Екатерина Лошкова
Женщина попыталась включить светильник, но рука безжизненно упала на подушку; попробовала встать, но не смогла. «Что со мной? – она пошарила рукой по тумбочке, свалила сливочник, из которого ночами пила воду, и вдруг поняла, что тело совершенно не слушается её.
Расстроенная, она застонала. За окном в своём гнёздышке какая-то сонная пичужка тихонечко цвиркнула…Женщина глянула в окно, увидела старый тополь, и помутнённое сознание её стало проясняться.
– Глебушка… Тёма! – позвала она слабым голосом, но пронзительная тишина не нарушилась быстрыми шагами тех, кого она звала. Подождала... Позвала вновь и вновь – никого. По комнате разлился неземной свет, и женщине стало легко, как давно уже не было, и все болезни отступили; перед глазами возникла яркая картина: залитая солнечным светом комната, а в ней – вся её семья, поджидающая кого-то к нарядно накрытому столу…
Вера Анатольевна встретила утро с радостным чувством. Осторожно встав с постели, заторопилась на кухню, где тесто, пыхтя, приподняло крышку кастрюли.Огромный кот, неотступно ходивший по пятам хозяйки, мурлыча, тёрся об её ноги.Хозяйка раскатала два сочня, один уложила на противень, на него – начинку; прикрыв вторым сочнем, защипала края, укрыла пирог вощёной бумагой и поставила расстаиваться.Женщина прошла в зал, выгладила и расстелила скатерть, принесла из ванны цветы, накануне привезённые мужем из сада, установила вазу в центре стола, полюбовалась и вернулась на кухню. Увидев, что пирог расстоялся, она поставила противень в духовку, ушла в свою комнату и прилегла на кровать. Настроение было отличное. Вера Анатольевна улыбнулась, взяла с тумбочки книгу и, прочитав несколько страниц, почувствовала приятный аромат пекущегося пирога.– Пора убавить газ, – произнесла она и направилась на кухню.
Сноп лучей пробился через неплотно задёрнутые шторы, добрался до лица Глеба Петровича – мужа Веры Анатольевны, спавшего в соседней комнате.Он приятно похрапывал, и храп его был похож на мурлыканье любимца семьи – кота Тимофея.Яркий свет потревожил сон спавшего, заставил переменить положение. Через минуту Глеб Петрович окончательно проснулся – до него дошёл распространившийся по квартире аппетитный дух.Хозяйка заглянула через стекло в духовку: золотистая корочка радовала глаз. Убавив газ, выпрямилась, увидела бесшумно вошедшего мужа, беззлобно попеняла:– Ты что, отец, как тать подкрадываешься? До смерти меня перепугал!– Ну, уж сразу – тать! – слегка возмутился тот. – Да я со смертного одра встану от запаха твоей стряпни!.. Старался идти тихо, чтобы не разбудить сына. Извини, – Глеб Петрович обнял жену за плечи. – Вот и подросли крылышки у нашего птенчика. Совсем взрослым стал. А давно ли мы водили его в горсад, кататься на карусели.– Он так любил сидеть на коне! А как гордо смотрел на нас! Наверное, представлял себя лихим чапаевцем!– Бери повыше! – хохотнул Глеб Петрович.– Слава Богу, сын вырос. Им можно гордиться.– И на него можно положиться. Не подведёт. Не оставит в беде.Жена нежно коснулась щекой лица мужа, подошла к плите и посмотрела через стекло в духовку.– Скоро пирог будет готов. Артём любит есть горячим… Может, пора разбудить?– Мам, я бы ещё поспал, но божественный аромат заставил меня подскочить раньше времени! – улыбаясь, Артём стоял в проёме двери. – Заглянул на кухню и вижу: отец облизывается, как кот Тимофей при виде рыбы. И нетерпеливо поглядывает то на тебя, то на духовку. Да и пирог вопит во всю глотку: «Торопись! Иначе от меня ничего не останется!» – Ну, думаю – как бы не опоздать.– А ты, сынок, что так разоделся, словно английский лорд? Только смокинга и белых перчаток не хватает! Куда вырядился?– Хотел предстать пред ваши очи!.. Что? Нравится?– Ещё бы!– Стать Дубровских налицо, – приосаниваясь и подкручивая воображаемый ус, Глеб Петрович с любовью смотрел на сына.– Ну, сразу уж: «Стать Дубровских!» Наша порода не хуже вашей.– Не скажи, не скажи... В вашем роду таких высоких, как у нас, ни парней, ни дивчин не было.– Папа, вы восемнадцать лет вместе, а ты до сих пор не рассмотрел маму! Взгляни на неё! Видишь, какая красавица! Статная! Губы алые! А румянец! Даже у семнадцатилетних девчонок такого румянца не встретишь! А кто ещё, кроме неё, может испечь такую вкуснотищу!?– Что правда, то правда…Виноват! – развёл руки Глеб Петрович.– А-а-а, испугался, что не дадут пирога! Сразу заподлизывался!– Хватит вам! Совсем захвалили! – Вера Анатольевна смущённо улыбнулась. – Из-за вас о духовке чуть совсем не забыла, – и приоткрыла дверцу, отрегулировала газ, окинула внимательным взглядом сына.– Ну, сынок, костюм будто по тебе сшит! Как влитой сидит! Мне казалось, что твой брат крупнее и выше.– Мам, ты всё ещё видишь во мне ребёнка. Это в прошлом году Вадим был выше меня.– Вадик всегда был худощавым. Правда, отец?– Это неудивительно: Вадиму не часто приходится есть твою стряпню.– Как Вадим не будет худым, если его мама ничего не может приготовить, кроме глазуньи?– Ладно уж, мать. Каждому – своё. Светлана действительно готовить не умеет, зато лучшая портниха в округе.– Помнишь, мам: ты настаивала взять в долг деньги, хотела сшить мне костюм? Я отказался. И не зря. Шить костюм ради одного выпускного вечера слишком дорого. Ведь каждый день в такой одежде никто не ходит. Костюм совершенно новый. Брат после окончания школы его единственный раз надевал – на вечер, после поступления в институт.Вера Анатольевна вынула пирог из духовки, переложила на блюдо, прикрыла полотенцем.– Вот это пирог! Огромный-то какой! – Артём взял газету с подоконника, положил на пол, встал на колени, дурачась, сложил руки на груди и взмолился:– Мамочка! Давай Галку пригласим на завтрак!– Ишь, чего захотел! Ты больше ничего не мог придумать? – притворно возмутилась мать и после паузы добавила. – Так и быть, приглашай свою ненаглядную. Пусть отведает моего пирога.– Мам! Кулинара, как ты, ни в одном ресторане не сыщешь!– Не подли-и-зывайся!– Говорю от чистого сердца. Пусть Галка узнает, какая мастерица её будущая свекровь.– Что-о-о?– Вы послушайте, о чём он заговорил! Давно ли пешком ходил под стол!– Кажется, вчера это было… А сегодня вон – с коломенскую версту вымахал. Девчонки давно за ним бегают.– Мать, пирог у тебя огромный! Нам его не одолеть. Будь ласка, давай и Вадима пригласим.– Что ж, приглашайте и Вадика, и Галину. Всем хватит. Тесто получилось отменное и пышное, словно облако, – женщина отщипнула небольшой кусочек.– Пробуйте!– Ну, мать, ты превзошла себя. Одного боюсь, как бы мы за завтраком языки не проглотили.– Чудо!– Хватит, хватит! Звоните, приглашайте гостей.Вера Анатольевна протёрла ещё раз и без того чистые чашки и, подняв блюдо, на котором лежал пирог, будто священнодействуя, направилась в зал. Процессию замыкал Артём, исполнявший марш «Прощание славянки».Позвонив, все торжественно уселись за стол и стали поджидать гостей.Глеб Петрович вздохнул:– У меня в животе урчит. Если они не придут через пять минут, то я умру от голода.– Ох, боюсь, не успеем сделать всё, что нужно, до вечера.– Не блажи, мать. Времени достаточно, – похлопывая по столешнице ладонью, Глеб Петрович в раздумье произнёс. – Кто о чём, а меня точит одна и та же мысль: не ко времени меня сократили. Но руководству выгодно было банкротство завода. Сколько из-за этого спилось прекрасных специалистов!– Нам живётся не так уж плохо: овощи, ягоды и фрукты кормят не только нас.– Осенью я приложу все силы, чтобы вновь устроиться на работу. Привередничать не буду. За любую работу возьмусь… Жаль, что все наши сбережения пропали. Всю жизнь во всём отказывали себе, каждую копейку берегли, а вышло всё иначе… Чтоб нашим «слугам» пусто было!– У наших «слуг» – депутатов, да правителей наших – в кармане пусто никогда не будет. Они, опустошив наши карманы, свои сейфы наполнили до предела. Так что, отец, не трави зря душу. Не мы одни всё потеряли. Что с возу упало, то пропало. Жили хуже – выжили. Не пропадём и сейчас.– Пап, хватит говорить об одном и том же. Надо смотреть на всё веселее. Сейчас гости придут. Вадим готов примчаться из тридевятого царства отведать маминого пирога. У него на ногах в таких случаях появляются сапоги-скороходы.
Звонок в дверь сдул Артёма со стула. В прихожую вошла молодая красивая девушка. Артём обнял её за плечи и повёл в зал.Девушка улыбнулась и влюблёнными глазами посмотрела на юношу.– Тёмка, ты и не представляешь, как этот костюм тебе идёт! – шепнула она, но, заметив, что родители Артёма наблюдают за ними, смущённо опустила взгляд. А те невольно улыбнулись.Особенно рада была Вера Анатольевна, видя в глазах Галины нескрываемые искорки любви.Артём не отрывал восхищённого взгляда от милого лица и доверчивых огромных, широко распахнутых зелёных глаз своей подружки.Внезапно Галина поперхнулась и, прикрыв лицо шарфиком, стала чуть слышно покашливать.– Галка, что, снова горло болит?– А, пустяки! – беспечно махнула рукой девушка. – Вчера купалась на Бии. Целый день не выходила из воды. Результат – ангина. Не беспокойся! Дня через два всё пройдёт. Она меня почти не беспокоит.– Разве можно так, девочка? Сейчас идёт коренная вода, холодная, как лёд.– Ладно, мама, не запугивай Галку!– Вера Анатольевна, пожалуйста, не беспокойтесь. Сейчас отведаю вашего пирога, напьюсь чая с малиновым вареньем, и всю болезнь – как рукой снимет.– О! Вадим звонит!– Теперь все в сборе!– Мир дому сему! Ка-кой а-ро-мат! – Вадим закрыл глаза, выкинул руки вперёд и направился к столу. Не открывая глаз, осторожно отодвинул ногой стул, сел и весело заявил:– Вера Анатольевна! На запах испечённого вами пирога я смог бы с закрытыми глазами добраться от своего дома – до вашего, если бы под ногами не путались машины.Все весело рассмеялись.– А теперь, мои дорогие, приступайте к трапезе.– Молодые люди, не прихватите ли и меня на выпускной вечер в качестве ближайшего родственника?– А почему бы и нет? За год школа ещё не успела забыть твоих проделок.– Да… пай-мальчиком я никогда не был.– В школе тебя примут с распростёртыми объятиями. Кроме того, кто-то постоянно вздыхает по тебе, расспрашивает: «С кем, Вадим, сейчас тусуешься?»– Вот как? И кто же это?– А то ты не знаешь! Женя, конечно.– Приятно слышать.Вера Анатольевна подала каждому по большому куску пирога, налила чай.
– Дочка, да ты вся горишь! – притронулась к руке Галины Нина Григорьевна.– Ничего страшного.– Как это – ничего страшного!? У тебя жар!– Мама! Я не первоклассница.– Здравствуйте, Нина Григорьевна! Можно похитить вашу дочь?– Нет.– Почему?– Мы уходим домой! Ты притронься к её руке! У Галочки температура под сорок!– Мама, при чём здесь температура? У нас выпускной вечер! Я не могу уйти! Это же никогда не повторится!– Правильно! Не повторится… Не пререкайся! Быстро домой! И не перечь! С болезнью шутки плохи!– Я с вами!– Нет, нет, Тёма! Ты не знаешь маму! Она не оставит меня в покое, пока не вылечит. Будет каждые пять минут заставлять полоскать горло, пить чай с мёдом и малиной. Строго по часам будет пичкать таблетками. Оставайся и веселись за двоих. К утру, думаю, температуры не будет. Вот тогда и придёшь.– Как же я без тебя?– Тёма, ты Гале ничем помочь не сможешь. Я быстро поставлю дочь на ноги.
После окончания выпускного вечера и долгого гуляния по площади ребята разделились на группы. Артём поискал глазами Вадима, но не обнаружил ни его, ни Жени.Подошёл Борис Пяткин, приземистый паренёк, и его закадычный дружок Сергей Воропаев, проживающий в соседнем доме.– Присоединяйся! Наконец-то с зубрёжкой покончено. Теперь мы свободны, как птицы!– По-моему, ты не слишком усердствовал. Не переутомлял себя. Конечно, теперь занятий в школе не будет. Но, чтобы поступить на нужный факультет, надо перед экзаменами заново всё повторить.– Ну, нет! Я пойду вкалывать. Чем плохо работать строителем?– Хозяин – барин, – пожал плечами Артём.– Вот именно.Когда компания подходила к дому Пяткиных, Борис предложил:– Давайте зайдём ко мне. Мачеха в саду. Отец на работе. У меня в заначке кое-что есть.– Родители ждут. Мне домой пора.– Ты чо, Артём, до старости собираешься под родительским крылышком отсиживаться? Не надоело?– А ты уже успел освободиться от родительских крылышек?– Но повинность окончена. Начинается самостоятельная жизнь. Ну, Артём, ты с нами? Или наша компания не подходит тебе?– Почему же? Зайду. Мне всё равно сегодня не уснуть.
