Все происшедшее в этой истории навеяно анекдотичными случаями из жизни и на самом деле является чистым вымыслом. Автор с уважением относится к властям предержащим, персонажей своего произведения ни с кем не отождествляет и относится к окружающей действительности, и вообще к жизни, со здоровым юмором.
----- . . . -----
Телефонный звонок в квартире народного депутата Государственной думы Хомякова Ивана Петровича вызвал, как всегда, раздражение у хозяина шикарных апартаментов. Удобно расположившись на диване перед телевизором в положении лежа, Иван Петрович начинал уже погружаться в сладкую полудрему, едва только прошли титры очередного сериала из бесконечной череды обрушившихся на телезрителя мыльных опер, многосерийных дешевых детективов и пошлых комедий отечественного кинематографа. Закончилась напряженная трудовая неделя, посвященная, как обычно, законотворчеству, и в пятницу вечером хотелось расслабиться, повалять дурака. А вот отвечать на чьи-либо глупые вопросы совсем не хотелось. Тем более, слушать пустую болтовню законной супруги с такими же умаявшимися от безделья подругами, посвященную обсуждению очередного шумного бракоразводного процесса.
Иван Петрович был не рядовым народным избранником, а занимал, как считал сам, солидную должность помощника заместителя председателя Комитета по защите прав бродячих собак и кошек. И был весьма горд тем, что коллеги оказали ему высокое доверие, предоставив возможность заниматься столь важным в жизни государства направлением.
Изобразив на сонном лице гримасу недовольства, когда жена принесла и сунула телефонную трубку в ухо, проводив взглядом ее высохшую вследствие бесчисленных диет, словно прошлогодняя вобла, фигуру, он проворчал:
– Слушаю вас.
На том конце провода был однокашник и старый друг Ивана Петровича, столичный чиновник Егор Иванович Пупкин. Вот уже много лет они дружили семьями. Правда, в последнее время видеться приходилось не так часто, как в былые годы, все больше по телефону общались. Егор Иванович работал в столичном правительстве в департаменте социальной защиты коренного населения Москвы, и был тоже очень занятым человеком, поскольку социалка, как никакой другой участок, требовала большой отдачи сил и отнимала массу времени.
– Здорово, дружище! – услышал Хомяков голос приятеля. – Чем занимаешься? Все бока, наверное, отлежал у телика?
– Привет, Жора! Имеем полное конституционное право на отдых согласно законодательству. А что, имеется предложение?
– Приезжайте с Машкой завтра в гости. О планах на выходные не спрашиваю, если что намечено – отменяй, разговор есть.
– Хорошо, к обеду будем.
С Машкой – значит, с супругой, которая, к слову сказать, откликалась только на имя Марина. Мало того, что отчество Сидоровна никак в ее представлении не вязалось с имеющимся статусом, так еще и имя какое-то плебейское – Маша. Фи!
Не любил Иван Петрович приезжать в гости к другу с женой. Ой, как не любил! И причина тому была весьма уважительная Дело в том, что Пупкины жили в шикарном особняке на Рублево-Успенском направлении, а он, народный избранник, как последний лох, довольствовался казенной депутатской квартирой. И, не попади Иван Петрович в очередной созыв, так и пришлось бы возвращаться в Богом забытый Задрыпинск, где руководил когда-то местной администрацией. Откуда в свое время Жора помог выбраться в Москву, и не куда-нибудь, а сразу в Государственную Думу. Сам Егор Иванович в мутные девяностые занимал ряд ответственных должностей в структурах федеральных органов власти, но со временем решил опуститься ближе к многострадальному русскому народу и перешел на службу в столичное правительство. И, надо сказать, угадал – потому и жил сейчас на Рублевке. Впоследствии и Хомяков сориентировался – вовремя смекнул, что за «волчьей» партией, названной так народом за логотип в виде волчьей головы с раскрытой пастью, будущее. Быть ей руководящей и направляющей, так сказать. И, не раздумывая, вступил в ее ряды в тяжелый период становления. Как один из самых преданных партии членов, из созыва в созыв оставался в думском партийном списке, мысленно благодаря ту светлую голову, в которую пришла замечательная идея покончить с независимыми кандидатами в депутаты, продавив соответствующий закон. Все бы ничего, да только финансовый вопрос пока не удалось реализовать в той мере, когда можно было бы с полной уверенностью громко заявить: жизнь удалась! Да нет, на бутерброд с маслом, и даже с икрой, причем – черной, хватало. Опять же, сын с дочерью получили образование в престижных ВУЗах, благодаря отцовским стараниям имеют свое жилье, неплохо пристроены в солидных компаниях. Но перейден пятидесятилетний рубеж, хотелось бы предварительно бабки подбить, а они не бьются. Чего-то не хватает. Да понятно – чего, особняка на Рублевке. Но шутка ли сказать – только за крохотный участок надо отстегнуть не один лимон зеленых. А где взять? Хоть и помощник заместителя председателя комитета, но на защите прав бродячих животных приличных взяток не дают.
Вот потому и не любил Иван Петрович ездить к Пупкину в гости с женой. Она ж после этих поездок просто со свету сживала. Нет, Хомякова жаба тоже душила, но не до такой же степени, чтобы до истерики. Комфортнее было встречаться без жен. Правда, после этого приходилось выслушивать от Машки массу глупых вопросов относительно шлюх – куриных мозгов хватало только на такие фантазии. Но уж лучше про шлюх! А тут еще Люська, Жоркина жена – та еще стерва! При каждой встрече масла в огонь подливает, зараза, намекая на неумение Ивана Петровича брать от жизни все. Но одна мысль все же согревала душу Хомякова: все, что было нажито непосильным трудом друга, юридически Пупкину не принадлежало. Особняк записан на Люську, московская квартира – на единственную дочь. Даже две крутые «тачки» были зарегистрированы на каких-то дальних родственников жены. В общем, решит законная супруга кинуть Жору, останется он, как говорится, гол, как сокол. Да если и вникнуть, как следует, в существо вопроса, Люське все это принадлежит по праву: карьерой своей он обязан именно ей. Сногсшибательная красота их однокурсницы многих сводила с ума еще в студенческие годы, но крутым парням, от которых не было отбоя, она предпочла неприметного очкарика. На экономическом факультете не было талантливее Жорки, но вот организаторскими способностями он не мог похвастаться, а точнее сказать, они у него были нулевыми. Когда кто-то из друзей после студенческой свадьбы неосторожно посочувствовал Люське, она заявила, что сделает из мужа человека на зависть всем недоброжелателям. Злые языки утверждали, что распределение после выпуска, полученное в Москву – дело рук Люськи. Точно никто не мог сказать, руками она работала или чем-то еще, но по прошествии довольно короткого промежутка времени из близорукого доходяги Жора Пупкин превратился в респектабельного госслужащего, стремительно продвигающегося по карьерной лестнице. В общем-то, Егор Иванович, как теперь его звали, догадывался о причинах своих успехов в службе и, разумеется, не упускал возможности познакомить очередных непосредственных начальников с красавицей женой. А злые языки? Ну что ж, кесарю, как говорится, кесарево.
Размышления Ивана Петровича прервала жена, поинтересовавшаяся, о чем он говорил с другом.
– Готовься, Марина, завтра к Пупкиным едем. У Егора, по-видимому, есть серьезное предложение.
Дважды повторять Марине Сидоровне о том, что надо ехать в гости к друзьям, не было необходимости. Она все еще надеялась, что общими усилиями они смогут повлиять на Хомякова, чтобы тот, наконец, понял, что так жить нельзя. Сидеть у кормушки и не воспользоваться ее содержимым? Полный бред! Сказать приличным людям – не поверят. И, пожалуй, это было единственным предлогом, позволяющим поддерживать отношения с Пупкиными. А причина банальна: рядом с этой шлюхой Люськой Марина Сидоровна выглядела, мягко выражаясь, просто пожилой дамой. Притом, что была одного с ней возраста. Как ей удавалось столь длительное время выглядеть такой эффектной, Люська тщательно скрывала, и этот факт просто выводил из себя госпожу Хомякову, считавшую, что та сделала уже не одну подтяжку, выдавая искусственное омоложение за свою естественную конституцию.
----- . . . -----
Черная «Ауди» остановилась возле высоченного забора, за которым маячил мрачный силуэт совершенно безвкусного строения, являющегося, впрочем, предметом давней зависти госпожи Хомяковой. Иван Петрович выдержал небольшую паузу и коротко просигналил, въехав затем в открывшиеся ворота.
Здравствуй, Милочка! – Марина Сидоровна бросилась к Люське, которая вышла навстречу гостям. – Если б ты знала, как я по тебе скучаю!
Пупкиной, как ни странно, тоже было противно вспоминать о том, что ее когда-то звали Люськой. С некоторых пор она представлялась только Милой, и никак иначе. Приветливо улыбнувшись, она протянула навстречу подруге руки и подумала: «Кошка облезлая. Мысленно ведь, кроме как шлюхой, иначе меня не называешь!». И вслух произнесла:
– Здравствуй, моя дорогая! Ну, что тут поделаешь, на первом плане у наших мужей государственные дела, а затем уже все остальное – в том числе и жены. Увы! Приходится с этим мириться.
Мужчины, в отличие от своих половин, были более сдержанны при встрече, как и подобает людям, ощущающим свою значимость. И снисходительно-понимающе поглядывали на женщин, выражающих бурный восторг при виде друг дружки, словно на самом деле прошла целая вечность со дня последней встречи.
Во время обеда, улучив минуту, друзья вышли покурить, предоставив женщинам возможность наедине перетереть волнующие обеих темы.
– Вот что я хотел сказать тебе, Иван, – сразу перешел к делу Пупкин. – Есть у меня кореш в Министерстве защиты русскоязычного населения. Слил он мне любопытную информацию, которая пока имеет конфиденциальный характер.
– О какой страшной государственной тайне идет речь, Жора? Неужели участников Куликовской битвы льгот лишили?
– Смешно, конечно. Но все гораздо серьезней. Подготовлен законопроект о захоронении государственных деятелей, искусства, науки, культуры и прочих известных людей.
– Что это значит?
– Означает это то, что на днях проект поступит к вам в Думу на рассмотрение. И, когда вы примите этот закон, будет построен мемориальный комплекс для захоронения известных граждан.
– С ума сойти! Теперь у нас будет гламурное кладбище, весь тусняк туда сместится.
– Послушай, Ваня! Ты, по-моему, не врубаешься в тему. Думаешь, на самом деле там будут заслуженных хоронить? Ну, закопают для начала десяток-другой, этим все и закончится.
– И что потом?
– Ты действительно ничего не понял, или придуриваешься?
– Ну, положим, я понял, куда ты клонишь. Но откровенно тебе, Жора, скажу, лично мне наплевать, как меня будут провожать в последний путь. Тем более, я туда не тороплюсь.
– Не поверишь, я – тоже! Но речь о другом. Ну, смотри. Какими критериями сейчас определяется положение в обществе? Должностью? Лимузином? Бабками? Особняком на Рублевке? Ерунда! Всем этим дерьмом давно уже замылен глаз у последнего обывателя. А вот забронированное место на Государственном мемориальном комплексе – этим смогут похвастаться только очень ограниченное количество избранных. Соображаешь?
Конечно же, Иван Петрович давно уже сообразил, для чего старый друг начал разговор, поскольку не был таким дураком, каким казался с виду. Просто хотелось потянуть время, дождаться момента, когда Егор Иванович униженно озвучит свою просьбу, и насладиться осознанием своей значимости, небрежно пообещав провентилировать вопрос.
– Короче говоря, Ваня, тебе еще до обсуждения надо выяснить все детали и, самое главное, условия, на которых планируется определять кандидатов для захоронения. Ну и, разумеется, кто будет наделен полномочиями по принятию решения. Мы с тобой не должны остаться за бортом. А то колотишься тут, колотишься, а какой-то выскочка раз! – и в дамках. И ведь, подлец, за одну только идею, считай, место себе на кладбище уже застолбил.
Когда возвращались домой, Хомяков раздумывал, говорить ли жене о разговоре с Пупкиным. С одной стороны, это может быть просто уткой, запущенной каким-то хохмачом. А, с другой, если все-таки не хохма, и Машка узнает об этом не от него, то устроит такой скандал, что мало не покажется. Словно угадав мысли мужа, Марина Сидоровна произнесла:
– Что-то эта шлюха была сегодня чересчур любезна со мной. Неужели Пупкин о чем-то тебя просил?
Не отвлекаясь от дороги, Иван Петрович спинным мозгом ощутил колючий взгляд супруги, сидевшей сзади, и понял, что во избежание эксцессов следует сейчас же обо всем рассказать.
Выслушав мужа, Марина Сидоровна чрезвычайно оживилась.
– Ну, Хомяков, считай, что пришел твой звездный час!
Иван Петрович от неожиданности даже обернулся, словно желая убедиться, что не ослышался.
– На дорогу смотри, дорогой. Я думаю, ты сделаешь, наконец, хоть что-то для нас с тобой в этой жизни. Да-да, не удивляйся, в первую очередь этот вопрос касается жизни, а уже потом – загробного существования. И нормальные люди сразу в это врубились, до тебя только доходит все, как до жирафа. В общем, делай, что хочешь, но не просиживай в своей Думе штаны. Не забывай, что жива еще моя мама, которую надо будет похоронить по-человечески.
– Как?! Еще и маму? – Иван Петрович скривился, словно от неожиданного приступа острой зубной боли. Его всегда передергивало от одного только упоминания имени тещи. А теперь во всех красках представил, во что превратится его жизнь до тех пор, пока на руках не окажется свидетельство о праве собственности на клочок земли элитного кладбища, в недрах которого будут покоиться их бренные семейные останки. Хомяков поймал вдруг себя на мысли, что, не будучи еще толком в теме, мысленно представил себе форму собственности кладбищенского участка. «Ну, что ж», – он ухмыльнулся, – «об этом стоит подумать. Может быть, рассмешить коллег и предложить аренду на 99 лет?».
