У самого Красного моря. Гл. 11

Глава одиннадцатая

У  САМОГО  КРАСНОГО  МОРЯ

   Я был уверен, что каждому советскому человеку, попавшему за кордон, даже на долгосрочную работу, следует жить так, как если бы он был послан в загранкомандировку только на один день. Ведь любая загранка может прерваться в любой момент, по разным причинам: недовольство властей местных или же московских; конфликт с послом или с гебешниками; серьёзная болезнь или автодорожный инцидент наконец…Все мы по краюшку ходим! А потому с первых же дней пребывания в эфиопской столице я начал вынашивать планы путешествий по стране.
Все интересные места вокруг Аддис-Абебы в радиусе двухсот километров я уже, можно сказать, повидал. Поездки на юг к озёрам (от Бишофту до Лангано) совершались чуть ли не каждый уикенд; на берегу озера Тана, у истоков Голубого Нила, я побывал – теперь меня тянуло ещё дальше на север, к берегам Красного моря! Благо, там, в Массауа, каждый год, в феврале – марте, император праздновал Дни военно-морского флота с приглашением кораблей из ряда дружественных стран, в том числе из СССР. Ожидался большой наплыв гостей. За десять суток до начала праздника я заказал номер в «Corallo»  и  правильно сделал, что подтвердили последующие события, но об этом - позже.

А пока… 31-го января 1970 года Боинг компании «Ethiopian Airlines», летевший до Рима, высадил меня в асмарском аэропорту имени Йоханныса IV, в 5-ти км от города. Я оказался единственным транзитным пассажиром этого рейса, но микроавтобус авиалинии довёз меня, одного, до самого центра города. Здесь, на авеню Хайле Селассие I, возле AGIP-бензоколонки, что рядом с католическим собором, я нанял  такси; его водитель, шустрый эритреец, стал моим подорожным гидом. До моря оставалось всего-то 114 км!..
Подёрнутые утренним туманом горы, то покатые, то островерхие, то плосковерхие (так называемые «амбы») в основном были бурого цвета. Зеленели лишь склоны, покрытые лишайником и дикой порослью кактусов, стебли которых напоминают по форме бобровые хвосты. Иногда среди них можно увидеть бледно-жёлтые цветы, торчащие на длинных древовидных ножках. Плоды некоторых видов опунции съедобны: предприимчивые мальчишки собирают их, когда приходит время, и тут же на обочинах продают.
Виражи ухоженного асфальта вызывали воспоминания о горном отрезке дороги из Симферополя в Ялту. Правда, в отличие от Крыма спуск к берегу моря начался почти сразу же по выезде за город, как если бы крымская столица находилась на краю яйлы.
   
На 25-ом км - город Нефасит, то есть «Бризовый». Неужели  дыхание моря доходит сюда, к подножию хребта, на который зигзагами поднимается одноколейка Массауа-Асмара?
Петляющей тропой за два часа можно добраться из Нефасита до вершины горы Бизен. Там находится обитель (14 в), основанная учениками Аббы  Эвостатевоса – Святого Евстафия.   
Монахи-евстафиане были ярыми сторонниками празднования ветхозаветной субботы, наравне с воскресеньем. Но эту свою «праздность» они как бы компенсировали строжайшим аскетизмом, чрезмерным трудолюбием и нестяжательством, вплоть до отказа от любых подаяний, особенно — из рук сильных мира сего.
Св. Евстафий проповедовал крайние монофиситские воззрения касательно монашеского образа жизни. В житиях рассказывается, например, о том, как однажды он обмотал себя раскалёнными цепями… Св. Евстафий был фанатичным паломником, умер он в середине 14 в. в Армении, где был похоронен своими единомышленниками.

Продолжаем путь по гористой местности с лужайками среди камней. Вот скромное стадо горбатеньких коров-зебу. Мальчик-пастух с неизменной палкой в обнимку присел на валун: пьёт воду из бутылки… Появились зонтичные акации. А вскоре и белые одноэтажные строения – уже среди пальм и  цветущих кустов бугенвиллии и  жасмина. Это – Эмбаткалла; где-то здесь казармы для отдыха военных моряков и роскошная вилла для императора.
На склонах холмов - возделанная земля. А перед въездом в Гинду (зелёный и довольно многолюдный курорт) уже настоящие плантации с искусственными озёрами и дождевыми фонтанами для орошения. Здесь выращивают овощи и тропические фрукты, идущие на продажу в Асмару и Массауа.
До Гинды мы, кажется, четыре раза пересекали железнодорожное полотно, которое чёрной  змейкой  вьётся  рядом  с шоссе.
Вот по виадуку с высокими арочными пролётами прошмыгнул одновагонный пассажирский поезд – «литторино»  (наверное, от итальянского littorale treno -  прибрежный поезд). Два раза в день он курсирует между Массауа и Асмарой.            
За Гиндой - короткий подъём на перевал через засушливый кряж и снова спуск, уже в пустынную долину, можно сказать, прибрежную. Но прежде, чем добраться до самого моря, мы должны проехать Донголло, местечко, известное своим горячим минеральным источником и бутылками с этикеткой «Dongollo Water», а  затем не менее известный, в данном случае своей историей, городок Догали. В своё время  итальянцы превратили  его в форпост для дальнейшего проникновения внутрь страны. Но в I887 году армия раса Алулы разгромила агрессоров и заставила их отступить в Массауа, в окрестности которой, кажется, подкатило и наше  такси после почти трехчасовой «экскурсии» по живописной дороге, объезженной ещё в колониальные времена.
 За воинским кладбищем - красивый мост через сухое русло реки, затем развилка: на юг - к заливу Аркико, на север - к пляжам Гургуссума. А  нам - прямо, в предместья Массауа.
Помимо сугубо материкового района под названием Эдага Берай, город состоит из двух полуостровов - Герар и Абд-эль-Кадер и двух островов - Таулуд и Массауа. Между этими частями суши, которые связаны друг с другом дамбами, образовалась удобная гавань с закрытым рейдом и, конечно, с причалами - как для пассажирских и грузовых судов, так и для боевых кораблей.
 
Впервые увидеть Красное море мне было суждено именно в Массауа. Я любовался им и с берега, и  с палубы, позднее -  и  с самолёта: в моих глазах оно всегда выглядело классически синим и всегда «априори» вдохновляло меня.

