Убийство в телецентре

ЕВГЕНИЙ САРТИНОВ.
УГРО. ПРОСТЫЕ ПАРНИ.
Книга 7.
УБИЙСТВО В ТЕЛЕЦЕНТРЕ
Часть первая
Командировка в прошлое

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Значит, ножевое ранение в область сердца? Вы его раньше тут видели, лейтенант?
— Так точно, товарищ генерал. Последний раз, не более... — Виктор машинально взглянул на часы, — часа назад.
— Хорошо, поступайте в распоряжение Костикова, я уверен, вы там будете полезны. А с вашим начальством мы договоримся.
«Да, отдохнул, называется, — удрученно подумал Виктор и еще раз, уже издалека, взглянул на лежащее между какими-то громоздкими ящиками тело убитого. — Суббота пошла псу под хвост. А все эти Ленкины идеи».
Да, на это чертово телешоу Виктора Зубко притащила его нынешняя пассия, Ленка Коренецкая. Собственно, сама эта телеигра Виктору нравилась, но при мысли, что в долгожданный выходной день придется с утра тащиться на другой конец Москвы, на душе становилось совсем кисло. Тем более он не обрадовался, когда, поднявшись по звонку будильника, обнаружил за окном обложной осенний ливень.
«К чертям собачьим!» — воскликнул, было, он и примерился, чтобы нырнуть обратно в постель, но тут заверещал его мобильник.
«Ленка», — сразу понял Виктор. У него мелькнула слабая надежда, что сейчас та даст отбой всей этой дурацкой затее. Но он, видать, еще плохо знал характер бывшей спортсменки! После десяти минут плотных переговоров Зубко со вздохом начал одеваться. Мать уже возилась на кухне и, судя по запаху, жарила любимые Виктором котлеты по-киевски.
— Ты все-таки попрешься на эту игру в такую погоду? — крикнула она, не оборачиваясь, на звук шаркающих шлепанцев сына.
— Да, — коротко ответил Виктор, следуя прямым курсом в ванную.
Валентина Дмитриевна только хмыкнула, а резюме выдала, дождавшись появления сына на кухне.
— Эта гимнасточка, скажу я тебе, сын мой, крепкий хомут для тебя приготовила, — сказала она, с умилением наблюдая, как сын расправляется с котлетами. По ее мнению, никого на свете не было красивее его сына. И это, в общем-то, не было родительской близорукостью. Виктор Зубко и впрямь был парнем видным: выразительные темные глаза, черные волнистые волосы, зачесанные назад, высокий широкий лоб, правильные черты мужественного лица. В свои двадцать четыре года Виктор выглядел немного старше своего возраста. При этом высокий, широкоплечий, Виктор словно копировал своего отца. Подполковник милиции Николай Зубко геройски погиб в 1996 году в Чечне. Это трагическое событие словно подстегнуло Виктора и сразу сделало его взрослым. В том году он еще учился в школе и больше думал о карьере моряка, чем милиционера. И вот теперь, семь лет спустя, он  лейтенант милиции, работник уголовного розыска. От былых романтических мечтаний не осталось и следа.
— Ладно тебе, мам! — отмахнулся он. — На мою шею хомут подобрать трудно. Да и рано мне еще.
— Дай-то бог... — вздохнула Валентина Дмитриевна. Сейчас, в преддверии старости, она, как никогда, прежде, боялась потерять сына, отдав его в чужие женские руки.
...С Ленкой он встретился там, где и договаривались, возле станции метро «Ботанический сад». Бывшую гимнастку он увидел сразу. Девушек с такой классной фигурой мужской глаз мгновенно выделяет из толпы. Ее безукоризненные пропорции подчеркивали короткая светло-коричневая кожаная курточка в сочетании с джинсами в обтяжку и осенними сапожками на высоких каблучках. Елена отдала двенадцать лет любимому виду спорта, но карьеру ее прервала серьезная травма — перелом руки как раз в том возрасте, когда девушка готовилась выйти на международную, спортивную орбиту. В такой период каждый пропущенный месяц тренировок отбрасывал спортсменку далеко назад, а Елене пришлось пропустить целый год. Снова вернувшись в команду, она почувствовала, что девчонки ушли далеко вперед, а быть на вторых ролях она не привыкла. Сейчас Елена пробовала себя на актерском поприще, в модельном бизнесе и уже снялась в рекламном ролике.
Высокая, с распущенными по плечам русыми волосами, она держала в руке, чуть отстранив ее от тела, мокрый полосатый зонтик и безучастно смотрела куда-то вдаль. На прикосновение руки Виктора она обернулась чересчур резко. Ее большие глаза полоснули Виктора по лицу синими искрами. Похоже, Елена была чем-то расстроена.
— Ну, привет! А я решила, что ты уже не придешь.
Она все-таки чмокнула Виктора в щеку.
— Что ты так плохо обо мне думаешь? — рассмеялся тот, в свою очередь, целуя девушку.
— Да они уже собрались, — Ленка кивнула на кучку людей, толпящихся около самого выхода. — Еще пять минут — и уехали бы. А нам удобней в такой дождь добраться с ними на одном автобусе. Людка по блату посадит нас.
— Это кто, игроки, что ли? — спросил Виктор, глядя на толпу из человек тридцати. Люди были обоего пола и самого разного возраста. — А что их так много-то? Играют ведь всего десять человек.
— Половина — болельщики, еще и родню с собой притащили, вот и набралось. Да, Людка, вон та, в центре, моя подружка. Ну, я тебе рассказывала про нее, моя одноклассница. Она сейчас учится на журфаке, а на телевидении подрабатывает.
Людка оказалась худенькой глазастой девушкой, довольно симпатичной, хотя рядом с Еленой она явно проигрывала во внешности. Зубко и Елена подошли поближе. Как раз в этот момент Люда назвала очередную фамилию. Именно тогда Виктор и увидел этого человека.
— Борейко!
— Ну? Туточки я, — задорно отозвался краснолицый, среднего роста крепыш лет пятидесяти, с седыми волосами, стрижеными ежиком. Отличительной особенностью краснолицего была большая, черная родинка на левой щеке в форме вытянутого овала. По влажно блестящим глазам мужика Виктор догадался, что тот под хмельком.
— Леонид Михайлович? — спросила Люда. Лица ее Зубко в этот момент не видел, но по голосу понял, что девушка также засомневалась в дееспособности игрока.
— Именно он, собственной персоной! — театрально поклонившись, засмеялся краснолицый, и Виктор понял, что заряженность на хохмачество — постоянное состояние этого человека. Бывают такие люди, что слова не скажут без того, чтобы не сострить. Но и без алкоголя явно не обошлось.
— А кто ваш болельщик? — спросила Люда.
— Он должен быть уже у вас в студии, он местный, — пояснил краснолицый.
— Москвич?
— Да.
Похоже, Борейко был последним в списке игроков, и Люда, спрятав листок в папку, с облегчением скомандовала:
— Ну, слава богу, все в сборе. Пойдемте в автобус.
Тут ее тронул за плечо интеллигентного вида пожилой мужчина с козлиной бородкой.
— Простите, а нам, запасным игрокам, что делать? Можно разбегаться по домам?
— Нет, пожалуйста, поедемте с нами, — попросила Люда. — Мало ли что может случиться в последний момент. Пошли!
Двадцать метров до автобуса не доставили никому большой радости. Дождь словно совсем озверел и хлестал с интенсивностью тропического ливня, да еще ветер при этом пробирал насквозь осенней стылостью. В старом «Икарусе» Ленка села рядом с подружкой на переднее сиденье, и по любопытному взгляду будущей журналистки, мельком брошенному в его сторону, Зубко понял, что попал на собственные смотрины.
Краснолицый уселся в кресло в соседнем с Виктором ряду, и, пока ехали к студии, все время как-то нервно ерзал на месте. Впрочем, от наблюдения за его манерами Виктора отвлекли разговоры других пассажиров.
— Ой, я уже на всех передачах побывала, — щебетала соседка спереди в лохматом светлом парике своей подружке. — Звонила тут Нагиеву в «Окна», рассказала свою историю, но там сказали, что это неинтересно. Хочу теперь предложить ее Малахову в «Стирку». А может, Комиссаров возьмет, в «Мою семью»...
«Бывают же такие пустышки», — удивился Виктор, и тут его внимание привлек разговор двух женщин, сидевших сзади. Обоим на вид, было, лет по сорок пять, и что-то неуловимо общее было у них как в одежде, так и в прическах и даже в манере говорить.
— Я звонила ровно тридцать четыре раза, даже бумажку рядом с телефоном повесила, и каждый звонок галочкой отмечала, — говорила одна.
— А я не считала, но звонила ровно полгода каждый день по два раза. Представляете, каждый звонок обходился мне в пятьдесят рублей!
Тут неожиданно напомнил о себе краснолицый. Оказывается, он тоже прислушивался к разговорам соседок. Захохотав, он развернулся к ним и заявил:
— А я позвонил всего один раз, по пьянке, в виде прикола, и сразу же попал на игру. Девятого мая звонили с зятем, на спор. А в августе уже нам позвонили, допросили, как в ментовке, и сказали, чтобы я ждал вызова на конец сентября. Вот как надо звонить! — С довольным видом Борейко развернулся к Виктору и, подмигнув, заметил:
— Щас бы по пивку! А то трубы горят. Четверо суток в поезде квасили.
Он чем-то раздражал Зубко, и тот с хмурым видом отвернулся к окну, ничего не ответив. Мимо, по встречной, вальяжно прокатил белый лимузин.
«Ведущего, поди, привезли», — мелькнуло в голове Виктора, и, словно подтверждая его слова, подала голос Люда:
— Подъезжаем!
Зубко ожидал, что увидит впереди знакомый приземистый силуэт останкинского телецентра, но вместо этого «Икарус» с ревом ворвался в обширный двор, главным украшением которого был большой квадратный ангар из рифленого железа. Рядом с ним стояли два белых телевизионных автобуса. На крыше одного из них пристроилась большая спутниковая тарелка.
Выпорхнувшая из «Икаруса» первой, Людмила бегом побежала к ближайшей стеклянной двери. Все остальные потянулись за ней. Раскрывать зонт ради этих десяти метров было лень, но и оставаться под проливным дождем — жутко неуютно. В итоге большинство зонты так и не раскрыли.
Первое, что бросилось в глаза Виктора внутри помещения, — огромный зал, загроможденный какими-то кубами и деталями непонятных конструкций. Все это картонное, деревянное, жестяное, пестрое и раскрашенное громоздилось метра на три в высоту. Впрочем, присутствовал в этом здании и второй этаж, но несколько урезанный в размере, куда надо было подниматься по крутой железной лестнице.
— Так, все зрители и болельщики остаются здесь, гардероб для вас в конце коридора, а игроки поднимаются наверх! — скомандовала Людмила.
Металлическая лестница задрожала под ногами игроков. Борейко, перед тем как ступить на нее, вдруг оглянулся и зачем-то подмигнул Виктору. Очевидно, Зубко чем-то понравился краснолицему, хотя Виктор испытывал к этому пышущему нахальным идиотизмом здоровяку противоположное чувство.
— Давно твоя Люда здесь работает? — спросил Виктор у Лены, когда они расстались в гардеробе с верхней одеждой.
— Подрабатывает, — поправила та своего спутника. — Второй цикл.
— Это как? — не понял он.
— Ну, цикл, это когда они несколько месяцев снимают передачи по четыре игры в день, затем несколько месяцев отдыха, и снова съемки.
— Вот оно как! — удивился Виктор. — А я думал, что они это делают раз в неделю, как и показывают.
Елена довольно засмеялась:
— Наивный! Вообще-то нам очень повезло. Сегодня — первая запись передачи нового цикла, там переделали декорации, будет куча накладок. Людка говорит — это всегда очень забавно...
Постепенно начал подтягиваться промокший и потрепанный народ — зрители будущей передачи. В основном это была молодежь, но попадались люди и под пятьдесят, и старше.
— Слушай, а эти чудаки как сюда попадают? Их тоже на автобусах привозят? — спросил Виктор, кивая на все прибывающую публику.
— Нет, ты что. Просто распространяют пригласительные на съемку по разным учреждениям.
— И их берут? — удивился Виктор.
— Не то слово! С руками отрывают!
Тем временем игроков увели в студию репетировать, а болельщикам разрешили подняться на второй этаж, в буфет. Чашка горячего кофе капуччино была очень кстати как для Елены, так и для Виктора. Минут через двадцать на этаж поднялись и игроки, тоже решившие посетить буфет. За соседний столик пристроился с бутылкой долгожданного пива краснолицый Борейко. Сделав первый затяжной глоток, он смачно крякнул и снова подмигнул Виктору.
— Хорошо! — сказал он. — Три стадии счастья: пивцо, сальцо, бабцо!
При этом он скользнул по фигуре Елены таким липким взглядом, что у Виктора зачесались кулаки — так ему захотелось врезать по морде этому самодовольному кретину. Но в это время к ним подошла Людмила, подружки защебетали о каких-то своих делах, а Зубко пошел искать туалет.
Это оказалось довольно проблематично. Сначала он сунулся в один конец ангара, но это оказалась сама студия, полыхнувшая, из полумрака огромного зала, чем-то синим и розовым. Виктора оттуда не очень грубо, но настойчиво попросили удалиться. Туалет он все же нашел, под самой лестницей. Здесь он снова нос к носу столкнулся с краснолицым игроком, но демонстративно отвернул голову в сторону. Когда Виктор снова поднялся наверх, к подружкам, и игроков, и зрителей начали зазывать в студию.
Студией оказался довольно внушительных размеров зал, в середине которого роскошным тюльпаном располагались декорации. Розовое и синее, преобладавшее в оформлении студии, просто резало глаза своими резкими, кричащими тонами. Для того чтобы подобраться ко всему этому великолепию, публике пришлось бочком протискиваться мимо каких-то массивных приборов, телекамер и пультов. В самом центре освещенных декораций их уже ждали две энергичные девицы, дружно загонявшие зрителей на трибуны.
— Плотней, пожалуйста, плотней! — командовала одна из них.
И Виктор с Еленой благодаря ее усилиям и естественному течению людского потока оказались во втором ряду.
Порядком рассаживания руководила Людмила:
— Дорогие зрители, прежде всего мы, попросим вас выплюнуть в этот стаканчик всю вашу жвачку. Если она вам особо дорога, то запомните ее и после съемок заберете обратно.
Под эти ее слова, встреченные дружным смехом, по рядам пустили пластиковый стаканчик.
— Благодарю вас. Теперь давайте прорепетируем с вами радость, — продолжила Люда. — Ну-ка, давайте все дружно похлопаем в ладоши. А теперь изобразим ну просто бурю восторга!..
Буря восторга получилась довольно убедительной, что аккуратно зафиксировала опустившаяся сверху камера. А распорядительница продолжала с улыбкой, словно малых детей, инструктировать публику:
— Предупреждаю, что во время игры никто не должен вставать, выходить из зала даже во время перерывов. Запись будет длиться примерно два часа.
— Ого! А покурить?! — вскрикнул над головой Виктора зритель из третьего ряда.
— Потерпите! Теперь давайте снимем процесс голосования. Возьмите в руки пульт и сделайте вид, что нажимаете на кнопки. Витя, снимай!
Невидимый ему тезка Зубко снова аккуратно опустил кран и провел камеру ровненько вдоль обеих трибун. После того как кран застыл на исходном месте, по залу прошелестела фамилия ведущего. Виктор оглянулся, но увидел только мелькнувшую где-то за кулисами белую тень. Впрочем, минуты через три Дмитрий Палкин появился из-за кулис в том самом месте, где его и привыкли все видеть.
На взгляд Зубко, в жизни этот вертлявый телевизионный красавец был до неприличия мал ростом и щупл в плечах. Костюм телезвезды показался Виктору слишком простоватым и даже мешковатым, о чем он тут шепотом же сообщил Елене:
— Костюмчик у него какой-то фиговый — мятый весь.
— Что ты понимаешь — это же чистый хлопок! — так же шепотом ответила Лена.
 Тем временам телеведущий переждал аплодисменты, затем опустил глаза, на наклеенную на зеленый бархат дорожки полоску прозрачного скотча.
— Так я что, стою здесь? — спросил он.
Очевидно, ему ответили, потому что он схватился за левое ухо и, сморщившись, потребовал:
— Убавьте мне ухо.
Затем Дима пожаловался не то зрителям, не то своим телеколлегам:
— У меня опять насморк. Как мне работать, так сразу насморк пробивает. Прямо аллергия какая-то. На что только, непонятно.
— На работу, наверно! — крикнул кто-то из зала.
Дима охотно засмеялся:
— Наверное. Да убавьте мне
ухо, что там такое?!
— Дайте ему ножницы! — посоветовал все тот же шутник.
— Да, верно, дайте мне ножницы, я отрежу себе ухо, — охотно подхватил шутку ведущий.
В этот момент студию прорезал женский, довольно визгливый и жесткий в своих интонациях голос режиссера, то есть режиссерши:
— Стоп! Люда, где твой десятый игрок?! Почему его нет на месте?
Виктор перевел взгляд вниз и влево и убедился, что, действительно, одно игровое место пустует. Зубко осмотрел всех игроков и понял, что отсутствует его краснолицый «дружок» Борейко. Явно побледневшая Люда метнулась к выходу. Тем временем Дима продолжал смешить публику:
— Лен, Лена, дай какую-нибудь салфетку.
Получив из рук гримерши бумажную салфетку и промокнув ею нос, он кинул ее в сторону телесуфлера, но не докинул, а попал в голову какой-то девицы, с визгом вскочившей со своего места. Хилый метатель вскинул наигранно-виноватые глаза, дескать: а я думал вам понравиться», и пробормотал какое-то невнятное извинение.
— Давайте пока пройдемся по списку, кто за кем у нас будет сниматься, — велела невидимый режиссер.
— Хорошо, — согласился Дима и старательно перечитал весь длинный список, выведенный на громадный монитор, расположенный прямо перед ведущим. Из него Виктор узнал, что пропавший без вести Борейко приехал аж из Ангарска. Между тем сам ангарский гость так и не появлялся.
«Понос его прохватил, что ли? — с непонятной для самого себя досадой подумал Зубко. — Четверо суток водку пьянствовал, теперь после пива прорвало».
Пауза затягивалась. Уже начал нервничать и ведущий.
— Ну, что там? Мы сегодня начнем или нет? — спросил он.
Ответ на его слова был неожиданным.
«Запасного игрока просим срочно пройти в гримерную», — прогремел уже не строгий, а скорее встревоженный голос режиссера.
На противоположной трибуне произошло какое-то шевеление, и Виктор увидел того самого интеллигентного вида мужичка с козлиной бородкой, пробирающегося к выходу.
«Виктор Зубко, вас также просят подойти к выходу из студии», — неожиданно прозвучало из динамиков.
Они с Ленкой удивленно переглянулись.
— Что-то случилось, — пробормотал Виктор и поднялся с места. Лена тоже сделала попытку подняться, но Зубко остановил ее: — Останься пока здесь. Вряд ли там что-то приятное.
«Поди, нажрался да буянить начал, придурок краснорожий!» — с раздражением подумал он, пробираясь между людей, кабелей и камер.
— Зрители во втором ряду, сдвиньтесь, заполните прогал, — услышал он голос режиссера за спиной. — Плотнее, плотнее!
В тамбуре между двумя залами его ждали трое: неестественно бледная Люда, хрупкая, некрасивая, но жутко стильная женщина лет тридцати пяти с короткой стрижкой и худощавый седой мужчина в пятнистом камуфляже с надписью «охрана» на груди.
— Вы — Зубко? — начальственным тоном спросила женщина у Виктора.
— Да, именно так.
— Нам сказали, что вы работаете в уголовном розыске?
— И это верно, а в чем дело?
— Я — исполнительный продюсер проекта Лара Климова, — представилась та. — У нас тут ЧП. Пройдемте, я покажу.
Они вышли в длинный неуютный коридор, прошли к дальнему концу зала, и около самого гардероба Лара показала рукой на узкую щель среди нагромождения реквизита:
— Вот, посмотрите.
Для худощавого Виктора не составило труда протиснуться в эту щель. Дальше там получалось что-то вроде небольшого закутка, два на два метра. Он удивился: как туда смог протиснуться далеко не щуплый Борейко. Тот сидел на полу, привалившись спиной к ящикам и склонившись туловищем влево. Ручку ножа, торчавшую из груди, несостоявшегося игрока Виктор разглядел не сразу...

ГЛАВА ВТОРАЯ

Уже через полчаса в узком коридоре рядом с декорациями толпилась масса народу в погонах и без. Командовал всей этой организованной суматохой внушительного вида генерал-майор с Петровки, фамилию которого Виктор не запомнил, потому что тот, по начальственному обыкновению, не представился, а то, что шепнул ему на ухо командир милицейского наряда, приехавший на вызов первым, Зубко толком не расслышал. С трудом, выбравшись из узкого лабиринта декораций, генерал снова обратился к Зубко:
— Значит, после того, как был обнаружен труп, вы велели перекрыть выходы из здания?
— Так точно, — подтвердил Виктор. — Кроме того, я велел начальнику охраны просмотреть записи камер наружного наблюдения.
— И что? — заинтересовался генерал.
— За последние минут сорок перед убийством никто из здания не выходил. Только входили.
— Выходит, что убийца еще здесь? — логично предположил генерал.
— Скорее всего, так, — согласился Виктор.
— Если он не господь бог и не старик Хоттабыч, — вмешался в их разговор коренастый, лысоватый человек в массивных очках с затемненными стеклами. Это был прокурор района.
— Да, или просто не Хаттаб, — пошутил генерал. — Тот и не из таких передряг выскальзывает.
— Ну, надеюсь, здесь мы с ним не встретимся, — хмуро кивнул прокурор и обратился к Виктору: — Насколько я понял, вы из всех присутствующих наиболее близко знали этого человека?
Зубко пожал плечами:
— Пришлось поневоле. Он сегодня мне попадался буквально на каждом шагу.
— А здесь, рядом с этим местом, вы его ни с кем не видели? — настаивал прокурор.
— Нет. Вообще я его ни с кем не видел. Он как-то был все время один. Впрочем, это и понятно. Человек ведь только что приехал в столицу...
— Откуда вы знаете, что он только приехал? — вмешался в разговор, незаметно подошедший к ним человек среднего роста с зачесанными назад волосами.
— А, вот и Александр Иванович! — обрадовался генерал. — Познакомьтесь — это начальник опергруппы майор Костиков. А это наш молодой коллега из Краснопресненского района, Виктор Зубко. Получилось так, что он у нас проходит основным свидетелем, ну и, естественно, теперь он прикомандировывается к вам. С вашим начальством, — он повернулся своим монументальным торсом к Зубко, — я договорюсь.
— Это хорошо, — немного оттаял голосом майор Костиков. — Так откуда вы все же взяли, что он только приехал?
— Сам Борейко сказал, еще в автобусе, — пояснил Зубко. — Дескать, четверо суток квасил в поезде, трубы горят.
— Но он мог приехать, допустим, вчера и продолжить банкет уже в Москве, у родных или знакомых? — снова возразил майор.
— Вряд ли. Уже очень у него вид был помятый, но возбужденный...
— Что еще можете о нем сказать? Личные впечатления? — настаивал Костиков.
Виктор задумался.
— Такой типичный мужик, скорее всего, мастер где-нибудь на заводе или стройке. Любитель выпить, особенно на природе. Лицо у него такое характерное, красного цвета — либо рыбак, либо охотник. А может, и то и другое...
В это время к ним подошла Лара Климова, продюсер проекта, и подала Виктору несколько фотографий:
— Вот, как вы просили. Отпечатали с записи через цветной принтер.
На фотографиях Борейко был как живой, с этим вечным хмельком в глазах.
— Позвольте, вы что, успели его снять? — удивился генерал.
— Да, на репетиции. Заодно пробовали камеры, получилось удачно, — пояснила Лара. — Кстати, у единственного Борейко не было болельщика. Он сказал Миле, что болельщик якобы должен был ждать его здесь, в студии.
— Да, — подтвердил Виктор, — именно так все и было.
— Интересно! — в один голос воскликнули прокурор и генерал. Костиков промолчал, но через пару секунд именно он сделал общий вывод:
— Похоже, этот самый болельщик его и замочил.
— Да, весьма логично. Осталось только его найти... — воодушевился генерал.
Дальнейший ход его рассуждений прервала Лара Климова:
— Есть одна проблема. Сейчас на вторую запись подъедет новая группа игроков, да и зрители подходят. Их пока держат в дежурном автобусе, но скоро людей будет слишком много. Надо что-то делать. Мы не можем остановить запись.
— Пусть подождут еще с полчасика, а потом мы начнем выпускать народ. Нам главное, чтобы опросить и записать всех, кто пришел в первую смену. Сколько у вас еще это все будет длиться?
Климова глянула на часы и ответила с некоторой долей неуверенности в голосе:
— Полчаса, не больше. Мы и так сильно задержались с записью. Первая передача — масса накладок. Еще этот дождь — аппаратура постоянно дает сбои.
— Ладно, — решил генерал, — сделаем так. Костиков, сколько у тебя людей?
— Вместе со мной четверо.
— С лейтенантом будет пятеро. — Генерал кивнул на Виктора. — Поставьте их на выходы с трибун и перепишите всех. Раздайте фотографии убитого, может, кто что вспомнит, этих попросите остаться. Подозрительных так же в сторону.
— Хорошо, — согласился Костиков.
— Насчет записи... — начал Зубко, но генерал перехватил его идею на лету.
— Нам будут нужны все записи, — развернулся он к Ларе, — начиная с репетиции, и все, что вы сняли сейчас. Особенно зрительный зал.
— Ну, хорошо, мы сделаем копию, только это будет примерно через час.
К ним подошел Костиков:
— Собака след не взяла.
— Почему? — снова в один голос удивились генерал и прокурор.
Тот пожал плечами:
— Может, слишком много народу здесь топталось, может, собака такая.
Все невольно посмотрели в сторону матерой овчарки, сидевшей около стены метрах в десяти от них. Судя по недовольному лицу кинолога, тот тоже что-то выговаривал своему лохматому «напарнику».
— Жалко, я надеялся, что она поможет нам, — огорчился генерал. — На всякий случай поставьте собаку на выходе. Вдруг она все-таки что-то унюхает.
К ним подошел криминалист, в одном пакетике он держал нож, в другом документы убитого.
— Ну-ка, ну-ка! — Генерал оживился. — А перо-то у нас хорошее — не самопал какой-нибудь! Настоящая воровская финка — старая добрая зэковская работа.
Да, нож был действительно уникальный. Полированное до зеркального блеска лезвие к острию чуть-чуть изгибалось вверх, а ручка была сделана из наборного цветного плексигласа.
— Да, это точно зэковский подарок. Явно на зоне сработано, — согласился Костиков.
— А что у нас с документами? — протянул руку прокурор. Быстро пролистав все, что осталось от Борейко, он обернулся к Зубко: — А вы были правы, лейтенант. Судя по этому билету, он действительно приехал сегодня утром, буквально за два часа до игры.
К ним подбежала встревоженная Люда:
— Все, игра кончилась. Сейчас Дима объявит новых игроков, и все зрители ринутся на выход.
— Не ринутся! — хмыкнул генерал и направился в соседний зал.
Навстречу им метнулась Лара Климова:
— Ради бога, сделайте это как-нибудь побыстрей! У Димы Палкина кроме записи сегодня еще концерт в семь. У нас все рассчитано по минутам.
— Не ручаюсь, но сделаю все, что можно, — качнул головой генерал. Около пульта управления он остановился и начальственным тоном обратился к режиссеру: — Дайте мне микрофон. Когда все кончится, подключите его.
Микрофон ему дали, и, как только смолкла музыка заставки, генерал вышел вперед и внушительным командным голосом обратился к уже поднявшейся в едином порыве публике:
— Внимание! Прошу всем оставаться на своих местах! В помещении студии произошло тяжкое преступление, убийство. Мы вынуждены немного задержать вас, чтобы опросить и записать ваши координаты.
— Что, и меня тоже? — со своей знаменитой обаятельной улыбкой спросил телеведущий.
— Вас в первую очередь, — отозвался генерал, явно не лишенный чувства юмора.
— Ну, спасибо! — под общий гул зала ответил Дима, разводя руками. — В убийстве меня еще никто не подозревал.
— Лиха беда начало, — ответил в микрофон генерал, что вызвало взрыв хохота, явно не вязавшийся с трагическим событием, только что произошедшим в этих стенах.
— Но у меня есть алиби, вон сколько свидетелей! — Дима повел рукой по залу.
— Ну, это еще надо проверить, свидетели они или соучастники.
То ли эта шуточная перебранка, то ли вообще прошедшее зрелище так развеселило и расслабило зрителей, или появление в студии ментов они приняли за продолжение шоу, но проблем у оперативников с ними почти не было.
Ведущего действительно допросили и отпустили первым. Всего на опросе работали пять человек, и один из них был Зубко. Ему досталась как раз та трибуна, где прежде сидел он. В основном зрители представляли из себя молодежь тинейджерского возраста, да еще и в подавляющем преимуществе женского пола. К вопросам Виктора все они относились крайне легкомысленно, документы, имевшиеся у них, в лучшем случае были студенческими билетами. При этом практически каждая вторая девчонка строила глазки красивому милиционеру.
— Как вас зовут?
— Меня Оля, а вас как?
— Фамилия? — Виктор пытался хмуриться, но это получалось плохо — настолько лукавой была симпатичная мордашка у этой конопатой зеленоглазой девчонки.
— Зимина. А ваша? — настаивала Зимина.
— Моя — Зубко. Вы видели этого человека?
Рыжая с любопытством уставилась на фото Борейко:
— Это тот, которого убили?
— Да.
— Нет, не заметила. Мы с Танькой чуть не опоздали — так спешили, что не обращали ни на кого внимание.
— Если вы так опаздывали, то должны были находиться около места преступления, оно рядом с гардеробом.
У девчонки еще больше расширились и без того круглые глаза.
— Да что вы говорите! Как жаль, что я этого не знала. Это ж надо, оказаться на шоу и пропустить самое интересное.
— Ну, пожалуйста, припомните, — настаивал Виктор, — может, слышали какую-то странную возню, стоны, крик?
Девица отрицательно покрутила головой, при этом забавно оттопырив губки:
— Нет. Как жаль, что я не обратила на это внимание. А то мы бы с вами познакомились более близко, ведь, правда?
— Может быть, — с трудом подавив улыбку, согласился Зубко. — Ну, хорошо, назовите ваш адрес и можете идти.
Рыжая продиктовала не только адрес, но и телефон, а затем воркующим голосом добавила:
— Я с нетерпением буду ждать вашего звонка.
Это было бы забавно, если бы за ней не стояла Ленка. Проводив прищуренным взглядом свою предшественницу, Елена обернулась к Виктору.
— Ну и как, ты ей позвонишь? — спросила она с ядовитой усмешкой.
— С чего ты взяла?
— Ну, как же, ты с ней так любезничал! Меня ты тоже будешь допрашивать?
— Ну, если ты ничего подозрительного не видела, то можешь быть свободной. Уж твои координаты я знаю.
— Тебя ждать? — вскинув на плечо свою сумочку, спросила она напоследок.
Виктор виновато развел руками:
— Вряд ли. У нас так быстро ничего не делается. Ты уж прости меня...
В это время рядом с ними возник конфликт. Широкоплечий лохматый парень с шальными глазами начал прорываться к выходу без очереди.
— Нет, куда ты лезешь?!- осадила его пожилая женщина с довольно воинственными манерами профессионального борца за справедливость.
— Пропустите, Христом богом прошу! — взмолился парень. — Я же подохну без курева! Три часа не курил!
Виктор тут же вспомнил этот голос. Именно он перед началом записи ужасался, что не сможет курить целых два часа.
— Ну и что? Я, может быть, четыре часа в туалете не была, но я же терплю! — невозмутимо заявила женщина.
Они препирались минут пять, затем с этим же парнем снова возникли сложности. У него не оказалось никаких документов, к тому же он начал путаться в своих адресах.
— Да переехал я недавно! — оправдывался он. — Из Свиблово в Медведково, толком еще адрес не запомнил!
Виктор, переписывая адреса зрителей, машинально отметил татуировки на пальцах парня, его несколько блатную манеру разговора и странную нервозность.
«Неужели он»? — мелькнуло у него в голове.
— Да боже ж мой, ведите куда хотите, только дайте покурить! — наконец взорвался лохматый, и его действительно увели.
Глядя ему вслед, Зубко несколько отвлекся.
— Шалопутный, — произнес над ухом скрипучий мужской голос.
Повернув голову, Виктор увидел перед собой сухонького благообразного старичка тростью в левой руке. Глаза старичка искрились юмором и благодушием, а в правой руке он держал уже раскрытый паспорт. На лацкане простого, но явно нового пиджака висела какая-то круглая медалька.
— Пименов, Аркадий Зиновьевич, — представился он. — Бывший геолог, кандидат наук.
— Очень приятно, — машинально ответил Виктор. — Скажите, вы видели этого человека до игры?
Взглянув на фотографию убитого, старичок отрицательно покачал головой.
— Нет, не видел. Но, кстати, вот по поводу этого буяна. — Пименов кивнул в сторону выхода. — Он сидел рядом, и я процентов на девяносто уверен, что он подошел на трибуну последним.
— А как он себя при этом вел?
— Не очень спокойно. Ерзал,
нервничал. Признаться честно, это было не очень приятное соседство. К тому же одеколон у него такой... — Геолог поморщился. — Советский. Хуже его только «Шипр».
Зубко отметил, что от самого старичка пахло чем-то довольно резким, но вместе с тем очень изысканным:

«А у тебя самого-то одеколончик очень дорогой. Да, непростой старикашка».
— Вы так хорошо разбираетесь в мужской парфюмерии? — не удержался от вопроса Виктор, записывая адрес геолога.
— Это мое пристрастие, если хотите — хобби, молодой человек! У меня персональная пенсия, как у лауреата Государственной премии. Так что я могу себе позволить покупать дорогую туалетную воду.
— Хорошо, — кивнул Зубко. — Вы очень здорово запоминаете детали. Если нужно будет, вы поможете следствию?
— Я на пенсии. Большую часть времени провожу дома. Так что обращайтесь в любое время.
Старый геолог был последним, и они вместе прошли в тамбур, где с угрюмым лицом стоял кинолог со своей овчаркой. Когда они проходили мимо собаки, та, было, потянулась к старику, но потом отчаянно чихнула и утратила к нему всякий интерес.
— Не любит псина импортный запах! — засмеялся Пименов.
Он направился к гардеробу, а Зубко подошел ко все тем же действующим лицам: генералу, прокурору и Костикову. К ним теперь присоединился молодой человек в дорогом костюме и золотых стильных очках, насколько понял Виктор — генеральный продюсер телестудии.
— Наверняка это происки наших конкурентов. Они все время стремятся вставить нам палки в колеса. Представляете, что будет завтра в газетах?! «Убийство на съемках популярной программы!» — возмущался продюсер.
Прокурор засмеялся.
— Ничего страшного. Я думаю, это только поднимет ваш рейтинг. Особенно если напишут, что убийца сидел среди зрителей. Эту передачу будут смотреть все.
Тут генерал заметил Зубко:
— А, лейтенант! Я уже позвонил Суворину, обо всем договорился. Так что теперь вы прикомандированы к нашей опергруппе и поступаете в распоряжение майора Костикова.
«Ну все, суббота скончалась, не приходя в сознание», — констатировал Виктор, но при этом почему-то не испытал чувства досады. Ему уже было интересно, чем вся эта история закончится.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В новый коллектив Зубко влился, как ручей в половодье. Контингент оперативников МУРа на поверку мало, чем отличался от его собственного. В большинстве своем это были его ровесники, только недавно получившие погоны, да несколько старожилов, фанатов своего дела. Через три дня вся следственная группа собралась в кабинете начальника отдела подводить итоги, к сожалению неутешительные. Увы, к этому времени они ни на шаг не приблизились к разгадке преступления. Тот лохматый парень, Сергей Борзов, и в самом деле не врал. Он действительно за три дня до этого переехал на новую квартиру, адреса ее толком еще не запомнил, а всю свою нервозность сводил на дикое желание курить. Против него не было ничего. Парень всю жизнь прожил в Москве, работал на шинном заводе, к Ангарску близко не приближался, даже сидел в Подмосковье. А отсидел он полтора года за пьяную драку. Ну и все. Спустя двое суток по истечении предусмотренного УПК срока предварительного задержания Борзова пришлось отпустить.
Самое главное, что приводило в отчаяние и убивало всех присутствующих сейчас в кабинете, — никто не мог понять мотивов преступления.
— Маньяк? — высказал вслух главную мысль Костиков. — Ему все равно кого было убивать, главное — засветиться. Если так, то на месте этого ангарского мужика мог оказаться любой из зрителей.
— А что у нас на этого Борейко? Поподробней можно? — зычным голосом поинтересовался генерал.
Фамилия его была Шумский, и она очень подходила к его громогласной речи. Костиков открыл папку, хотя все, что в ней лежало, он уже мог процитировать наизусть — настолько уже выучил каждую бумажку.
— Вот что мы на него имеем. Борейко Леонид Михайлович. Пятьдесят шестого года рождения, место рождения — город Кривов, это на Средней Волге. В Ангарске живет с тысяча девятьсот семьдесят пятого, работал мастером на стройке... Зубко, кстати, угадал...
Генерал при этих словах Костикова благосклонно глянул в сторону лейтенанта. Он вообще благоволил к этому парню, особенно когда узнал про героическую гибель его отца. В то время Шумский сам был в Чечне, совсем рядом, в Бамуте, и, естественно, слышал про подвиг полковника Зубко.
А Костиков тем временем продолжал:
— В последнее время поднялся до прораба. Двое детей, дочь уже замужем, ждет ребенка, свой дом, в Москве родственников или знакомых не имеет. За все время с семьдесят пятого года приезжал в столицу два раза. Один раз с женой и один раз проездом из санатория, это еще до перестройки. Основные увлечения — рыбалка и охота. Один раз, в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, привлекался к судебной ответственности за браконьерство. Отделался штрафом. Так что внешне никаких мотивов для его убийства не просматривается.
— А почему он приехал один? Кто все же должен был быть его болельщиком? — настаивал Шумский. — Это же все должно как-то заранее обговариваться?
Костиков развел руками:
— Кто-то из столичных жителей. Жена сказала, что они поругались из-за этой поездки. Она не хотела его пускать одного, там большое хозяйство — куры, свиньи. Кто должен был быть его болельщиком в Москве, она не знала. Говорит, что два дня до отъезда с ним демонстративно не разговаривала.
— Он кому-нибудь звонил в столицу?
— Нет, мы проверили все звонки из его дома — ничего похожего. Телеграмм не отправлял, про письма мы ничего не знаем.
— Странно все это, — подвел итог Шумский. — Должен же он был как-то связаться с этим своим болельщиком. Судя по всему, тот его ждал.
— Да, это точно... — вздохнул прокурор. — Человек только приехал в Москву, не успел даже толком здесь осмотреться, не только что наследить. И тут же получает удар ножом в сердце.
— Ну, так что, все-таки маньяк? — теперь уже настаивал генерал.
— Если маньяк, то с большими запросами, — подвел итог прокурор, — что-то вроде вашингтонского стрелка, того негра-снайпера с приемным сыном. Плюс хорошая организация преступления. Никто ничего не видел, не слышал, отпечатков на рукоятке ножа не обнаружено. Либо он их стер, либо работал в перчатках.
— Если так, то нам остается только ждать следующего трупа, — развел руками Костиков.
— Хреново. Боюсь, нас с вами вздрючат по полной форме, — прокомментировал Шумский.
«Ну, это вас вздрючат, а не нас, — ехидно подумал Виктор, — хотя, конечно, и нам малость достанется».
— Надо еще раз просмотреть все записи, — решил Шумский. — Больше обратить внимания на обслуживающий персонал. И персонально тебе, Зубко! Надо еще раз встретиться с этим стариком геологом. Может, он еще что-нибудь вспомнит.
Найти место обитания старого геолога оказалось не так-то просто. Судя по адресу, квартира Пименова располагалась в одном из переулков в районе старого Арбата.
Для того чтобы найти нужный подъезд, ему пришлось опросить многих попавшихся на пути местных, или показавшихся ему таковыми жителей, и только последний, лично проводив Виктора до арки, показал ему нужный подъезд.
«Квартира в самом центре Москвы, да еще на Арбате — солидно», — ответил Виктор, через арку входя в типичный арбатский дворик, в который выходили подъезды как минимум четырех старых, приземистых и вместе с тем удивительно уютных и обжитых домов. Дверь указанной в адресе квартиры была под стать благообразию его хозяина: по-старомодному обита кожей, с фигурной бронзовой ручкой и полированным до зеркального блеска латунным номером. Единственное, что несколько разочаровало Зубко, — не было таблички с фамилией и регалиями геолога, хотя при апломбе и самомнении Пименова он вполне мог ее повесить. На требовательный звонок лейтенанта сначала прошелестела заслонка дверного глазка, потом зазвенели дверные запоры. Зубко представлял, что хозяин встретит его непременно в атласном халате до самых пят, но тот был одет в прозаический тренировочный костюм светло-кофейного цвета. Лицо геолога было бесстрастным, хотя глаза выдавали некоторое удивление от нежданного визита работника милиции.
— Добрый день, Аркадий Зиновьевич, — вежливо поздоровался Зубко.
— Ну, если день начинается с того, что к вам представитель правоохранительных органов, то он не очень-то ласковый. Проходите.
Зубко засмеялся и шагнул вперед.
Квартира Пименова показалась ему просто бесконечной. Просторная прихожая, за ней еще одна комната, нечто вроде холла, затем гостиная, и далее еще одна комната, поменьше, дверь в которую геолог хоть и прикрыл, но лейтенант успел заметить там нечто вроде кабинета с богатой библиотекой и компьютером на столе. Все эти комнаты были расположены анфиладой, проходными, и по идее где-то за кабинетом должна была располагаться еще и спальня. Все комнаты были уставлены красивой, старой, но в хорошем состоянии мебелью, на стенах висели темные картины, фарфоровые тарелки, иконы. Рассмотреть все это толком Зубко не смог: бархатные старомодные шторы на окнах были приспущены, и в комнатах стоял устойчивый полумрак.
— Ну и что за вопросы у вас ко мне накопились, Виктор... кажется, Николаевич? — спросил хозяин дома, усаживаясь в старинное кожаное кресло и указывая незваному гостю рукой на диван.
— Да, Аркадий Зиновьевич. Никак мы с этим делом разобраться не можем. Просто тупик какой-то.
— То-то вы даже на дом ко мне пришли, постеснялись к себе в ментовку вызывать...
Слово «ментовка» как-то неприятно резануло слух Зубко. Впрочем, по мнению оперативников, «старый профессор», так Пименова за глаза прозвали на Петровке, был мужиком жестким, много повидавшем на своем веку. Еще в первую их встречу Зубко обратил внимание на бесхитростную татуировку на запястье Пименова — восходящее солнце. Тогда Аркадий Зиновьевич перехватил взгляд Виктора и спокойно ответил на незаданный лейтенантом вопрос:
— Грехи молодости, послевоенное детство. До конца школы был повязан со шпаной. Это потом меня уже геология перевоспитала, спасибо родителям.
— А они были тоже геологи? — спросил его тогда Зубко.
— Да, и не только они одни. К сожалению, я последний из нашего рода и с моим уходом все кончится.
— Жаль...
— Что поделаешь!.. — Пименов горько усмехнулся. — От судьбы не уйдешь.
Зубко вздохнул и открыл свою папку: — Давайте вернемся к нашим баранам. Вы-то сами как попали на это шоу?
— Дочь моей старой знакомой предложила пригласительный — кто-то из ее подружек решил не идти. Я согласился. Все хоть какое-то разнообразие в моей скучной пенсионной жизни. Хотелось посмотреть, знаете ли, на эту телевизионную кухню...
Почти часовой разговор не привел ни к чему. Ничего особенного и сверхподозрительного Пименов не заметил. Он и на шалопутного Борзова-то обратил внимание только потому, что тот сидел рядом с ним.
В управление Зубко вернулся к самому обеду. Первый, кого он встретил в коридоре, был Костиков. Тот с довольным лицом просто летел по коридору, и, увидев лейтенанта, крикнул ему:
— Виктор, за мной! — Ворвавшись в кабинет, он плюхнулся в свое кресло. — Что-нибудь толковое выяснил? — спросил он.
— Нет, глухо, как в танке.
Тогда Костиков протянул через стол Зубко какую-то бумагу:
— В таком случае — вот тебе работа! Ребята в Ангарске хорошо поработали, кое-что нарыли. Оказывается, за два дня до отъезда Борейко все-таки звонил в Москву. Причем сделал он это не со своего домашнего телефона, а из автомата в почтовом отделении. Но там его хорошо знали, поэтому и запомнили. Автомат, по счастью, стоял там новый, номерной. В тот день с этого автомата в Москву был только один звонок, десять минут разговора на вполне конкретный личный номер. Вот этого абонента тебе и надо определить. Давай беги!
Зубко, однако, бежать, никуда не спешил. Высоко подняв брови, он еще раз перечитал номер и, пожав плечами, хмыкнул:
— А куда бежать-то и зачем? Я этот номер и так почти наизусть знаю. Это телефон нашего заслуженного геолога, Пименова Аркадия Зиновьевича.
И Виктор засмеялся, увидев, как майор Костиков, словно какой-то первоклашка, разинул от удивления рот.

Через два часа они были в том самом арбатском дворике, где находилась квартира Пименова.
Ждали участкового и дворника, который должен был организовать понятых.
— Так, дом-то старинный, — сказал Костиков, рассматривая из-под арки окна квартиры старика. — Видать, господский дом. Они, Вить, знаешь, чем отличаются от наших хрущоб?
— Чем?
— То, что у них обязательно был предусмотрен второй выход. То, что мы сейчас видим, это черный ход. Для прислуги. Да и любовника, если что, можно незаметно выпустить. Это не то, что теперь, хоть в окно прыгай с девятого этажа. Димка, — обернулся Костиков к невысокому коренастому парню, — сходи, посмотри, есть ли тут с другой стороны второй выход?
Участковый задерживался, и вскоре вернулся запыхавшийся Димка Круглов, ровесник Виктора и самый молодой сотрудник в отделе. За глаза, да и в глаза над ним слегка посмеивались: парень он был очень старательный, но напрочь лишенный фантазии и инициативы.
— Нет там никакого второго выхода! Его под магазин оттяпали, и дверь заложили кирпичом.
— Но он все же был, да? — переспросил Костиков.
— Ну да, похоже, был раньше.
— Ну вот, а что я тебе говорил! — Майор был очень доволен тем, что оказался прав.
Тут, наконец, подошли и дворник с участковым. Они привели с собой двух понятых, пенсионеров с суровыми лицами.
— Все готово? Ну, тогда пошли, — скомандовал Костиков.
Зубко повел их в обход, так, чтобы всю эту внушительную колонну не было видно из окон квартиры Пименова. Кроме Димки и Зубко был еще один оперативник, лет тридцати, по фамилии Летунов, которого, впрочем, все почему-то звали не иначе как Федя, хотя на самом деле по паспорту он значился Геннадием.
— Первичный допрос проведем прямо здесь? — спросил на ходу начальника Виктор.
— Да надо бы, но ведь он наверняка потребует себе адвоката. И по этому чертову закону мы обязаны его ему предоставить.
У дверей квартиры геолога они остановились. Костиков обернулся назад и, приложив палец к губам, цыкнул на идущих сзади понятых и дворника. Наведя должную ситуации тишину, он кивнул Виктору:
— Давай жми, — а сам встал слева от двери и вытащил пистолет.
Этого звонка Пименов ждал много лет. Временами чувство опасности притуплялось, временами обострялось до панического страха. Но именно сегодня он ждал его, как никогда прежде, с фатальной уверенностью в неизбежности происходящего. Даже утренний визит того парня из уголовки не успокоил его, а, наоборот, утвердил в обоснованности своих страхов.
«Теперь они начнут копать дальше и уже не успокоятся, пока не разгребут все до конца. Ах, как не вовремя принес черт этого дурака Ромку в столицу... Всю мазу мне испортил!» — сокрушался он.
Звонок у Зубко получился слишком коротким и нервным. Виктор чуть подождал, потом поднял руку, чтобы снова нажать на кнопку звонка, но тут осветился зрачок дверного глазка, и Зубко изобразил на лице улыбку.
— Аркадий Зиновьевич, это снова я, — зачастил Зубко. Собственный голос показался лейтенанту удивительно фальшивым и неестественным. — Надо бы с вами еще пару вопросиков обсудить.
Зрачок глазка потух, но дверь так и не открылась. За спину Виктору нырнул нетерпеливый Димка, дыша ему в спину.
Прошло с полминуты, и Костиков шепотом скомандовал:
— Звони еще!
Виктор слегка подвинулся к звонку, снова поднял руку вверх. Но не успел звонок начать свою трель, как грохнул первый выстрел. Звук был такой, словно кто-то с той стороны двери ударил по ней молотком, с треском порвав тонкую кожу обивки. Громко ойкнул, а потом простонал что-то жалобное Димка. Выстрелы гремели снова и снова, а Зубко словно окаменел. Кто-то сильно толкнул Виктора вбок, он упал, и на него навалилось чье-то тело. Когда установилась тишина, Виктор столкнул с себя тяжесть, глянул — это оказался Костиков. Глаза майора были закрыты, а рот, наоборот, как-то неестественно открыт. Вскочив с пола, Зубко метнулся влево от двери, прижался к стене. Отсюда было хорошо видно бледное лицо участкового по другую сторону двери, за ним — голова долговязого Федьки. Покосившись вниз, влево, Витька заметил на лестнице еще чьи-то ботинки.
«Димка»! — мелькнуло в голове у лейтенанта, но в этот момент опять загремели выстрелы. «Вторую обойму, что ли, вставил, мерзавец»? — подумал Зубко, машинально еще плотнее прижимаясь к стенке. Когда отгремели и эти выстрелы, участковый почему-то громким шепотом спросил у Зубко:
— Как его фамилия?
— Пименов.
— Пименов, прекратите сопротивление! Дом окружен! — закричал участковый.
Ответом ему была тишина, и только затем раздался отдаленный треск одинокого пистолетного выстрела.
Дверь в квартиру «геолога» Пименова выломали, только когда «скорая» увезла не пришедшего в сознание Костикова. Димке она была уже не нужна: пуля попала ему точно в сердце, и врач удивился, что он еще успел вскрикнуть перед смертью. Самого Зубко пули миновали чудом. Их приняли на себя Круглов и Костиков. Если бы он не отстранился, лежать бы сейчас с пробитым сердцем ему самому.
— Дай закурить, — хрипло прошептал Зубко участковому, стоявшему у подъезда.
Тот подал ему пачку, Виктор жестом показал, что ему нужно и прикурить.
— Что, руки трясутся? — спросил участковый.
— Да нет, я вообще-то совсем не курю, — зачем-то с тал оправдываться он, нервно улыбнувшись.
В это время из подъезда вышел омоновец. Он так же жестом попросил сигарету, а когда закурил, сообщил последние новости:
— Застрелился этот ваш старикашка. Ушел в спальню, лег на кровать и грохнул себя в висок. Но напоследок нагадил он хорошо. Поднимешься, лейтенант?
Зубко отрицательно покачал головой.
— Не хочу. Я вообще тут случайный человек. Прикомандированный я.

Восточный Берлин, май 1945 года.
Михаил Борейко осторожно пробирался среди развалин, держа руку в кармане шинели.
Рукоятка трофейного «вальтера» постепенно нагрелась от его руки. Майор Борейко был готов в случае опасности на все: упасть, затаиться, выстрелить, убить врага любым возможным способом. Его серые, широко расставленные глаза скользили по руинам права и слева. Иногда он резко поворачивал голову назад. Широкий, волевой подбородок с глубокой ямочкой и мясистый, с горбинкой нос словно подчеркивали мужественную силу этого человека. Напряжение майора было понятно: в этом районе, практически полностью разрушенном при налете союзной авиации, было неспокойно, временами по армейским патрулям постреливали. Наконец он достиг разрушенной кирхи — именно до нее он в прошлый раз отследил Могилевского, дальше тогда идти не решился, побоялся спугнуть снабженца. Борейко прошел к алтарю и втиснулся в заранее облюбованную нишу, так, что его со стороны не было видно, зато он видел все.
Оставалось ждать, а к этому Борейко был привычен. Много раз он ходил в разведку артиллерийским корректировщиком, а это всегда многочасовое ожидание. Правда, хотелось курить, но это желание он пересилил, заранее, впрочем, представляя, с каким наслаждением потом выкурит вожделенную «беломорину».
Мысли майора невольно переключились на то, как в свое время он выгодно обменял новенький аккордеон на целый чемодан этого «Беломора». Теперь от былого запаса осталось пачек пять, а того снабженца убило шальным снарядом два месяца назад, и повторить с ним такой гешефт было уже невозможно. А от забористой махорки он за это время отвык, вот в чем проблема. Новенький снабженец, Дмитрий Могилевский, пока не сильно «клевал» на разного рода обмены. Но Михаилу Борейко удалось засечь странные походы снабженца в район развалин, это-то и привело его сейчас сюда.
Прошло минут сорок, прежде чем послышались признаки приближения человека. Ходить бесшумно при всем желании в этом мертвом квартале не получалось ни у кого.
Проклятый красный кирпич, даже битый в крошку, сыпался из-под ног, производя удивительно звучный и даже мелодичный шум битой керамики. На некоторое время шум затих, потом в кирхе показался высокий человек в военной форме, с погонами старшего лейтенанта. Он был молод: высокий, худощавый, курносый, с выбивающимися даже из-под фуражки рыжеватыми вихрами. Лицо лейтенанта было от природы бледным, с редкими одинокими веснушками. Озираясь по сторонам, он пробирался вдоль противоположной от затаившегося майора стены, затем остановился, прислушался. В таком положении лейтенант простоял минут пять, потом обмяк, снял фуражку и вытер со лба пот. После этого Могилевский, а это был именно он, нагнулся, уперся и, поднажав плечом, отвалил от стены большой камень. Очевидно, в стену в этом месте попал небольшой снаряд, оставивший от себя солидную выбоину.
Из этого почти, что естественного тайника лейтенант вытащил кожаный саквояж. Борейко напрягся. Сейчас решалось все. То, что новый снабженец, Могилевский, несмотря на молодость, скользкая личность, он понял давно, но кто он? Шпион? Тогда на кого работает? Германия-то уже неделю как капитулировала. Неужели на союзников? Американский шпион? Задержать такого значило заработать медаль, а то и орден.
Тем временем Могилевский, расстегнув шинель, начал доставать из карманов, и укладывать в саквояж какие-то кулечки. Он был так увлечен этим делом, что не расслышал за спиной осторожных шагов, и только когда дуло «Вальтера» уперлось ему в спину, замер, а потом медленно поднял руки.
— Тихо, — приглушенным голосом сказал Борейко, вытаскивая из кобуры лейтенанта пистолет. — Медленно вставай и повернись ко мне лицом.
Лейтенант безропотно выполнил приказание. Когда же он увидел лицо своего конвоира, то невольно просиял и чертыхнулся:
— Борейко, черт! Да я из-за тебя чуть в штаны не наложил! Я ж черт-те что подумал!
— И что ты мог подумать? — усмехнулся майор.
Лейтенант замялся, попробовал опустить руки, но Михаил снова на него прикрикнул:
— Руки! — После этого он кивнул в сторону саквояжа:  — Что у тебя там, рация?
— Какая рация, ты что! — даже возмутился Могилевский. — Тут так, разные безделушки...
— Какие еще безделушки? Покажи. Только без фокусов мне!
Снабженец нагнулся и начал вытаскивать из саквояжа самого разного размера свертки и кульки. Борейко, по своему пролетарскому происхождению, слабо разбирался в ювелирный изделиях, но то, что все эти вещи стоят дорого, он понял сразу.
По очереди Могилевский разворачивал свертки, и каждый раз появление очередного ювелирного чуда заставляло глаза майора загораться все ярче. Здесь были броши, браслеты, колье и диковинные серьги с остро поблескивающими бриллиантами.
Попадались прозрачно-красные рубины и синие до вечерней, послезакатной темноты сапфиры. Зеленый изумруд особенно эффектно смотрелся в браслете из белого золота. Развернув очередной сверток, Могилевский поднимал глаза, как бы спрашивая своего невольного следователя: может, хватит? Но Борейко был бесстрастен. Он не говорил ни слова, но все было ясно и так, и снабженец продолжал извлекать на свет божий свои трофеи.
— Вот все, — сказал он извиняющимся тоном, когда последние серьги с большими рубинами легли на бумагу.
— И сколько же времени ты все это собирал?
Могилевский на секунду замялся, потом все же признался:
— Да не так долго, с год примерно. Мне повезло, большую часть я нашел еще в Польше, у убитого эсэсовца, как раз в этом самом саквояже. А остальное — так, выменивал иногда на продукты у поляков, у немцев.
— Может, это простые стекляшки? — попробовал усомниться Борейко. — Так, бирюльки, барахло хрустальное?
Могилевский засмеялся:
— Э-э, нет! Все настоящее, могу слово дать! У меня отец в Гохране работал, потомственный ювелир. Он и меня на это дело натаскивал. Уж я-то стекляшки от настоящих камней всегда отличу...
— Ладно, хорошо, — согласился Михаил Борейко. — Ну а что мне будет за то, что я никому ничего про это твое барахло не скажу?
— Бери половину всего, — торопливо предложил снабженец. — Тут много, нам с тобой хватит.
— А как я пойму, где здесь половина? — усомнился Борейко. — Это ж не деньги и не хлеб, пополам не разломишь!..
— Не бойся, я тебе все покажу, я расскажу тебе про каждую брошь, про каждую сережку, что стоит больше, что меньше. Ей-богу, я все по-честному разделю!
Борейко прищурился, зачем-то посмотрел на небо, потом кивнул.
— Ну, ладно, согласен. Упаковывай все обратно.
В знак того, что они договорились, Борейко даже спрятал в карман «Вальтер» и сунул в кобуру лейтенанта его «ТТ». Могилевский заметно повеселел, теперь он бережно завертывал каждое ювелирное изделие в свою одежку и отправлял назад, в саквояж. При этом он подробно рассказывал о каждой вещи:
— Это вот сапфир, изумительный оттенок, а судя по окладу и цепочке, восемнадцатый век. А это рубиновые серьги, тоже восемнадцатый век. К ним, по идее, должен быть еще кулон, но его нет, видно, утерян. Вообще, мне кажется, что все это из одной коллекции: уж больно хорошо подобраны камни. К платью каждого цвета есть свой набор. Не иначе как сокровищница какого-то немецкого курфюрста. Современных украшений здесь нет, самые последние, на вскидку, относятся к середине девятнадцатого века.
— А сегодня ты что притащил? — спросил Могилевского Борейко.
— Да, в Тиргартене был, там сейчас барахолка. Бюргеры сейчас за чай, тушенку, и курево что угодно несут продавать. Обменял ящик тушенки на бриллиантовые сережки, а за колье с чудным сапфиром отдал десять кило пшена.
Снабженец спрятал саквояж, привалил камень на место, поднялся, отряхивая руки.
— Там вообще сейчас что угодно можно купить — от губных гармошек до императорских бриллиантов прошлого века. Вообще хорошо сейчас жить в Германии, любая фрау готова тебе отдаться за банку тушенки.
Борейко хмыкнул. Он, как простой артиллерист, плохо разбирался в ценах черного рынка.
— И как же ты это все хочешь провезти домой? — поинтересовался он, когда они уже шли обратно. — Наверняка, на границе всех будут шмонать без всякой пощады.
— Да черт его знает! Может, вместе придумаем что-нибудь, ты ведь тоже сейчас со мной в доле.
— Пожалуй, так. Что-нибудь придумаем. Только не ходи сюда больше. Глазастых у нас много: если я засек твои прогулки, то и другие не дураки. Стуканут в «Смерш» — и не увидишь ты больше свои камушки. Да и самому несдобровать...
Могилевский смущенно улыбнулся.
— Да я все знаю, но, понимаешь, эти штучки действуют как наркотик. Меня так и тянет сюда, полюбоваться. Тут есть просто уникальные экземпляры, невероятно тонкой работы. Вот, скажем, те бриллиантовые серьги...
Борейко недоуменно взглянул на своего спутника. Тот был в каком-то экстазе. Глаза горели, он просто захлебывался от эмоций. «Во, дорвался мужик! Видно, поговорить о своих камнях не с кем было», — подумал он.
Они прошли большую часть пути назад, до оживленного шоссе оставалось не более пятидесяти метров, уже слышался шум проезжающих машин — судя по своеобразному рокоту, это была колонна ленд-лизовских «Студебеккеров». И тут Могилевский пристроился отлить к устоявшему после всех бомбежек углу дома.
— С этими бы камушками да на Запад! Там им знают настоящую цену, не то, что у нас, — мечтательно произнес лейтенант, расстегивая ширинку.
Неожиданно слева, метрах в пяти от них, посыпались камни, и прямо на них вышел щуплый немецкий парень лет шестнадцати. Типичное дитя голодного военного тыла — худой, узкоплечий, белобрысый, с неестественно выпирающим кадыком. В руках у него было несколько обломков мебели, видно для растопки буржуйки. Парень настороженно уставился на двух советских офицеров, потом, решив, что они ему неопасны, медленно побрел дальше, косясь голубыми водянистыми глазами в сторону русских.
И тут в голове у Михаила Борейко словно что-то щелкнуло — такое с ним порой случалось. Решения он всегда принимал неожиданно и быстро, что не раз спасало ему жизнь в течение трех фронтовых лет. Выдернув из кармана трофейный «Вальтер», он сдернул его с предохранителя, и всадил в спину Могилевскому три пули. Тот еще падал, а Борейко уже рванул из кобуры свой табельный «ТТ». Немецкий мальчишка, обернувшийся на выстрелы, понял все сразу и рванул с места, почему-то не выпуская из рук свои деревяшки. Борейко поймал на мушку узкое длинное тело парня. Между ними было метров десять, так что промахнуться Борейко просто не мог. Первый же выстрел заставил немца упасть, он, правда, попытался еще приподняться, но майор подошел поближе и методично вогнал в него всю обойму. После этого бросил рядом с ним «Вальтер» и двинулся обратно.
Когда, через несколько минут, к нему подбежали солдаты с проезжающей воинской части, он, сняв фуражку, со скорбным видом стоял над телом снабженца. Вскоре появился и патруль.
— Вот, Димка Могилевский, отошел по нужде и нарвался на этого ублюдка из «Гитлерюгенда», — глухим голосом пояснил Борейко старшему по патрулю, лейтенанту. - Жалко, совсем молодой парень.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ



— Чай будете, молодой человек?
— Давайте... — вздохнул Виктор, и уставился в окно вагона, за которым проплывали знакомые подмосковные пейзажи.
Сказав неделю назад, что он «прикомандированный», Виктор, словно сам себе напророчил судьбу. Он уже вовсю с головой ушел в повседневную работу родного отделения милиции, занялся квартирными кражами с одним и тем же, вполне устойчивым, почерком крепко сколоченной воровской шайки. Но вчера его неожиданно вызвали на Петровку, тридцать восемь.
Полковник, начальник «убойного» отдела, с видимым любопытством рассмотрел молодого лейтенанта, а потом уже завел разговор о деле:
— Вас, молодой человек, порекомендовал нам генерал Шумский. Дело об убийстве этого Борейко можно в принципе считать закрытым. На квартире этого Пименова мы нашли точно такую же финку, как и ту, которой зарезали Борейко. То, что старик отстреливался, его самоубийство и звонок к нему Борейко из Ангарска подтверждают все наши предположения. Так что убийца известен. Но совершенно непонятны мотивы  этого преступления. Самым же неожиданным для следствия было, когда мы идентифицировали отпечатки пальцев убийцы. Он оказался вовсе не Пименовым, а Фильчагиным Александром Владимировичем, тридцать третьего года рождения. Еще в шестидесятые годы Фильчагин был осужден за грабеж, разбой и подделку документов. Но потом исчез из поля зрения правоохранительных органов. А в конце семидесятых в Москве появился этот самый Пименов. Судя по тому, что мы нашли у него в квартире, этот Фильчагин-Пименов сосредоточился на подделке документов. При этом был совсем не кустарным ремесленником, шел в ногу со временем, широко использовал компьютер, сканер, и, судя по тем незаконченным документам, что мы нашли у него на столе, был мастером высочайшего класса. Художник, просто артист! — В голосе полковника Зубко с удивлением отметил нотки восхищения. — Этот старикашка мог вытравить в паспорте любого государства любую фамилию и вписать совершенно другую. Тем более непонятно: зачем ему надо было убивать этого скромного провинциала Борейко? Мы проверили все, что могли, и нашли только одну зацепку. С семидесятого по семьдесят второй год Фильчагин отбывал ссылку в Кривове — в городе, где Борейко родился. Мы отправили туда запрос, но, увы! Архив местного ГОВД сгорел несколько лет назад. А поскольку убийство произошло в телецентре,  дело получило широкую огласку. Уж телевизионщики постарались! Так что для вас будет вполне конкретное задание — съездить в Кривов и попытаться выяснить всю подноготную этого дела: когда и как встретились там эти двое и что за причина заставила Фильчагина зарезать своего более молодого знакомого. Тут уже на кону честь МУРа. Все понятно?
Зубко кивнул.
— Практически понятно все, — согласился он, — непонятно одно: почему именно я должен туда ехать? Я ведь не являюсь работником МУРа.
— Ну, как же, разве непонятно? — В глазах начальника мелькнули веселые искорки. — Вы — единственный среди наших людей видели убитого еще живым, а ведь какие-то личные впечатления могут оказаться важными. Кроме того, вас нам, лично рекомендовал Михаил Михайлович Шумский.
— Хорошо... — со вздохом согласился Зубко. — Так на какой срок командировки мне рассчитывать?
Полковник развел руками:
— Чем быстрей, тем лучше. Но дней десяти, надеюсь, вам хватит?
— А где...
— В бухгалтерии, — опередил вопрос Виктора полковник. — Это ваша первая командировка?
— Так точно.
— Ну, тогда желаю удачи. Новичкам, как правило, всегда везет. — И, уже пожимая руку Виктора, с заговорщическим видом добавил: — От результатов этой поездки много зависит лично для вас, лейтенант.

