Глава 36. Тараз

— Анатолий Афанасьевич, ваш паспорт готов, — как-то совсем уж буднично сообщил Ганич, — Завтра иду получать. Так что дорога за рубеж вам открыта.
— Спасибо, Виктор Федорович. Только не знаю, зачем мне это теперь? — неожиданно высказал свои мысли вслух.
— Что случилось, Анатолий Афанасьевич? — обеспокоено спросил бывший журналист.
— Да все в порядке, Виктор Федорович, — очнулся я, — Просто в ту заграницу, куда езжу, пока пускают с советским паспортом, — успокоил его.
На следующий день Ганич вручил загранпаспорт нового образца с двуглавым орлом на обложке вместо привычного герба Советского Союза. Такие паспорта выдавало только министерство иностранных дел для своих сотрудников и членов их семей. Такой паспорт был теперь и у меня.
Съездили с Коренковым в Электросталь. Там уже залили первый фундамент и были заняты раскорчевкой станков.
Все время после той командировки в Бишкек мы с Коробкиным практически не общались. А вскоре он недели на две уехал в очередное зарубежное путешествие. От Коренкова узнал, что Коробкин намеревался встретиться с немецким адвокатом, а возможно и с самим Пельманом.
— Зачем ему это надо? — удивился я.
— Что ты, Вондрачек! Могут выгодно договориться.
— О чем?
— Коробкин не будет настаивать на компенсации морального ущерба и согласится с выплатой лишь части долга.
— Какая же ему от этого выгода?
— Самая прямая. Плохо ли, если Пельман положит на его зарубежный счет хотя бы половину аванса. Зачем их отправлять сюда, если не обнаружено состава преступления. И самому Пельману такая экономия не помешает. Сговорятся, — уверенно заявил Коренков.
То был последний разговор о пропавших деньгах. Больше о них никто никогда не вспоминал. Они словно растворились в пространстве, их вроде как и не было никогда.

— Анатолий Афанасьевич, срочно вылетайте в Бишкек с Котельниковым. Отвезите деньги Ульбашеву. Передайте лично ему, а не Дудееву, — распорядился Коробкин, едва вернулся из зарубежного турне.
Вечером связался с Дудеевым, чтобы сообщить о нашем визите.
— Толечка, ты поговори с Коробкиным об Ульбашеве. Он откровенный жулик. Я уже устал с ним бороться. А Коробкин слушает его, а не меня, — пожаловался друг.
— Прилечу, разберемся, — только и сказал в ответ, зная, что любые разговоры с Коробкиным бессмыслица.
В аэропорт «Домодедово» нас доставил водитель Людмилы на новенькой «Нексии», которую ей купил Коробкин. Он же оплачивал ее персонального водителя…
Мы зарегистрировались на рейс и ждали приглашения в таможенную зону. В тот раз я вез в сумке две двухлитровые емкости с полиролью для Сашиных поделок из камня. Лишь укладывая сумку, обратил внимание, что жидкость огнеопасная и запрещена к перевозке авиатранспортом. Все же решил рискнуть, приняв меры предосторожности.
— Что у вас в сумке? — спросил таможенник, едва глянул на экран.
— Личные вещи, — ответил ему, подавая новенький загранпаспорт.
Взяв в руки паспорт, таможенник на секунду остолбенел:
— Вы дипломат?
— Там все написано, — неопределенно ответил ему.
— Извините, господин Зарецкий, — отдал он мне паспорт, — Проходите, пожалуйста. Откройте вашу сумку, — попросил он Котельникова, следовавшего за мной.
«Пронесло», — облегченно вздохнул я.
И вот последний этап перед посадкой в самолет.
— Что у вас за паспорт? — с удивлением посмотрел контролер, но не на экран, где явственно проявились злополучные емкости, а в мой документ.
— Паспорт как паспорт, — ответил ему.
— Первый раз такой вижу.
— Не сам же я его сделал.
— МИД это что такое? — узрел он, наконец, организацию, выдавшую паспорт.
— Министерство иностранных дел.
— Теперь понятно. Проходите, пожалуйста. Откройте вашу сумку, — последовала команда Котельникову.