Сколько злата, жемчужин, алмазных кристаллов
Затерялось в таинственных водах!
Это – царство акулье, медуз и кораллов.
Это – сказ о библейских народах.
…Обрести на Синае скрижаль Моисея
Шли по дну меж двумя водяными стенами
В Палестину, от распрей и жажды стеная,
Чтоб оттуда по миру народ свой рассеять…

Как-то неожиданно «Красное море» попало в стихи Александра Блока. («Через Красное море туман поползёт…»). Но цвет этого, поэтического, моря определила «Заря». Что касается моря географического, у берегов Массауа, то, по мнению древних египтян, оно было зелёным.

Фараон «окрестил» тебя морем Зелёным,
Хотя был и тогда тон глубин тёмно-синим.
Для меня ты останешься вечно Любимым:
Я под небом твоим был когда-то влюблённым.

У арабов оно считалось «Арабским». Но ближе всех к «истине» оказались древние греки, назвав его «Эритре» - «Красным». Во-первых, его дно во многих местах испещрено коралловыми рифами красного цвета. Во-вторых, красный оттенок ему придаёт планктон, всплывающий в большом  количестве на поверхность преимущественно в августе. В-третьих, на африканском берегу этого моря, согласно географическим познаниям тех же древних греков, лежала (и по сию пору лежит!) «Эритрея», страна,  известная своими плодородными красными почвами. В-четвёртых... Ну конечно! Ещё одна версия, на сей раз — моя. Она возникла поздним вечером, когда я вышел на балкон гостиницы «Коралло» и увидел, как на  чёрной морской глади отражаются жёлтые звёзды. Я вспомнил миф о Персее...

Волею Зевса попал он в «Эфиопию, что на  берегу Океана», где царствовал  гордый Кефей со своей женой Кассиопеей. И зачем только эта самовлюблённая царица объявила себя прекраснее всех!.. Нимфы, посчитав  себя оскорблёнными, упросили своего отца Посейдона наказать хвастливую женщину, а заодно и её мужа. И тогда Владыка водной стихии наслал  на эту строптивую чету морское чудовище, которое повадилось всплывать из пучины и опустошать их царство.
Чтобы избавить страну от погибели, нужно было, согласно Ливийскому оракулу, отдать Рыбе-Чудовищу на растерзание дочь Кефея и Кассиопеи - красавицу Андромеду. По велению толпы принцессу приковали к прибрежной скале. Но... Персей спасает свою будущую жену, а вместе с ней и всё «эфиопское царство».
После смерти герой мифа и породнившиеся с ним «эфиопы» - Кефей, Кассиопея н Андромеда - перекочевали на небо. И это их созвездия, - решил я, -  отражаются в ночном море, которое однажды  сделалось красным: конечно же, от крови убиенного чудовища! Незабываемо красным!.. (Вот к каким «открытиям» может привести воображение!)
Но есть и достоверная сторона мифа о Персее. Разве это сказание  не свидетельствует о том, что между Древней Элладой  и «Эфиопией, что на берегу Океана», существовали тесные контакты?

«... Затем придёшь
Ты в край далёкий, к чёрному народу,
Живущему у солнечных ключей,
Там, где река Эфиоп...»

Это строки из «Прометея» великого древнегреческого трагика (5 - 4 в.в. до н.э.). Перелагая на стихи миф об Ио, дочери речного бога, которую ревнивая Гера обратила в корову, обезумевшую от преследования оводом, Эсхил продолжает:
 
«Есть город Каноб, у самых устьев Нила
И на краю Египетской земли.
Там Зевс тебе вернёт твой прежний разум,
Тебя коснувшись ласковой рукой.
Родишь ты сына чёрного, Эпафа...»

Это тот самый Эпаф, который однажды усомнился в том, что Фаэтон - сын Солнца. Как «известно», «Сияющий» отпрыск выпросил у своего отца солнечную колесницу, но справиться с конями не сумел и чуть было не устроил всемирного пожарища. Молния Зевса вовремя поразила гордеца. Но многие леса всё-таки были сожжены, а реки иссушены...  Может быть, именно тогда и появились на земле «люди, обожжённые солнцем», то есть «эфиопы», по-гречески?..  («Так превращало мне воображенье В волшебный мир наш скучный старый дом», - А.К.Толстой. Вот в чём истинная польза фантазии!) Но хватит лирических отступлений (и измышлений), вернёмся к фактам истории и действительности.
«Люди, обожжённые солнцем» жили не только в контакте  с теми, кто на географические карты времён Птолемея Клавдия не забывал наносить Эфиопию, но и с представителями ещё более ранней цивилизации, знавшими Эфиопию как страну Пунт, - с древними египтянами. 
В храме Дейр-эль-Бахри есть рельеф, изображающий экспедицию царицы Хатшепсут (ок. 1460 г. до н.э.) и надпись, в которой перечисляется, чем загружались египетские суда в «великой чудесами стране Пунт»: «...грудами мирры... эбеновым деревом, чистой слоновой костью, необработанным золотом... киннамоновым деревом, ладаном, притирками для глаз... обезьянами, охотничьими собаками, шкурами леопардов...»
Неизвестно, в каком порту на Красном море, соединявшемся тогда с Нилом каналами, осуществлялась эта погрузка. Может быть, где-то здесь, в районе нынешней Массауа?  Или там, в 70 - 80-ти км южнее, где сейчас под песком и зарослями колючего кустарника покоятся развалины Адулиса?
Учёные допускают, что ещё в 10 - 5 в.в. до н.э. через Адулис вливался на материк поток переселенцев из Южной Аравии; а в течение почти всего периода существования Аксумского  царства эфиопов (2 - 9 в.в. н.э.) этот город был его главным портом -  до тех пор, пока в начале 8-го века он не превратился в руины в результате ответного набега аравийских мусульман на берег Красного моря.
Преемником славы древнего Адулиса эфиопы считают Массауа. Кто только ни зарился на эту «Жемчужину Красного моря»! Ведь обладая ею, и только тогда, можно было мечтать о приумножении своего богатства за счёт соседних эритрейских земель, а в дальнейшем, может быть, и за счёт эфиопских.
 
