5. Дождь - Дунай-Дунай

© Dmitriy Karateev & Constantin Mohilnik

ДУНАЙ-ДУНАЙ

Психолирический мюзикл в 12 видениях


Предыдущая глава: http://proza.ru/2011/04/01/719

ВИДЕНИЕ ПЯТОЕ. ДОЖДЬ


Май
Турку-Мегуреле / Румыния


Вы к нему прижмётесь в тёплой дрожи,
Полюбив его ещё дороже.*

Ангел и клубника

А получилось так, что пока размышлял капитан, пока с далёким старым лоцманом спорил, так и сам того не заметил, что уже вспугнули соловья жёлто-красные зарницы, и пронёсся над Дунаем, над “Венцом Дуная” не по-майски студёный ветерок, пронёсся да превратился в ветер, и стало совсем, как на океане, и ухмыльнулся победно тот старый лоцман, и потускнели звёзды, и ярче заморгали зарницы, и стала соловьиная ночь воробьиной. А из кают-компании тянет сигарным и трубочным дымком, слышится разымчивое танго и страстное меццо-сопрано по-румынски – новую артистку, что ли, Варавва нанял?
Шагнул Флориан на одну ступеньку вниз, слышит: хлопнула громко форточка на мостике капитанском – уж не разбилась ли? Непорядок, если разбилась. А непорядок – дурная примета. Шагнул Флориан назад, на ступеньку вверх, переступил обратно порог и наткнулся грудью в темноте на тёплое, на мягко-упругое, и запахло вдруг не рекой, не сигарой, не разогретым за день корабельным железом, а – кисло-молочным чем-то, сельски-глиняным, травно-ягодным. Руку на рубильник капитан: раз – и зажёгся свет > два – и погас. Точно ещё одна зарница – электрическая – моргнула. Успел только увидеть сарафан розовый белокрапчатый, косу русую толстую, талию тонкую.
– Frаеulein?**
– Да… нет… я так пришла… я вам клубники принесла. На берегу была, тётушка одна угостила.
– Зачем?
– Потому что я всегда мечтала о море.
– Logisch***.
– Конечно. Недаром же я Липа.
– Logisch.
– Нет, вы не знаете, а это в самом деле логично. Потому что Липа – это по-нашему Пелагея. А Пелагея по-церковному будет Морская.
Улыбнуться капитан изволил:
– И вы действительно морская?
– Обязательно! Я вместе с дядей в Чёрное море выходила, за наш нулевой километр. И плавала там, сеть вынимала, и чаек кормила.
– Клубникой?
– Хлебом домашним. А дядя сказал: не прикармливай этих дармоедок. А я люблю кормить, особенно с руки. Вот так…
И ягоду крупную пахучую ладонью прижала к губам Флориановым. Не опомнился Флориан, как съел неожиданное угощенье, губами ладони Липиной коснулся.
– Вкусная клубничка, сладкая – правда? Вот вам ещё.
Снова ягода > губы > ладонь.
Мелькнуло капитану: вот так и тигров они укрощают.
Мелькнуло Липе: дождь. И ветер. А представить бурю на море? А на океане?:
– А на океане часто бури?
– Ум-м-м… – согласился капитан сквозь клубнику.
– Но вам, я думаю, было не страшно…
– Нет, нет… – успокоительно помотал головой капитан.
А вспомнил весь тот хаос, что возник вдруг на яхте “Коталин”, когда вопреки прогнозу налетела буря. Кто сделал тогда этот снимок, где борется дружно команда с неукрощённым тигром – стихией? Этого Флориан не знает, он увидел фотографию собственного крушения в аргентинской газете, когда лежал в госпитале. Ведь надо было кому-то неуязвимо для шторма подплыть на другом судне или на шлюпке, нарочно для того, чтобы показать читателям газет, как гибнет “Коталин”. Что за таинственно-всевидящий папарацци?
– Встретился бы я с ним – приказал бы вздёрнуть на мачту. Представляешь: лежу-выхаживаюсь на койке, думаю – жив, думаю –  ждёт она меня. А сиделка весело так: “BailАs! – сестричка Тереса вам письмо принесла – наверное, от невесты – Que baile senоr capitan!”**** Поколотил я ногами по матрацу, хотел взять письмо, а тут доктор: “Нельзя вам читать, с такой черепной травмой…”
– Ой, – как шлангом окатилась береговым прожектором Липа, – а у дяди Филата тоже черепная травма получилась, когда у берега лодку на острые камни перевернуло.
– Да-да, – кивает Флориан, – письмо в руке, а читать нельзя! Тут сиделка: “А сестричка Тереса на что? – разорвала конверт, – О! – говорит, – да оно с картинкой. Как интересно! Это, наверно, ваш корабль. Да, и вы стоите на носу, и Господу Богу молитесь. И матросики ваши туда-сюда снуют – видно, что растерялись. И старый сеньор – такой спокойный, как будто это его профессия – терпеть крушения. А в облаках – ах! – это ваш ангел-хранитель, и на девушку похож. Senоr capitan, es un milagro!***** Это вам знак, знак навсегда. Если когда-нибудь на веку случится искушение, посмотрите на эту картинку, и ангел вам подскажет, как спастись”.
