Сергей Дроздов - Абхазская командировка, 1992год
Все события - подлинные,
ФИО героев изменены.
«Уезжаю на войну, в горную Абхазию…»
Жарким августовским вечером 1992 года я задержался на службе, в рабочем кабинете, готовя какую-то срочную «бумагу». Не мной замечено, что инициатива в армии наказуема, а оставаться по вечерам, без крайней необходимости – «контрпродуктивно».
Так и вышло. В кабинет заглянул дежурный по управлению: «О! Сергей, тебя и ищу! Срочно зайди к полковнику Испакову!» Удивляясь, зачем я мог понадобиться ВРИО начальника штаба нашей Службы специального контроля МО РФ (сегодня уже можно открыто назвать это структурное подразделение нашего Главка, т.к. к этому времени только, пожалуй, африканцы не побывали на наших объектах в составе делегаций « новоиспеченных союзников») я проследовал в его кабинет.
Николай Иванович, увидев меня, почему-то обрадовался, тепло поприветствовал и пригласил присесть.
– Сергей, ты знаешь, что в Абхазии началась война между грузинами и абхазами?! - спросил он. Я это знал, разумеется.
Сейчас, много лет спустя, когда таких войн на территории СССР прошло больше десятка, особых эмоций упоминание о них не вызывает. Тогда – это было нечто невообразимое: ВОЙНА!!! Бывшие советские люди, недавние граждане единой страны, убивают друг друга!
Правда, наше «независимое» и демократичнейшее телевидение говорило про это совсем мало и как-то невнятно. Понять, кто там прав, а кто виноват было просто невозможно.
- Прямо на линии фронта оказалась наша 24 лаборатория в Эшерах , - продолжил ВРИО начальника штаба.
(Про эту лабораторию, потом, довольно много писали в СМИ и даже показывали по телевидению её избитые снарядами строения. Журналисты называли её «сейсмической лабораторий» МО. Такое наименование сохраним и в этом рассказе.)
Я это тоже знал. Мы регулярно общались по телефону с заместителем командира этой части Игорем Натурщиковым. Даже по аппарату ЗАС были слышны спорадические пулемётные очереди и разрывы снарядов, звучавшие там.
- Пашей Грачёвым принято решение об эвакуации лаборатории, техники, оружия, семей офицеров и прапорщиков, их имущества и всего личного состава нашей части. Мы создаём опергруппу для эвакуации части. Хочу включить тебя в её состав. Полетишь туда?!
- Раз надо – полечу, конечно! - ответил я. У меня и в мыслях не было искать какие-то поводы для отказа.
(Уже после своего возвращения я узнал, что некоторые наши офицеры категорически отказывались тогда, в кабинете Испакова, от командировки «на войну». «Погоны сниму, но не поеду!» - заявили «отказники».)
В тот момент я этого, разумеется, не знал, и меня удивила неожиданно радостная реакция Испакова: «Ну и молодец!!! Вылет завтра в 8.00 из Чкаловского, борт уже заказан». В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что для того, чтобы мне успеть к самолёту, в Люберцы (где я со своей семьёй снимал комнату) в 5.00 пришлют машину. (Такая любезность случилась в первый и последний раз за все годы службы в этой части).
Опергруппа была небольшая, 3 офицера. Планировалось, что мы военным «бортом» долетим до аэродрома Бомборы (расположенного около абхазского городка Гудаута), а оттуда автомобилем доберёмся до части. Как проводить эвакуацию Испаков представлял смутно. «Приедете – на месте разберётесь. Может, вертолётами вывозить будем, может машинами, или вообще эта заваруха там закончится и «отбой» эвакуации дадут», - так обрисовал он свое «видение» ситуации.
Меня немного смутило упоминание о вертолётах, но с другой стороны, раз решение об эвакуации принял всемогущий тогда «лучший министр обороны» - чем черт не шутит, может и вертолёты для эвакуации пришлют!
Исхаков заверил, что вся командировка продлится дня 3-4, максимум неделю.
О том, как мало мы понимали реальную ситуацию в той Абхазии, говорит то, что форму одежды на войну нам определили не «полевую», а «повседневную».
Дома я написал письмо жене (которая, вместе с дочкой, отдыхала у своей мамы в Новгородской области) и собрал свои немудрёные командировочные «манатки».
Следующим утром мы были на аэродроме Чкаловский. Нас включили в полётный лист АН-72, летевшего с комиссией Генерального штаба в Тбилиси. Там тогда дислоцировался штаб Закавказского военного округа. Нас было решено высадить по пути, в Гудауте. Это был единственный аэропорт в Абхазии, который там контролировали российские войска.