----- . . . -----
До того как законопроект поступил в Государственную Думу, не было уже ни одного депутата или самого последнего клерка из обслуги, которые не знали бы о том, что предстоит обсуждение закона о захоронениях, после принятия которого, в чем ни у кого не было сомнений, будет построено элитное кладбище. Вследствие этого все разговоры в кулуарах касались исключительно только этой темы. Если одних депутатов взволновал вопрос перспективы обладания собственным участком, то другие были озабочены бюджетом предстоящего строительства. Точнее сказать – размерами связанных с этим строительством откатов. Ну, а третьи увидели перспективный источник доходов и прикидывали, почем будет стоить застолбить на погосте местечко, и как оказаться ближе к этому источнику.
Когда Хомяков ознакомился с текстом, он понял, что придется приложить немало усилий для того, чтобы удостоиться чести быть захороненным на будущем мемориальном комплексе, если законопроект оставить в том виде, в котором он поступил из правительства. Но об этом думали и остальные его коллеги, поэтому было понятно, что в процессе обсуждения круг лиц, имеющих право на посмертную льготу, будет значительно расширен.
– Ну, так что там сочинили разработчики закона? – Марина Сидоровна с нетерпением уставилась на благоверного, едва Иван Петрович переступил порог квартиры.
– Понимаешь, Маша, чтобы получить право быть похороненным на этом кладбище, надо совершить подвиг.
– Тысячу раз говорила, чтобы не называл меня этим дурацким именем. Ты в состоянии запомнить такую простую вещь? Какой еще подвиг?
– Ну, например, как Александр Матросов, закрыть грудью амбразуру вражеского дзота. Или повторить подвиг Николай Гастелло на горящем истребителе. На худой конец, слетать в космос или стать лауреатом Нобелевской премии.
– Иронизируешь. Это только тебе, неудачнику, придется амбразуру закрывать. А нормальные люди поступят проще. Вы что, не в состоянии найти какую-нибудь лазейку?
– Да найти, как ты выразилась, лазейку, можно в любом деле. В конце перечня добавляется «и другие», что и создает большой простор для трактовки закона. Я думаю, именно так мы и поступим. Но проблема совсем в другом. Ты хоть приблизительно можешь представить себе, сколько желающих уже сейчас забронировать престижные похороны?
– Но ведь ты народный депутат!
– Народных депутатов у нас в стране уже – как собак. Всех в одном месте не закопаешь.
– Ты хочешь сказать, что нас, как последних лохов, похоронят в одном ряду со всяким сбродом? Я этого не заслужила, надеюсь.
– Ну, что ты так рано разволновалась, Мариночка? Не меньше года пройдет, пока примем закон, учитывая все чтения, доработки, и тому подобное.
– Да? А ты попробуй сейчас приобрести квартиру в приличном районе. Черта с два! На стадии проекта все раскупается. Так что, пока ты будешь чесаться, через год в этом, еще несуществующем некрополе не останется ни пяди свободной земли. Я понимаю, что тебе наплевать на меня, да и на себя тоже. Но подумай о внуках, какую память о себе оставишь? Как о неудачнике? Господи, как я могла выйти замуж за этого размазню!
Иван Петрович с ужасом смотрел на жену. «Твою мать! И с этой ненормальной я живу уже тридцать лет. Если б сразу убил, давно отсидел и был бы свободен». Но вслух произнес:
– Хорошо. Я поговорю со своим шефом, председателем Комитета. Обещаю тебе, что будешь похоронена с почестями. С салютом и прочими прибамбасами, как жена, соратник и друг известного политического деятеля.
----- . . . -----
Обсуждение в Государственной Думе законопроекта «О некрополе» проходило настолько бурно, что на первом же заседании прессу пришлось удалить, и в дальнейшем дебаты проходили в закрытом режиме. К немалому удивлению спикера, да и самих депутатов, посещаемость заседаний в эти дни была практически стопроцентной. Слуги народа забросили все свои личные дела, любовниц, проституток, отложили на потом массажные салоны, и с максимальной отдачей трудились над созданием, пожалуй, одного из самых актуальных законов, которого с таким нетерпением вот уже много лет ожидал весь российский народ.
Откуда такое рвение? Все очень просто – в проекте не оказалось народных избранников, за исключением спикера с заместителями. Этот факт и стал причиной того, что не только думское здание, но и весь Охотный Ряд напоминал в эти дни возбужденный пчелиный улей, обходить который было бы лучше стороной. Как и следовало ожидать, Нижняя палата оказалась разделенной на два примерно равных лагеря: относительно молодых людей, которым было по фигу, где их закопают через много лет, и стариков, уже задумывающихся над бренностью мира, но, пожалуй, в большей степени озабоченных нереализованными амбициозными устремлениями, в предстоящем законе увидевших возможность наверстать упущенное. Но корпоративная солидарность возобладала, как это часто бывает, над здравым смыслом, и законопроект большинством голосов был отправлен на доработку в правительство с одной единственной поправкой, позволяющей даже рядовому народному депутату быть захороненным в Некрополе.
Между тем, произошло событие, само по себе не представляющее какого-либо интереса для широкой общественности, поскольку давно уже, со времен жуткого падения нравов, приобрело оттенок достаточно серой будничности, чтобы воспитанные, интеллигентные люди могли обратить на подобное событие внимание. Но это только на первый взгляд. На самом деле, по странному стечению обстоятельств, было положено начало сколь кровавым, столь и неожиданным происшествиям, оказавшимся в одном ряду с волнениями по поводу принятия закона о Некрополе. А произошло следующее.
Людмила Павловна Пупкина застукала мужа с девушкой легкого поведения, которую тот по неосторожности притащил в московскую квартиру, в основном пустовавшую после того, как их дочь Елена вышла замуж за удачливого бизнесмена Хорькова Эдуарда Архиповича. В свое время Хорьков с помощью влиятельных чиновников – небескорыстно, конечно, – удачно прихватизировал крупный металлургический комбинат, впоследствии став королем этой отрасли. К слову сказать, избранник Елены был одного возраста с родителями, бросил давно надоевшую жену ради молодой дочери московского чиновника, руководствуясь при этом отнюдь не только высокими чувствами запоздалой любви. Правда, после развода добрая половина состояния Хорькова перешла бывшей супруге, во многом благодаря ее настойчивости, которая теперь жила на дивиденды и, по слухам, содержала молодых альфонсов, недостатка в которых не ощущала.
Егор Иванович недоумевал, как могло такое произойти… Люська давно уже не появлялась на этой квартире, а тут вдруг какого-то черта приперлась, да еще в самый неподходящий момент, в обеденный перерыв. Скандала она устраивать не стала, только спросила, насмешливо глядя на суетливо одевавшуюся барышню:
– Где ты откопал эту лахудру?
И спокойно ушла, не проронив более ни слова. Пупкин понял, что это не к добру, и не ошибся. Когда вернулся после работы домой, были уже собраны два чемодана с его одеждой. С удивлением Егор Иванович вдруг вспомнил, что это все, что принадлежало ему по праву собственности, и похолодел. Правда, сразу же выяснилось, что Люська сделала ему щедрый подарок, пообещав не отнимать квартиру и оставив ключи от Мерседеса.
– Пока можешь жить спокойно, дорогой. А я подумаю, наказывать тебя или отпустить с миром.
Пупкин в нерешительности мялся с ноги на ногу, пытаясь переварить случившееся, но резкий властный голос Люськи окончательно вывел Егора Ивановича из ступора:
– Ну, чего стоишь? Пошел вон отсюда, пока я не передумала.
Бросив чемоданы в багажник, он с тоской окинул взглядом особняк, и не торопясь поехал в сторону Москвы, прикидывая свои возможности и вероятный сценарий дальнейшего развития событий. «Вот сука – обожгла внезапно мысль. – Ведь самые крупные счета на нее оформлены. Все давно просчитала и спланировала. Шлюху эту наверняка она мне и подсунула. Подлая тварь! Ладно, надо залечь на дно – может быть, все само собой рассосется».
----- . . . -----
К неприятному удивлению народных депутатов, второй вариант законопроекта мало чем отличался от первого. В перечень лиц, подлежащих захоронению в Некрополе, включили председателей комитетов, намекнув при этом, что дальнейший торг неуместен. Но, если в чем и можно было упрекнуть нашу Государственную Думу, то только не в непоследовательности. Вдохновленные настойчивыми требованиями жен и любимых тещ, они еще более сплоченно отклонили второй вариант, приняв твердое решение не сдавать своих позиций и до конца отстаивать народные интересы.
Для Хомякова такой оборот событий стал практически ударом. Иван Петрович понимал, что, даже если завернуть законопроект в третий раз, он со своей должностью не впишется в перечень. Поэтому вечером, когда позвонил Пупкин, чтобы поинтересоваться результатами заседания, Иван Петрович был весьма раздражен.
– Понимаешь, Жора, эти мудаки из правительства практически проигнорировали наши поправки. Но они не понимают, с кем имеют дело! – Хомяков в эти минуты так уверенно клеймил позором кабинет министров, в какой-то момент уверовал в свою исключительную значимость настолько, что в запале пообещал правительству импичмент.
– Погоди, – перебил расстроенный Пупкин. – Спустись на землю, Ваня! Я все-таки не понял, где нас, в конце концов, похоронят? Ты можешь сказать?
Хомяков осекся.
– Ну, ты же видишь, затягивается вопрос. Но я думаю, решим. Не переживай, Егор Иванович.
– Ладно. Я вижу, от тебя толку не будет, законодатель. Попробую пробить в Министерстве защиты русскоязычного населения, что они там задумали. Будь здоров!
– И тебе не хворать, приятель. Пока! – Хомяков швырнул трубку и проворчал: «Пробьешь! Как же! Мог бы и в гости позвать, жлоб, а не по телефону решать такие вопросы». Не знал еще Иван Петрович, что Люська дала Пупкину отставку, последствия которой однажды повергнут его в шок. «Однако Машка, стерва, с меня ведь не слезет. Придется перед шефом унижаться, век бы его не видеть. Чертов индюк! – Хомяков заводился все больше и больше. – Хрен с бугра! Председатель какого-то задрипанного комитета, видали мы таких! – Но мгновенно остыл, вспомнив, что является помощником заместителя председателя именно этого комитета, и не считает себя мелким клерком, а даже совсем наоборот. Тяжело вздохнув, Иван Петрович попытался представить физиономию шефа после обращения к тому со своей просьбой. – Всю душу, гад, вынет, прежде чем снисходительно процедит сквозь зубы обещание что-нибудь сделать для меня».
В это время опять зазвонил телефон. Это был чем-то встревоженный Егор Иванович.
– Извини, дружище! Может быть, заедешь ко мне завтра на московскую квартиру? Надо поговорить.
Оживившийся было Хомяков скривился, словно от зубной боли. – «Черт бы тебя побрал со своими разговорами!». – Но вслух произнес:
– Хорошо, завтра заскочу.
Столь резкая перемена настроения объяснялась очень просто. Дело в том, что обычно встреча у Пупкина на квартире означала только одно: будут шлюхи. А тут вдруг – поговорить. Что интересно, Люська обо всем догадывалась, но закрывала глаза на такие мальчишники, и этому факту Хомяков жутко завидовал. Понятно, что, переспав со всеми начальниками мужа, нелогично было бы устраивать сцены ревности. А Машка, зараза, сама хранила всю жизнь эту идиотскую верность, и Ивана Петровича держала на коротком поводке.
Когда Хомяков приехал к другу, он увидел, казалось, какого-то незнакомца. Вместо самодовольной физиономии успешного чиновника Ивана Петровича встретил потухший взгляд человека, на которого в одночасье свалилась масса всевозможных проблем.
– Что произошло, Жора? На тебе лица нет, не заболел ли?
– Хуже, Ваня, хуже! Проходи на кухню, вмажем по стакану и все расскажу.
Коньяк был уже налит в бокалы. Видимо, не терпелось Пупкину излить душу.
– Понимаешь, Ваня, Люська, сучка, ушла от меня, – едва успев проглотить благородного цвета жидкость, выдохнул Егор Иванович.
– Твою мать! – поперхнулся последним глотком коньяка Хомяков. – Ну, почему одному все, а другому ничего! Ты всегда был везунчиком, Жора. Только не пойму, с какого бодуна такая похоронная рожа?
– Ну, ты дураком-то не прикидывайся! Знаешь прекрасно, что теперь я практически бомж. Даже эта квартира, думаю, вопрос времени.
– Извини, Жора, я запамятовал. Но это не смертельно, еще украдешь. – Увидев нездоровый блеск в глазах друга, Иван Петрович понял, что перебор. – Шутка!
– Да не обижаюсь я на тебя, Ваня. Все это ерунда. А вот самого главного ты еще, по-видимому, не знаешь. Помнишь, я обещал провентилировать у министерского кореша об интересующем нас законопроекте?
– Ну, говори.
– Так вот. К вам в Думу придет очередной вариант с существенным дополнением: не подлежат захоронению в Некрополе лица с низкими морально-нравственными качествами, в том числе те, кто допустил развод с супругами. И попробуй угадать с трех раз, чье это предложение?
– Неужели?.. – Хомяков ткнул пальцем в потолок.
– Правильно мыслишь. Поэтому, как бы вы не пыжились в своей Думе, этот пункт будет вам не по зубам. Понимаешь теперь, как подставила меня эта стерва?
– А что, Люська на развод уже подала?
– Нет, молчит пока. Но ты же знаешь эту гадюку. Даже если сейчас не собирается этого делать, то обязательно смешает меня с дерьмом, когда обо всем пронюхает.
– Ну, раньше времени не раскисай, Жора. Твоя сверхзадача сейчас – не напоминать о своем существовании как можно дольше, надо выиграть время.
----- . . . -----
Но Люська вскоре сама напомнила Егору Ивановичу о себе. Причем, позвонила в рабочее время на служебный телефон, и он практически был лишен возможности в присутствии коллег что-либо возразить, о чем-то договориться. А приглашала она Пупкина, к его неописуемому ужасу, в загс для оформления развода. Будучи вынужденным находиться в основном только в режиме приема, в конце разговора он услышал ехидное:
– Сожалею, что нарушаю твои планы относительно руководящего кладбища!