Вышел в переходный тамбур, ведущий к самолету. Наконец появился проверенный и перепроверенный Петр:
— Слушай, Толя, я как заколдованный. Дважды перетряхнули всю сумку, — пожаловался он.
— Ты, Петя, покраснел, и тем самым вызвал их подозрение, — пошутил я.
— Да здесь жарко, — начал оправдываться Котельников, покраснев еще больше.
Мы подошли к самому выходу. Простояли минут пятнадцать, а к нам так больше никто и не подошел. Оглянувшись на вход, увидели, что исчезли и те несколько человек, что стояли в начале тамбура.
— Что-то не то. Пойдем, узнаем, — предложил Петру, — Что случилось? — спросил контролера.
— А вы, почему не вернулись? Ваш рейс перенесен на три часа. Идите в зал ожиданий и ждите объявлений, — ответил он.
С большим трудом удалось уговорить таможенников выпустить меня из зоны, чтобы позвонить по телефону.
— Не можем мы вас выпустить. Вы уже за границей, — показывали они на отметку в моем паспорте.
— Тогда разрешите позвонить по вашему телефону, — уговаривал их.
— По нашему нельзя. Он служебный.
— Мне тоже по служебным делам. Я дипломат, — шумел, размахивая «блатным» паспортом.
После длительных переговоров меня все же выпустили, но для страховки оставили в залог Петра с вещами. Позвонил дочери и сказал, чтобы не волновались, если рейс задержится. Попросил, чтобы о нашей задержке сообщили Дудееву.
Накаркал. Через три часа объявили о задержке рейса еще на два часа.

Часа через полтора все же объявили о посадке, и мы вновь прошли все процедуры проверок. Похоже, контролеры сменились, потому что мой паспорт снова привлекал всеобщее внимание. Это спасало от досмотра моей подозрительной сумки, и контролеры тут же отыгрывались на Котельникове, вещи которого опять дважды исследовали вдоль и поперек.
И вот мы снова в переходном тамбуре. И вновь объявили двухчасовую задержку, а нас выставили в зал ожиданий.
— Я есть хочу, — возмутился Котельников.
Хорошо, в моей сумке оказались кое-какие припасы. Немного перекусили, запив водопроводной водой из умывальника.
Объявили об очередной двухчасовой задержке. Все уже напоминало откровенное издевательство, и некому было пожаловаться — из зоны не выпускали.
Вновь объявили посадку. Нас проверили в третий раз, полюбовавшись моим паспортом и в отместку перетряхнув вещи Котельникова. Набрав полный тамбур пассажиров, раздраженных девятичасовой задержкой рейса, объявили еще о трехчасовой задержке. Это было слишком. Толпа отодвинула работников аэропорта и стюардесс и самовольно ринулась в самолет. Убедившись, что с толпой не совладать, стюардессы принялись рассаживать пассажиров.
Что делать дальше, никто не знал — ни пассажиры, ни экипаж. Но вскоре оказалось, что этим рейсом летят несколько иностранцев, которые тут же начали шумно «качать права». Они потребовали, чтобы на борт прибыло руководство аэропорта и внятно объяснило причины двенадцатичасовой задержки рейса.