Вплоть да середины 16-го века этот порт, отражая атаки мусульман, оставался в руках владык Эфиопии или их вассалов, пока в 1557 году не попал под власть турок-осман. Но до них здесь, на красноморском берегу, пытались утвердиться ещё и португальцы. Их «посольство» под прикрытием корабельных пушек просуществовало в Массауа с 1520 по 1526 год. В составе этой «дипломатической» команды находился монах Франсишку Алвареш,  опубликовавший в Лиссабоне много лет спустя «Правдивое сообщение о землях священника Иоанна», который, как считали португальцы, правил в те времена христианской Эфиопией.
Написал Алвареш в своём сочинении и о встретившем его в Массауа соотечественнике по имени Перу ди Ковильян. Этот авантюрист, тоже монашествующий, проник в Эфиопию, пожалуй, первым из европейцев. Он был один из «вестовых» короля Жуана, для которых, как писал поэт  Камоэнс, «трудный путь в чужие дали стал безвозвратно-роковым нежданно: там вечно обрели они покой и не вернутся больше в край родной». (Судьба Ковильяна сложилась именно так).
Последнюю попытку удержаться в Массауа португальцы предприняли в I54I году: отряд из 400 человек во главе с Криштовано да Гама высадился здесь под предлогом оказания военной помощи эфиопам в борьбе  с иноверцами. 
Не знал конквистадор, что этот район Восточной Африки - один из самых жарких на земле. По воспоминаниям современников, сошёл дон Криштовано на берег в панталонах и жилете из красного бархата и золотой парчи; на голове красовалась чёрная шапочка с драгоценным камнем. Всё, как подобает сыну прославленного мореплавателя, подвиги которого позволили Мануэлу Счастливому, «королю Португалии и Алгарви», титуловать себя также «владетелем…  мореплавания и торговли в Эфиопии, Аравии, Персии, Индии».
Военная экспедиция дона Криштовано закончилась трагично: он был тяжело ранен, взят в плен, подвергнут пыткам и казнён; а те из его людей, кто остался жив, в память о своём Капитане создали легенду, будто на месте его казни забил целебный  родник. (Может,  в Донголло?).
Известно, что именно Португалии принадлежит «честь» открытия Африки для европейской колонизации. Следы её «первопроходцев» можно обнаружить и в Эфиопии: в виде зданий, дорог, «а до некоторой степени и в составе культурных растений», как утверждает академик Н.И. Вавилов в своих воспоминаниях о поездке в эту страну. «Именно португальцы, - пишет он, - ввезли сюда культуру перца, которая сделалась национальной как в Эритрее, так и в Абиссинии».
 С 1865 года Массауа продаётся Портой в аренду египетским хедивам, которые вскоре попадают в зависимость от Англии, издавна питавшей интерес к бассейну Красного моря. Не случайно ещё в 1864 году английские войска под командованием генерала Нэпира вторгаются в Эфиопию, высадившись в 5-ти километрах от развалин Адулиса, в порту Зулу. Продвинувшись внутрь страны, захватчики, действовавшие под предлогом освобождения европейцев-заложников, разрушают Магдаллу, резиденцию Тэводроса II. Эфиопский император кончает с собой, дабы не стать пленником тех, кто ранее обещал ему помощь в борьбе против мусульман. Эфиопия ненадолго попадает под влияние британской короны, которая к тому времени переориентировалась на сотрудничество с Турцией.
В наши дни о лорде Нэпире напоминает разве что изобретённый при нём «абиссинский колодец». Впрочем, в самой Абиссинии  этот способ добычи воды почему-то не привился.
Рост национально-освободительного движения во главе с Махди Суданским заставил  англичан заключить договор с Йоханнысом IV, согласно которому в обмен за помощь англо-египетским войскам, воюющим с суданцами, эфиопскому императору обещали Массауа. Но Англия и на этот раз не сдержала своего слова:  по существу она оставила этот порт на  растерзание молодому хищнику - итальянскому колониализму  в надежде, что последний помешает росту влияния… французов в этом районе Африки.
После оккупации Массауа в 1885 году  итальянцы не медля приступили к захвату соседних эфиопских земель, но вскоре потерпели фиаско. Битва при Догали, о которой мы упоминали выше, была первой победой эфиопов в борьбе против итальянских колонизаторов. 
Примерно, в то время, планируя своё путешествие в Африку, Генрих Сенкевич писал с нескрываемым  сарказмом, что, видимо, ему было бы не плохо сделать остановку в Массауа: «там нет болотной лихорадки... Там абиссинцы попросту берут человека и свертывают ему шею, а это не должно быть неприятно, если итальянцам так нравится Абиссиния, что они лезут туда, не жалея своей шеи».
До 1897 года Массауа была резиденцией итальянского генерал-губернатора Эритреи, пока столица колонии не перекочевала в Асмару. В годы нашествия Муссолини в основном через Массауа поступала на материк живая  сила и техника. Как известно, итало-фашистские захватчики свернули себе шею на земле эфиопской: они были изгнаны из страны в I94I году. А в 1951-ом, после десятилетней оккупации Эритреи англичанами, союзниками Хайле Селассие в войне против Муссолини, эта бывшая итальянская колония стала по решению ООН частью независимой Эфиопии.
   
Однако пора выбираться из дебрей истории и вернуться в «закоулки» сегодняшнего города, имя которому дал один из его островов. Ко времени появления первого португальского «посольства» остров Массауа был уже целиком заселён аравийскими мусульманами, постепенно вытеснявшими эфиопских христиан на большую землю.

Поныне город Массауа сохраняет арабо-турецкий колорит.  Неизменные купола мечетей и башни минаретов.  Дома с плоскими крышами,  низкие, от силы трёхэтажные.  Двери и окна с арками и щелевыми ставнями. Белые стены с выпученными, словно родинки, серыми деревянными балкончиками -  зарешечёнными, дабы никто из фланирующих внизу не мог разглядеть «на щёчке родинку» (слова из песни Бейбутова) у какой-нибудь прелестной затворницы, вышедшей на балкон. На узких и довольно пыльных улицах, где вместо тротуаров частые кофейни под открытым небом и… разносортные бары (это уже из другой оперы) с грохочущими juke-box'ами, многие из прохожих, судя по внешности, явно арабского происхождения.
Стоит заметить, что восточный колорит Массауа, как и других прибрежных районов Эритреи с преимущественно мусульманским населением, сохранялся не только благодаря силе традиций – его сознательно культивировали, как это ни парадоксально, колониальные власти. Католическая Италия боялась влияния Эфиопской церкви, хотя и братской, христианской, однако имеющей статус церкви государственной, причём, в стране соседней, независимой и к тому же потенциально  враждебной.
Покровительствуя мусульманам, всячески заигрывая с их общиной, колонизаторы подвергали дискриминации эритрейцев, приверженцев христианства эфиопского толка. Лицемерно объявив Эритрею  «зоной мусульман», они запретили строить в колонии коптские церкви. Но, поскольку море не попадало под юрисдикцию «зоны», местные власти в Массауа разрешили поставить единственную на весь город деревянную церквушку вдали от берега на выступающей  в море узенькой дамбе.
Эфиопский император проявил куда большее уважение к верующим: по возвращении Эритреи на острове Массауа была воздвигнута новая мечеть, а на острове Таулуд – новый храм Святой Марии (базилика в нео-византийском стиле) в честь Богородицы. Оба сооружения – по проектам архитекторов Марио Фенано и Артуро Медзедими, авторов многих других новостроек в послевоенной Эритрее, талантливо стилизованных под Восток.