Подошли к нужной квартире, откуда слышались весёлые девичьи голоса. Артём вопросительно взглянул на Бориса:– Это моя Томка с подружками веселится.– Я её после девятого класса ни разу не встречал. Она уезжала из города?– Да, уезжала. А сейчас Томка старается дома отсиживаться.– Что так?– Она в интересном положении.– То есть?– Сейчас увидишь.Борис открыл дверь, шумная компания из трёх девиц и долговязого парня встретила их приветственными возгласами.– Явились – не запылились! Теперь все в сборе!– Поздравляю с окончанием школярской жизни. Присаживайтесь к столу, – по-хозяйски встретила гостей русоволосая, коротко подстриженная девушка с округлым животом. – Теперь можно приступить к основной части вечеринки.– Томка, о какой вечеринке речь? Тебе бы не по вечеринкам шастать, а спать где-нибудь в закутке.– Правильно! А ты в это время будешь развлекаться с другими тёлками! Меня это не устраивает!Борис, загадочно улыбаясь, достал небольшой пакетик из-за дивана, торжественно произнёс:– В жизни нужно всё попробовать, успеть и преуспеть. Давайте, мужики, вмажем по дозе!– Я – пас! А вы – как хотите!– Артём, не боись! От первой дозы никто наркоманом не становится! А если становятся, то только слабаки и неудачники, не способные ни головой думать, ни руками работать… Мужики! Мы пахали десять лет! Это нужно отметить! Давайте оттянемся на всю катушку!.. Эта ночь наша! Мы прожили семнадцать лет. Все эти годы, если и получали удовольствие от жизни, то только регламентированное. Сейчас мы получим то удовольствие, на которое наложено табу. Мы заслужили!.. Давайте ловить кайф! Поехали!– Повторяю. Я – пас... «Удовольствие – это кратковременное счастье. А счастье, – говорил Лев Толстой, – это удовольствие без раскаяния!» И с ним я полностью согласен. Ничего хитрого нет, чтобы принять наркотики. Но как бы не пришлось всю жизнь раскаиваться. Я их принимать не буду! И вам не советую!– А ты, Тимка, слабак.– Называй как угодно. Ты знаешь Кирьяна из параллельного класса. Он живёт через дорогу. У него братан – наркоман со стажем.– Ну и что?– Вот тебе и «ну и что!» Кирьян как-то подрался с ним. Хотел, чтобы тот завязал с наркотой. А что вышло? Брат ему говорит: «Попробуй, прими дозу! А потом докажи, что не слабак. Завяжи, если сумеешь. Вот тогда поговорим».– Ну?– Что ты всё время нукаешь? Я думаю, тебе финал известен не хуже, чем мне.– Мне Кирьян не авторитет. Я знаю других пацанов, которые не раз баловались. И ничего… Завязали.– Доказывать, что не слабак, в угоду тебе не собираюсь. Я пошёл. Привет семье.***Прошёл месяц…Вера Анатольевна взяла телефонную трубку и услышала ликующий голос сына:– Мамочка, поздравь! Я – студент!– Молодчина! А Галина?– Стоит в коридоре и молит Бога послать ей счастливый билет. Скоро будем дома.– Ждём.Переговорив с матерью из телефона-автомата, Артём набрал номер Вадима.– Поздравь, старик. Я – студент. Галка? Надеюсь – тоже. Я оставил её у двери аудитории, а сам пошёл за сигаретами. Двигай к нам со своими предками.– Твои родители уже пригласили и их.
ерейдя улицу, Артём услышал звонкий голос Галины:– Тёмка, куда ты запропастился? Поздравь! Я – студентка! – и, помахав рукой Артёму, девушка ринулась через дорогу.– Галка, стой!Артём побежал навстречу, а в этот момент из-за поворота на большой скорости вылетела машина.Когда Артём подбежал к Галине, она лежала бездыханной. Это было видно каждому, кто смотрел на неё...Вокруг её головы увеличивалась лужа крови. Артём нагнулся над Галиной, погладил руку и, содрогаясь от плача, уткнулся лицом в своё колено.Подъехала «Скорая», затем милицейская машина.Артём хотел проводить тело Галины до морга.–Ты кем приходишься этой девушке?Глазами, полными слёз, молодой человек взглянул на женщину в белом халате.– Жених.– Мы повезём девушку в морг при четвёртой больнице. Будь мужчиной! – сказал плотного телосложения человек, ранее осматривавший Галину, и оттеснил от дверцы Артёма.Ужас, боль и безысходность сковали голову и сердце молодого человека. Несколько раз около него взвизгивали тормоза, и из машин лилась отборная брань, но Артём, находясь в прострации, не слышал и не видел ничего.Он, как лунатик, добрался до автобусной остановки. Переполненный автобус остановился, Артём протиснулся в него. Из окна увидел знакомый дом. На остановке пассажиры выдавили его из автобуса.Тяжело ступая по ступеням, Артём подошёл к знакомой двери, откуда ещё сегодня выходила Галина. Дрожащей рукой несмело позвонил. Дверь стремительно распахнулась, и юноша увидел нарядно одетую, радостную мать Галины. Она чуть отстранила молодого человека в сторону, а затем с недоумением взглянула на него.– Где Галя?– Надя, дочка вернулась? – из глубины квартиры раздался благодушный голос Леонида Ивановича.Нина Григорьевна, увидев блуждающие глаза Артёма, его расстёгнутую рубашку, испачканные брюки, взглянула на подошедшего мужа, снова на Артёма и прошептала трясущимися губами:– Что случилось с нашей дочкой?Артём опустил полные слёз глаза и, кусая губы, чуть слышно ответил:– Её нет.–Что значит – нет? Где же она? – оседая, беззвучно прошептала Нина Григорьевна.Леонид Иванович подхватил жену и усадил на рядом стоявший стул.– Галю сбила машина… Её увезли в морг, – прошептал Артём.– Сбила машина? А где в это время был ты? – надевая трясущимися руками пиджак, зло спросил Леонид Иванович.– Я отлучался в киоск... Возвращаясь, я увидел её на противоположной стороне улицы. Она тоже увидела меня, окликнула и побежала через дорогу. Я закричал: «Стой! Остановись!» Но она летела, как на крыльях! И тут произошёл этот ужас!Артём зарыдал…– А не ты ли окликнул её?– Нет! Нет! И нет!– Кто видел всё это?– Не знаю! Я не смотрел по сторонам! Видел лишь Галю, истекающую кровью!– Мать, где ключи от машины?– Давайте я вызову такси! Вам сейчас нельзя быть за рулём!– Молчи! Потерявши голову, по волосам не плачут!– Отец, он прав! – рыдая, возразила женщина.Артём вызвал такси и, не смея поднять взгляд на родителей невесты, стоял перед ними, опустив голову, а слёзы текли по его бледным щекам.– Что стоишь? Убирайся! Чтоб духу твоего здесь не было!Артём нащупал ручку двери и вышел. Спустился вниз по лестнице и, спотыкаясь, бесцельно побрёл по городу.Домой не хотел идти. Он не только не хотел слышать плачь матери и слов утешения родителей – не хотел жить. Он метался по городу, как в бреду, а перед его глазами стояла ужасная картина: окровавленное и изуродованное тело любимой.Наступили сумерки. Оказавшись на захламлённой улице среди покосившихся избушек, Артём остановился, прикрыл ладонями глаза, стараясь сообразить, где находится.Когда отнял пальцы от глаз, ему показалось, что они красны от крови. В ужасе он потряс головой и в страхе произнёс:– Какое-то наваждение… Я, кажется, схожу с ума…И в этот момент он услышал противный тоненький голосок:– Ничего страшного. Дело житейское. Иди к Борису.– К какому ещё Борису?– К Борису Пяткину, конечно. Он от всех недугов тебя избавит.– Пошёл к чёрту!– Хи-хи! А я и есть чёрт!– Пошёл ты!– Мне некуда идти. Я у себя.Артём плюнул и в это время услышал отдалённый звук отъезжавшего автобуса. Выйдя на проезжую часть, увидел трамвай, вскочил на подножку и протиснулся сквозь толпу пассажиров. Долго ездил по городу, а когда стало смеркаться, увидел знакомый крупнопанельный обшарпанный дом, вышел из трамвая и направился к подъезду без козырька. Вбежав по ступеням на пятый этаж, остановился у квартиры двери Пяткиных и сильно нажал на звонок.***Прошло более суток после трагедии, но Артём дома не появился. Глеб Петрович и Вера Анатольевна обзвонили всех родственников и знакомых, но их надежды не оправдались: сына нигде не было, а когда узнали, что Артём не пришёл проводить в последний путь Галину, то подключили к розыску его друзей и заявили в милицию о пропаже сына, но все поиски оказалось безрезультатными.
Исчезновение Артёма разрушило не только уклад жизни Дубровских, но смысл их существования.С раннего утра до позднего вечера Глеб Петрович ходил по городу в поисках сына, а Вера Анатольевна оставалась дома в надежде на то, что кто-нибудь сообщит о нём. Но телефон молчал, и тогда она, уткнувшись лицом в ладони, заливалась слезами.С наступлением сумерек Глеб Петрович возвращался домой. Встречаясь взглядом с женой, видел измученные неизвестностью глаза, в которых застыл страх. Он притрагивался к плечу жены, вынимал из кармана носовой платок, вытирал глаза и, ссутулившись, удалялся в спальню, чтобы по выражению его лица жена не догадалась, что он уже не надеется увидеть сына живым.На восьмой день после исчезновения сына «Скорая» увезла Глеба Петровича в больницу.С того дня, как исчез сын, Вера Анатольевна изведала, что такое бессонница, а после того, как мужа положили в кардиологию, она засыпала лишь на рассвете не более чем на два-три часа.С трудом вставая с постели, женщина отправлялась к мужу, заранее страшась увидеть его посеревшее лицо и измученный неизвестностью, вопрошающий взгляд. Однажды она вошла в палату и увидела отрешённый взгляд мужа, а на тумбочке нетронутые продукты; поняла, что если не сказать ему что-то обнадёживающее о сыне, то она потеряет и его.Женщина пододвинула стул к кровати, села, повернула к себе лицо Глеба Петровича, улыбнулась:– Отец, а у меня хорошая новость! Вчера в Новосибирске Титовы видели Артёма. Но, когда окликнули, наш сын торопливо сел в автобус и уехал. Они не сомневаются, что это Артём. Слава Богу! Он жив.Известие приободрило Глеба Петровича, и он быстро пошёл на поправку.Оказавшись дома, муж позвонил сестре в Новосибирск, но она ничего не знала о племяннике, затем заказал билет, составил список всех своих знакомых и приятелей Артёма, узнав адреса у его друзей.Вера Анатольевна стала лихорадочно думать, как выпутаться из создавшегося положения, как спасти мужа от удара, который мог его убить. Всю ночь женщина не спала, с ужасом думала о предстоящем дне.А утром раздался прерывистый звонок в дверь. Это был Артём: исхудавший, со спутанными грязными волосами и бегающим взглядом, в старом трико и застиранной майке.Мать прижала сына к себе.– Тёмушка! Что случилось? Где был? Мы с отцом уже отчаялись увидеть тебя живым! Весь город обыскали! Иди в ванну, сынок. А я приготовлю завтрак… Отец! Отец!.. Радость-то какая! Сын вернулся!Глеб Петрович заторопился в прихожую, увидел Артема. Взгляды их встретились. Отец сразу догадался, что случилось с сыном, но, чтобы окончательно убедиться, он быстрым движением приподнял рукав его рубашки – и ноги его подкосились…– Сынок, ступай в ванну, – повторила мать. – Я сейчас принесу бельё.– Хорошо, мама!Когда за сыном закрылась дверь, Вера Анатольевна накинулась на мужа:– Каким ты, оказывается, стал бесчувственным истуканом. Совсем очумел? То ни минуты не знал покоя, разыскивая сына. А когда он вернулся, ты волком смотришь на него! Что с тобой? Не понимаю!– Беда, мать! Беда пришла в наш дом! Да ещё какая беда!– Я гляжу, у тебя совсем крыша поехала! Плетёшь, сам не зная что! С Артёмом ничего страшного не случилось. Он жив и здоров.Глеб Петрович испытующе посмотрел на жену, не решаясь сообщить ей то, о чём догадался при первом же взгляде на сына. Решил: рассказать надо, но позже. Взял жену за плечи, осторожно усадил на стул, нежно погладил по волосам и прошептал:– Потом поговорим. Сейчас приготовь поесть, а я cхожу в магазин. Надо купить печенье к чаю.– Не забудь – докторскую колбасу.– Хорошо.Когда Вера Анатольевна накрывала на стол, вернулся Глеб Петрович с покупками.– Наконец-то, снова семья в сборе. Сынок, почему не ешь? Ты никогда не страдал отсутствием аппетита. Артёмушка, ты здоров? – не на шутку встревожилась мать, увидев, как сын нехотя подносит ложку ко рту. – Ешь, а то вон каким стал худющим!– Спасибо, мама. Всё вкусно, – Артём, вставая из-за стола, опустил голову и, не глядя на мать, спросил. – Не знаешь, где свитер Вадика, который он мне дал перед экзаменами?– На улице жарко. Зачем он тебе?– Вадиму отнесу.– Сейчас найду.Вера Анатольевна направилась в комнату Артёма, сын пошёл следом за ней. Она нашла в шифоньере свитер, уложила в пакет, подала.– Мам, у тебя есть деньги? – не поднимая головы, спросил Артём.– Есть. Сколько нужно?– Рублей двести пятьдесят, – невнятно пролепетал он.– Возьми, – Вера Анатольевна вложила в руку сына нужную сумму.Артём стремительно бросился к выходу. Мать с недоумением посмотрела вслед.– Где сын? – встревожился Глеб Петрович.– К Вадику пошёл.– Деньги просил?– Просил.– Дала?– Да.Глеб Петрович крякнул, но промолчал.– Видать, задолжал. Сильно переживал, поэтому был темнее тучи и вёл себя как-то необычно.– Вера, будь мужественна. К нам пришла беда.– О чём ты?– У нас – беда. Да ещё какая! – муж запустил руки в волосы, протяжно застонал, исподлобья взглянув на жену, выдохнул. – Наш сын стал наркоманом.– Ты в своём уме? Ничего больше не мог придумать? – гневно вскричала Вера Анатольевна.– О-о-х! – обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, простонал Глеб ПетровичУвидев реакцию мужа, Вера Анатольевна обняла его.– Неужели это правда? Господи, за что?.. Глеб, может, ты ошибся? Тёмка наш и вдруг – наркоман! Быть того не может!!!– Мать, много ума не надо, чтоб распознать наркомана. Сейчас их в каждом подъезде – пруд пруди. До тошноты насмотрелся.– Нет! Нет и нет! Ни за что не поверю, чтобы наш сын стал наркоманом!– Я видел. У него вся рука исколота.– О, Господи!
Горе тяжёлым грузом придавило супругов…Вера Анатольевна забросила домашние дела. Когда сын отсутствовал, она ждала его, напряжённо прислушиваясь к каждому звуку, а если он не появлялся более суток, справлялась о нём у Вадима, обзванивала знакомых Артёма, а однажды за завтраком сказала:–Ты, Глеб, работай в саду, а я буду разыскивать сына.– Правильно. Иначе нам не выжить – и начнём копить деньги на лечение. Возможно, ещё не всё потеряно…Обычно Вера Анатольевна возвращалась в сумерки, равнодушно съедала булочку, выпивала стакан кефира и ложилась в постель, но заснуть удавалось с трудом…Иногда она находила сына, приводила домой, и они с отцом просили его лечь в больницу, но тот не хотел об этом слышать.– Вы думаете, что я совсем пропащий? Ошибаетесь! Я колюсь, чтобы забыть то, что случилось. Всегда, когда закрываю глаза, вижу огромную пробоину в голове Галины… Кровь фонтаном хлещет из неё… Алая лужа растекается всё шире и шире… В такие моменты мне кажется, что в ней утонет всё… Весь мир… Вам этого не понять!..Мать подсаживалась ближе к сыну, обнимала, гладила по пышным волосам и, понимая его душевное состояние, вместе с ним заливалась слезами.В такие минуты Артём искренне раскаивался, плакал, жалея мать и себя, давал себе слово покончить с наркотиками, но проходило совсем немного времени, и в его груди поднималось необъяснимое раздражение, возникали нестерпимые боли в суставах. Он резко вскакивал, лицо становилось каменным и, видя испуг в глазах матери, чувствовал свою вину перед нею, от этого злился ещё сильнее, говорил дерзости и, не попрощавшись, убегал.
