Глава 37. Верона

— Ну, наконец, Вондрачек, — радостно приветствовал Коренков по возвращении из Киргизии, — Еле тебя дождался.
— Что случилось? — приятно удивился искренней радости своего заместителя.
— Да тут Коробкин столько поручений выдал, а я ничегошеньки не то, чтобы сделать, понять не могу. Ты же меня не учишь, Вондрачек.
— Ну-ка, ну-ка, чему я там тебя не учу? Что за поручения? Кстати, а где сам Коробкин? Подошел, а его кабинет закрыт.
— Коробкин в Италии. Принимает оборудование. А поручений оставил кучу. Давай, по порядку.
— Давай, — согласился с ним.
Коренков раскрыл блокнот и начал зачитывать пункт за пунктом. Разумеется, ничего сверхъестественного в тех поручениях не было. Странным показалось, что Коренков действительно не понимал, что надо делать.
И я решил дать мастер-класс своему первому заместителю.
Тут же связался с вице-президентом банка «Держава» и договорился о работе. Предстояло повторить операции, которые проделал, когда отправлял первый платеж за оборудование.
Мы приехали с Коренковым в банк, познакомил его с Енцем, и посадил заполнять индоссаменты очередной кипы ценных бумаг. В две руки работа пошла вдвое быстрее, и еще до конца рабочего дня мы отправили в Италию последний платеж за оборудование.
— Ну, Вондрачек, я бы без тебя ничего не сделал, — вздохнул уставший от напряженной работы Коренков.
— А я такую работу когда-то сделал один. Ладно, завтра с утра едем в Электросталь, — «обрадовал» его.

В Электростали нас радостно встретила команда «итальянцев», в полном составе. Они уже перебрались в отремонтированную комнату, где после офисной тесноты расположились, на мой взгляд, довольно вольготно.
— Какие проблемы? — спросил Коробкина старшего, назначенного, по словам Коренкова, начальником производства.
— Никаких проблем, — бодро ответил новоиспеченный начальник.
— Странно, а Сергей Львович сказал Коренкову, что у вас здесь сплошные проблемы, — удивился я.
— Не знаю, не знаю, — ответил Рында, — У нас проблем нет.
Странно. Прошли с Коренковым в цех. Особых перемен не отметил. Там убрали лишь выкорчеванные станки. Остальные не только стояли на своих местах, но и продолжали, как ни в чем не бывало, нахально работать.
У готового фундамента обнаружил скучающую бригаду пенсионеров во главе с бригадиршей. Вот у нее-то и оказался целый ворох вопросов.
— А вы обращались с ними в наш офис к Коробкину? — спросил ее.
— Обратилась как-то раз, — безнадежно махнула она рукой, — Бесполезно, Анатолий Афанасьевич. Они даже не понимают, о чем спрашиваю.
Мы тут же, прямо на фундаменте полировальной линии, разложили чертежи, и я на свой страх и риск внес все изменения, необходимые для начала работ по изготовлению самого крупного фундамента под станок для резки блоков.
— Вот это дело, — обрадовалась бригадир, — Прямо сейчас и приступим, Анатолий Афанасьевич, — сказала она и, попрощавшись, пошла ставить задачу своим работникам.
В тот же день успели заехать и на таможню. Таможенный начальник встретил меня, как старого знакомого — доброжелательно. Сообщил ему, что в течение месяца в наш адрес должно поступить оборудование из Италии. Он порекомендовал заключить договор со складом временного хранения, который размещался практически рядом со зданием таможни, но числился самостоятельной организацией.
Переговорив с начальником склада, взяли образцы документов и вернулись с Коренковым в Москву. Оформление таможенных документов поручил Серову.
Таким образом, к концу второго рабочего дня все поручения Коробкина были выполнены.
— Ну, Вондрачек, ты настоящий начальник, — сделал вывод Коренков. Я же радовался конкретной инженерной работе, с которой, уверен, в тот день справился отлично.

— Анатолий Афанасьевич, а кто вам разрешил править итальянские чертежи? — возмутился вернувшийся из Италии Коробкин, когда доложил ему о проделанной работе.
— Мне не надо спрашивать разрешения. Ни у кого. Кроме того, что я директор, я еще и дипломированный инженер, — ответил ему, экономисту по специальности.
— Инженер-инженер, — проворчал он, — Пусть итальянцы сами правят.
— Их генплан, Сергей Львович, не догма, а всего лишь одно из возможных решений. Уверен, мои предложения им понравятся, — успокоил его.
— Вот и летите на «Симек». Договаривайтесь там, как хотите, Анатолий Афанасьевич, но чертежи должны быть нормальными, чтобы больше не требовались никакие ваши исправления, — распорядился Коробкин.
Через полчаса Коробкин снова зашел ко мне:
— Анатолий Афанасьевич, раз уж вы едете в Италию, попросите Серджо, чтоб он вас повозил по предприятиям. Посмотрите, как они там работают. А заодно возьмите кого-нибудь из «итальянцев» и ткните носом. Покажите, что они, когда ездили, должны были увидеть.
Взвесив все «за» и «против», решил взять Емельянова. Тут же попросил Ганича помочь нам с визовым оформлением.
Через неделю мы были готовы к двухнедельной загранкомандировке.

