Воспоминания о музыке. Музыка через всю жизнь!!!

                Предисловие

              Караулов Виктор Сергеевич – представитель Советского народа
Виктор Сергеевич Караулов – исключительно скромный человек. Тем не менее, он не может, не имеет права, отказать в удовлетворении «категорической просьбы» препроводить предисловием рассказ в Интернете о своей музыкальной судьбе, потому, что эта просьба поступила от его друга, что называется, «последнего призыва».
Я, Греков Виктор Владимировиx? тоже военный, полковник запаса, на 10 лет младше Виктора Сергеевича. Но мы с ним люди одного поколения, практически одинакового образования, мировоззрения, взглядов, преданности социалистическим идеалам. Мы одинаково счастливы и гордимся своей судьбой. По-прежнему, как и 30-40 лет назад, не имеем свободной минуты, но давно проводим вместе массу времени в беседах и оценках наших жизненных путей. Мне известны все нюансы биографии Виктора Сергеевича, замечательной и в тоже время типичной для советского человека. Сколько таких мальчишек из глухих деревень, наделённых недюжинным талантом и трудолюбием, стали в СССР не аристократической элитой, а советскими учёными, руководителями производства, генералами (как сам Виктор Сергеевич) – рабочими Великой страны.
Мне всё понятно в Викторе Сергеевиче, каждый последовательный шаг его достижений за долгие годы служения Отечеству. Потому, что подобные шаги были и у меня – мы шагали  в ногу. Но в то же время в этом человеке существует непостижимая загадка ; наличие тех свойств, которыми я и почти всё окружение Виктора Сергеевича, не обладало. Это я «мучил» его вопросом, откуда взялась такая могучая, неувядаемая страсть к музыке (причём классической) и удивительные познания в ней.
Мы почти каждый день через Интернет общаемся с Виктором Сергеевичем, и я по ту сторону канала «Скайп» слышу приглушённые звуки симфонического оркестра. Иногда в размытом окошке монитора вижу, как мой собеседник вдруг замирает, прекращает общение, делает музыку громче, и закрывая глаза, предупреждает меня: «Вот сейчас»! Через секунды он в экстазе начинает дирижировать своими длинными худыми руками, всё энергичнее и размашистее с нарастанием громовых аккордов; сила его эмоций выражается уже не только движением рук, но и головы, кажется буквально всего тела.
Потом опять вижу его умные прищуренные глаза, и наш разговор продолжается, как ни в чём не бывало: какую идею он выдвинул на форуме в «Гайдпарке», как отнёсся к закону, принятому Госдумой, и так до фразы: «Ну, до встречи, Витя»!
                В.Греков
                Москва


      Меня нередко спрашивают, откуда у меня такая любовь к музыке? Да не вообще к музыке, а к музыке классической, больше всего инструментальной.
      Сам я как-то над этим не задумывался, люблю и всё! Ну а все-таки, откуда это любовь появилась, кто мне её привил?
      Вот и решил написать эти воспоминания, связанные с ролью музыки в моей жизни. Может быть,  кому-то это и будет интересно. Сразу скажу, эти воспоминания носят отрывочный характер и не облечены в художественную форму. Просто отдельные эпизоды из моей жизни.