И вот теперь он едет в этот провинциальный город с не самым благозвучным названием Кривов и не представляет, что ждет его впереди. Впрочем, два человека отреагировали на сообщение о командировке Виктора совершенно неадекватно. Ленка на сообщение о том, что он покидает ее на целую неделю, почему-то обиделась и бросила трубку. А мать в ужасе всплеснула руками:
— Это в тот самый Кривов, в котором в прошлом году убили Водягину, диктора ТТВ?! Какой ужас! Мне она так нравилась! Ты уж, Витя, будь там поосторожней. Сразу видно, бандитский город.
Поезд оказался не скорым, а, наоборот, каким-то тормознутым. Он часто останавливался прямо в поле по каким-то непонятным для Зубко причинам. Впрочем, полтора дня пути не показались Виктору слишком уж обременительными: он хоть от души отоспался. По местному времени он должен был прибыть в город в четыре часа пополудни, и это его слегка беспокоило. Надо было успеть найти местный горотдел и отметить командировку.
За час до прибытия поезда Виктор решил побриться, но, увы, старенькая, еще отцовская бритва «Бердск» напрочь отказалась подавать хоть какие-то признаки жизни. Он даже усомнился, работает ли розетка, но вышедший из соседнего купе старичок лихо вонзил в нее вилку не менее древнего «Харькова» и начал отчаянно натирать этим визжащим чудовищем свои дряблые щеки.
Посмотрев на себя в зеркало и поскребя трехдневную, колючую щетину ногтями, Виктор подумал: «Да, и что подумают провинциальные коллеги, глядя на мою небритую физиономию? Скажут — выпендривается москвич! И докажи потом, что это не так».
Так что на бетонную платформу Зубко спрыгнул со смешанным чувством легкой досады и неуверенности. Виктор не знал, будут ли его здесь встречать, хотя информацию о его приезде в Кривов, разумеется, переслали. Но, оглядевшись по сторонам, Зубко сразу заметил на себе внимательный взгляд высокого симпатичного русоволосого парня. Кроме чисто профессионального взгляда, была у него еще одна особенность, безошибочно выдающего в нем мента, — кожаная папка под мышкой.
Незнакомец шагнул вперед и спросил:
— Вы к нам, кажется, из столицы?
— Так точно! Лейтенант Зубко, Виктор Зубко. Уголовный розыск.
— Капитан Астафьев, можно Юрий, — подавая руку, представился встречающий, — также уголовный розыск. Ну что, двинем в горотдел?
Капитан понравился Виктору, было видно, что парень без закидонов и на него можно положиться. Поэтому он сразу начал разговор о том, что занимало его в первую очередь:
— Слушай, Юрий, а нельзя куда-нибудь заехать да побриться? — Виктор снова поскреб ногтями по жесткому подбородку, этот звук его удивительно раздражал. — Бритва у меня в дороге сломалась, как-то, неудобно перед начальством в таком виде появляться.
Астафьев от его проблем отмахнулся:
— Да брось ты! Нас тут ничем не удивишь. Тем более начальства сегодня нет, наш Гомула с утра празднует переход прокурора на другое место работы. Сейчас отдашь в канцелярии бумажки, да к нам в отдел поедем, знакомиться. А потом своей модной небритостью ты наповал уложишь всех наших девок в секретариате.
— Гомула — это что такое? Или кто? — решил уточнить Виктор.
Капитан засмеялся:
— Это фамилия нашего главнюка — начальника кривовского ГОВД. Тот еще тип!.. В общем, не подарок.
Лишь теперь Зубко заметил, что у Юрия разного цвета глаза — один синий, другой зеленый. Это, впрочем, его нисколько не портило. По прикидкам Виктора Астафьев был лет на пять старше его. Юношеский румянец уже не полыхал на его щеках, но такие сухощавые волевые лица с озорными искорками в глазах всегда притягивают женщин внутренней силой и уверенностью в себе.
В этот момент в кармане куртки Зубко заверещал мобильник. Звонила, как и предполагалось мать, Валентина Дмитриевна.
— Все прекрасно, мам, меня встретили, сейчас поедем в отдел, оформим командировку. Погода? — Виктор покосился на серое небо. — Погода тут, как и полагается, осенняя. Ладно, мам, я позвоню позже, из гостиницы. Кстати, здесь все на час раньше, представляешь?
Сунув мобильник в карман, Зубко покосился на своего сопровождающего.
«Интересно, как он отнесся к моему мобильнику? Тут, поди, мало они у кого еще имеются. Еще подумает, что я выпендриваюсь».
Но в этот момент противный звук вызова донесся уже из кармана куртки капитана.
— Да. А, привет, Вадим, — оживился Юрий. — Обижаешь! Разве я могу такое забыть? Когда? Завтра? И где? «Русь»? И во сколько? Ну, хорошо, если какой-нибудь незапланированной мокрухи не будет, то буду непременно. Да, давай.
На привокзальной площади их ждал старенький «уазик», так что до ГОВД они добирались минуты три, не больше, и Виктор толком не смог рассмотреть города.
Насчет предстоящего фурора Астафьев не ошибся. Три предельно молодящиеся женщины в канцелярии ГОВД были просто сражены молодым красивым лейтенантом, приехавшим аж из самой столицы. Вопрос о семейном положении столичного гостя был едва ли не самым скромным из короткого, но интенсивного допроса, устроенного канцелярскими дамами Виктору. Выручил его опять Астафьев, на короткое время исчезнувший где-то в соседних кабинетах и появившийся как раз в нужное время.
— Ну, все-все, прекращайте допрос! Забыли, что по последнему УПК на допросе подозреваемого непременно должен присутствовать его адвокат? Пошли!
И он вывел смущенного парня из-под непрекращающегося обстрела зазывных взглядов милицейских красавиц.
— Клюшки перезрелые! — добродушно выругался Юрий уже в машине. — Тут полгорода нецелованных девок, а они туда же.
— Мы куда едем-то? — поинтересовался Виктор.
— Сейчас определю тебя на постой, а потом покатим ко мне в родное отделение, прописываться.
На то, чтобы определить Виктора «на постой» в гостиницу «Русь», судя по планировке, бывшего заводского профилактория, ушло не более пятнадцати минут. Пока Виктор заполнял документы, Астафьев звонил куда-то уже по обычному телефону.
— Ну, все? — спросил он, закончив разговор. — Оставляй свои вещички, и поехали дальше, представляться нашим местным зубрам.
— Время уже полшестого. Там, наверное, никого уже нет... — попробовал возразить Зубко, но властный жест капитана прервал его сомнения, а двусмысленная ухмылка несколько озадачила московского гостя.
— У нас объявлено усиление, так что все на рабочих местах, — туманно объяснил он.
По московским меркам они ехали всего ничего, минут десять, и то, что рассмотрел за окнами Зубко, не очень его вдохновило. Насколько он понял, строить дома выше пяти этажей, в Кривове было не принято. Более того, они проехали мимо нескольких кварталов бараков, своей внешней убогостью и ветхостью наводивших беспросветную тоску. В общем большая часть города была застроена совершенно однотипными пятиэтажными хрущовками вперемежку с деревянными частными домиками с палисадниками.
Именно на первом этаже одной из таких серых кирпичных пятиэтажек и размещалось третье отделение милиции. Справа от входа находилась дежурная часть, слева — «обезьянник», пока еще не заполненный «клиентами». На ходу поздоровавшись с дежурным, Астафьев провел Виктора в самый конец коридора и, открыв одну из дверей, пропустил его вперед.
Первое, что увидел московский гость, был стол, сервированный типично по-мужски, — начатая бутылка водки, пара бутылок пива, разделанная на скорую руку селедка, дешевая полукопченая колбаса и крупно нарезанные ломти хлеба. Хрустальный сервиз заменяла разномастная посуда от граненого стакана до чашки с отбитой ручкой. Обязательным атрибутом застолья был сизый табачный дым. За этой дымовой завесой Виктор не сразу рассмотрел три пары направленных на него внимательных, изучающих глаз. Принадлежали они людям гораздо более старшим по возрасту, чем они с Юрием.
— Ну, вот и мы. Не все еще выпили? — Спросил Астафьев, вешая куртку в шкаф, и жестом предлагая сделать то же самое и Виктору.
— Нет, осталось еще немного, — хрипловатым голосом ответил сидевший во главе стола невысокий мужчина лет сорока, с аккуратно подстриженными усиками и волосами, зачесанными назад. Голова его казалась чересчур большой по сравнению с телом, а маленькие, но умные глаза с хитринкой были почти наполовину прикрыты тяжелыми веками.
Подмигнув, он наклонился и достал из-под стола литровую бутылку водки. По каким-то неуловимым признакам Виктор сразу понял, что этот мужик и есть здесь самый главный.
— Знакомьтесь, Виктор Зубко, лейтенант, москвич, — представил его Астафьев.
— Колодников Андрей Викторович, — представился и хозяин кабинета.
— Майор, замначальника УГРО, — продолжил Астафьев, усаживаясь за стол, — и твой непосредственный начальник на срок командировки. Судя по адресу, который нам передали из столицы, твой Фильчагин жил в нашем секторе, на Крымской. Так что будешь иметь дело с нами. А вот, прошу любить и жаловать, твой тезка — Виктор Демин, майор, старший среди наших участковых. Ну а это — Паша Зудов, старший опер, тоже майор.
Демин и Зудов представляли из себя две полные противоположности. Демин был среднего роста, с лицом широким и несколько одутловатым, а Зудов был просто гигантом — ростом под два метра и соответствующими пропорциями богатырского тела. Ладонь, которую он протянул москвичу, тот невольно про себя сравнил с лопатой — настолько ничтожной в ней казалась собственная, не слишком малая длань лейтенанта. Лицо Павла Зудова было не менее монументально и по лепке напоминало нечто классическое, но не греческое, а, скорее, нордическое: прямой нос, квадратная челюсть и серые глаза потомков нибелунгов.
— Ты давай наливай! — прикрикнул на своего начальника Демин, обнажив при этом желтые неровные зубы. — Не стесняйся.
— Да кто знает, может, у них там, в Москве, уже никто водку не пьет? — пошутил Колодников, наполняя в граненый стакан «огненной воды». — Как вы там, в столице, еще потребляете ее, проклятую?
— А то! — Зубко невольно рассмеялся, вспомнив своих сослуживцев по УГРО, предпочитающих водку любым другим веселящим напиткам. Сам Виктор к водке был довольно равнодушен, и, хотя в компании мог выпить много, но для души все же больше предпочитал пиво.
— Да я в том смысле, что вы там, в столице, может быть, один коньяк пьете или виски с содовой, — пошутил майор. — Ну, давай, лейтенант, за знакомство!
Все выпили, пожевали то, что каждый себе приглядел из закуски. Судя по глазам присутствующих, Виктор понял, что сейчас прозвучит основной интересующий всех провинциальных ментов вопрос: сколько они там, в столице, зарабатывают?
Спустя полтора часа Зубко уже чувствовал себя в этом прокуренном кабинете, словно в родной стихии. Мало того, он разделся до майки и мерялся силой по критериям бодибилдинга с местными операми.
Астафьева он с трудом, но завалил, а вот Павел Зудов укладывал его руку на стол с просто поражающей легкостью. Теперь уже Астафьев и Зубко пытались вдвоем одолеть одного Зудова. Двое других майоров в соревнованиях участвовать не пожелали, зато подначивали своих более молодых подчиненных.
— Давай, Паша, жми салажняк! — орал Демин.
— Пашка, дави лейтенантов и капитанов, не посрами честь третьего отделения! — кричал раскрасневшийся Колодников.
В этот момент в дверь осторожно постучали. Демин открыл. На пороге стоял дежурный лейтенант, изобразивший рукой нечто, что должно было означать отдание чести.
— Товарищ майор, — обратился он к Колодникову, — срочный вызов. На Крымской, в «Лазури», продавщицу зарезали.
Такого дружного взрыва мата Зубко еще в жизни не слыхал. Даже Павел от огорчения позволил молодым операм себя завалить и пару раз крепко, в сердцах выругался.
Виктор удивленно воззрился на Астафьева.
— Представляешь, третье убийство продавщицы за неделю! И все ночью, и все — в нашем секторе, — пояснил тот. — Выспаться даже не дают толком!
— А у вас что, город делится по секторам? — удивился Зубко.
— Да, три отделения на весь город,  а должно быть как минимум пять, из расчета на душу населения, — с досадой объяснил Павел. — Поэтому поделили наш Кривов на три сектора. Приходится сидеть и молиться, чтобы очередной труп оказался на другой стороне улицы, у соседа.
В это время Демин аккуратно складывал в пакет все, что осталось на столе. Колодников исчез где-то в длинном коридоре отделения, но вскоре вернулся и начал натягивать куртку.
— Ну что, поехали? — хмуро спросил он. — Сейчас гостя в гостиницу забросим и помчимся дальше.
— Да, ладно, вы что, я с вами, — отказался Виктор, — Крымская — это ведь там, где жил этот мой Фильчагин? — припомнил он.
- Крымская улица большая и длинная, как прямая кишка, но ты прав: жил он примерно там, — согласился Юрий.
— Тогда я с вами, — уже безапелляционно заявил Виктор.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Через минуту они уже ехали по ночным улицам Кривова, если эту зыбкую тряску в стареньком «уазике» можно было назвать полноценной ездой. Виктор сидел сзади и практически ничего не видел: редкие уличные фонари не столько развеивали темноту, сколько вызывали удивление своим существованием.
— Твою мать! — выругался сидящий рядом с Виктором Демин. — Язык прикусил.
— А нечего было вытаскивать его на полметра! — хрипловато хохотнул Колодников.
Он хотел было добавить еще что-то, но очередной подскок на разбитой дороге заставил и его клацнуть зубами и только приглушенно, сквозь зубы, матюгнуться.
— Да, дороги у вас здесь хреновые, — позволил себе высказаться Зубко.
— Ты это погоди, вот мы скоро с асфальта свернем, тогда узнаешь, что такое кривовские дороги, — хмыкнул Демин. — Летом тут еще ничего, — продолжил он, когда они свернули в темноту и затряслись на выбоинах. — А вот осенью и весной хрен проедешь. Чернозем превращается в кашу. Асфальт тут надо класть, а то сыпят щебенку в грязь, ее и на год не хватает, засасывает.
Наконец впереди показалось какое-то свечение, вблизи оказавшееся лампочкой, горевшей над крыльцом небольшого одноэтажного здания магазина. Скорее всего, прежде это был обычный частный дом. Около крыльца стояли две машины, одна патрульная, «Нива», вторая «уазик», с надписью «ГНР» на борту. Несмотря на поздний вечер, рядом с магазином толпились люди.
К Колодникову подошел старший по группе быстрого реагирования майор Рязанов. Знали они друг друга давно, поэтому общались по-свойски:
— Здорово, Андрей!
— Привет, Вадим. Что тут у вас?
— Вызвали местные жители с полчаса назад. Магазин закрыт, никто на стук не открывает. Глянули в окно — на полках повалены бутылки. Мы приехали, взломали дверь — она лежит в подсобке. Ножевое ранение, и, похоже, не одно. По следу видно, что ее туда оттащили.
— Оттащили, а свет потушить не догадались? — удивился Колодников.
— Да, это странно, — согласился Рязанов.
— Как они ушли?
— Как и остальные покупатели, — кивнул он на парадный вход, — здесь довольно хлипкий английский замок, а с той стороны просто засов, и он был закрыт.
Из темноты появился еще один человек в милицейской куртке, невысокий, худощавый, по комплекции и лицу больше похожий на подростка. Отличительной особенностью его лица были выразительные черные глаза, слегка навыкате, как бывает у людей с больной щитовидкой.
— А вот и хозяин пришел! — обрадовался Демин.
— Это местный участковый, Андрей Мысин, — пояснил Астафьев Виктору. — Хороший парень, действительно хозяин своего района.
— Кого убили, Надю или Валю? — спросил Мысин.
— Да бог его знает, мертвые не говорят, — отшутился Рязанов.
— Ну, блондинка или брюнетка? — настаивал тот.
— Брюнетка.
— Значит, Надя. Они тут в две смены, через день, работают. С девяти утра до девяти утра... — Он наморщил лоб. — Только с утра вроде бы Валентина работала. Я еще в обед заходил, сигареты покупал. Точно Валя! Что это они, поменялись, что ли?
В это время подъехала еще одна машина, «Нива» из городской прокуратуры. Это приехал Шалимов, следователь по особо важным делам и давний приятель Колодникова. Стилем жизни Шалимова была стабильная меланхолия, что не мешало ему считаться лучшим следователем во всем Кривове. Выйдя из машины, он пожал руку Колодникову.
— Только, было, собрался пораньше лечь спать, и на тебе, подняли! — пожаловался он.
— Сочувствую, могли бы найти кого-нибудь помоложе, — сказал в ответ Колодников.
— Могли, но Шилов велел и это дело брать мне, мол, все до кучи: где две убитые продавщицы, там и третья. Он надеется, что у нас завелся маньяк, хочет на нем сделать шумиху и карьеру, — Шалимов поднял глаза к темному небу и, со вздохом, сказал: — Ну вот, кажется, опять дождь начинается. На меня уже капнуло. Вот так всегда, как нарочно!
— Дался тебе этот дождь? — не понял Колодников. — Осень она и есть осень.
— А то, что собака след не возьмет!
— Ладно, не каркай! — замахал руками Колодников.
— Каркай не каркай, а это неизбежно, как восход солнца. Сходим, что ли, посмотрим, что там?
Они вдвоем поднялись на крыльцо, за ними увязался Астафьев. Словно получив команду, дождь пошел сильнее. Это заставило милиционеров перегруппироваться. Кто нырнул в машину, а Демин и Зубко поднялись на крыльцо, под навес. Потихоньку дождь начал расходиться и невольно разгонять толпу зрителей. Приезд кинолога с овчаркой, криминалиста и медэксперта совпал с появлением на крыльце Шалимова и Колодникова.
— По внешнему виду похоже на ограбление, — сказал Колодников. — Жаль, что натоптано как в конюшне, со следами вряд ли что получится.
И он повернулся к кинологу:
— Ну, Антошкин, давай, запускай своего Джульбарса.
— Не Джульбарса, а Лорда, — обиженно заметил парень и повел своего четвероногого «напарника» в помещение магазина.
Через пару минут они вновь появились на крыльце. Сначала пес уверенно поволок своего щуплого хозяина куда-то вправо от крыльца, но, пройдя метров десять по раскисшей грязи, начал тыкаться носом из стороны в сторону. Так они и скрылись в темноте.
— Кто вызвал милицию? — спросил Колодников у Рязанова.
— Какая-то девушка, — ответил старший по группе. — Сказали, что она ждать не могла, у ней маленький ребенок, попросила встретить нас своего соседа. Она живет через два дома отсюда.
— Надо бы сходить, опросить ее, — решил Колодников. — Главное — узнать точное время. А где Мысин?
— Он уехал за мужем продавщицы, тот еще на работе. Потом он должен заехать за сменщицей убитой, — пояснил Демин. — А мне, наверное, придется ехать за владелицей магазина, телефон у нее что-то не отвечает.
— Так ну а кто же тогда пойдет к этой девчонке? — начал злиться майор.
— Давайте я к ней схожу, — предложил Виктор. — Надо же мне когда-то начинать у вас работать.

 
Демин с Колодниковым пристально уставились на москвича.
— Ну что, пусть попашет? — спросил Колодников.
— А че, он не мент, что ли? — согласился Демин. — На! Держи с барского плеча. Завтра вернешь, — С этими словами он сунул в руки Виктора свою папку.
Уточнив у Рязанова адрес и определившись по сторонам улицы, Виктор шагнул в темноту.
Нужный ему дом оказался маленьким и неказистым. Калитка была закрыта с внутренней стороны на железную щеколду, и на стук Виктора сначала отреагировала маленькая собачка-брехунок, потом на крыльце зажегся свет, а затем уже встревоженный девичий голос спросил:
— Кто там?!
— Милиция, — отозвался Виктор. — Скажите, это вы вызывали наряд к магазину?
— Да, я. А что?
— Надо бы с вами поговорить, расспросить обо всем в подробностях. Это нужно для следствия.
— Хорошо, сейчас открою. — Вместе с этими словами загремели засовы калитки.
— Проходите, не бойтесь, она не кусается, — успокоила хозяйка относительно собаки. — Что, Валю, в самом деле, убили? — спросила она на ходу.
— Почему Валю? Надю убили, — пояснил Виктор. Он точно запомнил слова участкового.
— Да? Я думала, что сегодня работает Валя.
По узкой бетонной дорожке Зубко двинулся вслед за девушкой.
Войдя в прихожую, она скинула наброшенную на голову шаль и кивком поманила его за собой. В доме царил полумрак — горела одна настольная лампа. Насколько рассмотрел Виктор, в этой обители было всего две жилые комнаты, плюс маленькая кухонька, в которой кроме плиты и стола размещался и газовый котел отопительной системы. Все комнаты, включая кухню, были проходными, двери между спальней и большой комнатой не было, только штора. Задернув ее, девушка вернулась к столу, по пути включив бра возле дивана.
— Дочь у меня болеет, температурит что-то, — пояснила она, усаживаясь за стол.
Только теперь Зубко рассмотрел хозяйку дома. Виктор был неравнодушен к женской красоте, эта же молодая женщина была не то чтобы очень красивая, но удивительно симпатичная и хрупкая. Причем до неприличия молодая, скорее, даже совсем юная. Пухлые губы, ровный носик и огромные серо-голубые глаза, глядевшие на работника правоохранительных органов не то с испугом, не то с недоверием. Но было что-то еще, заставившее Виктора совсем забыть о том, зачем он пришел в этот дом.
Пауза между тем неприлично затягивалась. До девушки, наконец, дошло, что с ее поздним гостем происходит что-то не то, и она смутилась, отвела взгляд в сторону. Только это и вывело Зубко из оцепенения. Чувствуя неловкость, Виктор положил на стол папку Демина. Попытка же ее расстегнуть не увенчалась успехом — молния заела. Он беззвучно чертыхнулся, дернул ее посильней, да не рассчитал. Папка открылась, от толчка на стол вывалились все находящиеся в ней бумаги и еще кое-что, на что Зубко совсем не рассчитывал, а именно пачка презервативов с обнаженной красоткой на упаковке. При этом она отлетела как раз в сторону девушки, так, что та уже не могла сомневаться, какой из предметов первой необходимости — самый важный у работников милиции.
— Извините, это случайно, да и вообще-то это не моя папка, — пробормотал Виктор, подгребая к себе имущество Демина. При этом даже трехдневная щетина на его щеках не смогла скрыть алого румянца. Лейтенант и не подозревал, что еще умеет так краснеть.
— Да? — рассмеялась вдруг девушка. — А чье же это все? Отобрали у преступников? Улики? Или вещественные доказательства?
— Да нет, это папка одного из местных милиционеров. Он мне одолжил ее на время, для работы. Я вообще тут в вашем городе в командировке, сегодня только приехал, и вот, сразу попал на убийство...
— И откуда вы приехали?
— Из Москвы.
— О-о! — уважительно протянула девушка. — За что же вас к нам в Кривов сослали? Сильно, видать, провинились? Застрелили не того, кого следовало?
— Нет-нет, ничего такого не было! — рассмеялся Виктор, невольно любуясь сидящей перед ним хозяйкой. — Вас как зовут?
— Вера.
Сейчас Вера стала совершенно другой, чем несколько минут назад. Вся ее настороженность растаяла. Перед Виктором сидела смешливая и очень веселая девушка. Чертенята, плясавшие в ее огромных глазах, могли свести с ума кого угодно, тем более уже подраненного Виктора.
— А я — Виктор, — с некоторым сожалением вернулся к действительности Зубко. — Виктор Зубко. Давайте начнем все по полной форме. Фамилия, имя, отчество, когда родились и прочее.
— Кусова Вера Анатольевна, — ровным голосом начала девушка. — Восемьдесят пятого года рождения, место рождения — Казахстан, Петропавловская область, деревня Березняк. Семейное положение: разведена, уже целую неделю. Дочери скоро будет три года.
«Выходит, она родила ее в пятнадцать лет! Ранняя пташка!» — проделав нехитрые арифметические действия, удивился Зубко.
— Хорошо. Скажите, Вера, во сколько вы сегодня оказались у магазина?
Веселые чертенята исчезли из глаз Веры, она сразу стала серьезной.
— Я хватилась, что дома нет спичек. А ночью надо вставать к дочери, поить ее теплым молоком. Когда Олеська уснула, я глянула на часы — было ровно восемь. Потом было бы совсем поздно и страшно. Я накинула куртку и побежала. Тут же близко, сами видели.
— То есть примерно в двадцать часов пять минут вы были около магазина? — прикинул Виктор.
— Да, примерно так, — согласилась девушка.
— И что вы там увидели?



Вера нахмурилась, припоминая.
— Дверь была закрыта, но часов с семи они всегда закрываются: продавщицы боятся, особенно после этих двух убийств, торгуют через окно. Я начала стучать — никто не открывает. Я к окну прислонилась — увидела эту сваленную полку, разбитые бутылки на полу... У меня внутри сразу все похолодело. И я бегом побежала к Зыбиным. У них тут одних в нашем районе есть телефон.
— А это далеко? — поинтересовался Виктор. — Сколько от магазина?
— Да нет, близко, два дома за магазином, по этой же стороне. Я Анатолию Павловичу все рассказала, он сразу набрал номер отделения. Ну, я объяснила, что к чему. Потом Зыбин быстро оделся, и мы уже вдвоем вернулись с ним к магазину. Он остался ждать милицию, а я ушла.
Виктор терпеливо фиксировал все рассказанное Верой на бумаге. Внезапно та замолчала и напряглась. Зубко понял, что причиной ее беспокойства стал звук звякнувшей за секунду до этого щеколды калитки. Потом залаяла собака, но не так, заливисто, как на Виктора, а редко, но зло. Прошло еще несколько секунд, и за спиной Виктора резко, с противным скрипом открылась дверь, а затем мужской голос потребовал:
— Верка, дай мне чистую рубаху!
Виктор обернулся: на пороге комнаты стоял высокий парень в расстегнутой стеганой куртке, явно поддатый.
Было видно, что парень совсем не ожидал увидеть в доме кого-то еще кроме хозяйки.
Роста он был примерно такого же, как Зубко, то есть, метр восемьдесят. Лицо довольно красивое — черные вьющиеся волосы, темные глаза, густые брови вразлет. Но при этом в глазах его было что-то дикое, необузданное. И это «что-то» сразу проявилось в полной своей красе.
— А-а, ты уже привела себе кобеля, сука! — Нагло захохотав, парень начал надвигаться на поднявшегося из-за стола Виктора.
— Гриша, ты что, это человек из милиции! — также вскочив из-за стола, закричала на парня Вера, при этом испуганно взглянув в сторону соседней комнаты.
— Милиция, — подтвердил Зубко, доставая свою «корочку».
Но Гриша, словно не слышал ее слов. В последний момент Виктор успел отшатнуться, так, что кулак ревнивца потерял часть своей свирепой силы. Но и оставшегося заряда хватило, чтобы, не выходя из дома, лейтенант увидел «небо в алмазах». Он полетел на пол, с грохотом снеся при этом и стул и стол. Гриша коршуном кинулся на него сверху, но Зубко уже пришел в себя и, более того, успел разозлиться так, что прием самбо получился не только классическим, но и весьма «душевным». Смачно крякнув, Гриша врезался в стену и, обмякнув, осел на пол. Зубко схватил своего обидчика за шиворот и поднял с пола, не забыв при этом заломить правую руку драчуна за спину. Гриша, тяжело дыша, с ненавистью оглядывался на своего соперника.
— Ты, козел, я тебя живьем закопаю, если еще раз увижу возле Верки! — прохрипел он.
— Ну, это мы еще посмотрим, дебил! — Сейчас Виктор забыл о том, что он мент и что он при исполнении. Ему было лишь досадно, что он, без пяти минут мастер спорта по боксу, так бездарно пропустил этот удар. Кроме того, подбитый глаз болел и, по всем знакомым ощущениям, его стремительно затягивала опухоль.
Пока мужики выясняли отношения, Вера находилась в соседней комнате, в спальне у дочери.
— Господи! — ахнула она, выскочив обратно. — Гриша, ты же весь в крови! Тебя что, кто-то порезал? — Она испуганно взглянула на Виктора.
— Молчи, дура! — крикнул Гришка.
Этот диалог заинтересовал Виктора. Он рывком подтолкнул мужика к большому старинному зеркалу, висевшему на стене. Теперь и он увидел, что светлая рубаха Григория, видневшаяся из-под расстегнутой куртки, была обильно залита пятнами бурого цвета.


