Медиум 29

Говоря о своём намерении делать покупки, я почти не кривил душой. Не сказал, правда, что некоторую часть покупок собираюсь сделать в своеобразной лавке Ванса.
Адрес её я знал, но прямо туда не спешил. Мне хотелось для отвода глаз прихватить с собой пару свёртков. Поэтому я зашёл к Марку Левенгаупту, купил пол дюжины сорочек и дюжину пар носков, отказался от услуг доставки и попросил всё это удобно упаковать. А потом ещё в кондитерской «У Жерара» купил шоколад «Браун Сильвер», пакетик леденцов и пряники с вареньем. Причём, один из них тут же, невзирая на приличия, сжевал. Свистнул кэб и поехал к Вансу.
Там было открыто. В прямом смысле слова – дверь распахнута настежь, и, войдя, я понял, почему. В лавке стоял удушливый запах – смесь краски, клея, кожи, лака, каких-то трав, нашатырного спирта, табака, чернил – все компонентов даже и не выделить. В крохотном помещении жарко пылал камин, и человек, похожий больше всего на колдуна из сказки, варящего свои зелья, что-то помешивал в медном котле, засунутом прямо на угли. Он поднял голову, с готовностью обернулся ко мне и, уперев руки в бока, терпеливо ждал, пока я, прочихавшись и откашлявшись, кое-как приспособлюсь дышать той взрывчатой смесью, которая заменяла здесь воздух.
- Вы - Ванс? – наконец спросил я.
- Да, я - Ванс, - подтвердил он.
- Я хочу заказать золотой саркофаг.
- А вот и врёте, - спокойно откликнулся он.
- Почему вы решили, что вру? – спросил я так же спокойно – мне и не хотелось, чтобы он поверил.
- Золотой саркофаг нужен людям, у которых горе, - охотно пояснил он. – А у вас пряники.
- Угощайтесь, - предложил я радушно.
- Спасибо. – он взял пряник и стал жевать, продолжая смотреть на меня вопросительно.
- Вы абсолютно правы, - сказал я. – Саркофаг мне не нужен. Мне нужна трость. Трость с гравировкой «М.Н.Ц.» русскими буквами.
- Я сам не гравирую, - сказал Ванс, - но подскажу вам адрес хорошего гравёра. А сначала скажите, какая вам нужна трость? Многие предпочитают лёгкие, просто для украшения, кому-то трость нужна для опоры, а кому-то и для того, чтобы при случае стукнуть по голове ближнего своего.
- Мне нужна, чтобы стукнуть по голове, - признался я, протягивая Вансу очередной пряник. Он и его взял. Вдруг улыбнулся:
- Тогда я предложу вам дуб. Знаете, многие предпочитают металл, но металл – это смерть и холод, к тому же у него слишком мала разница между «оглушить наверняка» и «возможно убить». А дуб – очень умный материал, хотя и не слишком покладистый. Нет, не покладистый...
- Хорошо, пусть будет дуб.
- Ещё я должен измерить ваш рост...
- А вот этого не нужно, - возразил я. – Эту трость я собираюсь подарить.
- Ах, так? И вы, конечно, не знаете рост того человека, которому.., - огорчённо начал он.
- Нет, почему же, знаю. Пять футов восемь дюймов – совершенно средний рост.
- И совершенно среднее сложение? Руки не слишком коротки или длинны?
- Как раз до середины бедра, как в хрестоматии.
- Пальцы?
Меня заинтересовал его подход, выдающий либо гения в своём деле, либо шарлатана.
- У него широкая ладонь, - сказал я. – Но пальцы немного длиннее, чем надо для такой ладони. Вот так, - и показал на своей руке.
- Очень понятно, - кивнул Ванс. – И какой стиль близок его сердцу? Модерн? Ретро? Классик?
- Нет-нет, только не модерн. Он моего возраста, семейный человек, несколько романтического склада.
Ванс рассмеялся:
- Настолько романтического, что вынужден бить палкой кого-то по голове?
Рассмеялся и я:
- А что вы думаете? Романтичность в наши дни – состояние опасное.