                Детство. Деревня

      Родился я  в небольшой деревушке (в ней было всего-то 27 домов!) в 80 км от областного центра Нижнего Новгорода, в 40 км от ближайшего города Балахны, что на Волге севернее Нижнего. Наверное, именно там и зародилась моя глубокая привязанность к музыке. Никакого радио тогда в деревне не было. Кстати, и электричества тоже не было, оно появилось в деревне только в 1935 году. Первую в своей жизни песню услышал и запомнил от своей мамы. Она была хорошей портнихой и подолгу сидела за швейной машинкой, а когда шила, часто напевала песню «По Дону гуляет казак молодой».
   К нам домой часто приходила «бабая», так  я  называл любимую тетю отца.
(Бабушек у меня не было, они умерли до моего появления на свет). У бабаи была балалайка (пожалуй, единственный музыкальный инструмент во всей деревне, ни у кого даже гармони не было). Запомнил,  как она играла на своей балалайке и пела свою любимую песенку  «Канарейка - вольна пташка». Голос у нее был звонкий. Бывало, поет, поет и заплачет.
     Долгими зимними вечерами в доме у нас собирались женщины и молодые девушки. Они пряли лен и тихо хором пели   народные песни.
     Летом же, после возвращения с полевых работ девушки собирались около сарая в прогоне. Прогон – это отгороженное забором место между посевами, по которому пастух прогонял деревенское стадо. Около сарая в прогоне лежали бревна, на которых и рассаживалась молодежь. Так вот там под ту же бабаину балалайку она и танцевала, чаще всего кадриль. В деревне парней взрослых было мало,  поэтому  девчата чаще танцевали одни.  Когда бабаи не было , танцевали под «гребенку». Это когда мелодию воспроизводили губами с помощью деревянных гребешков, обернутых в тонкую бумагу, напевая при этом танцевальный мотив.
       В 1929 году у нас в деревне появился первый радиоприемник. Помню, как мы - мальчишки с интересом наблюдали, как  на длинных шестах от дома через дорогу до березы на горке протягивали проволоку, конец которой ввели в дом. Потом мы узнали, что это антенна.  Прикладывали ухо к шесту, и нам казалось, что слышится музыка. На самом же деле это был гул натянутой проволоки. На счастье в этом доме у дяди жил племянник, мой приятель, Гриша. Он был на год  старше меня. Его родители жили в другой деревне, семья у них была большая. А у дяди детей не было. Вот они и взяли Гришу к себе.
       Когда хозяев не было дома, он пригласил к себе, и тут я впервые увидел приемник. Это был небольшой деревянный ящичек, а в нём детекторный приемник! Гриша наловчился его быстро настраивать. К приёмнику подключались наушники. Гриша одел наушники, что-то поколдовал  и дал мне послушать. В наушниках я услышал голос. Говорила Москва, радиостанция имени Коминтерна.  Так я впервые в далекой деревне услышал голос столицы молодой советской страны.
       Потом мы с Гришей часто слушали Москву, разделив наушники между собой. Слушали передачу футбольных репортажей, а иногда  музыку. Слушать музыку мне почему-то нравилось больше всего: лежишь на сундуке (он стоял в прихожей,  да такой большой,  что мы на нем с Гришей размещались вдвоем!) и слушаешь. Музыка успокаивала, на душе становилось приятно.
      В школу я пошел в сентябре 1930 года в семилетнем возрасте, ; мама упросила подругу-учительницу, Нину Михайловну, так как тогда в школу  принимали только с 8 лет.
   