Если остров Массауа с главными портовыми сооружениями – центр коммерции и бизнеса, то остров Таулуд – средоточие офисов, резиденций и туристических комплексов; здесь же расположен императорский дворец, величие которого открывается взору лучше всего, пожалуй, с пристани Массауа. 
Это окружённое парковой зеленью, сверкающее на солнце белокаменное строение в мавританском стиле  появилось на свет благодаря Мюнцингер-паше, который от имени египетского хедива правил в Массауа с 1872 по 1875 год. (И снова – История!).
Шведский путешественник и искатель приключений Вернер Мюнцингер многие годы провёл в эритрейском городке Керен, где женился на дочери богатого землевладельца и тем самым вошёл в круг местной знати. Предприимчивый «потомок викингов» начал свои опасные «игры» сначала с Наполеоном III, которому обещал лёгкие победы в Африке, затем – с хедивом, на службу к которому переметнулся после поражения Франции в войне с Германией.
Честолюбивый хедив мечтал подчинить себе не только всю Эритрею и в погоне за своими агрессивными химерами решил воспользоваться услугами не менее честолюбивого Мюнцингер-паши. В 1875 году хозяин массавского сераля открыл второй фронт со стороны Таджуры (город-порт в современном государстве Джибути). Но авантюрное вторжение на территорию воинственных афарских племён оказалось для него гибельным: Вернер Мюнцингер и всё его ближайшие соратники были  убиты ночью в приозёрном  лагере на подступах… к дикой пустыне. Потерпели поражение и войска хедива, «наступавшие» с севера и  столкнувшиеся непосредственно с эфиопами. В результате египтяне навсегда отказались  от своих посягательств на земли эфиопских правителей и их вассалов.
В нынешней, новой Массауа появились и новые «потомки викингов», а таковыми считают себя, кажется, все скандинавы. С одним из них, с норвежцем, мне довелось познакомиться лично.
Я сидел за столиком в гостиничном кафе, устроенном возле торца здания под открытым звёздным небом, подчёркиваю – звёздным, ибо под небом солнечным это заведение (площадка, огороженная высокой железной сеткой) просто-напросто не функционирует: не позволяет зной небесный!
Войдя в переполненный «зал», он в растерянности остановился: все места были заняты. Кажется, только я сидел в одиночестве. Встретившись со мной взглядом, незнакомец заулыбался, помахал мне рукой и затем смело подошёл к моему столику. Высокий, худощавый, в тропической форме военного моряка – белая фуражка, белый китель, белые брюки.
- Извините, что опоздал! – с хитрой улыбкой сказал он и многозначительно  кивнул в сторону стоящей передо мной бутылки «Альбонетти», асмарского вина типа кьянти. – К Вам можно подсесть?..
- Можно. Но только при одном условии… Если Вы со мной распробуете этот напиток.
- О нет! Я пошутил. Большое спасибо!.. Я предпочитаю… Кока-колу! – приказал он появившемуся тут как тут официанту и, обращаясь уже ко мне, пояснил:
- Здесь, вблизи экватора,  пить спиртное не рекомендуется. Сердце, печень, кровяное давление…
И это говорил морской волк!
- Откуда Вы, Капитан? – спросил я недоуменно и, кажется,  с долей некоего превосходства. (На вид-то ему было не больше пятидесяти!) – Я имею в виду, с какого Вы судна, из какой страны? – поспешил я  уточнить,  надеясь, что собеседник не уловил мой нечаянно снисходительный тон. Но всё обошлось.
Мы своеобразно представились друг другу.
- Я потомственный моряк, ведущий своё происхождение от викингов, открывших Америку! – с ноткой иронии, но не без гордости, заявил мой новый знакомый. Теперь,  в его же тональности,  мне стало легче величать «потомка викингов»  Капитаном, тем более, что мне  не очень-то хотелось  разбираться  в знаках отличия на его кителе да ещё при тусклом и неровном свете электрических гирлянд.
 - Спасибо, Капитан, за откровенность. Что касается меня, то я прирождённый путешественник, пытающийся заново открыть Африку. Так выпьем за родство душ, Captain! 
Чтобы придать большую вескость моим словам насчёт «родства», я подчеркнул, что ещё в юности мечтал  бороздить моря и открывать новые земли; а мой старший брат, так он и сегодня уже капитан дальнего плаванья.
- Chin-chin, Captain?
- Okay, Sea-dog!
И мы пили: я – вино, он – кока-колу. Кусочки льда в бокалах быстро таяли и плохо помогали от жажды. Но наше упорство в её утолении продлевало сидение за столом и волей-неволей способствовало общению под общий гам публики, которая прохлаждалась преимущественно пивом. Красное море, почти примыкающее к задворкам гостиницы, не подавало никаких признаков жизни, но о его близости напоминала влажная духота, наполненная запахом прелых водорослей и жареных креветок.
- А не перекусить ли нам чего-нибудь? Я уже, кажется, созрел…
- Спасибо, но я предпочитаю ужинать дома.
Вот тут-то я и выяснил, что мой Капитан живёт на территории военно-морской базы в Абд-эль-Кадере, где и служит, уже много лет,  по спецконтракту, заключённому между правительствами Эфиопии и Норвегии. Конечно, я не мог упустить выпавшего мне шанса мимоходом «выведать» у Капитана кое-что об эфиопской «армаде», затерявшейся в бухте среди иностранных кораблей-визитёров.
- Вы здесь с семьёй или один?
- Сегодня – уже с женой. Она приехала на праздники. А живёт больше в Асмаре. Там прохладнее… Есть у меня и дочь, но она во Флоренции. Учится на архитектора… Я часто мечтаю об Италии, - разоткровенничал Капитан. – Наверное, туда и уеду. Сыну севера полезно погреть косточки на старости лет… И море там такое же тёплое, как здесь в Массауа…
Всю свою жизнь Капитан посвятил морю и думать-то стал о нём, как крестьянин – о земле.
- Его тоже нужно пахать разумно, - рассуждает он. – Я за то, чтобы строить суда водоизмещением не более пяти тысяч тонн. Только тогда мы сохраним богатства морской природы… Вы наблюдали здесь подводную жизнь? Ведь это настоящие коралловые джунгли!
- А как насчёт акул?
- Да. Их действительно много. Подплывают к самому берегу, к пляжам!.. Чтобы обезопасить своих детей, нашим специалистам,  живущим на базе, даже пришлось отгородить часть прибрежной воды железной сеткой… Однако простите, что должен прервать нашу беседу.  Мне уже давно пора…Но  мы ещё встретимся. И, возможно,  даже очень скоро. Вы будете завтра в Red Sea Hotel'е? Там в 11 утра Искандер Дэста, наш Коммодор, устраивает «a la fourchette». Надеюсь, пресса приглашена?..
- Как Вы догадались, что я журналист?
- Так ведь у Вас аккредитационный значок на груди!.. До свидания. И не скучайте! – добавил Капитан, улыбнувшись, и заговорщически кивнул в сторону почти опустошённой мною бутылки.
На следующий день я заехал в «Ред Си». В этом лучшем городском  отеле, построенном три года назад, власти поселили самых важных гостей из числа дипломатов, чиновников, бизнесменов и, конечно, военных. На утреннем приёме в честь пока ещё предстоящих торжеств я действительно встретился со своим вчерашним знакомым. Мы обменялись приветствиями и улыбками, но продолжить  с ним «интервью» мне так и не пришлось. Он был в постоянном окружении разных мундиров, сверкающих золотом орденов и медалей, эполетов и погон, аксельбантов и позументов, крабов и гербов, ножен и рукояток, пуговиц наконец… Да и сам такой же, весь парадный.
- Кто этот стройный пожилой офицер? – спросил я нашего военного атташе. – К нему подошёл, по-моему, американский посол…
- Так это же чуть ли не второй человек после Искандера Десты!..  На флоте, конечно.
- Значит, третий после Командующего, то есть императора?
- Выходит, так.

