День Шахтёра

               
                Шахтёрам моей Родины   
                Советский Союз  посвящаю…
               


ДЕНЬ ШАХТЁРА




                Ветеран
Он очень прост. Не очень знаменит.
И вот сейчас волнуется немножко.
И  глаз его легонечко слезит,
Как будто впилась угольная крошка.
На отдых  давно уже пора.
Сияет грудь в лучах «Шахтёрской Славы».
Но каждый день он едет на «гора»,
Последним выходя всегда из лавы.
Ему сегодня рукоплещет зал.
Вокруг знакомые, смеющиеся лица.
И знамя Красное венчает пьедестал,
Как гордая, нахохленная птица.
Гремит оркестра яростная медь.
Колеблют воздух бравурные звуки.
А он, чудак, не знает, куда деть
Углём татуированные руки.

 
         Чтобы засветло добраться до дома, я выехал из Тулы пораньше. Сразу же за городом  на Мыльной горе меня догнал дождь. С утра и так было свежо, а тут ещё этот  мелким ситечком дождик. Он прямо-таки заливал ветровое стекло моего автомобиля. Благо печка в салоне работала исправно. Я искренне сочувствовал людям, стоявшим на остановках и ждущим весьма редких по нынешним временам автобусов.               
       Включил приёмник. Покрутил ручку настройки. Нашёл «Русское радио». Его ведущий Фоменко самозабвенно отпускал шуточки про мужские гениталии. Стало противно. Сразу расхотелось слушать. Дождик лил. Скребли по стеклу дворники. Бежали километры. Подъезжая к Быковке,на остановке, я увидил странного мужика. Высокого роста. Сутуловатый. Одет  легко. Не по сезону. Я был уверен, что не знаю его, но уж что-то очень располагающее было в его могучей,  медвежковатой фигуре.
           Вообще, последние десять лет я не подвожу в своей машине не знакомых мне людей. По сегодняшним временам одинаково опасно подсадить и молоденькую студентку, и седенькую старушку. А тут  огромный мужик с недельной щетиной.
- Я в Новомосковск! Если по пути садитесь!
- По пути, по пути – сиплым, озябшим голосом проговорил он.
И, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, прямо-таки запрыгнул в машину. 
- А я уже отчаялся уехать отсюда,  –  с явной благодарностью в голосе просипел он.   
              Погода ухудшалась. Дорога не просматривалась. Пришлось сбросить скорость. На все мои попытки завязать разговор, пассажир не поддавался. На вопросы отвечал вяло, с неохотой. Другой  за  то, что едет в тепле домой, анекдотами засыпал бы. А этот схватился за ручку как в трамвае и застыл. Но странное дело, я всё  большей  и большей симпатией и интересом проникался к этому верзиле. Попутчик мой молчал. Замолчал и я. Задумался  о своём.
 - Чья-то кормилица была, – вдруг неожиданно проговорил он.
 - Что вы сказали?! – недоумённо спросил я.
 - Да вон шахта разбомбленная, – махнул он рукой в сторону недавно закрытой шахты.
 - А причём здесь кормилица? – я определённо не понимал хода его мыслей. И слово «кормилица» показалось мне странным и неуместным.
 - Да сам-то я бывший шахтёр. Почти 27 лет на здешних шахтах.  А кормилицей мы свою 37-ю шахту называли. Недавно попал туда. Такая же вот. Разбомбленная. Только ещё по всей территории берёзы растут, толще мой руки – и он оголил широкой кости мускулистую руку.
Мало-помалу разговор завязался. Говорил он односложно. Скудно.  Я слушал его, не перебивая.
               

+ + +
               
     … Самым любимым летним праздником у нас, поселковой детворы был День Шахтёра. Он приходился на последнее воскресенье августа. В этот день мы старались встать, как можно раньше. Собирались в беседке  возле нашего дома и  с каким-то нешуточным волнением ждали прилёта «кукурузника». Он появлялся часам к девяти утра. Сделав круг над терриконами близлежащих шахт, опускался еще ниже и на бреющем полёте проносился над посёлком. Из его чрева вылетали листовки. Маленькие, розоватые листочки, на которых чёрными, толстенькими буквами было что-то написано. У нас даже игра существовала – кто больше всех соберёт листовок, тот целый день считался чемпионом.
    Посёлок был крохотный,  и  большая  часть их улетала в поле. Набегавшись по улицам, а потом  по пашне, мы гордые возвращались в нашу беседку, где начинали выяснять, сколько у кого  этих  хрустящих листочков. Определившись с победителем,  ещё полдня таскали их за пазухой. А потом отдавали деду Платону, жившему в нашем бараке. Он вертел с них «козьи ножки». Они выходили у него такими огромными, что я всегда удивлялся – почему «ножка», а не «ляжка»? Дед был очень древним. Сколько ему  лет точно никто не знал. Но  его внук рассказывал нам, что он воевал ещё в русско-японскую войну. 
Часам к двенадцати пополудни посёлок вымирал. Все семьями шли в Сокольнический лес на массовое гуляние. Фронтовики (а тогда их было очень много) надевали свои боевые ордена и медали.
               
                А сколько же гордости  в детях,
                И мой разгорается взгляд
                От самых  геройских на свете
                Отцовских военных наград.

           В пять лет мы уже знали, какой это орден, какая медаль и за что их дают. Я часто приставал к отцу, чтобы он рассказал мне хоть что-нибудь о войне. Но он всегда отшучивался. И только когда я уже чуть не плакал,  начинал рассказывать: «Влетаем  мы, сынок,   на танке в Берлин, и у самого Рейхстага нас подбивают. Горим. Лезем в верхний  люк – немцы кругом. Мы  в нижний.  А там наш  участковый». Вот думаю, и дядь Коля – милиционер с  моим   папкой воевал.
               В лесу работал буфет. Играл духовой оркестр, гармошки, баяны. Было торжественно и очень весело, но до определённого момента. Вдруг  ни с того ни сего начинали вспыхивать  драки,  нередко переходившие в массовую потасовку. Ну, какой праздник без драки! К вечеру все мирились и шли на поселковый стадион. Там всегда между шахтами проходили футбольные матчи.
                Милое, милое детство. Как же это было давно.
                …   Когда я уже сам стал работать на шахте, листовок с самолёта на День Шахтёра не бросали. Праздник стал обычным рабочим днём. Один из них крепко запал мне в память.
              На утреннем наряде собралось много народу. Ночная  и первая смены. Председатель шахтного комитета профсоюза зачитал поздравительную телеграмму генерального директора «Новомосковскуголь». Раздал почётные грамоты передовикам. И стал длинно и нудно поздравлять нас от своего имени. При этом он часто посматривал в окно. Окна общей нарядной выходили на рабочую столовую. Там, на её широком крыльце, шахтный парторг отрубал от свиной туши задок. Рубил он долго и неумело. Но вот, наконец, задок  отвалился. Парторг вытер пот со лба и передал топор повару. Две женщины - посудомойки подняли откромсанную часть поросёнка и, согнувшись в три погибели, поволокли её к недалеко   стоящему автобусу, набитому шахтным начальством и их близкими. Тут же наш профлидер на полуслове оборвал свою косноязычную речь и уже на ходу торопливо бросил: «Ну, мужики! Счастливо отработать!».