- Что ж, тогда, раз он романтичен, может быть, сделаем набалдашник в виде конской головы? Символизирует стремление, так сказать, к движению, к скачке...
Я вспомнил увлечение Уотсона ипподромом, в прежние времена довольно дорого ему обходившееся:
- Просто отлично. Пусть будет конская голова. А львиные головы вы тоже умеете делать, мистер Ванс?
- Да, но львиные головы больше подходят членам парламента. Ваш знакомый романтик, может быть, член парламента?
- Нет, что вы, - поспешно ответил я. – Но разве не членам парламента иметь львиные головы на тростях не разрешается? – а про себя подумал: «Неужели и Гудвин – член парламента? Или, может быть, лицо к ним приравненное?».
- Разрешается, - пожал плечами Ванс. – Хотя в большинстве случаев это – дурновкусие. Скажите мне ещё вот что: ваш знакомый что, блондин, брюнет? Одежду какого тона предпочитает?
- Блондин. Цвета – серый, песочный, голубой.
- Значит, трость лучше делать светлой... Ну а теперь, господин хороший, скажите: вам, действительно, нужна эта трость или вы просто искали предлога поговорить со мною?
- Я искал предлога, - признался я. – Но трость мне нужна. Хотите ещё пряник?
- Благодарю, я вас объел.
- Ничего, у меня много. А вы, по-видимому, неравнодушны к пряникам?
- С детства.
- Тогда берите ещё. И скажите мне вот что: недавно вас расспрашивала полиция об одной трости, помните?
- Помню. Я свою работу всегда отличу. Я делал эту трость по заказу некоего Джона Уотсона, врача из госпиталя Мэрвиля.
- Мистер Ванс, вы не могли ошибиться? Именно эту трость заказывал человек по имени Уотсон? Не могло получиться так, что Уотсон заказывал другую трость, а кто-нибудь другой – ту, что предъявила полиция?
- Но полицейские сказали...
- Допустите, что полицейские тоже могли обмануться.
- Ну если так... Я знаю, что делал ту трость, которую показывали полицейские. Я знаю, что делал трость для Уотсона. Но... Мне заказывают трости чуть не ежедневно – вот вы сейчас заказали...
- Слышали вы что-нибудь о медиуме Гудвине? – прямо спросил я.
- Да, конечно. Да о его чудесах сейчас весь Лондон говорит.
- Он у вас трость не заказывал?
Ванс секунду подумал:
- Нет, думаю, что нет. Такого клиента я бы запомнил. Женщина, заказавшая первый золотой саркофаг, так восторженно отзывалась о нём!
- Графиня Бедоз?
- Я не знаю, она не назвалась, а прежде я её никогда не видел.
- Секундочку, - у меня вертелась в голове некая мысль, требующая проверки. – Скажите, сколько раз вам заказывали золотой саркофаг?
- Трижды, - уверенно ответил Ванс.
- Только трижды?
- Людей оживляют не каждый день, - пожал плечами мастер.
- Ах, так вы, значит, знаете, с какой целью были сделаны эти заказы?
- Конечно.
- И кто вам рассказал?
- Клиентка. Первая клиентка, которая сделала такой заказ. Графиня... Как вы сказали?
- Да-да, разумеется, графиня Бедоз. Что-то я рассеян сегодня. Но скажите, неужели вас не удивила её история? Вы не усомнились в ней, не сочли клиентку сумасшедшей? Ведь вы – сами говорите – прежде её в глаза не видели? И о том, что она графиня, не знали?
Ванс замялся, но я терпеливо ждал, и он махнул рукой:
- Ладно, была – не была. Меня заранее предупредили о том, что может быть подобный заказ.
- Кто?
- Я ведь вам сказал, что могу порекомендовать гравёра, правда? Так вот, он не только гравёр. Это удивительно талантливый человек, мне до него далеко. Скульптор, художник, ювелир. К сожалению, у него при всём этом имеется один, но существенный недостаток – пьянство и дурная репутация. Мы познакомились три года назад. У меня уже была эта мастерская, но дела шли не блестяще: трости, зонтики, мелкие сувениры. И тогда он предложил мне брать заказы – взгляните на вывеску.