И вот, наконец, свершилось! Даже не верится, но мы с Емельяновым уже на пути в Италию.
В Москве нас проводили снежные заносы и на редкость холодная погода. С интересом наблюдал, как перед самым взлетом расчищали взлетно-посадочную полосу, а наш самолет обработали антиобледенительными реагентами.
Сам полет самолетом «Аэрофлота» ничем особенным не удивил. Все как обычно: традиционные объявления, традиционный обед, традиционные блюда. Нет. Нечто необычное все же отметил: стюардессы вдруг покатали туда-сюда контейнер с товарами «дьюти фри». Типичная барахолка. Но, как ни странно, кто-то что-то даже покупал.
Наконец, случайно глянув в иллюминатор, заметил разительные перемены: под нами проплывала не снежная равнина, как два часа подряд до того, а покрытая зеленью холмистая местность, усеянная мириадами миниатюрных белых домиков. А справа вдалеке уже замаячили сизые горы. После горных красот Киргизии и Узбекистана, а в особенности после фантастического вида «семитысячника», малорослые в тех местах предгорья Альп не поразили воображение.
Но, при взгляде на них сердце все же радостно забилось в предвкушении долгожданной встречи с Италией — до посадки оставалось меньше часа полета.

И вот мы над морем. А берег все дальше и дальше. С трудом верится, что под нами Адриатика. Крутой вираж вправо, и мы двинулись в сторону Альп. Теперь они где-то невидимые впереди, а по сторонам до самого горизонта морская гладь.
Но вот раздался характерный хруст шасси, а впереди по курсу показался низкий берег. А вот и какой-то остров, к которому от берега, прямо по морю, тянется тоненькая, как ниточка, дорога. О боже! Да это же и есть Венеция!
Неужели я вижу ее наяву, а не глазами Сенкевича в его клубе кинопутешественников!
А Венеция все ближе и ближе — остров все крупнее и крупнее. И вот он уже распался на множество островков, на которых виднеются какие-то старинные строения. Но, вдруг оказывается, что мы почти сели — под нами проносится дорога через море, по которой едут вполне различимые машины и даже целый поезд. Минута и внизу явственно видны волны прибоя. Мгновенно пролетаем над проволочным забором — это уже земля. Промелькнули приводные маяки аэродрома, а вот и взлетно-посадочная полоса.
Касание, и самолет катится по ней, а я с интересом смотрю на вполне земную Италию. Все, как в любом аэропорту, но что-то все же не так. А эти зеленые деревья вдоль забора и вовсе контрастируют со снежными заносами Шереметьева.

Вышли с Емельяновым на трап, и я, наконец, впервые вдохнул воздух Италии. Можно даже не застегивать мою теплую зимнюю куртку на меху — тепло и солнечно, как весной.
— Буон джорно, — поприветствовал меня чиновник погранконтроля, — Туристо? — спросил он, взяв мой раскрытый паспорт.
— Афари, — не согласился с ним.
Он удивленно посмотрел на меня и, даже не глянув в паспорт, шлепнул необходимый штампик.
Багажа у нас не было, а потому сразу направились к выходу. Там стояли двое в форме, вооруженные пистолетами в необычной, открытой кобуре и небольшой собачкой на поводке. Оба внимательно посмотрели на нас, одна собачка осталась равнодушной.
— Экзит? — спросил, показав рукой на закрытые двери.
— Экзит, — подтвердил один из них, — Прэго, — разрешил он нам двинуться на выход из зоны таможенного контроля.
И вот мы вышли в небольшой зал, где за ленточным ограждением толпились встречающие. Сразу увидел импозантного Серджо в распахнутом пальто и Ларису в теплой шубе не по сезону. Серджо, заметив нас, тут же призывно махнул нам рукой:
— Анатолий!
Махнул ему в ответ. Подошли.
— Буон джорно, амико мио! — радостно заключил меня в свои объятия Серджо, — Буон джорно, Анатолий, — неслабо похлопал он меня.
— В Италии Серджо совсем не говорит по-русски, — пояснила Лариса, протягивая руку.
Емельянова почему-то проигнорировали оба. Лишь Серджо слегка кивнул ему, прежде чем мы двинулись к выходу из аэропорта.

Мы подошли к огромному серебристому «Мерседесу»:
— О-о-о! Серджо! Какая у тебя машина, — восхитился я.
— Нравится? — спросил он по-русски.
— А то!
— Не моя, — коротко ответил он.
— Служебная, — подключилась Лариса, — У них на фабрике у всех «Мерседесы». Сами увидите, Анатолий Афанасьевич. А своя у него «Лэнд Ровер». Огромный такой сундук. Купил, чтоб на охоту ездить, собак возить, — пояснила она.
— Каких собак? — удивился я.
— Охотничьих. У Серджо их штук пятьдесят. Вот он и возит их по очереди.
— Пятьдесят? Зачем так много? А где он их держит?
— Хобби. У него две собаки чемпионки Европы. А живут в питомнике. Серджо все оплачивает.
— Да-да, — подтвердил Серджо по-русски, — У меня большая семья. Итальянский человек много работать, — рассмеялся он.
Мы тронулись в путь. Вскоре выехали на платную дорогу. На въезде множество будочек и шлагбаумов, перекрывающих въезд. Неожиданно Серджо ринулся, набирая скорость, к одному из закрытых шлагбаумов.
— Серджо! — едва успел вскрикнуть от неожиданности. Но шлагбаум взметнулся перед капотом его машины, а Серджо весело рассмеялся:
— Нормально, Анатолий. Аутоматико.
— А если бы не открылся? — спросил Ларису, — Он всегда так ездит?
— Всегда, Анатолий Афанасьевич. Еле привыкла. А сейчас даже на дорогу не смотрю. Серджо водит хорошо. Здесь говорят, такой с рулем родился.