ногда Артём приходил домой в хорошем настроении. Это значило, что он успел принять дозу наркотиков; в таких случаях он, глядя в глаза родителям, искренне обещал, что это в последний раз. Но чаще всего он, не сумев найти денег, являлся домой с одной лишь целью – тайком утащить что-нибудь ценное.Как только родители заметили это, они стали неотступно ходить за ним по пятам, а сын, обнаружив слежку, возмущался и становился темнее тучи. Мать в такие моменты, не понимая его состояния, особенно старалась угодить сыну: предварительно давала мужу знак, чтобы он проследил за Артёмом, а сама уходила на кухню, готовила любимые блюда сына и звала к столу.Артём, как бы делая одолжение, подсаживался и, едва прикоснувшись к еде, с недовольной миной на лице отбрасывал ложку, вставал и озлобленно кричал:– Есть не хочу! Вы мне надоели своими наставлениями! Я ими сыт по горло!– Сынок, успокойся! Мы не собирались читать нотации. Иди, поешь с нами, – мягко говорила мать. – Мы с отцом рады, что ты вернулся… – и умоляюще смотрела на него. Ей хотелось сказать что-то значительное, что дошло бы до его сердца, чтобы он понял раз и навсегда, как он дорог им, хотелось, чтобы поверил в их искреннее желание помочь ему, а поверив, одумался и постарался справиться со своим пристрастием. Но в глубине души понимала, что даже очень умный человек своим мудрым советом не в состоянии ничего изменить, поэтому все нужные слова оставались невысказанными, а если она и пыталась что-то сказать, то голос звучал неуверенно и заискивающе.Между тем, сын становился всё более нервозным, непредсказуемым, особенно в отсутствие отца, и на все увещевания матери отвечал грубой бранью:– Отстань! Я же сказал, что мне надоели ваши советы! Сколько можно талдычить одно и то же!?– Сынок! – укоряющий взгляд матери останавливался на сыне, но, видя крепко сжатые губы, враждебно-настороженный, отчуждённый взгляд сына и слыша односложные ответы, понимала, что всё сказанное ещё больше озлобляет его.Мать терялась от грубости сына, горькие складки залегали вокруг рта. Она опускала голову и беззвучно глотала слёзы, но потом, переборов обиду, говорила, что они ждали его, как не находили себе места во время его отсутствия, но сын грубо обрывал мать:– Мне деньги нужны! Дай?– У нас осталось всего сто рублей. А до пенсии далеко.– Говорите: любите меня! У меня ломка, а вам наплевать! Подавитесь вы своими деньгами! – он пинком отбрасывал табурет и, не попрощавшись, уходил.Так продолжалось несколько месяцев, потом Артём исчез надолго. Родители искали его, или, убитые горем, метались по квартире, и все их мысли были только о нём – единственном и любимом сыне.Для Веры Анатольевны особенно тяжелы были ночи; она постоянно напряжённо вслушивалась в звуки, доносившиеся с лестницы, надеясь уловить за дверью знакомые шаги сына.Если она слышала скрежет открываемой входной двери в подъезде, а вслед за ним – шаги человека, поднимавшегося по лестнице, то приподнимала голову и напряжённо всматривалась в густую темноту… Но звуки шагов постепенно затихали.– Господи, что делать? Подскажи!..Из груди женщины вырывался тяжёлый вздох. Рука, поддерживавшая голову, опускалась и повисала с дивана, голова падала на подушку.***– Отец, нужно что-то предпринимать, – однажды решительно заявила Вера Анатольевна. – Наш сын сидит в такой глубокой яме, откуда ему без посторонней помощи не выбраться. Мне кажется, что ему там уже нравится.– Разве я не понимаю? При тебе врач говорил, что принудительное лечение ничего не даст.– Как же быть?– Я уверен в одном, что тех, кто наживается на наркотиках, надо вешать на площади, для всеобщего обозрения, иначе погибнет вся молодёжь. Но государству нет никакого дела до того, что молодёжь гибнет. У наших правителей одна забота: набить карманы! Их дети живут за границей и называют страну, где родились, «эта страна». Наше государство похоже на повозку с взбесившейся лошадью, управляемую вечно пьяным извозчиком, не понимающим, куда летит она и зачем.– Ты прав! Везде кричат: «Свобода! Свобода!» А в стране – настоящий бардак.– Повозку, мчащуюся под гору, надо придерживать твёрдой рукой, чтобы она не рассыпалась. Так и к свободе нужно приучать постепенно. Господи, сколько несчастья принесли эти наркотики! Вера, недавно позвонил мой сокурсник Лёвушка Исаков из Новосибирска. Я тебе о нём рассказывал. У него был сын-скрипач – талант необыкновенный! Настоящий виртуоз. Как он играл! Как играл!.. Сердце замирало! Полгода тому назад поехал он в Москву на конкурс молодых скрипачей, а через десять дней после возвращения родители нашли его мёртвым в постели. А на столе – записка: «Простите, папа и мама! Перед конкурсом я сильно волновался. Нашлись люди, предложили «разрядиться». Я оказался слабаком. Разрядился… А теперь ничего не могу поделать… Я не оправдал ваших надежд. Знаю, какие страдания вы испытаете, когда войдёте в мою комнату. Но легче перенести смерть ближнего один раз, чем ежедневно наблюдать, как он умирает. Не хочу постепенно превращаться в ничтожество»…– Ради наживы наркотиками травят лучших ребят. И никому до этого дела нет!.. Зачем ты до этого допускаешь, Господи?– Жёлтый дьявол правит теми, кому это выгодно, для кого не писаны законы. Таких сейчас слишком много.– А, что об этом толковать? – махнула рукой Вера Анатольевна. – Ты говоришь, что Исаковы – страдальцы. Трудно сказать, кто из нас больше страдалец!.. Хотя… наш сын, возможно, вернётся к нормальной жизни. А Исаковы потеряли своего навсегда.– Лёвушка рассказал, что жена после смерти сына лечилась в психиатрической больнице.– Избави нас, Христос, от такой участи!
днажды Артём пришёл домой, и Вера Анатольевны просияла, увидев ясные глаза сына.– Мама, с наркотой покончено. Хватит дурака валять. Пора за ум браться...– Я верила, что у тебя хватит сил покончить с этим ужасом! Слава Богу! Всё плохое позади!.. Есть хочешь? Идём к столу. Покормлю…Мать заметила, что сын держится за бок.– Что-то болит?– Печень побаливает.– Вылечим! Найдём лучшего врача. Снова будешь здоров!.. Надо разбудить отца. Пусть и он порадуется твоему решению!– Я не сплю, – появился в прихожей Глеб Петрович. – Здорово, сын! Дай мне тебя обнять! Вот это по-мужски! По-нашенски!..
а следующее утро мать зашла в комнату сына. Он лежал на кровати весь в поту, лицо его было жёлто-серым.– Пойдём в поликлинику, сынок.– Не рано ли?– Лучше пойти пораньше, чем часами у кабинета ожидать.Артём выпил лекарство, с трудом встал, оделся, и они вышли на улицу.
Доктор осмотрел Артёма и дал направление на анализы.Утром следующего дня анализы были сданы, а во второй половине дня мать с сыном сидели у кабинета врача.Наконец подошла их очередь. Вера Анатольевна, облегчённо вздохнув, вошла в кабинет.Пока мать разговаривала с этим доктором, Артём в приоткрытую дверь наблюдал, сожалея, что принимает не тот, молодой и высокий, у которого они были на приёме накануне, а совсем незнакомый, с первого взгляда вызвавший в нём антипатию. Низенький, тучный широкоплечий человек со скрещёнными короткими ножками, обутыми в старые грязные туфли, сидел за столом в громоздком кресле. У него были густые полуседые короткие брови и морщинистые веки, почти полностью закрывавшие широко расставленные глаза. Самое странное было то, что доктор имел удивительное сходство с этим старым приземистым креслом, в которое был полностью погружён.Мать позвала сына, он вошёл, сел на стул. Доктор поднял на него утомлённый взгляд маленьких, тусклых глаз и, сделав руками плавное круговое движение, на объёмистом животе сомкнул пальцы в замок. Артём смотрел на него с нескрываемым презрением, а Вера Анатольевна – с тревогой. Доктор заметил, что произвёл на посетителей неблагоприятное впечатление, и его короткие кустистые, непрестанно двигающиеся брови взметнулись.Минуты две он изучал взглядом пациента; Артём, играя желваками, так же пристально смотрел на доктора. Тот спросил с раздражением:– Ну, на что жалуемся?– Не знаю, как вы, а я ни на что не жалуюсь, – с антипатией произнёс Артём и направился к выходу.– Вернись! Сильно-то не петушись! Кому говорю? Ты зачем пришёл? Лечиться? Так садись и не ерепенься! – повысил голос доктор.Мать, придерживая Артёма за пиджак, успокаивающе зашептала:– Сынок, не кипятись! Дай доктору осмотреть себя!Артём неохотно остановился.На мгновение вспыхнувшие неприязнью маленькие глазки доктора потухли.– Раздевайся и приляг на кушетку, – приказал он. Мурлыча что-то себе под нос, нагнулся над столом и стал просматривать анализы. Оторвав взгляд от бумаг, подошёл к Артёму, надавил на печень. Тот сжался в комок и с трудом выдавил:– Ты что-о…?Доктор хмыкнул:– Ясненько. Значит, сильно болит печень. Я так и знал. Пока гром не грянет – мужик не перекрестится, так и ты. Дерзить умеешь, а наркотики бросить – слабо. Придётся повозиться с тобой, парень. Да и лечение влетит в копеечку.Артём встал. Вера Анатольевна с надеждой посмотрела на доктора, но тот отвернулся и обратился к пациенту:– Ну что, будем ложиться в стационар?– Не знаю, не знаю. Вы как хотите, а я нет, – Артём с нарастающим раздражением, исподлобья глядел на доктора. Заправив рубашку в брюки, стремительно покинул кабинет.Вера Анатольевна, выйдя на улицу, отыскала сына под тополем. Тот сидел на лавочке и нервно перекидывал сигарету из одного уголка рта в другой.– Сынок, какая муха тебя укусила? Ты шёл сюда не ссориться, а лечиться.– Жди! Вылечит такой! Ему всё до лампочки! Он приходит сюда только для того, чтобы за часы, проведённые здесь, получить прибавку к пенсии да собрать дань с таких, как я.– Почему ты, Тёма, так плохо думаешь о людях? Откуда ты это взял? У него что, на лбу написано?– Не обо всех. Не обобщай… Рядом со мной сидел парень, а с ним – женщина. Я кое-что услышал из их разговора о его методах лечения. Меня всё раздражало в этом докторе. Помнишь? «Что, будем лечиться? Будем ложиться в стационар?» – насмешливо, но в точности скопировал он интонацию доктора. – Может, он и в палате будет спрашивать: «Будем таблетки пить или выбросим?»– Сынок, у него, скорее всего, такая манера общения с пациентами.– Если лучший доктор в этой поликлинике – он, то какой же худший?– Откровенно говоря, у меня он тоже не вызвал доверия. Но по внешнему виду трудно определить, насколько хорош тот или другой человек. Артём, этот доктор работает здесь, в поликлинике, а ты будешь лечиться в стационаре.– Он и в стационаре работает. Об этом говорили посетители.– Иди домой. Я вернусь и попрошу доктора отдать анализы. Я сегодня же узнаю, кто в городе лучший специалист. Мы с отцом за ценой не постоим. Найдём и лучшие лекарства, и лучшего врача. А тебе всё-таки лучше лечь в больницу.– Хорошо. Лягу.– А после лечения, возможно удастся свозить тебя в реабилитационный центр.– Что, выиграли миллион?– Нет. Но мы постараемся раздобыть денег на твоё лечение. Постараемся квартиру обменять и взять доплату. Нам ничего не жаль, лишь бы вылечить тебя! Мы с отцом об этом уже говорили.– Спасибо, мама!
Пока Артём лечился, его родители лихорадочно искали подходящую квартиру для обмена своей трёхкомнатной на двухкомнатную с доплатой.Как-то, возвращаясь из магазина, Глеб Петрович увидел объявление на двери своего подъезда, за спиной услышал знакомый голос:– Вас, кажется, заинтересовало моё объявление?– Да.– Может, поговорим? Я хотела бы свою двухкомнатную поменять на вашу. А из той комнаты, которая выходит окнами на запад, я бы сделала парикмахерскую. Работая, я из окна могла бы присматривать за своей играющей дочуркой. Вам, наверняка, тоже не очень хочется уезжать из дома, в котором прожили столько лет. Сколько бы вы хотели получить доплаты?– Я должен посоветоваться с женой. Но прежде хотелось бы осмотреть вашу квартиру. Когда можно к вам зайти?– Вот моя визитка. Сегодня я буду дома вечером, после восьми, а завтра – весь день.– Хорошо.Глеб Петрович заторопился домой и, открыв дверь, закричал с порога:– Мать, у меня радость!– Что, миллион выиграл?– Не мешало бы! Кто откажется его иметь, особенно в нашем положении?– Мой мозг постоянно точит мысль: как раздобыть деньги. Я даже во сне вижу пачки денег, а на них ленточка – «миллион». За него я готова всю кровь до капли отдать, чтобы отправить Тёму в реабилитационный центр… А теперь говори, что ты сияешь, как новый гривенник? Какая радость у тебя?– Сейчас видел Татьяну Самохину. Она предлагает обменять нашу квартиру на её с доплатой, и я думаю – не маленькой. Если поторговаться, то, как мне кажется, она не поскупится. У нас двор хороший. Много зелени и, самое главное, Татьяна из окна нашей спальни могла бы присматривать за Оксанкой.– Господи! Хоть бы удалось договориться! Может, на наше счастье Тёму вылечат в Москве.