                От детства к юности. Город Балахна

      Осенью 1931 года мы с мамой переехали жить в город Балахну, где работал отец. Там ему дали комнату в трехкомнатной квартире. Так я распрощался с родной деревней и  деревенской школой, в которой успел перейти   во второй класс и проучиться в нем полтора месяца. Теперь я стал городским жителем, каковым  остаюсь до сих пор.
      В Балахнинскую школу я пошел 31 октября. Это  запомнил на всю жизнь. Учительница Мария Евгеньевна  вошла в класс вместе со мной, поздоровалась с ребятами  и сказала: «У  нас новенький, зовут его Витя, не обижайте его», и посадила меня на свободное место на задней парте. Затем она попросила вынуть тетради, написать там дату. Что такое дата, я не знал. Спросил у соседа. Вот он мне и подсказал: напиши 31 октября 1931 года.
         В квартире на кухне было радио, висел на стене черный репродуктор. Право,  я не помню, чтобы  по радио передавали музыку. Может быть и передавали, пока я был в школе.
        В школе было много различных кружков: авиамодельный,  рисования, радио, фото. Я записался в радиокружок.  Сначала собрал детекторный приемник. Он работал хорошо. Потом взялся за более сложный, ламповый радиоприемник. С ним пришлось повозиться долго. Но когда собрал и приемник громко заработал, радости не было конца! За работу в радиокружке мне дали премию - мандолину. Теперь уж пришлось учиться на ней играть. Учился по цифровым нотам (в нотах были написаны цифры ладов, те которые нужно нажимать, чтобы получился нужный звук). Кое - что получалось. «Смело, товарищи, в ногу»,  «Яблочко», «Во саду ли в огороде», «По долинам и по взгорьям». Виртуозом, конечно, я не стал, но простенькие вещи все-же играть научился. Иногда дома подыгрывал маме, когда она во время шитья по привычке напевала свою любимую песню.
         Во время войны мандолину мама отдала в госпиталь, который как раз
 размещался в той же школе, где я учился.
      Когда в Доме Культуры Балахны создавался струнный оркестр, я поспешил записаться в него . Кстати, все кружки и в школе и в ДК были совершенно бесплатными.
      Наш  оркестр был домровый из пятнадцати человек. Там были домры пиккало, альты, теноры и басы. Тут уж пришлось учиться играть по настоящим нотам.
Руководил оркестром настоящий профессиональный музыкант высокий, статный, исключительно интеллигентный.  К сожалению, его имя  и фамилию забыл.      Репетиции проводились в  небольшой комнатке, где наш оркестр звучал громко. Мы уже играли «Турецкий марш» Моцарта, «Музыкальный момент» Шуберта, «Турецкий марш» Бетховена. И еще некоторые классические миниатюры.
       Мое место в оркестре находилось напротив дирижера. Это придавало мне спокойствие,  особенно, когда мы играли в большом зале.
      Когда  в первый раз  нам пришлось играть перед публикой в большом зале, все мы очень волновались. Руководитель как мог, успокаивал нас, рассаживающихся на сцене перед закрытым занавесом. Прозвенел третий звонок. Занавес открылся. Перед нами  открылся  огромный зал. Тысячи глаз и ребячьих и взрослых смотрели на нас. Стало  просто жутко. Объявили первый номер. Дирижер вышел на свое место, поклонился залу и повернулся к оркестру.  Мне стало сразу легче ; он собой заслонид зал передо мной. Дирижер взмахнул палочкой: и мы заиграли. И вот тут я понял, что играть в зале совсем не то, что в репетиционной комнате,  мы почти не слышали друг друга.
      Концерт длился с полчаса, слушатели принимали нас очень  хорошо.
      Руководитель оркестра был внимателен к каждому из нас. Мне он предложил ходить к нему  учиться играть на виолончели, «Витя - говорил он, у тебя обязательно получится» . Но я, почему-то отказался, а теперь думаю, что зря.
     Потом было еще несколько концертов. К каждому концерту мы разучивали  новую музыкальную пьесу. Оркестр просуществовал всего одно лето. Почему он распался, не знаю.
        Как-то летом в Балахну приехал симфонический оркестр Горьковской филармонии. (В 1936 году Нижний Новгород был переименован в Горький в честь только что ушедшего из жизни  писателя  Максима Горького).
    Концерт давали днём для детей. Вход был бесплатный. Сейчас  уже не помню программу концерта, исполнялись какие - то миниатюры. Но на этом концерте  я впервые слышал живую музыку, и она произвела на меня сильное впечатление.
       Музыкальные сюрпризы находил и в  Горьком, до которого всего – то было тридцать километров. Там летом  1937 года по субботам на знаменитом откосе – любимом месте отдыха горожан по вечерам начал играть на открытой эстраде симфонический оркестр филармонии. Мы с ребятами несколько раз ездили туда, чтобы послушать музыку.
      История возникновения этих концертов такова.
      Откос – очень красивое место на высоком берегу Волги.  Там  гуляли и пожилые и  молодежь. Так вот, после знаменитого беспосадочного перелета из Москвы  на Дальний Восток, В.П.Чкалов приехал на родину в Горький и, увидев на откосе массу гуляющего народа, порекомендовал властям города по вечерам, хоть раз в неделю, устраивать здесь симфонические концерты. «Пускай люди гуляют и слушают симфоническую музыку». Так появились эти концерты.
     Теперь  на этом откосе стоит бронзовый памятник Великому летчику – земляку,  всемирно известному советскому летчику Валерию Павловичу Чкалову.
      В эти же тридцатые годы вышли на экраны страны прекрасные советские музыкальные фильмы «Волга-Волга»,  «Цирк», «Дети капитана Гранта», где было много хорошей жизнерадостной музыки Исаака Дунаевского.
     Летом 1938 года в Балахне долгое время гастролировал Ивановский областной театр оперетты. Мой двоюродный брат работал в Доме Культуры кассиром, и мне удалось  посмотреть почти все их спектакли. Тут я узнал и полюбил мелодичную музыку Легара, Кальмана, Фримля.
       Постепенно некоторые мелодии прочно застревали в моей голове,  иногда я пробовал напевать их, выстукивая пальцами руки.
       Несколько раз вместе с классом ездили в Горьковский оперный театр. Слушали «Князя Игоря» А.Бородина и «Демона» А.Рубинштейна. Мне особенно запомнились   ария Игоря и ария Демона. Часто потом напевал их, слова помню до сих пор. И, конечно, запомнились зажигательные половецкие танцы из «Князя Игоря».
        В 1940 году я закончил  среднюю школу, распрощался с ребятами из класса (у нас был очень дружный класс: 18 девочек  и вдвое меньше мальчиков). Как потом оказалось, со многими ребятами распрощался навсегда. С войны вернулись из девяти ребят только трое, причем один без легкого, другой без левой руки.
      Учиться я уехал в легендарный  город Ленинград, в Институт связи имени Бонч-Бруевича, Видно дала себя знать тяга к радиолюбительству с самого детства.

