Остров химер. часть первая. гл. 4

                4. ОБРЕТЁННАЯ ВЕРА.

     Где теперь бездонные глаза моей химерической Надежды, в которые лишь раз дано заглянуть? Где теперь радуга её чудесного света? Пусть все они, эти странные существа-идеи, дочери Страха, но мы боимся не их безраздельной власти над нами, а их отсутствия, в котором звучит мучительный вопль их отражений-антиподов. Пронзительный визг, прощальная страшная песня Химеры, это исчезающее эхо.

     Над головой Белариона, высоко в небесах, пронеслась и пропала Химера-Мать: что и рыдала, смеясь, и смеялась, плача. Он вздрогнул, услышав голос Отчаяния, того отчаяния, которое было отражением Надежды, - её второй, истинной личиной. К ногам покатилась маска, выброшенная свободной, но бессильной рукой Химеры Страха. Именно в страхе перед отчаянием человек ищет новые надежды. Маска таяла, сгорая белесым пламенем в траве, из глаз искусственного лица катились восковые слёзы. Беларион испуганно взирал на неё.

     Но ещё страшнее, чем терять надежду, есть осознание того, что многие люди этой маски никогда не увидят. Предавая себя Надежде, больше не на что надеяться, - сокровенная суть Химеры же давала понятие о её собственной бессмысленности. Сколько же сердец согрелись до тления в радужных ладонях? И, отдав душу слепым надеждам, сколькие дошли до того, чтобы скормить ей все свои помыслы? Это взаправду были самые отчаявшиеся люди. В долгой борьбе с Роком, их душам только на одни надежды достало сил.

     У древних людей был страх перед всем, пока они ничего не знали о жизни и окружающем мире; было подражание, чтобы знать хоть что-то; была надежда на собственную жизнь, чтобы жить.  Теперь мы не надеемся, чтобы жить, а живём, чтобы надеяться, - вот в чём ошибка, вот почему надежда порою не придаёт силы, а их отнимает. Когда человек много раз надеется на одно и то же, и это сбывается с постоянством, - возникает Вера, а Надежда не может не сбываться, если она так слепа и так проста. А вот когда человек поставил функцию Веры выше Надежды, и сама Вера перестала быть констатацией многократно повторяющегося факта, тогда и родилась очередная Химера. Кормилицей Веры стала Химер Идеала, дети ведь верят родителям на слово: что дождь – это вода, а на небе живут Боги, что посылают дождь, свет и тепло, - и доверчивое сознание не допускало сомнения в вечных убеждениях своего народа. Но только ли вода в дождях, только ли одни Боги достойны небесной гавани? Но та земля, откуда мы родом, становится единственной, удаляя восприятие от иных планов бытия.

     Беларион встретил Веру не скоро, да и заметил не сразу, а лишь когда в упор глянул, - что же это там,  во тьме, живое? И вспышка окатила лес волной слепящего сияния, которое не видно, пока его не ищут, пока взор не упрётся в искомый объект. Бывшая и без того почти неподвижной, фигура Химеры застыла, сидя на каменном кубе Догмы внутри стеклянного куба Ограничения. Губы Веры шевелились, что-то говоря, но из-за стекла не было слышно слов. Глаза этой Химеры не скрывал коллирий, но отчего-то взгляд не менял направления, и в радужной оболочке угольного цвета не горел огонь,  не плескалось чувство. Корона её серебрилась десятью стрелами. Казалось, из самой синей синевы соткался яркий свет, заполнивший пространство внутри стеклянного куба. И в призрачном сиянии скрывалась более чем скромная одежда Веры – тяжёлое, невзрачное и грубое платье, - что можно было видеть на средневековой монахине, предавшей жизнь Богу, самоотверженно  реализуясь лишь в утопической фантазии Рая. Вера для нас давно преобразилась в стройную систему религии, но ноги её босы, что по-прежнему равняет возвышенность с повседневностью, делает веру элементом привычного бытия, коренной традицией, а не только экстатической молитвой просветлённых. Произросшая из ничего, теперь она увенчана десятистрельчатой  короной славы, - и с поры её коронации люди убивали друг друга и самих себя ради свершения подвигов, на которые толкает вера, напитавшись беспредельной властью.