Через полчаса прибыл какой-то чиновник и объявил, что в Москве скончался видный политический деятель Киргизии, и дано указание отправить тело именно этим рейсом. Сейчас ждут оформления документов покойного. Реакция пассажиров была непредсказуемой. Иностранцы заявили решительный протест и потребовали пригласить представителей их посольств и компенсировать убытки. Часть пассажиров просто поднялась с мест, чтобы покинуть самолет — живые не хотели лететь с трупом. Стюардессы мгновенно задраили вход и отказались выпускать беглецов. Скандал разгорался.
И тут прозвучало скромное объявление. Просили приготовиться к обеду, который будет более плотным, чем обычно, и дополнен бутылкой вина каждому. Народ повеселел, даже иностранцы.
Отобедав, утомленные многочасовым ожиданием пассажиры задремали и прозевали объявление об очередной часовой задержке. Наконец с тринадцатичасовым опозданием самолет взлетел и через четыре часа приземлился в аэропорту «Манас».
Просидевшие восемь часов в креслах пассажиры с нетерпением ринулись к выходу, но их снова не выпустили. Издевательства продолжались. Объявили, что для сопровождения тела ждут прибытия правительственной делегации.
Нас выпустили аж через сорок минут после приземления.
Лишь в аэропорту «Манас» мои емкости были обнаружены местными таможенниками. К счастью их не интересовали вопросы безопасности полетов. Мои пояснения и этикетки их вполне удовлетворили. А рядом, радостно ухмыляясь, ждал окончания экзекуции непроверенный никем Петр.
— А вы чего ждете? — спросил освободившийся таможенник.
— Провериться хочу, — пошутил Петр.
— Открывайте сумку, — не поняв юмора, приказал таможенник, и вещи Котельникова были в очередной раз досконально досмотрены.
— Я не думал, что они такие идиоты, — смущенно оправдывался Петр.
— Хорошо, только сумку проверили. Могли бы и тебя целиком досмотреть. Нашел, с кем шутить, — радовался я благополучному завершению нашего почти суточного путешествия.

— Где вы застряли? Все уже давно вышли, — радостно встретил нас Дудеев.
— Да вот Петя захотел узнать у таможенников, не везет ли он чего запрещенного, — пошутил я.
— И что? — настороженно спросил Саша.
— Оказалось, не везет. Но, Петя настоял, чтобы проверили получше. Оказывается, он не доверяет нашим таможенникам. Те перетряхнули его сумку шесть раз, но так ничего и не нашли.
— Он шутит, — пояснил Петр, глядя на недоумевающего Саньку.
Наконец сели в «Ниву» и помчались в Бишкек. Занималась заря нового дня.
— Что за проблемы у тебя с Ульбашевым? — спросил Дудеева, когда представилась возможность поговорить один на один.
— Обычные проблемы, Толечка. Потребовал отчитаться по финансам, а отчитываться ему нечем. Деньги украдены или использованы не по назначению.
— Что значит, не по назначению?
— Ну, например, на ту же поездку на Иссык-Куль. Столько списал, за голову схватишься. Даже отчет представил. За все, якобы платил: за аренду дома с баней, хозяевам за беспокойство и за обслуживание. Не говоря уже о спиртном и продуктах. Все учел, негодяй. Вот тебе, Толечка, и радушный прием за ваш же счет.
— А еще что?
— Да по цеху столько работы выдумал. А кто ее делал? Ты же видел, Толечка, цех был пустой.
— Ну, да.
— А Ульбашев утверждает, что он оттуда столько всего перебазировал, а это, говорит, денег стоит. Когда пообещал Коробкину пожаловаться, сразу засуетился. Накупил какого-то металлолома, и теперь у него, якобы, денег совсем не осталось.
— Что за металлолом?
— Да сейчас поедем, сам увидишь, — пообещал Саша, и мы стали собираться.