Долетели нормально. Правда, перед приземлением в салон самолёта вышел командир экипажа: «Товарищи генералы и офицеры! Ввиду того, что посадку будем производить в зоне боевых действий, где возможно применение по самолёту средств ПВО, я проведу противозенитный манёвр. Прошу всех сесть и пристегнуть ремни!».
Манёвр был настолько энергичным, что некоторое время мне казалось, что мы просто падаем прямо в Чёрное море, которое стремительно приближалось к нам. Однако у самой воды, двигатели взревели, самолёт выровнялся, и мы сели на взлетно-посадочную полосу аэродрома «Бомборы».
Там вышли только мы втроём, наша опергруппа. Остальные наши попутчики – взлетели и продолжили полёт на Тбилиси.
Нас встречал незнакомый мужчина в «афганке» без знаков различия:
- «Михаил Михайлович Михайлов. Военная разведка. Меня попросили вас встретить и сопроводить в вашу часть. Я её курирую, на время боевых действий. Добро пожаловать на войну!». Фамилия и имя - отчество у него были явно вымышленные, а вот отсутствие знаков различия – удивило. Это было непривычным тогда явлением.
«Вам бы тоже надо сменить повседневную форму на полевую. Слишком вы заметны на войне в таком ярком виде. Привлечёте внимание снайпера. А их тут полно. Подстрелить московских полковников для них – высший шик! Ну да ладно, до части я вас довезу – там вас переоденут», - продолжил он вводный инструктаж. «Пойдём, представлю вас старшему группировки».
Старшим тогда был генерал Сибудкин. Маленького роста десантник, не слишком приветливо пообщался с нами: «Растерялся ваш командир части, занервничал. Подумаешь, обстреливают территорию. Я направил к нему в помощь усиленную роту десантников. Держите со мной связь. Если грузины будут слишком сильно вас обстреливать – докладывайте, подниму авиацию, пуганём их».
На этом короткая беседа с ним завершилась, и мы поехали в часть, куда благополучно прибыли, преодолев штук 15 различных блок-постов. На них сидели бандитского вида абреки, вооружённые кто во что горазд. От пулемётов и гранатомётов, до охотничьих ружей и кинжалов. Некоторые «ополченцы» – выпивали по ходу дела, прямо при нас.
Михал Михалыч, хотя и знал всех старших этих блок-постов по именам, свой пистолет спрятал от греха подальше. «Дикий народ!» - посмеиваясь сказал он. «Привяжутся: подари, да давай обменяемся – не отвяжешься. До конфликта может дойти. Они же не понимают, что такое табельное оружие».
Ясно было, что война тут особая – с кавказской спецификой.
Тем временем, разведчик постепенно ввёл нас в курс дела. Острая фаза войны длилась уже 5 дней. По его словам, началась она с ввода войск Шеварднадзе в Абхазию и последовавшей за этим взаимной резни. В первую очередь обе стороны разгромили все коммерческие палатки представителей «враждебных» наций. Однако абхазы громили и убивали в основном грузин, а грузины, на захваченной территории – всех не грузин. Исключения бывали, конечно, но общее правило действовало. У самого Михал Михалыча до войны была трёхкомнатная квартира в Сухуми.
-«Всю квартиру разграбили и сожгли грузины, когда захватили Сухуми», - хмуро сказал он. «Ничего не осталось, гол, как сокол. Хорошо, хоть жену с детьми весной к её матери успел отправить».
К моменту нашего прилёта, грузины захватили значительную часть Абхазии: от своей границы до реки Гумиста (на правом берегу которой и дислоцировалась наша сейсмическая лаборатория). Она оказалась прямо на линии фронта. В окна квартир домов офицеров и прапорщиков легко залетали шальные автоматные пули. В таких условиях там жили жёны и дети. Спали на полу, стараясь «не маячить» в окнах. Обстановка среди членов семей была нервная, конечно.
Ещё один грузинский анклав оказался севернее Гудауты. В начале войны, внезапным, для абхазов, десантом с моря, при поддержке местных жителей – грузин, была захвачена Гагра и прилегающая к ней местность. Абхазы, на чьей территории находилась наша часть, контролировали всего 2 куска своей республики: от реки Гумисты до Гагры (включая и свою временную столицу Гудауту) и участок севернее Гагр до реки Псоу, границы с Россией. На линии соприкосновения враждующих отрядов шли боевые действия. Как правило, днём шли вялые перестрелки, ночью же боестолкновения принимали, порой, ожесточённый характер.
Сухопутного пути из части в Россию не было. Как вывозить людей и уж, тем более, эвакуировать их имущество – было непонятно.
За разговором время пролетело быстро, и мы приехали в часть. Нас встретил командир части, полковник Мысоев Василий. Это был мужик лет 50-ти, среднего роста, с большим пузом. Держался он властно и уверенно. Откуда взялось предположение генерала Сибудкина о его «растерянности», мне непонятно по сию пору.
