1983 г. Смерть профессора на четверть ставки

Профессор Федор Петрович Катаев, к моменту моего появления на ка-федре был уже стар. Хотя бывают и в его годы живчики, но Федору Петро-вичу не повезло. Он медленно угасал. Если не ошибаюсь, родился Федор Петрович в 1901 году. Но, несмотря на это, никак не хотел уходить на пен-сию. Как большинство людей, проживших всю жизнь работой, тем более, привыкнув с молодости к высоким постам, привыкнув к своей значимости и весомости, не имея, каких-либо других увлечений и интересов, он, видимо, страшился своей отставки, понимая, что это ; все ; конец. Конец и в мо-ральном и в физическом плане. Возлелеянный советской системой в самые жуткие расстрельные годы (директором ЛАДИ он стал в страшном 1937 го-ду), он не понимал себя без работы. Работа была одновременно и средством к существованию и смыслом самого этого существования. Но время брало свое, он старел, выполнять сложную и ответственную работу становилось все труднее и труднее, а, следовательно, он стал понемногу опускался по служебной лестнице. С высот директорства ЛАДИ, ЛАИ, СоюзДорНИИ, сначала в заведующего кафедрой дорожных машин МАДИ, потом в профессора той же кафедры, а затем, когда справляться с потоком диплом-ников стало трудно ; в профессора на полставки. Так он и работал, но шли годы, другие, более молодые, сотрудники кафедры, жаждали повышения, а Федор Петрович занимал полставки профессора!
И вот, наконец, настал момент, когда Катаева перевели с половины на четверть ставки. День этот прошел совершенно незамеченным. Зато день получки запомнился многим, потому что стал для Федора Петровича по-следним днем жизни. Получив зарплату, он долго рассматривал мятые бу-мажки, которые ему выдал наш общественный кассир Олег Гафуров. Он смотрел на них так, словно не понимал, что с ним происходит. Он не ведал, что зарплата может быть такой маленькой, но понимал важное правило: низкая зарплата ; низкий человек. Тогда он понял, насколько низко его опустили, понял, что за работника его никто не считает, а так уважают как Ленина в Мавзолее, считая за живую мумию. И вот эта зарплата стала для него «черной меткой», которую выдавали пираты, тем, кого приговаривали к смерти. Видимо, ему стало ясно, что его время прошло и он уже никогда не поднимется наверх и все, что ждет его впереди ; это тупое и никчемное ожидание смерти в собственной квартире на так называемом «заслуженном отдыхе». Глаза его как-то затуманились, он стал неразговорчив (хотя обычно любил поболтать на житейские темы) и ушел куда-то в сторону.
Потом я узнал, что при выходе из здания, на первом этаже, ему стало плохо. К нему вызывали нашего институтского врача. Он посидел-посидел у раздевалки на кругу (так у нас назывался зал-прихожая) и поехал домой. Ночью он умер…