Не заходя к Ульбашеву, сразу прошли к цеху. У цеха стоял гусеничный кран, а на куче мусора боком лежала станина полировальной линии.
— Полюбуйся, Анатолий. Очень ценные приобретения. Где только он их откопал? — возмущался Дудеев.
Да-а-а. Кран был настолько не в форме, что начни что-то ремонтировать, потянется такая цепочка замен агрегатов, которая прервется только с заменой всех комплектующих этого чудо-крана. Даже траки были изношены настолько, что казалось, их можно разорвать, как бумагу, голыми руками.
— Как же его сюда, беднягу, доставили? Он же мог развалиться по дороге.
— Это, Толик, еще одна статья расходов. И не маленькая. По-моему, дороже, чем сам кран, — оценил Саша.
Пожалуй, не ошибся. К полировальной линии даже не пошли. Что на нее смотреть. Похоже, взяли на свалке. Разобранные линии в Токмаке гораздо лучше, хотя и давным-давно списаны. Что ж, для «потемкинской деревни» Ульбашев сделал очень «ценные» приобретения. Работать это, разумеется, не будет — ни кран, ни линия. Дешевле новые купить, чем восстанавливать этот хлам.
О чем же говорить с Ульбашевым, если его намерения очевидны — украсть как можно больше денег. Как же быстро они сговорились с Коробкиным. Впрочем, чему тут удивляться — мошенник с мошенником всегда найдут общий язык.
Да и деньги, которые привез, скорее всего, плата за нечто иное, чем создание этого горе-предприятия. Вот и сэкономил ты, Сашенька, переместив свои станки за город. Впрочем, какое теперь имеют значение детали, если рушится все, что мы создавали с тобой сколько лет.

— Еще одна плохая новость, — перебил мои мысли Дудеев, — Нейман эмигрирует в Америку, и сговорился с Коробкиным, продал ему свою долю.
Вот оно что. Вот каким путем Коробкин может стать хозяином нашего СП «Гранит». Тогда ему и миллион вкладывать не надо. Заплатит Нейману копейки, и все. Дело сделано. Контрольный пакет у него.
И меня вдруг осенило — не Ульбашеву предназначены деньги, которые мы привезли с Котельниковым, а именно ему, главному бухгалтеру Нейману. Ульбашев в той операции лишь доверенное лицо Коробкина. Об этом они и сговорились на Иссык-Куле. И деньги Ульбашев, похоже, не украл, а взял с разрешения Коробкина, как плату за предательство. Потому Коробкин и не прислушивается к сигналам Дудеева.
— Похоже, все именно так, — согласился со мной Дудеев, — Выходит, Толик, и Каиндинский карьер мы с тобой потеряли, — расстроился он.
— Жаль. Так его и не увидел, — пожалел я нашу потерю.
— Слушай, давай съездим в Тараз. Гайко как раз собрался ехать к Демину. Попросим взять нас с собой. Думаю, не откажет. А там уговорим сделать крюк до карьера. Хоть глянешь не него, пока он наш, — оживился друг.
— Что за Тараз? И кто такой Демин? — спросил его.
— Тараз это бывший Джамбул, город такой в Казахстане. А полковник Демин начальник колонии строгого режима. В той колонии сделали камнеобрабатывающее производство. Я туда Каиндинский гранит поставлял. А сейчас ему Гайко Курдайский поставляет для Астаны, — пояснил Саша.
— Что ж, неплохо было бы прокатиться, — решил я, и мы с большой неохотой отправились к Ульбашеву.

То была странная встреча. Не было искренней радости в глазах Ульбашева. Не было ничего похожего на то, что изображалось до сих пор. Холодное рукопожатие. Вежливые вопросы, на которые не ждут ответов. Да и мне его не о чем было расспрашивать. Зачем? Я попросил ребят оставить нас наедине. Они с пониманием вышли из кабинета.
Я достал деньги и передал Ульбашеву. Он пересчитал и написал расписку. Моя миссия была завершена. Мы посмотрели друг на друга и неожиданно улыбнулись. Похоже, он понял, что я все понимаю, а потому любые объяснения ни к чему.
— Может, пообедаете? — спросил он без энтузиазма.
— Спасибо, я сыт. Может, ребята?
Мы вышли из кабинета.
— Неплохо бы, — не врубившись в ситуацию, ответил Котельников на вопрос об обеде.
— Я не буду, — отказался от угощения Дудеев.
Мы прошли в комнату, где был накрыт скромный стол, и стояли две бутылки «Манаса».
«Вот и все», — грустно подумал я. Захотелось напиться. Не спрашивая разрешения, открыл бутылку и налил себе и Котельникову. Ульбашев с Дудеевым отказались.
Выпил две рюмки, закусив хлебом.
Дождавшись Котельникова, холодно попрощались с хозяевами.
Как оказалось, навсегда.