                Ленинград

       До сих помню утро 28 августа 1940 года, когда впервые ступил на ленинградскую землю. Поезд приходил  рано, институт размещался на Мойке, и я решил идти туда пешком вдоль Невского проспекта. Шел и на каждом  шагу открывал исторические места, знакомые мне по книгам. Вот Пушкинский театр и памятник Екатерине,  Вот улица 11 июля. Вот Гостиный двор. А вот и Мойка с каменными  конями Клодта на мосту. Сворачиваю налево. Вот и мой институт.
     Пришел  еще рано, пришлось подождать в вестибюле. Скоро меня оформили, направили в общежитие на Васильевский остров, на улицу Мусоргского .
 Вот я - студент! Ленинград – город музыкальный, где меня ожидали новые музыкальные открытия. Они начались буквально  с первого посещения Ленинградской  филармонии. Объединившись с одной девочкой, тоже любительницей музыки, мы купили на двоих один  абонемент на шесть симфоний П.И.Чайковского. В каждом концерте исполнялась одна симфония во втором отделении. В первом отделении давали  какое-либо еще одно произведение .
          На первый концерт пошла Соня, так решил я. Пусть девочка пойдет первой, откроет наше музыкальное предприятие. Главное, мне хотелось послушать Шестую симфонию. Её отрывки мне слышать уже приходилось раньше. И так ,моя очередь выпала на второй концерт абонемента.
        И вот я в прекрасном зале Ленинградской филармонии. Само помещение уже настраивало на торжественное событие.  Огромные потолочные люстры. Красивые удобные сиденья, свежий воздух, изысканно наряженная публика.
       Разыскал свое место. Оно оказалось на небольшом балкончике второго этажа  сзади оркестра. Перед глазами ; весь до отказа заполненный зал. Оркестранты стали занимать свои места, подстраивать инструменты. Вышел дирижер. Всеми концертами нашего абонемента дирижировал Евгений Мравинский – высокий стройный в черном, прекрасно подогнанном  костюме. В первом отделении исполнялась поэма Влтава Сметоны. Во втором ; вторая симфония П.Чайковского. Правда, особого впечатления она на меня не произвела, я больше  глядел на лицо и движения  дирижера. Хотя, конечно, отдельные моменты мелодий этой симфонии меня всё же увлекли.
       Хорошо запомнил второй мой поход ; на концерт с Четвёртой симфонией, с её особенным финалом на тему песни «Во поле березонька стояла» А вот третий концерт, в котором исполнялась Шестая симфония, мне запомнился на всю жизнь. Шел на него с большим волнением. Еще в школе я много читал о Петре Ильиче Чайковском  и его Шестой симфонии.
       Начинается второе отделение. С каким-то, как мне показалось, волнением вышел Мравинский. Зал затих.  Дирижер чуть поднял палочку, и зазвучала чарующая музыка. Основная тема первой части симфонии надолго запала мне в душу. В  разных вариациях она звучала несколько раз. Потом, короткая вторая часть в ритме танца, но танца тревожного. Третья часть мощная, в ритме марша заканчивается  весьма бравурно. Некоторые приняли ее за конец симфонии, и в зале послышались отдельные хлопки. «Не в дугу» ; отвлеченно  промолвил мой сосед.  Он имел в виду, что между частями симфонии аплодисменты неуместны.  Мгновения напряжённого внимания,  дирижер после небольшой паузы  чуть пошевелил палочкой,  и началась четвертая финальная часть симфонии. Мелодия  этой части – прощание человека с жизнью, со всем, что он оставляет на земле. Временами  мурашки пробегали по спине, а на глазах навертывались слезы. Когда стихли последние звуки басовой группы, дирижер бессильно опустил руки. Зал замер, завороженный чудесной музыкой. Так длилась минута, вторая.  И только тут зал взрывается аплодисментами. Дирижер поворачивается к залу, кланяется. Весь оркестр встает. Аплодисменты не смолкают долго.
      Так я впервые, что называется «вживую» услышал Шестую симфонию П.И.Чайковского. Впоследствии я не раз вспоминал  слова из его дневника: «Больше я уже ничего написать не смогу». И это была правда. Он действительно больше ничего не написал. Во время премьеры симфонии П.И.Чайковский внезапно умирает.
         Потом я еще несколько раз посетил филармонию,  побывал в Кировском и в Малом оперных театрах. Мне шел восемнадцатый год.
        Здесь в Ленинграде меня застала Великая Отечественная война. Вскоре я оказался в военном училище. Но перед самой эвакуацией училища из Ленинграда я попал в госпиталь. Когда выписался из госпиталя и вернулся в училище, все  его помещения оказались совершенно пустыми. Училище выехало; куда, неизвестно. Представьте мое положение: мне еще нет и 18 лет, я в курсантской форме, то есть военнослужащий, а где моя часть не знаю. А время-то военное.

