Семя

Семя. (начало 3.04.11)
Жил в уссурийской тайге народ садоводов. Древний был народ, необычный. Другие приходили, уходили, воевали, раздвигались до империй, обращались в прах, а эти знай себе растили сады диковинные, вкушали плоды сладкие…
Тысяча сменялась тысячей, собирались в десятки, сотни, а те к мильену подбирались… Много прошло времени с эпохи мезозоя,  много зверей вымерло, много новых появилось, а дивные сады все цвели. Похолодало только, непросто стало выращивать, однако, с любыми трудностями справлялся вечный народ.
И была там одна семья. Мать умерла рано, кошка зубастая погрызла, остался старик со сыновьями. Но вот и его час пришел. Призвал отец сынов своих да соседей, дабы объявить волю последнюю. Все явились по зову старца, только непутевый младшенький носился где-то. Приподнял отец тяжелые веки, обвел окружающих взглядом воспаленным и сказал голосом дребезжащим:
-Все, что есть у меня, сыновьям завещаю. Младшему дом оставляю.,- народ возроптал, старший вскинулся, открыл было рот, но старик перебил окрепшим голосом,- а тебе, Лет, самое ценное отдаю: огород да Древо.
Береги, сынок, святыню нашу пуще живота своего. Бананадад этот первый самый, древней и сильнее его нет на всем белом свете. Мильены и мильены лет смотрит на мир наш бананадад. Храни ему верность, Лет, ухаживай, поливай, от мышей да жуков хищных защищай -и не останется он в долгу.
Старик смотрел требовательно, даже привстал на смертном ложе. Сын развел руками, задыхаясь от избытка чувств, заверил пылко:
-Отец! Клянусь!!! -он прижал руки к бурно вздымающейся груди.- Ни зверь, ни птица, ни насекомое –никто не коснется древа! А кто посмеет дерзновенно, кто посягнет на святое, да умрет смертию безвременной!
Глаза горели, от переизбытка чувств грудь ходила ходуном, лицо пошло пятнами. Народ одобрительно загудел, в воздух взлетели сжатые кулаки. Отец смотрел испытующе еще несколько мгновений, а затем смежил веки, вытянулся.
…Рьяно за дело взялся старшой. Года три, как появились в селении зверьки мелкие. Зимой под снегом они обгрызали кору, даже до корней добирались и священные бананадады гибли. Лет же насадил вокруг Древа репейника, а по зиме еще и обтаптывал. Пробовал младшего привлечь, но тот на дом ссылался, хотя и им толком не занимался, бегал по речкам да по лесам бездельник, травки да цветочки собирал, аки коза безрогая.
Ругал Лет брата, стыдил. Тот винился, но все равно делал по-своему. Как-то раз пришел младшенький уже за полночь, сверчки свиристели. Гремел чем-то в сенях, ругался сдавленно. Пришлось вставать, лучину жечь. Брат к груди веточку прижимал, а внизу что-то в тряпку замотано. Коренья, видать.
-Опять какую-нибудь гадость притащил,- проворчал старшой.- Выкинь и иди поливать. День нынче жаркий выдался –второй раз лишним не будет.
Повесив голову, младший уже пошел, но остановился, оглянулся. Вскинув брови мохнатые, Лет приподнял голову со скамьи, проворчал недовольно:
-Ну, чего еще? –и добавил ядовито.-Или со своими брожениями забыл, где арык?
Младший покачал головой, переступил с ноги на ногу. Не подымая глаз, попросил, запинаясь:
-Брат, давай посадим, а?
-Кого?
-Вот,- младший поднял растение повыше. -Растет быстро и плоды вкусные.
Пожав плечами, Лет разрешил милостиво:
-Ну, так сажай.
-Хорошо, но..,- младший помялся.
-Что?
-Занято все.
-Ну, а от меня тогда что хочешь? К тому же где-то же ты его взял. В лесу поди?
-Да, брат. Ты такой умный, брат! Как ты только догадался?
Самодовольно усмехнувшись, старшой ответил важно:
-Я всегда видел тебя насквозь. Как ни как, ты ж брат мне. Ладно, пойдем, помогу тебе.
Они таскали воду из арыка, уже почти все полили, когда младший решился:
-Брат… Ты такой умный. Ты должен понять…
-Конечно.., -старший оглядел его с ног до головы, мотыга выпала из рук, глаза полезли на лоб.- Постой, постой. Ты что задумал, голова твоя бедовая!? Посадить его здесь? С ума сошел!?
Младший заныл, запричитал:
-Лет, ну, ты ж сам знаешь, что там мыши! А он такой маленький, беззащитный, его ж загрызут и пикнуть не успеешь. А здесь ты. Будешь защищать, следить за мышами.
Старший опешил, выпучил глаза.
-Кто, я? Да ни в жисть! Некогда мне да и бананадад к тому же его попросту задавит. Да ты и сам знаешь, что крона равна корням.
Младший печально кивал, вздыхал, сопел, затем все таки решился сказать:
-Тогда срубить надо.
Лет подумал, что ослышался, переспросил:
-Что? В смысле: "Срубить?"
-Ну, а как еще?-заторопился младший.- Он же маленький нежный, ветра, холода боится, его ж любой зверек загрызет, любая птаха заклюет. Без любви да ласки погибель саженцу малому верная-а-а-а!
Осерчал старший, едва не убил непутевого. На крики да грохот сбежались соседи близкие, а потом и дальние подоспели. Старший гонял младшего по двору, лупастил почем зря хворостинушкой. Ни малой, ни большой, а в руку толщиной.