Когда Артёма выписали из больницы, Глеб Петрович ещё не получил документы на новую квартиру, а Самохина уже принесла всю доплату. Отец с сыном поехали в Москву.Артём пробыл в реабилитационном центре три месяца, чувствовал себя прекрасно: глаза блестели здоровым блеском, голова была полна планов на будущее.Перед отъездом Глеб Петрович зашёл поговорить с лечащим профессором.– Скажите, уважаемый профессор, есть ли стопроцентная уверенность в том, что мой сын никогда не вернётся к прошлому?Профессор вздохнул, внимательно посмотрел в глаза посетителю.– Бывшие наркоманы, живущие вдали от цивилизации, расстаются со своим пагубным пристрастием навсегда. Но если им приходится жить в той же среде, где жили до лечения, то стопроцентной гарантии, к сожалению, вам никто не даст. Хорошо бы вашей семье пожить в лесничестве, подальше от цивилизации.– У нас такой возможности нет. Если эту болезнь полностью можно излечить только в резервациях, то почему бы не строить их где-нибудь на островах?– Хорошая мысль. Вы не первый высказываете её. Но, к сожалению, подобные вопросы решаю не я. Тем, кто обладает властью, это не нужно… Изолировать сына можно и дома, если он не будет против. Я считаю, если человек может продержаться год без наркотиков, то у него больше шансов остаться здоровым навсегда. Смею вас уверить, что многие, очень многие вылечиваются. Мы, со своей стороны, сделали всё возможное. Будем надеяться, что у вашего сына сильная воля. И у него всё будет хорошо. И вы поможете ему в этом. Только меньше опекайте. Больше доверия. Удачи вам!Возвращаясь поездом домой, Глеб Петрович многое из того, что сказал ему профессор, пересказал сыну. Артём рассмеялся:– Я где-то читал, что японский солдат в джунглях стоял на посту много лет. Он не знал, что война давно окончена. Я тоже буду стоять на посту. На посту нравственности. Не стану выходить из квартиры и звонить по телефону. Засяду за книги. Летом попытаюсь снова поступить в институт.Отец, услышав ответ, довольно засмеялся и потрепал сына за волосы.– Тёмка, ты мой самый дорогой стойкий оловянный солдатик!– Думаешь, мне это – слабо? Вот увидишь. Я выстою. Конечно, было бы прекрасно пожить где-нибудь на заимке у лесника. Жаль, что тётя Надя уехала в Новосибирск. Она сумела бы пристроить меня у лесника или у пасечника. Но, к сожалению, теперь и мечтать об этом нельзя.
Артём выполнил своё обещание: засел за книги и только ночью выходил на балкон.Наступила пора экзаменов.– Тсс, отец! Ты сегодня – как слон в посудной лавке.– Виноват. Чем больше стараешься вести себя тихо, тем больше шума производишь. А вообще-то, Верочка, Тёме пора вставать.– Пора. Окорочка уже подрумянились, картошка кипит. Тёме через полтора часа надо быть в институте.– Жаль будить парня. Он всю ночь сидел за учебником.– Мам, накрывай на стол. Я не только проснулся, но и умылся.– Вот и хорошо. А мы и не слышали, как ты встал.– Я встал, когда ты посуду мыла… Пахнет-то как хорошо!– После экзамена тебя будет поджидать пирог. Так что не задерживайся.– Будь спок, не задержусь.
…Проводив сына, мать вернулась на кухню.– Все беды позади! Признаться, я на быстрый исход не очень-то надеялась. Сбылась наша мечта, отец. Это ли не счастье!?– Да. Наш сын без пяти минут студент. Сдал три экзамена на пятёрки. Надеюсь, и последний сдаст успешно.– Дал бы Бог!
– Что-то, отец, Артёма нет, – озабоченно сказала Вера Анатольевна, стоя на балконе.– Не паникуй. На радостях ребята, скорее всего, зашли в кафе.– Понимаю. Но он мог бы позвонить, что задерживается.– Всё будет хорошо. Успокойся! – твёрдо произнёс Глеб Петрович, но Вера Анатольевна заметила, что муж нервно потирает щёки.
День клонился к вечеру, а Артёма всё не было, Вера Анатольевна не отходила от окна. Люди после трудового дня возвращались домой, но Артём не появился. Глеб Петрович позвонил Вадиму, и тот выяснил у знакомых парней, что последний экзамен Артём сдал на тройку…– Как могло так получиться? Он много занимался!– Не удивляйся, дядя. Я слышал, что ректор дал негласное распоряжение: бывшим наркоманам задавать вопросы на засыпку.– Понимать это нужно так: если ты сумел выбраться из помойки, то тебя непременно нужно столкнуть туда, чтоб увяз в нечистотах навсегда...
И на следующий день Артём домой не пришёл…Дубровские поняли, что их сын, не поступив в институт, снова вернулся к прежнему…За несколько суток у них потухли глаза, потемнели лица. Они сидели, почти не разговаривая, или метались по квартире, как загнанные в клетку дикие звери.Вера Анатольевна лежала на кровати без сна, мысли ускользали.В одну из бессонных ночей Вера Анатольевна без конца переворачивалась с боку на бок, пытаясь найти удобное положение и уснуть, но сна не было. Беспокойные мысли продолжали тесниться в разгорячённой голове, не давая телу расслабиться.Уже глубокой ночью чуткое ухо Веры Анатольевны уловило знакомый звук открываемой входной двери и быстрые шаги по лестнице. Женщина напряглась, приподняла голову. Звуки всё ближе и ближе, но постепенно и они растворились в сгустившейся тишине.Всматриваясь в тёмный провал открытого окна, она продолжала напряжённо вслушиваться в доносившиеся с улицы ночные звуки. Наконец уснуть удалось, но и сонная она беспокойно металась по кровати.Проснувшись, Вера Анатольевна встала и, глядя на икону, взмолилась:– Господи, прости все мои прегрешения! Помоги найти сына. Только не отворачивайся в трудное для нас время! Вся душа изболелась по сыночку. Прошу Тебя, Господи, помоги!
Со временем супруги, немного оправившись после потрясения, снова стали расспрашивать знакомых о сыне и разыскивать его.В один из дней полного безденежья Артём появился сам, сразу стал требовать деньги, и, не получив, учинил скандал. Его озлобленности не было предела.Расстроенная мать ушла в спальню и там дала выход накопившимся слезам. В это время отец отлучился на кухню, чтобы выпить валерьянки, а когда вернулся, в зале не было ни сына, ни столового фарфорового сервиза. Он опустился на стул и долго сидел, обхватив голову руками.Веру Анатольевну, когда она перестала плакать, поразила полная тишина, воцарившаяся в квартире. Поднявшись с кровати, она направилась в зал. Увидев, что сына нет, а муж сидит, уставившись в одну точку, встревожилась.– Что случилось?Глеб Петрович молча показал на опустевший сервант.– Не огорчайся, отец. Бог с ним, с этим сервизом. Мы этой посудой почти никогда не пользовались.– Я не о сервизе печалюсь. Мне не понятно одно: как могло получиться, что Артём – наша гордость и гордость школы – так низко опустился?Вера Анатольевна протяжно вздохнула.– Кто знает: возможно, мы и виновны в этом.– В уме ли ты? Разве мы этому его учили? Разве мы не лелеяли его, не оберегали от всего плохого!? Лучший кусочек всегда доставался ему! Всё, что он хотел, если это было возможно приобрести в советских магазинах, мы старались для него купить. Да он, слава Богу, не требовательный был…– Артём – наш поздний ребёнок, неожиданный подарок небес. И самая большая наша вина в том, что мы опекали его. Вот он и сломался при первой же трудности.– Он мог бы, Вера, родиться и раньше… Вон сколько мне пришлось за тобой походить, чтобы ты согласилась выйти замуж!..– Девять лет я жила с первым мужем, и пять лет из них он упрекал меня в бесплодии. Я терпела. Но после того, когда благоверный вернулся домой утром и назвал меня пустышкой, терпение моё лопнуло... Я ушла к маме. Дала себе зарок: никогда не выходить замуж. Но ты оказался на редкость настойчив… Помнишь, как мы радовались, когда поняли, что у нас будет ребёнок? С тех пор ты и сын стали для меня дороже всех сокровищ мира!– Что же ты мне об этом никогда не говорила? А я, дурак, когда мы случайно встречались с Владимиром, думал, что ты всё ещё сохнешь по нему.– Стоит ли вспоминать старое?.. Всё, что было, давно быльём поросло. Ты, Глеб, задал вопрос: «Как могло случиться, что наш сын стал наркоманом?» Точно так же, как сын твоего друга Льва Исакова, как миллионы других молодых людей. Все говорят, что у нас в городе наркоторговлей занимаются дети высокопоставленных родителей. Кто знает, возможно, по всей стране так…– Хватит об этом. Если всё время думать о негативном, можно свихнуться.– Пора спать. Вряд ли удастся уснуть после этого разговора.– Пойду спать в зал, а то я без конца ворочаюсь и тебе не даю покоя.
Вера Анатольевна лежала и, как всегда, чутко прислушивалась к каждому звуку, доносившемуся с улицы.В открытое настежь окно неожиданно пахнуло разнотравьем. Накануне дворник выкосил около дома разросшуюся траву. Это навеяло воспоминания о далёких событиях, окончательно прогнавшие сон. Вере Анатольевне вспомнилось, как много лет тому назад позвонили в дверь, она открыла. Почтальонка вручила телеграмму от золовки Надежды Петровны, которая сообщала, что с матерью случился инсульт.Утром следующего дня Дубровские поехали в деревню. Их девятилетний сын Тёма, узнав о болезни любимой бабушки, задавал одни и те же вопросы: «Наша бабуля совсем-совсем не ходит? Разве так бывает?».Мальчик очень любил бабушку и не мог понять, почему самая весёлая на свете бабушка вдруг оказалась прикованной болезнью к кровати. Он вспомнил, как сани, в которых они с нею катались, переворачивались и они падали по разные стороны саней, превращаясь при этом в снеговиков, смеясь, кидали друг в друга снежки. Наигравшись, отряхивались от снега и, продолжая баловаться, возвращались домой. Обметая веником валенки, они вваливались в дом и взахлёб рассказывали домочадцам о приключениях, заново переживая то, что испытали на горке. А теперь такое уже никогда не повторится...После горестных слёз при виде свекрови, у которой был отсутствующий взгляд, они разложили привезённые лекарства и трое суток не отходили от больной, давая возможность отдохнуть Надежде Петровне.Только на четвёртый день после приезда, рано утром осторожно встав с постели, Вера и Глеб взяли лукошки и отправились за клубникой. Они долго бродили по лугам, устали и вернулись в тот самый момент, когда сын только что проснулся. На кухонном столе уже стояла посуда, в хлебнице – горка нарезанного хлеба, а из-под крышки кастрюли пробивался аромат свежеприготовленного борща.Тёма отобрал самую крупную ягоду в эмалированную чашку, вылил туда стакан сливок, посыпал сахаром, размял и стал кормить из ложечки парализованную бабушку, но та, съев две-три ягодки, отвернулась к стене. Мальчик рассердился:– Мама, что же бабуля так мало ест!? Она что, не хочет выздороветь?Родители успокоили сына и выпроводили гулять, а старенькая бабушка, как родные ни старались поднять её на ноги, вскоре угасла…«Что-то в последние годы мне вспоминается только плохое, – подумала Вера Анатольевна. – И из-за этого ночи становятся всё более мучительными».Под утро она всё-таки задремала.
Однажды, в половине второго, когда Дубровские обедали, раздался характерный звонок в дверь. Именно в это время на протяжении пяти лет сын, возвращаясь из школы, возвещал тремя короткими сигналами о том, что он явился и хочет есть. Это показалось матери хорошим знаком. У неё радостно забилось сердце; не спрашивая, она торопливо открыла дверь и увидела в проёме исхудавшего, но хорошо одетого и с ясными глазами Артёма, а рядом с ним стояла его бывшая одноклассница Татьяна Бирюкова.Удивлению и радости родителей не было предела.– Знакомьтесь – моя жена, – заявил сын. – Прошу любить и жаловать.– Танечка! Вот радость-то какая! Проходите, дорогие мои! Как ты похорошела! Чем занимаешься?– Весной оканчиваю медицинское училище.– Молодец!– Хватит, мать, восторженных слов и вопросов! Нужно детей накормить, напоить, а потом расспрашивать.За обедом Вера Анатольевна не вытерпела:– Что за чудо произошло с тобой, Тёма?– Около двух недель тому назад я встретил Николая Бровкина. Вы его знаете. Он стал принимать наркотики ещё в девятом классе. Бросил школу и пять лет не мог без них жить. А сейчас он партнёр своего дяди-предпринимателя, бывшего горкомовского работника. Вот я и поразмыслил: «Чем я хуже Кольки?» Посидел, пораскинул умом и решил распрощаться с прошлым. Пошёл на поклон к дяде Вите. Он выслушал и спросил: «Ты согласен быть недельку в моей квартире затворником?» А я отвечаю: «Можешь приковать меня к батарее…» «Незачем, – ответил он. – На окнах решётки, двери бронированные». Дядя Витя послал Вадима за лекарствами, которыми меня лечили в больнице. А брат в аптеке встретил Танюшку и рассказал ей всё обо мне. Таня вызвалась делать мне уколы. Витаминами колет по собственной методике. Через каждые восемь часов то один витамин всадит, то другой, и лекарство заставляет пить строго по часам.– Это точно. От меня не увильнёшь!– Спасибо, Танюша! – Вера Анатольевна благодарно погладила девушку по плечу.– Просидел я под замком и за решётчатыми окнами десять дней. А потом дядя дал Вадиму деньги на мою экипировку и отправил нас в магазин. Всё, что на мне – на его деньги куплено. Буду работать – рассчитаюсь.– Что же нам никто не позвонил?– Я хотел преподнести сюрприз.
Хотя Вера Анатольевна и Глеб Петрович старались выполнять все желания сына, а ещё больше – невестки в надежде на то, что общими усилиями они помогут Артёму избавиться от пагубного пристрастия, однако радость старших Дубровских длилась недолго.В субботу, когда мать и отец уехали в сад, а Татьяна ушла в магазин покупать продукты. Артём сидел на балконе в любимом отцовском кресле, рядом с тумбочкой. Он протянул руку, достал книгу, раскрыл. Из неё выпала фотография. Артём поднял её. На него смотрели широко распахнутые глаза Галины. Картина гибели всплыла так ярко, что Артём, держа фотографию в зажатых руках, залился слезами.К нему неслышно подошла Татьяна. Она выхватила из рук мужа фотографию и порвала её на мелкие кусочки.Артём встал, руки его тряслись.– Ты что сделала?– То, что нужно. Галина ещё в школе увела тебя у меня. Она и сейчас не даёт нам жить в любви и согласии.– О какой любви ты говоришь? Я всегда любил и до сих пор люблю одну Галину.– Ты любишь Гальку!? Из-за неё ты стал наркоманом! И если бы не я, то и сейчас валялся бы в какой-нибудь хибаре в наркотическом угаре! Продолжай любить, а я ухожу!