— Так, и где же это вы, гражданин Кусов, так сильно кровью перепачкались? — спросил Зубко.
— Это не кровь — это краска! — огрызнулся тот. Его рука по-прежнему была заломлена назад, а Виктор боялся расслабить свои руки, ведь Гришка не переставал сопротивляться ни на секунду.
— Ну, это мы сейчас посмотрим, что это за краска такая интересная. Вперед!
С большим трудом он выволок упирающегося Гришку из дома. Тот был ничуть не слабее лейтенанта, и, только со всей силы, до боли  выворачивая руку хулигана вверх и назад, Виктор справлялся с ним.
До магазина таким макаром они шли минут пятнадцать. Дождь окончательно разогнал всех зевак, и появление из темноты странной парочки смогли засечь только коллеги Зубко.
— Виктор, ты, что ли? — приглядевшись, крикнул с магазинного крыльца Астафьев.
— Я! Юр, помоги упаковать этого козла, у меня уже руки все затекли.
Вдвоем они сковали руки кривовского Отелло железными браслетами наручников. К этому времени на крыльцо вывалились все находившиеся в доме менты.
— Вить, и что ты с ним не поделил? — спросил, закуривая, Колодников.
— Да ничего я не делил. Опрашивал Веру, ну, его бывшую жену, ту, которая вызвала милицию, а тут явился этот бугай и с ходу двинул мне в морду...
— А ты хоть сказал, что ты из милиции? — усмехнулся Андрей.
— Ну конечно! «Корочки» достал, все как положено. А этот тип даже слушать не стал! Прямой с правой — и в глаз. Теперь вот фингал будет!..
Все засмеялись, а Зубко продолжал:
— Но это что! Вы посмотрите — у него же рубаха вся в крови! Он утверждает, что это краска.
— Да краска это, — пробурчал Гришка, — половая краска.
— Интересно, — раздвинув полы куртки, задумчиво сказал Колодников. — Ну-ка, давай-ка его на свет, а то здесь ни черта не видно.
Виктор с Юрием затащили по-прежнему упирающегося Кусова в магазин. Торговый зал представлял собой помещение размером примерно восемь на восемь метров, видно переделанное из бывшей кухни частного дома. Было тесновато. Стандартные стеклянные витрины, полки с товаром. Сбоку, у задней стены, из дверей подсобки, торчали ноги убитой продавщицы, обутые в короткие полусапожки и теплые вязаные гетры. Рядом с телом, то, появляясь в пределах видимости, то, снова исчезая в подсобке, с озабоченным лицом возился медэксперт. Колодников остановился возле самого порога, поневоле заставив сгрудиться всех остальных, и окликнул стоявшего около стеклянной витрины мужчину с кисточкой в руках:
— Николай, посмотри, что это у молодого человека на рубахе? Он утверждает, что это краска.
Николай Сычев, эксперт-криминалист, внимательно рассмотрел рубаху Кусова, и иронично хмыкнул:
— Если это краска, то я — Борис Абрамович Березовский!
— На олигарха ты, Коль, не тянешь. Вон, полтинник второй месяц не отдаешь! — хмыкнул из-за спины Колодникова Демин.
Зубко показалось, что майора за прошедшие полчаса изрядно развезло.
— Да отдам я, что ты привязался с этим полтинником! Забываю я все время! — огрызнулся Сычев.
— Ну-ну, полтинник отдать забываешь, зато свининкой на рынке торгуешь, — продолжал подкалывать Сычева Демин.
— Да ладно тебе, Андреич, чего к человеку привязался! Мясом торгует его жена, а у них бюджет разный! — хохотнул Колодников.
— Из-за каких-то жалких пятидесяти рублей он готов мне всю плешь проесть! — возмущался Сычев.
— Важны не деньги, важен принцип, — назидательно поднял вверх палец Демин. — Если занимаешь деньги, не забудь возвращать!
— Ладно, хорош фигней заниматься! — прервал их  перепалку Колодников. — Надо рубашку у этого малого позаимствовать. Больно модный фасон — срисовать хочу.
Перед тем как снять с задержанного рубашку, Демин сначала его обыскал. Связка ключей, триста рублей денег и пачка дешевых сигарет «Тамбовский волк» не вызвали большого интереса у милиционеров. Зато большой складной нож, явно самодельный, заинтересовал всех.
— О-о! Николай, приобщи-ка его к уликам, — скомандовал Колодников.
Астафьев расстегнул наручники на запястьях задержанного, в то время как Демин и Зубко были готовы тут же в любой момент погасить возможное сопротивление. Но, похоже, боевой пыл Кусова уже остыл.
— Что, хотите на меня повесить убийство Надьки? — криво усмехнувшись, спросил Гришка, стягивая рубаху.
— А откуда ты знаешь, что убили именно Надьку? — спросил Андрей. — Может, Валю?
— Да знаю, — отрезал тот. — Только доказать вам ничего не удастся. Не я ее убивал.
— Ну, если докажешь, что находился в это время в другом месте и на тебе совсем не ее кровь, то, может, отделаешься легким испугом, — спокойно пояснил следователь Шалимов.
В это время из-за прилавка вышла невысокая худощавая женщина, лет пятидесяти, в очках.
— Вы знаете, практически ничего не пропало, — сказала она тихо. — Касса осталась закрытой, убыль товара соответствует обычной норме. Зато нет ножа, которым обычно резали хлеб.
— Вы хотите сказать, что убийца ничего не взял? — удивился Шалимов.
— Похоже, что так, — кивнула женщина. — А если и взял, то очень мало.
Когда она произносила последние слова, в магазин ввалились еще трое — участковый Мысин, полноватая женщина лет сорока и рослый, широкоплечий мужчина лет под пятьдесят.
Лицо мужчины было довольно своеобразным: выпирающий вперед подбородок, крючковатый нос и широко расставленные глаза, над которыми нависали кустистые брови. Но особо оригинальной была его шевелюра. Несмотря на седину, густые, вьющиеся волосы стояли шапкой, добавляя к его облику что-то львиное. Во всех движениях мужчины чувствовалась немалая сила и особая, присущая волевым людям уверенность. Это был муж убитой. Особого горя в глазах вдовца не наблюдалось, скорее, это была сосредоточенная собранность.
Глянув же на женщину, Виктор сразу догадался, что это сменщица убитой продавщицы, Валентина, настолько облик ее был типичен для работницы прилавка. Ее рыхлое лицо и от природы было блеклым, а, выкрасив еще волосы в белый цвет, Валя добилась того, что оно совсем потеряло индивидуальность. Она это интуитивно понимала и с помощью изрядного количества косметики усиленно пыталась компенсировать этот недостаток. Ярко накрашенные губы, густые черные брови и оттененные до синюшности веки. Сейчас и губы и веки эти дрожали от с трудом сдерживаемых слез. Но сдерживать свои чувства Валентина смогла недолго.
— Надя, Наденька! — зарыдала она в голос, причем с таким надрывом, что проняла всех присутствующих.
И тут произошло нечто неожиданное. Забытый всеми Гришка Кусов резко оттолкнул стоявшего рядом Демина, со всей силы врезал в челюсть кинувшемуся ему навстречу Виктору и бросился к двери. За ним рванули Астафьев и Мысин, но в дверях неудачно столкнулись, и эта секундная задержка дала Кусову солидную фору.
Поднявшийся с полу Виктор ошалело потряс головой: доставшийся ему удар тянул не менее чем на нокдаун. Он выбрался на крыльцо, но, покрутив головой, понял, что участвовать в погоне ему уже не суждено. Облизнув губы и почувствовав солоноватый привкус крови, Виктор вернулся в магазин. Глянув в зеркальную витрину, он с досадой отметил, что этот мордоворот разбил ему еще и губу.
«Хорош командированный, нечего сказать», — подумал он, рассматривая свою подпорченную физиономию. Припухлый синяк под левым глазом, разбитая губа в сочетании с «модной» небритостью превращали его в типичного алкаша.
Тем временем, несмотря на столь бурные события, Колодников и Шалимов продолжали допрашивать свидетелей.
— Значит, деньги у нее здесь все-таки были? — переспросил Шалимов.
— Да, двенадцать тысяч. Шесть наших, шесть Валя дала, — пояснил муж убитой, кивая на стоящую рядом продавщицу.
— А зачем она держала их у себя, а, Георгий Иванович? — допытывался следователь. — Это же опасно. Ночь, могли отнять по дороге от дома до магазина.
Тот усмехнулся. Голос у мужа убитой был низким, хрипловатым, и говорил он при этом как бы нехотя:
— Я уж не один год как пить завязал: закодировался. Но она, по старой памяти, все опасалась, как бы чего не вышло. Мы договорились завтра с утра ехать за стиральной машиной. Я бы за ней прямо сюда заехал в девять, забрал ее и сразу в магазин. Давно она о машинке мечтала.
— Какими были ваши деньги? — спросил продавщицу уже Колодников. — Какие там купюры?
— Разные, — пролепетала та. Она все еще продолжала утирать все набегающие слезы, при этом макияжу был нанесен непоправимый урон.
— Ну, припомните точно, это очень важно, — настаивал он.
— Две тысячные, пятисотки, даже сотенные были, — нерешительно, запинаясь ответила продавщица, при этом она почему-то несколько раз оглянулась на мужа убитой.
— А у вас? — поинтересовался у него Шалимов. — Поди, в долларах хранили сбережения?
— Да если бы я еще знал, — почесал затылок тот. — Я от нее больше полтинника в день на руки не получал, только на обед.
— Ну что ж, деньги у ней, значит, были, — подвел итог Шалимов. — Значит, мотив более или менее ясен.
Колодников дернул его за рукав, они отошли на метр в сторону, пошептались.
— Ну, хорошо, об этом мы поговорим попозже, — решил Шалимов и обратился к Вале: — Пока помогите хозяйке разобраться с товаром, что пропало, что осталось.
Продавщица отошла к озабоченно перелистывающей амбарную книгу хозяйке. В этот момент в магазин вернулись Мысин с Астафьевым. Судя по их вспотевшим и обескураженным лицам, погоня не удалась. При этом Астафьев где-то растянулся — брюки на коленках, куртка и ладони его были в грязи.
— Ушел, гад, — заявил Мысин, — прыгнул через забор и огородами ушел.
— К Котовскому, — меланхолично закончил за него Шалимов.
— К какому еще Котовскому? — не понял участковый.
— Совсем люди классику не знают... — вздохнул следователь, переглянувшись с Колодниковым. — Ладно, сообщите в отдел, пусть составят ориентировку. Куда он мог сбежать? К кому?
— Да есть у него пара марух, — скривился Мысин. — И к родителям мог уйти. Да и Верка здесь у него под боком, отсидится часок в чьем-нибудь сарае да припрется к ней.
— Да, стоп! Я же там, у нее, папку Демина оставил! — вспомнил Виктор.
— Значит, придется там тебе и заночевать, — решил Колодников. — Я бы тебе в помощь Юрку дал, да он же чистюля, ему сейчас надо будет «принять ванну, выпить чашечку кофе»...
— А как же иначе, — подтвердил Астафьев, с брезгливым видом оттирая руки носовым платком.
Колодников взглянул на московского гостя и хмыкнул:
— Да, ну и морда у тебя, Шарапов! Шести часов не прошло, как ты в нашем Кривове, а уже два раза по харе получил. Не знаю уж, лейтенант, что с тобой через неделю будет, выживешь или нет.
— Не пугайте, господин майор, и так тошно, — поморщился Зубко. — А где Демин? Забрал бы сейчас свою папку.
— Да спит он, устал сильно, — отмахнулся Колодников. По каким-то ноткам в его голосе Зубко понял, что главный участковый отдела добрал то, что не допил на банкете по случаю, его, Виктора, приезда. Сам же Колодников выглядел как стеклышко.
— Я тебе серьезно предлагаю: ночуй у этой, как ее, Верки, что ли? — добавил он. — Завтра мы за тобой заедем, заберем. Если этот бугай заявится, один справишься?
— Справлюсь! — рявкнул Виктор и так заиграл желваками, что стоявший рядом  Астафьев с усмешкой похлопал его по спине:
— Ну-ну! Смотри только не убей его, нам он еще живым нужен.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вера разбудила Зубко в половине девятого.
— Вставай, там этот, кривозубый, приезжал, — сказала она, хихикнув, и Виктор сразу понял, что речь идет о Демине. — Он поехал за нашим участковым, сказал, что вернется минут через десять.
Пока Виктор одевался, Вера уже приготовила нехитрый завтрак — макароны по-флотски. Виктор проглотил их, почти не жуя. При этом он украдкой, смущенно поглядывал на хозяйку дома. Она была как-то очень спокойна, и это после всего, что произошло между ними этой ночью...

Когда Виктор вернулся в ее дом, Вера ахнула:
— Боже мой, это что, мой Гришка вас так отделал?
— Да, — признался Виктор, — муженек ваш умеет драться. Кстати, он все-таки от нас сбежал. Вы не будете против, если я у вас тут заночую? Надо мне подождать вашего мужа, поговорим с ним по душам.
— Он мой бывший муж, — напомнила Вера, потом метнулась по кухне, достала из шкафчика какой-то пузырек, намочила вату в неприятно пахнущей жидкости.
— Приложите к глазу, — предложила она, — бабушкин еще рецепт. Проверено. Гришка часто дрался, так что эта штука хорошо помогает. А я сейчас поесть что-нибудь сооружу.
— Да нет, не надо ничего, — отказался Виктор. Ему не хотелось объедать эту явно стесненную в средствах семью. — Есть я не хочу, вот пить — это да, очень хочется.
Минут пять Зубко сидел с этой примочкой, в то время как Вера возилась у плиты. Одним глазом Виктор наблюдал за хлопотами девушки и, в который раз, поражался этим странным сочетанием в ней еще детского начала и уже развившегося женского.
Невысокая, довольно хрупкая, но с уже хорошо развитыми после родов бедрами. Тонкая шея, припухлый девичий рот и лицо с нежной, как бы светящейся кожей ребенка. А еще эти невероятно огромные глаза!  Вера вроде бы занималась своими делами, но время от времени она тоже поглядывала в сторону гостя, и этот взгляд был для него совершенно непонятен. Виктор считал себя довольно искушенным в общении с женщинами. Но сейчас, когда они встречались глазами, он почему-то невольно отводил взгляд в сторону. Вскоре Вера наконец-то закончила свои хлопоты и поставила перед Виктором большой бокал чая и блюдце с печеньем. Не отрывая примочку от глаза, он отхлебнул чай, а она, стоя рядом, как-то машинально погладила его по волосам. Это было уже слишком! Виктор отставил бокал, забыл про свою примочку и рывком притянул девушку к себе. Она и не сопротивлялась, наоборот, с такой жадностью впилась поцелуем в его губы, что лейтенант несколько опешил. Горячее желание захлестнуло его, он резко поднял Веру на руки и понес ее почти невесомое тело к дивану.
Вера оказалась удивительно нежной и страстной. Эта восхитительная смесь детской непосредственности и женского темперамента заводила Виктора раз за разом, доводила его прямо-таки до болезненного исступления. Угомонились они только под утро, в пятом часу...
И вот сегодня она такая спокойная, умиротворенная. Что приятно удивляло в ней Виктора, так это ее немногословие. Все его московские поружки в постели непременно болтали как заведенные — сравнивали его с какими-то своими предыдущими бойфрендами, восхваляли свои несравненные прелести. Вера не говорила ничего, только счастливо улыбалась да время от времени отлучалась в соседнюю комнату, шепнув на ухо: «Я проведаю дочку». Вот и сейчас она ограничивалась какими-то простыми вопросами:
— Еще макарон подложить?
— Да нет, спасибо, — отказался Виктор.
— Чай будешь или кофе?
— Чай, только без сахара.
Он не успел выпить и полбокала, как с улицы загудел клаксон «уазика».
— Ну, ладно, мне пора, — тихо произнес он, нерешительно глянув на стоящую рядом Веру снизу вверх.
Ему казалось, что надо обязательно сказать что-то нежное, что-то пообещать, но слов он не находил. Вера кивнула и, как вчера вечером, погладила его по волосам. Это вызвало некоторую ответную реакцию в его чувствах, но действительно надо было идти. Он поднялся и, уже надев куртку, поцеловал ее в губы. Виктор ожидал, что она скажет что-то типа: «Приходи еще», но Вера молчала, только накинула на плечи шаль и вышла его проводить на крыльцо. Так она там и стояла в серой старенькой шали и, как-то загадочно улыбаясь, смотрела ему вслед. И у Зубко осталось чувство, будто он сделал что-то не то с этой маленькой женщиной.
Из-за этого чувства вины Зубко и с новыми своими коллегами поздоровался несколько суховато.
— Привет, — буркнул он, усаживаясь на заднее сиденье, рядом с Мысиным.
— Привет, — ответил спереди Демин, — как провел ночку? Презервативы мои, поди, все истратил?
— Должен буду, — буркнул Виктор, отдавая папку хозяину, и так недобро посмотрел на него, что от дальнейших расспросов и насмешек и Демин и остальные воздержались.
— Это кому памятник-то? — спросил Зубко после долгого молчания.
— Как кому? — оживился Демин. — Это памятник самому Иван Ивановичу Кривову, герою Гражданской войны. Лихой, говорят, командир эскадрона был у Чапаева. Родом из этих мест. Рубака был отчаянный. В честь его и назван наш город. Неужто не знал? Темнота!
— Да, а до этого тут находилось большое село Черная Топь, — ввязался было в разговор Мысин, но майор его сразу обрезал:

— Это когда было-то?! При царе Горохе! А когда в 1902 году заложили город, то его назвали Сергиевск, в честь великого князя Сергея Михайловича. После революции его вскоре переименовали в Троцк, а потом, как только Льва Давидовича турнули из страны, город уже и назвали в честь Ивана Кривова. Он погиб тут недалеко, правда, могила находится не у нас в городе, а в Железногорске.
— Да, а погиб почти что случайно, «дуриком», уехал в самоволку в родную деревню, Марьевку, там его ночью и пришили.
— Ну, он тоже там полно белых накрошил.
— Каких белых, там бандиты какие-то стояли!
— Да какие бандиты! — вмешался в разговор водитель. — Я сам из этой Марьевки... Мы там точно все знаем. Бабка моя, царствие ей небесное, мне многое рассказывала, она там была, в том доме, где его убивали. Свои же мужики его и порешили. К бабе чьей-то он по пьянке начал приставать, вот его и грохнули. Я даже думаю, не из-за нее ли самой Ваньку Кривова пришили. Уж больно красивая моя бабка была в те годы, я фотографии ее тех времен видел.

— Да ему было что-то там лет двадцать с хвостиком, — напомнил Демин, — пацан еще.
— И за это в его честь город назвали? — удивился Зубко.
— Да не поэтому, просто у Ваньки к тому времени было уже два ордена Красного Знамени. Надо было как-то Троцкого с названия турнуть, вот его и выбрали для замены.
— Рубака он был отчаянный, но и хулиган наипервейший! — Мысин покачал головой.
— Да, живи он в наше время, небось из КПЗ бы не вылазил, — подтвердил Демин.
Так за трепом они подъехали к отделению милиции. Все участковые и опера, человек двадцать пять, уже собрались на планерку, ждали только их. Во главе стола сидел явно уставший, с красными глазами, Колодников. Увидев лицо московского командированного, он заметно оживился и покачал головой:
— Эк, тебя, Виктор, все-таки Гришка отделал! Как бог черепаху!
Виктор поморщился. Помогла ли настойка Вериной бабки или это был естественный процесс, но опухоль у него спала, а вот фингал сиял вовсю полноценной синевой. Да и верхняя губа лейтенанта была с одного края заметно припухшей. Из-за этого Виктор как-то по-особенному болезненно ощутил на себе любопытные взгляды местных милиционеров.
— Знакомьтесь, наш московский коллега, лейтенант Виктор Зубко, — представил его собравшимся Колодников. — Приехал расследовать дело тридцатилетней давности. Только не думайте, что если оно такое старое, то и не очень важное. Ну, об этом потом, а пока об убийстве продавщицы на Крымской. По всему, получается, что убили ее без пяти минут восемь. На это указывает будильник, валявшийся там, на месте преступления.
— Разбился, что ли? — поинтересовался кто-то.
— Да нет, просто это дешевая китайская фигня за сорок рублей. Он упал, крышка чуть отошла, батарейка в сторону, и он встал, — пояснил майор и обратился к Виктору: — Во сколько Кусова пришла к магазину?
— Примерно пять минут девятого...
— Вот! Так я и думал. Похоже, она и спугнула убийцу. Пока ходила к этому старику, он и смылся.
— Кстати, Вера одна дома осталась. А что, если Гришка к ней сейчас пожалует? Ведь убьет он ее, Отелло хренов! — вдруг воскликнул Виктор с тревогой.
— Уже не убьет! — усмехнулся Андрей. — Можешь не волноваться за свою Верку. Час назад он сам пришел в управление и сдался.
— Да ты что?! — удивился Демин. — Неужто, с чистосердечным признанием?
Зубко также удивился, но слов не нашел.
— Счас! — хмыкнул Андрей. — Дурак он тебе, что ли! Говорит, Орехову не убивал, а сбежал оттого, что испугался, что мы повесим на него это убийство.
— А кровь? — спросил Зубко.
— Говорит, что выкрал и зарезал свинью.
— У кого? — поинтересовался Мысин.
— У какого-то Хумарьяна.
— Если у Хумарьяна, то это правда, — подтвердил участковый. — Вчера вечером, пока тот гулял у тестя на дне рождения, кто-то действительно зарезал и утащил его свиноматку. Здоровая хрюшка была, кило на сто двадцать тянула. Кишки прямо на месте выпустили, голову отрубили и оставили. Главное — выкрали тихо и чисто, хотя во дворе две собаки, а в доме была мать Хумарьяна. Ничего никто не заметил.
— Хреново, если это действительно Гришка сделал... — Колодников почесал затылок. — А с Кусовым так до этого красиво все было! Такая версия выстраивалась!
— Да, если он самолично пришел, то это, считай, глушняк. Не дурак же он сам голову в петлю совать. Кто же тогда замочил эту дамочку? — спросил Зудов.
— Тот, кто хорошо ее знал, — предположил Демин. — В семь она сменила Валентину, закрылась и продавала через окошко. А убийцу сама впустила в магазин.
— Закрылась еще ее сменщица, часов в шесть, — уточнил Андрей.
— Кстати, непонятно, что там с этой досрочной пересменкой. Что там у этой Кузьминой дома? — спросил Колодников, обернувшись в сторону Мысина. Все знали, что свой участок тот знает, как никто другой.
— У Вали муж лежит парализованный, уже года два как, — начал рассказывать Мысин. — Сейчас он уже доходит, того и гляди, умрет. Держится на каких-то дорогих уколах. Вот она и попросила Надежду подменить ее пораньше, потом обещала отработать. Говорит, что это и раньше у них так бывало.
— Да, много тут непонятного, — признался Колодников, растирая лицо руками. — С деньгами фигня какая-то. Зачем им надо было приносить их в магазин в этот вечер? Ну, Кузьмина-то, понятно, но зачем Орехова притащила свои деньги тем вечером? Мужик ее толком так и не объяснил.
— Он же сказал, что жена ему не доверяла их, боялась — пропьет, — включился в обсуждение Зубко. — Довольно убедительно...
— Так-то так, но тезка вон дает совсем другую характеристику мужу убитой. — Колодник ткнул авторучкой в сторону Мысина.
— Да, это точно, — подтвердил участковый. — Георгий Иваныч — мужик серьезный. Приехали они сюда года три назад, откуда-то из Казахстана. Работает он в «Империи», на «КамАЗе», самосвал у него, причем свой собственный. Получает хорошо. Руки просто золотые. Дом перестроил из развалюхи — любо-дорого поглядеть, воду провел, газ... И вообще мужик серьезный, его все соседи не иначе как по имени-отчеству величают.
— Дети у них есть? — зачем-то спросил Астафьев.
— Нету детей. Почему, не знаю.
— Ну хорошо... — со вздохом начал подводить итоги Колодников. — Короче, всем держать ухо востро, тряхнуть стукачей — может, кто что слышал, кто что знает. Давай, Виктор, теперь ты расскажи все, что знаешь по своему делу.
Зубко уложился в пятнадцать минут. Слушали его внимательно, и по глазам сидящих Виктор понял, что дело Борейко всех заинтересовало гораздо больше, чем очередное убийство очередной продавщицы. Когда он закончил, все одновременно загомонили, начали давать советы.
— Мазурова надо расспросить, может, он что помнит, — предложил кто-то из старых участковых.
— Да ты что, Михалыч в город приехал в восьмидесятом, так что это вряд ли, — возразил ему другой.
— Зачем к Мазурову, к Машкову его надо отвести, тот точно должен помнить этого Фильчагина, — предложил все тот же участковый.
— Это кто такой, Машков? — спросил Колодников.
— Бывший начальник милиции в семидесятых годах. Он на моем участке проживает, — охотно пояснил Демин, — в собственном доме по Колхозной. Бухает, правда, частенько, но так все помнит хорошо. Пенсия у него приличная, он ведь еще и фронтовик, кроме всего прочего. У меня как опохмелиться нечем, так я к нему ныряю. Он, конечно, так просто не отпускает: пока пару-тройку случаев из прошлой жизни не расскажет, хрен отпустит.
— Блин! А я-то думаю, что это у нас Демин каждый день косой ходит?! Где, главное, деньги берет? Я уж начал думать, не иначе как мзду с цыган да с магазинов брать стал, — поддел его Колодников.
— Скажешь тоже, каждый день! — обиделся Демин. Насколько успел заметить Зубко, обидчивость была важной составляющей характера майора. — Я уж забыл, когда и пил-то в последний раз.
— Короткая у тебя память, — Колодников взглянул на часы. — Неужто не помнишь, что восемь часов назад было?
Демин окончательно обиделся и отвернулся в сторону.
— Ну, ладно, давай адрес этого своего алкаша, а лучше сам сходи вместе с Юркой к нему. Кроме того, наведите справки у старожилов, может, кто, что и вспомнит. Особенно это к тебе относится, Мысин. Пошукай там по Крымской. Может, кто из стариков что и припомнит.
— Да у нас там из стариков-то остались единицы, — возразил участковый. — Из десяти человек девять приезжие, одни мигранты.
— Ну, все равно постарайся. — Колодников обернулся к Астафьеву: — После этого Машкова зайди в загс, узнай, есть ли данные на эту семейку. Может, кто здесь у нас родился, может, кто помирал. Фамилия Борейко редкая, не местная, как-то не на слуху... Так, Зудов и Шаврин сегодня работают со мной. Ты технику не забыл?
Зудов отрицательно мотнул головой. Шаврин оказался коренастым круглолицым мужиком лет тридцати пяти. Самой заметной чертой его внешности была лысина, окончательно «съевшая» растительность на голове оперативника. Его интересовало другое:
— Мне-то машину брать или опять какая-нибудь фигня с пальбой ожидается?
— Да бери, не бойся, перестрелки там не будет, это точно. В случае чего, поставишь ее в отделе.
Колодников снова обернулся к Зудову:
— Тогда вы нас не ждите, езжайте с Алексеем в управление, дождетесь там собровцев и приезжайте в отстойник.
Зубко, слушая все эти наставления, ничего не понимал. Почему Колодников все взваливает на Астафьева? А как же он? А майор уже сворачивал планерку:
— Ну, все поняли? — Подчиненные дружно закивали, загремели стульями, поднимаясь. — Тогда по коням.
Когда они в кабинете остались вдвоем, Зубко наконец задал майору свой вопрос:
— Ну а мне-то что делать? Я ведь тоже хотел по Крымской пройтись, опросить народ.
Колодников поднялся из-за стола, по-отечески положил руку на плечо высокорослого лейтенанта.
— Вить, ну посуди сам, какой из тебя сейчас на хрен опросник с такой мордой. Сплошная дискредитация правоохранительных органов! Тебя и в дом-то никто не пустит, не только расскажет чего сокровенное. Еще и милицию вызовут: народ у нас пуганый. Сделаем все без тебя, нароем материал по твоему Фильчагину. А ты в это время нам, в порядке бартера, тоже кое в чем помоги. Поехали в прокуратуру.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Если бы Зубко знал, что его ожидает в прокуратуре, он не был бы столь беспечен. А так он воспринял эту поездку как простой визит вежливости и расслабился.
В прокуратуре Колодников познакомил его с молодым парнем примерно его же лет, до жути похожего на того самого вертлявого телеведущего Диму Палкина, только мастью он был не жгучий брюнет, а светло-русый и без малейших следов «одесского» происхождения.
— Шилов Игорь Владимирович, зампрокурора города, — представил Колодников его Виктору.
— Исполняющий обязанности прокурора города, — поправил его Шилов. При этом он как-то странно, оценивающе присматривался к московскому гостю.
— Ну, как, пойдет? — спросил его Колодников, также кивая на Зубко. — По-моему, то, что надо. Его сильно и упаковывать не надо.
— Пожалуй, да, — согласился Шилов. — Щетина классная, но особенно этот синяк впечатляет. Хорошо ложится на легенду.
— Лучше нам все равно не найти. Эти собаки всех местных ментов давно чуют за версту. А тут такая фактура!
Зубко ничего не понимал в этом странном разговоре, но почувствовал, что ничего хорошего он ему не несет. Видя настороженность лейтенанта, Колодников наконец-то, объяснил.
— Понимаешь, Виктор, надо помочь прокуратуре в одном деле. Есть у нас в городе один цыганский барон, Рома Сидоренко. Барон он ненастоящий, кличка у него такая. Лет десять уже торгует наркотиками. Сколько через его хату народу отправилось на тот свет, представить страшно. Надо поработать подставой, сделать контрольную закупку героина.
— А почему я? — совершенно искренне удивился Виктор. — И почему это он десять лет торговал этой дурью и никто его не трогал? Меня, что ли, ждали?
— Почти что так. Во-первых, ты у нас человек новый, — терпеливо начал Колодников, — а наших местных обноновцев знает каждая цыганская собака. Обычно в таких случаях мы приглашали коллег из соседних городов. Мы работали у них, они — у нас. Но сейчас дело особенное. Боимся мы с ними связываться: опасение есть, что, стуканут до времени Роме о наших планах, вот и все.
Тут слово взял исполняющий обязанности зампрокурора:
— Десять лет Сидоренко хорошо жил потому, что у него был... как бы помягче-то сказать?.. иммунитет.
— Крыша, и неслабая такая крыша, — по-своему, по-простому, объяснил Колодников.
— А теперь ее ветром снесло? — предположил Зубко.
— Да нет, крышуют его и сейчас, просто Игорь Владимирович у нас человек новый, авторитетов не признает, вот и хочет прищемить Рому-барона. Кроме того, в данный момент ты хорошо подходишь по фактуре под бандита. Эта твоя трехдневная щетина, синяки — ну просто отпетый бандюган! Еще на пальцы тебе навесим «гайки», мобилу на видное место, тачка у нас крутая есть, в отстойнике стоит. Остальное — дело техники: пальцы поширше расставь, блесни крутизной, придерись к качеству товара. Пообещай что-нибудь крутое в случае обмана: ну там яйца оторвать, паяльник в задницу вогнать, мозги чайной ложкой через ухо выковырять...
— Дело, конечно, сложное, но нужное, Виктор Николаевич, — сказал свое волшебное слово зампрокурора, и Зубко понял, что от этой операции ему не отвертеться.
- Хорошо, - со вздохом выдавил он.
— Ну, раз согласен нам помочь, поехали в отстойник, там обговорим детали, — предложил Колодников.
Через полчаса они были за городом, на штрафстоянке, и разглядывали серебристый «Ниссан». Чувствовалось, что японская машина пробегала на родных дорогах не меньше пяти — семи лет и года три еще на чужбине, и это тоже хорошо ложилось на придуманную для Зубко легенду.
— И чья это тачка? Хозяин ее, случайно, не объявится в самый разгар спектакля? — скептически поинтересовался Виктор.
— Не объявится! — отмахнулся Колодников, закуривая очередную сигарету. — Неделю назад ее хозяин преставился в местной больнице. Какой-то мелкий бизнесмен из Тюмени схватил инфаркт у нас тут на кольце за городом, гаишники вызвали «скорую», а машину притащили сюда. Сейчас пытаемся найти его родственников, но пока без особых успехов.
— Виктор, представь себе, что ты бандюган из железногорской группировки, допустим... — Шилов задумался, — Зятя...