С утра заехал Гайко на своем огромном «Нисане». С ним были целых два водителя, ибо поездка предстояла дальняя — только до Тараза более трехсот километров.
За разговорами не заметили, как проскочили весь путь до Тараза.
— Говорил тебе, он мошенник, — периодически взрывался Гайко, обращаясь к Дудееву.
Что отвечал тот, за шумом трассы не было слышно, да и не очень-то хотелось слушать.
Лишь когда разговоры были общего плана, подключался.
— Что не весел, земляк? — громко подбадривал Гайко.
— Спойте песню, может, развеселюсь, — шутил я.
— А що? Зараз заспиваю, — весело шутил Гайко.
— Жаль, что все так вышло, — намекнул ему, не вдаваясь в подробности.
— Та я вже понял, зэмляче. Нэ журысь, — ответил Гайко, — Это же хорошо, Анатолий. Найдешь других людей. Еще поработаем вместе, — бодро заявил он, — Ты и так сделал для меня много. С того самого заказа жизнь нашего карьера переменилась. Я так тебе благодарен.
Въехали в Тараз.
— Стой, — скомандовал Гайко водителю, когда проехали стелу на въезде в город.
Мы вышли из машины, и вернулись к монументальному сооружению.
— Вот он, наш камень, Анатолий. Бач, який гарный! И что там Дудеев носится со своим Каиндинским. Смотри, земляк, какая красота! — восторгался он.
Действительно, было на что посмотреть. Сделали фото на память.
Вскоре подъехали к какому-то, судя по характерному забору и КПП, явно не штатскому объекту. Нас пропустили. Проехали к зданию, похожему на типичный штаб воинской части. Так и оказалось. Нас провели к командиру части.
В просторном кабинете нам навстречу поднялся двухметровый богатырь в полковничьих погонах, заслонив, казалось, весь оконный проем позади его стола.
— Полковник Демин, — представился он каждому, пожимая руку с таким видом, словно всех нас видел впервые.

— Ну что за человек, — возмутился Гайко, — И так всякий раз. Делает вид, что не узнает. Нет, чтобы вспомнить о долге. Камень я тебе месяц назад поставил, а денег до сих пор не вижу.
— Странный ты человек, Гайко. Нет, чтобы справиться о здоровье, поговорить о жизни. А ты сразу о деньгах.
— Ладно, давай о жизни. Для начала покажи свое производство. Ребятам будет интересно. Анатолий Афанасьевич свой завод в Москве строит, а Саша в Бишкеке что-то серьезное затеял. Да и я давно в твоем цеху не был. Интересно глянуть, как там у вас.
— Так бы сразу и сказал, а то любишь ты, Гайко, тень на плетень наводить. Пойдемте, ребята, а ты оставайся здесь. Видеть тебя не хочу, — с серьезным видом шутил Демин.
Мы вышли из кабинета, и пошли по направлению к какому-то высоченному забору. По узкой металлической лестнице поднялись на мост, где последовательно прошли через ряд клеток-тамбуров, пока не вышли на такую же лестницу, ведущую в зону колонии строгого режима.
— Это промзона, — пояснил Саша, — Здесь зэки только работают. А живут вон за тем забором, — показал он в сторону очередного мудреного препятствия.
А мы уже подходили к обычному заводскому цеху, рядом с которым увидел небольшой склад гранитных блоков. Вошли в цех, который удивил необычной тишиной.
— А что, завод не работает? — спросил Демина.
— Почему не работает. Просто сейчас обеденный перерыв, — пояснил он.
Демин провел нас по всему цеху, с гордостью демонстрируя свое хозяйство. Мы с Дудеевым и Котельниковым с интересом разглядывали станки.