- Я её видел: «Предметы для розыгрышей, отправления ритуалов, представлений и собственного удовольствия».
- Точно процитировали, - улыбнулся Ванс. Ну вот, мой компаньон и предложил: если, мол, закажут что-нибудь этакое заковыристое, я заказ буду ему передавать. У него-то своей мастерской нет – снимает комнату на чердаке в Паквине – а без вывески и рекламы, будь ты сам Саваоф, заказов не получить. Ну вот, составили мы такой тандем, и оба в выигрыше оказались: у меня клиентуры прибыло, у него – какие–никакие заказы и деньги. Жалко только, что со сроками часто подводит – пьёт.
- То есть, вы фактически являетесь посреднической фирмой, - уточнил я.
- Ну нет, не совсем. По дереву я больше сам работаю, а он – металл, гравировка, ювелирные работы. Ну и куклы ещё.
- Куклы?
- Да, для театра марионеток, для семейных вечеров. Может копию с лица сделать – не отличишь. Кому-то для розыгрыша, кому-то в подарок.
- Значит, про саркофаги он вас заранее предупредил?
- Ну, можно сказать и так. Предупредил, что, возможно, поступит очень необычный заказ на крупную сумму, и чтобы я не отказывался, а взял, а он всё, что нужно, сделает. Предупредил буквально за день.
Я положил свёрток с одеждой на пол и полез во внутренний карман пиджака.
- Вот моя визитная карточка, мистер Ванс.
Несколько мгновений мастер разглядывал картонный прямоугольник с напряжённым вниманием внезапно озадаченного человека. Наконец, отверз уста:
- Вы Шерлок Холмс?
- Да.
- Тот самый?
Я усмехнулся:
- Вы не первый, кто задаёт мне подобный вопрос, причём именно в этой форме. Не буду отрицать – тот самый.
- Значит, на самом деле вам не нужна трость? – с разочарованным видом сделал неожиданный вывод Ванс.
- Нет, мне нужна трость, и я действительно хочу подарить её человеку, которого описал вам. Если быть до конца честным, мне не нужна гравировка русскими буквами. Просто эта гравировка была на трости, которая меня интересует. Но сейчас больше всех этих тростей меня интересует ваш напарник. Скажите, как его зовут и где я могу его найти?
- К сожалению, точного адреса я не знаю. Он сам приходит сюда забирать заказы и сам приносит изделия. А зовут его Марцелина, он итальянец.
Я ожидал услышать именно это имя. Так что и глазом не моргнул.
- Скажите, Ванс, а ему вы никогда не делали трость?
- Вот именно, что делал, - воодушевлёно подхватил мой любитель сладких пряников. – С полгода назад он получил заказ и просил помочь – трости у него получаются хуже, чем у меня. Эта трость, действительно, была со львиной головой, но лёгкая, полая.
- Это не могла быть та трость, которую предъявляла вам полиция?
- Разве что её после заполнили свинцом. Я не развинчивал и не снимал набалдашника – полицейские не позволили мне это сделать. Я опознал трость, как свою, вот и всё. Сержант спросил, не её ли я делал для доктора Джона Г. Уотсона. Я сказал, что вполне возможно, потому что имя доктора значится среди моих заказчиков – вот и всё. Теперь вы спрашиваете, эту ли трость я делал Марцелине. Я могу ответить теми же словами: вполне возможно. Что, этой тростью убили кого-нибудь?
- Нет, но она оказалась замешана в одну историю. Впрочем, это сейчас не важно. Давайте лучше вернёмся к моей собственной трости. Когда за ней можно будет зайти?
- Завтра, если угодно, ближе к вечеру.
- Вот и хорошо, - обрадовался я. – И я вас очень попрошу, мистер Ванс, о том, что я приходил к вам и расспрашивал, никому пока не рассказывайте. Пожалуйста, берите ещё пряник, и до завтра.