     Беларион не знал, доступна ли Вера, - не слыша слов, он всё пытался их узнать, прочесть по губам или расслышать, прильнув к стеклянной стене. Что она говорила по ту сторону этой вечной кризалиды? В одной руке горела свеча, в другой блестел клинок, схожий с кинжалом Химеры Идеала, а в ногах лежал большой белый волк, покорный хозяйке, - и Химера разговаривала скорее с животным, не обращая внимания на беркарийца. И этот самый свободолюбивый зверь-одиночка не отводил взгляда от её лица, подняв морду вверх. Отчего-то и Беларион не мог отвернуться, и не мог никуда уйти, не дождавшись привета от суровой девы.

     Наконец, Химера почувствовала чужое присутствие и, Взмахнув нетопырьими крыльями, заставила исчезнуть стеклянные стены, не пропускавшие ни атома света, ни звука, ни дуновения, - и свет залил обширную поляну, и ветер разметал её тёмные волосы, а белый волк ощетинился, почуяв запах живой плоти чужака. Вера поднялась во весь рост, звякнув цепями, опутывающими её плечи и впалую грудь, и сказала волку:
- Смотри, мой маленький друг! К нам пришёл Человек в Красном! Не тронь его.
Беларион почтительно поклонился и поприветствовал Химеру.
- Простившись с Надеждой, ты обрёл Веру! Другого выхода нет: тому, кто верует, никакие надежды уже не нужны. Вера не бывает напрасной, творя утраты, никогда не уходя бесследно, - сказала Химера как бы невзначай.

     Она оставила кинжал и свечу на камне, руки нервно теребили звенья цепей, словно чётки; её бледные, впалые щёки выражали крайний аскетизм. Своим видом она напоминала бернардинку, которая следует самым строгим канонам католической веры. Беларион вспомнил, что хочет всё же хоть от кого-то узнать о Повелителе, и спросил:
- Вера, а кто ваш Повелитель и где он?
- Тебе рано знать, ибо поздно спрашивать!
Действительно, поздно, ведь она же – Вера, и существование Повелителя нужно принять на веру, а у Химеры-Матери он вызнать не успел, как есть. Дева же продолжала свои речи:
- Я не могу тебе ответить, я призвана хранить тайны Острова, пока они все сами тебе не откроются. Нет такой тайны, которую можно скрыть навеки, но и нет тайны столь незначительной, чтобы я о ней рассказала сразу.  Особенно тайну верующего. Свою веру многие держат в секрете, особенно если она так отлична от чужой… Просто так, из страха быть непонятым, либо вовсе безвинно убиенным. В руках каждого верующего, - своя свеча, а кинжал фанатического гнева, - один и тот же, и срежет ли он чужое пятнышко пламени или безжалостно вонзится в чьё-то сердце? Не я выбираю. Я просто есть. И степень веры определяет её благодать или её жестокость. Вот, я знаю, твоя вера чиста и благодатна, но ты должен был жить только этой благодатью, отвергнув тёмную сторону любой веры!
- Что ты имеешь в виду? – не понял Беларион.
- Молчал бы о своей вере совсем…
- Так я не могу поступить! Это не входит в доктрину моей веры.
- Подумай, принадлежит ли тебе право ломать чужие уклады, заменяя своими?
- Я делаю это не нарочно, и нет моей вины в том, что мне верят! – отрезал Беларион, и Химера ничем уже не возразила.