                Военное училище. Город Бирск. Башкирия

         Как я разыскал училище,  как добрался до него и прибыл,  наконец, в свою роту, это отдельный большой рассказ. На новом  месте в городе Бирске (Башкирия) училище уже занималось более полутора месяцев. В связи с моим солидным опозданием  командир роты лейтенант  Горелов решил временно перевести меня в хозяйственный батальон училища, который размещался рядом на той же улице.  И вот тут произошло знаменательное для меня событие ; здесь, в этом батальоне, я оказался в одном взводе с Георгием Васильевичем Свиридовым. Тогда я еще, конечно, не знал, что он композитор. Но знал, что он и В.Салманов (они были старше нас) служили здесь  уже после окончания Ленинградской консерватории.
       Наш старшина постоянно назначал их обоих дневальными вместе. А основная задача дневальных  ; наколоть дров и истопить печь  в ротном помещении, так как отопление у нас было печное. А как мы убедились, колоть дрова они практически не умели,  это представляло для них большую трудность. Мы с ребятами заметили это и за них кололи дрова, только чтобы они после ужина поиграли нам на пианино в клубе, который находился на втором этаже нашего здания.
      Так у нас в батальоне возникли импровизированные музыкальные вечера. В дни дежурств и в свободные дни Свиридов и Салманов в четыре руки играли нам Чайковского, Листа, Моцарта, Шуберта, Верди, Римского Корсакова. И еще многих других композиторов. Это было одновременно и наслаждение и наше музыкальное просвещение.В конце 1941 года и Свиридов и Салманов по  распоряжению Главпура РККА  были отправлены в Новосибирск,  куда из Москвы был эвакуирован Большой театр.
       К ноябрьским праздникам меня вновь перевели в курсантскую роту продолжать обучение.  Жалко было мне расставаться с батальоном, с хорошими друзьями, с нашими музыкальными вечерами. Но служба есть служба. Я снова курсант.
       И  снова новая музыкальная удача в моей судьбе. Вскоре в училище стараниями начальника клуба возник пусть и неполный, но симфонический оркестр, руководил которым композитор Зиновий  Компанеец.  Как было приятно, когда по воскресеньям свой оркестр  играл в нашей курсантской столовой. Больше всего в его исполнении мне запомнился Оффенбах,  его вдохновляющая заразительная музыка.
        Во время торжественных праздников оркестр постоянно играл уже в клубе. Кроме того, он  давал и отдельные тематические концерты.
         В январе 1942 года я был дневальным по роте. Рота ушла на занятия, второй дневальный - на завтрак. А мне дежурный по роте младший сержант Иван  Гороховодацкий приказал убрать взводные помещения.Я взял швабру и приступил к делу. Погода была солнечная, морозная. Во взводном помещении из репродуктора доносилась музыка. Вдруг объявили, что исполняется вальс - фантазия Глинки. Я опёрся на швабру и стал слушать. И в это время вошел дежурный. "Караулов! Почему не работаете?" закричал он. Я попросил дать мне дослушать музыку. Тогда Иван строго сказал:"Встаньте, как положено! Объявляю вам один паряд вне очереди!" "Есть" - только ответил я. Настроение было испорчено. А ведь какая музыка!   
         В конце мая 1942 года я был выпущен из училища и направлен в Москву. Здесь я получил назначение в ПВО, в Первый полк Воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС), а оттуда  в свою роту, которая размещалась в городе Клин.