Выйдя от Ванса, я задумался. Гравировка на трости – хороший предлог для посещения, но трость будет у меня только завтра. С другой стороны, я не особенно тороплюсь, и не шнырять же мне самому по ночлежкам Паквена, это дело лучше поручить кому-то. Кому? В своё время у меня была целая агентурная сеть среди люмпен-пролетариев, но с тех пор, как я отошёл отдел, старые связи утратились. Стоило ли заводить новые ради одного дела? Я посмотрел на часы – было одиннадцать, время ленча. Можно бы было зайти домой. Рона, наверное, уже побывала у врача. Всё-таки я немного волновался. Да и сорочки с носками следовало пристроить к месту.

Ещё не войдя в квартиру, я услышал резкие голоса, в одном из которых узнал сержанта Хэглина. Господи! Что ему теперь-то от нас нужно?
Я вошёл в гостиную, предварительно повесив на крючок пальто и шляпу. В комнате было четверо: Рона стояла у окна, отвернувшись в сторону улицы, Уотсон сидел у стола, глядя на свои руки, безвольно опущенные на колени, Хэглин – как всегда, энергичный – сидел напротив него, а в стороне примостился на стуле человек, вызвавший во мне самые неприятные воспоминания. Это был журналист Джафар Богарнэ, любящий намекать на то, что является прямым и тайным потомком Наполеона, беспринципный враль, жадный до сенсаций и грязного белья. В прошлом судьба неоднократно сталкивала нас. Показательно, что в журналистских кругах Богарнэ имел прозвище «Змееуст». Но что привело его сюда?
На столе перед Уотсоном я увидел разбросанные фотографические карточки, их было штук десять.
- Джентльмены, что здесь опять происходит? – спросил я от двери. Все, кроме Роны, повернулись ко мне.
- А, вот и соучастник, - обрадовался Хэглин.
- Соучастник чего? – уточнил я, стараясь разглядеть фотографии. Они были сделаны великолепно, явно мастером своего дела. Я увидел обнажённую Рону в объятиях какого-то мужчины сомнительной внешности, её же с длинной папиросой в зубах и бокалом вина, сидящую на чьих-то коленях, затем Уотсона с глупой улыбкой и спущенными до колен штанами в его собственной спальне, на передний план проецировалась чья-то голова, бог знает, чем занимавшаяся, потом Уотсона же в кладбищенской часовне в тот самый момент, в который ему, полагаю, меньше всего хотелось быть запечатлённым.
- Ваша работа, Змееуст? – кивнув на фотографии, спросил я у Богарнэ.
- Я бы гордился, - вызывающе фыркнул он. – Великолепно сделано, верно?
- Сделано профессионально, - согласился я. – Но налицо странное совпадение: здесь, на нашем столе, вещи, которым здесь совершенно не место – я имею в виду эти фотографии. С другой стороны, на одном из наших стульев ещё менее желанная вещь – вы, Змееуст. Вот я и подумал о взаимосвязи. Несмотря на профессиональность исполнения этих фотографий.
- Напрасно, напрасно вы начинаете с такого тона, мистер Холмс, - вкрадчиво заговорил Хэглин. – Подобные фотографии, возможно, появятся сегодня во всех центральных лондонских изданиях.
- Да ну?
- Ваш приезд в Лондон, мистер Холмс, не остался незамеченным. Вот вам и заголовки: «Семейный скандал. Знаменитый биограф Шерлока Холмса разводится с женой. Знаменитый Шерлок Холмс в качестве миротворца».
- Подпись «знаменитый мерзавец»? И что всё это значит? – спросил я холодно.
- Наше издание «Спотс» получило сегодня этот пакет для публикации, - сказал Богарнэ. – Здесь на фотографии мёртвое тело в гробу в каком-то заброшенном помещении. Я таких сочетаний  страшно не люблю, вот и отнёс пакет в полицию. А там говорят, что эту даму нашли в Уирр-Милле, и она уже была мёртвой. Господин сержант предложил поехать с ним сюда. Я, конечно, согласился. Ни один «знаменитый мерзавец» такого не упустит, если, конечно, хочет и дальше остаться знаменитым.
- Ну хорошо, допустим, - кивнул я. – Допустим. Что дальше?
- Дальше я хотел бы получить объяснения, - настырным голосом заговорил Хэглин. – С какой целью вы мистифицируете полицию? Я могу привлечь вас к уголовной ответственности, в конце концов. Если решили таким образом сделать себе рекламу, мистер Холмс, то использовать мёртвое тело...