Мы выскочили на многополосное шоссе, и машина словно застыла в левом ряду. На спидометре сто восемьдесят, а на прямой, как стрела, дороге нас даже не шелохнет. Чудесная трасса.
А справа и слева возникали и пропадали удивительные пейзажи незнакомой страны, и я вертел головой, пытаясь поймать мгновения, чтобы запечатлеть их в памяти, как на кинопленке.
Ненадолго умолкший, было, Серджо вдруг что-то сказал по-итальянски.
— Он сказал, что очень рад видеть вас в Италии, — перевела Лариса, — Уже не верил, что вы когда-нибудь к нам прилетите.
— Скажи ему, что я и сам в это не верил. Даже думал, что просто нет никакой Италии, выдумали ее писатели и художники, поэтому меня туда и не пускают, — пошутил я.
— Это переводить не буду, Анатолий Афанасьевич. Серджо такую шутку не поймет, — запротестовала Лариса.
— Ну и ладно, не переводи, — согласился с ней.
А мы уже съехали со скоростной трассы и начали выписывать крутые виражи по нешироким улицам небольших городков, которые сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой.
— Кастэльфранко Венето, — прочел вслух промелькнувший дорожный знак с знакомым названием населенного пункта.
— Приехали, Анатолий Афанасьевич, — подтвердила Лариса.
Мы еще минут пять покружились по уютному городку, и неожиданно выехали прямо к хорошо сохранившейся старинной цитадели.
— Алла торэ, — подал голос проснувшийся Емельянов, — Знакомые все лица.
— Алла торэ, — подтвердила Лариса.
И мы совершили круг почета вокруг крепости с тем, чтобы подъехать к гостинице «У башни». Именно так переводилось название гостиницы «Алла Торэ», действительно встроенной прямо в крепостную стену у главной башни замка.
По каменному мостику мы переехали через крепостной ров, заполненный водой, и остановились на маленькой стоянке у входа в гостиницу.

— Лариса, попросите, чтоб нас с Анатолием Афанасьевичем поселили в один номер, — с ненужной инициативой выступил Емельянов.
— Да вы что, Николай Михайлович, — улыбнулась Лариса, — Вас здесь неправильно поймут. Вам обоим заказаны одноместные номера, — пояснила она.
— А я подумал, мало ли к кому подселят. Как с ними потом общаться, не представляю, — попытался оправдаться Николай.
— Здесь вас никто ни к кому не подселит. Это вам не наши гостиницы, — рассмеялась Лариса.
Мы оставили вещи в номерах и отправились на «Симек».
И вот, наконец, моя давнишняя мечта сбылась — мы подъехали к офису фирмы.
На стоянке десятка три машин, и все, как одна, исключительно «Мерседесы». Вошли в двухэтажное здание, и поднялись в кабинет Серджо. Поразили великолепные полы, отделанные гранитом вишневого цвета. Полированные плиты пола подогнаны так, что швов, как ни приглядывался, не заметил. А полировка! Экстра класс!
— Все сделано на станках «Симека», — подтвердила Лариса, когда увидела, чем заинтересовался.
— Звэтлана, — протянул телефонную трубку Серджо. Оказалось, пока разглядывал полы, Серджо успел связаться с Москвой.
Сообщил дочери, как долетели, и что мы уже на «Симеке». Пообещал позвонить вечером из гостиницы.

Сделав пару звонков, Серджо пригласил пройтись по заводу. По чистоте и порядку, сборочные цеха «Симека» напоминали помещения монтажно-испытательного корпуса, где собирали ступени ракет-носителей. Только вместо ракетных ступеней на стапелях монтировали уникальные станки для обработки камня.
— Нравится? — спросил довольный произведенным эффектом Серджо.
— Нравится, — с восторгом ответил ему.
— Вам приятно показывать, Анатолий Афанасьевич, — сказала Лариса, — А этим, — махнула она рукой, — Их больше рестораны интересовали.
— Ристорантэ ехать чичас, — подключился Серджо, услышав знакомое слово.
Мы с Ларисой рассмеялись. Она сказала ему что-то. Он тоже рассмеялся и обнял:
— Идем, Анатолий, покажу. Этот пусть здесь, — махнул он рукой на стоявшего со скучающим видом Емельянова.
Мы втроем подошли к двери с кодовым замком. Серджо набрал код, и мы вошли в небольшой цех.
— Это секретный цех «Симека». Вы и я здесь первые иностранцы, которым президент разрешил войти, — перевела Лариса, — А вот и сам президент, господин Стангерлин, — показала она на человека в рабочем комбинезоне, чем-то занятого внутри огромного станка.
Серджо пригласил какого-то инженера, и тот минут за десять показал все новейшие разработки «Симека», которые отлаживали в этом цеху, скрывая даже от своих работников. Меня тоже попросили не рассказывать никому о том, что увидел.

