Сезонные игры 1992 года

(Немного о дружбе народов)
Мы лежали за достарханом дома у начальника службы электрохимзащиты компрессорной и пили водку за дружбу народов. Вернее, не совсем водку, а некое пойло под названием «Самогон карпатский». Самогон был разлит в литровые банки и снабжен мятыми этикетками. Три контейнера этого напитка подвезли на компрессорную еще весной. Но брали его аборигены сперва неохотно – валом было мерзкой и дешевой водки-шпаловки чимкентского производства. Я прекратил ее употреблять лет за десять до того. Просто, однажды кинул для интереса в бутылку с водкой штук пятнадцать кристалликов марганцовки. То, что я увидел наутро, потрясло – черный осадок, состоящий из всякой дряни, составил чуть не половину бутылки. А казачки – так мы называли аборигенов – пили эту водку с наслаждением и с неизменными последствиями. Впрочем, аналогичные последствия наступали у них и после плодово-ягодного шмурдяка, одеколона, денатурата и прочих полезных и нужных для их организма напитков.
Так что, этот самый карпатский самогон пришелся «как с добрым утром», тем более, что никаких горячительных напитков в радиусе ста километров вообще не наблюдалось. Самогон имелся только у меня – монополист! – и все это более, чем хорошо знали.
Дело в том, что в этой части Казахстана – на Западе! – исчезло не только спиртное, но и деньги. Советские деньги еще ходили, но их не было, а свою валюту казахи ввели много поздней. Банки России и Казахстана никак не могли о чем-то договориться, правительства тоже... Казахи подписывали мне процентовки на гигантские суммы, я отвозил их в Москву, там их представляли к оплате, казахи платили, но... в Москву деньги не проходили. Вот такая петрушка.
Это я к чему? А к тому, что предложил начальнику Трансгаза рассчитываться с бригадой на месте. Сошлись на том, что 70% наши, остальное – его.
В общем, некоторую толику денег мы получили наличными, еще часть итальянскими туфлями, причем, только 43 размера, непонятно как попавшими в орсовский магазин, еще часть черной икрой по бешенной цене 80 центов за кило. А почти половину суммы пришлось получать местной валютой – кушкенбаевками. Это были клочки бумаги с цифрами номинала – 100, 200, 500 рублей, подписью и печатью. Ввиду отсутствия денег и необходимостью как-то платить зарплату, кушкенбаевки ввели в оборот. Ими можно было рассчитываться в магазинах компрессорной, аптеке и столовой.
Став обладателем немыслимой суммы, но в кушкенбаевках, я купил сто банок самогона и до поры, до времени спрятал его в металлическом блоке катодных станций, зная, что никому, кроме меня, и в голову не придет туда залезть. Казахи выезжали на трассу только пьянствовать и охотиться. О том, что надо бы и поработать, они после распада Союза и отъезда всех тех, кого именовали русскими, даже и не думали. А если б и думали... то все равно не сумели бы. Раньше-то они эту работу не делали...
В общем, я хранил свое богатство. И вот настал час, когда все спиртное в районе выпили. Перспектив завоза нового не было. И народ очень поскучнел. А потом еще сильней. И еще...
Нет, я не скажу, что появился тут же на арене весь в белом, но с банкой в руке. Но банка была и куда до нее какому-то вшивому велению «Сезам, отворись!».
Но я не об этом. Хотя, и об этом стоило бы. Но в другой раз. А в этот о том, как дружественное – в трезвом виде! – население пыталось выведать источник, из которого бьет в виде нектара «самогон карпатский». За нами следили, нас пытались подпоить нашим же самогоном. Зряшно!
Я не знаю, на что рассчитывали те, кто хлебал со мной сейчас самогон за дружбу народов. Может, избить меня и выведать тайну, может, просто побить. И не узнаю уже никогда. Но незадолго до окончания банкета гости стали исчезать.
А я задержался. Мы обсуждали с Маратом, как лучше всего вялить леща. Состав тузлука споров не вызвал. Сошлись и на том, что продуваемый чердак – отличное место. Но я настаивал на том, что рыб надо оборачивать марлей, а Марат утверждал, что «и так сойдет!».
- Поэтому у тебя лещи, небось, червивые! – обидел я его, уходя.
- Вы поосторожней! – предупредил меня хозяин дома, нехорошо улыбаясь.
А дальше было, как в песне Высоцкого:
- ... они стояли молча в ряд,
Их было восемь...
Ножа со мной не было. Но было кое-что получше. А у них были палки... Обычно, казачки нападают, когда их пять на одного. И без палок. Наверное, они, все-таки, выпив мой самогон, сильно меня не полюбили. В принципе, казахи нападают всегда, когда их больше. Если не на кого напасть, дерутся друг с другом. Для этого им только стоит выпить. И узнать, кто из какого джюза. Так что, ничего нового. За исключением...
- А ну пошли вон! – скомандовал я этому сброду.
- Уроем! – пообещали они.
И тут оказалось, что я, по меньшей мере, хороший, плохой и злой в одном лице. Пистолет очутился у меня в руке раньше, чем они успели сделать шаг вперед. Так что, им пришлось разворачиваться уже на ходу. Забег был принят с фальстартом. Ибо они успели отбежать уже метров на тридцать, когда только прозвучал выстрел... стартового пистолета. Но заставить их принять новый старт уже никакой возможности не было.