— Зятя? — переспросил Виктор.
— Да, очень авторитетный в их среде человек, смотрящий по области, — подтвердил Колодников. — Чуть-чуть не дотянул до «коронации»...
— У тебя было все, как полагается: тачка, дачка, телка с подиума. Но с год назад ты подсел на иглу, и все это пошло прахом, — продолжал развивать свою мысль Шилов.
— Это что, — засмеялся Зубко, — инструктаж по системе Станиславского?
— А ты как думал? — хмыкнул Колодников. — Они тоже здесь у нас не дураки. Цыгане — психологи еще те, любому оперу сто очков вперед дадут.
Начал накрапывать дождь, и все трое, не сговариваясь, забрались в машину.
— Скорей бы зима, задолбали меня уже эти дожди, — сделал лирическое отступление Колодников.
Зампрокурора же был настроен по-рабочему:
— Тачка и мобила — все, что осталось у тебя от былого благосостояния, — продолжил инструктаж Шилов. — Покупать героин в Железногорске тебе уже не по карману, вот ты и приехал за ней в Кривов.
— А что, здесь у вас ниже цены? — удивился Виктор.
— Да, процентов на тридцать-сорок, — подтвердил Шилов.
— Сейчас грамм хорошей «белочки» стоит у нас рублей пятьсот, «дорожка» — чуть поменьше, — Колодников достал из кармана сверток, сооруженный из листа школьной тетради. — Здесь пятнадцать тысяч. Все купюры помечены светящейся краской, так что будь с ними поосторожней. Закупай на все.
Зубко подержал на ладони увесистый брикет, затем развернул его сверху. Пачка денег была перетянута цветной резинкой, и, судя по цвету купюр, здесь были все виды денежного номинала.
— Деньги тебе тоже подобрали под твою легенду, самые разномастные, — пояснил Андрей. — Это не с банковского счета снято, а набрано с миру по нитке. Не приходилось еще в таких делах участвовать?
— Нет еще, — признался Виктор.
— Ничего, — подбодрил майор. — Это тебе будет полезно. Набирайся опыта на дармовщинку.
Зубко иронично хмыкнул, Шилов же просто улыбнулся и, приоткрыв дверь, выкинул в ближайшую лужу окурок.
— Сейчас приедет группа, все оформим как надо, снимем тебя на камеру, затарим аппаратурой и будем вести тебя до самого дома.
— «Маски-шоу» будут? — спросил Колодников у Шилова.
Тот утвердительно кивнул:
— Пообещали прислать парочку парней из железногорского СОБРа.
— А у вас что же, своих спецназовцев нет? — удивился Виктор.
— Ты что, какие у нас спецназовцы, Витя?! Не полагается нам спецназ. У нас даже в патрульно-постовой роте осталось десять бойцов.
— А что так мало?
— А ты пойдешь работать по двенадцать часов в сутки за полторы тысячи? Вот и я не пойду. Дураков-то даже в Кривове осталось мало. Можно уехать в Железногорск и там спокойно огребать в охране по пять — шесть кусков. Моим парням, старшим операм, приходится выезжать на задержание, как простым рядовым, блин!
— Да и патрульные-то у нас — это жуть какая-то, — поддержал Шилов, — доходяги, как из Освенцима. Набирают пацанов сразу после армии, ничего не умеют, ничего не могут. Недавно тут один качок избил троих пэпээсников, и хоть бы что ему за это было.
Колодников зевнул.
— Спать хочу. Эти десять дней спал, почитай, часа по три в сутки. Четыре убийства, все ночью, три из них зависли. Кошмар какой-то!
Майор откинул голову на удобный подголовник, расслабился, даже прикрыл глаза. Но отдохнуть им так и не удалось. Как раз в это время на площадку въехал старенький синий «уазик», в каких обычно ездят бригады «скорой помощи» или газовщики. В народе эту машину называют почему-то «булкой».
— О, а вот и мои орлы, легки на помине! — обрадовался Колодников.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Через час Виктор Зубко медленно ехал по городу, присматриваясь к номерам и табличкам с названиями улиц. Ему долго и упорно объясняли, как проехать к нужному ему дому, но все равно он боялся заблудиться. Через довольно хлипкий мост, перекинутый над железнодорожным полотном, он перебрался в обширный район, полностью состоящий из частных домов.
Колодников и Шилов называли этот район города Цыганским поселком. Раньше он назывался совсем по-другому, в честь одного из вождей мировой революции, Моисея Соломоновича Урицкого, но последние десять лет к нему неофициально, но прочно приклеилось именно это название — Цыганский поселок. Место это показалось Виктору угрюмым и неуютным. Между улицами попадались большие пустыри, заросшие тальником, а то и осокой. Сами дома оставляли о себе довольно убогое впечатление — серые, со следами облезшей покраски, с покосившимися заборами.
Тротуаров здесь не было, так что местные жители топали прямо по дороге, что весьма нервировало Виктора, поскольку приходилось ехать, лавируя между большими и маленькими воронками на асфальте, а пешеходы при этом норовили сунуться на этот же самый участок сухой суши, прямо под колеса его машины. Что еще удивило Зубко, на его пути почти не встречались люди со славянским типом лица. Многих он безошибочно определял как цыган, другие явно были выходцами из Средней Азии. Около приземистого магазина с аляпистой вывеской «Рустави» стояла группа кавказцев, мирно беседующих о каких-то своих проблемах и проводивших машину Зубко настороженным взглядом. Виктор все же слишком отвлекся на изучение этих местных достопримечательностей и в результате умудрился свернуть где-то не на том перекрестке. Как назло, не было видно и белую «Ниву», из которой оператор должен был снимать детали операции. Покрутившись по поселку минут пятнадцать, и окончательно потеряв всякую надежду найти нужный адрес, Виктор остановил машину, открыл окно и крикнул трем пацанам на велосипедах:
— Эй, брателло, где у вас здесь улица Чапаева?
Парни тут же подкатили поближе. Оценивающе оглядев Зубко, самый старший, лет тринадцати, начал разговор совсем о другом:
— Э-э, слушай, зачем тебе нужна эта Чапаева? Это далеко, ты давай к нам, тут вот за углом. У нас все есть: ханка, гера, план. У моего папы самый дешевый товар в поселке. Тебе что надо, «дорожка», «белочка»?
Виктор с досадой сплюнул и с раздражением начал выговаривать добровольному дилеру своего папы:
— Слушай, друган, я тебя не спрашиваю, почем твой папа продает ханку, я спрашиваю, как проехать на улицу Чапаева?
Пацан сразу поскучнел, развернул велосипед и махнул рукой куда-то вбок.
— Там. А если вы к Ромке-барону, то он в ханку кофе «Пеле» мешает, — сказал он напоследок, нажимая на педали.
Виктор не понадеялся на парня и свернул на перекрестке в прямо противоположную сторону. Вскоре он действительно увидел на одном из домов табличку с нужной ему надписью: «Ул. Чапаева». Дом имел порядковый номер десять, а Зубко нужен был сороковой. Дорога просматривалась насквозь, но белой «Нивы» Виктор по-прежнему нигде не видел. Предположить, что местные оперативники заблудились в родном городе, Зубко не мог и, остановившись, взялся за мобильник:
 — Алло, где вы там пропали?
Колодников отозвался сразу:
— Вить, ты где?
— Я-то на месте, на улице Чапаева, а вот вы где? Заблудились, что ли? — поинтересовался Зубко.
— Вить, извини, но у нас машина заглохла на мосту, сейчас завели, уже едем. Минуты через три будем на месте.
Вскоре Зубко действительно рассмотрел в зеркале заднего вида кургузый силуэт «Нивы». Проехав мимо Виктора, машина свернула в один из переулков. Хмыкнув, Виктор также завел машину и не спеша поехал вперед, отслеживая номера домов.
Дом номер сорок отличался от соседских большей основательностью и ухоженностью.
Небольшое изначально деревянное сооружение было расширено за счет пристроек из белого кирпича, ворота изумляли редкой монументальностью, а в двухметровом заборе из профильного железа не просматривалось ни одной щелки. Свежая зеленая краска ворот и оцинкованная крыша также намекали на хороший достаток жильцов дома.
Свернув к воротам, Зубко заглушил машину и резко нажал на клаксон. После этого он выбрался из машины и нацепил стильные черные очки. Это было первое вынужденное приобретение москвича в этом провинциальном городке. Солнца в этот день не предвиделось, но зато очки слегка прикрывали фиолетовый фингал под его глазом. Демонстрировать его сразу Виктору показалось слишком уж нарочитым. Сунув в рот сразу две подушечки жвачки, Зубко небрежно оперся спиной о дверцу своей японской тачки и начал ждать. При этом он невольно пытался представить себя со стороны. Выглядел он, как ему казалось, довольно забавно. Но вот убедительно ли?..
Колодников пожертвовал из своих запасов пару «гаек» — перстней явно ручной работы, как предположил Виктор, зэковской. На одном, серебряном, был изображен хищный профиль орла. Второй представлял собой просто квадратное поле с подобием герба и каким-то камешком под брюлик. Надраенный самим же Колодниковым перстень блестел, как золотой, но все же Виктор боялся, что искушенный в этом деле цыган раскусит без труда подделку. Но гораздо больше он волновался о том, чего не должно было быть видно. На лацкан его куртки был выведен микрофон небольшого диктофона. Паша Зудов, самый продвинутый среди колодниковских «орлов» по части техники, очень волновался и за качество предстоящей записи. Диктофон был старым и иногда капризничал по непонятным для хозяина причинам. Кроме того, для того чтобы вывести микрофон наружу, пришлось пришить провод к подолу куртки.
Несколько минут во дворе не наблюдалось никаких признаков жизни, кроме заливистого лая невидимой Виктору, но явно здоровущей собаки. Затем как-то без перехода звякнула щеколда, и в калитке показалась невысокая девчонка-цыганка лет тринадцати.
— Чего надо? — спросила она, пристально рассматривая гостя и по ходу щелкая семечки.
— Ромку позови, — велел Виктор. Дальше в речи он старался как можно сильней растягивать гласные.
— Занят он — обедает.
— Меня это не колышет, скажи, я за товаром приехал, мне ждать некогда! Если бабки не нужны, я к другому поеду, мне по хрену! Меня вот ваши черти по дороге к себе зазывали, на Ульянова.
— Это кто, Колька Онищенко, что ли? Да у него гера напополам с мелом! — возмутилась девчонка и закрыла калитку. Очевидно, она хорошо описала гостя отцу, потому что не прошло и минуты, как в воротах показался сам хозяин.
Его вид несколько озадачил Виктора. Он ожидал увидеть этакого заскорузлого Будулая в красной шелковой косоворотке, с серьгой в ухе и колючим бандитским взглядом. Перед ним же стоял невысокий, симпатичный мужчина лет тридцати пяти — максимум сорока, с чисто выбритым и столь же опрятно одетый в теплую серую толстовку и синие спортивные брюки. Черные, без единой седой отметины, волосы были аккуратно зачесаны назад, но по краям лба явно начали расползаться залысины.
— Привет, — сказал он, дожевывая что-то. — Чего надо-то?
— Салют, — буркнул Виктор, еще активней начав жевать свой «Дирол», — товар есть?
— Смотря какой.
— «Белочка».
Рома прищурился:
— А ты откуда вообще-то сам? Как зовут-то?
— Из Железногорска. Земой зовут. Из зятьевских я, — Виктор тут чуть замялся. — С авторынка.
— А кто тебе этот адресок-то дал? — продолжал допрос цыган.
— Пашуня, знаешь такого?
Барон кивнул:
— Что-то давно его не видно.
— Он борщанул с дозой, еле откачали... Отлеживается сейчас в Пироговке. Ноги у него отказали. Я и на него беру тоже.
— Сколько надо?
— Почем у тебя?
— «Белочка» — пятьсот, «дорожка» — четыреста пятьдесят.
— Блин, а Пашуня говорил, что у тебя всех дешевле!
— Цены поднялись, — цыган развел руками, — счас трудней стало работать. Менты пасут жутко, весь кислород перекрыли.
— У меня пятнадцать кусков, давай на все.
Рома прищурился, затем отрицательно покачал головой:
— Боюсь, не наберу. Мало осталось. Граммов десять «белочки» — и все.
— Ты чего, романэ, сдурел? — Виктор растопырил пальцы. — Это мне одному на раз чихнуть, а у меня еще три рыла на хвосте сидят. Поскреби там по закромам, в натуре!
Но цыган был неумолим:
— Нету. В прошлый вторник шакалы из ОБНОНА тормознули курьера с «полтонной» геры.
Про это Зубко был в курсе. Но Шилов и Колодников никак не предполагали, что товар шел к Роме-барону.
«Ну вот, выходит, ребятки из ОБНОНа нам невзначай нагадили». Виктор смачно выматерился. Получилось хорошо, от всей души.
— Ладно, — махнул рукой Зубко, — гони, сколько есть.
— Ну, хорошо, пошли в дом, — согласился цыган.
Во двор он зашел первым и прикрыл своим телом Зубко от здоровущего, серого кавказца. Пройдя темные сени, Виктор открыл скрипучую дверь и оказался в обширной кухне, где мыла посуду та самая девчонка. Она скользнула по лицу гостя равнодушным взглядом. Здесь же, в кухне, связывала в косы противно шуршащий лук старая цыганка. Сначала Виктор подумал, что это мать Романа, но тот обратился к ней на своем языке, назвав по имени, Раей. Стало ясно, что это жена цыгана, благо Зубко заранее изучил членов семьи Сидоренко. Странное дело, если сам Барон выглядел моложе своих сорока лет, то его жена смотрелась лет на десять — пятнадцать старше своих тридцати восьми.
— Подожди здесь, — велел цыган и нырнул куда-то в глубь дома, за бордовые бархатные портьеры.

Виктор постарался сохранить равнодушное выражение лица, хотя ему до зарезу было интересно узнать, где же барон хранит наркоту.
Отсутствовал Роман недолго. Вернувшись, он протянул Виктору небольшой пакетик с чем-то белым. Зубко принял геру правой рукой, стараясь как можно меньше наследить на самом пакете. Изобразив на лице большое сомнение, он подошел к окну и долго рассматривал его содержимое на свет.
— Ты мне точно «белочку» даешь? А то Пашуне херню какую-то подсунули в «Айсберге», он едва кони не двинул. Смотри, романэ, а то, если что, приеду и точно тебе все кишки выпущу!
Рома изобразил на лице оскорбленное недоумение.
— Ты че, зачем мне это надо? — стукнул он себя кулаком в грудь. — Да если б я продавал тухлую геру, меня давно бы уже в живых не было, правда ведь, Рая?
— Не сомневайся, товар хороший, — подтвердила та, — фирма.
Зубко недовольно буркнул:
— Ну, ладно, поверим на слово. Сколько с меня?
— Пять кусков. Десять грамм по пятьсот, сам считай.
Зубко уже вошел в роль братка, он наморщил лоб, словно пытаясь пересчитать все-все в уме, потом оставил это якобы непосильное для него занятие и вытащил деньги, старательно отсчитал нужную сумму. При виде пачки денег в его руках глаза цыгана алчно загорелись.
— Ну что, — спросил Зубко, уже отдав деньги, — может, найдешь еще, а романэ?
— Нету, — Вид у Ромы был сокрушенный и раздосадованный. — Жду со дня на день, должны подвезти. Позвони мне на той неделе. Номер дать?
Виктор отмахнулся:
— У Пашуни есть. А у меня мобильник сдох, новый надо покупать. Ладно, давай, не кашляй.
Зубко вышел из дома, миновал охрипшего от лая кавказца и, не оглядываясь на стоявшего у калитки цыгана, подошел к машине. На ходу он выплюнул жвачку, от этой однообразной процедуры у него уже болели скулы. Открыв дверь машины, Виктор остановился, достал сигареты и закурил. Делал он это, кажется, третий или четвертый раз в жизни, и каждый раз по нужде. На сей раз, зажженная сигарета служила сигналом Колодникову и его «орлам». Не успел он сделать и пару затяжек, как к дому на полном ходу подкатила синяя «булка».
Рома понял все мгновенно. Захлопнув калитку, он попытался закрыть ее на засов, но сильный удар в плечо полностью экипированного омоновца опрокинул его на землю.
— Э-э, ты что?! Караул, убивают! — заорал было цыган, но мгновенно заломленные назад руки заставили его взвыть от боли и замолкнуть.
Второй омоновец тут же проскочил в калитку, и, судя по жалобному взвизгу собаки, занялся кавказцем.
А из подъехавшего «уазика» уже сыпались как тараканы ребята Колодникова, во главе с ним самим. Из подлетевшей «Нивы» первым с камерой наперевес выскочил оператор.
— Ну что? — спросил Колодников, подскочив к Зубко. За его плечами тут же возник долговязый Шилов.
Виктор отрицательно качнул головой.
— Хреново, всего десять граммов.
— Блин! Что ж так мало-то? — огорчился Шилов.
— Он говорит, что обноновцы перехватили груз на той неделе, полкило геры.
Шилов с досадой сплюнул и матюгнулся.
— Вот невезуха, не прет нам сегодня, — высказался и Колодников. — Ты, кстати, замечал, Игорек, что чем основательнее готовишься, тем хилее результат? Все хорошие дела делаются экспромтом, с налету.
— Ну, ладно, пошли в дом, — предложил Шилов.
Виктор швырнул на землю сигарету.
В доме же бушевал ураган.
— Че ты ищешь, че ищешь?! Нет у нас ничего! — как резаная вопила Рая, пытаясь не пустить оперативников дальше кухни. Зудов и Шаврин старались преодолеть этот барьер, но даже им, двум мужиком, не удавалось сделать это. Помог ими, как ни странно, Зубко. Завидев лжебратка среди оперативников, Рая просто взорвалась и кинулась к Виктору с кулаками.
На помощь опешившему лейтенанту подоспел один из омоновцев, оттолкнувший цыганку в угол и зажавший ее там намертво. Между тем народ в дом все прибывал и прибывал. Сначала второй омоновец завел в дом цыгана. Руки у него были заведены назад и скованы наручниками. Затем прибыли понятые: прилично одетый мужичок лет сорока пяти, с любопытством рассматривающий все вокруг, и толстая курносая тетка лет пятидесяти, смотревшая на все вокруг со злым, настороженным прищуром.
— Во, скока цыганье лука запасли! А у нас в этом году не уродился, — сразу нашла она причину для зависти.
— Пошли в гостиную, — велел Шилов, — тут места мало.
 Все протиснулись в соседнюю, большую комнату.
— Эк, они ковров-то накупили на наши то деньги! — снова высказалась понятая, крутя головой, как сова.
В самом деле, ковров в этом доме не было только на потолке. Чувствовалось, что цыгане не бедствовали. Между коврами разместилась стенка, телевизор со здоровенным экраном, на столе стоял мощный музыкальный центр, а рядом — компьютер, на мониторе которого бушевала сама по себе какая-то компьютерная стрелялка.
Толстая сразу высказалась и по этому поводу:
— Вот, вишь, суки, как живут! А тут внукам нужен компьютер, да хрен его купишь на нашу зарплату даже в кредит!
Из соседней комнаты Зудов и Шаврин выволокли девочку-цыганку, упирающуюся ничуть не хуже своей мамочки.
— Посадите их всех на диван, — велел Шилов.
Очутившись рядом, цыгане наконец-то угомонились, только оживленно и быстро начали переговариваться на своем птичьем языке.
— Ну-ка, кончай базарить! — прикрикнул на них Шилов.
Толку от этого было мало: цыгане, казалось, готовы были сейчас передраться между собой. Зампрокурора хотел прикрикнуть на них еще, но Колодников остановил его:
— Да, ладно, тебе, сейчас они сами заткнутся.
— Ты думаешь? Ну, фиг с ними!
Шилов обернулся к своему помощнику, молодому, худощавому парню.
— Давай пиши, — велел он.

Тот сел за стол, открыл папку, вытащил стопку чистых машинописных листов.
— Протокол обыска в доме номер сорок по улице Чапаева. Присутствовали понятые...

Мерные протокольные мероприятия действительно заставили хозяев дома замолкнуть и внимательно вникать во все происходящее. Виктора из всего этого больше всего позабавила фамилия понятой, Подушкина. Она очень подходила к ее округлой фигуре и лицу. Вела себя Подушкина по-прежнему очень агрессивно. Особенно когда Шилов вытащил из кармана рубахи цыгана переданные Зубко деньги.
— Чьи это деньги?
— Не знаю, — буркнул Рома, стараясь отвернуться от черного глаза телекамеры.
— Как они попали в ваш карман?
— А я почем знаю?
— Значит, не знаете?
— Нет. Подкинули мне.
— Хорошо, тогда обратите внимание, — Шилов поднес к нескольким банкнотам фиолетовую лампу. — На них надписи двух видов: «Привет, Рома» и «Пора на нары».
— О, вот это точно! Давно пора тебя в тюрягу упечь, морда цыганская! — взорвалась Подушкина.
— Слушай, командир, я требую отвода понятой! — возмутился барон.
— Не в суде, Рома, не выеживайся, — поставил цыгана на место Колодников.
— Тогда я требую адвоката.
— Это не допрос — это обыск.
— Тогда я хочу позвонить.
— Только после предъявления обвинения.
Второй понятой был местным предпринимателем, Иваном Рыжовым. Каждые пять минут у него звонил мобильник, он выходил в соседнюю комнату и подолгу разговаривал о каких-то закупках и продажах.

Деньги были только эффектным началом. Затем появился и пакетик с героином. Эксперт тут же занялся отпечатками пальцев, и, рассмотрев пакетик на свет, удовлетворенно крякнул:
— Есть, родимые! И хорошие!
Между тем дальнейший обыск забуксовал. Оперативники перерыли всю гостиную и спальню, но ничего не нашли.
— Похоже, у них действительно ничего нет, — шепнул на ухо Шилову Колодников.
— И что теперь делать?
— Искать!
— Да, — припомнил Шилов, — а куда там девчонка убежала, в какую комнату?
— А, туда, — майор кивнул в сторону, — в свою комнату.
— Поищите там. Не зря же мамаша скалой стояла на пороге.
В доме было жарко натоплено, так что вскоре Шаврин и Зудов разделись до рубашек. Они, понятые, оператор, сам Рома и Шилов еле разместились в небольшой комнатке дочери. Опера перетрясли кровать в гардеробе, перещупали все платья девчонки. Ничего. Отодвинули кровать, и Шилов лично прошелся по всем половицам. Наконец его внимание привлек цветок на подоконнике.
Это была обычная чахлая герань в пластмассовом горшке и таком же пластиковом поддончике. От безысходности зампрокурора подвинул его в сторону и неожиданно заметил, что Рома как-то заволновался. Шилов взял горшок в руки, он показался ему на удивление легким. Он глянул на Рому. За считанные секунды тот вспотел так, словно его сунули в сауну.
— Интересно. Что-то у вас цветы больно чахлые. Не поливаете, что ли, их, гражданин Сидоренко? Или землю давно не меняли?
Он поднял горшок с поддона, глянул снизу, усмехнулся.
— Граждане понятые, прошу обратить ваше внимание. Там какой-то сюрприз. Что там, Роман?
— Я почем знаю?!
— Тогда вопрос к вам, Раиса Мироновна, что там может быть?
— Не знаю, что вы там туда подложили! Подкинули это нам!
— Хорошо, тогда мы посмотрим сами.
Пакет доверили извлекать эксперту.
— Здесь какой-то целлофановый пакетик, — сообщил он, извлекая из горшка куст герани вместе с земляным комом.
Но когда он положил добычу на стол, то оперативники разочарованно вздохнули. Это был всего лишь опиум.
— Да здесь всего граммов пятьдесят, — сказал эксперт. — Ханка.
— Мало, ищите еще, — велел Шилов.
Увы, затяжной трехчасовой обыск не дал ничего. Перерыв все комнаты, команда Шилова вернулась на кухню. Устали уже все, даже язвительная Подушкина прикусила язык. Обыск шел уже вяло. Зудов методично проверял все многочисленные банки с крупой, Лапшин же спустился вниз, в подвал, где стоял газовый котел.
— Ого, а здесь какая-то травка сушится, — сообщил Алексей и выволок на свет охапку какой-то сухой ботвы.
— Конопля! — присмотревшись, определил Зудов.

Колодников безнадежно махнул рукой.
— Наша конопля беспонтовая, толку с нее никакой нет.
— Да мы ее для дедушки собрали, он ею ноги парит! — рассмеялся Рома.
Шаврин озадаченно почесал свою вспотевшую лысину:
— И что с ней делать?
Шилов долго колебался, потом махнул рукой:
— Ладно, упакуй, сейчас взвесим, а потом посмотрим, что скажет экспертиза.
Барон издевательски ухмыльнулся:
— Еще таблетки из аптечки конфискуйте — цитрамон там, аспирин, валидол. Тоже ведь колеса!
Тут у Шилова сдали нервы.
— Ну, чего ты ухмыляешься-то?! — сорвался он на цыгана. — Тебе уже того, что нашли, хватит лет на десять. Тем более у тебя какая это ходка будет? Третья? И все по одной статье: двести двадцать восьмая, часть третья. Значит, рецидив.
— Э-э, дарагой, не угрожай! Мне стоит только один звонок сделать — и ты будешь передо мной вот здесь стоять, — он ткнул пальцами в пол, — и извиняться.
— Напугал ежа голой жопой! — и, отвернувшись от цыгана, кивнул Шаврину: — Посмотри, что у них в этом столе?
В это время Колодников потихоньку потянул Павла Зудова за рукав. Заведя его в детскую комнату, он прошептал ему на ухо:
— Посмотри, что у него там за телефон, почему он к нему так рвется.
Павел кивнул, сходил в зал и вернулся с мобильником Ромы.
— «Панасоник», неплохой, тысяч восемь стоит. Что у него тут, «Би Лайн»?
Зудов стал тыкать своими толстыми пальцами в кнопки.
— Ну что там у него?
— Погоди, — отмахнулся Павел, — я меню смотрю. Ого, смотри, какой интересный адрес: «Коля-мент».
— Так и написано — Коля-мент? — усмехнулся Колодников.
— Да, именно так и написано.
— Срисуй его на память, и сотри. А телефон положи на место.
В это время из кухни донеслись женские крики.
— Мусор вывалил, а кто убирать будет!? — орала Рита на Шаврина.
Дочка не отставала от матери. Весь сыр-бор произошел из-за мусорного ведра, высыпанного Шавриным прямо на пол.
— Сами и уберете, не баре, — огрызался тот, шуруя карандашом в куче мусора.
Объедки семьи Сидоренко были живописны и разнообразны. Кожура бананов и апельсинов перемешалась с фольгой дорогих шоколадок, а банка из-под красной икры — с куриными костями. Ковырнув кучу еще раз, Шаврин обнаружил в ней пустой прозрачный полиэтиленовый пакет. Шилов вдруг вскрикнул:
— Стой! Что это такое?
— Пакет, — ответил Алексей.
— Вижу, что пакет.
Шилов нагнулся и понюхал свою находку.
— Что было в этом пакете? — спросил Шилов у Раи.
— Откуда я знаю, что в нем было! — взвилась Рая. — Может, сахар, может, крупа. Не помню я.
— Ни то ни другое, — сказал зампрокурора, передавая пакет Шаврину. — Упакуй-ка его отдельно. Мне кажется, что раньше в этом пакетике лежало с полкило героина.
После этого обыск сам собой сошел на нет.
— Собирайтесь, гражданин Сидоренко, поедем в прокуратуру, будем вас допрашивать, — объявил наконец Шилов.
— Только в присутствии адвоката!
— Конечно-конечно!
— Тогда мне нужно сделать один звонок, — стал настаивать цыган.
Шилов хотел было отказать, но Колодников из-за плеча цыгана подмигнул ему и чуть заметно кивнул.
— Ладно, валяй! – согласился зампрокурора.
Дочка принесла отцу его мобильник. Тот потыкал пальцами по кнопкам, наморщил лоб, еще пару раз повторил какие-то непонятные манипуляции. На лице цыгана читалось явное недоумение. Он обратился с каким-то вопросом к жене, та, пожав плечами, начала ему что-то с ожесточением выговаривать. Рома прикрикнул на нее, и Рая начала выдвигать ящики стенки, перебирать какие-то бумажки. Не найдя нужной, она выматерилась и ушла в соседнюю комнату.
Рома все-таки набрал чей-то номер и минут пять что-то по-своему втолковывал своему абоненту. После того как разговор был закончен, Шилов дал знак, и спецназовцы увели Романа в уазик.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

С утра у Сергея Шалимова было плохое настроение. Опять разболелась голова, и это была не привычная равномерная боль гипертоника, это был приступ, подобный приливам и отливам морского прибоя. Эта головная боль была «подарком» Шалимову от бандитов после одной крутой заварухи, в которую Сергей попал три года назад. Врачи тогда сказали, что он легко отделался, но сам Шалимов так не считал. Головные боли допекали его с тех пор постоянно, причем давление здесь было ни при чем.
Однако окружающим его мучения были незаметны. Серые глаза следователя светились спокойствием, невольно способствуя особенной доверительности в его беседах с подозреваемыми и свидетелями. Сейчас перед ним сидел Георгий Иванович Орехов, муж убитой продавщицы, по случаю траура одетый в парадный черный костюм и даже галстук. Правда, торжественность стиля нарушали резиновые сапоги — необходимейшая вещь в районе, где проживал Орехов.
Георгий Иванович говорил неторопливо, внушительно, тщательно подбирая слова. И именно это, как ни странно, настораживало следователя.
— Значит, днем, в обед, вы поругались, и она забрала деньги с собой? — повторил слова Орехова Шалимов.
— Да, именно так, — Георгий Иванович кивнул своей монументальной головой. — Сказала, что если я не приеду за ней в девять утра, то она наймет грузовое такси и сама привезет эту чертову стиральную машину домой.
— А у вас что, вода проведена в дом? — уже с чисто житейской завистью спросил следователь. Ему самому приходилось ходить за водой на колонку.
Шофер чуть снисходительно усмехнулся:
— Да, этим летом провел. Ванна у меня дома стоит, унитаз. Ну и банька, естественно.
— Хорошо!.. — с завистью вздохнул Шалимов, потирая пальцами виски. — Ну а кто мог знать об этих деньгах?
Орехов пожал плечами:
— Бог его знает, кому она могла сболтнуть. Бабы же дуры, сами знаете, все что угодно растреплют. Та же Валька знала... Тоже небольшого ума бабенка. А то, что знают двое, сами знаете, Сергей Александрович, знает и свинья.
— Ну а сами-то вы никого не подозреваете? — настаивал Сергей. Голос его был сейчас спокойным и ровным, и собеседник даже не подозревал, что это связано с тем, что приступ головной боли был в самом разгаре и следователь просто боялся повысить голос. — Может, кто из родных или друзей мог знать про это? Припомните, вдруг это поможет нам выйти на след.
Орехов уже с явным раздражением пожал плечами, его кустистые брови сдвинулись к переносице.
— Да хрен его знает! Вы бы, Сергей Александрович, лучше бы Гришку Кусова нашли да его поспрашивали. Он-то уж точно все знает.
Шалимов хотел, было, сказать, что Кусов уже задержан, но очередная волна боли заставила его только поморщиться. Орехов расценил эту гримасу следователя по-своему.
— Я вас не пойму, Сергей Александрович, у вас есть готовый подозреваемый, а вы меня уже два часа об одном и том же спрашиваете, — заявил он, повысив голос. — Мне этот базар непонятен. По-моему, этот Гришка и пришил мою Надьку. Это даже бритому ежу ясно.
«Ого! — подумал Шалимов. — Ишь, как он заговорил-то. Это уже интересно».
— А вы за что сидели, Георгий Иванович? — ровным тоном спросил он.
Этого вопроса Орехов явно не ожидал. В глазах его мелькнул страх.
— Было дело, — нехотя признался он. — По малолетке отсидел два года за угон мотоцикла. Жили бедно, а так хотелось погонять с ветерком, девок покатать. С детства технику люблю...
— Что ж, с кем не бывает, — согласился Шалимов. — Я тоже технику люблю. Времени только не хватает. А что вы так долго делали в гараже? Рабочий день, насколько я понял, у вас до шести?
— Да, накопилось много поломок, мелких, но, знаете, их тоже делать надо. Дома у меня сварочного аппарата нет: сгорел трансформатор, вот я и задержался в гараже.
— Ну, хорошо, — сдался Шалимов, — подпишите протокол, и вы свободны. Если что, мы вас вызовем. Да, позовите там Валю, она ведь вместе с вами пришла, Георгий Иванович?
...Уже вечером они сидели в кабинете следователя втроем: Андрей Мысин, Павел Зудов и сам Шалимов.
— Валентина в своих показаниях путается, все сбивается на слезы, — рассказывал хозяин кабинета. — Странно еще то, что они с Ореховым пришли вместе. Я их вызывал в разное время. Да и каждое слово она говорит с оглядкой на него.
— А что тут странного? Подвез он ее по дороге, вот и все, — возразил Мысин. — Автобус к нам раз в сорок минут ходит.
— А ты что, их сразу двоих допрашивал? — спросил Шалимова Зудов.
— Нет, конечно, но дверь у меня сам видишь какая — распухла от сырости, толком не закрывается. И Валентина каждое слово говорит с оглядкой. Этот Орехов крепкий орешек, — скаламбурил следователь. — Явно сидел, интонации у него невольно прорываются блатные. Сам объясняет, что сидел по молодости, якобы мотоцикл украл. Проверить сейчас это сложно: пока запрос из Казахстана придет, мы все уже на пенсию уйдем. Поспрашивай там, Андрей, что про него слышно. Сдается мне, что сидел он за что-то более серьезное. И вовсе не по малолетке... За тридцать лет вся эта блатота должна улетучиться, а у него — ни фига. Объяснить даже не могу, держится он хорошо, а вот где-то там, — Шалимов постучал себя по груди, — есть ощущение, что врет Георгий Иванович.
Мысин покачал головой.
— В нашем районе большинство приезжих казахстанских переселенцев из Кустаная, а он со своей Надей — из Целинограда, — сообщил участковый.
— Ты все равно поспрашивай их, — попросил Шалимов. Он хотел добавить что-то еще, но в этот момент зазвонил телефон. — Да, Шалимов слушает.
С минуту он молчал, потом, положив трубку, высоко вскинул брови:
— Звонила какая-то женщина, она не представилась. Сообщила, что нож, которым зарезали Надежду Орехову, находится во дворе Веры Кусовой, в поленнице дров. Надо брать ордер на обыск.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Астафьев потратил на поход в загс полдня. Можно было бы управиться и побыстрее, но девушка из архива была слишком уж хорошенькой, чтобы Юрий пропустил возможность пофлиртовать.
— Итак, вам нужен тысяча девятьсот семьдесят второй год? — который уже раз за день спрашивала миловидная блондинка с короткой стрижкой, вытаскивая очередной том с подшитыми документами. При этом она стояла на невысокой стремянке, что давало Юрию право в целях безопасности несколько придерживать девушку за талию.
— Именно семьдесят второй, Ирочка.
— Так, это книги записей регистрации брака, вторая половина, держите. А я возьму регистрацию смертей, также вторую половину.
Они сели рядом за один стол, начали перелистывать книги. Судя по кольцу, Ирина была замужем, но подобные помехи никогда не смущали Астафьева, особенно после того, как он и сам побывал в этой добровольной кабале. Впрочем, выяснить это обстоятельство было необходимо, но, когда Юрий хотел задать сей деликатный вопрос, Ирина неожиданно нашла то, что ему было нужно.
— Вот он, ваш Борейко, да не один, а целый клан.
Астафьев вскочил так резко, что его стул опрокинулся. Перегнувшись через плечо девушки, Юрий вслух прочитал запись в книге:
— «Борейко Михаил Львович, родился 12 мая 1918 года, умер 27 сентября 1972 года.
Борейко Нина Ивановна, родилась 6 июля 1946 года, умерла 27 сентября 1972 года...»
Всего людей с фамилией Борейко в книге значилось пятеро. Самой старшей, Марии Михайловне, было семьдесят три, а младшей девочке — всего десять лет. Самое жуткое то, что все они умерли в один и тот же осенний день семьдесят второго года. Правда, в середину списка вклинивался некто по фамилии Працук Роман Михайлович, так же расставшийся с жизнью в этот день и в этом же месте. Пока Ирина вписывала фамилии погибших в официальный бланк, Юрий продолжал листать книгу. Он надеялся найти там и фамилию Фильчагин, но таковой там не значилось.
— Пять, даже шесть человек одного семейства погибли в один день. Что это, автомобильная катастрофа? Или тут замешан этот самый Фильчагин? — размышлял вслух Астафьев, как-то сразу забыв о существовании симпатичной блондинки в узких джинсах.
Он взглянул на часы — половина двенадцатого. Занятый своими мыслями, Юрий довольно сухо попрощался с Ирочкой, что вызвало у девушки удивленно-недовольную гримаску на ее милом личике.
Выйдя и закурив, Юрий несколько освежил ход своих мыслей. Тащиться в частный сектор ему не хотелось, однако в свете полученных в загсе данных визит к бывшему начальнику милиции Машкову был просто необходим.
Тротуара на этой улице не было, но к дому Машкова тянулась асфальтовая дорожка. Проживал подполковник в аккуратном, красного кирпича домике, окруженном небольшим садиком, вылизанном до состояния солдатского плаца — ни соринки, ни листочка.
На заборе имелся звонок, заботливо прикрытый от дождя навесиком из куска черной резины. Через минуту калитку открыл грузный старик в ватнике и в старой милицейской шапке.
Полнота, и мешки под глазами, намекали на неважное здоровье старика, однако серые глаза его были цепкими и умными.
— Николай Иванович? Добрый день! Капитан Астафьев, уголовный розыск, — Юрий подал старику свою «корочку». — Мне надо получить от вас кое-какую консультацию.
Машков глянул на удостоверение, наморщил лоб:
— Астафьев? Что-то знакомое. Ну-ка, напомни, Астафьев, это не ты, случаем, Грибника раскусил?
— Я, — признался Юрий, — было дело.