-Ой-ой-ой! Помогите, люди добрые-е-е! Убивают, как есть косточки ломают, жизни молодого ни за что, ни про что лишайу-у-ут!!!
До первых петухов учил уму-разу младшего, а потом ушел спать Лет. А младший полежал, полежал, а потом пополз по кругу. Где-то на пятом втоптанный в грязь у забора обнаружил росток. Листочки поникли, тряпица размоталась, но не поломан сапожищами проклятущими, разве потоптан малость. Постанывая, да хлюпая носом, пополз младшой в огород…
А наутро весь двор гудел, аки улей растревоженный, слышался плач, крики:
-Святотатство!
-Грех великий!
-Ох, бабоньки, что-то будет!
-Не сносить на этот раз непутевому головы.
-У-у-у!!! Жалко парня-а-а, молоденький совсе-е-ем!!!
-Поделом ему. Сам виноват ослушник. Как только посмел покуситься на святыню всенародную!? Вон лежит, соком истекавши да листочки вяло свесивши. Смерти его придать лютой и скорой! А ну, змий, ответствуй, зачем зло великое свершил!?
Младший повернулся округ. Везде лица злобные, ноздри дергаются, словно у бесов поганых, зубья скрежещут. Того и гляди загавкают, бросятся, аки псы лютые, разорвут в клочья малые. Женский плач едва слышно, бабье неразумное за спины запихали.
Втянув голову в плечи, завопил младший:
-Люди добрые, судите меня строго, судите справедливо! Виноват ли я, что плоды древа моего будут вкуснее и полезнее, чем те, которыми питает нас бананадад уже мильены лет? Виноват ли я, что хочу лучшего для себя и для вас темные!? За что ж вы меня убивать собралися?
Глаза вылезли на лоб, рожи покраснели. Вокруг завопили,  в руках появились секиры каменные, дубины.
-Докажи!!!- взревело в сотню глоток.
Но как это сделать, когда цвет только-только наливается, а пчелы кружат, с недоверием обнюхивают невиданную завязь. Повесил младшой голову, постоял так под грозный ропот, а потом хватил шапкой о землю:
-Эх, пропади все пропадом! А знаете ли вы, люди добрые, что наступят скоро времена другие? Уже наступают! Заметили небось, что холодает?
;Заметили. Ну, и что? И раньше такое было. Не часто, но было.
Младший скрипнул зубами, зарычал, кулаки стиснув:
;Слепцы! Это постоянно будет. Да не так, как сейчас. Пух белый с неба падать будет и укроет он землю не на луну, а на все шесть и промерзнут реки так, что под корой прозрачной по дну сухому ползать можно будет. И погибнут бананадады, а вслед за ними и мы околеем от голода и холода.
Лица злые, ему никто не верил. Даже зазноба его Настасья-красавица смотрела, как на бесноватого. Скрутив руки, утащили младшего на околицу. Двое дюжих мужиков уже пригнули вершины хвощей, привязывали к вбитым в землю кольям. Бросили младшего меж ними на землю, правую ногу прикрутили к одному колу, левую к другому.
Глазные яблоки вывернулись, младший с ужасом смотрел на ноги, поднял взгляд. Грозный ропот. Со всех сторон люди, лица мрачные, в глазах плохо скрываемая ненависть. Послышались тяжелые шаги. К нему приблизились двое, встали по бокам. Младший узнал брата и дядьку Тараса. Услужливые соседи принесли кремниевые ножи, острые сколы бросали в глаза красные отблески. Оба темные, как грозовые тучи. Расцепив челюсти, Лет сказал тяжело:
-Твое последнее желание.
На миг мелькнула мысль упросить о милости, а там что-нибудь да придумает, но младший пересилил себя.
-Сохраните древо. Великим хвощом заклинаю!
Лет скрипнул зубами, стиснул кулаки.
-Несчастный! Тебе дали возможность покаяться и выбрать более легкую смерть, а ты что?
Младший сглотнул тягучую слюну, спросил с надеждой:
-Вы.. не срубите его?
Старший помедлил, посмотрел по сторонам. Старейшины медленно качали головами.
-Нет. Ты просишь невозможного.
-Дурачье!
Народ загудел, послышались выкрики: "Казнить нечестивца!" Лет поджал губы.
-Может быть, ты хочешь поменять желание?
-Надутые вараны, слепцы! Для вас же стараюсь!
Стиснул старший зубы, переглянувшись с напарником, взмахнул рукой. Воздух прорезали две коричневые дуги, тренькнуло. Вершины вздрогнули, упруго разогнулись с легким скрипом, рванули за собой тело.
;Ааааа!!!
Животный крик заставил замолчать проснувшихся птах. Мокро треснуло, как из ведра плеснуло кровью. Половинки закачались, стукаясь о хвощи, из разорванной брюшины посыпались внутренности. От одного ко второму хвощу протянулись гирлянды кишок, не доставали земли на полметра.
С севера надвигались тяжелые тучи, белое Коло сверкало в насыщенной синеве, кололо глаза горячими искрами.
Разом сняли шапки, бабы зажимали рты, на глазах наворачивались слезы. Лет подошел к стволу наглого пришельца, в два удара срубил. Тот с шумом рухнул, к ногам подкатились ярко-красные плоды. Постояли пару минут, затем так же молча разошлись.
Никто не видел, как ветви соседнего бананадада раздвинулись, на землю спрыгнули двое. Подростки лет пятнадцати костлявые, сутулые. Воровато оглянувшись, они набрали яблок и шмыгнули к лесу.