Василий сначала распорядился нас переодеть. Нам выдали по комплекту полевой формы – афганки, пилотки и автоматы АКМ каждому. От предложенных Васей бронежилетов и касок мы отказались. Жара стояла страшная.
Потом, посмеиваясь над «московскими чудиками», прилетевшими на войну в галстуках, Вася провел для нас экскурсию по части. Территория её была не очень большой (примерно, как площадь боевой позиции дивизиона С-75). Правда, в отличие от «зачуханных» Войск ПВО, строившихся в основном «хапспособом», здесь всё было построено основательно и даже красиво.
3-х этажная казарма, большой клуб, столовая, штаб части, технические сооружения были возведены строителями из белого силикатного кирпича. И вообще – часть смотрелась, как игрушка: субтропическая растительность, кругом цветы, прудик с золотыми рыбками у штаба, чистота. Война почти не ощущалась. Только бойцы, сидевшие кое-где в окопах и следы от снарядных осколков на зданиях, напоминали о ней. Когда мы обходили казарму, послышался резкий звук близкого разрыва снаряда. Мысоев с Михал Михалычем ничком упали в канаву. Мы, трое «москвичей» остались, с дурацким видом, стоять. Просто не успели ничего понять и испугаться.
-«Ничего, привыкните падать и вы. Снаряд званий не выбирает», - прозорливо предсказал Вася наше дальнейшее поведение, вставая и отряхиваясь.
Выяснилось, откуда «брались» снаряды, регулярно падавшие в окрестностях и на территории части. На грузинском берегу Гумисты, на территории бывшей дачи Министра обороны СССР, в районе Келасури грузины установили гаубичную батарею и постреливали из её орудий по абхазам. Артиллеристы из грузин были неважные и порой снаряды залетали прямо на территорию части. (За месяц нашего пребывания было зафиксировано свыше 60 прямых попаданий грузинских снарядов по территории и объектам части).
Нам всем оставалось только уповать на милость Божью, что мы и делали. Орудий у абхазов тогда не было, и подавить огнём грузинскую батарею они не могли. Раза три, при особо ожесточённых обстрелах, мы через Сибудкина, вызывали авиацию. Полёт пары СУ-25 на малой высоте производил должное впечатление на грузинских артиллеристов, и они прекращали обстрел, чтобы через некоторое время его продолжить. Подавлять их огнём наша авиация не имела права, конечно.
Очень своеобразное ощущение испытываешь при близком разрыве гаубичного снаряда. То, что показывают в кино – не идёт ни в какое сравнение с реальными звуками и чувствами человека под обстрелом тяжёлых снарядов. Кажется, что какой-то великан огромной металлической палицей наносит мощный удар по железной же крыше, под которой ты находишься. Рот наполняется острым металлическим привкусом, а все внутренности – содрогаются. Организм испытывает немалое потрясение от такого стресса. Но – ко всему привыкаешь, и спустя пару дней, мы научились даже спать под грохот недалёких разрывов. Наиболее интенсивная стрельба велась ночью, и деваться от неё было некуда.
Недалеко от нашей лаборатории находился дом Владислава Ардзинба. Он тогда был президентом Абхазии. Думаю, что грузины знали это и старались попасть в дом мятежного президента. По странной иронии судьбы, все дома вокруг дома Ардзинбы получили по 2-3 попадания, некоторые были разрушены до основания, а вот его дом, при нас, не был задет ни одним снарядом. Каждое утро нам в штаб звонили по городскому телефону из Гудауты:
- Это из администрации президента звонят. Как там дом Ардзинба?!
- Всё нормально, стоит, - отвечали мы.
- Ну, хорошо, спасибо.
Конечно, грузины легко прослушивали эти разговоры. Вот такая «секретность» была с этим президентским домом.
Как ни странно, но связь у нас в части хорошо функционировала на протяжении всего времени, что мы находились на линии огня.
Причём действовало несколько каналов: ЗАС – с нашим командованием в Москве. Однажды по каналу ЗАС к нам в лабораторию позвонил лично Паша Грачёв. Вызвав командира к телефону, Паша заслушал его доклад об обстановке, ситуации в части, быте беженцев (которых у нас временами скапливалось по 500 человек и более). Разговор был спокойный, без «накачек». Паша пообещал свою поддержку (после чего в части и появилась «усиленная рота десантников»), и разрешил Василию Мысоеву звонить ему лично, в экстренных случаях. Кроме линии ЗАС у нас работала и обычная «проводная» телефонная связь. Причем и с абхазской и с грузинской стороной мы могли свободно перезваниваться.