Вернувшиеся из сада Дубровские не застали дома ни сына, ни снохи, ни записки от них. Глеб Петрович несколько раз звонил брату, желая узнать, не у них ли молодые, но телефон молчал. Это их встревожило. Подождали до вечера, недоумевая, куда могли исчезнуть сын и невестка.Не сомкнув глаз ни на минуту, супруги при наступлении утра пошли к сватье, надеясь, что та что-то знает о детях.Открыв калитку и встав в её проёме, женщина сурово посмотрела на незваных гостей. Это не предвещало ничего хорошего. Вера Анатольевна мягко спросила:– Евдокия Семёновна, дети у вас?– Моя дочь уехала к бабушке в деревню. А где ваш наркоман, я не знаю и знать не хочу!– Что между ними произошло?– Об этом спросите у ненаглядного сыночка! А мне не о чем с вами разговаривать! Я всегда была против того, чтобы моя Таня вышла за вашего непутёвого Тёмку!Она с силой захлопнула калитку и, не оглядываясь, пошла к дому, а Вера Анатольевна упала на колени:– Иисус Христос! Сыне Божий! Упаси нашу кровиночку от беды!.. Направь его на путь праведный!– Верочка, встань! Не отчаивайся!Глеб Петрович помог жене подняться и, бережно придерживая, повёл к остановке.Сидя в автобусе, Вера Анатольевна обратилась к мужу:– Глеб, я хочу храм посетить. А ты, как вернёшься домой, позвони брату. Возможно, Артём с ними уехал на рыбалку.– Тебя проводить?– Спасибо, дорогой. Мне уже лучше, а храм в двух кварталах от остановки. Я хочу пройтись не спеша и подумать.…Дубровские жили в одном доме с момента его заселения и на протяжении долгих лет вместе с соседями отмечали дни рождения детей и другие праздники, но с того времени, как с Артёмом случилась беда, замкнулись в себе.Веру Анатольевну раздражали сочувствующие взгляды и расспросы соседей, поэтому некогда устойчивые связи распались; но у неё появилась новая отдушина: за последний год она часто посещала храм и, спрятавшись от людских взглядов за колонну, страстно молилась.Женщина подошла к Успенскому храму, взойдя на паперть, истово перекрестилась, с благоговением вошла внутрь, встала на колени перед ликом Иисуса Христа, помолилась, попросила помочь сыну стать прежним: здоровым, добрым, целеустремлённым.Поднявшись с колен, она задумалась о словах священника: «Всё воздаётся нам по нашей вере».«Возможно, все мои беды оттого, что я недостаточно верую в тебя, Господи, – подумала она. – Часто ропщу. Прости меня, Владыка! Руководи моей волей и научи каяться, молиться, верить, надеяться, благодарить и любить всех. Аминь».
Открыв дверь квартиры, она по глазам мужа поняла, что о сыне ему ничего не известно.– Что делать, Глеб?– Ничего. Сядь, Вера. Хватит сокрушаться. Надо жить. Возможно, с нашим сыном ничего не случилось. Быть может, он не успел написать записку и уехал с семьёй брата на рыбалку.– А если нет?– На всё Божья воля, как ты сама говоришь. А мы на нашем горе не должны зацикливаться. Надо жить нормальной жизнью. Нам винить себя не в чем: мы сделали для сына всё, что могли.– Но разве возможно жить нормально, если сына засасывает омут?..В понедельник Глеб Петрович позвонил брату, но тот сказал, что не видел Артёма уже несколько дней.
Вера Анатольевна вновь отправилась разыскивать сына, но за весь день о нём ничего не узнала. Вечером, лежа в постели, она вспоминала о том, как, пробудившись с первыми лучами солнца, приготовила завтрак, выпила чашку кофе и, не взглянув в окно, пошла к выходу, но когда открыла дверь подъезда, то увидела затянутое тучами низкое небо и моросящий дождь.Влажный густой полумрак обволок все строения, и их контуры стали расплывчатыми. За несколько минут липкий воздух успел пробраться под лёгкое платье, холод распространился по всему телу. Она поёжилась, вздохнула и снова вернулась в дом.Как часто бывало в последнее время, внезапная усталость овладела ею. Приняв валерьянку, она прилегла и уснула, но, увидев кошмарный сон, проснулась с сильной головной болью. Эта боль не давала покоя ни днём, ни ночью, приковав Веру Анатольевну к постели на несколько дней.
Женщина лежала в ночи с открытыми глазами. Горе не отступало от семьи на протяжении нескольких лет. От безысходности пришла мысль покончить с собой. Но, понимая, что своим уходом принесёт новое горе мужу и обречёт на неминуемую гибель сына, она постаралась успокоиться и мысленно говорила себе: «Хватит заниматься самоедством! Уснуть! Уснуть! Надо постараться уснуть!» Вновь взмолилась: «Господи! Прости за чёрные мысли. Устала я от такой жизни. Обещаю: если мой сын станет прежним, то я до конца жизни буду выполнять в больницах самую грязную работу».Вставая с постели, Вера Анатольевна почувствовала сильное головокружение и, если бы не успела придержаться за стену, то упала бы; поняв, что без посторонней помощи не сможет самостоятельно передвигаться даже по квартире, в ужасе закричала:– Глеб! Глеб!– Звала? Что случилось?– Со мной творится что-то неладное: вся квартира ходуном ходит.– Успокойся, дорогая. Сейчас вызову врача.Вскоре пришла молодая стройная женщина-врач с доброй улыбкой на круглом лице и измерила давление.– На что жалуетесь?– Головные боли, головокружение, бессонница, а в последние дни стала забывать даже имена старых приятелей.– У вас давно высокое давление?– Не знаю. Но последние две недели очень сильно болит голова.– Был сильный стресс?– Сильнее быть не может.– Старайтесь спокойнее переносить невзгоды. Их сейчас всем хватает. А я, со своей стороны, сделаю всё возможное, чтобы помочь вам.– Что у меня?– Гипертония и сосудистое заболевание головного мозга. Сегодня же выкупите лекарства. Постарайтесь принимать их вовремя. Завтра придёт сестра и начнёт делать уколы. Не делайте резких движений. И голова перестанет кружиться. Вам непременно станет легче, если будете выполнять все мои назначения. До свидания.– Всего доброго, доктор.
Вера Анатольевна была послушным пациентом. Прошло несколько дней, и однажды она заметила, что голова кружится меньше.Вскоре Вера Анатольевна уже могла ходить по квартире без помощи мужа, а когда головокружение прекратилось, стала подумывать о том, чтобы снова приняться за поиски Артёма: постоянно виделись сцены гибели сына, одна страшнее другой.Встав с дивана, опустилась на колени, страстно попросила Бога о помощи. На душе стало легче. Она снова легла, расслабилась и не заметила, как без снотворного уснула.Впервые за последний месяц Вера Анатольевна проспала пять часов кряду, а проснулась в предрассветный час от громкого карканья вороны и восприняла его как дурное предзнаменование.Голова болела. «Это зовёт меня сын», – подумала взволнованно, торопливо встала, заметалась по комнате, а потом подошла к мужу и прошептала:– Глеб, ты только послушай! Пожалуйста, послушай! Это Тёма меня зовёт! – и потянула мужа на балкон. Ворона, покосившись чёрным глазом на супругов, взмахнула крыльями и тяжело взлетела.– Тьфу! Тебе уже стало чудиться чёрт-те что. Ворона как ворона! Больше не буди! Дай мне покоя, хотя бы ночью!Вера Анатольевна долго стояла на балконе, а когда увидела идущих на работу соседей, пошла на кухню, при этом подумала: «Надо приготовить завтрак, поесть, чтобы набраться сил на весь день, – и вновь мысленно обратилась к Артёму: «Как же мне найти тебя, сыночек? Как вернуть к нормальной жизни?»Почти весь день она искала сына. Ближе к вечеру небо покрылось тучами, крупные капли дождя забарабанили по асфальту, порывистый холодный ветер раскачивал деревья. Вера Анатольевна, уставшая и продрогшая, вернулась домой, а на следующий день она пошла на рынок и стала внимательно всматриваться в людскую толчею – и вскоре увидела сына, бредущего между прилавками,– Артём! – тревожное ожидание и мольба застыли в её глазах. Но он не прореагировал на голос матери. Остекленевший взгляд Артёма равнодушно скользнул мимо.– Сынок, идём домой! – мать схватила его за рукав куртки, но сын резким движением вырвался и побежал, да споткнулся о мешок с картошкой, и Вера Анатольевна подошла к нему.– Что ты пристаёшь ко мне? Отстань! – с ненавистью заорал Артём.Люди с осуждением смотрели на парня, а мать, подгоняемая холодным ветром, опустив голову и глотая слёзы, пошла по пустынной улице, думая о том, что сын потерян навсегда.
Как-то Вера Анатольевна выглянула в окно – всё было запорошено снегом.– Вот и зима пришла, – сказала она, но, вспомнив, что сын одет в лёгкую куртку, наскоро поела, взяла сумку и пошла на рынок. Снова долго ходила, вглядываясь в лица, но сына не нашла.А в один из холодных зимних дней он сам вернулся домой.По утрам Артём время от времени стал исчезать куда-то, возвращался вечерами усталый и сразу закрывался в своей комнате. Но однажды он пришёл не один.Вера Анатольевна всегда хотела иметь невестку, с её помощью она надеялась вырвать сына из беды, однако, увидев рядом с Артёмом чернобровую женщину с беспокойно бегающими глазами и старой огромной пустой сумкой, перекинутой через плечо, пришла в ужас.– Мама, это моя жена Аня.У матери вдруг что-то оборвалось в груди. Она сразу поняла, что Аня не из тех, на кого в трудную минуту можно положиться. Если сын останется с этой женщиной, то окончательно пропадёт; однако, пересилив себя, она пригласила их к столу.– Где отец?– Он пошёл навестить Николая.Напоив чаем, дала сыну чистое бельё, и он пошёл в ванну. Вера Анатольевна поставила кастрюлю с водой на плиту и заторопилась в магазин купить пельмени и печенье.Вернувшись, услышала, что сын ещё плещется в ванне, мельком взглянула на гостью, сидевшую с журналом в руках, и заметила её напряжённую позу. А когда засыпала пельмени в кипящую воду, тревога усилилась оттого, что она вспомнила, что сумки не было ни рядом с Анной, ни в прихожей. Почувствовала: неприятностей не миновать! И была права: зайдя снова в комнату, где сидела женщина, увидела угол разбухшей сумки, выглядывавшей из-за тумбочки, на которой стоял телевизор.Вера Анатольевна расстелила покрывало на диване, вытащила сумку из укромного места и вытряхнула из неё содержимое, затем молча повернулась к Анне. Та стояла, и циничная улыбка играла на её тонких губах, а сама она свысока смотрела на хозяйку.Веру Анатольевну охватило омерзение, она потеряла дар речи. Не проронив ни слова, подала гостье то, что ей принадлежало, и взглядом показала на дверь.Гостья молча взяла сумку и танцующей походкой направилась к выходу, в коридоре столкнулась с Артёмом. Тот посмотрел на женщин с удивлением.– Пока, дорогой, – прозвучал её прокуренный голос. Повернувшись к хозяйке и глядя ей в глаза, с наигранной теплотой произнесла:– Дорогая Вера Анатольевна, от всей души благодарю вас за гостеприимство, за прекрасный чай и разрешите пожелать вам всего самого наилучшего.И скрылась за дверью.Вера Анатольевна, не ожидавшая такой наглости, молчала. Сын стоял и с недоумением смотрел на мать. Встретившись с ним взглядом, мать увидела в его глазах ненависть.– За что ты выгнала Анну? Что она сделала плохого? Чем успела провиниться перед тобой? Я надеялся, что Анна понравится тебе! Она добрая... Я рассказал ей о тебе и папе. Она обняла меня и воскликнула: «Идём же скорее к твоим родителям! Я верю, что они прекрасные люди и помогут нам справиться с бедой!» А ты… Ты выгнала её, не успев поближе познакомиться. Ты не захотела помочь нам! Ненавижу!Сын надел куртку и побежал вслед за Анной.После его ухода Вера Анатольевна больше сына не искала. Иногда ей удавалась узнать от знакомых, где он находится. Но не было и дня, чтобы мать не думала о сыне, не молила Бога вразумить его. Но в том, что выгнала непрошеную гостью в тот злополучный день, она ни на миг не раскаивалась.
Не прошло и месяца, как в один из морозных дней Артём снова явился домой и не один, а с новой женщиной, по имени Надя, которая была в одежде не первой свежести. У неё был колючий взгляд, полное помятое лицо. Родители Артёма и на миг не обольстились на её счёт, но после непродолжительного колебания всё-таки разрешили сыну и его подружке войти.На следующее утро, когда Вера Анатольевна готовила завтрак, внезапно появилась Надя, на затылке которой были стянуты густые, непрочёсанные волосы.– Доброе утро! Давайте я вам помогу приготовить завтрак.– Спасибо, дорогая. Но я более пятидесяти лет занимаюсь этим делом, поэтому приготовление пищи для своей семьи для меня – удовольствие. Приходите через полчаса завтракать, а пока, если хотите, займитесь чем-нибудь другим.Надежда с неприязнью посмотрела на Веру Анатольевну, стремительно встала со стула и вышла.Как-то Артём сказал матери:– Мам, Надя готовит очень вкусные драники, лучших я никогда не ел.Вера Анатольевна усмехнулась:– Нет вкуснее пищи, чем та, что приготовлена любимой. Я ничего не имею против: пусть Надя покажет своё кулинарное искусство.С тех пор Надежда стала вставать гораздо раньше Веры Анатольевны, постепенно вошла в роль полновластной хозяйки. На кухне гремела посудой. С воцарением в квартире она стала смотреть на Веру Анатольевну, как на нерадивую служанку, не имевшую имени. Так проходили день за днём, но обед по-прежнему готовила Вера Анатольевна.А когда хозяйка уходила в магазин, Надя шла на кухню, переставляла банки с крупами и меняла местами кухонную утварь.Как только возвращалась Вера Анатольевна, сожительница сына, позёвывая, заходила на кухню и, поджав ногу под себя, садилась на табурет, медленно проводила расчёской по непромытым волосам, при этом насмешливо наблюдала за свекровью, суетливо разыскивавшую нужные продукты или что-то из посуды.– Что, не можете найти сковороду? Вот она. Старость – не в радость: и память не та, и зрение подводит. Идите отдыхать. Я всё сделаю.– Спасибо. Картофельное пюре и котлеты я и сама в состоянии приготовить.Однажды, в отсутствии жены, Глеб Петрович случайно увидел, как Надежда переставляла банки с крупами. Это его возмутило до глубины души, и он, кипя от негодования, закричал:– Ты что, стерва, делаешь?– Я хотела смахнуть с полки рассыпанную крупу.– Мать выживаешь из кухни, да ещё и из меня хочешь сделать идиота!? Ишь, как расхозяйничалась! Вон из нашего дома!Услышав ругань, на кухне появился Артём. Он, скрестив руки на груди и облокотившись плечом на косяк двери, смотрел на перебранку.– Что происходит?– Тём, а твой отец обвиняет меня в том, что я хочу выжить из кухни твою маму. И что я преднамеренно переставляю продукты и посуду в доказательство того, что она ненормальна. Она и правда не помнит, что и куда кладёт. Я только хотела помочь ей! Всем известно, что у твоей мамы склероз. Разве я виновна в том, что она всё забывает? Но я ничего плохого ей не хотела сделать! В её отсутствие ни к чему не притрагивалась! Ты же знаешь, что я никогда не вру!Надежда, закрыв лицо руками и заплакав, выбежала из кухни.– Отец, ты хочешь, чтобы мы ушли на мороз?– Не вы, а она. Этой лахудры чтоб духу в нашем доме не было!– Я здесь такой же хозяин, как и ты. Надя – моя жена. Она будет жить здесь до тех пор, пока я этого хочу.– Если ты такой самостоятельный, то почему мы должны содержать не только тебя – великовозрастного оболтуса, но и эту твою наглую, неблагодарную тварь? Мы устали от вас. Нашу жизнь вы превратили в ад! Если хочешь жить с нами, бросай наркотики! И иди работать! В противном случае – вот вам Бог, а вот – порог!Артём, поиграв желваками, ушёл в свою комнату.После ссоры Надежда во время отсутствия Артёма не появлялась на кухне, но когда молодые люди всё-таки заходили туда в присутствии родителей, то на их лицах блуждали бессмысленные улыбки. У Веры Анатольевны внутри всё холодело.«Снова наркотики! Господи, когда же это кончится!» – в ужасе думала она и, бледнея, придерживаясь за стены, уходила в зал.С наступлением весны молодые исчезли. Глеб Петрович облегчённо вздохнул, а Вера Анатольевна по ночам снова стала прислушиваться к звукам в подъезде. Муж строго-настрого запретил жене искать сына.Артём не появлялся, Вера Анатольевна беспокоилась о сыне, но из-за запрета мужа и вновь возникших головных болей перестала ходить даже в магазин, часто садилась в кресло на балконе, подолгу всматривалась в людей, иногда по голосу узнавала кого-нибудь из знакомых и надеялась услышать родное: «Здравствуй, мама».Но сын не появлялся.***Однажды Вера Анатольевна сидела в кресле на балконе и неожиданно услышала звонкие голоса детей. Пригляделась и, увидев нарядных ребятишек идущих в школу с цветами в руках, поняла, что наступило первое сентября. «Через пять дней у Глеба день рождения» – вспомнила она.Ахнув, мысленно обратилась к сыну: «Скоро, сынок, у твоего папы день рождения. Надеюсь, что ты не забыл об этом и придёшь. Мы тебя так давно не видели! Я скучаю по тебе. Беспокоюсь. Отец молчит. Но я знаю: он тоже страдает. Завтра я пойду искать тебя. Надеюсь найти».