Ему не удалось договорить. Уотсон наконец поднял голову.
Будь я на месте Хэглина, я испугался бы его взгляда. Да что там! Я и на своём-то месте испугался. А в следующий миг Уотсон поднялся на ноги – легко, пружинисто, только лёгкость эта была ненастоящей, протянул руку к камину и прочно взял в руки кочергу.
- Сейчас у вас будет мёртвое тело, - пообещал он без выражения, скрипучим голосом. И вдруг рявкнул так, что каминная решётка отозвалась тревожным звоном:
- Вон отсюда, шакалы! Вон из моего дома!
Хэглин попятился. Уотсон метнул кочергу, и она с треском врезалась в дверной косяк.
- Это покушение, - пробормотал Хэглин, заливаясь молочной белизной.
- Нет-нет, инспектор, - поспешно крикнул я, хватая Уотсона в охапку, - если бы он действительно хотел попасть, он бы попал. Я... я зайду к вам! В Скотланд-Ярд! Сам! А сейчас, пожалуйста...
Уотсон с перекошенным лицом рвался из моих рук. В комнате ещё оставался растерявшийся Богарнэ.
- Уходите, - тихо велела ему Рона. – У нас там ещё щипцы и скамеечка для ног. Дубовая.
Я толкнул Уотсона в кресло и прижал к спинке.
- Перестаньте! Да прекратите же вы – они-то при чём? Рона, дай воды.
С отстранённым выражением лица Рона налила и подала стакан. Я влил в Уотсона примерно половину, остальное пролив ему на грудь. Он глотал, перестав вырываться. Наконец, я смог отпустить его. Змееуст к тому времени, слава богу, тоже сообразил закончить визит.
- Вы совсем не держите себя в руках, - укоризненно заметил я в наступившей тишине.
- Какая дрянь! – резко сказала Рона.
- Кто?
- Откуда мне знать! Это ты сыщик, а не я! Тот, кто всё это, - она кивнула на фотографии, - устроил.
Уотсон молчал. Он взял голову в руки и теперь сдавливал её, словно проверяя на спелость арбуз. А глаза снова смотрели вниз.
Рона собрала фотографии и уже примерилась было отправить их в камин, но я перехватил её руку:
- Оставь.
- Тебе они что, нравятся? – огрызнулась она.
- Перестань на меня лаять. Фотографии могут пригодиться для расследования.
- Не стоит так уж сильно дорожить ими, - наконец подал голос Уотсон. – Сегодня же вечером они будут во всех газетах.
Рона заплакала – второй раз за сутки и едва ли не второй на моей памяти.
- Эри, милая, - наконец очнулся от своего ступора Уотсон, - тебе нельзя волноваться.
- Да подожди ты со своим нельзя, Джон! – сердито отмахнулась Рона. – Холмс, это правда?
В особо официальных случаях она обращалась ко мне по фамилии, как к знакомому, но чужому.
- Вряд ли порядочные газеты это напечатают, но и малой толики будет достаточно.
- Я не об этом. Правда ли то, что здесь написано? Вот здесь, на обороте фотографии: «Для оживления тела были собраны слизь, моча и слюна, смешаны и влиты кадавру в рот. Донор физиологических жидкостей - супруг убитой доктор медицины Джон Х. Уотсон - запечатлён в момент отправления ритуала оживления». Так это что, правда? Это я – кадавр, а он мочился мне в рот? – она мотнула головой в сторону Уотсона, и «он» было произнесено с непередаваемой уничижительной интонацией.
Уотсон опустил голову совсем низко. Его губы шевельнулись, и я скорее угадал, чем услышал: «Господи, да кончится ли это когда-нибудь?»
- Что ты молчишь? – наседала Рона.
А я молчал потому, что соображал: свет и странный звук в заброшенной часовне были, по всей видимости, светом магниевой вспышки и звуком спуска затвора фотоаппарата. Кто сделал фотографии и послал журналистам? Сам Гудвин? Зачем? Ради рекламы? Это вряд ли... Получалось, что цель всё та же: рассорить супругов Уотсон. И, судя по виду Роны, цель вполне достижимая. Да что он, в самом деле влюбился в неё, что ли?
