Цыганка Шура

Мой родственник, Виктор Двинянин, отслужив в Армии, привёз жену из Ташкента.
Александра была настоящей цыганкой. Цыгане из табора, где родилась Шура, давно работали на текстильном комбинате и считались оседлыми. Но традиции соблюдали,
замуж девушек выдавали, только за цыган. С русскими были отношения хорошие,
но видеть русских парней в зятьях, цыгане – отцы, не хотели. Мой родственник лицом
был смугл, выдавал себя за цыгана из Сибири. Шура знала про этот обман, и сама, как
могла, поддерживала  эту легенду. Сказки всегда заканчиваются счастливым концом.
Сказка, начавшаяся в Ташкенте, продолжилась на Алтае, куда привёз Виктор цыганочку.
Маленький посёлок, по-над Обью, насчитывал, всего две сотни жителей. Дома стояли
в две улицы, окружённые сосновым бором. Окнами деревня смотрела на забоку, за которой протекала Обь. Между забокой и посёлком ещё одна речка, Ворониха, к которой
спускались огороды. Умели наши предки выбирать красивейшие места. От реки, леса и
пашни кормилась деревня. Своими трудовыми, умелыми руками, все мужики отстроили дома, применяя старую взаимовыгодную артельную « помочь». Дети назывались детьми
до пяти – шести лет, а далее мальчиков звали парнишками, которые крутились около
отцов и были на подхвате, занимались посильным трудом. Девочек, уже начинали звать – помощницами.
В деревне, особо пакостных, людей не было, как не было и замков на дверях. Воткнутая
палка  в скобу двери, указывала, что хозяева куда-то ушли. На ночь тоже двери на засов
не запирали. Вот в такую деревню – сказку и привёз Виктор свою молодую жену.
Шура быстро освоилась в деревенском быту, стала работать в малярном цехе, небольшой
мебельной фабрики. По праздникам, в посёлке состоялись концерты. По окончанию его,
народ не расходился, пока  Шура – цыганочка, не спляшет – «цыганочку». Мать Виктора,
Анна Николаевна, тепло относилась к снохе, уважая чувство сына, и спокойный характер
Александры. Родился  первенец, Красивый, смуглый – от цыгана не отличить. Назвали
сына тоже Александром. Но уже, имя – Шура, за ним не прижилось, не сговариваясь,
все стали звать Сашей. Узнав о рождении внука, приехала из Ташкента мать Александры.
Тут то и раскрылся обман, когда пожилая цыганка познакомилась с родственниками зятя.
Ни одного цыгана в роду, хотя все братья Виктора, тоже смуглые. Большой гулянки,
по поводу приезда матери и брата Шуры, не устраивали, но сёстры Анны Николаевны
и все их семьи собрались на крестины Саши. Название «крестины» - было символичным.
В посёлке не было никакого обряда крещения,  ни церкви, ни даже, захудалого попа. 
Зато проживал один приезжий учитель, пенсионного возраста. У него было два высших образования: - это оконченная, Духовная семинария и педагогический институт. Он никому не отказывал в толковании Писания, начала религиозных праздников, но никогда не проявлял желания, кого-либо крестить. Никто не видел, чтобы он осенял себя крестом.
Крестины удались. Матери Шуры понравилась дружная, весёлая родня. Её, особенно,
восхитило исполнение песен. Многоголосие, музыкальность сибиряков – перенесло её
в родной табор, где она провела детство и юность. Уезжая от молодых и внука, цыганка благославила их, обещая, что уговорит отца, простить свою дочь за невольный обман.
Отец не поверил словам жены и сына. По «цыганской почте» он передал просьбу табору, который, проживал в районе Бийска, послать гонца в посёлок «Единство» и подтвердить
или опровергнуть слова жены. Сам отец, не мог поехать, по какой-то причине, к дочери.
Летом, в разгар сенокоса, за посёлком расположился табор. Было всего три кибитки, но палаток было больше. Днём в посёлке оставались одни маленькие дети, да бабушки. Все
взрослые были на покосе. Цыганки не пошли по посёлку, а сразу направились к новому
дому Виктора. Анна Николаевна с внуком, были дома одни. Узнав, где находится Шура,
цыганки опять вернулись в палатки. Анне Николаевне стало тревожно, и она упросила
соседского парнишку сбегать на покос и предупредить Виктора. Тот особого страха не
испытывал, но мужчин, работающих неподалёку, попросил пораньше окончить работу.
Кто на мотоциклах, кто на лошадях, - вернулось всё взрослое население с покоса.