Довольно часто это приходилось делать в отношении наших бывших грузинских «братьев по оружию». При усилении гаубичного обстрела, когда снаряды начинали рваться на территории части, командир обычно звонил в министерство обороны независимой Грузии и требовал «прекратить артиллерийский огонь по российской воинской части». Особого эффекта это, впрочем, не давало. Грузины разговаривали нагло, отвечали что мол, «никто по вам и не стреляет, это мы по сепаратистам стреляем» и несли эту ахинею в ответ на наши претензии. Лучшим способом заставить «заткнуться» грузинскую артиллерию тогда было, как уже говорилось, вызвать нашу авиацию для демонстрационных полётов над ними. Помогало хорошо. К сожалению, часто делать это мы не могли, и приходилось просто пережидать огневые налёты, надеясь на Божью помощь.
Надо кратко рассказать про десантников, с которыми мы прожили там больше месяца в самой экстремальной обстановке.
«Усиленная рота» десантников оказалась в количестве 22 человек, включая её командира (лейтенанта), замполита (капитана) и командира взвода (старшего лейтенанта). Именно таким странным образом распределялись у них звания и должности. Из бесед с руководством «усиленной роты» стал ясен и основной способ подбора добровольцев для службы в горячих точках.
- Процентов 70 бойцов у нас в роте – «штрафники». Чего-нибудь боец отчебучит в мирных условиях – ему и предлагают добровольно-принудительно «загладить вину» в боевых условиях. Есть и добровольцы, конечно… - поделился с нами принципом подбора личного состава замполит. (Называю его «старую» должность, т.к. в войсках всех бывших политработников по старинке именовали «замполитами»).
Дисциплина среди них поддерживалась простым и доступным образом.
Два раза не повторяли. Как в старом анекдоте. Наверное, в боевых условиях так - правильно. По крайней мере, службу в караулах и дозорах их бойцы несли образцово - никто на постах не спал, в отличие от наших воинов, избалованных деликатным уставным обращением.
Лейтенант, командир роты, пользовался почему-то, большим доверием генерала Сибудкина и ничьей власти, кроме него (находившегося от нас за много километров в Гудауте) не признавал. Однажды это привело к довольно серьёзному конфликту.
«Погнали наши «городских»...»
Посты и секреты были разбросаны у нас по всему периметру части. В окопах круглосуточно посменно дежурили как наши солдаты и офицеры, так и «десантура». Проверяли посты – тоже и мы, и они, не разбирая ведомственной принадлежности. Десантники всегда несли службу бодро, а вот наших «орлов» порой приходилось и будить. Впрочем, это продолжалось недолго.
Однажды ночью мы проснулись от жуткого, душераздирающего крика. Это был даже не крик, а какой-то леденящий сознание предсмертный вой. Я никогда в жизни не слышал подобного. Мы, уже привыкшие к стрельбе и разрывам снарядов и научившиеся спать под эти звуки, мгновенно проснулись и, подхватив свои автоматы, выбежали по боевому расписанию, услышав этот нечеловеческий вой.
Я подумал, что ночью к нам прорвалась вражеская диверсионная группа и уже идёт яростный рукопашный бой на территории части.
Вой внезапно затих, все более-менее успокоились. Несколько минут спустя, выяснились причина и источник разбудившего всех крика.
Оказывается, сержант – десантник проверял, как несут службу его часовые. Заодно проверил и наших воинов. Наш пост, в составе старшего сержанта и двух воинов, спал богатырским сном. Самое интересное, что старший сержант даже умудрился выложить на бруствер свой автомат с примкнутым штык-ножом, а сам улёгся на дно окопа и заснул.
Вот сержант – десантник и поднял весь наш спящий «секрет» так, как у них было принято: жестким физическим воздействием. А нашего старшего сержанта (имевшего, кстати, высшее образование) – он ещё и «погнал» по территории. Для пущего педагогического эффекта, видимо. Получался этот «гон» у него отменно, судя по нечеловеческому вою, который издавал преследуемый им наш высокообразованный старший сержант. Его потом еле отловили и с трудом успокоили. Он так был напуган и деморализован десантным обращением, что толком не мог ничего рассказать, кроме того, что: «Я заснул, а потом десантник меня и погнал…».
Проблема была в том, что пропал его автомат с бруствера.
(В советские времена пропажа оружия была тяжелейшим и редчайшим преступлением). По крайней мере, в Войсках ПВО. В нашей 6-й ОА ПВО за все послевоенное время был один случай утери оружия. В 1972 году какой-то старший лейтенант, в Пушкине, умудрился нажраться в ресторане, где у него и выкрали табельный ПМ, с которым старлей был в командировке. Так нам приходилось и в 80-х годах, спустя 15 лет, упоминать этот случай в каждом квартальном донесении о происшествиях и преступлениях в Армии. «Пистолет ПМ №… , утерянный старшим лейтенантом ….. в 1972 году, не обнаружен» - это было обязательной фразой (своего рода епитимией) таких донесений в Москву.