                Город Клин

      О Клине я и раньше знал много, связанное с музыкой, так как старался читать всё, что  касалось  Чайковского. Знал, что в городе есть дом-музей композитора,
        3 июня 1942 года я прибыл в Клин на улицу Тихую, 26, где мне предстояло начать  свою первую офицерскую службу в ранге командира взвода. Здесь же размещалось только управление  ротой. А наблюдательные  посты роты были разбросаны в Калининской и  Московской областях. В  роте в основном были девушки – радистки, телефонистки, планшетистки, и  лишь несколько ребят.
       Дом-музей Петра Ильича Чайковского находился всего в четверти часа ходьбы от роты. Однажды в свободное от дежурства время, я вместе с несколькими девчатами и ребятами пошёл в музей. Он за короткое время (менее, чем за три месяца) был отреставрирован после разгрома, учинённого немцами.
         Дом-музей размещался в небольшом двухэтажном доме, окрашенном в бледно-голубой  цвет. Кругом был парк. Вошли в прихожую, переобулись в тряпичные тапочки. Нас встретил смотритель дома Юрий Львович Давыдов ; племянник композитора. В доме из репродуктора  сразу зазвучала чарующая музыка Чайковского. Юрий Львович пригласил нас наверх. Он очень подробно, с какой-то любовью рассказал нам о жизненном пути Петра Ильича, показал множество старинных фотографий и личных вещей композитора. Подвел  к простому небольшому деревянному столику и с гордостью поведал, что за этим вот столиком была написана знаменитая Шестая симфония, которую я слушал в Ленинграде перед самой войной.
       Посреди комнаты  стоял рояль композитора, который открывался только дважды в год: в дни  рождения и смерти Петра Ильича. С нами в тот день  был радист моего взвода  Боря Давыдов (однофамилиц Юрия Львовича),  окончивший до войны музыкальную школу в Хабаровске. Так вот ему  Юрий Львович, в порядке исключения,  разрешил открыть рояль и сыграть что-нибудь для нас. Я видел, с каким волнением Боря открыл крышку рояля и сыграл нам «Баркаролу» из «Времен года» Чайковского, за что получил похвалу и благодарность от Юрия Львовича.
        Мы покинули этот дом с огромным воодушевлением, как будто  прикоснулись к чему-то прекрасному.
       Потом мы еще  не раз посещали это прекрасное место, где нас всегда встречали с радостью.  Ведь обычных посетителей в доме-музее было мало: шла война.
      Что касается Бори, то он вечерами в ротной  Ленинской комнате часто играл нам, а девчата пели под его аккомпанемент. При этом всегда по нашей просьбе  на  стареньком пианино исполнял «Баркаролу» Чайковского.
        В послевоенное время я тоже неоднократно посещал дом-музей Чайковского,  но прежнего восторга уже не было. В доме музыка больше не звучала, так как экскурсии шли одна за другой сплошным потоком. В залах постоянно была толчея. А концерты теперь стали  давать в специально построенном концертном зале. Прежняя прелесть звучания музыки в самом доме, где всё было пропитано духом композитора, исчезла.
       Кончилась война, но я по-прежнему  не расставался с музыкой.