– От кого узнала? – похолодел Егор Иванович.
– Не ты один пострадавший!
– Например?
– Зятек наш озабочен тем же. Как же? Олигарх! Все может купить. А тут, говорит, полный облом.
Пупкину, конечно, до одного места было, что там у его зятя – облом, или еще что-нибудь. Но, поддерживая разговор, он хотел тем самым увести его в сторону от болезненной темы развода.
– Ну, пока еще ничего неизвестно, закон только прорабатывается.
– Это тебе, тюфяку, не известно. Всю жизнь на мой передок надеялся, скотина. Способностей хватало только на то, чтобы чужих баб трахать. А люди уже в президентской администрации побывали, в том числе и наш Хорьков. Правда, безрезультатно. У бедняги крыша едет от нервного расстройства. Мне кажется, он сейчас готов убить нашу Ленку, чтобы вернуться к старой кляче.
Егора Ивановича мгновенно прошиб пот. Нет, не от того, что услышал о зяте, и даже не от откровенного намека на обстоятельство, благодаря которому он продвигался по служебной лестнице – чего не наговорит бешеная баба, собственноручно снявшая благоверного со шлюхи. Пупкин сам еще до конца не осознавал, чем оказался так взволнован. Возможно, просто испугался осенившей вдруг мысли о единственно верном, но убийственно простом решении вопроса. Тем не менее, уточнив дату, и прикинув, каким располагает временем, дал согласие на встречу, на всякий случай справедливо огрызнувшись по поводу своих способностей и люськиного передка.
Исполнять служебные обязанности Егор Иванович в этот день уже не смог – мысли путались, налезая одна на другую, не давая сосредоточиться. Послонявшись из угла в угол, он через полчаса уехал домой и напился до поросячьего состояния, чего давно уже не позволял себе – тем более, в одиночестве.
Тем временем Хомяков, которому семейные проблемы друга, по большому счету, учитывая неблагоприятно складывающуюся обстановку с приобретением места на элитном кладбище, были до лампочки, обдумывал предстоящий разговор с шефом. Относя себя к людям не робкого десятка, Иван Петрович всякий раз, общаясь с председателем Комитета по защите прав бродячих собак и кошек Холопкиным Коммунаром Семеновичем, испытывал, несмотря на разгул демократии в стенах Государственной Думы, какой-то необъяснимый трепет. Возможно, оттого что, будучи в советское время партийным руководителем районного масштаба, Холопкин до сих пор бережно хранил в каждом своем взгляде, жесте, в каждой произнесенной фразе печать барина, свойственную мелким партийным начальникам. Лет ему было уже далеко за семьдесят, и коллеги незлобно посмеивались за спиной, принимая его поведение за старческие причуды. Но Хомяков всеми фибрами души ненавидел этого индюка, и в свете предстоящей унизительной просьбы ненависть эта усилилась многократно. Он смотрел на Коммунара Семеновича и пытался представить, до какой же степени родители были тупыми коммунистами, чтобы родному сыну дать такое имя.
Однако, невзирая на личную неприязнь, Иван Петрович лихорадочно искал повод для разговора, поскольку жена с тещей всю плешь уже проели. В доме исподволь зрел жутчайший скандал. Но случай вскоре представился сам собой. Холопкин организовал в Комитете пьянку, что делал крайне редко, отчего прослыл необыкновенным жлобом, притом, что выпить был не дурак. Коллеги знали, что на определенной стадии опьянения с шефа слетала маска барина, и в этот момент можно было порешать с ним любой вопрос. Важно было только не пропустить этот самый момент, иначе можно было просто облажаться. Знал об этой особенности и Хомяков, решивший воспользоваться случаем. «Не иначе, взятку получил от очередных лоббистов», – думал Иван Петрович, уплетая бутерброды с черной икрой и пристально наблюдая за кондицией Коммунара Семеновича. В разгар пьянки, увидев, что рядом с шефом никого нет, Хомяков робко присел на освободившийся стул, но тут предательски заиграл мобильник. Звонила жена, интересовавшаяся ходом переговоров, и пока Иван Петрович отчитывался перед ней, объясняя ситуацию, Холопкин успел опрокинуть пару рюмок водки, чего потенциальный проситель не заметил. Вдохновленный ехидными вопросами супруги, Хомяков начал излагать свою просьбу и вдруг почувствовал что-то неладное, но остановиться уже не мог. Закончив, он только теперь с ужасом увидел налитый кровью взгляд, тупо уставившийся в одну точку и, похолодев, понял, что опоздал.
От удара кулаком по столу зазвенела посуда.
– Не по чину просишь! – Пьяный крик заставил всех присутствующих вздрогнуть, в наступившей зловещей тишине Коммунар Семенович продолжал:
– Ты что, возомнил из себя великого политического деятеля? В Некрополь захотел? А вот это ты видел?
Неприличного жеста Иван Петрович уже не заметил. На негнущихся ногах он медленно двигался к выходу. И даже работники думского буфета, которые давно привыкли ко всему здесь происходящему, с сочувствием смотрели вслед посрамленному Хомякову, хотя вряд ли поняли смысл инцидента.
Иван Петрович добирался домой, словно в тумане, ничего не замечая вокруг. Мысли работали только в одном направлении: как он расскажет сейчас Машке о своем позоре? Нерешительно потоптавшись на лестничной площадке, Хомяков, прежде чем войти в квартиру, взглянул на часы, зафиксировав позднее время, достал носовой платок и тщательно промокнул вспотевшую лысину. Осторожно прикрыв за собой дверь, облегченно вздохнул: в квартире было темно и тихо. Это означало, что Машка не дождалась благоверного и легла спать. Перекрестившись, парламентарий осторожно начал пробираться в сторону гостиной, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее. Но едва успел приблизиться к двери, как та распахнулась, и в дверном проеме, ослепленный ярким светом люстры, Иван Петрович увидел знакомый до боли силуэт любимой тещи. «Твою мать, – пронеслось в его голове, – как она здесь оказалась?». Но вслух произнес:
– Здравствуйте, мама. В гости приехали?
– В гости, сынок, в гости!
Иван Петрович почему-то согнулся, словно кланяясь в пояс, отчего солидная фигура тещи, нависшая над ним, казалась еще громаднее. Несмотря на свои семьдесят пять, она в гневе представляла довольно реальную угрозу для тех, кто так или иначе осмелился нанести обиду лично ей или близким родственникам. И вдруг из-за маминой спины выглянула жена:
– Ну, что, дорогой? Надеюсь, решил вопрос положительно? Мама вот тоже волнуется, бросила все свои домашние дела ради такого случая.
– Понимаешь, Маша, тут такое дело… – От волнения у Ивана Петровича начал пропадать голос.
– Что ты мямлишь? И сколько раз я должна повторять, чтобы не называл меня этим поросячьим именем? Отвечай внятно, решил или нет?
– Нет, – обреченно выдохнул Хомяков и зажмурил глаза.
В ту же секунду он ощутил резкий удар в челюсть, и, потеряв от неожиданности равновесие, рухнул навзничь, как подкошенный. Падая, затылком ударился о какой-то предмет мебели, после чего сознание Ивана Петровича померкло.
----- . . . -----
Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Семен Семенович Неважнецкий лениво просматривал материалы уголовного дела, возбужденного по факту исчезновения некой особы по фамилии Пупкина. Не сказать, что он сильно расстроился от того, что был пристегнут к этому делу, но восторга тоже не испытывал. Нарывайло Михаил Иванович, всем известный следак из МУРа, и не такие висяки раскручивал. И, по мнению Неважнецкого, в опеке не нуждался. Да и не такая уж это крупная птица столичный чиновник Пупкин, чтобы Генпрокуратура осуществляла надзор за производством данного уголовного дела. Однако приказы начальства Неважнецкий обсуждать не привык, а если здесь присутствует какое-то дерьмо, то в процессе оно обязательно, как это обычно бывает, наружу вылезет.
Отложив бумаги в сторону, Семен Семенович снял трубку телефонного аппарата.
– Михал Иваныч, я тебя приветствую! Сколько лет, сколько зим! Надо бы встретиться.
– И я догадываюсь, по какому поводу, дружище!
– Да уж, не взыщи. Служба такая.
Неважнецкий с Нарывайло не были близкими друзьями, но в молодости вместе начинали службу операми в одном райотделе. Затем их пути разошлись, но изредка – главным образом, по служебным делам, – приходилось общаться. Правда, был непродолжительный период, когда оба работали на ответственных должностях в министерстве, но в разных управлениях. И в министерском руководстве существовало мнение, что молодого, но способного подполковника Нарывайло необходимо продвигать на руководящие должности, что прочило ему блестящую карьеру. И продвигали. Большинство его коллег по службе одобряли решение начальства, но без зависти тоже не обошлось. А зависть, как известно – близкая родственница ненависти. Неважнецкий уже не помнил, с чего началось, но Михаил Иванович оказался замешан в какой-то скандальной коррупционной истории. И хотя служба собственной безопасности, в конце концов, разобралась в этом деле, и все обвинения были сняты с Нарывайло, он счел невозможной дальнейшую работу в министерстве и попросился в МУР на должность следователя. Трудно сказать, что повлияло на такое кардинальное решение – то ли излишние амбиции, то ли обостренное чувство справедливости. Во всяком случае, доподлинно неизвестно, потеряли ли внутренние органы государства толкового руководителя, но славу талантливого сыщика Нарывайло снискал себе по праву.
Встретились, по укоренившейся уже традиции, на нейтральной территории, в небольшом кафе, взяв по кружке пива, где гарантированно отсутствовали прослушивающие устройства, именуемые в народе жучками. Обычная практика, когда внутренний голос подсказывал, что во время следствия могут возникнуть определенные осложнения. А они непременно возникали, если в уголовном деле фигурировали чиновники достаточно высокого уровня.
Поговорили о житье-бытье, о старых друзьях, затем заказали еще пива.
– Миша, лень копаться в бумагах, изложи кратко суть дела.
– Нарывайло слегка сощурился, сосредоточенно рассматривая содержимое бокала, словно оценивая качество янтарного напитка. Казалось, он не расслышал просьбы Неважнецкого, но сделав пару глотков и покряхтев от удовольствия, неторопливо произнес:
– Ну, на первый взгляд, ничего оригинального. Гражданин Пупкин обратился в милицию с заявлением об исчезновении жены.
– При каких обстоятельствах?
– Приехал, говорит, с работы домой, ее нет. Поначалу причин для беспокойства не было: жена часто отсутствовала допоздна – фитнес-клуб, салоны и прочее. Лег спать. За полночь проснулся, начал звонить – абонент недоступен. Утром поехал в отделение по месту жительства. Пропала не одна – вместе с Лексусом.
– Чем она занимается?
– Последние пару лет – только собой. А вообще она владеет сетью косметических салонов.
– Угон?
– Ага. Только странный.
– В чем странность? Тачка крутая.
Нарывайло усмехнулся:
– Тачка-то крутая. Только на кой черт угонщикам понадобилась пятидесятилетняя баба? Обычно владельца просто выбрасывают из машины. Ну, могли, конечно, мочкануть по неосторожности, если царапалась. Все равно бросили бы где-нибудь в лесу, далеко не углубляясь. Только уже две недели прошло, прочесали все, что можно – никаких следов.
– О выкупе не заикались, конечно?
– А то! Думаю, Пупкин сам приплатил бы шантажистам, чтобы подальше увезли.
– Ну, вот тебе и версия.
– Прорабатывал. Но, думаю, придется исключить.
– Почему? Нарыл что-нибудь?
– Ты понимаешь, Сеня, при существующих обстоятельствах эта версия вроде бы должна быть основной. Ведь Пупкин гол, как сокол. Все движимое и недвижимое имущество ему не принадлежит, как это и принято в среде добропорядочных взяточников. Но это было бы слишком просто, а мне, ты ведь знаешь, не нравится, когда все просто. Чересчур явный мотив, надо быть законченным идиотом, чтобы пойти на такое преступление. А Егор Иванович Пупкин на идиота не похож.
– Соседи что говорят?
– Какие на хрен соседи за шестиметровыми заборами? Они же там все, как хорьки, боятся носа из норы высунуть – за каждым кустом киллер мерещится. Никто ничего не видел. Дочь тоже ничего интересного не сказала. У нее своя жизнь, замужем за бизнесменом Хорьковым.
– Это который Хорьков, тот самый?
– Да.
– Круто. А видеонаблюдение, разумеется, в доме есть?
– Семен Семеныч! На Рублевке – и вдруг без видео? Здесь как раз и начинается самое интересное.
– Что именно?
– Камера зафиксировала выезд Людмилы Павловны на джипе в восемнадцать часов. Егор Иванович приехал около двадцати. Но предыдущие записи не сохранены. Последняя запись двухнедельной давности.
– Пупкин как-то объяснил это?
– Говорит, что менял диск и, по-видимому, случайно повредил его. Но я ему не верю.
– Почему?
– Еще не знаю. Но уверен, что это не случайно.
– Ну, если и так, что мы можем предъявить в связи с этим Пупкину.
– Ничего. Но я задаю себе вопрос: с какой стати человек, уставший за день на работе, первое, что делает после прихода домой – уничтожает часть видеонаблюдений? Именно в тот день, когда исчезла жена. Случайное совпадение? Я не верю в такие совпадения. Что-то там было, не предназначенное для чужих глаз.
Неважнецкий усмехнулся:
– Значит, все-таки Пупкин – подозреваемый номер один?
– Ну, пока только на интуитивном уровне – не за что зацепиться.
Семен Семенович взглянул на часы.