Сразу после экскурсии по заводу отправились в ресторан. По всему было видно, что Серджо завсегдатай заведения. Его там знали, и он знал всех.
Все, кроме меня, углубились в изучение меню. Я же отложил меню в сторону — названия блюд были незнакомы.
— Выбрали что-нибудь, Анатолий Афанасьевич? — пришла на помощь Лариса.
— Для меня это темный лес, — ответил ей, и она порекомендовала нечто такое, что вызвало мороз по коже по одному лишь описанию экзотических блюд, — Нет, Лариса. Я к таким подвигам не готов. Мне что-нибудь попроще, котлетку с гарниром, например, — рассмешил ее своим выбором.
А Серджо священнодействовал, исполняя самый ответственный ресторанный ритуал — выбор вина. Ему принесли на пробу пять бутылок, и он занялся изучением этикеток. Сразу же отставив три из них, две бутылки попросил открыть. Из каждой ему налили по глотку. Продегустировав, Серджо забраковал обе. Все вино тут же унесли.
— В чем проблема? — спросил Ларису.
— О-о-о! Серджо гурман. Ему угодить трудно. Недавно здесь все перепробовал. Подошел сам хозяин, и они вдвоем на полчаса ушли в подвал. Там Серджо ухитрился отыскать бутылку коллекционного вина, которую тот припрятал для себя и забыл о ней.
— Ну, и?
— Пришлось отдать ее Серджо. Клиент есть клиент.
Принесли еще три бутылки. Отпив из каждой, Серджо, наконец, сделал выбор. Глянув на этикетку, чуть не упал со стула — «Каберне»! Стоило так стараться, чтобы выбрать эту гадость. Хорошо, не «Солнцедар», которым, как шутили в дни моей молодости, лишь заборы красить.
Взглянув на меня, Лариса все поняла:
— Это не то, что вы думаете, Анатолий Афанасьевич, — улыбнулась она, — Это у нас «Каберне» заурядный суррогат, а здесь это вино настоящее.
Что ж, я оказался не прав. То было действительно великолепное вино. Ничего подобного до той поры не пробовал. Так что Серджо сделал чудесный выбор.

Утром встал очень рано — часов в пять по местному времени. Вышел на уютный балкончик и на соседнем неожиданно обнаружил Емельянова, раскуривающего очередную папиросу. Мы рассмеялись.
А минут через десять уже шли прогулочным шагом вдоль крепостной стены. Какая красота! Между стеной и рвом — вековые деревья. Стволы самых могучих из них не удалось обхватить даже вдвоем. Небольшой парк с уютными лавочками и старинными фонтанчиками с питьевой водой, действующими до сих пор. А в водоеме крепостного рва резвились стайки уток и белых лебедей.
Обошли весь замок по периметру дважды, после чего вошли внутрь через центральный вход. Оказалось, это отнюдь не музей — в замке кипела жизнь. Весь центр уже заставлен автомобилями. Подъехавшие в них люди в основном направлялись в большой храм на утреннюю мессу.
В центре своеобразного минигородка масса красиво украшенных витрин с товарами повседневного спроса. И свернув с центральной улочки, убедились, что в старинных домах замка до сих пор живут люди. А в одном из его уютных уголков обнаружили действующее учебное заведение — консерваторию. Словом, древний городок жив.
Успели обследовать и улицы, тянущиеся вдоль крепостного рва с внешней стороны. Все старинные дома и усадьбы, многие из которых построены более пятисот лет назад, служат своим хозяевам до сих пор. В некоторых расположились гостиницы, банки и богатые магазины с роскошными витринами, в других — кафе и рестораны, но большинство домов жилые.
В гостиницу вернулись по неширокой дорожке, мощеной каменной плиткой, с тянущейся вдоль нее мраморной балюстрадой — своеобразным ограждением крепостного рва с водой. На тумбах балюстрады — мраморные фигурки в две трети человеческого роста: рыцари в латах, дамы и кавалеры в пышных нарядах. Сколько же лет тем фигуркам, лица и детали одежды которых так стерты временем? Некоторые «истлели» настолько, что едва держатся на своих постаментах. Какое раздолье нашим вандалам! Уверен, у нас те скульптурки уже давно покоились бы во рву.