С присоединением Эритреи сбылась мечта  императора о прямом выходе страны к морю. Но для защиты новых, морских,  рубежей нужен был флот. Его планированием и организацией занялись норвежские военные советники. 1-го января 1956 года на полуострове Абд-эль-Кадер был открыт Морской колледж. А в следующем году, после нескольких месяцев плавания, до Массауа добрался ветеран американского флота – охотник за подводными лодками. Старому, списанному кораблю («дарёному коню»), ставшему эфиопским флагманом, дали имя «Зерай Дересс». Так звали героя, положившего свою жизнь за честь и свободу Эфиопии.
В 1937 году Зерай, молодой работник асмарского почтамта, по велению властей был отправлен в Рим для участия 5-го мая в помпезной церемонии по случаю первой годовщины вступления итальянских войск в Аддис-Абебу. После оккупации эфиопской столицы, чьё население претерпело жестокие репрессии с применением отравляющих газов, Муссолини на весь мир объявил о возрождении Римской империи. И вот теперь у подножия вывезенной из Аддис-Абебы статуи со Львом, эмблемой эфиопского императора, дуче устраивал своё постыдное шоу. Тень его тучной фигуры, декорированной всяческими наградами, довлела в прямом и переносном смысле над стареющим низкорослым королём Италии, попавшим в окружение новой «аристократии» в чёрных рубашках.
Зерай, облачённый в традиционный костюм эфиопского воина, в шапке, похожей на  львиную гриву, с мечом и щитом, должен был символизировать пленных, кого древнеримские императоры обычно привозили из завоёванных ими земель в столицу на площадное обозрение.
Под ликование толпы, в присутствии многочисленных иностранных гостей, был вынесен на площадь и брошен к ногам фашистских главарей флаг Эфиопии. Сапоги чернорубашечников стали топтать его… При виде этого надругательства над символом непокорённого народа, Зерай не смог сдержать негодования,  выдернул из ножен свой меч и с воинственным криком стал рубить направо и  налево, пока пули охранников не сразили его.
Началась паника. Журналисты бросились к телефонам сообщать миру сенсацию о том, как двадцатилетний сын Эритреи, спасая поруганную честь своей страны, уложил насмерть пятерых высокопоставленных фашистов на глазах у дуче и «римского императора» Виктора Эммануила III.
Зерай Дересс умер в итальянской тюрьме. История Эфиопии навсегда занесла в свои скрижали его имя. Но на боковых стенках эфиопского флагмана оно продержалось совсем недолго.
В 1959 году после первого выпуска младших офицеров из Морского колледжа стало ясно, что «Зерай Дересс» - слишком устаревшее судно, непригодное ни для боевых операций, ни для учебных целей. По рекомендации норвежских специалистов, оно было отправлено назад в США на утилизацию. У императорского военно-морского флота оставалось лишь два береговых катера.
Но, справедливости ради, нужно отметить, что в 1962 году Соединённые Штаты вновь расщедрились и подарили учебный корабль, отвечающий  современным требованиям. Он стал называться просто – HMS Ethiopia (первые три буквы означают His Majesty’s Ship). На фоне своих иностранных собратьев, прибывших на праздник в Массауа, HMS (Корабль Его Величества)  выглядит вполне достойно.

