоже так подумал. Вышла у нас не машина, а «Нексия» раздора. Похоже, именно она его доконала, — подтвердил я.
— Он, когда поковылял к своей «Волге», я сразу понял, добром это не кончится, — согласился Гарбузов.
И мы еще долго обсуждали, что теперь будет.

— Ну что, пришел в себя? — раздался в трубке бодрый голос Пискунова.
Глянул на часы — ровно полночь. «Вот навязалась нечистая сила», — подумал я.
— Что молчишь, или говорить со мной не хочешь?
— О чем? Ты все сказал. Я тебе ответил. Концерт окончен, Вова.
— Да нет. Не совсем. В общем, завтра ждем тебя в двенадцать ноль-ноль в Порохово. Приезжай электричкой и никому не говори, куда едешь. Даже дома, — сказал Пискунов и повесил трубку.
Неужели решили попугать? Как же это знакомо. С детства меня пугали наши авторитеты, пока сам не пугнул их самодельным пистолетом. Вряд ли только из-за этого, но они все же оставили меня в покое — стойкость и независимость еще уважали.
В юности пришлось обратиться к ним за помощью. Именно тогда у меня появилась кликуха и револьвер. Но, уже никто не претендовал на роль моего хозяина, пахана. Я был сам по себе.
Может и сейчас занять независимую позицию? А в том, что говорить придется с бандитами, а не с Пискуновым, не сомневался.
Остаться дома? Что это изменит? Приедут и сюда. Напугают семью. А то и в офис заявятся. Нет. Надо ехать. Одному? Глупо. Надо максимально обезопасить себя.
И я разработал план. Разумеется, дома никому ничего не сказал, даже Светлане. Зачем беспокоить близких? Пригласил Котельникова и Гарбузова в кабинет и рассказал о звонке Пискунова.
— Толя, куда ты поедешь? — запротестовал Котельников, — Это опасно.
— Ехать не надо, — поддержал его Гарбузов.
— Ехать надо. От бандюков не спрячешься. Найдут везде. А если поймут, что боишься, будет еще хуже. Решение такое. Мы с Гарбузовым выезжаем на машине. Я делаю вид, что приехал один, электричкой. Если через сорок минут меня не будет, Сергей обратится в милицию и поднимет тревогу. Если мы не вернемся к четырем, то же самое делает Котельников. Искать нас надо на территории завода, — и я нарисовал схему размещения бункера, куда меня, скорее всего, могли определить.
— Толя, возьми мой пистолет, — предложил Котельников.
Я рассмеялся:
— Не смеши меня Петя, эти ребята Чечню прошли. Для них твоя пшикалка, что слону дробинка. Думаю, до этого дело не дойдет. А то еще милиция привяжется, что за оружие без разрешения. Обойдусь, — решил я, и мы выехали «на стрелку».
— Ты один приехал? — встретил у проходной Пискунов.
— Нет. За каждым кустом вооруженная охрана, — пошутил я.
— Чем ехал?
— Как приказано, электричкой, — Пискунов тут же посмотрел на часы.
— Все нормально, — подтвердил он.
Еще бы. Расписание мы уже узнали. Подъехали практически вместе с поездом.
— Чего ты боишься, Вова? — спросил его.
— Никто не знает, где ты? — не ответив, спросил он.
— Ты знаешь, — пошутил я.
— Ладно, пошли. Не бойся. У нас будет собрание акционеров, — повел он в свой кабинет.
В кабинете за столом сидели знакомые кавказцы и какой-то незнакомец славянской наружности. Поприветствовал публику. Ответили.
— Ну вот, все акционеры в сборе. Считаю собрание открытым, — начал Пискунов.
— Протестую, — заявил я, — Нет кворума. Налицо два акционера, или сорок процентов акций. Решения такого собрания незаконны.
— Он правильно говорит, — подтвердил незнакомец, судя по всему, адвокат.
— Пусть поговорят, а мы послушаем, — сказал Султан.