— Странное предприятие, — негромко высказал свое мнение Саше.
— Почему странное? — тут же заинтересованно спросил Демин.
— Кто вам рекомендовал это оборудование? — не ответив, спросил его.
— Это целая история, Анатолий Афанасьевич. Немцы нам его предоставили в долг, а рассчитываемся с ними готовой продукцией. Так что выбирать нам не пришлось. А почему все-таки странное?
— Да кто же такими дисками режет блоки? Вы же половину камня в пыль превращаете.
— Что есть, то есть, — согласился Демин, — Трехметровые диски тоньше не сделаешь. Вот и выходит, что толщина пропила и толщина плиты одинаковая.
— И себестоимость производства у вас высокая. На одних алмазных сегментах разориться можно.
— И это правда, — подтвердил он.
Мы подошли к полировальным линиям. Конечно, до «Симековских» им далеко, но в целом довольно современные. Похвалил. Демин засиял от счастья и тут же повел к цифровым обрабатывающим центрам. У одного из станков что-то делали два немца, за которыми наблюдали три зэка.
— А вы, почему не на обеде? — рявкнул на них полковник.
— Так интересно же, гражданин начальник, — ответил один из зэков.
— А ведь действительно интересно, — подтвердил Демин, когда мы отошли от станка, — Я здесь, ребята, другим человеком стал. Раньше служба была в тягость. Как дослужился до полковника, скучно вдруг стало. А началась эта эпопея с заводом, появился интерес. В камне даже стал разбираться не хуже Гайко. А работать как стало легко, вы не представляете. Зэки сюда рвутся, как на волю. Соревнуются между собой. Еще бы. Здесь их немцы учат профессии. И заработки хорошие. На свободу уйдут не только с чистой совестью, но и с деньгами. Да и мне уже на пенсию не хочется. Камень притягивает, как магнит. Нет, хорошее дело затеял Назарбаев, — высказал свое мнение начальник колонии.

— А причем здесь Назарбаев? — спросил Дудеев.
— Это его идея, — ответил Демин, — Он, кстати, и с немцами договорился, и даже сюда приезжал на открытие. Мне руку пожал. Три дня потом не мыл, — пошутил он.
— Значит, мы с вами через его руку заочно познакомились. Мне он тоже пожал, — пошутил я.
— Где это ты с Назарбаевым встречался? — удивился Саша.
— В гостинице посольства Казахстана в Москве. Помнишь, ты просил встретиться с каким-то директором клуба. Ему выделили мрамор на отделку клуба, а он решил его выгодно продать, — напомнил ему.
— А-а-а, Мукаев, — вспомнил Саша, — Помню-помню, он еще у тебя денег просил взаймы на поездку в Турцию. Хорошо, что не дал. Ни за что бы не вернул, — рассмеялся он.
— Это точно. Типичный Ульбашев, — подтвердил я, — Так вот, поговорили мы с ним тогда в вестибюле и разошлись. Только в тамбур вошел, меня кто-то хвать и к стенке — стоять! А с улицы входит Назарбаев, и почему-то мимоходом на меня взглянул. Ну, я ему, конечно, здравствуйте, Нурсултан Абишевич. Откуда только отчество выскочило. Потом вспоминал-вспоминал, еле вспомнил.
— Это от страха, Анатолий. Бывает, — улыбнулся Демин.
— Да чего мне бояться? Он совсем не страшный, — возразил ему, — А он остановился, ответил на приветствие и протянул руку. Ну, я осмелел.
— Значит, испугался все-таки? — рассмеялся Демин.
— Да от неожиданности, когда к стенке прижали. Думал, грабят, — ответил под дружный смех всей троицы, — И вдруг само выскочило. Товарищ Назарбаев, говорю, обратите ваше внимание на космодром Байконур. Обидно видеть, как он на глазах разваливается. Обязательно, говорит, обращу, и спросил, как меня зовут. Спасибо вам, говорит, за сигнал, Анатолий Афанасьевич. Байконур это наша гордость — Казахстана, России и всего человечества. Обязательно наведу там порядок. Сказал и пошел дальше, а за ним вся свита. Вот так и поговорили.
— Поговорили-поговорили, разошлись, — прокомментировал Дудеев, — А там все как было, так и осталось, — с досады махнул он рукой.