Из дневника, 1 февраля.
Сегодня у меня прибавилось-таки забот и даже огорчений!.. Ближе к вечеру появилась Ирина, но не одна.  С ней пришла и Э.Ш., жена первого секретаря посольства и приближённая Марии Леонтьевны. Конечно, я был рад, что доехали они благополучно. Почти три дня в пути! Спасибо Николаю Ильичу: недаром он возит посла! Но в этот раз с ним были две женщины и Лёня В., личный секретарь Алексея Дмитриевича. Я провожал их с тайной завистью: сколько же интересного  им предстоит увидеть в дороге!  (Мне водителю-новичку отправляться в подобное путешествие пока что рановато.) На следующий день я вылетел в Асмару, потом купался в Красном море, а «Волга» Ильича (свой мерседес посол решил поберечь) всё ещё колесила по «неизведанным дорогам» «среди невиданных зверей»…
В общем, встретил я долгожданных женщин в собственном номере, как положено, хлебом-солью, внимал их дорожным впечатлениям… На плоской крыше «Коралло», куда мы поднялись, чтобы полюбоваться морским пейзажем, выяснилось, по ходу дела, что Э.Ш. ночевать негде.
Своим коллегам – радиокорреспонденту и ТАССовцу, повстречавшимся здесь же, на видовой площадке,  я намекнул, что с кем-нибудь из них я был бы не прочь провести только ночь в его комнате, а свою, мол,  отдам  двум приезжим мадам... «Полноте! – возразил один. – У меня тоже жена приехала». Другой отделался шуткой: «У тебя аж две женщины, а у меня ни одной». Словом, по-джентельменски не получилось. Как быть?.. Портье ещё и ещё раз подтвердил, что свободных номеров не предвидится. «С женой-то вы сможете устроиться, - резонно заметил он. – А вот с дополнительной кроватью… Куда её поставишь? Да и нет у нас лишних. Mi scusi, Signore». И русских раскладушек нет! И кондиционера! Только одноместная духота и трудный день завтра: начало праздничных церемоний. В конце концов, я приехал работать, а не…Пока не поздно, нужно идти и искать в городе хоть что-нибудь похожее на гостиницу. Вот и «бой» предлагает себя в качестве проводника… «Мы не нуждаемся ни в чьей помощи!» - вспыхнула Ирина. Э.Ш. вспомнила о М.Л. и А.Д.: они прилетели сегодня из Аддис-Абебы, остановились в «Ред Си» и у них роскошные апартаменты, «а Мария Леонтьевна обещала…» «Если я не вернусь, - сказала сконфуженная Э.Ш., -  значит, я там и заночевала…» В знак солидарности Ирина решила сопроводить её до отеля: «А тебе там нечего появляться. Сиди и жди!» Я так и сделал. До сих пор кошки скребут!.. Чувствую, что сплоховал.
                2 февраля.
Утром (я уже было собрался в «Ред Си») появилась Ирина. Одна. То, что я услышал от неё, окончательно меня расстроило. Лучше бы вчера мне самому уйти, а их оставить!.. Увы, до заманчивых палат Марии Леонтьевны они так и не добрались. Небо скоро стемнело. Благо, они набрели на какую-то обшарпанную ночлежку, где случайно оказалась свободная комната. Но поспать им  не удалось: за тонкой, фанерной стеной всю ночь бушевали страсти, которым неизменно сопутствовали скандалы с женскими криками на разных языках. Их лейтмотивом в английском варианте было «Give me money!». Потом в дверь моих бедолаг стали стучать и ломиться пьяные мужики-туземцы, так что пришлось на всякий случай придвинуть стол – забаррикадироваться… Беззащитные белые леди бежали из ночного притона, чуть только забрезжил свет… Но «happy end» наступил лишь после того, как проснулась Мария Леонтьевна. Через своего высокопоставленного супруга она устроила Э.Ш. в отеле «Red Sea», а Ирина вернулась в «Сorallo» ко мне, повинившемуся.
 Первый день праздников был целиком отдан на откуп соревнующимся спортсменам: эфиопские моряки против своих собратьев с кораблей-визитёров из СССР, США, Англии, Франции, Италии и Судана.  На большом спортивном поле военно-морской базы выступали атлеты, мерились силами команды по перетягиванию каната, в плавательном бассейне состязались пловцы и ныряльщики, а в бухте налегали на вёсла  гребцы. Чествование победителей планировалось на шесть вечера.   
Поскольку роль болельщика, а тем более спортивного обозревателя, мне в обязанность не вменялась, я, пощёлкав кое-где фотокамерой, решил уехать с Ириной в Гургуссум. Там пляжные «boys» приносят вам, полёживающим в тени зонта,  пунцово-розовых креветок «гриль» с ледяными бутылочками пива «Мелотти». Красота! – кто понимает. Мы наслаждались морем и не боялись акул.
3 февраля.
Второй день праздников, примерно с 11-ти утра, начался с выступления советских моряков на площади, примыкающей к территории порта. Роль сценических подмостков взял на себя широченный приступок перед многодверным фасадом здания, принадлежащего торговой компании «Митчелл Коттс».
Собралась довольно внушительная толпа, среди которой было немало военных и, кажется, лишь несколько тёмнокожих женщин. Наша «первая леди» со своим супругом-послом восседали в «партере» под открытым небом, на стульях, принесённых специально для них из соседнего бара. День выдался облачный, иногда вдруг набегал кратковременный дождичек, что спасало от жары и способствовало удовольствию от импровизированного  концерта. Такого захватывающего зрелища – русские пляски! – массавцы ещё не видывали, а артистическим способностям, казалось бы, простых матросов – удивлялись.
- Если они так танцуют, значит, и воюют так же, - сказал возникший рядом эфиоп, похожий на старого солдата, давно ушедшего в отставку с правом ношения формы, пусть даже потрёпанной.
Я не мог не согласиться с его умозаключением: не выдавать же ему «военную тайну» о том, что перед нами – профессиональные артисты из ансамбля песни  и пляски, взятые в дальнее плавание специально в целях «пропаганды» (не ради же удовольствия!). Вряд ли на каком другом флоте мира додумались бы до такой обольстительной практики демонстрировать культурный уровень воинов,  отличников боевой и политической подготовки к тому же! (Других в загранку не пустят.)
- Советские моряки и в спорте мастера, - заметил я как бы невзначай и тут же поинтересовался: не был ли случайно мой отставник вчера на спортивных соревнованиях?
- Обязательно! – с неожиданным энтузиазмом откликнулся он. – Русские победили в гребле. А наши -  во всех видах атлетики и водном поло!..
Сегодня советские моряки заслужили похвалу и самого императора. Это случилось на военно-морской базе, куда к 7.30 вечера под орудийные залпы салюта прибыл Хайле Селассие, чтобы лично вручить аттестаты и офицерские кортики выпускникам Морского колледжа. После торжественных церемоний и речей был заключительный марш-парад, в котором приняли участие экипажи иностранных кораблей. Строй советских моряков, продефилировавших перед императорским шатром, буквально потряс всех зрителей своей безукоризненной выправкой и чеканным шагом. В свете ярких прожекторов можно было увидеть, как просияло улыбкой лицо императора, с какой искренностью аплодировал он отряду, марширующему под красным знаменем и держащему равнение на Его Императорское Величество.
Праздничный вечер закончился царским ужином для гостей, говорю, царским, не ради красного словца. Участок спортивного поля вблизи плавательного бассейна за какие-нибудь десять – пятнадцать минут на глазах публики преобразился в банкетный зал с несколькими рядами длиннющих столов. Столь же стремительно на их белых скатертях появилась роскошная сервировка из прохладительных напитков и закуски. Спиртное разносили официанты в смокингах. Но можно было и самому подходить к специальным столикам, за которыми бойко орудовали виночерпии в белых сорочках с бабочкой. Гирлянды разноцветных электрических лампочек, сверкая над головой, заслоняли ночные звёзды и вместо них отражались в бассейне, которому  волею обстоятельств как бы предназначалась роль пруда в царском саду. Играл оркестр, приглашая к танцам…
Ирина и Э.Ш. сидели рядом с Марией Леонтьевной и послом, а я «по долгу службы» (как журналист, разумеется) заводил знакомства среди тех, кто, вроде меня, предпочёл шведский стол и свободу перемещения с бокалом в руке по всему «залу».
С кем бы я ни заговаривал в этот вечер, все, как один, и военные, и цивильные, считали своим долгом задавать один и тот же вопрос: понравилась ли мне речь императора? Действительно, слова его напутствия выпускникам Морского колледжа звучали по-отечески искренне и вдохновляющее. Но главное, что не могло не вызвать общественного резонанса, так это прозрение Его Величества по поводу неотложной нужды создавать в стране собственные судоверфи. Вот только на какие шиши? Не за счёт ли Дяди Сэма?.. Да, император поставил цель и, значит, необходимо её достичь!
И тут вспомнилась статуя Хайле Селассие на площади, где выступали наши моряки- артисты.
С протянутой рукой (в смысле -  пред собой простёртой) он сидит на коне, который – ещё немного, ещё чуть-чуть! – и вместе с седоком, перемахнув через портовую ограду и причальные тумбы, прямым-прямёхонько свалится в объятия моря. Цель достигнута!..
А ещё, в частности, я узнал от одного из вчерашних курсантов, ныне уже младших лейтенантов, что дослужиться до капитана (это звание на флоте соответствует полковнику) можно минимум через 22 года, а матросу, чтобы стать старшиной, потребуется не менее 14 лет. Но кто из них не мечтает… Вот как внук императора: с детства мечтал стать моряком, учился в Англии… Теперь Искандер Дэста – Коммодор и занимает положение, равное британскому Первому Лорду Адмиралтейства. Что это я всё о чинах?..
Император покинул банкет после одиннадцати. За ним… и я с Ириной. Где-то к полуночи мы были уже в своём серале с подвешенным к потолку вентилятором.