Ночью Вера Анатольевна услышала, как у подъезда остановилась машина. Яркая молния озарила небосвод, ослепила окно, и в её очертании Вера Анатольевна увидела Волгу с её многочисленными притоками, изображённую на географической карте, которая с детства висела над кроватью сына. Переезжая в новую квартиру, они прихватили карту (как память о безоблачном прошлом) и снова повесили над кроватью. Ударил гром. Вера Анатольевна вздрогнула... Раскаты продолжались долго, заглушая все другие звуки. Стоит ли тот, кто поднимался по лестнице, за их дверью, не решаясь позвонить, или поднялся этажом выше, она не знала, поэтому и продолжала напряжённо вслушиваться.Только глубокой ночью гроза и ветер стали затихать, но дождь продолжался, а через некоторое время беззлобное стариковское ворчание грозовых раскатов совсем прекратилось. Равномерное тихое шуршание дождя подействовало успокаивающе, и Вере Анатольевне удалось уснуть с мыслью, что она непременно встретит сына, и всё у них будет хорошо.Проснувшись, она выглянула в окно, увидела ясное небо, яркое солнце. Умывшись, зашла на кухню, Глеб Петрович пододвинул стул.– Вера, сядь к столу, всё уже готово. А я позавтракаю и двину пораньше в сад. Погодка-то сегодня чудесная: солнечно, сухо и не жарко.Как только за мужем закрылась дверь, Вера Анатольевна отправилась разыскивать сына и в течение дня посетила несколько семей, где проживали новые приятели сына. Вернулась домой она уставшая, слегка перекусив, прикрыла глаза ладонью и долго сидела, с горечью думая о том, что сын будто в воду канул и она впервые так долго ничего о нём не знает.Женщина подняла глаза на портрет сына, висевший на стене, обратилась к нему, будто он находился рядом:– Сынок, я обошла все закоулки города, облазила подвалы, кажется, расспросила всех твоих нынешних приятелей. И всё напрасно… Может, и в живых тебя уже нет?Она мысленно всё ещё разыскивала сына и продолжала заглядывать в каждый закуток, в котором не успела побывать за день. Зашла в комнату Артёма, навела порядок, спать легла ближе к полуночи; оказавшись в постели, поняла, что сильно устала.Из окна повеяло холодом. Вера Анатольевна натянула до подбородка плед, закрыла глаза и стала молиться, но и молитва не давала успокоения. Мысли путались, сумятица в голове не уменьшалась, тело непроизвольно напряглось, и каждый мускул превратился в натянутую струну.Вера Анатольевна выпила настойку пустырника, постепенно стала успокаиваться, но под окном залаяла собака, и сон, почти смеживший веки, улетучился.Вера Анатольевна встала, приняла душ, снова выпила лекарство и уснула.
На следующий день Вера Анатольевна отправилась в сторону Казанки. Но надежды её не оправдались, и только перед закатом солнца, когда ей казалось, что она не сможет сделать и шагу, наконец узнала от знакомого Артёма, где обычно обитает её сын. Это обрадовало женщину и вселило надежду застать его там, рано утром.
Уставшая Вера Анатольевна подходила к магазину, когда мягкий вечерний свет окутал дома и деревья; от удлинённых теней и рассеянных солнечных лучей, пробивавшихся сквозь листву, всё казалось призрачным и впавшим в дремоту.Нестерпимо хотелось оказаться у себя в квартире, вытянуться на диване и дать, наконец, отдых гудевшим от усталости ногам, но, поборов себя, она вошла в магазин – купить булку хлеба и сметану. И, уже направляясь к выходу, остановилась, нерешительно открыла кошелёк и, перебрав купюры, поняла, что может побаловать мужа пивом. Приобрела пару бутылок, зашла в рыбный отдел и увидела жирную копчёную селёдку – чуть заметная довольная улыбка появилась на её усталом лице.Дома Вера Анатольевна полежала несколько минут на диване, но, взглянув на часы, вспомнила, что скоро должен вернуться из сада проголодавшийся муж, и заставила себя подняться.К его приходу были готовы пюре и салат; Вера Анатольевна, когда накрывала на стол, оглянулась и в проёме двери увидела усталого мужа.Заметив на столе пиво, Глеб Петрович удивлённо приподнял бровь.– Хочу знать, в честь чего это ты так расстаралась?– В честь тебя! Ты потрудился в саду, устал, проголодался. Разве это не повод, чтобы вкусно поесть? Кроме того, послезавтра у нас с тобой двойной юбилей, – улыбнулась она.– Помню, помню… Рановато ты решила отметить эти события. Мне кажется, ты лукавишь, – вздохнул он и положил ладонь на сухонькую смуглую руку жены.– Ищешь Тёму?– Как ты догадался?– Тайны Агаты Кристи шиты белыми нитками. Устала?– Есть немного. Так ты на меня не сердишься?Глеб Петрович покачал головой.– Помнится, кто-то запретил впускать сына в дом, – со значением ответила жена.– Запретить-то я за-пре-тил. Но душа у меня – не камень. Она, как и у тебя, вся изболелась. Артём хотя и нырнул по собственной воле в дерьмо, но, каким бы он ни был, он наш сын. У меня вот часто болит колено. От боли не нахожу себе места, Мозжит, не даёт уснуть. А отпустит – всё забыто. Вот и из-за Артёма, непутёвого нашего сынка, постоянно болит душа. И никуда от этого не денешься. Я и сам, как только представляется случай, стараюсь хоть что-то узнать о нём.– А я-то, Глеб, вся извелась: и о сыне хотелось узнать, и боялась твоего гнева.– Вера, сегодня ты выглядишь усталой, но во взгляде – надежда. Тебе удалось узнать что-то об Артёме, да?– Пока нет. Но за маленькую ниточку ухватилась.– Если ты потянула за нить, то она непременно приведёт к цели.– Не говори так, дорогой. Постучи на всякий случай по столешнице. Помнишь тот день, когда мы были, как полагали, самыми счастливыми людьми? А что за этим последовало?– Ещё бы! – глубоко вздохнул Глеб Петрович, и лицо его помрачнело. – К сожалению, тот день оказался самым чёрным в нашей жизни… После того несчастья почти не было просвета. Устал я жить в ожидании чего-то непоправимого...– Я тоже устала. Но что делать? Не накладывать же на себя руки!?Глеб Петрович отложил вилку в сторону.– Вера, сколько можно сокрушаться? Сколько можно изводить себя? К сожалению, мы ничего уже не сможем изменить. Я дальше жить так не могу. Посмотри, во что мы превратились. Мы многое сделали для спасения сына. А что изменилось? Если у него нет желания вылечиться, то никакие наши усилия не помогут. Каждую сэкономленную копейку мы тратили на лечение сына. На то же самое пошли и наши гробовые. А каков результат?Вера Анатольевна возразила:– Сын болен. А любую болезнь надо лечить. Как знать, возможно, учёные найдут эффективное и недорогое средство. И тогда наш сын снова станет здоровым.– Возможно, учёные найдут то, о чём ты говоришь. Но только жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе. Давай продадим сад и квартиру. Наш «Москвич» никто не купит. Уедем в отдалённую деревню, где жильё дешевле. Купим там маленький домик с огородом и будем копаться на нём. В деревне машина нам ещё послужит. Я смогу ездить на ней, пока наша каракатица совсем не развалится. Сына из омута мы не вытащим никогда. Он давно потерян. Никакая сила не вернёт его нам. Артёму купим однокомнатную квартиру, но на своё имя. Коммунальные услуги будем оплачивать сами. И пусть он живёт, как хочет.– От себя, дорогой, не сбежишь. Уедем – потеряем сына окончательно. Ты не подумал о том, что Артём в квартире может устроить притон.– Верно… Не подумал. Он может задолжать. Его могут поставить на счётчик.– Вот, вот… Сейчас такое творится всюду…– Что же делать, Вера? Пойми, жить так, как мы живём, нельзя. Если бы наш сын оказался без рук и ног, я до последнего вздоха помогал бы ему, но он по собственному желанию нырнул в помойную яму. Ему нравится там находиться, пусть сидит. А я безмерно устал.– А если он одумается, как четыре года тому назад? Захочет вернуться под родительский кров? А нас не будет. Кто его поддержит?– Вера, о чём ты говоришь? Я давно понял, что его только могила вылечит.–Типун тебе на язык.– Сын – взрослый человек. Он сделал свой выбор. Давай же и мы позаботимся о себе. Какие бы жертвы мы ни приносили во имя него – всё напрасно…Но Вера Анатольевна протестующе покачала головой.– Я думаю, что ещё не всё потеряно… Ты, Глеб, даже представить не можешь, где я побывала за эти дни! Сегодня так устала, что ноги стали подкашиваться. Когда на обратном пути подходила к полуразрушенной хибаре Дворкиных, думала, что не хватит сил сделать и шагу. Прежде чем подойти к калитке, я оглянулась, увидела пенёк. А вокруг него растёт такая рясная сочная зелень, что глаз не оторвать. Сняла с себя кофтёнку. Бросила на него. Присела. И на минутку вздремнула. Даже увидела сон: будто находимся мы всей семьёй в деревне у твоей мамы. Но не в доме. А идём по полю с полными лукошками клубники. Помнишь, как когда-то?.. Потом – вдоль улицы. Видим новые резные ворота, недавно сделанные твоим зятем. Открывается калитка. А из неё выходит Анна Семёновна и держит за ручонку Тёму. Он, завидев нас, заверещал так звонко, так звонко, что уши заложило! И радостно бросился навстречу! Раскинул ручонки и летит, сломя голову. Торопится, падает. Снова поднимается; трёт ушибленное колено. Встаёт и снова бежит. А мы оставили лукошки и ринулись к нему. Ты обогнал меня. И только хотел его подхватить на руки, я проснулась. Открыла глаза. Смотрю, рядом стоит и смотрит на меня Паша. Я с трудом поднялась. А Дворкин спрашивает: «Вы Тёму ищете?» «Весь город в поисках обегала, – говорю. – Но всё напрасно». У парня, видать, совесть проснулась. Подсказал адрес одного типа, с которым дней пять тому назад видел Тёму. Вот у меня и появилась надежда найти сына. Завтра поеду туда. Возможно, разузнаю что-нибудь о нём. Кто знает, быть может, наш Тёма живёт у него.Пока Вера Анатольевна рассказывала, Глеб Петрович с сожалением думал о том, что жену он не сумел уговорить начать новую жизнь в деревне, поэтому вяло спросил:– Ты говоришь о Шустром?– Да. О нём… Я уверена, что сын захочет прийти на твой день рождения. После любого семейного торжества он всегда становится мягче. Я вижу, что в такие моменты он всеми фибрами души стремится покончить со своей зависимостью. Сердцем чувствую, что сын желает стать тем, кем был когда-то.– Было время, и я так думал, но…– Что но?– Наш сын уже несколько раз обещал «завязать», как он выражается. Однако запала ему хватало ненадолго. Ох, мать, сколько надежд за эти годы мы похоронили!..– Кто же ему поможет, если не мы?***Замешивая тесто, Вера Анатольевна думала: «Если после встречи с Шустрым ничего определённого не узнаю о местонахождении сына, то придётся заявлять в милицию».Кто-то рядом насмешливо спросил: «А что это даст? Милиция… Много ли она помогает людям?.. В газетах пишут, как жители сообщают в милицию адреса, где продаются наркотики. А много ли проку от этого? Продавцы перебираются в рядом стоящий дом. И всё остаётся по-старому»… «Ну, хватит, – в сердцах сказала Вера Анатольевна вслух. – Из-за назойливых дум я, кажется, тесто пересолила. Да ещё ты лезешь под руку и нашептываешь что попало! Тьфу тебе!»– Вера, с кем ты разговариваешь?– Досадую. Тесто пересолила.– Тебе помочь?– Минут через десять завари чай. Скоро оладьи будут готовы.Наскоро позавтракав, Вера Анатольевна заторопилась к Шустрому.– Ну, отец, благослови.– Я бы с тобой пошёл, но не хочу видеть рожу Шустрого.– Он измождён и похож на сушёную грушу.– Мне приятнее было бы услышать, что он сдох под забором!