- Ты глупо себя ведёшь, - сказал я.
- Никак я себя не веду, - огрызнулась Рона. – Меня просто тошнит, как подумаю... Почему ты мне сразу не сказал?
- Не хотел, чтобы тебя тошнило, - буркнул я. – Меня самого тошнило. Но, как совершенно справедливо заметил Уотсон, в этой игре не мы диктуем свои условия.
- Ах, вот как ты заметил? – повернулась к нему Рона так резко, что, будь на ней юбка, она бы захлопала на ветру.
Уотсон не откликнулся. Волосы, упав вперёд, совершено закрыли ему лицо – я видел только шею и край щеки, залитые густым багрово-синюшным румянцем. А плечи его, как мне показалось, поднялись настолько, что плотно закрыли уши.
- Рона, оставь, - я дёрнул дочь за плечо. – Чего ты от него добиваешься? Он ничего не помнит – Гудвин ввёл его в транс.
- А это? – она сунула фотографию мне почти в лицо.
- Ну и что?
- Ничего! – она швырнула все фотографии на ковёр. – Просто я не могу. Не могу! – и бросилась к входной двери.
Я перехватил её у вешалки для шляп.
- Нет, не туда, - развернул и подтолкнул в сторону «кабинета». – Туда. Желаешь побыть одна – пожалуйста. Но в стенах дома.
Рона побледнела, покраснела, не говоря ни единого слова, решительно прошла в свои апартамента и хлопнула дверью. Через мгновение оттуда донеслись мучительные утробные звуки – похоже, её вырвало-таки.
- Ей плохо, - пробормотал тоже прислушивающийся Уотсон.
- Сидите. Сейчас от вашего вида ей легче не станет, - остановил я его попытку встать.
- Почему вы мне не сказали, - начал он, но я перебил:
- Ну вот, вам и рассказали, и показали. Полегчало?
Он отчаянно помотал головой.
- И это будет в газетах!
Вас никто не обязывает их читать, - заметил я.
На этот раз Уотсон вскинул голову и посмотрел мне прямо в глаза тоскливым взглядом раненного зверя:
- Холмс, что я ему сделал?
- Не знаю, Уотсон.
- Рона теперь уйдёт от меня, - вдруг с огромной убеждённостью проговорил он.
- Бросьте, она не такая дура.
- Она совсем не дура, но...
- Уотсон, - снова перебил я, - идите отдыхать. Почитайте какую-нибудь ерунду, поваляйтесь на кровати, разложите пасьянс – словом, дайте ей время и всё образуется. Завтра я, возможно, узнаю нечто такое, что даст мне ключ ко всей истории.
- А где вы были сегодня?
- Я был у Ванса. А завтра встречусь с Марцелиной.
- Это сообщник?
- Да.
- Холмс, - он молитвенно сложил ладони у груди, - задействуйте меня как-нибудь в вашем расследовании!
- Конечно. я и собирался это сделать – вы ведь обещали выполнить моё поручение к Кленчер, помните? То, для которого мне нужен русский язык.
- Да-да! - с готовностью подался он ко мне.
- Я хочу запросить русскую полицию. Понимаете, мне не даёт покоя соображение, что Гудвин уже гастролировал где-то и сейчас идёт по проторённому пути. Будь это во Франции, Германии, Швейцарии – я бы знал. Но Россия... Инициалы на трости обнадёживают. А я знаю, откуда можно заказать прямой телеграфный разговор – мы получим информацию тотчас же. но я не говорю и не понимаю по-русски. И я не могу вступать в контакт с Кленчер из-за проклятой краснухи. Поэтому сделаем так: я дам вам записку, с которой вас пропустят к телеграфу, и другую, в которой напишу, о чём надо спросить. Пусть Мэрги переведёт ответы, и вы принесёте их мне.
- Будет сделано, - по-военному кивнул мой друг, но тут же, уже не по-военному спросил. – А где этот телеграф?
- В Уайт-Холле.
Уотсон уважительно присвистнул.