В гостинице Емельянов уверенно повел меня куда-то влево от лифта:
— Время завтрака, — пояснил он, — Здесь «шведский стол». Бери, что хочешь и сколько хочешь. Сережа порезвился здесь вволю, даже с собой в сумку набирал.
Взял две булочки, два банана и две груши — из расчета на двоих.
— Кафэ, капучино, ти-и-и? — подошла ко мне официантка, мельком взглянув на номера лежавших на столике ключей от наших «камер» (комнат).
— Дуэ капучини, пэр фаворэ, — заказал на двоих.
Подошел Емельянов с большим блюдом, доверху заполненным бутербродами.
— А я тебе уже взял, — показал ему на свою «добычу».
— Что ты, Афанасич, ешь сам. Мне это на один зуб, — отказался он, набросившись на гору своих бутербродов.
Так стихийно сформировался мой традиционный гостиничный завтрак — все в двух экземплярах.
Ровно в девять подъехали Серджо с Ларисой. Оказалось, прямо из гостиницы мы едем в Верону, и Емельянов останется там на все две недели нашего пребывания в Италии, а я на два-три дня еще вернусь сюда сегодня.
Николай быстро собрал вещи, и мы отправились в Верону.

И вот уже стремительно несемся по дороге местного значения. На спидометре сто шестьдесят. Впереди знак — не более шестидесяти.
— Серджо, — успел показать ему промелькнувший знак.
— А-а-а, — отмахнулся он, как от назойливой мухи.
— А карабинеры? — намекнул ему.
— Серджо не гангстер. Нэ надо карабинэри, — заявил он. Показал ему на спидометр, — А-а-а, — снова отмахнулся он, — Откуда знать, как бистро еду?
— Радар.
— О-о-о! Анатолий! Италья нет радар, — весело рассмеялся наш Лучано, — Давно запретить. Нэльзя радар. Люди болеть.
— А как же определить, что быстро едешь? — удивился я.
— Когда бум! Аварья. Все считать будет. Ехал бистро, сразу галэри. А Серджо нэ мафья. Серджо ехал нормально. Как надо Серджо, — рассуждал он, не снижая скорости.
Наконец, выскочили на платную автостраду. Здесь уже все наоборот — нельзя ехать медленно. Мешаешь движению.
И снова я как губка впитывал дорожные впечатления. Появились виноградники и огромные сады плодовых деревьев. Увы, уже без листвы. Вскоре стали попадаться такие же безлистые деревья, увешанные крупными оранжевыми плодами.
— Каки, — сказал Серджо, увидев, что я обернулся в сторону целой плантации таких деревьев.
— Не подумайте, что это нехорошее слово, Анатолий Афанасьевич, — мгновенно подключилась Лариса, — По-итальянски так называют хурму, — пояснила она.

А справа все ближе и ближе подступали горы. Вскоре горы вообще, казалось, перекрыли нам путь, а мы, не снижая скорости, мчались и мчались прямиком на одну из них. И вот уже нырнули в ее недра через ярко освещенный тоннель. Едва выскочили, через минуту въехали в другой, еще более протяженный.
А по сторонам кипела жизнь. На холмах виднелись силуэты старинных замков. Виноградники и сады сменяли фабрики, органично вписанные в местный пейзаж.
— Аристон, — прочел название одной из них.
— О-о-о, это крупная фабрика, производит холодильники, — прокомментировала Лариса.
— Монтэккио, — чуть позже прочел очень уж знакомое название населенного пункта, вблизи которого увидел на холме довольно крупную старинную крепость с башнями и зубчатыми стенами.
«Монтекки и Капулетти», — вдруг осенило меня, — «И Верона рядом. Все правильно. Где-то здесь жили, любили и трагически погибли Ромео и Джульетта».
Неожиданно пошел снег. Солидно, крупными хлопьями. Он основательно ложился на землю, но таял на трассе, образуя снежную кашу.
— Ай-я-яй, — расстроился Серджо, — Снег не умею ездить, — удивил он.
— Я поеду. Я умею, — успокоил его.
Движение резко замедлилось. Все машины теперь двигались не скорее пятидесяти километров в час. Но мы уже съехали на местную дорогу к Вероне, где быстрее и не разрешалось.

Вскоре потянулась крупная промзона. Фабрики примыкали друг к другу. Огромные цеха, а рядом гигантские склады каменных блоков. Сколько же их здесь! Целый район камнеобработки. Куда там Московскому камнеобрабатывающему заводу. Здесь, похоже, таких как он не меньше сотни.
— Стоун процессинг плантс дзона, — подтвердил Серджо мою догадку, почему-то на смеси английского с итальянским.
Мы въехали на территорию одного из рядовых предприятий зоны. В его единственном цеху два дисковых станка пилили гранитные блоки.
Пока Серджо куда-то ушел, минут пять посмотрел на работу станка. Права была жена Коробкина — впечатляет. Ничего подобного еще не видел.
Подошел Серджо с человеком в спецодежде. Это и был начальник смены Карло, у которого нам предстояло пройти практику. К счастью, Карло говорил по-английски. Едва познакомились, Серджо тут же заторопился ехать дальше.
Проехав километра два, остановились у гостиницы «Наполеонэ». Сюда и поселили Емельянова. Наспех пообедали в ресторане гостиницы и распрощались. На всякий случай оставил Николаю свой разговорник — в этой гостинице, как оказалось, английского не знали.
Серджо спешил засветло проехать снежные заносы, но снег сменился дождем, трасса по-прежнему оставалась чистой, и мы довольно быстро вернулись в Кастэльфранко.