– Хорошо, Миша, продолжай копать, и держи меня в курсе. Дело на контроле, сам понимаешь, со всеми вытекающими…
----- . . . -----
Эдуард Архипович Хорьков был состоявшимся бизнесменом. Прибрав к рукам в лихие девяностые ряд ведущих металлургических комбинатов, он стал практически монополистом в этой отрасли промышленности. Разумеется, успех дался нелегко. Бессонные ночи, проведенные в страхе за свою жизнь, когда в борьбе за очередной передел собственности новых хозяев жизни убирали конкуренты, которых, в свою очередь, мочили бандиты, казалось, вот-вот сведут с ума. Но обошлось. Благодаря ангелам хранителям, но в большей степени – жене, статной колоритной женщине, верной боевой подруге, обеспечившей надежный во всех отношениях семейный тыл. К слову сказать, Ксения Петровна внесла вклад в развитие бизнеса и дельными, мудрыми советами, будучи посвященной в дела мужа и преуспевшей в познании тонкостей конкурентной борьбы. Впрочем, эти обстоятельства не помешали Хорькову после наступления относительно спокойного времени бросить преданную супругу и жениться на молодой длинноногой красавице, к тому же весьма кстати оказавшейся дочерью московского чиновника. Правда, как выяснилось впоследствии, проку от таких родственных связей было мало. Но острой необходимости в этом Эдуард Архипович, в общем-то, и не испытывал. Положение в обществе было. Денег, даже с учетом солидных отступных бывшей жене, было столько, что не мог уже найти им применения. Яхты типа тяжелого крейсера, как некоторых известных психопатов, Хорькова не интересовали. Ну, прикупил несколько особняков в Лондоне и на средиземноморском побережье, как говорится, на черный день. И что дальше? Скукотища! Детей от первой жены Бог не дал, а дочь Пупкина с этим не желала торопиться. Вероятно, последнее обстоятельство и послужило причиной того, что Эдуард Архипович быстро потерял к ней интерес. Или, может быть, общее негативное отношение к наскучившей жизни притупило, так сказать, остроту ощущений. Во всяком случае, сексапильность молодой супруги в последнее время скорее раздражала, нежели привлекала. И вот теперь, когда, казалось, фортуна вновь повернулась к Хорькову фасадом, и на горизонте тусклого пейзажа замаячила вполне реальная перспектива хоть как-то разнообразить свое унылое существование в виде приобретения участка на элитном кладбище, случился такой облом. Ну, с какого перепугу Президенту понадобилось вносить поправку в проект закона о захоронениях, не дающую право стать обладателем куска кладбищенской земли человеку, который развелся с нелюбимой женой? Какое отношение имеют заслуги перед Отечеством к моральному, так сказать облику и нравственным устоям общества? Нет, а все-таки молодец этот чиновник, которому пришла в голову идея соорудить некрополь. Это же какой бизнес! Сколько бабок можно срубить на этом деле!
Расстроенный Эдуард Архипович прохаживался по каминному залу своего роскошного особняка и пытался сосредоточиться на мысли о том, как и к кому найти подход в целях положительного решения вопроса. Он вдруг понял, что зря поперся к знакомым клеркам из администрации Президента – не надо было светиться раньше времени. Рано или поздно, но он все равно купит этот заветный участок, вот только повод дал держать себя на коротком поводке – в нужное доброжелателям время все средства массовой информации раструбят о факте дачи взятки известным бизнесменом Хорьковым за право упокоиться бок о бок с заслуженными людьми.
Эдуард Архипович включил телевизор. Включил просто для фона, не пытаясь вникнуть в смысл того, что излучал огромный экран домашнего кинотеатра. Он долго еще поминал нехорошим словом знакомых высокопоставленных чиновников, способных только на то, чтобы хапать откаты в особо крупных размерах. Но вскоре невольно насторожился, не сразу осознав, о чем идет речь в начавшейся программе, а внутренний голос подсказал вдруг, что это надо посмотреть. Какой-то хмырь давал интервью известному своими скандальными журналистскими расследованиями обозревателю. Хмырь этот оказался сутенером, освоившим весьма прибыльный бизнес, заключавшийся в охоте на состоятельных мужиков предприимчивыми девицами. Этот сводник организовал курсы по подготовке таких охотниц с привлечением психологов, преподавателей актерского мастерства, прочих специалистов по натаскиванию будущих невест на олигархов и народных депутатов. Министры с их заместителями тоже пользовались спросом. Система срабатывала безотказно, поскольку вышепоименованная публика с наступлением в этой несчастной стране эпохи развивающегося капитализма не была обременена канувшими в прошлое высокими нравственными качествами. Оплачивались услуги фирмы по результату, причем, с банковских счетов самих жертв. И в этом смысле проколов тоже не случалось. Во-первых, окольцованные толстосумы ни в чем не отказывали своим юным избранницам, не контролируя в самый счастливый период своей жизни их расходы. Во-вторых, в договоре прописывался пункт, в соответствии с которым заказчицу, осмелившуюся кинуть фирму, ждало неминуемое разоблачение перед любимым супругом. А ей это надо? В проигрыше оказывались только бывшие жены с истекшим сроком годности, за редким исключением, когда самым настойчивым удавалось-таки распилить состояние подлых изменщиков.
Хорьков набрал номер телефона своего начальника службы безопасности Закопайко Василия Ивановича. Немногословный, совершенно непроницаемая личность, бывший гэбэшник не только организовал надежную охрану тела своего шефа, но и профессионально обеспечил экономическую безопасность бизнеса. Эдуард Архипович был уверен в этом человеке, если и не на все сто процентов, поскольку полностью не доверял даже себе, то, по меньшей мере, процентов на пятьдесят точно. Подозревал, что Закопайко может выполнить самое деликатное поручение, но до мокрухи пока, слава Богу, не доходило.
– Добрый вечер, Василий Иванович! Чем занимаешься?
– Чем бы ни занимался, я вас слушаю, Эдуард Архипович!
– Включи четвертый канал и запомни на всякий случай отморозка, о котором идет речь. Его фамилия Цукерман. А потом подъезжай ко мне.
Хорьков выключил трубку, не дождавшись ответа. Знал, что в любое время суток у шефа безопасности не найдется причины, чтобы не выполнить просьбу своего начальника. Да и не было еще поздно в этот июльский вечер, только начали сгущаться сумерки. Тем более, жены кстати нет дома, которая в последнее время часто уезжала на ночь в родительский дом. Боялась, что после внезапного исчезновения матери у отца, убитого горем, в любой момент может ухудшиться самочувствие. «Странное все-таки происшествие, – подумал Хорьков. – Куда могли тещу упереть? Кто? И, главное, зачем? Хотя, несмотря на годы, выглядела она, надо признать, эффектно. – Эдуард Архипович вдруг поймал себя на мысли, что впервые подумал о теще в прошедшем времени. – Да, странно и отчасти чудовищно».
Его грустные размышления были прерваны появившимся Закопайко.
– Вот о чем я хочу тебя попросить, Василий Иванович, – начал Хорьков после того, как выпили по пятьдесят грамм коньяка. – Попробуй восстановить события тех дней, когда я познакомился с Еленой. Надеюсь, после того, что ты увидел по ящику, пояснять мою просьбу нет необходимости?
– Разумеется. Я все понял. – Закопайко преданно посмотрел шефу в глаза.
Еще бы он не понял. За солидное вознаграждение верный слуга сам лично принимал участие в организации «случайного» знакомства дочери Пупкина с известным бизнесменом Хорьковым. «Отвратительное, надо сказать, занятие», – вспоминал впоследствии совестливый Василий Иванович. Но даже при той фантастически высокой зарплате, в сравнении с доходами подавляющей части населения, он не в силах был отказаться от поступившего предложения. По иронии судьбы, именно этого сводника и показывали сегодня по телевизору, когда раздался телефонный звонок шефа.
----- . . . -----
Получив указание от начальника о проведении расследования, Василий Иванович задумался. Тайм-аут у него был – что расследовать, если сам сдал своего шефа. Как доложить, вот в чем вопрос? Можно, конечно, успокоить Хорькова, объявив о том, что к его женитьбе данный сюжет не имеет отношения. С другой стороны, уж больно мрачным выглядел Эдуард Архипович при встрече. Видать, сильное потрясение получил от просмотра программы – как бы самолично не вытряс показания из Ленки, с него станется. И что тогда, скандал? В лучшем случае – увольнение, а в худшем? После долгих размышлений Закопайко принял решение подтвердить подозрения Хорькова, а дальше – по ситуации. «Все будет зависеть от того, что он, в результате, захочет предпринять, – подвел итоги Василий Иванович, – интуиция подскажет».
Сказать, что Эдуард Архипович был взбешен после доклада Закопайко о результатах расследования, который о своей роли в этом деле, разумеется, предусмотрительно умолчал, значит – ничего не сказать. Поручая Василию Ивановичу раскопать истину, бедняга в глубине души надеялся, что тот развеет его сомнения, возникшие в отношении порядочности Елены.
– Как же так, Вася!? – орал он, проглотив сразу грамм двести пятьдесят коньяку. В минуты сильного душевного волнения в общении с Закопайко он всегда переходил на «ты». – Я ведь поверил этой стерве, когда она призналась в любви. – Увидев вдруг свое отражение в зеркале, Хорьков осекся. Застыв на несколько мгновений, он резко сник и рухнул, как подкошенный, в кресло. Закопайко даже забеспокоился по поводу здоровья своего начальника.
– Может, врача вызвать?
Эдуард Архипович устало махнул рукой, давая понять, что все в порядке, и надолго замолчал. О чем думал в эти минуты немолодой уже мужчина, испытывая, очевидно, самое тяжелое разочарование в своей жизни? О том, что он должен предпринять, наткнувшись на этот, полный драматизма, неожиданный поворот судьбы? Проглотить ли горькую пилюлю, сделав хорошую мину при плохой игре? А, может быть, о том, как могло такое произойти, что он бросил верную, любящую жену, с которой прошел по жизни бок о бок не один десяток лет? Променял ее на глупую, алчную шлюху, у которой только и хватало мозгов на то, чтобы тратить не ею заработанные деньги?
– В качестве утешения могу сказать, – нарушил, наконец, возникшую паузу Василий Иванович, – что не вы первый, и не вы последний в этом доходном бизнесе.
Хорьков медленно поднял на него глаза.
– Ну, нет, – зловеще произнес он, разливая коньяк в рюмки. – Я хочу, чтобы ты наказал этого ублюдка!
Закопайко молча смотрел на шефа, пытаясь предугадать ход его мыслей.
Тот по-своему понял задумчивый взгляд начальника службы безопасности:
– Это будет хорошо оплачено.
– В каком смысле?
– Я не понимаю вас, Василий Иванович. Ну, какой тут может быть смысл? Хорошо – значит, много. Или вы желаете узнать прямо сейчас, сколько это означает в абсолютном выражении?
Закопайко выпил свой коньяк.
– Замечательный напиток, надо сказать. Если только не пить стаканами. Не находите, Эдуард Архипович? Я имел в виду, в каком смысле – наказать?
Хорьков не обратил внимания на подколку Закопайко по поводу коньяка – стаканами.
– Василий Иванович! Мы много лет работаем вместе и давно уже научились понимать друг друга с полуслова. Ну, хорошо, скажу открытым текстом: этот мерзавец не должен жить.
– Но это, между прочим, уголовное преступление!
– Да ладно тебе, преступление! А то мы оба не знаем, что в стране произошло за последние двадцать лет – поколение бандитов, дебилов и уродов вырастили, нормальных людей скоро не останется. Поверь мне, если одним психопатом станет меньше, общество от этого только выиграет.
– Но, если я выполню заказ и прикончу этого гнуса, то мы с вами автоматически из разряда нормальных, к коим, разумеется, оба себя относим, перейдем в лагерь бандитов.
Эдуард Архипович тупо уставился на Закопайко, не понимая, всерьез тот произносит свою речь или шутит.
– Послушай, ты это о чем? Если мы избавим общество от бешеной собаки, то…
– …нас представят к правительственной награде, – закончил мысль Василий Иванович.
– Ну, по меньшей мере, должны объявить благодарность. Это ведь животное, не человек. Сначала наживался на проститутках, затем приличные семьи начал разрушать, натравливая на мужей таких же шлюх. – Хорьков вдруг замолчал. Видимо, понял, что не туда понесло. – Короче говоря, Вася, прекращай меня лечить и отвечай по существу: выполнишь мою просьбу или нет?
– Вы же знаете, Эдуард Архипович.
– Договорились. Только вот еще что: я должен с ним поговорить, прежде чем… Ну, ты понял.
– Хотите исповедовать перед смертью? Или интервью перед казнью? Честно признаться, не вижу в этом острой необходимости.
– Василий Иванович! Просто прикончить в затылок ни о чем не подозревающего человека – это банально. Напишут, что убийство несчастного сукиного сына связано с его профессиональной деятельностью, или что-то в этом роде. А через день все об этом забудут, народ привык давно уже к таким заказухам. А я хочу, во-первых, чтобы этот козел посмотрел смерти в глаза. – Хорьков сделал паузу, наблюдая за реакцией Закопайко.
– А во-вторых? – Невозмутимо произнес Василий Иванович, допивая свой коньяк мелкими глотками.
– Во-вторых, общественность должна узнать истинную причину происшествия.
– Хотите выступить в роли народного мстителя за поруганную честь олигархов? И как, по-вашему, эта самая общественность должна обо всем узнать? Из предсмертной записки убиенного?
– Вась, ну, придумай что-нибудь, – пробормотал захмелевший Эдуард Архипович. – Я за все плачу.
Едва закрылась дверь за Василием Ивановичем, Хорьков набрал номер телефона бывшей супруги: «Здравствуй, Ксюша! Надо бы встретиться».
Закопайко не спешил отходить от кабинета шефа. Дверь плотно он не стал закрывать и, услышав имя брошенной Хорьковым первой жены, насторожился, зная, что Эдуард Архипович давно прекратил с ней всякое общение. Задумчиво постояв еще несколько секунд, он удалился, усмехнувшись.
----- . . . -----
Иван Петрович Хомяков, народный депутат Государственной Думы, лежал в известной клинике с черепно-мозговой травмой. Клиника была элитной, но несмотря ни на что, Иван Петрович ужасно страдал. Нет, не от физической боли, которую он мужественно перенес, когда сознание все же вернулось в его бренное тело. Куда невыносимей была боль иного рода. Называют ее по-разному, но наиболее близки к истине те, кто считает такую боль душевной. Она, словно плесень, разъедает человека, его душу изнутри медленно, но уверенно, оставляя до времени неизменной внешнюю оболочку, но не давая при этом шанса выкарабкаться из углубляющегося кризиса тому, чья психика оказалась не в состоянии бороться с возникшей напастью.