— Проходи, — сказал старик и махнул рукой старухе в точно таком же, как у него, ватнике, укладывавшей в сарай нарубленные дрова. — Бросай, Анка, успеем еще с дровами. Иди на стол накрывай. Дрова мне привезли на зиму, к баньке, — пояснил он Юрию. — Сложить надо в поленницу, ну да это не к спеху. Вся зима впереди.
В доме Астафьева сразу провели в гостиную, а сам хозяин долго умывался, фыркая при этом, как морж. В гостиной он появился с бутылкой чего-то темного в руках, без этикетки. Жена его оказалась бабкой шустрой — буквально в считанные минуты на столе уже стояли тарелки с нарезанной кружками полукопченой колбасой и сыром, банка соленых огурцов. Последнее, что она принесла, была миска с солеными грибами.
— Опята, — одобрительно отметил Машков, открывая бутылку. — Я сам уже не собираю: ноги болят, да и нагибаться с моим пузом трудно, так Костин мне поставляет. Он при мне начальником уголовного розыска был, заядлый грибник. Сам почти не ест, чудак, а вот всех знакомых одаривает.
Он разлил жидкость по рюмкам, поднял свою первый.
— Ну, как тебя, капитан, по имени-отчеству?
— Юрий Андреевич.
— Ну что ж, Юрий Андреевич, давай тяпнем за знакомство.
Жидкость показалась удивительно знакомой на вкус. При этом Юрий так и не смог понять, что это такое. Недоумение, отразившееся на его лице, заставило хозяина дома рассмеяться.
— Ну что, понял, что это такое? — спросил он.
Юрий напрягся, понюхал рюмку:
— Похоже на коньяк, однако...
— Почти угадал, — кивнул Машков. — Если б аптека не подвела, никто бы ни в жизь не догадался, что это самогон. В этот раз дубовая кора какая-то странная попалась, правда, Анка?
Хозяйка, пристроившаяся на диване, послушно кивнула.
— Ну, давай еще по одной продегустируем.
— За здоровье хозяев, — предложил Юрий.
— И то верно, — согласился Машков. — Нам сейчас только здоровье и нужно. Все остальное уже, — он махнул рукой, — не важно.
Лицо старика раскраснелось, взгляд потеплел.
— Давай закусывай, поди, с утра ничего не ел. Грибы ешь, не стесняйся, любишь ведь, я же вижу, — потчевал он гостя.
— Люблю, и очень, — согласился Юрий.
Они выпили еще по рюмочке за хозяйку, а потом приступили к делу.
— Николай Иванович, вы в каком году ушли в запас?
— В семьдесят шестом, а что?
— Вы, случайно, не слышали такую фамилию — Борейко?
Машков усмехнулся:
— Как не слыхать! Вон до чего добрались — до дела об убийстве семьи полковника Борейко!? Это дело, капитан, у меня как кость в горле, я из-за него полковника не получил, так и ушел в запас с двумя звездами на погонах.
— Почему?
Машков тяжело вздохнул, крикнул в сторону кухни:
— Мать, поставь самовар. Ты куришь? — спросил он Юрия.
— Да.
— А я бросил лет десять назад: задыхаться стал, врачи не советуют. Но ты кури, я разрешаю. Мне нравится хоть дышать дымом.
Лишь после этого он приступил к рассказу.
— Прежде всего, надо понять, кто такой был Михаил Львович Борейко. Он был главным военным представителем при наших заводах. А заводы у нас сам знаешь какие были! Треть выпускаемых в войну боеприпасов производилась здесь, в Кривове. Когда в сорок третьем немецкая агентура рванула мастерскую по сушке тротила, семьдесят человек погибло, две смены сразу. Сталин приказал расстрелять все руководство чекистов не только у нас в городе, но и в области. Цех этот восстановили за месяц, штурмовали круглосуточно, прораб, который ее строил, заработал чахотку и через полгода умер. Это я тебе не с чьих-то слов говорю — тот прораб был моим отцом. — Старик сделал паузу, потер сердце. — У нас на заводах делали все, от патронов к дамскому «браунингу» до торпед и полутонных бомб. В мирное-то время с заводов ежедневно уходило по три состава с боеприпасами, а тогда, в войну, вообще!
Жена Машкова подала чай. Они отпили по глотку, и в голове Юрия слегка посвежело. При этом чай был тоже какой-то странный, явно травяной сбор. А старый мент продолжал:
— Директора «пятого», «девятого» и «сто первого» заводов были в городе как боги. У них были деньги, были средства. Горком к ним ходил на поклон, а не они к нему. И вот представь себе, какой властью обладал Борейко, если эти всемогущие директора сами зависели от него. Знаешь, что такое госприемка?
Юрий напрягся, припоминая:
— Ну, что-то вроде ОТК.
— ОТК — это фигня! А там, на номерных заводах, было так. Производят партию продукции, допустим снаряды к ста пятидесятидвух миллиметровой гаубице. Приемщики из двухсот ящиков выбирают десять и каждый снаряд разбирают под присмотром военпреда. Военпреды были офицерами в звании не ниже майора, все сплошь с высшим образованием. И таких в подчинении Борейко было двенадцать человек! Все снаряды проверяли на герметичность: погружали в воду, наблюдая при этом, не пойдут ли пузырьки. Потом разбирали его на составные части и смотрели, нет ли какого отклонения от ГОСТа. Стоило что-то найти, и все — вся партия шла в брак, на уничтожение. Отвозили на подрывную площадку и взрывали. А что такое уничтожить двести ящиков готовой продукции? Это же невыполнение плана, это конец премиальным, квартальным, переходящему знамени, государственной премии. А бывало еще так: произвели продукцию, а проверить ее не успели в срок, и это все — хана плану! И директор завода лично шел в кабинет к Михаилу Львовичу и слезно умолял его подписать акт о приемке партии до того, как ее проверят. И Борейко редко, очень редко, но шел им навстречу, за что они всегда были ему благодарны. — Машков приложился к чашке, поморщился, буркнул: — Уже остыл. — Потом продолжил: — Поверь мне, это я говорю тебе не с теткиных слов, а со слов бывшего директора завода, Мишука Василия Палыча. Года три назад он приезжал из Москвы в гости на юбилей «девятого» завода. Вот так же сидел на этом стуле, где ты сидишь. Долго мы тогда вспоминали те времена. Хорошие были времена, как бы сегодня их ни хаили! — Он тяжело вздохнул, погрустнел.
Астафьев вежливо выждал минуту, потом спросил:
— Так что все-таки произошло с Борейко и его семьей, Николай Иванович?
— А произошла с ним очень неприятная история. Жил он на самой окраине города, по Крымской, в старом, еще дореволюционном доме купчихи Маштуковой. Особняк был с мансардой, снизу комнат пять и сверху две большие спальни. После революции там сначала устроили детский сад, потом что-то вроде профилактория. А когда построили новый профилакторий, это где теперь гостиница «Русь», Мишук этот особняк отремонтировал, списал и в знак благодарности подарил Михаилу Львовичу. Вот какая у Михаила Борейко была власть! И вот однажды ночью, кажется в семьдесят первом или семьдесят втором году, дом загорелся. Пылал он как свечка: дерево там, было, чуть ли не столетней выдержки, сухое. Пытались его потушить, да куда там, бесполезно — дотла все сгорело, до фундамента. Пожарники сразу определили — поджог. Кто-то хорошо бензином побрызгал дом изнутри. Начали разбираться с обугленными трупами, вернее, от того, что от них осталось: трое с ножевыми ранениями, остальные с огнестрельными. Конечно, подняли на ноги всех, неделю на этом пепелище просеивали золу и пепел, перевернули весь город — ничего!
— А какие хоть мотивы убийства? — спросил Юрий.
Машков поковырял мизинцем в ухе, разлил по рюмкам самогон.
— Если бы были сталинские времена, тогда, глядишь, приписали бы теракт или еще что-нибудь. А так единственная версия — ограбление. Богато они жили. Тот же Машук говорил, что вторая жена Борейко, Нинка, любила на банкетах щеголять в драгоценностях. Были у нее и бриллиантовое ожерелье, и рубиновые серьги, эти я сам видел. Золота тоже было выше крыши: кольца, перстни, браслеты. В спальне у Борейко был большой сейф, несгораемый, его потом нашли. Был он закрыт, документы важные, что он с работы принес, на месте, обуглились, но не сгорели. И больше там ничего не было. Это комитетчиков успокоило: они боялись, что документы могли пропасть. А золото — оно не исчезает без следа, сам знаешь. И как раз золота-то там не оказалось.
— Вы этого человека, случайно, не знаете? — спросил Астафьев, подавая фотографию убитого в Москве, на телешоу, Леонида Борейко, привезенную Виктором Зубко из Москвы.
Машков долго и внимательно рассматривал ее, потом отрицательно покачал головой:
— Нет, не знаю такого.
— Он жил в Сибири под фамилией Борейко Леонид Михайлович. А фамилию Фильчагин вы не помните?
Машков нахмурил лоб:
— Фильчагин? Фамилия знакомая, а вот кто такой — не припомню.
— Он отбывал здесь ссылку, рецидивист, — пояснил Астафьев, подавая фотографию, снятую с паспорта мнимого Пименова. — Каким-то образом он связан с этим вот Борейко.
— А-а! Теперь вспоминаю, — вдруг оживился Машков. — Он жил там рядом, на соседней улице. Отрабатывали мы эту версию, но этот Фильчагин уехал из города месяца за два до убийства и мог разве что навести какую-то банду на дом военпреда. Так что глухарь это дело, а сейчас, наверное, уж и подавно ничего не узнаешь. Три года назад и архив наш сгорел, тоже невезуха. Много там интересного было...
— А какие-нибудь версии были? — настаивал Астафьев. — Подозреваемые?
— Да, конечно. Ленька Симонов больше всего подходил под это дело. Молодой был парень, да ранний, как сейчас говорят — отморозок. Двадцати лет от роду, а уже две судимости. Жил он там же, где Фильчагин, на Киевской, и исчез из Кривова как раз в тоже время. Мы объявили его во всесоюзный розыск, но бесполезно. Как в воду канул. Так это дело и зависло, и полковника я так и не получил. Должны были орденом наградить перед увольнением в запас, а вместо этого медальку повесили — и пинок под зад.
Они просидели за столом еще около часа, допили самопальный коньяк, а на прощание Машков посоветовал Юрию:
— А если хочешь узнать об этом деле подробней, зайди к Ардатову Алексею Степанычу. Ленина, сорок шесть, квартира тринадцать. Это бывший участковый этого района. Ну и волкодав он был! Зверь! Когда выходил на участок, вся шпана от него пряталась по щелям — так его все боялись. Лет за пять до этого убийства Ардатов был признан лучшим участковым милиционером страны, он ездил в Москву, на съезд участковых, получил там погоны лейтенанта. Ему это страшное дело также было как бельмо на глазу. Да поторопись, капитан, плох он очень. Кроме того, зайди к Крылову Василию Викторовичу, он...
— Я знаю: я у него учился, — прервал хозяина Юрий. Старейший учитель города был классным руководителем Астафьева.
— Ну, тем более. Он жил в те времена в том районе, был понятым при составлении протокола, да и вообще хорошо знал семейство Борейко. Учил их детей. Если сможешь распутать это дело, зайди уж, расскажи старику. Оно для меня как заноза в спине — и болит, и хрен достанешь.
Юрий вышел за калитку, остановился, чтобы закурить. В голове шумело, и было очень даже как-то все в кайф.
— Анка, пошли дрова складывать, хватит сачковать, — донесся из-за забора зычный голос старого подполковника.


Г. Кривов. 1972 год, 26 сентября, 18 часов 10 минут.
В тот вечер хозяин вернулся с работы явно не в духе. Нина почувствовала это сразу, по тому, как тот резко остановил свою черную «Волгу» у ворот. Этот скрежет тормозов заставил ее заметаться по кухне, еще раз проверяя, все ли готово к ужину. Все было в порядке, столовые приборы стояли на столе, осталось разлить борщ, самое любимое блюдо Михаила Борейко. Пока хозяин загонял машину во двор, Нина пробежалась по дому, подняла с дивана спящего Романа, оторвала от книги Леонида, заставила прибраться в своей комнате Наташку, помогла подняться с кресла Марии Михайловне. Так что когда полковник вымыл руки и зашел в столовую, все уже были за столом и ждали только его. Это Борейко любил. За последние годы он сильно изменился: черты лица его стали резче и грубее, мясистый, с горбинкой нос и широкий подбородок словно заострились. Обширную лысину он уже не скрывал, а, скорее, поощрял, тщательно выбривая свою крупную голову в стиле предвоенного наркома Тимошенко. Это ему шло, вместе с ростом и выправкой придавало особую силу и мощь. Даже штатский костюм на полковнике сидел как парадный мундир. При виде членов семьи полковник молча кивнул — это так же было знаком плохого настроения, но по неуловимым, только ей известным признакам жена поняла, что хозяин уже смягчился. Оставалось только не испортить все какой-нибудь неловкостью. Она жила в этой семье пятый год, первые три как домохозяйка и два уже как законная супруга, так что изучила характер своего мужа досконально.
За стол Борейко сел все в том же костюме, при галстуке, только подоткнул за воротник белоснежную, жесткую от крахмала салфетку. Нина открыла большую фарфоровую супницу и начала разливать по тарелкам борщ.
Все эти порядки Борейко привез с собой из Германии, где служил после войны еще три года. Он тогда жутко влюбился в одну из немок, Еву Фрайбург, едва на ней не женился, но как раз подоспел указ Сталина, запрещающий браки с иностранками, а тут еще он собрался поступать в академию, и подобная связь могла ему в этом помешать. Так что он покинул Германию, оставив Еву на седьмом месяце беременности. Потом ему передавали, что у Евы родился сын, а году в пятидесятом Ева сумела перебраться на запад страны, забрав с собой отпрыска Михаила. После этого немецкого опыта Борейко долго не женился, словно обожженный той любовью. Лишь в пятьдесят пятом, уже здесь, в Кривове, он нашел внешне похожую на Еву женщину, в пятьдесят шестом у них родился сын, а еще спустя шесть лет и дочка.
— Ну, и кто какие сегодня получили оценки? — прервал тишину за столом полковник.
— Две пятерки и четверка, — чуть меланхолично ответил Леонид, не отрываясь от методичного поглощения борща.
— По какому предмету четверка? — насторожился Борейко.
— По физкультуре.
— Через коня прыгали, так Ленька два раза на него верхом сел — мне Лешка Круглов рассказывал! — радостно засмеялся Роман, пасынок полковника.
Он был на год младше Леонида и учился с ним в одной школе. Правда, при этом у него как раз получалось в тех дисциплинах, в которых не преуспевал лучший ученик школы Леня Борейко — физкультуре и военному делу. Да и были они разные. Леонид — высокий, с красивым, тонким, словно подсвеченным изнутри интеллектом лицом, с густой русой шевелюрой и прической под академика Келдыша. А Ромка в свои пятнадцать лет смотрелся этаким колобком, среднего роста, коренастым, с круглым веснушчатым лицом и приметной родинкой в виде капли рядом с левым ухом. Они словно дополняли друг друга. Леонид был физически хил и часто болел, Ромка же был не по годам силен и не знал, что такое простуда. Родной сын полковника был словно не от мира сего, ему уже сейчас прочили большую научную карьеру. На улицу он почти не выходил, его маршрут во внешний мир был крайне однообразен: дом — школа, школа — дом. Ромку Працука же удержать дома было трудно, к тому же его необъяснимо тянуло к людям с криминальным прошлым и будущим, и это Нина сводила на гены отца Ромки, уголовника, прожившего с Олеськой, ее старшей сестрой, всего месяц, а потом загремевшего на очередной срок и сгинувшего где-то в лагерях.
Михаил Львович нахмурился. Сын явно шел на золотую медаль, и физкультура была единственным предметом, который мог все испортить.
«Надо поговорить с директором школы, чтобы он сделал внушение этому новому физруку. Нельзя же всех учеников равнять под одну гребенку», — подумал Борейко и занялся воспитанием пасынка.
— Ну а у тебя что, Роман?
Ромка сразу поскучнел. Начал он за здравие.
— Пять по физкультуре, три по химии, два по русскому.
— Ну, как всегда. Как хохла ни учи, все равно будет гакать и окать! — хмыкнул Борейко. Он и сам был хохлом, но выросшим в России, к тому же в городе и с русской матерью. Так что в говоре полковника ничего малороссийского не было.
— А у меня сегодня две четверки, по рисованию и пению. А Сашка Нестеров на истории зажигал спички, и за это его отвели к директору. Теперь его наверняка выгонят из школы, он пойдет бродяжничать, а кончит свою жизнь в тюрьме, — вмешалась в разговор Наташка.
Разговор с пасынком закончен не был, но дочь свою полковник любил больше всех, она так походила на свою покойную мать, что ей он прощал ей все.
— Ты у меня молодец! — похвалил дочь Борейко, а про Сашку Нестерова подумал, что, вряд ли сына первого секретаря горкома партии решатся изгнать из школы.
Наташка продолжала неутомимо болтать до самого конца ужина, и это развеселило полковника — и из-за стола он поднялся с улыбкой на лице.
— Пойду, отдохну, — сказал он жене и начал подниматься на второй этаж, в спальню.
Походка его была тяжелой, и Нина с беспокойством подумала, что железный полковник явно начал сдавать. Где-то подспудно она боялась смерти мужа, а с другой стороны, столь же страстно ее желала. Пять лет назад ее взяли в дом помогать заболевшей жене Борейко. Для Нины это было счастье. Отца Нины и Олеси, старшей ее сестры, репрессировали как пособника бендеровцев, а их самих выселили из Львовской области в Сибирь. Здесь Олеся от залетного хлопца с уголовным прошлым прижила ребенка. Нина тогда сама была еще практически ребенком, ходила в школу. Когда режим в стране смягчился, они переселились поближе к теплым краям, в Кривов. На заводы их не брали, не подходили по режиму, так что перебивались в торговле, а жили в небольшой мазанке, на краю Кривова. В ста метрах от них стоял особняк купчихи Муштаковой, занятый семейством Борейко, так что полковник не мог не обратить внимание на черноволосую красавицу, практически каждый день попадающуюся ему на пути. Затем однажды он увидел ее, идущую по дороге с заплаканным лицом, и остановил рядом машину. Это было в тот страшный для Нины день, когда, проснувшись, она нашла сестру мертвой. Как потом выяснилось, оказалось, у Олеси закрылся сердечный клапан. Борейко помог Нине с похоронами сестры, а на следующий день пригласил ее в качестве домработницы угасающей от рака Анне Павловне. Она нисколько не походила на нордических красавиц, к которым так тянуло полковника, но была чертовски хороша собой — высокая, с красивой фигурой, с большими черными глазами и большим же чувственным ртом. К тому же Нина оказалась прекрасной хозяйкой, отлично готовила, хорошо ладила с детьми, так что после смерти Анны Павловны, буквально на следующий день после похорон, Борейко лаконично и деловито предложил ей стать его женой. И вот теперь он начал сдавать...
В семь часов вечера Роман вдруг стал одеваться.
— Ты куда это? — удивилась Нина.
— К Юрке надо сходить, учебник отдать, — И он показал ей учебник биологии.
— Меньше надо было своими учебниками разбрасываться! Где ты только его потерял? — окрысилась Нина. В последнее время у нее были напряженные отношения со своим племянником, и она иногда не могла сдержать своих чувств.
— Откуда я знаю, в школе кто-то спер.
— Давай побыстрее, темнеет уже.
— Ладно, я мигом...

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Пока Шилов допрашивал у себя в прокуратуре цыгана, в управлении оперативники пытались понять, что у них получилось в итоге всей этой операции. Первым делом поставили видеозапись. Кадры получились какие-то слишком уж темные, к тому чуть размытые. Наблюдая, как Роман на экране передает Зубко меченые деньги, Колодников поморщился:
— Что это так не в фокусе-то, Серега?

Оператор Серега обиженно поджал губы:
— Это не фокус, это уже камера такая. Ей уж лет восемь, ее уже выкидывать пора.
Дошли до самого интересного — до разговора Виктора с цыганом.
— Ты здесь офигенно крутой, хоть счас браслеты на руки — и в кутузку, — похвалил Колодников москвича.
— Спасибо, это что, будет следующее мое задание? — съязвил Виктор.
— А что, надо будет что-нибудь придумать, пока такой талант в нашем захолустье пребывает. К кому бы тебя подсадить? Как назло, в ИВС одна шушера сидит, ни одного стоящего авторитета.
Когда на экране на Зубко метнулась Рая, Колодников даже крякнул от восторга.
— И как она тебе глаза не выцарапала, чудо просто! Везучий ты парень, Витек!
В целом пленка получилась ничего, все, что надо, было зафиксировано, причем вполне различимо.
Похуже оказалось качество аудиозаписи, но тут был виноват рев мотоцикла, проезжавшего в момент диалога Виктора с цыганом.
— Черт, основного не слышно! — поморщился Колодников. — И принес же дьявол сюда этот мотопер!
— Значит, надо повторить, — пошутил Зудов. — Как ты, Вить?
— Да на раз! — рассмеялся Виктор. — Я вот думаю, может, в кино пойти сниматься?
В самом конце просмотра в кабинете появился Юрий Астафьев.
— Тебя-то каким ветром к нам занесло? — спросил Колодников.
— Попутным, — пояснил Юрий и спросил: — Вы долго тут еще?
— Да все уже, мультиков насмотрелись, музыки наслушались, — Колодников взглянул на часы: — Во засиделись! Уже восьмой час!
— Шилов просил кассеты завезти ему, — напомнил Зудов.
— Ну, ладно, отвезете с Лешкой?
— Хорошо, нам все равно по пути.
Шаврин с Зудовым отбыли первыми, исчез где-то в недрах отдела оператор Сергей.
— Да, тяжелый был день, нудный какой-то, — сказал Колодников, выйдя вместе с Зубко и Астафьевым из здания ГОВД. Он пошарил по карманам, но сигарет не нашел. — Черт, двух пачек на день уже не хватает. Дайте закурить.
Виктор извиняюще развел руки, а Юрий с осуждением покачал головой, но сигареты все же достал.
— Ты уже совсем подсел на никотин, Андрюша, — сказал он Колодникову. — Раньше, по прежнему УК, тебя можно было привлечь по статье как за употребление наркотика.
— Тогда тебя можно привлечь за распространение наркотиков, — парировал майор. — Дай-ка еще парочку на дорогу.
Уже закурив, Колодников прищурился и спросил своих более молодых коллег:
— А может, немного расслабиться? Как вы думаете? Нельзя же так убиваться на работе, надо бы помянуть безвинно убиенные нервные клетки.
Астафьев отрицательно мотнул головой:
— От винта. Мы с Виктором приглашены на званый ужин.
— Чего? — удивился Зубко. — Какой еще ужин? Кто это нас приглашал?
— Пошли-пошли, по дороге объясню.
— Ну, ладно, коли так, — кивнул майор и предложил: — Может, вас подвезти?
— Да нет, здесь недалеко, да и в другую сторону от твоего дома, — с хитрым прищуром ответил Юрий. — Езжай, ошеломи свою супружницу своим ранним появлением и трезвым видом. Вот для нее подарок будет!
И он потащил Виктора куда-то в глубь проходного двора.
— Ну, Юрик, я тебе это еще припомню! Я ведь злопамятный! — прокричал им вслед Колодников и, со вздохом, полез в свой «уазик». — Поехали домой, — объявил он шоферу. — Может, действительно, удивим в этом мире хоть кого-нибудь.
Напарники же продвигались куда-то к известной только местному капитану цели.
— Так куда мы идем? — спросил, наконец, Виктор у Астафьева.
— На день рождения к жене моего приятеля.
— А я тут при чем? — Виктор даже остановился. — Меня-то они не ждут.
Юрий ухмыльнулся и, схватив москвича за локоть, поволок его дальше.
— Ну и что, что не ждут? — сказал он. — Там будет много разных людей, в том числе и самых разных придурков, и если ты боишься кого-то объесть, то выкинь это из головы. Разорить Вадькиных родителей не может даже налоговая инспекция, а не то, что ты со своим голодным организмом.
Тем временем они подошли к зданию гостиницы «Русь», где остановился на постой Зубко.
— Вот видишь? — Юрий ткнул пальцем в светящуюся вывеску. — Родители Вадима — хозяева этого заведения, и, кстати, не одного его. А Маринке, жене Вадима, сегодня стукнуло ровно двадцать пять.
— Но, у меня даже подарка нет! — упирался Виктор.
— Зато у меня есть. Пошли-пошли!
В фойе гостиницы Астафьев поволок его к гардеробу.
— Раздевайся, — скомандовал он, сам, также,  снимая куртку.
Виктор нехотя последовал его совету, но, уже сдав куртку и подойдя к зеркалу, снова попытался избежать уготовленной ему участи.
— Слушай, ну как я с такой мордой попрусь в приличную компанию? К тому же я одет явно не для торжества, — Он понюхал ворот своего свитера. — Да и не мылся я уже двое суток. Вот, скажут, приехал вонючий козел из столицы...
— А я что, во фраке? — Астафьев ткнул пальцем в свою потертую джинсовую куртку. — Насчет запаха мы сейчас подсуетимся, а морда?.. Ну-ка надень очки, — скомандовал Юрий.
Зубко нехотя последовал его совету.
— Ну и что, вполне сносно смотришься! Просто Киану Ривз из «Матрицы». Давай выполняй, что приказывает старший по званию!
Они прошли по коридору в направлении ресторана, но у самых его дверей Астафьев остановился и постучал в боковую дверь с надписью: «Администратор».
— Да-да, — донеслось из-за нее.
Астафьев с улыбкой шагнул в кабинет. Навстречу ему из-за стола поднялась невысокая женщина лет пятидесяти пяти.
— Юрочка! — ласково протянула она.
— Здравствуй, мама!
Поцеловав мать, Юрий развернулся в сторону Зубко:
— Вот это, мама, тот самый наш гость из Москвы, про которого я тебе рассказывал.
— Виктор, — представился Зубко.
— Очень приятно, Майя Андреевна.
— Мам, надо его чуть-чуть загримировать и хорошо бы спрыснуть каким-нибудь одеколоном, посильнее, — попросил Астафьев, — лучше всего «Шипром».
— Ну, «Шипр» у нас давно не водится, а в остальном... все в наших силах. Сейчас все сделаем в лучшем виде.
Майя Андреевна гримировала нового знакомого своего сына минут десять. Сначала наложила тональный крем, потом слой пудры. Все это время мать с сыном переговаривались о чем-то своем.
— Как тебе, не надоела эта работа? — спросил он.
— Да нет, Юра, как-то вжилась, привыкла.
— Долгушины-то не допекают?
— По-всякому бывает, но терпимо. Все лучше, чем дома сидеть. Да и деньги лишними не бывают. А платят они хорошо, сам знаешь.
Юрий взглянул на часы:
— Как там, много народу?
— Полно. Вадик вечно приглашает за свой стол всякую шваль. Кстати, там и твоя бывшая сейчас сидит.
— Ну, как же без нее, она же лучшая подружка Маринки. Она их с Вадиком в свое время и свела.
Мать по-особому, более пристально, глянула на сына:
— Ну, и как, не думаешь с ней помириться? Пора бы уж.
— Мам! — Юрий повысил голос. — Мосты сожжены. Все, мы уже месяц как в разводе!
— Ну-ну, смотри, она мне все же нравилась. Девушка с головой, серьезная, не эти твои финтифлюшки.
Астафьев засмеялся:
— Раньше ты говорила совсем по-другому. Особенно перед свадьбой. Ты тогда в ней столько изъянов находила!
— Большое, Юрочка, видится на расстоянии. Есенин это правильно подметил.
— Вот именно, — согласился капитан. — И теперь, пройдя через эту добровольную каторгу, я точно знаю, что не создан для семейной жизни. Особенно с моей работой. У нас в отделе из всех наших только Паша Зудов женат один-единственный раз. Все остальные уже кто два, а кто и три раза женаты. У Колодникова и то второй брак. Правда, живут они уже лет пятнадцать. И как-то она его терпит, вот что удивительно. Через день поддатый, раньше девяти домой не заявляется...
— Вот видишь, они друг друга нашли, и это хорошо. Мне кажется, что и Ната поняла что-то. По крайней мере, она сегодня так долго расспрашивала меня, про тебя. Как у тебя дела, как ты живешь...
Майя Андреевна отошла от Виктора, чтобы рассмотреть свое рукотворное творение:
— Конечно, все равно синяк будет заметен, но уже не так, как было раньше.
Добрая пригоршня одеколона «Гангстер» дополнила превращения Зубко из замученного работой мента в гостя званого ужина.
— Ну вот, уже хорошо, — решил Юрий, и, взглянув на часы, повернулся в сторону двери, — мы почти не опоздали.
— Юра, а цветы? — пропела Майя Андреевна и вытащила из вазы на столе роскошный букет из пяти красных роз.
— Ах, да! Спасибо, мам! — Он чмокнул мать в щеку. — Вечно ты меня выручаешь.
— И не пропадай надолго! — велела она. — Хотя бы звони. А то завел мобильник — и совсем перестал звонить. Я знаю, что это дорого, но хоть раз в день сообщай, что жив и здоров.
— Постараюсь, мам.
Они вышли в коридор, а затем Юрий открыл дверь в ресторан. Сразу по ушам ударила музыка, над головой, у потолка, светящийся шар разбрасывал во все стороны полумрака острые осколки света. Астафьев уверенно направился в дальний угол ресторана. Там разместилась компания человек в двадцать. Во главе его восседала очень красивая пара. Худощавый парень лет тридцати, отдаленно напоминающий Роберта Рэдфорда и симпатичная, явно крашенная, блондинка, очень похожая на Мэрилин Монро. Сходство подчеркивало короткое черное платье с открытыми плечами.
— Ну, наконец-то! — радостно закричал, вскакивая с места, Вадим. — Мы уж думали, что тебя опять на какое-нибудь убийство запрягли.
— Да нет, сегодня бог миловал, — Юрий галантно приложился к запястью именинницы, затем вручил цветы. — Маринка, с днем рождения, всего тебе самого хорошего. Желаю тебе того, о чем ты мечтаешь, и в два раза больше того, о чем не мечтаешь.
— Спасибо, Юра, — поцеловав Астафьева в щеку, проворковала блондинка. — Ты даже помнишь, какие у меня любимые цветы?
— А как же. Кроме этого, я хочу представить вам еще одного человека. — Капитан развернулся в сторону Зубко, вытолкнул его вперед. — Виктор Зубко, старший лейтенант московского уголовного розыска, знаменитого МУРа. У нас в городе в командировке. За два дня успел задержать подозреваемого в убийстве, а сегодня уже накрыл крупную партию наркотиков. При этом, правда, слегка пострадал.
— Ничего, синяки украшают мужчин! — засмеялся Вадим, пожимая руку новому гостю. — Садитесь, для вас давно уже припасена штрафная.
При рассаживании произошла некоторая неувязка. Виктору показалось, что для Юрия оставили стул в самом конце стола рядом с интересной молодой женщиной в синем платье с длинными, русыми волосами. Но тот как-то ловко выдвинул впереди себя Зубко, а сам разместился напротив них, рядом с пухленькой курносой брюнеткой, с которой сразу завел оживленный разговор.
Виктор между тем по-прежнему чувствовал себя несколько не в своей тарелке.
Это сразу же заметила его соседка. Улыбнувшись, она налила в стопку водки и пододвинула ее гостю.
— Ваша штрафная, — сказала она.
— Спасибо, — поблагодарил Виктор, и, перегнувшись через стол, чокнулся с Астафьевым.
Водка была явно не «левой». Пробежав по пищеводу, она тут же вызвала ответную тепловую реакцию организма.
Между тем соседка продолжала ухаживать за лейтенантом:
— Закусывайте, наверное, не ели сегодня ничего?
— Да, с утра ни крошки во рту не было, — честно признался Виктор, — не до того было...
— Ешьте-ешьте, тут видите, сколько всего вкусного. Половина еще останется, кухне потом два дня доедать придется.
Стол действительно ломился от изобилия блюд. Балыки, карбонат, красная рыба и тарталетки с красной икрой соседствовали с заливной осетриной. Одних только салатов Виктор насчитал пять видов.
Кроме водки с каким-то местным экзотическим названием присутствовали еще и коньяк, и шампанское, и красное вино в красивых бутылках с труднопроизносимым названием.
Когда Зубко немного утолил голод, соседка спросила:
— А вы что, действительно сегодня задержали крупную партию наркотиков?
— Да нет, что вы! — Зубко рассмеялся, невольно вспомнив свой сегодняшний десятиграммовый «улов». — Юра все сильно преувеличил. А вот то, что мне вчера хорошо съездили по морде, это да, это, действительно, правда.
Женщина засмеялась, причем без всякого жеманства.
— Я просто работаю в наркологическом центре реабилитации наркоманов, психологом, — пояснила она. — Говорят, в последнее время наших цыган хорошо поприжали.
— Что, боитесь остаться без работы?
— Да нет, для мне работа всегда найдется. Несчастных людей у нас, к сожалению, меньше не становится. Кроме наркотиков есть еще много других проблем.
Виктор вдруг подумал, что не знает имени своей собеседницы.
— Простите, а вас как зовут? — поинтересовался он.
— Наташа. Простите и вы, я тоже не расслышала вашего имени.
— Виктор.
— Ну, вот и хорошо, значит, познакомились.
В это время муж именинницы очень вовремя поднял тост за присутствующих дам. После этого все пошли танцевать. Естественно, что Виктору пришлось пригласить на танец свою новую знакомую. За время танца он окончательно пленился своей соседкой. Она была высокой, чуть-чуть пониже его, с прекрасной фигурой и свежим цветом кожи.
Время летело незаметно. Подали горячее, тосты перемежались танцами. Виктор танцевал только с Наташей.
Неожиданно после очередного танца его тронул за плечо Вадим Долгушин:
— Слышь, парень, пойдем, покурим.
— Я вообще-то не курю.
— Но перекурить тебе надо, это я тебе точно скажу.
Зубко удивился агрессивности тона, но, пожав плечами, двинулся за ним.
Мужчины вышли на крыльцо. И тут Вадим сразу же крепко схватил лейтенанта за грудки:
— Слышь, ты, москвич! Ты куда лезешь? Что ты суешься туда, куда тебя не просят?
— Убери руки! — спокойно сказал Виктор. — Ты про что хоть говоришь-то? Объясни сначала!
— Будто ты не знаешь! — прорычал Вадим. — Ты чего к Наташке клеишься? Ты знаешь, кто она?
— Ну, психолог в каком-то реабилитационном центре.
— «Психолог»! — передразнил его Долгушин. — Какой она тебе, на хрен, психолог?! Она — Юркина жена.
— Астафьева? — удивился Зубко. — Но он же, кажется, разведен?
— Мало ли что, разведен не разведен. Отлипни от нее, понял?!
В это время открылась дверь, и на пороге возник сам Астафьев.
— Так, что тут еще за разборки, Вадик? — строго спросил он.
— Да нет, ничего, все нормально.
Долгушин хотел уйти, но Юрий его тормознул, сразу оценив ситуацию,
— Так, слушай, дружище! Хотя мы с тобой и с песочницы дружим, но не пытайся устроить мою личную жизнь! С Наташкой у меня завязано раз и навсегда, я тебе говорил это уже сто раз! И не пытайтесь вы с Маринкой меня вновь с ней свести! Все, поезд ушел!
Они стояли друг против друга, как взъерошенные петухи, затем Вадик хмуро произнес:
— Ну и мудак же ты, Астафьев! Такой женщины, как Наталья, ты больше в жизни не найдешь. Как ты этого не понимаешь?
— Это уже мои проблемы. И не надо бегать за мной со слюнявчиком: я уже вырос из памперсов и хожу на горшок сам.
— Ну и пошел ты куда подальше! Дурака учить — только время зря терять, — Вадик сплюнул и ушел в ресторан.
Астафьев нервным движением вытащил сигареты, закурил.
— Юр, ты уж извини, я не знал, что это твоя жена... — начал Виктор.
— Да что ты вообще знаешь? — с раздражением прервал его Астафьев. — Приехал сюда, как в зоопарк: экзотика, провинция! А здесь тоже люди живут. Влюбляются, женятся, разводятся!..
Он с раздражением затянулся, и Виктор вдруг понял, что эта Наташка вовсе ему не безразлична.
— Юр, ну ты прости, я больше к ней не подойду.
— Да нет, подойдешь, куда ты денешься! — Юрий усмехнулся. — Это уже не от тебя зависит. Она на тебя явно глаз положила, это уже все заметили. Вадик вон, доброхот! Ну, впрочем, это даже хорошо. Если она с первого раза под тебя ляжет, то, значит, я прав, и очень прав. Так что пошли в зал и давай действуй, очень тебя прошу.
Они вернулись в ресторан, но настроение у Виктора было уже не то. Свет в зале приглушили еще больше, дамы с кавалерами танцевали медленный танец. Натальи за столом не оказалось. Поискав ее глазами, Зубко нашел ее в паре с каким-то широкоплечим, коротко стриженым парнем в свитере. Это совсем испортило настроение Виктора, он выпил еще рюмку водки, съел лимончик и решил, что пора и честь знать. Он незаметно вышел из зала, взял у дежурной ключ и пошел к себе в номер.
Тем временем обстановка в ресторане стала накаляться. И началось все еще до ухода Виктора, когда в зале появилось трое новых посетителей. Двое из них были одеты в свитера, короткие стрижки и широкие, накачанные плечи подразумевали постоянную готовность к физическим действиям. Один был постарше остальных, миллиметры вылезшей растительности на висках были уже седыми. Его совершенно бритый собрат был наоборот, очень молодым. Третий же был высоким, грузным, в дорогом черном костюме, в белоснежной рубашке и черном с красным галстуке. Черные, как смоль, зачесанные назад волосы, тонкие усики и характерные черты лица выдавали в нем выходца с Кавказа. Сначала они мирно выпивали и беседовали в противоположном углу зала, потом один из них, что помоложе, встал, и, подойдя к ди-джею, заказал «Владимирский централ». Компания Вадика с восторгом восприняла популярную мелодию, а когда песня кончилась, и ди-джей поставил «медляк», кавказец пригласил на танец жену Вадика — Марину. Он был сдержан и молчалив, по окончанию танца отвел Марину к столу и отошел к своим спутникам. Неизвестно, о чем они говорили между собой, но вскоре после ухода Зубко вся троица поднялась из-за стола. Седой подошел к Марине, болтавшей с подружкой у бара, цепко взял ее за руку выше локтя и шепнул ей на ухо:
— Пошли.
— Куда?! — опешила Марина. — Ты что, с ума сошел?
— Пошли, говорю! Ты понравилась Мусе, а он мне как брат.
— Какой брат, ты за кого меня принимаешь? — возмутилась Марина. — Я здесь с мужем! Ты знаешь, кто он?!
— Меня не е...т, кто твой муж, я сказал — значит, ты поедешь с нами! — Он так крепко сжал руку девушки, что та вскрикнула от боли, и поволок ее к выходу.
В полумраке этого никто не заметил, и только подружка Марины вскочила и побежала к Вадиму.
Всего этого Виктор не знал. Он, не торопясь, принял душ, переоделся в чистое белье. Включил, было, телевизор, но глаза уже слипались.
И тут в дверь номера сильно постучали.
Чертыхнувшись, Виктор пошел открывать дверь. На пороге стояла Майя Андреевна, губы ее тряслись.
— Витя, — пролепетала она, — там Юру убивают!
Зубко мигом натянул джинсы, заткнул за пояс пистолет. Схватив куртку, он вылетел из номера.
В холле гостиницы толпился народ, раздавались какие-то крики. Сзади, у самой двери, стоял кавказец, зажимавший носовым платком разбитый нос. Но самое жуткое было посредине холла. Астафьев стоял посреди зала у колонны, как-то неестественно задрав голову, а в метре от него стоял один из зачинщиков скандала, тот, что постарше. В руках его был пистолет, и пистолет этот был направлен в лоб Юрию. Остальную толпу под прицелом держал его более молодой собрат.
Мгновенно оценив ситуацию, Виктор проскочил за ближайшую колонну, сдернул «Макаров» с предохранителя, передернул затвор. Секунда — и дуло его пистолета оказалось прижатым к виску седого.
— Опусти оружие, ну, быстро! — крикнул он.
Седой скосил глаза в его сторону. Его молодой дружок теперь ничем не мог ему помочь: сектор обстрела перекрывало тело самого седого. Молодой только дернул пистолет на голос Зубко, но толпа тут же угрожающе качнулась в его сторону, и он снова направил его на друзей Юрия.
— Стоять! Счас перестреляю всех на хрен! — растерянно крикнул он.
Тем временем седой оправился от неожиданности.
— Ты кто такой? — спросил он. — Охранник? Брось пушку. Выстрелишь — сидеть будешь всю оставшуюся жизнь. Ты знаешь, кто я? Я майор...
— Меня не е...т, кто ты такой, брось пистолет, сука! — во всю глотку, нещадно надрывая связки, заорал Зубко.
Этому крику его научил преподаватель по рукопашному бою, бывший спецназовец. Рука у седого дрогнула. В тот же самый момент с противоположной от Виктора стороны сверкнула вспышка фотоаппарата. Майор невольно глянул в эту сторону, и в эту секунду активизировался Астафьев. Он резко схватил седого за руку и вывернул ее вверх. Грохнул выстрел, осколки хрустальной люстры посыпались вниз, на взвизгнувших женщин. Молодой дружок седого с затравленным видом оглянулся на шум борьбы, дернулся с пистолетом в сторону свары, но на мушку попала как раз спина седого, так что он замешкался. Через мгновение на его голову с гулким звуком опустилась бутылка из-под пива.
А на помощь Юрию уже пришел Вадик и один из его друзей. Пистолет отлетел в сторону, как раз под ноги Зубко. Тот поднял его, отошел подальше, потому что начиналась вторая часть действия под названием «Возмездие». Седого, по очереди и все вместе, били все мужчины, сидевшие за столом именинницы. Кое-как Астафьеву удалось оттащить от него разбушевавшихся гостей.
В это же время оба охранника охаживали кулаками молодого, удивительно рано отошедшего от бутылочного «наркоза». Кавказец в боевых действиях участия не принимал. Он по-прежнему вытирал свой разбитый нос, и это, похоже, интересовало его гораздо больше, чем судьба его дружков.
— Кто это? — шепнул Виктор Долгушину, кивнув в сторону седого.
— Наливайкин, начальник вневедомственной охраны. Он сам-то из  Железногорска.