Не доезжая гостиницы, свернули в какой-то дворик и нырнули в подземный гараж. Серджо снова заставил напрячься, когда ринулся в закрытые ворота, скользнувшие вверх перед самым капотом машины. Похоже, игра с автоматическими препятствиями его развлекала — успеют, не успеют. Пока успевали.
Оставив машину в боксе, лифтом поднялись на второй этаж, где жили Серджо и Лариса. Пока Лариса показывала квартиру и семейные фотографии, Серджо занялся оформлением налоговой декларации.
Это занятие расстроило его настолько, что уже через полчаса он с досадой отбросил свои бумажки в сторону и присоединился к нам. И вскоре продемонстрировал мне всю собачью стаю, особо выделяя своих любимцев — чемпионов породы. Хобби есть хобби.
Но вот Серджо взглянул на часы, и мы стали собираться. На этот раз впервые двинулись пешком, и минут через пятнадцать оказались у гостиницы. Пошли не в гостиницу, а в ресторан у башни.
Попав, наконец, в свой номер, позвонил домой. Там меня ждали неприятные новости, которые сообщила дочь:
— Сергей Львович приказал переоформить все наши акции на Ольгу Викторовну. Народ спрашивает, что делать?
— А что вы можете сделать? Акции вам выданы бесплатно, как поощрение. Сейчас конец года. Их могут перераспределить по-иному. Плохо, что Коробкин все решает один, без меня, Васильева и Чендерелли.
— Мы не стали спорить. Завтра идем к нотариусу. Один Гарбузов отказался сдавать свои акции.
— Как отказался?
— Да так. Сказал, не отдам, и все. Коробкин пригрозил увольнением. Пусть, говорит, увольняет, а я свои акции не отдам.
— Ну, это он напрасно. Акции легко обесценить. Ничего он этим не добьется, только работу потеряет.
— Гарбузов хочет тебя дождаться, посоветоваться, — сообщила дочь.

Что ж, действия Коробкина понятны и предсказуемы. Отправил меня в Италию и тут же принялся за «дело». Коренков возражать не будет. Подпишет все, что тот прикажет.
Интересно, что он придумает после этого? Кто его следующая жертва — Васильев или я? Ведь наверняка захочет сформировать контрольный пакет акций, чтобы задавить всех. Размышляя, не заметил, как уснул.
По привычке проснулся рано. Хотел, было, пройтись вокруг крепости, но, выглянув в окошко, убедился, что идет обложной дождь, который начался еще в полночь. Впервые включил телевизор и начал смотреть все подряд, пытаясь понять, о чем говорит диктор.
— Дуэ капучини? — с улыбкой спросила «знакомая» официантка.
— Си, пэр фаворэ, — ответил ей, поставив на столик свой завтрак: две булочки, два банана и две груши.
Ровно в девять заехали Лариса с Серджо. А дождь все сыпал и сыпал.
Высадив нас с Ларисой у офиса, Серджо подъехал к торцовой стене цеха.
— Что он задумал? — спросил у Ларисы.
— Заправиться хочет, — ответила она.
— У стены? — удивился я.
— Там бесплатная заправка для сотрудников «Симека».
— Интересно. Пойду, гляну, — сказал ей и пошел к машине.
А Серджо уже открыл какой-то лючок в стене и вытащил оттуда рукав с заправочным пистолетом. Больше под лючком ничего не оказалось.
— Серджо, как узнаешь, когда бак полный? — спросил его из чистого любопытства. Он понял вопрос и рассмеялся:
— Видим.
Действительно, «видим» — остановился, когда из бака выплеснуло. Хорошо, немного.

Вошли с Серджо в офис и лоб в лоб столкнулись с президентом «Симека». Серджо тут же представил меня. Синьор Стангерлин что-то спросил, обращаясь ко мне.
— Как дела в Москве? — бодро «перевел» Серджо, хотя, мне показалось, вопрос был вовсе не об этом.
— Ва бене, — ответил ему и добавил по-русски, — Москва строится. Отделочного камня требуется много. Думаю, синьор Стангерлин, ваше оборудование будет очень кстати.
Серджо затарахтел по-итальянски. К удивлению, понял, что я, оказывается, «рассказал» президенту о погоде в Москве. Догадка подтвердилась, когда Серджо перевел его второй вопрос:
— Зколько градус холодно?
— Утром было двадцать три, — ответил ему.
Тридцать градусов, перевел Серджо, и еще что-то добавил от себя. Похоже, Серджо лишь изображал знание русского языка, забыв от волнения даже то, что знал. Решил подыграть.
Я о чем-то спрашивал президента, Серджо это что-то якобы «переводил», а затем, выслушав ответ президента, нес что-то несусветное в виде произвольного набора русских слов. Я кивал, делая вид, что понял. А на лестнице умирала от беззвучного смеха Лариса.
«Пообщавшись» минут десять с президентом, разошлись, довольные друг другом.
— Маладэц, — хлопнул по плечу Серджо, — Зпасибо, Анатолий, — протянул он руку в знак благодарности.
Подошла, вытирая слезы, Лариса:
— Вы хоть поняли, о чем говорили с президентом, Анатолий Афанасьевич?
Я лишь махнул рукой, и мы рассмеялись втроем. И мы еще долго смеялись в кабинете, когда Лариса воспроизвела мой разговор с президентом в переводе Серджо.