— Это сколько угодно, — согласился я.
— На повестке дня два вопроса, — занудил Пискунов, подготовившийся, очевидно, к собранию.
— Вова, ты проще, — посоветовал Султан.
— Проще, так проще, — согласился Пискунов, — Ты согласен передать должность директора мне? — обратился он, разумеется, ко мне, но не отрывая взгляда от лежавших перед ним бумажек.
— Нет, — коротко ответил ему.
— Почему? — обиженно спросил он.
— Ты провалишь дело. Мне бы этого не хотелось.
— Ты думаешь, ты умнее меня?
— Грамотней. Какое у тебя образование, Вова?
— Причем здесь это?!
— Ответь на прямой вопрос, — настаивал я.
— Да, Володя, какое у тебя образование? — посмеиваясь, спросил кто-то из кавказцев.
— Среднетехническое, — буркнул Пискунов, по-прежнему глядя в стол.
— У меня два высших и факультет повышения квалификации МАИ, — сообщил я.
— Причем здесь это? — повторился Пискунов.
— Притом, что для ведения дела надо разбираться в таких вещах как менеджмент, маркетинг, юриспруденция, бухгалтерия и еще много в чем. Кроме того, надо знать действующие системы конструкторской и технологической документации. Ты это знаешь?
— Знаю, — самоуверенно ответил кум.
— Думаю, нет. Предлагаю экзамен. По одному вопросу из каждого направления. Уверен, не ответишь ни на один.
— Ну, как, Вова? — неожиданно развеселились кавказцы.
— Мало ли, что он спросит, — неуверенно буркнул "Вова".
— А я знаю. И не только ответы, но и как делать. Вот ты сделал с Петросяном уродца. Он через год развалится. Я бы этого просто не допустил. А впереди монтаж оборудования, к которому ты не знаешь, как подойти. Потом организация производства и сбыта. Ты это все провалишь, как провалил самое простое — изготовление фундамента. У меня все, господа. Делайте выводы, — обратился я к публике.

— Вова, а он дело говорит, — неожиданно сказал Султан, — Он будет директором. Я так решил.
— Спасибо за доверие, — кивнул головой Султану, — Я так понимаю, можно переходить ко второму вопросу?
— Можно, — разрешил Султан.
— Предлагаю Пискунову передать свои акции мне в доверительное управление, — сказал я под дружный смех присутствующих.
— Ну, как он тебя, Вова? — веселились кавказцы.
— Мальчик не прост, — отметил вдруг вслух Султан, — А почему ты не доверишь ему свои акции? — обратился он ко мне.
— Если человек дал слово, а потом нарушил. Что бы у вас сделали с таким человеком? — спросил Султана, но обращаясь ко всем.
— Уши отрезали, язык вырвали, — ответил Султан.
— Наша братва тоже таких не щадила, — заявил я.
— Ты, про какую братву говоришь? — вдруг с интересом спросил Султан.
— Про нашу, харьковскую.
— По фене ботаешь? — тут же прозондировал он почву.
— По нотам бздишь? — ответил ему традиционным в наше время вопросом.
— Погуляйте все, — обратился Султан к присутствующим. Все мгновенно испарились.
— Ты кто?
— Щипал когда-то, — соврал ему.
— Обзовись, братан.
— Профессор.
— На кого?
— На Ленчика, потом на Малыню.
— Кто за тебя скажет?
— Вовта. Он в авторитете.
— Проверю, — протянул мне руку Султан, — Заходите! — крикнул он.
Все вошли и расселись по местам.
— Ну, как, Вова, отдашь свои акции? — с улыбкой спросил Султан.
— Пусть останутся на месте, — ответил Пискунов под дружный смех публики.
— Извините, господа, я вас покину, а то на электричку опоздаю. До свидания, — попрощался я с Пороховским этапом своей деятельности.
«Это конец», — решил, рывком оторвавшись от соглядатая, которого вычислил мгновенно. А вскоре мы с Гарбузовым уже мчались в направлении Москвы.