     Беркарийца всё больше удивляла мертвенная чернота глаз, немигающих, опустошённых, - словно Смерть коснулась светлого лица и поселилась на нём. Вера видит, но не хочет видеть. Вера знает, но не хочет знать.  Так, однажды, старый охотник уверял своего сынишку или внука в том, что, взяв копьё, можно убить зверя, а после извержения вулкана можно схватить горящую головёшку и развести огонь, чтоб согреться и приготовить пищу. И человек, понимая опасность и преодолевая страхи, верил в победу над природой. С течением времён, Вера стала орудием властных умов и рук, стимулом жизни для избранных, но жизни в пределах религиозного догмата. И только с недавних пор о Вере заговорили, как об индивидуальном качестве души, - хоть она всегда была им. И Химера хочет быть только им! Как нет ни одного человека без надежд, так нет и безверных. Только наши свечи то гаснут от ветра сомнений, и мы вновь их зажигаем, то прогорают до конца слишком быстро, и мы компенсируем утрату новой свечой или чужим светом, когда не остаётся собственного.
- И сейчас ты веришь не напрасно, - сменила тему Химера, - Твоя Звезда скоро будет с тобой, если ты возвратишься туда, откуда пришёл. Здесь же её нет, она упала, но ещё не взошла над тобой.
Беларион справедливо возмутился:
- Какого же черта тогда я здесь делаю? И долго ли ещё блуждать тут впотьмах, веруя вашим прозрачным намёкам о Повелителе?!
- Помолчал бы! Мы тоже не виноваты, что ты сам веришь. И потом, тебе уже ведь нечего терять.
- Как это нечего?! А Вера?
- То-то и оно, - назидательно протянула Вера, - Стоит сказать правду, как одолевает сомнение. Вера есть ложь, но эта ложь – святая! Или ты недостаточно свят, или чересчур благоразумен. Помни, что между Верой обретённой и Верой потерянной нет никакой разницы, она всё равно имеет своё значение и играет определённую роль. Чтобы увидеть это значение, стоит увидеть все вещи моими глазами. В одном зрачке – незыблемая вера, а в другом – её абсолютное опровержение. Да, вот только одна  загвоздка есть: кроме этого я ничего не вижу.
- А что мешает тебе видеть? – поинтересовался Беларион, будучи  весьма заинтригован секретом столь мертвенного взгляда Химеры.
- Нежелание, - ответила Химера, и вн7езапно вскрикнула, издав характерный для этих существ вопль, - А не хочешь ли их взять?! На, держи!

     Глаза девы упали на траву камнями, Беларион в ужасе отпрянул. Веки Химеры остались пустыми, а глаза-камни по-прежнему смотрели в никуда. Химера вскричала ещё истошнее:
= А хочешь, я заберу тебя в свой стеклянный мир?! Он не бьётся! Он вечен! Он даст утешение! Там ты всегда будешь со своим Богом! Станет ненужной любая молитва, будет незачем искупать душу! Эта душа достойна Небес!
Вера схватила беркарийца за руку с неистовой силою, до крови впившись ногтями в запястье, но Беларион успел вырваться прежде, чем прозрачность стекла отдалила его от реальности. Эта Химера оказалась чересчур агрессивной, зато теперь Беларион будет настороже. Он подумал: «Наверно, дальше будет ещё страшнее и непонятнее». А Вера рухнула на колени, обняла белого волка и продолжила беседу со своим другом, будто сейчас ничего и не произошло. Минутой позже она без труда отыскала свои глаза и вдавила их обратно в глазницы. Беларион  схватился за голову и отвернулся, - невыносимое зрелище обескураживало и заставляло усомниться в возможности вообще когда-нибудь покинуть Остров, а если и уйти, не до безумия ли озадаченным. Когда же он оглянулся, Химера Веры, вместе со всем, что заключено в кубе, наполовину ушла под землю, словно в водоворот. Вскоре масса земли сомкнулась над нею, и в лесу снова воцарилась тьма.


                ВЕРА.


Вера, ты веруешь слепо?
Может, не зная, во что…
Что же тебе шепчет небо?
В небе есть всё и ничто.
Верую, путь бесконечен.
Верую, кто-то да ждёт.
Верую, Дух этот вечен,
Много в себе он несёт.
Верую, Боги со мною!
Верую в плен-суету.
Только поверить, не скрою,
Я не могу в слепоту…

                Вера, тебе я не верю!
                Зряча, ей-богу! Скажи,
                Кто перенёс бы потерю:
                Глаза эти в праведной лжи?!
                Думаю, нет здесь отрады,
                Думаю, двинусь я в путь –
                Станет мне вера наградой
                В то, что мой путь не свернуть!
                Верую, счастье так близко,
                Горе уж невмоготу.
                Верить в сомненьях – не низко,
                Не признаю слепоту.

Вера, кто дал тебе веру,
Кто все сомненья убил,
Кто обратился в Химеру,
Не погрузясь в мрак могил?
Верую, встречен я буду,
А потому – ухожу…
Если увижу я чудо,
Чем я его докажу?
Верить, не видя, - вот Вера!
А бытия красоту,
Правды моей наготу
Выпила Вера-Химера.
Нет, не приму слепоту!

                (10 сентября 2003).