«Как же такое возможно, – сокрушался Хомяков, вперив неподвижный взгляд в потолок больничной палаты, – столько неприятностей одному человеку! И не какому-то забулдыге, а народному депутату Государственной Думы. Места на элитном кладбище не выбил, при этом в присутствии коллег был опущен ниже плинтуса. Какой-то чиновник московского правительства – хотя и старый приятель, вроде бы грех завидовать, но, тем не менее – живет в шикарном особняке на Рублевке, а я – в стесненных условиях в казенной квартире. И, в довершение ко всему, до смерти избит собственной женой и тещей».
Конечно, Иван Петрович несколько сгущал краски, что свойственно людям с расстроенной психикой. Злополучного кладбища, из-за которого, собственно, и разгорелся весь сыр-бор, в природе еще не существовало. Огромную казенную квартиру площадью около двухсот метров, к тому же давно уже ловко приватизированную, с очень большой натяжкой можно было назвать стесненными условиями. Что касается избиения, то здесь Хомяков и вовсе был неправ: получив всего лишь один легкий удар в челюсть от любимой тещи, скорее от неожиданности, а не от силы того удара, Иван Петрович опрокинулся на спину и ударился об угол массивного комода, проломив череп. Трагическое стечение обстоятельств.
Однако, сменив гнев на милость, Марина Сидоровна регулярно посещала клинику и, как могла, пыталась вывести мужа из депрессивного состояния. Все-таки чувствовала за собой вину в том, что произошло, и не на шутку перепугалась за последствия, когда, истекающий кровью, Иван Петрович лежал бездыханный у ее ног.
Вот и сейчас, прервав невеселые размышления супруга, она вошла в палату, но вместо приветливой улыбки Иван Петрович увидел на лице жены выражение озабоченности, если не сказать – тревоги. Равнодушно бросив в ее сторону взгляд, он опять привычно уставился в потолок.
– Ты знаешь, Ваня, – произнесла Марина Сидоровна, разложив на столике фрукты, – у нас плохие новости.
– Что, муки совести свели в могилу маму?
– Не остри, дорогой, пожалуйста.
– А что же, в таком случае, произошло?
– Ты не поверишь, Люська пропала.
– В каком смысле?
– В прямом. Уехала из дома на своей тачке – и с концами. Ни ее, ни машины.
Иван Петрович впервые с момента, как пришел в себя после операции, оживился.
– Когда это случилось?
– Недели три назад. Наверное, похитили. – Марина Сидоровна перешла на шепот. – Возможно, уже выкуп назначили, только Егор никому об этом не говорит. Видать, за ее жизнь опасается.
– Я тебя умоляю. На кой хрен похищать старушку, если у Жорки есть дочь, которая замужем за олигархом! Да я на его месте профинансировал бы такое похищение. – После паузы, словно забыв о присутствии супруги, Хомяков со вздохом произнес:
– Везет же мужикам! – И тут же вздрогнул от грозного окрика.
– Что?! – Марина Сидоровна, учитывая обстоятельства, по которым Иван Петрович оказался в клинике, сделала вид, что не обратила внимания на его размышление по поводу похищения старушки. Но пропустить мимо ушей фразу о везение, это уже слишком.
– Ну, ты, Ваня, свинья! Хочешь сказать, что моей смерти ждешь? Я, дура, зная обо всех ваших с Жоркой оргиях на его квартире, прощала это бл…во. Так нет! Полной свободы захотелось!
– Что, Люська стучала? – Иван Петрович не расслышал ответа на свой вопрос, что-то мешало сосредоточиться. Ему вдруг показалось, что исчезновение жены Пупкина с чем-то вязалось. Но с чем? Попытался вспомнить последнюю встречу с Жоркой, но провалы в памяти, возникшие после травмы, не позволили восстановить в деталях состоявшийся при этом разговор. Одни только бессвязные обрывки вертелись в голове. Пока напрягал мозги, не заметил, в какой момент исчезла Машка. – Психанула, стерва. Ну, и черт с тобой! – бросил он в сторону двери, надеясь, что жена уже далеко от палаты.
Хомяков закрыл глаза и напряг память, не торопясь, шаг за шагом восстанавливая события месячной давности, в результате которых он оказался на «конспиративной» встрече с Пупкиным в его московской квартире. И, когда, наконец, вспомнил все, вызвал лечащего врача. В общем-то, его жизни уже ничто не угрожало, а с депрессией, здраво рассудил Иван Петрович, пора кончать и выписываться из клиники. Поскольку не время здесь вылеживаться, когда вокруг происходят любопытные события.
----- . . . -----
Сразу после выхода на работу Хомякова ожидал неприятный сюрприз: его желал видеть Холопкин Коммунар Семенович.
«Чего старому козлу еще от меня надо», – досадливо подумал Иван Петрович, открывая дверь в кабинет председателя Комитета Госдумы по защите прав бродячих собак и кошек. Но, к своему удивлению, увидел благодушно улыбающегося, приветливого старика, сменившего гнев на милость, словно не было инцидента, в результате которого незадачливый проситель в тот же вечер оказался на больничной койке с проломленным черепом. Выйдя из-за стола навстречу испуганному и недоумевающему Хомякову, Коммунар Семенович произнес:
– Поздравляю тебя, коллега, с выздоровлением и выходом на работу. Бедняга! Неужто теща покалечила за то, что места на кладбище не досталось? – Видя обескураженное выражение на лице Ивана Петровича, Холопкин рассмеялся. – Ну, не обижайся, дорогой мой. Это шутка. Технику безопасности надо соблюдать везде, даже в постели с женщиной. Иначе сдуру можно что угодно сломать.
«Мухомор чертов, – подумал Хомяков. – Придуривается или в курсе событий. Неужели Машка проговорилась, стерва? Стыд-то какой, засмеют. Божилась ведь, что всем сказала, будто поскользнулся». Но вслух поблагодарил начальника за проявленное внимание.
Между тем, Холопкин продолжил вполне серьезно:
– Есть хорошая новость для тебя, Иван Петрович. Мы тут решили, пока ты прохлаждался на больничной койке, выделить тебе участочек на планируемом мемориальном комплексе, как пострадавшему.
По тому, как вкрадчиво была произнесена эта фраза, Хомяков понял, что сейчас начнется развод на бабки.
– Но, буду откровенным – да ты и сам должен понимать, это стоит определенной суммы.
– Сколько? – В вопросе Ивана Петровича прозвучал неподдельный, по-детски наивный оптимизм.
– Сто тысяч условных единиц. – Глядя в округлившиеся, то ли от удивления, то ли от ужаса, глаза Хомякова, Коммунар Семенович, поспешил его успокоить:
– Да ты не переживай. На двоих с женой ведь, причем, по льготному тарифу, установленному для членов Государственной Думы. Со временем выстроишь склеп, и будет у вас семейная усыпальница в Некрополе. Это же круто.
– Но, Коммунар Семенович! – опомнился, наконец, обалдевший от неожиданности, Хомяков. – Помилуйте! Откуда такие деньжищи?
– Послушай, Хомяков! – начал терять терпение Холопкин. – Второй созыв уже протираешь в Госдуме штаны и хочешь убедить меня в том, что не имеешь такой детской суммы. Совесть надо иметь, в конце концов! Кого надуть хочешь, твою мать?!
Перед Иваном Петровичем внезапно всплыл светлый образ разъяренной физиономии тещи, и сразу предательски заныл затылок. В глазах его потемнело, к ногам подступила слабость, но, проявив необыкновенную прыткость, Коммунар Семенович мгновенно сообразил, в чем дело, и успел подставить под проседающую задницу Хомякова стул.
– Что с тобой, дружище? – Не дожидаясь ответа, он налил в стакан воду из графина и, вместо того, чтобы дать выпить, выплеснул ее в лицо Ивана Петровича. Тот, ничего не понимая, замотал головой, хватая воздух раскрытым ртом. Только после этого Холопкин догадался поднести второй стакан воды.
– Ну, нельзя же так, дорогой мой! Кони двинешь, меня затаскают. Вот, что я тебе скажу, раз ты такой слабонервный. Ты как себя чувствуешь? Адекватно воспринимаешь действительность? Тогда слушай. Если жаба душит, можешь продать еще один участок, компенсируешь свои расходы.
Иван Петрович снова почувствовал прилив сил и оживился. Ощущения эти были ему знакомы по тем моментам, когда Пупкин звонил и приглашал на товарищеский ужин, что означало одно: будут девушки легкого поведения.
Поразившись столь резкому изменению самочувствия коллеги в сторону улучшения, Коммунар Семенович усмехнулся:
– Ну, вот видишь! Оказывается, можешь жизни радоваться. Какая малость нужна человеку для того, чтобы ощутить себя счастливым. Значит, так. Находишь покупателя, сколько с него слупишь, не имеет значения. А в кассу отстегнешь… – Холопкин на мгновение задумался, – ну, скажем, полмиллиона.
Хомяков, который в это время решил сделать еще пару глотков воды, воодушевленный неожиданно открывшейся перспективой заработать, и уже мысленно прикинувший ласкающую ухо сумму, чуть не захлебнулся. Он недоумевающе уставился на алчного старика.
– Но как же так, вы перед этим озвучили несколько иную сумму, да разве…
– Я же русским языком сказал, что тот тариф для членов Госдумы. Ты пойми, это сегодня я запросил пол-лимона. Завтра будет больше. А послезавтра очередь выстроится из желающих выложить любую сумму. Ты даже представить не можешь, сколько в нашей многострадальной стране придурков, которые пожелают упокоиться на элитном кладбище. Так что пользуйся моей добротой и предоставленной возможностью облегчить чей-нибудь карман как минимум на лимон. И пусть тебя не мучают угрызения совести на этот счет: если человек добровольно желает расстаться с деньгами, наш долг – помочь ему в этом нелегком деле.
Ивана Петровича несколько покоробило от сознания того, что к числу этих самых придурков, в соответствии с мнением начальника, он должен отнести и себя. Но маячившая на горизонте чистая прибыль из пары сотен условных единиц, по существу, дезавуировала собственные размышления по этому поводу.
----- . . . -----
Эдуард Архипович Хорьков, хотя и был разъярен до крайности известием об обстоятельствах знакомства со своей молодой женой, все-таки проявил благоразумие, решив повременить с выяснением отношений. Правда, он сомневался, что сможет долго скрывать эмоции, поэтому решил, пока не разберется с тем чертовым сутенером, отправить жену на юг, чтобы не раздражаться лишний раз ее присутствием в доме.
Елена, узнав о его решении, закочевряжилась:
– Ну, дорогой! Мы ведь собирались вместе отдохнуть в Италии, если ты помнишь. И потом, до сих пор неизвестно, что с мамой. Как я буду…
– Вот и хорошо, – перебил жену Хорьков. – То есть, ничего хорошего в этом, конечно, нет. Я только хотел сказать, что тебе именно сейчас необходимо отвлечься, успокоить нервы. А совместная поездка пока переносится в связи с некоторыми обстоятельствами.
– Какими еще обстоятельствами?
– Это касается бизнеса.
– Этот твой бизнес! – Елена скорчила брезгливую гримасу.
Хорьков взорвался:
– А ты, наверное, считаешь, что я рисую деньги, которые так любишь тратить на всякое дерьмо? Собирайся, вот твоя путевка в санаторий, завтра вылетаешь в Адлер!
– Да что с тобой происходит, Эдик? Еще недавно уговаривал меня ни в чем себе не отказывать, а сейчас, как с цепи сорвался. Какая муха тебя укусила?
– У тебя мало времени, – Эдуард Архипович проигнорировал вопросы жены, – поезжай к отцу, попрощайся.
Елена порывисто поднялась из кресла, намереваясь выйти из кабинета мужа, но спохватилась:
– Что ты имеешь в виду? Почему я должна с ним прощаться?
– Ну, я всего лишь хотел сказать, что тебе надо побыть с отцом перед отъездом, посмотреть, как он себя чувствует.
У Эдуарда Архипович были веские основания нервничать – все-таки не приходилось еще убивать людей. А день, когда Закопайко должен доставить ненавистного сводника, неумолимо приближался. После того как захлопнулась дверь, Хорьков взглянул на часы и включил телевизор – было время новостей. Вспомнив выражение на лице жены, когда речь зашла об отце, недобро усмехнулся. Но внезапно на телевизионном экране его внимание привлек сюжет о дорожно-транспортном происшествии, в котором погиб бизнесмен, владелец одного из элитных брачных агентств столицы. На загородном шоссе его джип не вписался в поворот на большой скорости.
«Придурки, – подумал вслух Хорьков, – покупают водительские права, дорогие машины, а о том, что надо еще и ездить научиться, не догадываются». Хотел переключить канал, но в это время под комментарии ведущего новостей на экране возникла фотография погибшего. «Что за дерьмо!» – воскликнул изумленный Эдуард Архипович и схватил трубку телефона.
– Василий Иванович, что происходит? – увидев вошедшего Закопайко, произнес Хорьков.
– Вы о чем? – в свою очередь невозмутимо спросил шеф службы безопасности.
– Как это, о чем? Как это, о чем? – Эдуард Архипович нервно ходил по кабинету, тыкал пальцем в сторону телевизора и от волнения не мог быстро сформулировать, очевидно, сильно мучивший его вопрос. – Только что в новостях сказали, что погиб этот…– Запнувшись, Хорьков вопросительно взглянул на Закопайко, – ну, как фамилия этого сводника?
– Вы имеете в виду Цукермана? А что произошло?
– Да, именно его я имею в виду, именно этого еврея! Почему именно сейчас ему приспичило разбиться на своем джипе?
– Честное слово, не знаю, Эдуард Архипович. Очевидно, судьба. – Несмотря на то, что начальник был крайне взбешен, на лице Василия Ивановича не дрогнул ни один мускул. – Бог наказал.
– Да не Бог! Не Бог, Вася! Я его должен был наказать! Понимаешь? Я! Давай, колись, твоя работа?
– Обижаете, шеф. Я через два дня собирался доставить вам этого деятеля в упакованном виде. Так что это чисто случайность.