Выхватил прожектор у бурной ночи стену со снимком: яхта тонет, матросы носятся, капитан командой командует, старый лоцман Библию под мышкой зажал, а на туче – просвет. Глянула Липа – ах! – себя в просвете узнала:
– И вы спрашиваете его?
– Кого? – не понял капитан.
– Ангела… – Липа шёпотом.
– Ангела! – Горько фыркнул Флориан. – Да нет там… да нет у меня никакого ангела. И на снимке нет. Может быть, пятнышко было на плёнке…
Липа ему на губы ладонь без клубники:
– Нельзя так говорить. Ангел обидится. Нет, не обидится, ваш ангел на вас никогда не обидится. Но огорчится и заплачет.
– Ach, was!****** Если б он был тогда там, не был бы я теперь здесь!
– Вы не знаете. Он там был, потому вы и здесь. И ангел ваш здесь. Вы столько прошли, чтобы встретиться с ним! Вы были, конечно, в устье Ганга – это там, где Ганг впадает в Бенгальский залив…
Усмехнулся капитан: не бывал он на Ганге. Но кивнул.
– Ну вот, – радуется Липа, – и там ещё орангутанги человекообразные, злющие, и хулиганы они ужасные…
– Да-да…
– Может быть, они у вас ещё и подзорную трубу стащили.
– Да нет…
– Ну, конечно, нет – разве вы позволите каким-то мартышкам…
– Гм-м! – посмеивается капитан, – вообще-то орангутанги –  не какие-то мартышки. Это здоровенные звери, сильнее лошадей, и живут в джунглях Борнео.
– О! – пуще вдохновляется Липа. – А вы его одолели, как маленькую мартышку.
– Ну… – юмористически приосанился капитан.
– И трубку любимую не дали украсть!
Нащупал капитан любимую трубку в кармане кителя: попробуй-ка украсть, орангутанг краснобородый!
– И в Африке, когда вы смотрели голые негритянские танцы… но тогда ваш ангел отворачивался, но всё равно не обижался. Потому что это было несерьёзно. Но он очень огорчился, когда капитан увлёкся чарами Ммага-Йони, дочери страшного вождя Нгокко…
Удивился капитан: это что за тарабарщина?
– А её хотел взять себе молодой воин Ватсатса…
Пригляделся капитан: не смеётся ли барышня? Темно, не видно. Но жаром обдаёт темнота:
– Но капитан не застрелил его – ангел не позволил: пусть берёт дикарь дикарку! И он её взял, а потом… съел.
Даже так? Что за дикарские мечтанья!
– А потому что у них такой племенной обычай: каждый мужчина должен съесть свою первую любовь, только тогда он воин.
Н-да, а у нас-то наоборот: иная первая любовь съедает человека с потрохами. Как тигр-людоед. И становится она потом тигрицей, как… Да какая она тигрица? Жалкая вульгарная бабёнка, кокаинетка. Не буду думать о ней, послушаю про ангела.
– А потом капитан приплыл в Нагасаки и встретил там настольную танцовщицу – она была гейшей, да?
Конечно, как все японки, многозначительно помалкивает капитан.
– Но ангел хранил капитана, и тот просто подружился с этой девушкой, правда?
Вообще-то капитану не так это виделось. Дружба мужчины и женщины, говорит старина Волькенштейн, неизбежно маскирует интенцию дальнейшей близости. Впрочем, умолчим об этом, не будем смущать ангела. Ангел, наверное, сам знает, но оно ему не по статусу.
– А когда уплыл капитан из Нагасаки – и ангел с ним полетел – а как же! – один надменный колонизатор накурился гашиша и зарезал бедную гейшу. А капитан так и не узнал об этом. Ему было уже не до того. Всё становится пустяком после встречи с “Летучим Голландцем”.
Вздохнул капитан: да уж!
– Вот, я же знала, что вы его видели. И если бы не ангел, неблагодарный вы человек, то…
А что, думает капитан, эту фотографию можно было сделать разве что с борта “Летучего Голландца”. Вот и объяснение моему крушению. А что выжил – так это только молитвами ангела. И говорит капитан:
– Каким всё делается лёгким и весёлым, когда слушаешь этого ангела. Пусть же сидит на моём правом плече.
Тут и повис ангел на правом плече капитана, да и левое захватил. Отвернулся тактично береговой прожектор. И отдыхает зрительный рецептор, и не особо обострён слуховой, и за все пять чувств пашут оставшиеся три: осязание осязает мягкость-упругость, обоняние обоняет творожность-глиняность-травность, вкус вкушает клубнику губ…