Сказать, что Зубко удивился, значит не сказать ничего. Он-то думал, что имеет дело с отмороженной братвой. А тут, оказывается, свои, менты.
— А что случилось-то? — снова поинтересовался у Вадика Виктор.
— Да, этот черный начал клеить мою Маринку, а когда я ему сказал все, что думаю, этот пидор в погонах начал понтовать. «Она поедет с нами, и меня не е..т, кем она там тебе приходится».

— Нормально! А что это за ара?
— Да хрен его знает!
— Это Рамиз Масудов, он же Муса, большой авторитет в криминальных кругах, — раздался голос позади их.
 Обернувшись, Юрий увидел невысокого круглолицего мужика лет под сорок в темных очках.
— О, привет прессе! — обрадовался Вадим. — Ты-то тут, какими судьбами?
— Да зашел поужинать и попал как раз, куда надо.
Антон Рябцев был репортером всех существующих в Кривове и Железногорске газет.
Порой казалось, что он сам притягивает сенсации и неприятности. Он умудрялся оказываться на местах аварий и пожаров раньше милиции и пожарных, а на месте каких-нибудь криминальных разборок еще раньше, чем они начинались.
— Мало того, Муса — депутат городской Железногорской думы, — сообщил репортер с усмешкой.
— О, на этот раз я, выходит, народному избраннику харю расквасил! Уже приятно, — обрадовался Вадик. — Ты вроде снимал что-то?
— Да, роскошный кадр! Хочешь получить пленку?
— Конечно!
— Отойдем.
Они укрылись за спинами парней. Рябцев шепнул на ухо Долгушину цену, и тот удивленно поднял брови.
— Побойся бога, Антон!
— Бога нет, — отрезал репортер. — Да ты пойми, какие классные кадры: криминальный авторитет в обществе офицера милиции. А потом вообще шик — тот же офицер угрожает пистолетом безоружному человеку.
«Да, классная улика! Для газет вообще подарок», — подумал Виктор. Это, похоже, дошло и до Долгушина. Он рассмеялся и согласно кивнул.
— Давай, черт с тобой! Пусть потом только рыпнется, мусор поганый.
— Завтра расплатишься, — сказал Антон, вставляя в аппарат новую пленку, — а я помчался дальше. В Соцгородке барак горит, надо успеть снять.
Когда, наконец, трое нехороших гостей были выпровожены из гостиницы и, погрузившись в «Мерседес» кавказца, скрылись за углом гостиницы, стоящие на крыльце мужчины облегченно перевели дыхание и полезли за сигаретами.
— Будешь? — спросил Юрий у Зубко.
— Давай, выкурю одну... — вздохнул Виктор. — С такими приключениями, как в вашем городе, и в самом деле курить начнешь.

— Я пробовал бросать, бесполезно.
Вскоре на крыльце остались только трое — оба мента да Вадик.
— Да, а я был уверен, что это какие-то местные братки, — поделился своим впечатлением Зубко, — фактура у них подходящая, одежда, манеры...
— А ты что думаешь, МВД — оно и есть самое большое бандформирование в стране! — Хохотнул Долгушин. — Бандиты в законе, это я тебе могу сказать с гарантией, как предприниматель.
— Ты погоди смеяться, — попробовал остановить его Юрий. — Этот козел еще может, знаешь, как поднасрать!
— Да хрен с ним! — отмахнулся Вадик. — Пленка у меня есть, пусть только рыпнется — отдам ее обратно Рябцеву, тот напечатает где надо, и потом у него будут гарантированные неприятности.
Тут открылась входная дверь, и Марина, зябко передернув голыми плечами, позвала их в помещение:
— Эй, мужчины, пошли к столу. Там все ждут вас, не наливают. Надо же стресс снять!
В фойе Виктор остановился:
— Слушайте, ребята, я пошел спать. Хватит мне на сегодняшний день приключений.
— Может, посидишь немного? — предложил Юрий.
— Нет, устал, хватит. Да и матери позвонить надо. Пока.
— Спасибо, Вить! — крикнул ему вслед капитан, но Виктор только устало махнул рукой.
Он зашел к себе, плюхнулся на кровать, прикрыл глаза. Сон не шел. В голове вертелись события этого долгого дня. В них смешались цыган, майор-оборотень с разбитым лицом, Наташа...
В этом месте в дверь постучали, но не так, как в прошлый раз, тревожно и громко, а тихо, но довольно настойчиво. Виктор, со вздохом, поднялся, включил свет, открыл дверь.
На пороге стояла Наташа, в осеннем пальто, с зонтиком в руках.
— Вы еще не спите? — спросила она, улыбаясь.
— Да нет, что-то не спится. Слишком уж большая встряска была перед сном.
— Может, тогда проводите меня до дома? А то эти там разгулялись, — она кивнула в сторону ресторана, — раньше полуночи вряд ли закончат, а мне завтра рано идти на работу.
— Хорошо, сейчас только оденусь и выйду.
— Я подожду в фойе.
Торопливо одеваясь, Виктор ругал себя последними словами: «Кот похотливый! Тебя же предупредили: не приближайся к этой девице, она не твоя! И что ты делаешь? Ты одеваешься и идешь ее провожать. И, скорее всего, в конце этого пути ты окажешься в ее постели. А как же мужская солидарность? К тому же Юрка явно ее еще любит".

Наташа ждала его уже на крыльце.
— Пошли? — спросила она. — Тут недалеко, просто город у нас, мягко говоря, неспокойный. Обычно я так поздно не решаюсь выходить из дома. Вы не курите?
— Нет. Привычка спортсмена. Я с десяти лет довольно плотно занимался боксом.
— Я тоже не курю, — сообщила Наташа, — хотя все мои подруги дымят как паровозы. Сначала это была просто дань моде, потом втянулись. Ленка, одноклассница, та вообще не выпускает изо рта сигарету. Одну тушит, вторую тут же закуривает.
Они прошли мимо сквера вокруг церкви, и если бы Виктор обернулся, он бы увидел черную тень, скользнувшую по другую сторону невысокого забора. Но ему было не до этого. У них с Наташей вдруг установилась та степень доверия, когда обоим стало интересно узнать больше о другом.
До дома Наташи в самом деле оказалось довольно близко, они как-то не успели наговориться.

— Вот и пришли, — сказала она около одного из подъездов четырехэтажного дома сталинской постройки. — Зайдешь? — как-то очень просто, без всяких интимных ноток спросила Наташа. И Зубко согласно кивнул. «Все-таки Юрий сам просил меня об этом, так что никаких претензий быть не может".


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В тот вечер проблемы были у всех.
Подполковник Николай Ильич Гомула, начальник ГОВД города Кривова, в бога не верил, так же как и в черта. Единственной страстью этого человека была власть, власть над людьми и событиями. Деньги он любил гораздо меньше, но деньги были необходимым атрибутом власти, они неизмеримо расширяли его возможности. И поэтому для добычи этого инструмента власти он не гнушался ничем.
Рома Сидоренко дозвонился до него только в восемь вечера. Позвонил он очень не вовремя.   Впервые на этой неделе подполковник решил расслабиться и выехал со своей подругой, Софьей, в охотничий домик в сорока километрах от Кривова. Они только вернулись из сауны и завалились на безразмерную итальянскую кровать. И именно в этот момент заверещал мобильник.
— Черт, и здесь найдут! — проворчал он, протягивая руку к телефону. — Да, Гомула. Кто? А-а, и что надо?
Выслушав первую же фразу, подполковник рывком сел. Теперь любовница могла видеть только его широкую волосатую спину, мощный загривок и розовую лысину.
— И кто там был главным? Шилов! — кричал Гомула в трубку. — Вот сучонок! И что нашли? Ну, так, так. И после этого тебя выпустили?! Странно. Ну и что тогда тебе надо? Ну, хорошо, завтра встретимся. Завтра, я сказал! Я позвоню сам.
Гомула положил мобильник на тумбочку и замер, обдумывая что-то. Интуитивно Софья поняла, что их свидание закончилось. Ее роман с Гомулой длился второй месяц, и она уже неплохо изучила повадки своего любовника.
— Обломили весь кайф, придурки! — буркнул Гомула и начал собираться. — Поехали, Софочка, обратно, времени нет совершенно.
Время у него, конечно, было, но уже не было настроения. Всю обратную дорогу он был мрачен, неразговорчив, и, высадив девушку у ее дома, развернул «десятку» в сторону цыганского поселка, на ходу вызывая по мобильнику Барона.
Ждать было не в характере подполковника, и он решил не откладывать это дело на завтра, а все решить сегодня.
Машину он остановил, не доехав метров пятидесяти до дома Сидоренко. Тот его уже ждал, зябко поеживаясь на осеннем ветру. Здороваться с ним Гомула не счел нужным.
— Ну, что скажешь? — буркнул он, после того, как цыган приземлился на соседнее сиденье.
— Как — что скажу? — удивился тот. — Разве непонятно? Выручай. Этот молодой шакал совсем обнаглел. Видишь, что делает? Для него совсем нет авторитетов. Кто в городе главный, ты или он? — Хитрый цыган хотел сыграть на властолюбии Гомулы, но тот был совсем не так прост, каким казался.
— Главный, конечно, он, — согласился Гомула. — Сейчас он исполняющий обязанности прокурора города, и я ничего изменить не могу.
— Коля, ну что ты говоришь! Как это ты ничего не можешь? Да я в это никогда не поверю! Скажи прямо, что не хочешь.
Называя подполковника по имени, Ромка Барон как бы подчеркивал давность их криминальной связи. А связь действительно была давней.
Десять лет в этом нестабильном мире подобны эпохе. Десять лет назад начальник отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков капитан Гомула перехватил на трассе машину с полцентнером опия в багажнике. Про эту победу доблестных сотрудников милиции тогда громко оповестили не только область, но и всю страну. Только несколько человек знали, что за две ночи до этого Гомула остановил машину с десятью килограммами опия. За рулем ее сидел как раз Роман Сидоренко. Гомула быстро оценил ум и изворотливость своего нового знакомого. Полуторачасовой диалог в машине привел к тому, что Рома со своим грузом благополучно добрался до своего дома, что не суждено было сделать его конкуренту с соседней улицы. С тех пор криминальный бизнес Сидоренко и Ко начал развиваться и расти, так же начало расти и материальное благосостояние Гомулы. Вскоре опий в город могли провозить только курьеры Барона. Все остальные перехватывались по дороге. Так постепенно весь цыганский клан Кривова начал зависеть от Барона и его покровителя.
— Ну а что я могу сделать? — Гомула пожал плечами. — Протоколы составлены, улики собраны. Адвокат-то что говорит?
— Говорит, что надо обратиться с жалобой в областную прокуратуру на превышение полномочий прокурора в отношении обыска ребенка.
— Чушь! Кто это тебе сказал?
— Мелентьев, он мой адвокат.
— Лучшего адвоката ты выбрать не мог? Взял бы Паршину — зверь-баба. Она любое дело как орех расколет. А кто там был подставным?
— Не знаю, какой-то парень, незнакомый, они его все Виктором звали.
— Поди, из Железногорска гастролер.
— Ну, то, что не местный, сразу видно: крутой такой парень, типичный браток. С цепурой, при мобиле и тачке, базарил по-блатному, как по букварю. Морда вся в синяках. Ну, я и прокололся...
Подполковник докурил сигарету, выкинул ее в окошко, снова поднял тонированные стекла.
— Ладно, что ты менжуешься? Ну, посидишь годика два-три, не в первый раз ведь!
Цыган удрученно покачал головой:
— Да нет, боюсь, в этот раз меня упекут надолго. Шилов так и сказал: лет на десять, не меньше.
— Кого ты слушаешь, этого сопляка?! Любое дело можно развалить, я тебе скажу это как мент. В любом деле можно найти щели и лазейки.
— Нет, Коля, ты меня не понял, — угрюмо произнес Роман. — Я не хочу больше сидеть — ни год, ни два. Возраст уже не тот. У меня трое детей, и когда выйдет мой старший, Сашка, я должен быть дома, иначе он снова сядет на иглу и пустит все по ветру. Полгода назад я тебе помог, теперь и ты помоги мне.
Гомула поморщился. Полгода назад внезапно сняли начальника Кривовской милиции Петухова. По идее Гомула числился в списке претендентов на место первого лица в милиции Кривова лишь под третьим номером. Были люди, заслуживающие это место гораздо больше, и по выслуге лет, и по званию. Для смазки громоздкого областного аппарата и обеспечения благосклонности областного начальства нужны были деньги, большие деньги. Место начальника стоило Гомуле в полмиллиона, и именно Рома собрал их с сородичей, как шутил Вадим Белов: «Под плач и стоны всего табора».
— Так что тебе надо?! — уже с раздражением спросил подполковник. Он не любил многоходовых комбинаций: он привык принимать простые решения.
— Мне нужно, чтобы это дело прикрыли. А то ведь я могу на суде расколоться и рассказать все про тебя, Коля. Сам знаешь, чистосердечное признание облегчает участь подсудимого...
Гомула резко ударил цыгана локтем по лицу. Тот вскрикнул и прикрылся руками.
Тогда подполковник схватил его за волосы и несколько раз резко ударил головой о панель. Даже остановившись, он задыхался от ярости.
— Ты, харя цыганская, ты кому это говоришь?! — Он еще раз ударил склоненную голову цыгана кулаком по затылку. — Кто ты и кто я? Ты мне задницу должен лизать за то, что я тебя столько лет от зоны укрывал. — Я — человек государственный, — Гомула ткнул пальцем себе в грудь, — а ты — шваль тюремная. Запомни: чтобы ты ни сказал — я всегда буду прав. Потому что у меня вот это на плечах. — И он постучал пальцами по погонам.
Всю эту речь Рома воспринял безучастно. Он потрогал пальцами нос, убедился, что крови нет, и спокойно сказал свое последнее слово:
— Может, ты и государственный человек, но я сидеть один не собираюсь! В зону вместе пойдем. Так что думай, Николай.
И цыган, не прощаясь, вылез из машины и мелкой трусцой побежал к дому. Первым желанием Гомулы было развернуться, и задавить этого чертова цыгана! С трудом он подавил это желание, тем более что фигура Ромы тут же словно растворилась в осенней темноте. Коротко выругавшись, Гомула развернул машину. Он беспощадно гнал ее по ночному городу, не обращая внимания на кочки и в последний момент уворачиваясь от изредко попадающихся на пути пешеходов. Ярость душила его, застилая глаза.
Уже на центральной улице города в свете фар появилась фигура гаишника. Тот взмахнул жезлом, но тут же, узнав машину начальника, дал отмашку. Гнев требовал выхода, и, резко затормозив, Николай сдал машину назад. Автоинспектор тут же подбежал к дверце, услужливо нагнулся. Это был Ташков, один из самых лучших инспекторов в обойме ГИБДД.
— Ты, почему здесь стоишь?! — резко обрушился на него подполковник. — Ты на сутках?
— Так точно! — опешил лейтенант.
— Езжай на выезд из города, не хера здесь бабки сшибать! — Гомула дал по газам и унесся в ночь, а недоумевающий лейтенант подошел к машине и сказал своему напарнику:
— Гомула лютует, будто кто ему яйца прищемил.
— Почему — будто, может, кто и прищемил. Впрочем, этого мало. Его подвесить за них давно пора. Совсем зарвался.
Захохотав, гаишники развернули машину в сторону выезда из города. Эту дорогу, не в пример другим, недавно отремонтировали, и любимым развлечением местных донжуанов было прокатиться со своими телками по федеральной трассе. Так что и это место для гаишников так же было весьма хлебным.

...Дома Гомулу еще не ждали. Когда, поставив машину, он вошел в дом, жена Ольга встретила его на кухне с заспанным лицом.
— Ты сегодня что-то рано, — сказала она, позевывая. — Есть будешь?
Еще десять минут назад он бы ответил на этот вопрос дежурной грубостью, но около гаишников подполковник окончательно спустил пар, потому ответил односложно и просто:
— Да нет, не хочу. Сейчас пивка попью и лягу.
— Ну, тогда я пошла спать.
Доставая из холодильника свое любимое чешское пиво, он посмотрел вслед жене. За те десять лет, что они жили вместе, она мало изменилась — не растолстела, не постарела. Скорее, в этой тридцатипятилетней женщине добавилось уверенности в себе и лоска. В общем, баба она была хоть куда, но Гомула уже настолько привык к ней как к жене, что практически не воспринимал как женщину. Они жили как бы в параллельных мирах, соприкасаясь только в этих стенах. Словно почувствовав, что муж думает о ней, Ольга снова появилась на кухне.
— Да, завтра у Алешки день рождения, ты не забыл?
— Нет, подарок лежит в машине. Когда его поздравить, с утра?
— Конечно, перед школой. Я приготовлю часам к пяти праздничный ужин. Ты приедешь к этому времени?
— Не знаю.
— Вы все на усилении?
— Да. На следующей неделе обещают отменить.
— Ладно, постарайся успеть хотя бы к шести. Ну, я пошла?
Он кивнул и снова погрузился в свои проблемы.
Допив пиво, Гомула поднялся наверх. В душ заходить не стал — только что из сауны — хотя на душе было мерзко, как после прогулки по ночному кладбищу. Раздевшись в гостиной, он прошел в спальню, захватив свежие газеты. Жена, похоже, уже спала. Нашаривая на тумбочке выключатель светильника, уронил какие-то таблетки. Уже при свете поднял их, прочитал названия. Это были какие-то успокоительные. Гомула поморщился. Ольга в последнее время стала часто ходить по врачам, выявляя у себя все новые и новые болезни. Прежде всего, она страдала из-за бессонницы, и Гомула считал, что все это от безделья — покупала продукты, готовила и убирала двухэтажный особняк домработница.
В отличие от жены Гомула уснул быстро. Но это был беспокойный сон. Ему снились какие-то собачьи стаи, черные псы бегали вокруг него, пытаясь укусить, а он сначала никак не мог вытащить из кобуры пистолет, а потом у него заклинило затвор.



ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

На утренней планерке половина из присутствовавшего личного состава нещадно зевала.
Пример подавал сидевший во главе стола Колодников, его охотно поддерживал Юрий Астафьев, глаза же их московского гостя были красные, как у кролика-альбиноса. Майор сразу заметил, что между новыми друзьями явно пробежала какая-то кошка. Они сидели рядом, но друг на друга старались не смотреть.
Кроме того, майор отметил, что на лице Юрия появилась новая небольшая ссадина, а припухлость разбитого рта москвича странным образом симметрично уравновесилась такой же припухлостью с другой стороны.
Докладывал Демин:
— Вчера вечером, да каким вечером, ночью уже, во дворе Кусовых на Крымской, пятнадцать, в поленнице дров обнаружили нож, которым была убита продавщица Надежда Орехова.
— Это точно он? — насторожился Колодников.
— Сменщица Валя опознала его, хозяйка магазина — тоже. Это именно он. Типичный такой здоровенный столовый ножик с деревянной ручкой.
— Выходит, все сходится на Гришке Кусове, — заметил Зудов.
— Да, только экспертиза подтвердила, что кровь на его рубахе не принадлежит человеку, — сказал Колодников. — Свинью он запорол, а не продавщицу.
— И к тому же нож этот был спрятан в поленнице буквально в метре от калитки, — продолжил Демин. — Каждый вошедший мог его туда сунуть.
— Хорошо, надо узнать, кто приходил к Кусовым за это время, — предложил Колодников.
— Уже узнали, — сообщил Мысин. — Вот список.
Колодников прочитал его, хмыкнул и ткнул пальцем в чью-то фамилию.
— А эта-то что там делала?
— Да пришла какие-то свои старые вещи Вере Кусовой предложить. А чего предлагать, она в два раза шире Верки. До этого, между прочим, она ни разу у Кусовых не была.
— Забавно, — Колодников загадочно улыбнулся. — Так они сами и лезут в капкан...
— Так что, — поинтересовался Демин, — Гришку выпускать?
Колодников прищурился, потом помотал головой:
— Кто-то очень хочет, чтобы убийцей считали его. Не будем их разочаровывать, да и с этим мудозвоном надо провести воспитательную акцию, чтобы впредь уважал милиционеров. А то, что это — взял, и московскому гостью морду набил. — Он кивнул в сторону клевавшего носом Зубко. — И после этого никаких последствий!? Отвезите Кусова к мировому судье, лучше к Аджаняну, он мужик с понятием, пусть даст суток десять — пятнадцать, сколько не жалко, за сопротивление представителю власти... Виктор, — он кивнул Зубко, — напиши-ка на Кусова рапорт. Ну, что у нас еще новенького?
Голос подал Андрей Мысин:
— Бабуля одна вчера рассказала интересную историю про своего соседа, Ваньку Лезина, алкаша. Тот уже с год побирается, с помоек ест, до денатурата дошел, а тут несколько дней назад на такси домой завалился. Причем маруха его сумками таскает из магазина коньяк и дорогую колбасу.
— Так, ты к чему клонишь? — нахмурился Колодников. — Я, тезка, не выспался, плохо, что понимаю.
— Его благосостояние выросло после восемнадцатого, — пояснил Мысин.
— Ага, понял! Это уже интересно! — Колодников потянулся за очередной сигаретой.
— А что было восемнадцатого? — не удержался и тихо спросил Виктор у Астафьева.
— Убили Лену Дробышеву, первую продавщицу, на Почтовой, — сухо ответил тот. — Трое детей сиротами остались...
— Я пробил в паспортном столе его данные. — Мысин открыл папку. — Лезин Иван Иванович, семидесятого года рождения. Разведен, детей нет, последние два года нигде не работает. Не судим.
— Значит, пальчиков его в картотеке у нас нет, — сделал вывод Колодников.
— Нету, — подтвердил Мысин. — Я соваться туда не стал, чтоб не спугнуть. Если это он, то никуда не денется. Тем более что соседка накатала на него заявление. Она как-то попробовала поучить его жизни, так он в ответ запустил в нее кирпичом, чуть не пришиб.
— Кирпичом? — переспросил Паша Зудов. — Жалко, что не бутылкой, а то сейчас бы у нас были его пальчики, и наверняка, стопроцентная улика.
— А что, много пальчиков убийца оставил? — снова тихо поинтересовался Зубко.

На этот раз его вопрос услышал сам Колодников.
— Море, — ответил он москвичу. — Штук десять, и все в крови. Зарезал бабу и шарил по полкам, утащил весь коньяк, выгреб деньги из кассы. Думаю, надо этим хреном моржовым заняться.
— Что, брать санкцию на арест? — спросил Зудов.
Колодников поморщился. С последним изменение УПК эта прежне обычная процедура стала для него чем-то вроде визита к зубному врачу: и не хочешь идти, а надо.
— Ну, их на хрен, этих судей! Бабкина заява есть, притащите его сюда, прокатайте пальчики и тут же задержите на сорок восемь часов. А там посмотрим — он или не он. Если он, то потом вообще не будет никаких проблем. Свозим в суд, и закроем окончательно. Ладно, а что у нас со второй продавщицей? Совесть в бабульке еще не проснулась? — Говоря это, Колодников повернулся к Алексею Шаврину. Тот отрицательно мотнул своей круглой головой:
— Молчит, как партизанка. И писается на ходу от страха.
— Вот сучка старая! — разочарованно вздохнул Колодников и повернулся к Зубко. — Представляешь, одна старушенция видела, кто входил в магазин приблизительно в то время, когда убили вторую продавщицу на Орловской. И молчит, курва!
— А откуда вы знаете, что она видела это? — удивился Зубко.
— Сама сболтнула сгоряча, а потом прикусила язык, — пояснил Шаврин.
А Колодников обернулся в сторону старшего среди участковых:
— Демин, ты ею занимаешься?
— Ну а как же, разве что не ночую у ней.
— Попробуй переночевать, может, бабуля и размякнет, — съязвил Шаврин.
— Только после тебя, — парировал Демин.
Колодников зевнул:
— Ладно, ребятки, хватит зубоскалить. Думайте, господа сыщики, что с этой бабулей делать. Других зацепок нет. Что у тебя, Юрий, с московским дельцем? Что-нибудь раскопал в архиве?
Рассказ Астафьева о визите в загс и к отставному подполковнику все выслушали с большим интересом.
— Ну, что я говорил?! — взорвался первым Демин. — Машков помог? Помог!
— Крутое дело, шесть трупов сразу! — признал Колодников. — Черт возьми! Такое ощущение, что это случилось не тридцать лет назад, а сейчас вот. Ну, ладно, Юр, раз уж взялся, то продолжай копать это дело, опроси остальных — учителя и участкового. Зудов, Мысин, — он обернулся к Зубко, — и ты, Виктор, помоги им тряхнуть этого бомжа. Демин и Шаврин, останьтесь, помозгуем, как нам бабку расколоть. Остальные работают как обычно. Все!


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Квартиру своего классного руководителя Юрий Астафьев мог найти с закрытыми глазами.
Василий Викторович Крылов вел их класс с пятого по десятый. Старый фронтовик, он был прирожденным педагогом, от бога, а не от диплома. Астафьев, при всей своей нелюбви к точным наукам, тем не менее, закончил школу без троек, и, как считала мать Юрия, девяносто процентов этого успеха сына было заслугой Василия Викторовича. Последние лет пять Крылов после смерти жены жил один, дети разъехались кто куда, и единственный человек, кто за ним ухаживал, это была его младшая сестра. У них были разные отцы, Антонина Сергеевна была моложе брата лет на двадцать, но была привязана к нему очень сильно.
Классный руководитель был все таким же — худеньким и щупленьким, только седина окончательно победила естественный цвет волос, да глаза выцвели.
Увидев на пороге своей квартиры столь неожиданного гостя, он обрадовался:
— А, Юра! Как я рад! Давно тебя не видел, проходи.
— Как здоровье, Василий Викторович? — поинтересовался Астафьев, невольно отмечая, что плечи у старого учителя уже не столь прямые, как прежде, а в походке появилось старческое пошаркивание.
— Да помаленьку, — махнул своей старческой рукой Крылов. — Помаленьку болеем, помаленьку боремся с болезнями. Возраст штука такая, что если ничего не болит, то это беспокоит еще больше. Вдруг ты уже помер, уже на небесах, а там, оказывается, так же скучно, как и в нашей этой жизни.
Они посмеялись, затем учитель спросил.
— Ты все так же работаешь в милиции? — спросил Крылов.
— Да, в уголовном розыске. Старшим оперуполномоченным.
— А звание какое?
— Капитан.
— О! Догнал меня, я ведь тоже вернулся с фронта капитаном. Знаешь, когда ты учился, я голову сломал, думая, кем ты станешь. Всего в тебе было понемножку, и не совсем гуманитарий, и к точным наукам абсолютно никакой склонности нет. А вот, поди ж ты, нашел свою стезю! Говорят, у тебя и ордена есть?
— Не ордена — медаль, — поправил Юрий.
— За что же?
— Освобождали заложницу. Вовремя спустил курок.
— Ну, молодец! Убил его?