В отсутствие Веры Анатольевны у Глеба Петровича всё валилось из рук. Он думал о том, что жена зря изводит себя, но решил не перечить, боясь повредить её здоровью.Вскоре она вернулась расстроенная.– Ну, что?– Артём действительно жил там. Но несколько дней тому назад куда-то исчез.Она тяжело опустилась на стул. Немного отдохнув, принялась за приготовление праздничного обеда.Глеб Петрович нарезал овощей и заметался по квартире, останавливался у окна, нервно приподнимал штору, подолгу всматриваясь в прохожих. Они ждали, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из подъезда.Ближе к вечеру муж плотно задёрнул шторы, резко обернулся, и, встретившись взглядом с глазами жены, усмехнулся:– Вот глупые! Ждём, а ему наплевать! Мать, накрывай на стол!– Отец, может, ещё чуток подождём?Глеб Петрович заиграл желваками:– Не много ли чести! Целый день в ожидании! Слишком долго он испытывает наше терпение! Не ищи его! Будет невмоготу – сам придёт. Сколько с ним можно воландаться?– Не может Артём забыть о твоём дне рождения. Он знает, как мы волнуемся! Как ждём его! Ох, отец, чует моё сердце, неспроста это! С нашим сыном что-то случилось!– Конечно, случилось! И ты об этом знаешь не хуже меня! Но вся беда в том, что это произошло не сегодня и даже не вчера! Причина его отсутствия та, что овца не помнит отца.– Как ты, Глеб, можешь так говорить? Наш сын болен, возможно, поэтому не пришёл!– Ты, мать, любому его поступку найдёшь оправдание!Ужин прошёл в молчании.
Минул год. Старшие Дубровские сильно постарели. По ночам Вере Анатольевне казалось, что кто-то подходит к двери, она включала ночник, осторожно опускала ноги на пол и, накинув халат, тихо шла в коридор, вслушиваясь в тишину, стояла у двери…Порой беспокойство овладевало Верой Анатольевной, и она семенила по улицам города, всматриваясь измученными слезящимися глазами в лица прохожих, а потом с трудом поднималась на свой этаж и сразу падала на кровать.Однажды она встретила одного из знакомых сына, и тот сказал, что Артём серьёзно болен, но где он живёт – не знает.Женщина, опираясь на трость, с трудом переставляя ноги, брела по улицам. Как-то после напрасных поисков она лежала в ночи и прислушивалась к тому, что происходило в подъезде. Ей показалось, что она слышит шаги сына. Вера Анатольевна встрепенулась, откинула плед, с трудом приподнялась на локте, чуть приспустила ноги с дивана и, превратившись как бы в натянутую струну, замерла и стала напряжённо всматриваться в темноту и вслушиваться в тишину. Она не встала с дивана только потому, что боялась, что звук, как обычно, окажется обманчивым, звучащим только в её воображении; поэтому, не шелохнувшись, продолжала ждать.Ожидание, как ей казалось, было продолжительным. Вера Анатольевна провела по лицу ладонью, хотела уже снова прилечь, но звук повторился, однако он прозвучал не столь громко, и это неудивительно: звук исходил от двери соседней квартиры. Женщина вздохнула и подумала о том, что напрасно она ждёт сына, потому что он не может прийти после того, последнего ужасного случая, который она хотела бы забыть, но он всегда всплывал в её памяти; и память Глеба Петровича постоянно воскрешала тот случай, причинявший им обоим душевную боль.А было это так: месяц тому назад, на следующий день после дня рождения Глеба Петровича, супруги сидели за столом. Резко прозвенел звонок. Вера Анатольевна, побледнев, схватилась за грудь.– Посмотри, отец, в глазок. Моё сердце чует беду.– Не паникуй. Сегодня седьмое. Скорее всего, это Валя принесла пенсию.Глеб Петрович пошёл к двери и возвратился с почтальонкой. Расписавшись, они положила деньги на стол, около только что вскипевшего чайника. Внезапно на кухню забежал Артём и стремительно схватил все деньги. Глеб Петрович, сжал кисть сына, а тот, отшатнувшись, опрокинул чайник на руку отца.Дубровский-старший вскрикнул и схватился за обожженный локоть, Артём, не оглянувшись, выскочил из квартиры.Вера Анатольевна, поражённая случившимся, стояла посредине кухни и не могла вымолвить ни слова. Глеб Петрович, морщась от боли, плеснул в стакан валокордина, подал жене и, прикрыв чистой салфеткой обожжённую руку, вызвал сам «Скорую» и вышел навстречу.Машина прибыла быстро и увезла пострадавшего в травмопункт. Когда он вернулся домой, то увидел, что жена сидит там же и, уставясь в одну точку, беззвучно шевелит губами. Он попытался отвлечь её от безрадостных мыслей, но она подняла на него затуманенный взор, и он увидел, как по щекам катились крупные слёзы.…Глеб Петрович накапал в стакан валерьянки и пустырника, согрел молоко, добавил мёд, заставил жену выпить и уложил в постель.Перед сном заглянул в комнату жены и услышал:– Сегодня, сынок, ты приходил домой… Я даже не успела рассмотреть тебя…Глеб Петрович осторожно неплотно прикрыл дверь; жена воровато оглянулась и, не заметив мужа, продолжала:– Как ты, сынок, мог так поступить с нами? То, что сегодня произошло, было самым страшным моментом в нашей жизни. Я поняла, в какую бездну ты свалился. И выхода из неё для тебя уже нет. Ты отнял у меня последнюю надежду... Мне остаётся одно: молиться о спасении твоей души …Голос затих. Глеба Петровича озадачило поведение жены...Под порывами ветра колыхалась тюлевая занавеска. Прохладный воздух касался щёк Веры Анатольевны, это успокоило её, и она уснула.
Утром следующего дня Глеб Петрович не заметил отклонений в поведении супруги, но каждый из них мысленно с ужасом вспоминал последнюю встречу с сыном; однако вслух эту тему они не обсуждали.Вера Анатольевна старалась уединиться в укромном уголке, она, скукожившись, часами сидела там, а её исхудавшие руки, сложенные на коленях, опущенные плечи и резкие, будто прочерченные полоски вокруг рта говорили о безысходности…Глеба Петровича охватил прилив жалости. Он подошёл, обнял жену, сел рядом и погладил её по волосам, думая о том, как вывести её из депрессии.
…Похолодало. Вера Анатольевна стояла у окна, смотрела на струи дождя и мысленно вела разговор с Артёмом: «Сынок, я не в силах ходить по городу в поисках тебя, но в думах о тебе у меня изболелось сердце… Отец, скорее всего, остался ночевать в саду. Я пыталась приготовить ужин, но у меня ничего не получилось. Ужасно болит голова, сейчас приму лекарство. Ещё немного подожду отца и, если он не вернётся из сада, лягу спать пораньше и постараюсь уснуть».Она пошла в свою комнату, но внезапно пронизывающая жгучая головная боль стала нестерпимой; обхватив голову руками и, стараясь не делать резких движений, осторожно надела тёплую кофту, распахнула дверь на балкон. Свежий воздух хлынул в лицо. Она постояла в проёме, глубоко дыша и держась за косяки, а когда боль поутихла, вышла на балкон, облокотилась на перила и стала смотреть на ручьи, стекающие с крыши. Но боль продолжалась. Вера Анатольевна, хватаясь то за подоконник, то за шкафы, медленно добралась до дивана, легла, закрыла глаза и стала слушать шум дождя.
Солнце осторожно выплыло из-за углового дома. Луч скользнул по стене стоявшей рядом девятиэтажки, добрался до отдушины, крадучись пополз по грязному полу подвала и проржавевшим трубам. Пахло сырым, удушливым смрадом.Луч осветил часть лежанки с кучей тряпья и голову человека со спутанными, засаленными редкими волосами, давно не знавшими ножниц.Человек медленно приподнял руку, прикрыл ею глаза, натянул на голову старый пиджак, повернулся на своей лежанке и снова уснул тяжёлым нездоровым сном.Неугомонный луч пробрался в небольшое отверстия в пиджаке, в которое было видно веко человека, спавшего в неудобной позе, и снова потревожил его сон, затем заскользил по замызганному одеялу, прикрывавшему ноги.Человек отбросил пиджак, со стоном перевернулся на спину, медленно потёр лицо грязными руками, опёрся кулаком о стену и неторопливо опустил исхудавшие ноги на пол. Сидя на краешке лежанки, он, брезгливо поморщившись, отбросил от себя грязное тряпьё, негнущимися заскорузными пальцами почесал грудь, потёр колени и окончательно проснулся.Повертел головой, взглядом разыскивая кого-то, не обнаружив, выругался. Услышав за дверью движение, с надеждой взглянул в ту сторону и увидел огромную крысу. Прочитав в её глазах неподдельную ненависть, нагнулся, взял кирпич, лежавший под ногами, и с силой запустил в животное.Почесал живот. Под ложечкой нестерпимо сосало. Похлопал себя по карманам, не обнаружив ничего, вывернул, но из них посыпалась труха.Человек досадливо поморщился и побрёл в дальний угол подвала, пошарил за трубой, но и там не нашёл того, что ему было нужно. Из капающего крана набрал воды в ладони-лодочки, несколько раз плеснул в лицо и вытерся грязным носовым платком, затем вытащил из нагрудного кармана расчёску, провёл ею по редким волосам, внимательно осмотрел тряпьё, висевшее на трубах. Но, не увидев своих накануне выстиранных куртки и шапочки, разразился отборной бранью. Поняв, что его слышит одна лишь пустота, пробурчал:– Вот гад, снова напялил мою куртку! – снял фиолетово-асфальтового цвета грязную куртку своего приятеля, закинул рюкзак за плечи и, глубоко засунув руки в карманы, шагнул к выходу.Как только он выбрался из подвала, сноп света ударил в глаза, осветил измождённое тело и опухшее жёлтое лицо, по которому трудно было определить возраст.Привыкая к солнечному свету, человек долго щурился, а когда увидел своё помятое, грязное одеяние, поморщился, отряхнул от подвальной пыли брюки и куртку, попытался разгладить руками, но, убедившись в тщетности своих усилий, махнул рукой и направился в ближайший сквер.Низко опустив голову, человек шаркающей походкой медленно брёл по улице, не обращая внимания на прохожих, которые старались обойти его стороной. Опустившись на скамью, он привалился к спинке и подставил лицо нежным солнечным лучам. Желудок болел с каждой минутой всё сильнее. Закрыл глаза, человек долго сидел неподвижно. До слуха долетел тяжёлый шелест голубиных крыльев.Из-под приспущенных век парня появились живые алчные искорки, направленные на важно вышагивающих голубей, только что приземлившихся на пешеходную дорожку. Те, не спеша, что-то клевали и доверительно ворковали.Рези в желудке заставили согнуться – человек вспомнил, что не ел более двух суток. Стараясь не производить шума, осторожно пошарил ногой под скамейкой и, нащупав камень, поднял, прицелился и метнул в самого крупного сизокрылого голубя. Тот споткнулся, распластал крылья и уткнулся в землю… А остальные птицы, всполошившись и, шумно хлопая крыльями, взлетели.Довольная ухмылка появилась на лице человека, но боль в животе усилилась и смела улыбку с лица. Сделав глотательное движение, он открыл рот и стал глубоко дышать, а когда боль приутихла, встал, напряг мышцы спины, движениями плеч развернул сумку, схватил голубя за ноги и втолкнул в неё.В облюбованном для жилья подвале он вытащил из укромного места электрическую плитку, включил, поставил на неё кастрюлю с водой и стал неумело ощипывать птицу. Выпотрошив и не вымыв её, опустил в бурлящую воду, добавил перловку, соль, а когда вода закипела, выдернул вилку из розетки, а сам улёгся на грязный тюфяк и, поглаживая живот, стал нетерпеливо поглядывать на кипящий бульон.Не дождавшись, когда голубь сварится, человек ложкой выудил его из кастрюли и, придерживая за крыло, осторожно уложил в алюминиевую помятую миску; снял с огня кастрюлю, налил в миску бульона и стал жадно рвать зубами несварившуюся птицу. Обглодал её и выпил приостывший бульон. Приятное тепло разлилось по телу, нестерпимо захотелось курить.Он встал, вышел из подвала и снова почувствовал сильную боль и тошноту. Содержимое желудка стремительно поднялось к горлу. Он побежал за угол…
Через час он подошёл к своему дому, поднялся на свой этаж и долго стоял у двери родительского крова, не решаясь позвонить.
Глеб Петрович сидел в своём кресле и читал, иногда поглядывал на жену, лежавшую на диване и беззвучно что-то шептавшую.От неожиданно резко прозвучавшего звонка она вздрогнула, а муж пошёл открывать. Распахнув дверь, увидел сына и ужаснулся. Истощённый, держась за живот и с трудом передвигая ноги, вошёл Артём. Отец молча смотрел на него, а тот остановился в проёме двери, откуда была хорошо видна мать. На мгновение в груди его что-то дрогнуло, а мать, увидев исхудавшего, одетого в отрепья сына, вскрикнула и, не в силах встать, протянула к нему руки.– Сынок!.. Что с тобой?– Всё то же, – криво усмехнулся он.– Раздевайся. Иди в ванну. Отец приготовит поесть, – Вера Анатольевна попыталась встать.– Лежи! Без твоей помощи приготовлю!Глеб Петрович, повернувшись к сыну, сурово сказал: «Не забудь сбросить в мусорное ведро всю мразь, что на тебе надета».После ванны Артём пожаловался:– У меня нестерпимо болит желудок. И печень – тоже. Есть что-нибудь от боли?– Есть. Сейчас дам, – мать с трудом встала и, придерживаясь за мебель, подошла к шкафу, достала бутылочку альмагеля и таблетку аллохола, налила лекарство в ложку. Сын подошёл, открыл рот, как когда-то в детстве, а мать, не сумев справиться с нахлынувшими чувствами, расплакалась.–Ужин готов. Садись, сын. А тебе, мать, принесу на диван.Артём, взглянув на довольно жирный суп, поморщился.– Кефир есть? Я такой суп сейчас есть не могу.Отец налил в стакан и подал. После выпитого кефира сын встал.– Спасибо, – и, схватившись за спину, поморщился.– Что, сынок, плохо себя чувствуешь? Иди, приляг. Я сварю куриный бульон. А завтра сходим к врачу. Идём, я расстелю тебе постель.– Отец, я сама постелю постель сыну. Идём, сынок!Когда мать с сыном оказались вдвоём, Артём, не поднимая глаз, спросил:– Ты не могла бы дать мне денег? Я хочу в поликлинику сходить сейчас.– Пусть отец сходит с тобой.Внезапно вспышка ярости охватила сына:– Ты мне не доверяешь? Разве не видно, что я серьёзно болен?Вера Анатольевна посмотрела на сына недоверчиво-скорбным взглядом, засунула руку в карман и, не сказав ни слова, протянула сто пятьдесят рублей. Артём схватил деньги и бросился к выходу.Услышав хлопок двери, Глеб Петрович спешно вошёл в комнату.– Ушёл?Жена молча кивнула головой и опустила глаза.– Ты снова дала ему деньги?– Да.Муж повертел пальцем у виска и закрыл за собой дверь.***Примерно через час он снова заглянул в комнату Артёма и увидел, как она, обхватив руками голову, раскачивается из стороны в сторону и тихо стонет.– Снова болит голова?– Раскалывается.Мужу стало жаль её: принёс обезболивающее, сел рядом и долго гладил руку. Заметив, что жена задремала, прикрыл её пледом и тихонько притворил за собой дверь.Сел в кресло на балконе, взял газету и, хотя он держал её перед глазами, мысли его были далеко.Ближе к вечеру Глеб Петрович подошёл к жене, которая не спала. Глаза её, не мигая, смотрели в одну точку.– Вера!Она повернула к нему голову, и на лице, как всегда в последнее время, появилась несвойственная ей безнадёжно-виноватая улыбка.– Голова болит меньше?– Меньше.– Ну, слава Богу.