В кают-компании

Упёрся прожектор – а с ним и кинокамера – в окно кают-компании, где и без того светло, где сигарой дымит краснобородый орангутанг Варавва и трубкой – не дождавшийся капитана Волькенштейн, где шестой бокал шардоне осушает худощавый и меланхолический Герцог-Герцович – и куда оно в него вмещается? И супруги-дрессировщики малых животных форм угощают Пифа заварным пирожным. И дружно ревнуют донжуана гимнаста обе его сономерницы к им же приглашёной румынской меццо-сопранке, а та соловьём и дождём разливается на мотив танго:

……………………

И уже – пусть видит изменник! – подходит гимнастка Вера к меланхолическому миму-скрипачу, и отвлекает его от недопитой кружки, и увлекает его в танговое единоборство. И – пусть видит изменник! – подходит гимнастка Слава к чёрному клоуну Жо, и отвлекает его от чёрных дум, и увлекает в бездумное рывкое коловращенье:

……………………

Das Leben geht weiter******

И входит из ливня Флориан, и капли испаряются с охмелённого лица, и просыхает тёмный горошек влаги на белом кителе, и улыбается Флориан старине Волькенштейну:
– Das Leben geht weiter, mein alter Freund, oder?********
И невозмутимо соглашается старина Волькенштейн:
– Kein “oder”, mein juenger Freund, es geht… aber…*********
Махнул рукой капитан на “aber”, а сказал: “Prost”  и хлопнул Волькенштейна по плечу и хлопнул Волькенштейнову рюмку коньяку:
– Aber gut!**********
Невозмутим Волькенштейн:
– Sei g`sund, Florian***********.
– Я только что понял: я люблю её.
– Любишь – видно. А какую “её”, Флориан?
Нахально подсел Варавва, змей-горынычем курнул на Флориана:
– Что-то нынче капитан такой весёлый! Это в одиночестве на капитанском мостике он так взвеселился? И стало так хорошо, а, мой друг?
– Дракула тебе друг!
Зубом золотым сверкнул недруг:
– Коньяку капитану!
Вырос бокал перед Флорианом. Нахмурился капитан:
– Я, кажется, не просил…
– Мало ли, что кому кажется! Prost!
И выпил Варавва принесённый капитану бокал. И растаял.
Танцует гимнастка Вера с грациозным мимом Герцогом, проносятся мимо другой пары, где гимнастка Слава забрасывает белую ногу на плечо чёрному клоуну Жо: пусть видит изменник! А изменник не видит, певице-румынке в очи неотрывно глядит. И старается страстное меццо-сопрано для сердечного друга:

………………

Кого любит Марта

Сунулся береговой прожектор в тесную каюту, где спит великанша Марта, сбросив с узкой койки на пол одеяло, похрапывает тоненько:
– Фри-и…
Осветил прожектор горообразующие Мартины формы, переполз на дверь, а оттуда вкрадывается мокрая Липа – липнут волосы к лицу, сарафан промокший – к бёдрам и коленям. Раз-два – сбросила сарафан > три-четыре – юркнула в постель. Но как теперь спать? Вот если бы на Флориановом плече! Погоди, Липа, ты молодая, будет тебе ещё плечо под голову. Не может погодить Липа, она молодая, ей всё теперь подавай. А теперь – такое тесное, как эта каюта, такое низкое, как этот потолок, такое узкое, как эта койка, такое сонное, как эта Марта. И как она, здоровенная, так смирно спит в такую ночь лунно-соловьиную… ну, пусть дождливо-ветрено-прожекторную, а всё равно так хорошо, и танго румынское разносится над ширью Дунайской:

……………………

Нет, не усну!
– Марта, Марта!
– Фри-и…
– Марта же…
– М-му-у?
– Не “му”, Марта!
– Почему?
– Хорошо-то как!
– А?
– Луна, соловей…
– Да-да…
– Ты любила когда-нибудь, Марта?
Проснулась > поняла > улыбнулась Марта:
– Почему же “когда-нибудь”, глупочка? Я всегда люблю.
– О-о-о! Так как же ты спишь?
– Я и во сне люблю.
– Ах, как хорошо, Марта, что все любят!
– Конечно, хорошо. Все любят, и Марта любит Мартина, и Мартин любит Марту, а как же.
– А где он, Марта?
– В океане.
– Ой, а в каком?
– В синем и далёком океане.
Смотрит Марта безмятежно с узкой койки в низкий потолок тесной каюты:
– Там сейчас день. Вот у нас ночь, а в океане день, и небо такое яркое, и пена на волнах, и летучие рыбки перепархивают палубу, а Мартин пишет Марте: “Дорогая подруга Марта, Мартин тебя не забывает, ему всегда снятся твои нежные плечики, твои маленькие пальчики. И скоро наш крейсер вернётся из Бразилии, и Мартин увидит тебя, как ты вся в кисейном и тёмно-синем платье ждёшь Мартина на причале, а он уже лейтенант: узнаёшь меня, Марта? И я расскажу тебе про устье Ганга, где громадина орангутанг чуть не стащил у капитана подзорную трубу, а Мартин не дал. И как танцуют голые танцы страстные африканцы, и как бороздит уж четыре века все моря страшный “Летучий Голландец”, а Мартин не боится – его Марта ждёт, она мой ангел-хранитель”… М-м-м, фри-и-и…
Дышит ровно Липа, спит, слышит во сне:

……………………………



*  “Когда придёт корабль”, Игорь Северянин
**  Сударыня? (нем.)
***  Логично (нем.)
****  Пляшите! Пусть господин капитан спляшет! (арг.-исп.)
*****  Это чудо, господин капитан! (исп.)
******  Да ладно! (нем.)
******* Жизнь продолжается, мой старый друг, не так ли? (нем.)
********  Без всяких “ли”, мой юный друг, продолжается… однако… (нем.)
*********  Будем здоровы! (нем.)
**********  Хорошо однако! (нем.)
***********  Будь здоров, Флориан. (австр.-нем.)
_________________________________________

Продолжение: http://proza.ru/2011/04/01/756