Но, предстояла работа, ради которой я, собственно, прилетел в Италию и ради которой не остался с Емельяновым в Вероне.
Уже в первый день, едва сказал Серджо, что требуется очередная корректировка генплана, его реакция была бурной:
— Анатолий! Твой два Сергей делать-делать, ничего не зделать. Пачиму? Так нельзя работать! Что мне сказать президент?
Я и сам не знал, что сказать президенту по этому поводу, а потому не стал ничего доказывать Серджо. В конце концов, вопросы проектирования решает не он.
За два дня мой друг, похоже, смирился с неизбежным и уже спокойно воспринял повторно высказанное пожелание встретиться, наконец, с проектантами.
— Идем, Анатолий. Видим Фьорелло Ченчи, диретторэ дженэрале, — тут же пригласил Серджо.
Мы втроем прошли в кабинет генерального директора «Симека», располагавшийся на том же этаже.
С директором говорили не более сорока минут, из них о деле — всего минут пять.
Едва познакомились, синьор Ченчи сообщил, что собирается посетить Москву, и ему интересно было бы узнать, когда это предпочтительнее сделать, где лучше остановиться и что можно посмотреть в Москве за три дня пребывания в столице. Мне показалось, он уже все наметил и лишь хотел проверить информацию, которую, скорее всего, получил от Серджо — главного специалиста по России.
Я не ошибся — стоило мне заговорить, Серджо тут же засуетился, пытаясь подсказать Ларисе, как «правильно» перевести мои ответы. Разумеется, Лариса не могла одновременно слушать меня и Серджо, тем более, мы говорили на разных языках и вовсе не об одном и том же. Кончилось тем, что мои ответы бодро «перевел» сам Серджо. Дальнейший разговор с Ченчи пошел, как и со Стангерлином — «переводчик» отвечал за меня сам и, разумеется, как считал нужным.
Минут через десять то ли Серджо выдохся, то ли ему показалось, что внимательно слушающий меня и его Фьорелло может догадаться о подлоге перевода, но явно не без его подсказки мой собеседник вдруг сменил тему. Генерального директора «Симека» заинтересовали перспективы космической отрасли. Оказалось, он много лет следил за соревнованием СССР и США, болея отнюдь не за американцев. И с удовольствием поговорил бы со специалистом в этой области, каким меня представил Серджо.
За перевод взялась Лариса, и у нас получился довольно интересный разговор. Кончилось тем, что синьор Ченчи с глубоким уважением пожал мне руку и поблагодарил за содержательную беседу. Затем вызвал технического директора и поручил ему срочно переделать наш проект.

Едва Роберто Стокко привел нас в свой кабинет, на мою голову был немедленно обрушен поток справедливых упреков. Благо, я ни слова не понял из темпераментной речи возмущенного до глубины души итальянца, а перевод Ларисы был, очевидно, настолько далек от оригинала, что в ответ даже захотелось поблагодарить Роберто за его долготерпение.
Наконец ураган отшумел, и пошла деловая беседа. Роберто быстро понял наши ошибки, их причины и мою к ним непричастность. Он вызвал инженера, и выдал задание срочно откорректировать документы. Образовавшаяся в делах пауза тут же заполнилась разговорами о делах космических. И здесь Роберто оказался не менее любознательным, чем его начальник Фьорелло Ченчи.
Через полчаса принесли первые наброски нового генплана, которые я сразу забраковал. Взамен предложил свой вариант размещения оборудования, не сказав, правда, что мы уже приступили к работе именно по этому плану. Вариант понравился, инженер ушел работать, а мы с Роберто вновь обратились к космосу.
Очередная получасовая работа снова была забракована. Кончилось тем, что меня допустили в машинный зал, где проектировали оборудование и где из этих «кирпичиков» компоновали уникальные заводы.
Я сел за гигантский монитор, и уже минут через десять мы распечатали вариант генплана, который после моей подписи с удовлетворением подписали Роберто и Фьорелло.
— Все, Анатолий. Завтра весь комплект документов будет отправлен в Москву, — пообещал Роберто, и мы расстались, довольные друг другом, а главное грамотно и оперативно проделанной работой.