Это потом, после развала СССР и разграбления Советских Вооруженных Сил, оружие стали разворовывать десятками тысяч единиц. Чего стоит только знаменитое распоряжение Ельцина об оставлении Дудаеву 50% всех запасов оружия Северо-Кавказского военного округа, хранившегося на складах в Чечне !!!)
В описываемый момент, отношение к утере оружия еще, по инерции советских лет, было очень острым и ЧП с его утерей требовало незамедлительных и энергичных мер по поиску автомата.
Тут всем стало не до сна. Долгие поиски и «разборки» привели нас к убеждению, что автомат, под шумок, спёрли сами десантники. Пока их сержант пинками гонял по территории нашего, кто-то из десантников «приделал ноги» брошенному на бруствере автомату. Об этом наши воины, спавшие рядом со своим командиром на боевом посту, нам и сказали. Однако впрямую уличать десантников они побаивались. Видимо, суровая десантная «побудка» произвела на них незабываемое впечатление. (Напоминанием о том, что сон на посту, да ещё в боевой обстановке, недопустим, служили внушительных размеров синяки на физиономиях любителей поспать). Их успел поставить обоим спавшим воинам всё тот же проверявший их сержант-десантник, перед тем как «погнать» нашего сержанта.
Лейтенант-десантник, командовавший «усиленной ротой» - тоже ушёл в «несознанку».
- Не брали мои архаровцы автомата вашего олуха. У своих поищите, или может быть, грузины его стащили. И вообще – нечего было ему спать на посту. У нас за это – раз и на всю жизнь учат. Если мне ещё кто-то из ваших часовых спящим попадётся – покажу, как! - таковы были, вкратце, его «объяснения».
Насчёт сна на посту - он и вовсе был прав. Но автомат надо было как-то возвращать.
Понятно было, что жаловаться Сибудкину было бесполезно.
Я пошел на военную хитрость. После долгих пустопорожних словопрений, показал ему на телефонный аппарат ЗАС.
- Ну, ладно, товарищ лейтенант. Раз Вы не хотите отдавать автомат – мы сейчас же доложим об этом происшествии министру обороны Грачёву ЛИЧНО. Он нам такое право дал – обращаться к нему в экстренных случаях. Пусть присылает сюда комиссию. Наши солдаты всё ей расскажут. Посмотрим, сможет ли прикрыть Вас Ваш Сибудкин!!! - заявил я ему.
Лейтенант поворчал что-то себе под нос и удалился в клуб, где и размещалось его войско.
Спустя минут 20 боец десантник принёс к нам в штаб штык-нож от пропавшего АКМ, который они, якобы нашли за ограждением части. Спустя ещё пару дней, после нескольких обещаний доложить-таки Паше Грачёву об инциденте, лейтенант принёс и АКМ. Правда, это был не наш автомат, с другим номером, но в сложившейся ситуации это был хоть какой-то выход.
- Того автомата уже не найдёшь, - неопределённо ответил он на наши вопросы о несоответствии номера.
Мы поняли, что наш «спёртый» автомат уже успели продать абхазам и искать его бесполезно. «Война всё спишет!».
«Беженцы»
Тем временем, ситуация продолжала обостряться. Обстрелы не прекращались. К нам в часть, кроме снарядов, запросто залетали автоматные и пулемётные пули. В части находило приют очень много беженцев из захваченных грузинами районов Абхазии. Русские, украинцы, абхазы, армяне, попадались даже эстонцы (в Абхазии с царских времён было несколько эстонских сел). В основном – женщины, старики, дети. Было много раненых и больных. Мы их всех кормили, обеспечивали водой и медицинской помощью, ночлегом. Жили беженцы в подвальном помещении нашей 3-х этажной казармы. Там было безопаснее всего. Партиями по 50-100 человек, морем мы их отправляли на «большую землю», в Россию. Для этого использовались «Метеоры» и прогулочные катера, катавшие до войны курортников. Грузинские вертолёты несколько раз их обстреливали. Запомнилось, как на одном из «Метеоров» при обстреле его грузинским вертолётом погибло сразу 8 беженцев, в основном русских…
Наше «свободное российское телевидение», тогда об этом «политкорректно» умалчивало, естественно.
Сколько я там наслушался историй о разного рода трагедиях – не передать. Сколько проклятий звучало в адрес Горби, Ельцина и других могильщиков страны…
Телевидение у нас, кстати, нормально работало. Днём, когда стреляли поменьше, а из орудий вообще почти не стреляли, многие беженцы собирались в ленинской комнате 3-го этажа казармы. Там было большое помещение, и стоял цветной телевизор. Все они смотрели знаменитый сериал «Богатые тоже плачут». Глядя на телестрадания мексиканских кинодив, люди забывали, на время, о своих реальных бедах и трагедиях.