— Да ему сейчас не до Байконура, Саша. У него на первом плане Астана, — сказал Гайко, — Весь наш камень туда идет. А вы, куда продукцию гоните? — спросил он Демина.
— Мы исключительно в Германию. Вот только в последнее время немцы переключили нас на Волгоград. Делаем памятники для немецких солдат, погибших в Сталинграде. Пойдемте, покажу, — и он подвел нас к огромному штабелю деревянных ящиков, в которых были упакованы аккуратные небольшие памятники из коричневого Курдайского гранита.
— Вот он, мой камень. Вот он, дорогой, — обрадовался Гайко, — Смотри, Анатолий, какой красивый.
Я согласился. Камень действительно, хоть куда.
Мы вернулись в кабинет начальника колонии и еще долго говорили об особенностях каменных дел и о возможности нашего сотрудничества.
— А вы могли бы делать нам неполированные плиты из наших материалов? — спросил Демина уже в конце нашего разговора.
— Подумать можно. Только сам знаешь, половина камня пустим в пыль. Да и дороговато вам выйдет, — ответил он.
Мы обменялись координатами и расстались довольные друг другом.
— Очень понравился мне ваш друг, — сказал я Гайко, когда мы уже сели в машину, — Видели бы вы его глаза, когда он о камне говорил, — закончил под дружный смех Дудеева, Гайко и Котельникова.
— Да ты бы на себя посмотрел, Толик, — сказал Саша, — Мы со стороны вами любовались. Типичный разговор двух фанатиков. Глаза горят, будто клад обнаружили.
— Я сам в молодости был такой же. А Демин действительно молодец, — подтвердил Гайко, — Ему на пенсию пора, а он камнем увлекся.

Пообедав в какой-то столовой, тронулись в обратный путь. По дороге уговорили Гайко свернуть с трассы и сделать крюк в сто километров.
— Зачем, Анатолий? — сопротивлялся Гайко, — Там же не на что смотреть, — убеждал он. Но у развилки дорог вдруг дал команду водителю повернуть вправо, к карьеру.
Мы доехали до какого-то поселка и свернули на горную дорогу. Она круто поднималась вверх. Наконец, добрались до места, где водитель сообщил, что дальше ехать опасно.
— А мы уже приехали, — сообщил Дудеев, вглядываясь в известные ему одному приметы.
Мы вышли из машины и еще с полкилометра прошли пешком. Наконец подошли к десятку хаотично лежавших каменных блоков. Я огляделся. Солнце на горизонте освещало уходящий вдаль горный хребет, на котором мы находились. А глубоко внизу с трудом угадывался знакомый поселок, уже погрузившийся в сумрак надвигающейся ночи.
Чуть выше нас выделялся огромный бесформенный камень.
— Ну, как «булка»? — спросил Дудеев, обнаружив, куда смотрю.
— Нормальный камешек, — ответил ему.
— Около двух тысяч тонн. Вырезай строчниками блоки, вот и вся добыча. Из таких «булок», Толечка, сложена вся эта гора. И такая структура тянется вдоль всего хребта. Запасы камня просто гигантские, — пояснил Саша, — А эти блоки — остатки предыдущей «булки».
— Пора, ребята. Сейчас солнце зайдет, трудно будет спускаться, — предупредил Гайко. Мы сделали несколько снимков, и пошли к машине.
А потом дорога в триста пятьдесят километров. Вернулись за полночь. А утром мы с Котельниковым улетели в Москву.