Наступила ночь. К Вере Анатольевне снова вернулась боль, не отступавшая до утра. Она измучила женщину, так и не дав ей уснуть.Утром Глеб Петрович услышал шаркающие шаги жены, взглянув на неё, поразился осунувшемуся лицу и помог добраться до кухни, усадил за стол.– Ты вся измучилась. Что же меня не позвала?Женщина устало махнула рукой.В дверь позвонили, Глеб Петрович заглянул в глазок и увидел соседку с первого этажа, нередко сидевшую на скамейке у подъезда. Удивился, но впустил.– Здравствуй, сосед!– Здорово, здорово, Татьяна Сергеевна! Каким ветром?– Решила навестить Веру Анатольевну! Давно её не видела.– Коли пришла – проходи. Вера на кухне. Вы беседуйте, а мне недосуг.– Иди, иди. У нас свои разговоры, бабские.Хозяйка, лишь увидела соседку, поняла, что та пришла к ней неспроста, и отметила про себя, что облик гостьи напоминает потревоженную наседку: глаза – беспокойно бегающие, волосы – не прибраны. Татьяна Сергеевна, пряча глаза, заговорила короткими фразами, не имеющими смысла.– Что случилось, Татьяна?– О-о! – махнув рукой, простонала та. – Помнишь девчушку лет двенадцати из дома напротив?– Какую девчушку? До неё ли мне!?– Ты сначала послушай, а потом толкуй. Так вот: я говорю о девчушке с ямочками на щеках. Ты как-то шла из магазина и присела на скамейку отдохнуть. Это было около первого подъезда. Девчушка в это время пробегала мимо нас. И ты ещё сказала: «Какая прелесть!» Помнишь?– И что?– То! – женщина разбросала в стороны руки и, глядя сверлящее в глаза Вере Анатольевне, выпалила. – Вчера, когда Клара шла из школы, какой-то подонок затащил её в подвал во-он того дома, – показала она рукой на противоположный дом, видимый из окна. – Представляешь, этот гадёныш изнасиловал её, а потом убил! Говорят, у того дома крутился высокий парень, одетый в фиолетовую куртку и голубую спортивную шапочку в бело-серую полоску. Этот изверг, по слухам, похож на наркомана! – с придыханием, жарко шептала гостья и глядела испытующе, многозначительно.– На что намекаешь? Ты думаешь, что если мой сын употребляет наркотики, так он может изнасиловать соседскую девочку? Ты же знаешь Тёму с пелёнок! Татьяна, как ты могла подумать такое? Как у тебя язык повернулся? Уходи! Чтоб духу твоего не было в моей квартире! Навыдумывала с три короба! И треплешь поганым языком, как помелом!– Никто слова не сказал, что девочку убил твой сын! Гонишь меня… Ну, ну! Я-то уйду. А вот ты куда уйдёшь от своего сынка-наркомана и его дружков? Забыла, как твой распрекрасный сынок в день пенсии забрал у вас всё до копейки и даже на хлеб рубля не оставил! Да ещё перевернул чайник на руку отцу! Если он с вами мог так поступить, то способен на любое преступление! Я знаю, почему ты так взбеленилась, – на воре шапка горит!.. Припомни! Во что он был одет, когда приходил к вам? Что побледнела? Значит, память не совсем отшибло? Вот, вот!..– Что мне помнить-то? Ты что выдумываешь!? Отец сам на себя чайник перевернул!– Может и так. Но сдаётся мне, что не ты права, а я! Взгляни на себя в зеркало! Губы-то посинели. И есть от чего! Все помнят, что твой Тёмка был одет, как тот убийца!..– Я сказала: убирайся! – дрожащей рукой Вера Анатольевна показала соседке на дверь.Глеб Петрович, услышав громкие голоса женщин, заторопился на кухню, увидел бледное, как полотно, лицо жены.– Что случилось, Вера? Татьяна?– Уходи немедленно! – с ненавистью глядя на соседку, Вера Анатольевна прошептала так тихо, что Глеб Петрович понял сказанное лишь по губам.Жену била мелкая дрожь.– Разве не ясно сказано? Убирайся!Соседка ушла. Глеб Петрович закрыл за ней дверь и вернулся к жене. Та, уливаясь слезами, пересказала мужу подозрения соседки.
Снова раздался звонок! Разъярённый Глеб Петрович рывком открыл дверь. Перед ним стоял Артём, всё в той же старой, грязной одежде с чужого плеча, прихваченной им после принятия ванны. Отец молча пропустил сына в квартиру.Тот исподлобья взглянул на сидевшую на табурете поникшую мать, с безжизненно свисающими руками и сильно отёкшими ногами. Но от вида несчастной матери на его лице не дрогнул ни один мускул. В знак приветствия сын кивнул головой и хотел пройти мимо.Вера Анатольевна встрепенулась, оживший взгляд её остановился на сыне, но, заметив крепко сжатые губы и враждебно-настороженные глаза, поняла, что за последнее время он ещё больше озлобился.– Проходи, сынок, – ласково сказала она, а сама продолжала внимательно всматриваться в родные, но так сильно изменившиеся черты лица. От сострадания сердце её готово было разорваться. С того дня, когда она видела его в последний раз, сын стал выглядеть ещё хуже: свалявшиеся волосы, на исхудавшем теле – грязная, с чужого плеча одежда, глаза тусклые, злобные и бегающие. Сын поднял взгляд на мать и только сейчас заметил, в каком она состоянии. В его глазах промелькнул испуг, она это заметила, но истолковала по-своему.Чтобы не выдать своего смятения, Вера Анатольевна с трудом встала и подошла к сыну, хотела обнять его, но почувствовала тошнотворный запах. От протянутых рук матери Артём отстранился: в выражении её глаз он уловил что-то такое, что его насторожило.– Не рады, что пришёл? Я не задержусь. Сейчас уйду.А в голове Веры Анатольевны пульсировало: «Господи! Неужели соседка права, и мой сын – насильник? Как он суетится! Как суетится!» А вслух мягко сказала:– Что ты говоришь, сынок? Мы всегда рады тебе. Садись за стол. Сейчас отец разогреет то, что есть. А потом приготовим что-нибудь вкусненькое! Садись, дорогой!Женщина протянула руку, чтобы включить плиту, но сын криво усмехнулся:– Я есть не хочу. И не надо изображать радость! Вы ненавидите меня, считаете меня пропащим. Ошибаетесь. Помните? Я обещал завязать с наркотой. И завязал! – Артём старался говорить уверенно, но голос его сорвался на дискант. – После лечения я целый год не притрагивался к наркотикам, да и без лечения больше двух месяцев обходился без них, и ничего страшного не случилось. Мне ничего не стоит и сейчас завязать.– Знаем. Наслышаны. Мы сыты твоими обещаниями! Посмотри, во что мать превратил! У тебя ни стыда, ни совести не осталось! Если ты такой сильный, так почему сидишь столько лет в этой помойной яме? Насытиться не можешь этой пакостью, да? «Захочу – завяжу!» Сколько лет завязываешь? От великих трудов пальцы не гнутся. Силёнок не хватает! Давно бы пора научиться себя в руках держать!– В чьих?– Посмотри на себя! Кто захочет к тебе прикоснуться!? Трутнем ты был и сдохнешь им!– Да пошёл ты!..Глеб Петрович, ещё не остыв после визита соседки, встал рядом с женой и закричал.– Вон из нашего дома!Артём тяжёлым взглядом посмотрел на отца.Вера Анатольевна ухватилась за рукав куртки сына.– Да что же это такое!? Ты что, изверг – собственного сына гонишь? – гневно сверкнула глазами Вера Анатольевна и ещё сильнее уцепилась за полу куртки сына, но тот дёрнулся и, кипя от ярости, с ненавистью взглянул на отца.– Не гони! Сам уйду! – и стремительно выбежал из квартиры.– Сынок! Вернись, сынок! – крикнула мать. Но только гулкое эхо прокатилось по недавно выбеленному и выкрашенному подъезду.
Закрыв за сыном дверь, Глеб Петрович зашёл в ванную комнату и несколько раз плеснул в лицо холодной водой. Заглянул на кухню и удивился, что жены там нет, на балконе – никого; пошёл в комнату сына и вдруг увидел – жена осторожно прикрывает дверь. Они встретились взглядами. Вера Анатольевна прислонила пальцы к губам и тихо прошептала:– Тише. Тёма только что уснул. У него жар. Всю ночь метался. Но сейчас стало получше.– Что?!– Тсс… Наш сынок спит.В груди Глеба Петровича всё оборвалось, и он подумал: «Одна беда не приходит. Да что же это такое!?»Он бережно взял жену под руку и отвёл в спальню, уговорил принять снотворное. Дождавшись, когда она уснёт, позвонил в «Скорую» и рассказал обо всём доктору, который посоветовал на следующий день вызвать врача-психиатра.Глеб Петрович вздохнул и вышел на балкон покурить, присел в старое, обремкавшееся кресло и, положив локти на перила, стал смотреть на оживлённую улицу.Вскоре он увидел плохо одетых молодых людей. В одном из них узнал сына и только сейчас заметил, что тот одет в замызганную фиолетовую куртку и вязаную голубую шапочку с тремя грязными, неопределённого цвета полосками.Сын быстро прошёл мимо балкона и, не взглянув на окно, вошёл в подъезд. Его друг, глубоко засунув руки в карманы, стал медленно ходить взад и вперёд под балконом в ожидании Артёма.
У Глеба Петровича отяжелели ноги. С трудом поднявшись, пошёл открывать дверь. «Неужели действительно наш сын изнасиловал и убил девчушку? Бедный ребёнок! Бедные родители! Как же теперь смотреть людям в глаза? Господи! Что делать?» – роились в голове горькие мысли.Как только дверь открылась, Артём, опустив голову и не взглянув на отца, прошмыгнул мимо, на ходу пробурчал:– Мне нужен кортик.– Какой ещё кортик?– Тот, что подарил мне дед.– А ещё что ты хочешь? Как в твою башку могла прийти мысль, что я позволю прикоснуться твоим грязным лапам к тому, чем больше всего дорожил мой отец!?– Спрашивать тебя никто не будет. Кортик подарен мне! – злой бегающий взгляд сына остановился на отце.Глеб Петрович трясущимися руками достал пачку сигарет, прикурил. Артём взял табурет и направился к антресолям, а через минуту отец услышал, как сын спрыгнул с него.– Артём, подойди. Поговорить нужно!– Что тебе? – сын появился на балконе с кортиком в руках.– Мать серьёзно заболела.– Я чем могу помочь?– Не знаешь?Артем, достав из кармана мятую пачку сигарет, несколько раз чиркнул спичкой по коробку, прикурил, жадно затянулся и, облокотившись на перила, глянул вниз.– Жердь! Ты что там рассусоливаешь? Я уже заждался тебя! – долетел до Глеба Петровича голос дожидавшегося под балконом.Артём перегнулся и, придерживаясь одной рукой за перила, другой – помахал приятелю.Гнев и отчаяние овладели Глебом Петровичем, мозг обожгла острая мысль, от которой зубы стиснулись до хруста: «Скольким людям эти гадёныши испортили жизнь!? Они в подворотне кого угодно убьют за дозу, и совесть их не будет мучить!»Молниеносным движением отец схватил согнутую ногу сына и толкнул его вниз. Артём стремительно полетел…Ноги Дубровского-старшего отяжелели и, как только он услышал глухой удар тела сына об асфальт, собрал остаток сил, поставил ногу на перила, а другой оттолкнулся от балконной плиты и нырнул вниз, как когда-то нырял с крутого берега Оби.
Тяжкий крест
© Copyright: Екатерина Лошкова, 2011
Свидетельство о публикации №211040200687
Свидетельство о публикации №211040200687
Рецензии
Спаси Господи Вас за повесть!
Читала со слезами.
Предполагаю, что в основе ее - реальные люди и судьбы?
А поворот сюжета в конце - так в жизни, или это ход автора?
Если бы было возможно что-то изменить (в повести можно, а вот в жизни...) - мать могла бы, как ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК, убедить сына в реальности ЗАГРОБНОГО МИРА, ЧТО ДУШИ Т А М - Ж И В Ы Е, и как Галине нужна молитвенная помощь Артема (ведь трагическая внезапная смерть - это не благо: Господь сказал: "В чем застану, в том судить буду").
Артем - как глубоко любящий человек - мог спасти своей любовью Галину...
Если б его мать это понимала...
С уважением,
р.Б. Ангелина.
Ангелина Добровольская 31.01.2012 14:37 • Заявить о нарушении
Читала со слезами.
Предполагаю, что в основе ее - реальные люди и судьбы?
А поворот сюжета в конце - так в жизни, или это ход автора?
Если бы было возможно что-то изменить (в повести можно, а вот в жизни...) - мать могла бы, как ВЕРУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК, убедить сына в реальности ЗАГРОБНОГО МИРА, ЧТО ДУШИ Т А М - Ж И В Ы Е, и как Галине нужна молитвенная помощь Артема (ведь трагическая внезапная смерть - это не благо: Господь сказал: "В чем застану, в том судить буду").
Артем - как глубоко любящий человек - мог спасти своей любовью Галину...
Если б его мать это понимала...
С уважением,
р.Б. Ангелина.
Ангелина Добровольская 31.01.2012 14:37 • Заявить о нарушении
Помните: блаженная Ксения Петербуржская - после внезапной смерти мужа стала молиться за него, раздала все имущество и жизнь положила на молитву...
Ей молятся и о детях, и об излечении от недугов пьянства и наркомании,
об устроении семейной жизни, о помощи в устройстве на работу...
Скоро день памяти блаженной матушки Ксеньюшки - 6 февраля.
Ангелина Добровольская 31.01.2012 14:40 Заявить о нарушении
Ей молятся и о детях, и об излечении от недугов пьянства и наркомании,
об устроении семейной жизни, о помощи в устройстве на работу...
Скоро день памяти блаженной матушки Ксеньюшки - 6 февраля.
Ангелина Добровольская 31.01.2012 14:40 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.