Однажды, привычка к просмотру сериала только чудом не привела к большой беде. Днём мы с Мысоевым отправились к беженцам. Поговорить с людьми, посмотреть как живут, согласовать очередность эвакуации. Побеседовали с теми, кто грелся на солнышке у казармы, побывали в подвале. Потом решили подняться в ленинскую комнату. Там как раз шел сериал про плач «богатых». Народу в помещении было – битком, многие дети даже сидели на полу и стояли между стульев. Побыв там немного, мы отправились, было, в штаб. Успели спуститься на 1 этаж вниз – и тут внезапно грузины начали стрелять из орудий.
Время для стрельбы было явно «неурочное». Мысоев выругался и развернулся наверх, в ленинскую комнату.
- «А ну, все давайте живо вниз! Потом досмотрите!» - скомандовал Василий беженцам. Все собравшиеся недовольно зашумели, настаивая на продолжении просмотра любимого сериала, но Мысоев был неумолим: «Быстро все вниз! Кому я сказал!!!» - уже грозно заревел он и выдернул вилку шнура телевизора из розетки.
Беженцы нехотя потянулись вниз, в подвал. Дождавшись, чтобы все вышли из помещения, мы закрыли дверь в ленинскую комнату, и тоже начали спускаться по лестнице вниз.
Не успели мы пройти два пролёта вниз, как всю казарму потряс страшный удар. Было впечатление, что даже её стены качаются. Клубы цементной пыли заволокли лестницу. По звуку стало понятно, что в район третьего этажа казармы попал снаряд.
Мы с Василием кинулись наверх. Дверь в ленинскую комнату была распахнута настежь. Вбежав в неё, увидели следующую картину: все стулья и столы были перевёрнуты и посечены осколками. Стенды, которые украшали стены помещения, тоже были сорваны взрывной волной и валялись на полу. В кирпичной стене красовалось сквозное отверстие, диаметром сантиметров 40. Осколками кирпичей был покрыт пол помещения.
Снаряд насквозь пробил капитальную стену и взорвался внутри. Страшно представить, что было бы, не выгони Вася из помещения беженцев, за пару минут до попадания в него снаряда…
Они, увидев, во что превратилась ленинская комната, потом долго нас благодарили.
Поразительно, что телевизор, сброшенный взрывной волной с тумбочки, от осколков не пострадал и даже сохранил работоспособность. Мы его позднее включили, и он оказался в рабочем состоянии.
Изредка к нам в часть приезжали корреспонденты и журналисты различных центральных и республиканских СМИ. Мне приходилось с ними заниматься, рассказывать о ситуации в части, показывать следы от обстрелов, организовывать беседы с беженцами и ранеными. Показывал регулярно и эту ленинскую комнату.(!) Журналисты охотно всё это снимали, охали и ахали, обещали обнародовать, но по телевидению так ничего и не показали, ни разу за всё время нашего пребывания там. В газетах – тоже почти ничего не было. Только «Красная Звезда» на первой странице осмелилась опубликовать фото из той разгромленной ленинской комнаты. На фоне пробоины от снаряда грустно позировали несколько женщин и детишек. Уже после нашего возвращения в Москву я случайно нашел и сохранил этот номер газеты.
И несколько слов о домашних животных. Когда началась война, многие жильцы окрестных домов стали беженцами, или же были убиты. Почти в каждом доме там жили собаки, которые – тоже оказались брошенными. Они прибились к нашей части. Не считая многочисленных мелких собачек, запомнились несколько овчарок и здоровенный породистый черный дог, по кличке «Барон». Барон этот очень смешно чесался. Когда его уж очень одолевали блохи, он прижимался боком к длинному, по линейке подстриженному кустарнику у штаба части. И шёл вдоль этого колючего кустарника сначала в одну сторону, потом – поворачивался другим боком и шел обратно. Это очень забавно выглядело, да и морда у Барона, в эти мгновения, прямо-таки излучала удовольствие.
Собак бойцы подкармливали, и они буквально льнули к людям в военной форме, инстинктивно ища у них защиту от обстрелов.
Когда к вечеру стрельба усиливалась, собаки переставали бегать по округе, а укладывались в разные канавки и ямки. При особенно сильной стрельбе – заползали в штаб, пользуясь малейшей возможностью для этого. Дело в том, что при сильной стрельбе – многие собачки начинали непроизвольно «портить воздух», вызывая этим фактом, понятное возмущение у людей. Тогда солдат – дежурный по штабу брал, буквально за хвост, какую-нибудь, проштрафившуюся здоровенную псину и, матеря её, волоком вытаскивал собаку из штаба на свежий воздух.