4 февраля.
Третий день праздников справедливо назвали по-флотски Днём морского волка – «Sea Dog Day», ибо он призван был показать, на что способны истинные защитники морских рубежей, когда подразделения морской пехоты и водолазов-разведчиков штурмовали близлежащий остров Дурба. Перед высадкой десанта берег этого пустынного островка был подвергнут обстрелу с моря – канонерками и патрульными катерами, с воздуха – истребителями F-86 и сверхзвуковыми F-5.
За ходом показательных манёвров следил сам император со своего HMS, на борт которого были приглашены все шесть флаг-офицеров (адмиралы и коммодоры) с гостящих кораблей. Естественно, перед началом «боевых операций» звучали и мирные залпы числом 21 – в то время, когда Его Величество поднимался на борт эфиопского флагмана. Салютовали императору и корабли-иностранцы, специально проходившие в почётном дефиле мимо «Эфиопии».
Морские «баталии» закончились где-то после 14.00, затем Хайле Селассие устроил ленч для гостей в кают-компании HMS. По существу это была прощальная трапеза, завершившая трёхдневные торжества в честь эфиопского военно-морского флота.
Когда с моря ещё доносились звуки рвущихся снарядов, мы с Ириной, дабы не отставать от «морских собак», тоже решили… взять остров. Мы увидели его с причала яхт-клуба, что на улице Йоханныса IV, - масляная прослойка в сэндвиче между небом и морем, если можно так выразиться, перефразируя английское «a sandwich of good and bad», мол, «всякое бывает: и хорошее, и плохое».
Сначала о «плохом»: время близилось к полудню и начинался самый-самый солнцепёк, наши купальные принадлежности оставались в гостинице, добираться до острова можно было лишь на вёслах (моторок не было),  дорога - чуть ли не целый час…
О хорошем: несмотря ни на что мы проявили смелость в духе «Sea Dog Day»'я,  решив десантироваться именно на этом островке, где, как нам сказали, песчаный брег белее белого злата. Лодочника наняли без проблем всего за 10 эфиопских долларов туда и обратно.
Приблизившись к острову, увидели, что он был уже оккупирован: видно, местные красавицы тоже, вроде нас, экспромтом, решили попляжничать здесь в чём мать родила. И это вдохновляло, по крайней мере – меня. Одну из девиц удалось разглядеть поближе…Вот только спрятаться в тени не было никакой возможности, хотя и назывался остров «Зелёным». За узкой полоской «белого золота» простирался чёрный кустарник, похожий на заросли колючек.
На песке рядышком с нами, со всеми, грелись на солнышке… рыбьи скелеты. Судя по зубастым челюстям, это были останки явно акульи. Кто и зачем их забросил сюда?.. 
На сей неожиданный вопрос не мог ответить даже наш всезнающий лодочник. В замешательстве он поспешил согласиться со мной, что во всём виновато море, самостийно устроившее здесь кладбище для своих хищников.
Поодаль от воды среди колючек мы обнаружили и человеческое захоронение – гробницу Шейха Саида, местного раннеисламского лидера. Странно, что пришлые, раннеколониальные «вожди» почему-то решили возвести по соседству со старинным склепом… модерновый ресторан с номерами. Слава аллаху, итальянцы не успели осуществить до конца свою кощунственную затею. Недостроенное увеселительное заведение ныне пребывает в виде развалин, поросших терновником.
Через час – полтора наша лодка-такси, борта которой во всю длину раскрашены, как эфиопский триколор, красными, жёлтыми и зелёными полосами, благополучно доставила нас, опалённых солнцем, на Таулуд, почти к самой гостинице «Коралло».