– Чувствую, лукавишь ты, Василий Иванович. Ну, да черт с ним, с Цукерманом! Возможно, ты прав, и его Бог наказал. Поэтому давай выпьем за упокой души этого мерзавца. Но с его конторой мы с тобой все равно разберемся.
Конечно же, Эдуард Архипович был прав в своих догадках: Закопайко лукавил. Но угрызений совести при этом не испытывал, у него не было выбора. С самого начала, когда шеф поручил ему это деликатное дело, Василий Иванович решил, что действовать будет в зависимости от развития ситуации. И встреча Хорькова с Цукерманом никак не вписывалась в решение поставленной задачи, с учетом той роли, весьма нелицеприятной, которую сыграл Закопайко в разработке своего шефа совместно с брачным агентством. Поэтому и отказали тормоза в самый неподходящий момент у джипа Цукермана, большого любителя быстрой езды – подчиненные начальника службы безопасности были квалифицированными специалистами и четко знали свое дело.
После недолгих раздумий он достал из кармана пиджака конверт и положил на стол перед шефом.
– Что это?
– Фото.
Хорьков вскрыл конверт и, бегло просмотрев фотографии, которых было десятка три, вопросительно взглянул на Закопайко:
– Я не совсем понимаю, что это?
– Разработка вас, как потенциального жениха, сопровождалась скрытой съемкой. Отслеживались маршруты передвижений, места проведения культурного досуга и так далее. Ведь предстояло определить место «случайной» встречи.
– А это что за девицы?
– Ну, я могу только догадываться. Очевидно, девушки, на которых вы обращали свой взор на всевозможных тусовках и прочих мероприятиях. Надо было определить предпочтения, то есть – понять, какого типа женщины вас интересуют, и подогнать претендентку под этот собирательный, так сказать, образ.
Эдуард Архипович еще раз недоверчиво просмотрел группу фотографий, о которых шла речь.
– Я что, западал на этих прошмандовок? Видать, был в сильно нетрезвом состоянии. – Отсортировав фото, на которых была изображена Елена, он на некоторое время задумался. – Кажется, догадываюсь. Вот такой Ленка была, когда мы познакомились.
– Да. После того, как над ней поработали стилисты, преподаватели актерского мастерства и, возможно, еще какие-то специалисты типа сексолога.
– А на этих снимках она, значит, до того? Но ведь раньше я с ней не встречался, а изображение знакомое. Как это понимать?
– Совершенно верно, не встречались. Зато после того имеете возможность регулярно лицезреть по утрам.
Хорьков раздраженно отшвырнул фотографии.
– Ну, Вася, ты и зануда! Кстати, этот компромат Цукерман передал тебе непосредственно перед тем, как у его тачки отказали тормоза? – Их взгляды встретились, но вопрос Василия Ивановича нисколько не смутил. – Ладно, можешь не отвечать. Сейчас я займусь семейными делами, а ты на сегодня свободен.
Когда Закопайко направился к выходу, Эдуард Архипович спохватился, подошел к сейфу и достал оттуда увесистую пачку стодолларовых купюр.
– Возьми, Василий Иванович. По сути, возвращаясь к прошлому разговору, ты прав: ни к чему дилетанту заниматься этим делом, на то есть профессионалы.
Шеф службы безопасности секунду помедлил и, усмехнувшись, взял деньги.
Оставшись один, Хорьков опять принялся за фотографии. И чем дольше их рассматривал, тем больше раздражался, пока окончательно не пришел в ярость. В конце концов, отшвырнув снимки в сторону, прорычал: «В санаторий собралась, лахудра! Я тебе соберусь, я тебя вылечу!». Он набрал номер мобильника жены, но услышал нудное «Абонент не доступен». И, сколько ни повторял в течение всего вечера, результат был тот же. С тестем Эдуарду Архиповичу не очень хотелось разговаривать. Отношения с ним и так были натянутыми с самого начала знакомства с Ленкой, а в свете выявленных обстоятельств вообще пропала охота общаться. Но все-таки на следующий день с утра любопытство взяло верх – не терпелось выяснить, почему она выключила телефон. А то, что он услышал от Пупкина, окончательно сбило с толку: Елена накануне вечером позвонила отцу из аэропорта и сообщила, что улетает в Адлер. Поколебавшись не более пяти минут, разозленный олигарх отдал необходимые распоряжения своим менеджерам и выехал в аэропорт.
----- . . . -----
Звонок из Генеральной прокуратуры прервал дедукционные аналитические размышления Михаила Ивановича Нарывайло, пытавшегося сопоставить имеющиеся малочисленные факты в деле исчезновения Пупкиной Людмилы Павловны. Он сразу почему-то догадался, что услышит в трубе Неважнецкого.
– Миша, привет! Как дела?
– Рад тебя слышать, Семен Семеныч! Пока ничего определенного.
– Все равно хочу с тобой встретиться – давят на меня, понимаешь.
– Ну, хорошо. Где?
– Дел по горло, не могу оторвать задницу от своего кресла. Поэтому приезжай ко мне прямо сейчас, пропуск закажу.
– Договорились.
Опытному сыщику МУРа на самом деле нечем было похвастаться перед следователем-важняком Генпрокуратуры, но, памятуя о том, что отрицательный результат – тоже результат, Михаил Иванович не особенно расстраивался по этому поводу. Более того, так называемые позвоночные дела и давление сверху его только раздражали, невольно вызывая внутреннее сопротивление. И только лишь давние дружеские отношения с Неважнецким служили сдерживающим фактором от дерзких выпадов в сторону высокого начальства.
– Заходи, Михал Иваныч, устраивайся удобнее в кресле или на диване, где больше понравится. – Семен Семенович замкнул кабинет. – Мы с тобой сейчас коньячку выпьем. Или водочки? А, может, виски?
– Водку, Сеня. Коньяк в нашем возрасте уже не полезен. Да еще на такой собачьей работе. А вонючим виски пусть империалисты травятся.
– Не скажи. Если не злоупотреблять, то ничего с нашим артериальным давлением не произойдет, только жизненный тонус повысится.
– Если не злоупотреблять, то за каким хреном ты меня пригласил в это уважаемое ведомство?
Неважнецкий рассмеялся:
– И то верно! Извини бумажного червя, совсем нюх потерял. – Он извлек из холодильника запотевшую бутылку водки, большую головку лука и кусок сала, который тут же нарезал мелкими аппетитными ломтиками. – За что уважаю хохлов, так это за их бессмертное изобретение данного продукта…
– А в остальном? – перебил увлекшегося приятеля Нарывайло.
– Эх, забыл о твоей фамилии. Но я знаю, ты не обидишься. Да и глупо предъявлять претензии к какой-либо национальности: так уж повелось во всем мире, что в эпоху перемен, и вообще в мутные времена, на поверхность из глубины водоворота всплывает всякого рода мусор, грязь. А когда из грязи в князи, мы с тобой знаем, что получается. Одним словом, к власти приходят уроды. Ну, давай, за встречу!
Закусив, Семен Семенович продолжил тему:
– Вот я – следователь по особо важным делам. Обыватель, или население, или электорат – называй, как знаешь, – на самом деле считает, что я занимаюсь особо важными делами. Черта с два! – Неважнецкий наполнил рюмки. – Важняки мы потому, что занимаемся делами особо важных персон. Поверь мне, Миша, разница есть.
Нарывайло демонстративно огляделся вокруг:
– Ты не слишком громко исполняешь свой монолог?
Семен Семенович, выпив, махнул рукой:
– Не думаю. А вообще-то, обрыдло все, пусть слушают, если это доставляет удовольствие. Вот опять кому-то дерьмо подкинут – на днях очередной олигарх пропал.
– Кто такой?
– Еще не знаю, подробностей не слышал. Да черт с ним. Олигархи приходят и умирают, а мы остаемся. Расскажи лучше, нарыл еще что-нибудь по делу Пупкиной?
– Да глухо все, как в танке. Правда, один мой опер все-таки раздобыл видеозаписи тех двух недель, которые у Пупкина оказались уничтоженными. Сосед напротив из отпуска вернулся, а в поле зрения одной из его камер находится въезд во двор особняка чиновника.
– И что там? – оживился Неважнецкий.
– А ничего.
– В каком смысле?
– В самом прямом. За две недели до исчезновения жены господин Пупкин Егор Иванович изволили выехать из дома на своем авто и ни разу не появлялись до того самого вечера.
– Ну, вот! А говоришь – ничего. Это не «ничего»! Это очень даже «чего»! Сам факт его отсутствия дома в течение двух недель не является криминалом. Вопрос в том, почему Пупкину понадобилось это скрыть? Большой вопрос! В общем, за это надо выпить.
– Вот еще что, Семен Семеныч. Есть один любопытный экземпляр, некий Хомяков Иван Петрович, депутат Госдумы.
– Чем он любопытен?
– Они семьями дружат еще со студенческих лет. Но вот в чем дело. Когда я это выяснил и решил побеседовать с Хомяковым, то оказалось, что он лежит в реанимации с черепно-мозговой травмой. Встретился с женой, но та относительно Пупкиных ничего интересного не рассказала, а по поводу травмы мужа несла какой-то бред. Дескать, бытовая травма, поскользнулся в квартире. Представляешь? Поскользнулся в собственной квартире на ровном месте и чуть не снес полчерепа. Жуткое дело! В общем, из показаний дочери Пупкиных, зятя-олигарха, жены Хомякова следует, что жили они – не тужили, души друг в друге не чаяли, собирались вместе дожить до глубокой старости и умереть в один день. Но…
– Что означает твое «но»? – нетерпеливо произнес Неважнецкий, когда Нарывайло умолк.
– Послушай, Сеня! Давай, разливай до конца, все равно сегодня работать уже не буду, устал, честно говоря. И покурим. Разрешаешь?
– Давай, подымим. Рассказывай.
– Короче говоря, с Хомяковым я все-таки поговорил после выписки его из клиники. Тоже ничего определенного, но мне показалось, что он чего-то не договаривает. И вообще, странный какой-то мужик.
– Ну, на данном этапе, какой вывод можем сделать?
– Ты знаешь, на первый взгляд, проломленный череп Хомякова и исчезновение Пупкиной ничего общего не имеют, за исключением того, что примерно совпадают по времени. Но меня не покидает ощущение, что это звенья одной цепи. Связать воедино оба происшествия удастся, если я что-то пойму, или…
– Или после того, когда в деле появится пара трупов.
– Боюсь, ты прав. Автомобилисты говорят, что хороший стук наружу вылезет. Но у меня создалось впечатление, что если надавить, как следует, на господина Хомякова, он должен рассказать что-то интересное.
– Надавить на него нельзя по двум причинам. Во-первых, лицо неприкосновенное. Во-вторых, в каком качестве ты его сможешь использовать? Даже как свидетель, он не подходит в этом деле.
– Хорошо. Поживем – увидим.
----- . . . -----
Вдохновленный идеей впарить приятелю участок кладбищенской земли, Хомяков, не теряя времени, приехал на Рублевку в особняк Пупкина.
– Ну, как здоровье, Ваня, подлечился?
– Да, все в порядке.
– Ты уж как-то осторожнее передвигайся по собственной квартире. Нельзя так. Или Машка приложила? – Егор Иванович хитро сощурился. Но, увидев на лице друга страдальческую гримасу, поспешил того успокоить:
– Шутка! А по сто грамм накатим?
– Что ты, что ты, Жора! Доктора категорически запретили. С мозгами шутки плохи! А что насчет Люськи? Нарыли что-нибудь менты?
– Не знаю. Во всяком случае, мне пока ничего не сообщали.
– А сам-то что обо всем этом думаешь? Убили?
Пупкин вздрогнул:
– Типун тебе на язык! Ну, что я могу думать? Не имею представления, исчезла, и все. Как в воду канула.
– А, может, она того?
– Чего, того?
– Просто решила слинять от тебя со всеми валютными счетами.
– На хрена ей это нужно, если решила разводиться со мной?
– Ну, возможно, от страха. Подумала, что ты можешь ее прикончить.
– Ты, Иван, извини, я все-таки выпью без тебя. Кстати, если ты опять шутишь, то заранее предупреждай об этом. Мне, сам понимаешь, не до шуток. – Егор Иванович достал из бара начатую бутылку коньяка, налил полный фужер и выпил, не закусывая.
– Ого! Ты не очень-то втягивайся в это дело, Жора. А то в зависимость попадешь. А дочь как, переживает?
– Да. Все это время практически у меня жила. А недавно в Сочи улетела отдохнуть.
– А со мной недавно следователь беседовал, – как бы, между прочим, вскользь, проронил Хомяков и внимательно посмотрел на приятеля.
Егор Иванович насторожился:
– По какому поводу?
– Интересовался нашими взаимоотношениями. Видать, раскопал каким-то образом, что мы друзья.
– И все?
– Нет, не все. Спросил, что я знаю о твоих отношениях с Люськой.
– И что?
– Сказал, что вы должны были развестись.
Пупкин подскочил в кресле.
– Ты что, охренел, что ли?! Кто тебя за язык тянул, твою мать?
Иван Петрович рассмеялся:
– Извини, опять забыл предупредить, что шутка.
– Да ты задолбал меня сегодня своими шутками. – Егор Иванович раздраженно налил в фужер коньяк и выпил. Закурив и немного успокоившись, спросил:
– На самом деле не сказал об этом?
– Нет, конечно. А чего ты так разволновался?
– Ну, я ведь скрыл этот факт от следствия. Теперь, если пронюхают, ухватятся за эту версию.
– Какую версию ты имеешь в виду?
– Послушай, Ваня! За каким хреном ты задаешь мне эти вопросы, подозреваешь в чем-то? Лучше расскажи, как обстоят наши кладбищенские дела, что-нибудь сообразил?
Хомяков заерзал в кресле.
– Понимаешь, Жора, тут вот какое дело…– Он закашлялся, чтобы потянуть время и сообразить, как преподнести другу новость, с которой он, собственно, и пожаловал сегодня к нему в гости.
