Тот-е

  Замкнутый гранитом дым гроздьями кольчуг нависал и плавил воздух, поглощая всякую видимость за пределами сакральных четырех шагов, и ладан, его отец, был счастлив своей участи служить идолу своим телом, умирая во славу искусства, сотворившего столь прекрасные виды древнего капища. Монументальная статуя чистого абсолюта, угнетая всякую сущность, находящуюся подле неё, молча источала рык своего архаичного в значении и назначении бытия. И лишь похожая на тонкую струйку дыма фигура жрицы, единственной приближенной к богу, была тем исключением, что он в своей милости наделял ее тысячелетиями жизни, разграничивая её и людей на разные виды самой материи, освящая её стан материнством всему человечеству, коронуя первозданным светом божественной благодати. И она ждала Его.

  Разверзая пустоты многословия, он рвался к ней, превозмогая себя, обращая законы мироздания в прах, навевающий в глубинах сознания зияющие дыры отчаяния. Он упивался кровью катастроф реальности, он жрал гнилостную плоть своих демонов, изгоняя их в мир простейшей формы бытия, заточая в шипованные камеры забвения. Он переплывал моря, завлекающие во влажное удушье самыми сокровенными желаниями и помыслами, искушающих и поглощающих жизни, он пересекал безграничные пустыни бессилия, полные чудовищными призраками павших царей, он в ярости срывал горы с их оснований и бился с мириадами монстров, желающих его вечных мучений разума в иступленном стремлении найти Её. Он был величайшим героем всех слоев времени, он был воплощением новейшей мудрости в облезшем и гадко свалявшемся мире, замершем в своем болотистом полудвижении, он был свежей истиной среди дряхлых догм. И он любил Её.

  Она ждала у алтаря – совершенная в своем существовании, конечное воплощение женственности, источник красоты. Более, чем идеал, и значительней, чем Творец.  Приоткрывая свой ротик, полный священной чистоты похотливого вожделения семени, она ответила ему, и голос её, столь нежный, что он окутывал героя целиком, закрадываясь в самые интимные закоулки цитадели его души, заставлял девственно трепетать перед желанной женщиной, и искрится, радуясь словно дитя, вновь нашедшее свою давно потерянную мать:

- Ты не тот.