Утром следующего дня мне показали целую коробку готовых к отправке документов. Роберто выполнил все, как обещал.
Перед отъездом в Верону зашли к директору по экспорту оборудования. Куда-то позвонив, тот сообщил, что наше оборудование уже в Триесте, и через неделю будет на российско-украинской границе. Ознакомившись с требованиями нашей таможни к сопроводительной документации, директор рассмеялся и сказал, что ничего переделывать не будет:
— Во всем мире так, а у вас по-другому? Этого не может быть, — заявил он, но образцы документов все же оставил.
И снова уже знакомая дорога. Часа через два мы уже подъехали к гостинице «Наполеонэ». Пока Лариса устраивала меня, Серджо привез радостно улыбавшегося, одичавшего за несколько суток одиночества, Емельянова:
— Ну, Афанасич, наконец. Я думал, с ума сойду. Поговорить не с кем. Никто по-английски не понимает.
— Коля, я же тебе разговорник оставил.
— Они меня и по разговорнику не понимают, — удивил выпускник английской спецшколы.
Нас покормили, и Лариса с Серджо уехали, а мы с Емельяновым отправились на завод.
Заморосил холодный декабрьский дождь. Мы пошли прямо по шоссе, вдоль которого были лишь заполненные водой кюветы, а сразу за ними — заборы фабрик и частных домовладений. Все бы ничего, но по узенькому шоссе непрерывным потоком шли и шли тяжелые грузовики с камнем. Туда и обратно, туда и обратно, обдавая нас с ног до головы холодным душем из-под колес.
— Как ты здесь ходишь? — спросил Николая уже через пять минуть перебежек по опасной дороге.
— Привыкай, Афанасич. Дорога жизни. Я ее так теперь называю. Вдвоем хоть не страшно, — рассмеялся он.

А в цеху кипела работа. Носился Карло, разгружая машины с блоками и отпуская готовую продукцию. Суетились оба его помощника. Сами по себе работали станки.
— Ну, и чему ты здесь научился? — спросил Емельянова.
— А чему здесь можно научиться? — удивил ответ инженера.
Еще несколько конкретных вопросов, и я понял, что за эти дни он действительно не научился ничему. Лишь угостил ребят привезенной из России водкой.
И я начал с азов. Понаблюдав за разгрузкой блоков, с разрешения Карло, попытался освоить эту операцию. Уже к вечеру легко управлялся с двадцатипятитонными блоками, укладывая их, как хотел. Пригласив Карло, сдал ему своеобразный экзамен, самостоятельно разгрузив пару машин.
И снова трехкилометровая дорога жизни. В темноте она показалась еще более опасной из-за ослепляющих фар встречных машин. А в номере меня ждали холодные батареи отопления.
— Ерунда, Афанасич. Они регулируемые. Вот уборщицы и отключают их прямо с утра. Экономят тепло, — успокоил Емельянов.
Включив батареи, отправились в ресторан. Но, даже через час номер больше напоминал погреб, чем жилую комнату. Он согрелся лишь под утро. А еще всю ночь в номере непривычно звенели стекла, как при легком землетрясении — это трейлеры везли и везли мимо гостиницы тяжеленные каменные блоки.
Гигантская зона камнеобработки работала круглосуточно.

Всю неделю Верону непрерывно поливали дожди. Однажды мы все же сделали попытку прогуляться в сторону городского центра, но стоило сесть в автобус, тот внезапно сломался. Как нарочно, усилился дождь. Зонтиков у нас не было, и, помокнув с полчаса в безнадежном ожидании следующего автобуса, вернулись в гостиницу.
За неделю с помощью Карло освоил все операции резки камня алмазными дисками, вплоть до настройки роботизированных агрегатов станков. Кое-чему удалось научить и Емельянова.
Оценил и производительность станков. Все характеристики оказалась достаточно близки к рекламируемым фирмой.
Вместе с Емельяновым сделали эскизы вспомогательного оборудования, которое придется изготовить самостоятельно. Понравилась и оригинальная упаковка готовой продукции. Ее тоже зарисовали. Я был полностью удовлетворен командировкой. Лишь достопримечательности Вероны так и остались где-то в стороне.
За день до нашего отъезда с утра чуть задержались, а когда попали в цех, были поражены непривычной тишиной. Станки не работали, а вся бригада струями воды сгоняла липкую грязь со станков и пола в водоотводные каналы.
— К празднику готовитесь? — спросил Емельянов бригадира.
— Праздник не скоро, Никола. Обычная профилактика, — ответил Карло.
И вскоре мы вместе с бригадой занялись смазкой оборудования. Ближе к обеду в станки установили очередные блоки, и уже через полчаса цех приобрел привычный будничный вид. Следов генеральной уборки, как не бывало.

Утром собрали вещи и отправились на завод в приподнятом настроении — ближе к обеду за нами должны были приехать. Намного раньше ожидаемого срока в цех стремительно вошел Серджо, пожал руку Карло и, призывно махнув нам рукой, быстро вышел. Мы попрощались с бригадой, поздравили их с наступающими праздниками и покинули гостеприимный завод, в котором за неделю работы познали немало.
Едва сели в машину, Серджо рванул так, что нас прижало к сидениям. Через минуту мы уже были у гостиницы. А минут через десять уже мчались в сторону Кастэльфранко. За все время Серджо так и не проронил ни слова. Молчала и Лариса.
Решив, что это семейный конфликт, лезть с разговорами не стал. Емельянов вскоре задремал, а я молча прощался с уже знакомыми придорожными достопримечательностями: с замком Монтэккио, с фабрикой Аристон и с предгорьями Альп, покрытых виноградниками и плантациями крупных оранжевых «как», все еще украшавших голые ветви деревьев.
Что ж, прощай, холодная Верона с твоим внезапным снегом и неделей непрерывного дождя, скрывшего от нас все твои тайны.