– Чего мнешься? Говори, как есть. – Егор Иванович заметно захмелел. Он стоял, покачиваясь и ухмыляясь нерешительности Ивана Петровича.
– В общем, вопрос решен положительно, надо только заплатить.
– Понимаю. И какова цена вопроса? Почем Государственная Дума торгует нынче кладбищенской землицей? – Пупкин взял в руки фужер и вылил остатки коньяка.
– Лимон евро, – выдохнул Хомяков. Будучи взволнован во время разговора с Холопкиным Коммунаром Семеновичем, он забыл уточнить, какие условные единицы тот имел в виду. И теперь, боясь продешевить, на всякий случай озвучил европейскую валюту.
И бутылка с недопитым коньяком, и фужер выскользнули из рук изумленного Егора Ивановича. Не обращая внимания на хрустнувшие под ногами осколки, он медленно приблизился к креслу, в которое вжался испуганный Иван Петрович, уставясь немигающим взглядом во внезапно налившиеся кровью глаза друга юности.
– Ты что творишь, гад? Спятил, что ли?! Да я из-за этого клочка земли Люську… – Пупкин осекся, поднял с пола горлышко от разбитой коньячной бутылки и вздрогнул от истерического крика.
– Жора, ты что удумал?! Считай, что я ничего не слышал! Опомнись! Я же народный депутат, надолго сядешь!
Егор Иванович собрал остальные осколки и, сложив их на стол, в сердцах сплюнул:
– Это с какого перепугу ты себя считаешь народным? Ты хоть знаешь, сколько стоит сейчас твое депутатское кресло? Откуда у народа столько денег, болван? – Он устало плюхнулся на диван и закурил. Затем посмотрел на Хомякова, тщательно вытирающего носовым платком вспотевшие лысину и шею. – А чего это ты в штаны наложил? За кого меня принимаешь?
Иван Петрович, насупившись, отвел взгляд в сторону.
Не дождавшись ответа, Пупкин продолжал:
– Интересно, сколько ты хочешь поиметь со своего лучшего друга, спекулянт? Ты хоть представляешь, сколько бабла запросил? Тем более, знаешь ведь, что все счета на Люське. Предлагаю вариант. Находишь покупателя, загоняешь ему участок. Уверен, что по вашим внутренним думским расценкам, с учетом суммы, которую ты должен отстегнуть своему начальству, нам с тобой хватит. А я, как только решу свои финансовые проблемы, разницу верну, обещаю. Кстати, что ты имел в виду, когда кричал сейчас, что ничего не слышал?
– Ну, ты же сам сказал, что из-за этого клочка земли Люську… – промямлил, наконец, Хомяков.
– Да, я хотел сказать, что Люську потерял. А ты что подумал? Молчишь? Видать, здорово башкой треснулся.
----- . . . -----
Иван Петрович возвращался домой, раздосадованный тем фактом, что не удалось развести приятеля на бабки. А ведь еще вчера казалось, что желанная сумма практически в кармане, и он начал строить радужные планы по выгодному вложению свалившейся невесть откуда кучи денег. И вот такой облом. Хомяков был обозлен на весь белый свет, включая своего начальника Холопкина, разыгравшего унизительную сцену с указанием сверчку своего шестка, и теперь кинувшего кость в виде лишнего участка еще несуществующего элитного кладбища на реализацию, но не объяснившего, как это делается. На коллег-депутатов, каким-то образом сумевших превратить выборные должности государственных служащих в весьма доходный бизнес, но почему-то не желавших делиться с ним таким бесценным опытом. На старого друга Пупкина, который когда-то пристроил его в народные избранники, а сейчас не повелся на развод, в сущности, на пустяковую для него сумму. Наконец, на жену-неврастеничку и ненавистную тещу, чуть не сделавшую единственного зятя инвалидом.
«Но надо ведь что-то делать, – с тоской думал Иван Петрович, – хоть в газету объявление давай. – Он вдруг ухватился за эту неожиданную мысль. – А что, по-моему, неплохая идея. Но в какую?». Перебрав в уме известные ему издания, решил, что оптимальным вариантом будет широко известная газета «Ноги в руки». К приезду домой Хомяков окончательно утвердился в мысли о том, что лучшего решения вопроса не найти. Взяв лист бумаги, за пару часов он сочинил весьма оригинальный текст объявления – благо, Машка уехала погостить к любимой маме, черт бы ее побрал, некому было вмешиваться в творческий процесс, – «Окажу оригинальную услугу. Дорого». И указал мобильный телефон.
Спустя несколько дней после выхода газеты Иван Петрович решил повторить объявление, изменив содержание, которое теперь ему казалось не в меру экстравагантным. Как вдруг во время одного из пленарных заседаний раздался звонок. К удивлению Хомякова, на связь вышла женщина, судя по голосу, довольно молодая.
– Здравствуйте! Меня заинтересовало одно весьма странное объявление в газете «Ноги в руки». Я правильно звоню?
Несколько растерявшись от неожиданности, Иван Петрович сразу не сообразил, что сказать в ответ. После небольшой паузы он негромко, почти шепотом, ответил:
– Если вы имеете в виду оригинальную услугу, то правильно.
Женщина тоже понизила голос:
– А почему так тихо, громче нельзя?
– Извините, я не могу сейчас громко говорить.
– Почему?
– Понимаете, я на работе, рядом коллеги по службе.
– Понимаю. Ну, а что за услуга, я могу поинтересоваться?
– Дело в том, что по телефону не совсем удобно об этом. Давайте, встретимся, и я все объясню.
– Вы меня совсем заинтриговали, – игриво произнесла незнакомка. – Ну, хорошо. Только, надеюсь, это произойдет не на каком-нибудь пустыре, и не в темное время суток.
– Сегодня в семь вечера на углу Охотного Ряда и Тверской, возле здания Госдумы, вас устроит?
– О! Вы, я чувствую, на самом деле, большой оригинал. Что ж, на Тверской, так на Тверской. Я согласна.
Хомяков назвал госномер своей «Ауди», выключил телефон и, озираясь, вытер вспотевшую лысину.
В условленное время он сидел в машине, всматриваясь в проходящих мимо женщин. Была уже поздняя осень, но необычно теплые, погожие дни вводили москвичей в заблуждение относительно того, как одеться перед выходом из дома. И, если одни, следуя привычному порядку смены времен года, напяливали на себя с утра демисезонную верхнюю одежду и к полудню, взмокшие от пота, материли синоптиков. То другие, не желая расставаться с ушедшим летом, выходили налегке, к вечеру трясясь от холода вследствие резкого понижения температуры наружного воздуха. При этом, как и первые, материли все тех же несчастных синоптиков.
Задумавшись об аномальных явлениях природы, о ненормальных ученых, угрожающих человечеству глобальным потеплением, Иван Петрович вздрогнул, когда неожиданно распахнулась дверца машины, и рядом с собой увидел легко одетую, дрожащую от холода женщину неопределенного возраста. Салон сразу наполнился ароматом дорогих духов и словно осветился от ослепительной белозубой улыбки незнакомки, элегантным движением руки отбросившей назад ниспадавшие на плечи пышные каштановые волосы.
– Так вот вы какой! – медленно, нараспев проворковала женщина, окидывая Хомякова изучающим взглядом с головы до ног, насколько позволяло это сделать ограниченное пространство салона автомобиля.
«Нет, возраст у нее все-таки есть. Очевидно, бальзаковский, – подумал Иван Петрович, хотя совершенно не представлял, в каких цифрах он выражается, и какое отношение имеет к фамилии знаменитого французского писателя. – Но, несомненно, она моложе меня, это факт. И чертовски привлекательна».
– Что вы имеете в виду? – спросил он, забыв в эти минуты, по какому поводу оказалась в машине очаровательная женщина.
– Видите ли, я долго пыталась представить, о какой оригинальной услуге идет речь. И, когда показалось, что ход моих мыслей движется в верном направлении, сложился определенный образ человека, давшего это необычное объявление.
– Вы разочарованы? – промямлил парламентарий, вспомнив, с какой целью назначил встречу, лихорадочно прикидывая в уме, с чего начать разговор по существу дела.
– Отнюдь! Даже, как говорится, совсем наоборот. Вы просто милашка! – Женщина продолжала улыбаться, все также нахально, в упор, разглядывая смущенного Ивана Петровича. – Кстати, давайте, познакомимся, наконец. Меня зовут Натали.
«И эта туда же, – подумал Хомяков. – Натали. Не хочет быть Наташкой».
Но все же представился, галантно приложив к губам двусмысленно протянутую ему руку. Длинные ногти с кроваво-красным маникюром на тонких, музыкальных пальцах, не обезображенных грубым физическим трудом, в совокупности с опьяняющим запахом женщины, настолько произвели на него впечатление, что разговоры о каком-то кладбище, о деньгах показались в этот момент совершенно безумными. Однако вопрос Натали быстро вернул с небес на землю.
– Ну, так я вас внимательно слушаю?
Сосредоточенно почесав затылок, Иван Петрович выдохнул:
– Дело в том, что речь пойдет о кладбище.
Брови Натали немедленно подскочили вверх. Коротко хохотнув, она изумленно покачала головой:
– Однако! Вижу, я вас недооценила, это оказалось за пределами моей фантазии. Уже сгораю от любопытства! Продолжайте.
Хомяков почувствовал, что начинает потеть. «Черт бы побрал такой бизнес!».
– Понимаете, я не хотел этого, но так сложились обстоятельства…
----- . . . -----
Заканчивался очередной рабочий день, когда у Нарывайло зазвонил мобильник. Это был Семен Семенович Неважнецкий.
– Слушаю тебя, Сеня.
– Ты еще на службе, надеюсь?
– Представь себе, собираюсь уже домой.
– Ну, не торопись, дело есть.
– Семен Семеныч, дорогой! В кои веки хотел смыться вовремя. Перенесем на завтра!
– Ладно, не переживай. Я здесь, на Петровке. Спускайся, жду тебя.
Они зашли в ближайшее кафе и заказали по бокалу пива.
– Что Генпрокуратура имеет сообщить бедному сыщику в столь поздний час? – спросил Михаил Иванович, сделав пару глотков живительного напитка.
– Помнишь, в прошлый раз я сказал тебе, что исчез какой-то бизнесмен? Я не знал еще тогда, о ком речь.
– Ну, помню. Ты меня от семьи отрываешь, чтобы задать этот вопрос?
Неважнецкий пропустил иронию Нарывайло мимо ушей.
– Попробуй, угадай с трех раз, кто таков?
– Уж не Хорькова ли имеешь в виду, Сеня?
– Правильно говорят, что профессионализм не пропьешь. Именно его сейчас разыскивают твои коллеги по Юго-Западному округу. С ног сбились, бедолаги.
– И что ты думаешь по этому поводу?
– Думать, Миша, должен ты, а я буду осуществлять надзор за твоими мыслями.
Оба от души рассмеялись.
– Готов с тобой согласиться, Семен Семеныч, но почему я? Если, с твоих же слов, Хорьковым занимается Юго-Запад?
– Я намерен объединить оба дела в одно – не нравится мне эта семейка, понимаешь.
– Думаешь, есть связь?
– Уверен.
– Хорошо, согласен. Но только не торопись объединять, сделай это позже. Дело не возбуждено еще?
– Ну, как же. Стал бы я тебя беспокоить?
– По какой статье?
– По факту исчезновения гражданина.
– А кто заявитель?
– Коллеги по работе. Если точнее – по бизнесу.
– Но ведь у него есть жена, дочь Пупкина!
– Вот видишь, ты уже начинаешь проявлять интерес, врубаешься. В том-то и загвоздка. Елена на момент исчезновения отдыхала в Сочи. Она и сейчас там. Со слов коллег Хорькова, он очень уж поспешно к ней вылетел в момент, когда дела бизнеса не позволяли вроде бы этого делать, и обещал вернуться буквально дня через три. Когда время вышло, созвонились с женой и выяснили, что в Сочи она его не видела.
– А есть подтверждение тому, что он улетел на самом деле?
– Да. Во-первых, начальник службы безопасности подтвердил. Во-вторых, на рейс зарегистрировался. С ним был один охранник, о местонахождении которого тоже ничего не известно.
– Интересная вырисовывается картина.
– Я бы сказал – странная. Что мы имеем? Первое: пропала жена чиновника.
– Вместе с машиной.
– Да, но угон, мы с тобой решили, версия бесперспективная, учитывая странное поведение мужа. Странность в том, что отсутствовал дома в течение двух недель, предшествующих исчезновению супруги, и скрывает этот факт от следствия. Что это означает конкретно для нас с тобой?
Нарывайло поморщился:
– Сеня, ты меня натаскиваешь, как стажера. Да одно это означает: разрабатывать будем господина Пупкина.
– Ладно, не психуй. Просто, скорее всего, я себя хочу проверить. Кстати, Пупкин еще не знает, что ты в курсе его двухнедельного отсутствия?
– Ни в коем случае, я хочу добыть информацию оперативным путем. А уже потом поставлю перед фактом, посмотрю на его реакцию.
– Думаешь, кореш его, Хомяков, расколется?
– Нет, он не расколется. Но я его расколю.
– Ты что-то задумал? Смотри, Миша, аккуратнее, без резких движений. А то с этим депутатом влезем в дерьмо, долго отмываться будем. И на прокуратуру не рассчитывай, никаких санкций не получишь в отношении Хомякова.
– Ты о чем, Семен Семеныч?
– Не придуривайся. Знаешь прекрасно, что прослушку имею в виду.
– Да уж. Дождешься от вас. Никакой прослушки, съемки. Затем в зале суда высокопоставленных преступников освобождают вследствие слабой доказательной базы. Вся работа оперов и сыскарей псу под хвост.
– Так, не бухти, отвлекаемся от темы. Следующее: вскоре загадочным образом исчезает известный бизнесмен, по совместительству – зять Пупкина. Но здесь пока полный мрак. Если в деле Пупкиной есть уже подозреваемый, хотя с мотивом еще не ясно, то с Хорьковым – голяк.
– Слушай, Сеня, чего мы с тобой паримся? Есть мотив – нет мотива. Нет основных действующих лиц – трупов. Будут трупы – подозреваемых найдем.