Что интересно, никогда и ни один пёс при этом не огрызнулся и не показал солдату зубы, они только цеплялись лапами за дверные косяки, при этой транспортировке, пытаясь затруднить депортацию. Инстинкт самосохранения побеждал собачью гордость. Отлежавшись в кустах, собачки снова стремились незаметно проскочить в штаб и спрятаться в нём где-нибудь под столом. Потом картина повторялась. Эти весёлые происшествия несколько скрашивали наше настроение при еженощных обстрелах.
«Задушевный разговор»
Между тем, обстрелы продолжались, периодически усиливаясь. Однажды вечером в часть пришел наш старый знакомый разведчик Михал Михалыч. Попросив Василия собрать командование и опергруппу в кабинете, он сообщил нам:
-«Сегодня ночью грузины планируют наступление и штурм абхазских позиций на Гумисте. С участием танков. Нам – тоже может изрядно «достаться». Надо принимать меры».
Срочно уточнены планы усиления обороны жилого городка и территории части, вырыты новые окопы, в общем - шла лихорадочная подготовка к бою.
Мы позвонили в министерство обороны Грузии и в очередной раз предупредили, что в случае нападения на часть – дадим отпор. Это, впрочем, было скорее психологическое оружие, что понимали и сами грузины, судя по их снисходительному тону в разговорах.
Оповестили о возможном нападении и десантников, которые уже знали про это, и тоже готовились. На крыше казармы и клуба организовали огневые точки для снайперов и гранатомётчиков, все были собраны и серьёзны. Ни шуток, ни смеха, ни обычных армейских «подначек» не было слышно…
К ночи обстрел со стороны грузин достиг невиданной доселе интенсивности. Затем стало слышно, как где-то выше, со стороны гор, с натугой завыли танковые дизеля. Началось.
Разбежавшись по окопам, мы готовились к дальнейшему развитию событий. Правда из вооружения у нас и наших солдат были только пистолеты и автоматы. С ними против танков много не навоюешь.
Вся надежда была на десантников. У них имелись РПГ-7, «Мухи», «Шмели» и, возможно, ещё что-то из противотанковых средств.
Стрельба ещё больше усилилась и рёв танковых двигателей, перемежаемый орудийными залпами, неумолимо приближался. Стреляли, в основном, куда-то выше нашей части, но попадали и по её территории.
Единственная дорога, на правом берегу Гумисты, от верховий реки (где её, видимо и форсировали грузинские части) вниз к морскому побережью, вела вдоль забора нашей части, так что встреча с танками была неизбежной.
Поздно ночью началась совсем уж отчаянная стрельба с обеих сторон. Гулко заговорили абхазские РПГ, им отвечали пушки и пулемёты грузин. «Заахали» и гранатомёты десантников с крыши казармы. Было видно, как грузинский танк у нашего забора дёрнулся и задымил, потеряв ход.
Другой – загорелся, не доезжая метров 100, до нашей территории. Бой стал отклоняться от нас куда-то в сторону гор. Даже танковые дизеля стали выть где-то выше и левее нашей части.
До самого рассвета стрельба велась очень интенсивно. Но, судя по отсутствию грузинской пехоты, абхазам удалось её отсечь. Грузинское наступление провалилось. С наступлением утра стрельба стала стихать. Мы постепенно стали «расслабляться», вылезать из окопов и укрытий.
Неожиданно, откуда не возьмись, у ворот части появилась, примчавшаяся откуда-то с бешеной скоростью, грузинская БМП-2. Снеся ворота, она остановилась и начала «поливать» территорию из своей скорострельной автоматической пушки и пулемёта. Правда, это продолжалось всего несколько секунд. Сначала по ней десантники дважды «ахнули» из «Мухи», с крыши казармы. Пушка БМП замолчала, но её пулемёт еще бил длинными очередями. Тогда десантный лейтенант поднялся из своего окопа, как-то не спеша, прицелился и выстрелил по БМП из РПГ почти в упор. Машина сразу вспыхнула ярким пламенем.
- «Ну всё, пи**ец! Отстрелялся генацвале!!!» - крикнул лейтенант и неторопливо пошел в сторону клуба.
Действительно, на этом интенсивная стрельба завершилась.
Когда грузинская бронетехника вокруг части догорела, в ней побывали десантники, которые принесли нам в штаб с пяток обгоревших военных билетов погибших грузин. Билеты были ещё советского образца, краснозвёздные…
Нас поразило, что, судя по записям в них, почти все погибшие грузинские танкисты были призваны в армию накануне, буквально за 3-4 дня до своей гибели.
Благодаря гнидам - политикам сыны единой, недавно, страны воевали друг с другом и погибали из-за их амбиций…
Километрах в 5, выше в горах, находился один из технических постов нашей части. Там в ночь атаки дежурили офицер (подполковник) и двое солдат. Они, при виде грузинских танков и пехоты, форсировавших вброд Гумисту, убежали из здания и спрятались в густых зарослях кукурузы. В ней им пришлось посидеть больше суток, наблюдая за тем, как вокруг нашего здания шли ожесточённые, порой рукопашные (!!!) бои между грузинами с одной стороны и абхазско-чеченскими отрядами с другой. В итоге – грузин выкинули обратно, на левый берег Гумисты.