К цыганам пошёл двоюродный брат Виктора – Геннадий Константинович. Он был
начальником участка мебельной фабрики и негласным лидером посёлка. Геннадий
познакомился со «старшим» табора, и пригласил цыган, к Виктору в гости.   
Родственники, пришедшие познакомиться с цыганами, были удивлены внешним
видом Шуры: - роскошные косы убраны под косынку, на шее несколько ниток бус.
Дополняли наряд – длинная юбка и яркая  шаль, повязанная  на бёдрах. В посёлке
она так никогда не одевалась, ходила, как все, в ситцевых платьях, с не покрытой
головой. Золовки Шуры, готовили на кухне закуски. Выручала, как всегда, рыба, пойманная накануне. Тосты: - за гостей, за родителей, за дружбу – развязал, вначале
языки, потом дошло до песен. Старший цыган сидел молча, пока не проронил ни слова.
Но было видно, как при исполнении песни: « Ой, да, золотые, да мои колечики…»
цыган притопывал ногой. Потом к старшему цыгану обратилась Зоя, сродная сестра
Виктора: - А, что, отец, у вас пляшут «тарелку»? Цыган внимательно смотрел на Зою,
словно раздумывая, - откуда русская женщина, в глухом посёлке, знает про таборную
пляску. Её и цыгане то, - не все пляшут. Цыган сказал: - «Тарелка» не заказана никому.
 Брат Зои, начал проигрыш к танцу и, Зоя, смелая, отчаянная во хмелю, медленно,
ритмично и лёгкими  движениями начала старинный, всем незнакомый танец. Она
в своей компании никогда так не плясала, первый раз родственники видели этот,
чёткого рисунка, танец. Только Геннадий знал историю этого танца, он сейчас был
горд за сестру и старался, как мог громче, играть на старенькой, видевшей виды, гитаре.
Гитара, словно подслушав мысли хозяина, вытерпела, и только с последним аккордом
у неё лопнули струны.
Цыган поднялся из-за стола, подошёл к Зое и поклонился, приложив руку к груди.
Продолжили застолье. Самый старший мужчина, дед Фёдор, обращаясь к гостям,
спросил: - Отчего же нет за столом ваших жён? Мы, вас приглашали всех, так просим
послать за ними, ещё не поздно, летом долго не темнеет.
Цыган, повернулся к молодому, ещё безусому парню, сказал слово: - молодой человек
взметнулся и выбежал из дома. Пришедшие цыганки, не были так нарядны, как Шура,
но, всё равно, сильно отличались от деревенских, как одеждой, так смуглостью лиц.
Засиделись далеко заполночь. Гармонист, пришедший позднее, играл, с горем пополам,
русскую плясовую, да «товарочку». Геннадий попросил Зою взять в руки другой, совсем «музыкальный» инструмент. Это была заслонка от русской печи, но на ней можно, такой
лихой ритм отбивать, любым предметом. Зоя, используя заслонку,  виртуозно и так легко отбивала вилкой  в такт цыганской плясовой песне, которую исполняли вместе – русские и цыгане. Не удержался и старший цыган: - на кругу он, как бы сбросил с себя груз,
прожитых лет, ноги его казались, не по возрасту – молодыми.
Провожали цыган до палаток всей компанией, когда пастух, он же гармонист, уже собирал стадо коров на выпас. Рано утром, так и не успев поспать, Виктор ушёл на озеро,  поставил «мордушки» и, спустя некоторое время, нёс домой полведра золотых карасей.  Женщины, сварив ведро ухи, отнесли угощение в табор. Шура, беседуя с цыганками,
просила их не ходить по посёлку за подаянием, а обращаться к ней в случае нужды.
Старший цыган отозвал Шуру подальше от кибиток и спросил:
- Скажи честно, Шура, ты по своей воле пошла за русского, или он тебя обманом взял?
- Нет, вначале я приняла его за цыгана, полюбила, а потом меня, и наши законы, не удержали бы. Я пошла бы за ним,  хоть на костёр! – И сейчас, я от него не отрекусь.
Уезжали цыгане, когда опять все были на покосе.
 На следующий год, опять приехала мать Шуры, привезла ей образок на золотой цепочке,
- как благословление, от отца. Прожили, Виктор с Александрой, до глубокой старости,
Оставив после себя - плод любви, сына  Александра - русского цыгана, да двух внуков. Внуку досталось от цыганки Саши – имя, а внучке дали имя Юля. Род не угаснет! Нет!
                Грачёва Л.П. 2010 год.