– Между прочим, труп есть, и довольно свежий.
– Не понял!
– На своем джипе погиб некто Цукерман – владелец элитного брачного агентства. Не вписался в крутой поворот на большой скорости.
– Надеюсь, он не по нашей теме? Когда это случилось?
– Ты будешь смеяться, но авария произошла в день отлета Хорькова в Адлер. Но это, понятно, совпадение. Цукерман не имеет никакого отношения к нашей семейке.
Нарывайло задумчиво повертел в руках опустевший бокал, поставил на стол и решительно поднялся.
– Говоришь, не имеет отношения? Как знать. Возможно, ты и прав. А сейчас извини, время твое вышло.
– Не груби прокуратуре, Миша, она может тебе еще пригодиться.
– Учту. Но и ты, Сеня, не переусердствуй, когда оборотней в милицейских погонах ловить будешь. Да, вот еще что: джип этого Цукермана где сейчас находится?
– На штрафплощадке. Пока еще в качестве вещдока. А что?
– Если не возражаешь, я своего криминалиста направлю, пусть осмотрит.
– Я-то не возражаю. Только боюсь, твои коллеги из окружного управления обидятся. Решат, что недоверие выражаем, и, между прочим, будут правы. Что ты рассчитываешь найти, если от машины одни колеса остались?
Михаил Иванович не обратил внимания на реплику Неважнецкого.
– И еще. Раз уж ты решил объединять дела, я должен осмотреть особняк Хорькова. Ведь что-то побудило его сорваться вслед за молодой супругой.
Семен Семеныч хитро улыбнулся:
– Ты мертвого уговоришь.
----- . . . -----
Натали попыталась подавить веселое настроение, но это у нее не получилось. Нарочито нахмурив брови, она сквозь прорывающийся смех медленно произнесла:
– Иван Петрович, вы меня пугаете!
– Да я и сам, честно сказать, не совсем уютно себя чувствую. Но поймите, семья, взрослые дети… Женат уже больше тридцати лет на одной женщине…
– Понимаю, – Натали сочувственно, и в то же время как-то хитро, улыбнулась и положила руку на колено Хомякова. Тот вздрогнул и ощутил еще более интенсивное потоотделение.
– В общем, это была идея жены. Более того, подключилась еще и теща, и они просто настаивают на этом.
– Невероятно! Вы шутите?
– Представьте себе, не до шуток!
– Бедненький! Ну, а вы сам как отнеслись к этой идее. Желание есть?
– Боюсь, от моего желания уже мало что зависит.
– Очень интересно! Но почему кладбище? Заводит? И последний вопрос: эта фраза в вашем объявлении о том, что дорого. Хотелось бы знать, что вы имели в виду? Я, видите ли, в средствах не ограничена, но плачу только за то, от чего получаю удовольствие.
– Рука Натали скользнула по колену чуть выше.
Хомяков достал носовой платок и вытер пот со лба.
– Очевидно, вы не совсем поняли. Дело в том, что этого кладбища еще нет.
– Ну, Иван Петрович, вы меня совсем запутали. Кажется, мы на самом деле говорим с вами не совсем об одном и том же.
Минуту спустя Натали хохотала так заразительно, что с Хомякова спало нервное напряжение, он перестал потеть и заржал вслед за прелестной молодой женщиной так же весело и непринужденно.
– Господи! А я размечталась, дура. Когда прочла, что дорого, решила, что испытаю что-то невероятное. А, услышав о кладбище, просто затрепетала от нетерпения.
– Но позвольте! Вы хотите сказать, что готовы платить… – Иван Петрович замолчал, подыскивая в своем словарном запасе выражение, наиболее приемлемое в общении с женщиной. Но Натали, вдоволь насладившись его замешательством, выручила с лукавой улыбкой:
– Да, я занимаюсь именно тем, о чем вы сейчас подумали. Неужели такие вещи в наше время могут вызвать удивление?
– Я, действительно, не могу понять. Вы такая красивая женщина…
– Но не настолько молода, чтобы на меня западали мужики. Вам же нужны молоденькие дурочки. А того не понимаете, что эти соплячки не умеют делать и десятой доли того, на что способны мы, зрелые женщины. И потом… Свобода выбора для меня значит больше тех денег, которые я плачу. А моральные устои нашего общества не в счет – их, этих устоев, давно не существует. В общем, вы, Иван Петрович, сильно меня разочаровали. Очень жаль! Ну, а участок на вашем будущем Некрополе предлагайте кому-нибудь другому – с психикой у меня, слава Богу, все в порядке. Хотя, подозреваю, учитывая мое хобби, вы склонны считать наоборот.
– Нет, нет! Что вы! – Хомяков поспешно затряс головой. Он вдруг понял, что сейчас эта странная женщина выйдет из машины, и они расстанутся навсегда, а еще минутой раньше осознал, что не хочет, чтобы это произошло. Надо было прожить жизнь прежде, чем узнать о том, что случайная, мимолетная встреча может навести на совершенно крамольную мысль. Мысль о том, что та самая жизнь была, оказывается, не жизнью вовсе, если исключить толкование о ней как форме биологического существования. – Наверное, будете смеяться, но я сейчас понял, что из окружения, с которым приходилось общаться последнее время, вы на самом деле адекватнее прочих воспринимаете действительность.
– Хотелось бы верить в вашу искренность. В любом случае, спасибо за комплимент! Но что же делать, Иван Петрович? У вас, можно сказать, тоже облом случился, как и у меня, прости Господи! – Натали задумалась. – А, знаете, я, пожалуй, попробую вам помочь, если не возражаете. Ведь среди моих клиентов, если можно так выразиться, есть больные на голову, и захотят прикупить на старость могилку на престижном кладбище.
Конечно же, Хомяков возражать не стал. Более того, у него екнуло сердце от сознания того, что какое-то время общение с этой оригинальной женщиной продолжится. Пусть на первых порах деловые, а там видно будет.
– Я только рад буду сотрудничеству с вами, Натали. Но у меня возникают некоторые сомнения по поводу платежеспособности ваших клиентов, которые берут деньги с женщины за… за… – Иван Петрович опять начал заикаться.
– За секс, Иван Петрович, за секс! Что вы так боитесь произнести это слово? Или, может быть, вы побаиваетесь самого процесса? Вы, вообще, кто по профессии?
– Я депутат Госдумы, – бухнул снова начавший потеть Хомяков. Но тут же спохватился, поняв свою оплошность. – Но в настоящее время я действую как частное лицо.
– Ой, да не парьтесь вы, Иван Петрович! Имела честь общаться с народными избранниками. Вот, вы думаете, я плачу за секс только малоимущим? То есть, занимаюсь благотворительностью. Глубоко заблуждаетесь! Частенько происходит наоборот.
– В каком смысле?
– А в таком. Вижу, не олигарх мужчина, а от денег наотрез отказывается. А те, у кого бумажник поувесистее, берут, еще как берут! Самые же алчные из всех – народные депутаты. Хотя доподлинно известно, что среди вашего брата уйма миллионеров. Представьте себе, еще и торгуются. С ума сойти!
– Мне ужасно стыдно за своих коллег, – сделал удивленное лицо Хомяков. И очень вас прошу, по моему вопросу к ним не обращайтесь. Кстати, я – не миллионер.
– Но очень хотите им стать. В противном случае мы бы с вами не пересеклись. Или я не права?
– Женщина всегда права, даже если она не права, – отшутился Иван Петрович, ощущая неловкость оттого, что разговор начал перетекать в неприятное для него русло. – Я бы вот что еще хотел выяснить: на каких условиях вы согласились мне помочь?
– А какова цена вопроса? Я правильно выразилась? Так, кажется, говорят чиновники, когда речь заходит о какой-нибудь сделке?
Хомяков давно уже все просчитал. Он учел стоимость участков для себя и друга Пупкина, комиссионные посреднику, возможные непредвиденные расходы. По всему выходило, что заработает на этом деле не меньше лимона у.е. Поэтому, не задумываясь, Иван Петрович ляпнул:
– Два миллиона!
– Рублей?
Смущенный Хомяков глубоко вздохнул:
– Извините, Натали – евро.
– Ну, и аппетиты у слуг народа!
----- . . . -----
Михаил Иванович Нарывайло, получив добро прокуратуры на осмотр апартаментов Хорькова, не особенно рассчитывал, что обнаружит какие-либо факты или свидетельства, имеющие отношение, хотя бы отдаленное, к исчезновению известного бизнесмена. Ведь никто его из собственного дома не похищал, а улетел Эдуард Архипович самостоятельно, по свидетельству сотрудников компании и основного свидетеля, начальника службы безопасности Закопайко Василия Ивановича, который сопровождал своего шефа лично в аэропорт. Но старый сыщик знал, что в любом деле нельзя пренебрегать даже самыми, казалось бы, нелепыми деталями, нередко впоследствии становившимися основными уликами. Да и наивно думать, что кто-то преподнесет на блюдечке прямые или, на худой конец, косвенные, но все-таки доказательства того или иного преступления. Только мелкие проколы, допущенные по недосмотру злоумышленниками, в конце концов, становились решающим фактором в подтверждении, или наоборот – неподтверждении выдвигаемых следствием версий.
Михаилу Ивановичу оказывал помощь в поисках зацепок Василий Иванович, неотступно следовавший за ним по пятам. Главный хранитель тела и его бизнеса сразу не понравился Нарывайло, поскольку невооруженным взглядом просматривалась принадлежность того в прошлом к конторе глубокого бурения. Но это не помешало следователю МУРа объективно оценить обстановку во всем особняке, указывающую на то, что хозяин покинул его без какого бы то ни было принуждения. И лишь в кабинете один, казалось бы, незначительный штрих привлек внимание Михаила Ивановича, когда под массивным письменным столом он увидел одиноко лежавшую фотографию с изображением, как оказалось, молодой жены Хорькова.
Разглядывая фото, Нарывайло долго не мог понять, что его здесь насторожило. Возможно, как могло показаться на первый взгляд, излишняя поспешность, с которой шеф службы безопасности пытался забрать фотографию, небрежно проронив при этом, что она не имеет никакого отношения к исчезновению Хорькова. Но интуиция подсказывала, что не в Закопайко дело, хотя вел себя Василий Иванович действительно несколько странно. Наконец, Михаил Иванович взял трубку телефона.
– Семен Семеныч, приветствую тебя! А что, коллеги, которые занимаются делом Хорькова, что-нибудь нарыли?
– Ничего существенного. Но, если есть вопросы, спрашивай.
– Елена Хорькова работала когда-нибудь фотомоделью, или типа того?
– Ну, что ты, Миша! Эта девушка из приличной семьи, ты же знаешь. Биография стандартная: школа, престижный институт, удачное замужество. А в связи с чем вопрос?
– Да так. Есть кое-какие соображения.
– В таком случае, принимай дело и соображай.
– Нет, Сеня. Хоть я уже и засветился, не будем торопиться. Хочу неофициально кое-что провентилировать.
– Хорошо, тебе виднее.
Михаил Иванович вызвал своего помощника, молодого, но, как принято выражаться, подающего надежды.
– Ну, что, Никита, получилось?
– Обижаете, товарищ начальник. Парни толково поработали – записано качественно. Хомяков с какой-то бабой встречался, весь разговор состоялся в машине.
– С бабой, говоришь? Кто такая?
– Не знаю, Михаил Иванович, еще не выяснили. Но там полная хрень!
– Что ты имеешь в виду?
– Да разговор их я имею в виду. Этот ваш народный депутат кладбищем каким-то торгует.
Нарывайло внимательно посмотрел на молодого сыщика, пытаясь понять, всерьез тот говорит или шутит.
– Хрень, говоришь? Ну, давай, включай, послушаем.
Когда запись закончилась, Михаил Иванович некоторое время молчал, что-то обдумывая, затем достал из сейфа фотографию и передал Никите.
– Кто это?
– Эта мадам – Хорькова Елена, в девичестве Пупкина, а ныне супруга, надеюсь, известного тебе бизнесмена Хорькова.
– Я даже знаю, что он пропал без вести, и это происшествие связывают с нашим делом о жене Пупкина.
– Кто связывает? – невозмутимо спросил Нарывайло.
– Журналюги, Михаил Иванович, сам читал.
– Я тебе уже говорил, не читай желтой прессы, Никита.
– Так она же вся желтая.
– Вот и не читай всю. А сейчас посмотри внимательно на снимок. На заднем плане что-нибудь видишь?
– То ли картина, то ли логотип…
– Вот. Ты все понял, надеюсь. Мне надо знать, где сделан этот снимок.
– Ну, Михаил Иванович! Побойтесь бога! Ведь не разобрать ни хрена. Не мыльницей фотографировали, а профессионал снимал дорогим аппаратом. В фокусе только мадам…
– Что ты так разволновался? Вот тебе визитка, это мой старинный приятель. Работает в МВД, в Управлении «К». – Нарывайло взглянул на часы. – Поезжай прямо сейчас, пропуск заказан. Его хакеры в момент срисуют тебе задний план.
– Понял.
– Ну, раз понял, почему ты еще здесь?
– Да я спросить хотел, Михаил Иванович.
– Спрашивай, раз хотел.
– Вы ничего не сказали по поводу записи разговора Хомякова с той Натали… О чем они трепались, я так и не понял.
– Никита, газет не читаешь! Не так давно было приято решение на высшем уровне о строительстве мемориального комплекса, где будет осуществляться захоронение известных людей, видных политических деятелей и так далее. А народные избранники уже подторговывают участками еще не существующего кладбища. Что тут непонятно?
– Вас не поймешь. То не читай газеты, то читай.
Нарывайло рассмеялся:
– Держи деньги, купи моему приятелю коньяк, эти ребята еще могут понадобиться. И еще. Отношения у Хомякова с Натали будут развиваться, мне нужен ее адрес на всякий случай.
– Уже.
– Что – уже?
– Есть адрес.
– Ну, вот. Можешь работать, когда захочешь.
Роман с кладбищем. Часть первая
© Copyright: Вячеслав Исаев 2, 2011
Свидетельство о публикации №211040400122
Свидетельство о публикации №211040400122
Рецензии