Наши ребята смогли, всё же потом добраться до своей лаборатории.
Часов в 12 всё того же «дня грузинской атаки» нам в часть начали названивать крупные чины из министерства обороны Грузии. Разговор сразу же пошёл на повышенных тонах. Нас обвиняли, чуть ли не в агрессии (!) против независимой Грузии и убийствах её солдат. Грозились уничтожить нашу лабораторию артиллерийским огнем и т.п. карами. Мы, в ответ, стращали грузинских полководцев ответными авиаударами, уничтожением их злосчастной гаубичной батареи с воздуха и прочими малоправдоподобными ответными мерами.
Апофеозом этих, крайне нервных словесных баталий, стал памятный разговор заместителя министра обороны Грузии, генерал-лейтенанта, (назовём его Мачаидзе) с нашим командиром «усиленной десантной роты».
Грузинский генерал знал, что нас прикрывают десантники, и потребовал к телефону их командира.
Лейтенант, крайне неохотно, согласился пообщаться с грузинским полководцем.
- С Вами говорит генерал-лейтенант Мачаидзе, заместитель министра обороны Грузии! - несколько высокопарно представился он.
- Ну и что? - неполиткорректно ответил ему воспитанник крылатой пехоты. Он вообще не стал представляться, а на протяжении всего разговора был брутален, угрюм и неприветлив. Каждое второе слово (буквально) у него было матерным. (Я их, в приведенном диалоге, опускаю, или заменяю на цензурные аналоги).
- Произошла страшная трагедия грузинского народа! Погибли его верные сыновья! Нам известно, что это ваши солдаты воюют на стороне сепаратистов! - продолжал гнуть свое грузин.
- А ты видел?! - мрачно поинтересовался лейтенант, привычно перемежая свои слова матерком.
- Нам это точно известно!!! - завёлся и грузин. «Как вы смеете со мной так разговаривать?! Представьтесь немедленно!!»
- Кому надо – мою фамилию знают, понял?! А для тебя, я – командир десантной роты, понял?!.
- Я вам заявляю, что вооружённые силы Грузии в ближайшее время нанесут мощный удар по вашей лаборатории и вашей роте!!! - рявкнул грузин.
- А фули ты меня своей армией пугаешь? Запомни, бл*дь, в этом случае я гарантирую тебе очень большие потери! Понял, сука?! И вообще - пошёл ты на хер!!! - заявил ему в ответ десантник. После этого, передавая мне трубку, он громко попросил: «Товарищ подполковник, больше меня к телефону не зовите. Я с этой гнидой разговаривать не буду!» - и покинул канцелярию.
В течение оставшегося дня продолжались звонки в Москву, Тбилиси и Гудауту. Ситуация по-прежнему оставалась очень напряжённой.
Вечером мы включили телевизор. По грузинскому каналу передавали новости. Шел отчет о боях в Абхазии, показывали какую-то стрельбу, горящую бронетехнику. Поскольку комментатор вещал по-грузински, ничего понять мы не могли.
И вдруг показали грузинского генерал-лейтенанта, в кабинете с телефоном у уха и прозвучал фрагмент его дневного разговора с нашим лейтенантом.
В том числе – показали и ключевой момент дискуссии:
- Я вам заявляю, что вооружённые силы Грузии в ближайшее время нанесут мощный удар по вашей лаборатории и вашей роте!!! - заявленное генералом.
И вот в эфире звучит достойный ответ героического десантника: «А фули ты меня своей армией пугаешь? Запомни, бл*дь, в этом случае я гарантирую тебе очень большие потери! Понял, сука?! И вообще - пошёл ты на хер!!!». Было слышно и то, как он сказал, про нежелание вести переговоры с «этой гнидой».
Грузины, в пропагандистских целях, очевидно, тайком от нас вели телевизионную и аудио запись этих переговоров.
После заключительных слов десантника, грузинские дикторы что-то сердито забормотали на родном языке, видимо комментируя произошедшую перепалку.
У нас же в части – царило веселье. Лейтенант, «пославший» грузинского генерала в телеэфире на «три весёлых буквы», стал героем дня. Мы, на радостях, простили ему все грехи, позвали его в штаб и налили 100 грамм коньяка. Он выпил, но нашему рассказу о что его разговор с генерал-лейтенантом показали по телевидению, так до конца и не поверил.
Продолжение следует....
Свидетельство о публикации №211040102089
Вячеслав Вячеславов 15.05.2012 19:53 Заявить о нарушении