                Последние встречи
           В 1948 году   в своем полку  мне удалось самому  организовать струнный оркестр . В оркестре были балалайки, гитары и мандолины. Мы разучили популярные песенки и дважды выступали перед солдатами. В связи со скорым переводом меня на другую работу, оркестр постепенно распался.
        Позже  возникли более широкие возможности для прослушивания музыки. Появился магнитофон, потом стереофонический электропроигрыватель с двумя мощными колонками.  Я собрал большую коллекцию пластинок, кассет с  записями, а потом и музыкальных  дисков.
       Однако «живая» оркестровая музыка всегда оставалась на первом месте. Вот памятные музыкальные вехи последующей моей жизни.
       1956 год. Я учусь в военной академии в Харькове. По вечерам на открытой площадке  играет симфонический оркестр. Когда свободен, хожу туда. Дирижирует Вероника Дударова. Слушаю Листа, Бетховена, Брамса, Россини. Мендельсона, Чайковского. Концерты были бесплатные, вход свободный.
       В 1964 году в Москве как то удалось приобрести абонемент на шесть симфоний П.И.Чайковского в Московскую филармонию. Концертами дирижировал Константин Иванов.
          В 1957 году с радостью узнаю, что Георгию Васильевичу  Свиридову за струнное трио присуждена Сталинская премия. Послал ему поздравление. Неожиданно получаю от него очень теплое письмо, где он вспомнил наш Бирск.
         1960 год. Мы с женой в Ленинграде. Она попросила показать ей город. Ведь я почти год жил в нем. Ближе у вечеру подошли к филармонии. Читаю афишу «Концерт Георгия Васильевича Свиридова. Песни курских крестьян. Исполняет Александр Ведерников. За роялем автор». Бегу в кассу. Билетов нет. Объясняю, почему я должен попасть на этот концерт. Кассирша отправляет меня к администратору. Хорошо, что я был в военной форме (тогда в отпуск обязательно ездили в форме). Объясняю всё снова. Администратор, очень приятная женщина, понимает меня и любезно дает две контрамарки.
          И вот мы на концерте. Выходит Георгий Васильевич, за ним Ведерников. Замечаю, что за прошедшие почти  сорок лет  Георгий Васильевич постарел, виски засеребрились, но по-прежнему строен и подтянут. Начался концерт. В антракте я решил сходить  в артистическую. Зашел.  Встал у двери, ищу глазами Георгия Васильевича. Народу в комнате много, разговаривают, курят. Вдруг замечаю, что Георгий Васильевич направился в мою сторону. Подошел. Поглядел и спрашивает:  «Ты Караулов?» Я ответил. Мы обнялись.  Спросил, где я живу, как попал на концерт. Рассказал, что сам он живет в Москве, пригласил зайти в гости. Я, конечно, обещал, но из за своей скромности, обещание не выполнил. О чем до сих пор сожалею.
       После этой встречи  я дважды в год по телефону  поздравлял Георгия Васильевича: в день его рождения 16 декабря и в День Советской армии. И каждый раз получал от него ответ и приглашение в гости. Когда я впервые услышал музыку Свиридова  к повести «Метель» Пушкина, в своём очередном поздравлении с днем рождения сказал ему: «Если бы Вы даже больше ничего не написали, кроме «Метели», Вы бы все равно остались в памяти на века!». Он с  благодарным удовлетворением принял такую оценку своего труда.
         А квартиру Георгия Васильевича на Большой Грузинской улице все же один раз я посетил. Это было в январе 1998 года.  Зашел, чтобы проститься с Великим композитором. Его вдова Эльза Густавовна просила придти в храм Христа Спасителя на отпевание Георгия Васильевича.  Я был на похоронах. Вместе с  Владимиром Федосеевым – любимым дирижером Георгия Васильевича, стояли около вдовы и не допускали к ней слишком настойчивых соболезнователей. Отпевал Георгия Васильевича сам Патриарх .
       Так  я проводил в последний путь дорогого для меня Георгия Васильевича Свиридова.
 
      Вот таковы  краткие воспоминания о неразрывной связи моей жизни с музыкой, с которой не расстаюсь до сих пор. И теперь, когда я работаю за столом или за компьютером, постоянно негромко слушаю классическую  музыку.  Слушаю чаще всего: Чайковского, Бетховена, Шопена,  Листа, Глинку, Свиридова. 

     В заключение хочу заметить, какое интересное, я бы даже сказал,   мистическое влияние оказывают на человека  произведения искусства – музыка, литература, живопись. Авторов  давно нет в живых, а их произведения  продолжают волновать нас, живущих, как бы передают нам их душевное волнение. Прежде всего это относится к музыке и живописи, так как они не требуют перевода.
 
      21 марта – 1 апреля 2011 года