Четверг, 5 февраля.
Официально праздники закончились вчера, но по существу они продолжались и сегодня. С утра Хайле Селассие принимал у себя во дворце госчиновников, лидеров общин, важных горожан, представленных ему губернатором Эритреи расом Асрате Касса. А вечером для них же император устроил банкет  с участием виновников торжества – морских офицеров. В промежутке между этими дворцовыми мероприятиями Его Величество, чаще в сопровождении принца Асфы Уоссена и коммодора Искандера Дэсты, посещал корабли США, СССР и Судана. У английских и французских моряков он побывал раньше – во вторник и в среду соответственно. В этой очерёдности императорских визитов Советский Союз оказался на предпоследнем месте. 
Мы с Ириной были на палубе, когда Высокий Гость пожаловал на борт нашего эсминца. Здесь-то и вышла смешная заминка. Старик-император, знать, так утомился за день, что никого уже не видел перед собой - стал спиной к подошедшему к нему с рапортом командиру корабля. Наш офицер, упершись в императорский затылок, оборвал на полуслове свой торжественный доклад и, как взял под козырёк, так и замер на месте. Почётный караул, казалось, окончательно остолбенел. Правда, на лице одного из матросов промелькнула-таки улыбочка.
Обстановку всеобщего замешательства разрядил наш контр-адмирал. Подойдя сзади к императору, тоже державшему руку под козырьком, он взял его легонько за плечи и, словно куклу-манекен, развернул на 180 градусов.
Но корабельный домовой хотел сыграть штуку и с хозяевами. После короткого, формального осмотра корабля, Его Величество пригласили в кают-компанию, где был накрыт праздничный стол. В качестве деликатеса гостю предназначались… сырые шампиньоны из импортной консервной банки. Хорошо, что Ирина вовремя обнаружила этот полуфабрикат. «А мы, чудаки, не знали, чем бы ещё ублажить его… На последнюю валюту раскошелились!» - признавались потом щедрые устроители приёма.
А ублажать-то особо и не надо было, потому что на столе изобильно присутствовала белая водка и чёрная икра. Именно этот классический дуэт русской кухни и заинтересовал императора – сразу же! Наш посол, Алексей Дмитриевич, тотчас заметил сей здоровый интерес и с удовольствием стал соответственно потчевать своего, рядом сидящего, венценосного… собутыльника. Не ради хвастовства будь это сказано, но всё-таки: и мы с Ириной сидели тогда за одним столом с императором!
6  февраля.
Сегодня в полдень, после того как судовой колокол «отбил рынду» и начался морской отсчет времени, из боевой рубки раздалась команда отдать швартовы. И, как только корабль оторвался от стенки, зазвучал марш «Прощание славянки». Мы стояли у причала и со щемящим сердцем смотрели вослед нашему  красавцу-эсминцу, отплывающему на родину.
Какой долгий путь ему вновь предстоит пройти! Через Индийский океан в Тихий, а там – до самой Камчатки. Домой!..  Мы же оставались на чужой земле, в чужой стране. И нам всем, чуть ли не до слёз, становилось грустно. Вот она – тоска, тоска по родине!.. Я вдруг остро почувствовал тогда, что и у меня начался мой, собственный, отсчёт времени. На какое-то мгновение мне показалось, будто я стою не у кромки причала, а у края пропасти. Как долго мне до возвращения?..
Остаток дня мы провели в прогулках по городским улочкам. С отъездом императора и его гостей, в число которых входили и аккредитованные журналисты, Массауа заметно опустела. Иностранные корабли один за другим покидали порт. Пришла пора и нам прощаться с городом, жизнь которого не мыслима без моря. Мне, выросшему на берегу морском, эта зависимость понятна – не теоретически, а, как говорится, на бытовом уровне.

Идя по аллее вдоль ещё не окрепших деревьев-саженцев, я обратил внимание на двух  малышей, сидевших на скамейке спиной к морю. Их личики, не по возрасту серьёзные, были обращены в сторону «большой земли», которая, видно, пугала куда больше, чем море, пропитавшее их кровь и плоть с молоком матери.
Вот так и мы в детстве сиживали в приморском парке, одичавшем после  войны. Только  смотрели  мы  больше  в морскую  даль. Горы в Ялте, как нам казалось, слишком близко подступают к берегу, давят… И заслоняют собой всю остальную часть Земли. Мы были уверены, что в неизведанные края, за хребты горные, легче проникнуть окольными, морскими, путями…
А эти два эритрейских мальчугана… Откроется ли им Большая Земля? И, если откроется, найдут ли они где-то там далеко нечто большее, чем те блага, что обещает им такое близкое Море?.. Но что оно, это море, дало их родителям?..
Многие жители Массауа – искатели жемчуга. И каждый из них мечтает найти «сахалу» - огромную раковину, в которой прячется огромная горошина… счастья. С малых лет они ныряют на дно морское, но находят обычный жемчуг и отдают его за бесценок местному скупщику-монополисту, которого все называют здесь не по имени, а просто – «Господин Жемчужина».
Но ныряльщикам эти перлы достаются слишком дорого – ценой постоянного риска встретиться с акульими челюстями. И если кто из ловцов жемчуга всё-таки дожил до старости, то ему наверняка не удалось избежать иной опасности, той, что исходит от морской воды, а точнее – от соли и мельчайших коралловых частиц, которые сообща постепенно разрушают роговую оболочку глаза. На улицах я нередко встречал слепых стариков с мальчишками-поводырями. Вероятно, как только эти подростки чуть повзрослеют, им придётся бросить свою «профессию» и пойти по стопам своих дедов и отцов – искать на дне морском, пока видят глаза, легендарную «сахалу». Мне говорили, что половина населения 128-ми островов Дахлакского архипелага (в 50-ти км от Массауа) – слепые.

Завтра возвращается в Аддису посол со своей супругой. Что касается двух дам, из-за меня однажды пострадавших, то их берёт с собой наш военный атташе, тоже на «Волге». А я ещё задержусь в Асмаре, как и планировал.

(Продолжение – «Асмара: злые и добрые всходы». Гл.12)