— Да, — нахмурился Юрий. Хвалиться этим он не любил.
— Как, сильно переживал?
Астафьев невольно вернулся в памяти к тому памятному летнему вечеру, истошному лаю собаки и острому, приторному запаху давленной помидорной ботвы. Этот запах шел от его рук, а в руках пистолет, и он медленно направляет его на силуэт человека на фоне невероятно круглой и желтой луны. Точнее, на его голову.
Усилием воли встряхнув с себя это не очень приятное воспоминание, Юрий улыбнулся и согласился со своим бывшим классным руководителем:
— Да, было дело. Мутило меня потом долго. Снилось не раз...
— Вот-вот! И у меня было то же самое в Сталинграде, в сорок втором, после первой штыковой атаки, — признался Крылов. — Пошли на кухню, чайку соорудим. Или тебе что-нибудь покрепче налить?
— Да нет, я еще на работе. А вот чаю попью с удовольствием.
Пока закипал чайник, они разговаривали на нейтральные темы: об одноклассниках Юрия, об ушедших на пенсию учителях. Наконец, когда чай поспел, Астафьев завел разговор о главном:
— Василий Викторович, а вы, случайно, такого своего ученика не помните, Леонида Михайловича Борейко? Это примерно семьдесят второй год.
— Борейко? Леню? — В лице старого учителя что-то дрогнуло, он отодвинул в сторону чашку, вздохнул и, помолчав, начал рассказывать:
 — Как не помнить-то, на всю жизнь это моя рана, хуже чем та, сталинградская.
Юрий выложил из папки фотографию, привезенную Виктором Зубко из Москвы.
— Скажите, этот человек вам, случайно, не знаком?
Крылов долго рассматривал фотографию, потом с недоумением покачал головой:
— Нет. Не припоминаю такого.
— У него были документы на имя Леонида Михайловича Борейко.
Учитель рассмеялся:
— Нет, это совершенно не он. Ничего похожего даже с поправкой на возраст. Сейчас...
Он ушел в соседнюю комнату, и вскоре вернулся со старомодным плюшевым фотоальбомом.
— Вот, семидесятый год, мой класс, восьмой «Б». Снимок сделан сразу после окончания восьмого класса. Вот Леня стоит, третий во втором ряду.
Человек, на которого указывал Крылов, был полной противоположностью своего ангарского «двойника». Это было видно даже на этом очень маленьком снимке. Юноша был высок, на полголовы выше всех, худощавый, с удлиненным лицом и умными строгими глазами. Копна очень густых волос, зачесанных назад, подчеркивала высокую линию лба. Кроме естественной красоты лицо настоящего Леонида Борейко поражало какой-то внутренней одухотворенностью.
— Я Леню до сих пор забыть не могу: это боль на всю жизнь, — повторил Крылов. — Много у меня было талантливых учеников, сейчас многие уже профессорами стали. Мотыгин Виктор так вообще член-корреспондент Академии наук, физик, в Новосибирске живет. Но если бы жив был Леня, он бы сейчас точно был бы уже академиком. У него было все данные для этого — прекрасная память, логическое мышление, редчайшая интуиция, гибкий аналитический ум. В любой задаче он находил какие-то свои пути решения. А как он играл в шахматы! Он начал обыгрывать меня еще в пятом классе. А к десятому, чтобы играть с ним на равных, я ночами сидел, штудировал учебники по шахматам, задачи разбирал...
Это потрясло Астафьева больше всего. Василий Викторович Крылов был многократным чемпионом города по шахматам, много лет вел в их школе шахматный кружок, и, когда он садился за столик, его тут же обступала толпа желающих посмотреть на его незаурядную игру.
Юрий еще раз уже с глубоким почтением глянул на фотографию юного вундеркинда.
— Леня по своим способностям вполне мог кончить школу года на три раньше всех, но здоровье у него было никудышное: все эпидемии гриппа были его. Малейший сквозняк — и Леня простужен, а дальше, как обычно, бронхит, переходящий в воспаление легких. Мы посоветовались с отцом и решили, что не стоит форсировать события. Эх, если бы его тогда, — Крылов стукнул пальцем по фотографии, — после восьмого класса отправили в Новосибирскую математическую школу для одаренных детей! Тогда бы он остался жив.
— Василий Викторович, а, правда, что вы были понятым на этом расследовании?
— Да! — Лицо старого учителя дрогнуло, он снял очки, вытер пальцами глаза. — Я много чего в жизни повидал, фронт прошел. Но в тот день я плакал... — Старик поискал какие-то слова, не нашел, махнул рукой. — Это было так тяжело!..
— А что, неужели тела всех членов семьи опознали? — поинтересовался Юрий. Он ткнул пальцев в фотографию мнимого Борейко. - Откуда-то же всплыла эта фамилия? И местом рождения указан наш Кривов.
Крылов покачал головой:
— Не знаю, но это не он. Опознать кого-то было трудно. Пожар был страшный, кто больше пострадал, кто меньше, от чего это зависело, я даже не знаю. От некоторых только кучка пепла осталась. Видно, что человек был, тронешь, а он в пепел рассыпается. Что там эксперты установили — не знаю даже. А вот Леню я сразу опознал... От жара он почернел, тело скрючило, одежда сгорела. Но лицо осталось цело, черное только, как из эбенового дерева, но даже при этом оно осталось удивительно одухотворенным.
Крылов замолк, погрузившись в воспоминания тех страшных дней. Рука его непроизвольно легла на сердце.
— Василий Викторович, вам плохо? — встревожился Астафьев.
— Да пройдет, не в первый раз. Сейчас нитроглицерин приму, легче станет.
Но лицо старика приобрело серый цвет, и это окончательно обеспокоило бывшего ученика.
— Может, «скорую» вызвать? — предложил Юрий. Он хотел метнуться к телефону, но в этот момент за спиной Астафьева, в прихожей, щелкнул дверной замок.
— Вася, ты там у меня живой? — спросил женский голос.
— А вот и Тоня пришла, — пояснил Крылов. — Иди, Юра, если что, она поможет...

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

На работу Гомула приехал уже в крайне взвинченном состоянии. Так накачать сумела его жена. Поздравив младшего с днем рождения и проводив детей в школу, Ольга устроила мужу допрос по поводу Софьи Ильинской. Гомула уже привык, что жена его обычно сквозь пальцы смотрит на его похождения, но на сей раз она разразилась жутким скандалом. Для него это было удивительно, но он уже подзабыл, что сама Ольга отбила его у первой жены, Ирины. Правда, тогда у Николая Гомулы была серьезная мотивация — Ирина оказалась бесплодной, а он мечтал стать отцом, и, как только Ольга забеременела, он сразу оставил Ирину ради своей новой подруги. Но именно то, что Софья стала не просто ординарной подругой на вечер, а более-менее постоянной привязанностью мужа, и пугало сейчас Ольгу. Бывшая актриса несколько отличалась от обычных «мокрощелок» — так жена называла молоденьких шлюшек своего мужа. Красивая, амбициозная и хитрая. Что еще бесило Ольгу — муж в постели не трогал ее больше года.
Гомула пролетел в свой кабинет, как пушечное ядро, и переглянувшиеся секретарши поняли все.
— Кто это его так взвинтил с утра пораньше? — спросила Вера, самая молодая.
— Да, скорее всего, эта его истеричка Ольга, — решила вторая, та, что постарше, и тут же чисто интуитивно выдала рецепт решения почти всех проблем семейства Гомулы. — Хоть бы он ее трахал почаще, что ли, а то теперь он морально задолбает всех нас.
Через пять минут на планерку начали собираться руководители всех служб ГОВД.
Разнос, который устроил им подполковник Гомула, был самым крутым за последние полгода. Через час они вышли из кабинета распаренные, как после бани.
— Какая это ему шлея под хвост попала? — спросил начальник криминальной милиции Попов у зама по кадрам Жукова.
— Ну, видать, есть причина... Он имеет нас, потому что имеют его, сам знаешь такой закон природы.
Егор Васильевич Наливайкин от природы был наделен силой, солидной внешностью, связями. Чем его природа обделила, так это умом. Он начисто было лишен какого-либо психологического чутья, и это привело к тому, что в свои сорок два года он был всего лишь майором, к тому же сосланным за прегрешения из областного центра в Кривов. Однако сунуться со своими частными проблемами к Гомуле после такого разноса мог только Егорка, так за глаза подчиненные звали своего начальника.
Подполковник Гомула еще на пятиминутке подметил некий физический ущерб на лице своего начальника вневедомственной охраны. Когда все ушли и Наливайкин остался в кабинете один, Гомула сразу почувствовал, что сейчас подчиненный сообщит ему что-то очень неприятное. Он нахмурился заранее, еще до того, как Егор открыл рот.
— Ну, рассказывай, кто тебе харю разукрасил, — рявкнул он, перелистывая стопку бумаг, скопившуюся за прошлые сутки.
— Николай, прикинь, эти твои салажата из УГРО совсем понятия потеряли. Вчера мне и Толику, телохранителю Мусы, в «Руси» целой толпой морду намылили.
— Ну и причем тут УГРО?
— Так заправляли там двое твоих, этот мудозвон Астафьев и его новый московский друг, какой-то Зубко. Надо бы их за это вздрючить.
Гомула закончил просматривать бумаги, парочку отложил в сторону, а потом поднял глаза на своего подчиненного:
— Так, и что ты такое натворил, за что тебе двое младших офицеров разбили табло?
— Да больно наглые стали, обурели, вот и все...
— Слышь, Егор, — Гомула закурил, скривился, — мне-то мозги не надо засерать, рассказывай, как дело было. А там уж я сам решу, кого вздрючивать.
С запинками и экивоками, но Наливайкин рассказал, как было дело. К концу его монолога лицо Гомулы побагровело. Не выдержав, он поднялся, развернул жалюзи, хотя терпеть не мог сидеть на виду, открыл окно. Приток свежего воздуха его немного остудил.
— Слушай, Егоша, ты совсем охренел? — рыкнул он, отвернувшись от окна.
— Чего? — не понял тот.
— Того! Мало того, что приперся в ресторан с Мусой, устроил скандал, держал человека под стволом! Этого мало?
— Так я действовал в целях самообороны.
Гомула не выдержал и обложил подчиненного многоэтажным матом, припомнив всю его многочисленную родню по матушке и бабушке.
— Во-первых, хоть этот азер Муса и купил депутатство, но все знают, что он возглавляет этническую преступную группировку азербайджанцев. Я знаю, что он на твоих складах хранит половину своего ворованного с автозавода барахла, но цеплять для него первую понравившуюся ему телку, не узнав даже ее имени — это надо быть сильно стуканутым! — Гомула постучал пальцем по седой башке майора. — Так чья это была жена?
— Ну, этого, Вадика какого-то.
— Ага, ну понятно! — злобно рассмеялся Гомула. — Вадик Долгушин, сынок хозяев гостиницы. Здорово! Ты хоть знаешь, что у его родителей бабок в загашнике больше, чем у нас с тобой, вместе взятых? Захочет он подать на тебя в суд, и все, распрощаешься и с должностью, и с погонами. Нет, это ж надо, а?! Ты что, мечтаешь о посте участкового где-нибудь в Нижней Глушице?
Наливайкин аж поперхнулся от такой перспективы.
— Да ладно тебе, ты скажи лучше, что мне теперь с этими снимками делать? — жалобным голосом спросил он.
Гомула задумался. Он давно бы послал Егорку на три буквы, но дядя его занимал важный пост в ОВД. Именно его мягкая, но настойчивая просьба заставила Гомулу в свое время принять в ряды кривовской милиции Егора Наливайкина, да еще и отдать ему такой хлебный пост.
— Кто, ты говоришь, там был из моих?
— Астафьев и Зубко.
Подполковник поморщился. Астафьева он не сильно жаловал, как и всех колодниковских орлов, но признавал, что в УГРО тот является одним из самых ценных кадров. Прекрасная репутация, медаль за захват заложницы и орден Мужества за Грибника.
— А какой такой Зубко? Я что-то не знаю такого.
— Москвич, командированный.
— Ах да, я слышал. Кстати, я до сих пор его не видел.
— Вот этот Зубко мне ствол к виску и приставил.
— И правильно сделал. Этот лейтенант, как мне передали сверху, не простая пешка. У него есть мохнатая лапа в столице. Думаешь, зря его сюда прислали? Сунули какое-то старое дело для блезира, а сами, поди, носом роют, компромат на нас собирают. А ты тут со своей пукалкой вылез! Прикинь, что он потом в рапорте напишет про Кривов, про тебя и меня?
От подобного расклада майор аж вспотел. А Гомула с досадой махнул рукой:
— Ладно, иди отсюда! Придумаем что-нибудь, а пока у меня своих проблем выше крыши.
Проблем было действительно много, но номером один в этом списке значился Рома Барон. И даже скорее не он, а исполняющий обязанности прокурора города Игорь Шилов.
За два месяца, что тот здесь работал, Гомула привык к мысли, что этот парень свой в доску. Тот был улыбчив, смешлив и на тех междусобойчиках, куда Шилова удалось завлечь, он прекрасно играл на гитаре и пел. И вдруг такой фортель! Самое неприятное в этой истории с Ромой цыган уловил верно. «Кто в доме хозяин»? Хозяином в Кривове Гомула привык считать себя.
Гомула набрал номер Шилова, решив взять быка за рога.

— Да, — послышался в трубке мягкий голос зампрокурора.
— Доброе утро, Игорь Владимирович.
— Доброе утро, Николай Ильич, — отозвался Шилов.
— Говорят, вы вчера пробовали Рому Сидоренко прищемить?
— Почему пробовали, мы его прищемили.
— Вы про эти десять граммов опия? Нет, Игорь, это не результат! Что же вы со мной не посоветовались? — Голос Гомулы звучал бархатно, но с легким укором. — Я бы вам сказал, что у него сейчас ничего нет. Не зря же мы ту его посылку перехватили. Я бы вам подсказал и другие адреса, где и опия, и героина есть вдоволь.
— Ну, нет, Николай Ильич, это уже не так интересно. У вашего Ромы такой послужной список!..
— Ну и что это за список? Те три судимости по молодости!
— Да нет. Я просмотрел дела по наркотиками за последние два года. Сорок два человека были привлечены к уголовной ответственности по статье 228, часть первая. Все они указали в показаниях один адрес приобретения наркотиков: улица Чапаева, дом сорок. И мне удивительно, что за этот период не было попыток прикрыть эту точку. Вот этим как раз я и решил заняться.
«Козел! — подумал Гомула. — Решил он заняться! Башку бы тебе за это отвернуть!»
— И кто будет вести дело? — поинтересовался он.
— Вести дело буду я сам.
«Да, похоже, крышка цыгану!» — понял Гомула.
За эти два месяца подполковник не понял характер зампрокурора, но зато хорошо изучил его как профессионала. Что поразило его в этом молодом двадцативосьмилетнем парне это редкое умение докапываться до самой сути вещей, при этом скрупулезно соблюдать все писаные законы.
— Зампрокурора сам будет вести дело? — попробовал удивиться Николай Ильич. — Не жирно ли для какого-то цыгана?
— Да ничего, мне это не западло.
«Этот парень дров не наломает, не тот характер. А значит, сидеть придется Роме долго и упорно. И что теперь делать мне? Ведь сдаст, козел цыганский, душа продажная. Ему это как два пальца обоссать, лишь бы срок скостили. Да, хреновые дела!»
У него все же хватило сил на концовку разговора.
— Ну ладно, желаю успехов. Звони, если что надо будет, поможем.
Еле дождавшись, пока трубка опустится на рычаг, Гомула смачно выматерился и ударил кулаками по полированной столешнице.
Если бы Гомула знал все, что происходит в этот момент в городе, то точно бы счел этот день по-особенному несчастливым для своей судьбы. Именно в эту минуту его жена, выходя из магазина, столкнулась с одним из подчиненных своего мужа, майором Вадимом Беловым. Это была не встреча, а именно столкновение, с классическим падением из рук Ольги пакетов с рассыпавшимися продуктами.
— Ой, извините, Ольга Васильевна, я засмотрелся в другую сторону, — торопливо начал извиняться майор.
Вдвоем они присели и начали собирать рассыпавшиеся банки, пакеты, коробки.
— Вот так всегда, мужчины всегда смотрят совсем не туда, куда надо, — с тонким намеком произнесла Ольга, при этом так стрельнув глазками в молодого офицера, что у того невольно перехватило дыхание.
Вадиму было всего тридцать, при этом он уже был майором, начальником паспортно-визового отдела, местом весьма прибыльным. Он был хорош собой, хотя и невысок, широкоплечий, с мужественным открытым лицом, темно-карими глазами и обаятельной улыбкой на пухлых губах. При этом майор умело использовал свое природное обаяние и активно пополнял свой донжуанский список. На жену своего начальника глаз он положил давно, как только был допущен на вечера начальства, посвященные Дню милиции, куда все приходили с женами. Но это была мечта из разряда неисполнимых.
И вот теперь эта симпатичная дамочка сама столь недвусмысленно показала ему свое расположение.
Такого Вадим Белов упустить не мог. Он подхватил пакеты Ольги Васильевны, и они вместе вышли из магазина.
— Вы на машине? — спросил Белов.
— Да, конечно. Она там, — Ольга кивнула налево, не переставая игриво улыбаться.
— Жаль, а мне так хотелось вас подвести, - признался он.
Оказалось, что малютка «Ситроен С3» Ольги стоит рядом с «Десяткой» Белова.
— Это судьба, — пошутил майор, показывая на их машины.
— Скорее, рок, — подхватила Ольга, вся светясь от удовольствия. Она была очень хороша сейчас. Если бы Гомула увидел сейчас свою жену, он бы не поверил, что это именно она.
И Вадим решил пойти напролом. Он посмотрел на часы.
— У меня есть два свободных часа, а потом надо попасть на совещание к вашему супругу.
— Какое совпадение! У меня тоже есть два свободных часа. А потом надо готовить праздничный ужин. Только, — Ольга хихикнула, — домой ко мне нельзя...
— Ко мне тоже.
Вадим прикинул и пришел к неутешительному выводу. Ни в один мотель в окрестностях Кривова они не могли даже сунуться. Гомула нещадно эксплуатировал их в своих амурных делах, и появиться там с его женой было чистейшей воды самоубийством.
— Так что же нам делать? — невольно высказался он вслух.
Ольга прекрасно его поняла.
— А почему нам не пообщаться... в машине? — проворковала она.
Вадим изумился, но виду не показал.
«Если она согласна трахаться в машине, как последняя шлюх, то представляю, как у нее свербит в одном месте», — подумал он.
— Вот и чудесно, — согласился он, — я даже знаю, куда нам поехать. Тут недалеко. Поехали?
Эта лесопосадка в пяти минутах езды от города не использовалась для интимных свиданий только зимой, когда облетала листва и дорогу засыпали сугробы снега.
«Ситроен» Ольги шел за машиной Белова как привязанный. Они остановились рядом, и она птицей перепорхнула в машину к своему первому в жизни любовнику. Вадим думал, что такая страсть бывает только в латиноамериканских мыльных операх. У него была мысль воспользоваться презервативом, но Ольга не дала ему вымолвить ни слова, сразу оседлав майора...

На совещание он все-таки опоздал, к тому же уже в кабинете обнаружил пропажу пуговицы на кителе. Но не это было самое страшное. В пятидесяти метрах от них в лесопосадке стояла еще одна машина — «Нива» неприметного зеленого цвета. Новоиспеченные любовники настолько были заняты предстоящим праздником тела, что не заметили своих соседей. Между тем один из обитателей машины проявил к ним неподдельный интерес. Это был вездесущий Антон Рябов.
— Смотри-ка ты, — сказал он своей разомлевшей подруге. — Обычно сюда приезжает нищета вроде нас с тобой. А эти приперлись аж на двух машинах, причем одна из них — иномарка. Кто бы это мог быть?
Он застегнул брюки, достал из своей спортивной сумки фотоаппарат с самым мощным объективом.
То, что он увидел, когда дверь «десятки» открылась, превзошло все его ожидания. И вечером, рассматривая полученные снимки, он порадовался их качеству. На ней улыбающийся Вадим Белов в форме и при прочих регалиях целовал раскрасневшуюся от былой страсти Ольгу Гомулу.


ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ


Зубко уже несколько привык к довольно унылому кривовскому пейзажу. Его, правда, все еще удивляло, что большинство улиц города было обезображено бесконечными толстыми и тонкими трубопроводами, обмотанными грязной стекловатой. Впрочем, такие пейзажи можно было наблюдать и на некоторых улицах Москвы.
— Слушай, а что это у вас такое? Что это за трубы? — спросил он Павла Зудова, когда они ехали на задержание Ивана Лезина, подозреваемого в убийстве первой продавщицы.
— Что? А, это? — Судя по тону, Паша воспринимал этих «индустриальных удавов» как нечто совершенно обычное. — Водопровод и отопление — все тут. Просто у нас очень жесткая и активная вода: разъедает трубы за пару лет. Коммунальщикам лень каждый раз копать землю, чтобы менять их, вот и стали выводить все наружу.
— А как же вы эту воду пьете? — удивился Виктор.
— А куда деваться, другой нет, — пояснил Паша. — К сорокам годам гарантированный пиелонефрит, к пятидесяти артроз. Это я тебе не понаслышке говорю, у меня мать здесь всю жизнь врачом проработала, так что это вполне официальные данные...
— Да-а, — Зубко почесал затылок, — весело тут у вас, ничего не скажешь! Живым бы выбраться.
— А это уж как получится! — хохотнул Андрей Мысин. — Повезет не повезет. Чаще приезжим не везет, особенно москвичам. Той же Водягиной хотя бы... Слыхал небось? Громкое было дело!..
— Ну, ладно тебе, не пугай гостя! — засмеялся Зудов. — Лучше скажи: как мы этого твоего убивца, Ивана Лезина, брать будем? Собака у него есть?
— Какая там собака, — отмахнулся Мысин, — съел он ее, говорят, еще с год назад.  Участковый на пару секунд задумался.
— А в чем проблема-то? Подкатим к воротам и вломимся всем кагалом. Рыпнется — ему же хуже будет. Хотя, не должен. Пьет беспробудно мужик...
Так они и сделали. Руководствуясь указаниями Мысина, «уазик» с пронзительным скрипом тормозов остановился возле небольшого домика с покосившимся забором.
Мысин выбрался первым. По-хозяйски подойдя к воротам, он пинком открыл противно скрипнувшую калитку и вошел во двор. Бардак и запустение царили в нем.
Покосившийся ветхий сарай зиял выбитыми дверями, от большого сеновала осталась одна задняя стенка. О присутствии собаки напоминала только полусгнившая конура да крюк, на котором когда-то держалась цепь. Самой цепи не было: очевидно, хозяин пропил и ее. Сам хозяин был здесь же, высокий, давно небритый, тощий мужик неопределенного возраста с давно нечесаными патлами. Стоя на крыльце, он мочился в ближайшую лужу.
Появление человека в милицейской форме повергло его в несказанное удивление. Мочиться он сразу как-то расхотел, зато почему-то решил вспомнить школьные уроки по бегу. Он резво спрыгнул с крыльца и, забыв застегнуть ширинку, припустился бежать в огород с удивительной для его худосочной комплекции резвостью. При этом на ногах у него были старые домашние тапочки, оставшиеся в первой же встреченной бегуном луже.
— Стоять, сука! — забежав в огород, заорал вслед ему Мысин, но сам с места не тронулся. С озабоченным лицом он пару секунд рассматривал маршрут беглеца, затем обернулся к подоспевшему Зубко: — Витек, гони его вперед, и только вперед, чтоб не сворачивал, а я попробую его в переулке перехватить.
— А что, если уйдет? — озабочено спросил Зудов.
— Куда он, на хрен, днем уйдет, «синяк» пропитый! Через два забора сдохнет.
Виктор принял старт резво. Он подбежал к первому забору, когда услышал, как сзади завелся их милицейский «уазик». Перепрыгнуть этот барьер ему не составило труда, он оказался ростом ему по пояс. Спина преследуемого как раз показалась над вторым забором, примерно такого же уровня. Продравшись сквозь густые заросли малины, Зубко перебежал огород, с ходу перепрыгнул заборчик и... по щиколотку погрузился в раскисшую от бесконечных осенних дождей пахоту. На секунду он застыл, потом, чертыхнувшись, двинулся вперед, благо беглец неуклюже пробирался по той же пахоте метрах в десяти впереди него. Но, оглянувшись и увидев погоню, тот  резко прибавил в скорости.
Подбежав к следующему забору, за который перемахнул алкаш, Зубко сначала заглянул через преграду, а потом уже осторожнее перевалился на другую сторону. Как назло, народ в этом ряду огородов попался добросовестный, к следующему сезону подготовился заранее, огороды перекопал полностью, так что вскоре кроссовки и джинсы Виктора издалека начали походить на черные валенки. Он не форсировал темп, тем более что преследуемый уже выдохся и бежал на полусогнутых, только за счет силы страха. Самым большим желанием преследовавшего его Зубко было набить морду этому забулдыге и почему-то еще генералу Шумскому, отправившему его в эту сумасшедшую командировку.
Бег с препятствиями продолжался минут десять. Перевалившись через последний, довольно высокий забор, Виктор тут же увидел такую картину: Ванька Лезин лежал на земле лицом вниз, на спине его сидел Мысин и со всей силы тянул левую руку вверх. Судя по Ванькиным крикам и стонам, процесс был довольно болезненным. Зубко не удержался и одарил беглеца хорошим пинком по ребрам.
— Вот козел! — злобно прошипел он и, потеряв интерес к задержанному, занялся рассматриванием своих несчастных кроссовок.

Участковый тем временем поднял задержанного, и, заломив его руку за спину, повел его обратно по направлению к его дому. Сзади плелся мрачный, как сама сегодняшняя погода, Зубко, а замыкал шествие медленно ехавший милицейский «уазик».
Зудова около калитки не оказалось. Мысин толкнул задержанного в спину и повел его к дому. Паша находился уже внутри дома, если, конечно, так можно было назвать этот свинарник. Большинство стекол в окнах было выбито, пол в обеих комнатах не мыли, пожалуй, лет пять, не меньше. Кругом валялись какие-то грязные тряпки, источающие тошнотворный запах. Скудная мебель носила следы бурной жизни ее владельца: деревянный стол был изрезан ножом, старый диван с некогда зеленой обивкой был в нескольких местах прожжен. А на допотопной деревянной табуретке восседала здоровенная бабища с сигаретой в руке. Дряблое лицо с характерным провалом губ подразумевало беззубый рот. Говорила эта «дама» сиплым пропитым голосом, причем нормативная лексика в ее предложениях звучала, крайне редко.
— Ну и хрен с того, что я была там с Ванькой? — с вызовом глядя на стоящего рядом с ней Зудова, прохрипела она. — Да мне по х..., что там будет дальше, мне день прожить — и х... с ним!
— Прикинь, Андрей, — обернулся Павел к участковому, — эта курва стояла на стреме, пока он резал Лену Дробышеву. А у той осталось трое детей причем один из них — инвалид с ДЦП.
— Ну что, сволочь, запираться будешь? — обратился он к хозяину дома.
Тот отрицательно покачал головой.
— Хрен уж тут отпираться... — пробурчал Лезин. — Я Ленку запорол. Я!
— Как ты в магазин-то попал? — спросил Зудов о главном.
Менты никак не могли понять, как преступник проник в магазин, тем более с такой внешностью.
— Да я ключи Ленкины нашел, она потеряла их за два дня до этого. Там был ключ от черного хода. Она спала, когда я замок открывал. Потом уж заполошилась, за телефон схватилась, ну тут я ее сразу на перо и надел...
 — Ты хоть жалеешь, паскуда, что сотворил? — не удержался от вопроса Мысин.
Лезин неопределенно пожал плечами:
— Да хер его знает, жалею или нет! Ну, хоть погулял напоследок, нажрался от пуза. Будет что вспомнить на зоне. Там хоть кормить будут.
Через полчаса, уже усадив «сладкую парочку» в «обезьянник» «уазика» и захлопнув за ним дверцу, Зудов смачно сплюнул и в сердцах выругался.
— Ты чего? — удивился Мысин.
— Нет, ты прикинь, а ведь этого ублюдка действительно за свой счет кормить будем...
— Почему мы? — не понял тот.
— А кто же еще?! Ты да я и будем. Смертной казни у нас нет, вот и будут его до конца жизни держать на дармовой баланде за наш счет.
К ним подошел Зубко. Все это время он пытался отмыть в бочке с дождевой водой свои джинсы и кроссовки.
— Ну, у вас и чернозем, — посетовал он, — хоть бензином оттирай.
— Что есть, то есть, — согласился Зудов. — Черной топью не зря нас раньше называли. А вообще-то наши края в сводках погоды Черноземьем называют. Вот и почувствуй разницу между нами и Нечерноземьем.
— Мешок чернозема можем тебе нагрести с собой на память. На дачу отвезешь, — пошутил Мысин.
— Нет уж, спасибо. У меня дачи нет, и пока не предвидится, — отмахнулся Виктор.
— Поехали, лейтенант! — подмигнул ему довольный Зудов. Хороший они «орех» сегодня раскололи, да еще какой.


ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Вопрос о том, ехать или не ехать по делу второй убитой продавщицы, Анны Зуйковой, к запуганной старухе-свидетельнице, Шаврин, Демин и Колодников обсуждали минут двадцать.
— Трясти эту бабку Шуру надо, измором брать! — напирал Демин.
— Ага, пару раз там еще покажемся — и пришьют нашу свидетельницу, — возражал Алексей Шаврин. — Как пить дать, пришьют! Не зря она затаилась, будто мышь под веником.
— Это он, верно говорит, — ткнул Колодников в сторону Шаврина очередной сигаретой.
— Ну и хрен с ней, туда ей и дорога! — Демин с раздражением воткнул свой окурок в пепельницу. — Может, они на этой бабке наконец и споткнутся...
— Недобрый ты мужик, Демин! — загоготал Шаврин. — Пожалей бабульку-то. Ведь ей еще жить и жить. Она мне хвалилась, что у нее в родне все долгожители, меньше ста лет никто не жил.
— Гуманист хренов! — взорвался Демин. — Я бы таких бабулек собственными руками душил. Она за свою облезлую шкуру трясется, а то, что этот выродок Анюте двадцать два ножевых нанес, ей по фигу. Ведь этот гад на ней не остановится. Раз с рук сойдет, и они уже думают, что так будет всегда. Настругает нам трупняка — потом за десять лет не расхлебаем.
— Ладно, давайте еще раз посмотрим, что у нас там с этим раскладом, — решил Колодников и кивнул Лапшину. — Алексей, подай-ка ватман.
Лапшин достал со шкафа большой лист ватмана и расстелил его на столе. На нем карандашом была нарисована странная схема. В центре была одна фамилия: Зуйкова. От нее шли стрелки к шести спискам людей. В некоторых было две-три фамилии, в других больше. И рядом с каждым списком было указано время. Это были группы молодежи, ошивавшейся на остановке рядом с магазином той ночью, когда зарезали Анну Зуйкову.
— Ну и кого из них вы опросили? — спросил Колодников.
— Да всех уже проверили, — махнул рукой Шаврин.
— Да, — подтвердил Демин. — Опрашивали всех. И у всех все ладно да складно. Никто ничего не видел и не слышал.
— Значит, надо бить на мотив, — решил Колодников. — А мотив один — деньги. Кому больше всего нужны деньги? Наркоманы среди них есть?
— Вот эти две группы полностью обдолбанных, — Шаврин ткнул пальцем в два небольших списка. В каждом было по три человека. Затем его палец переполз дальше. — У этих один точно, он при мне курил анашу.
— Ты его бортанул? — поинтересовался Андрей.
— Нет, косяк он тут же в лужу выкинул, при нем больше ничего не оказалось. Вот, — он кивнул на Демина, — Андреич подтвердит.
— Да это так, баловство! — отмахнулся тот. — Фраера мелкие, для понта косят под крутых, перед девками рисуются. А вот те — да, — он постучал по тем спискам, что перед этим выделил Шаврин, — сидят на игле вполне конкретно. Только все они салажняк, сомневаюсь я, что они могут человека запороть. Впрочем, кто их знает... Нынче молодежь пошла отвязная, без тормозов. Тем более ширяются...
— Хорошо, но почему, почему она открыла им дверь? — недоумевал Колодников. — Если это наркоманы, то она должна была их всех хорошо знать. Она ведь здешняя, из этого района?
— Да, Анюта прожила там всю жизнь, сорок три года, каждого из этих стервецов, — Демин стукнул пальцем по спискам, — знала как облупленных, с детства.
— И, несмотря на это, все же открыла кому-то из них дверь...
— Очевидно, этот некто не представлял для нее никакой угрозы. По крайней мере, она так считала... Может, поплотнее заняться вот этой компашкой? — Демин ткнул пальцем в самый большой список.
— А кто здесь? — спросил Колодников.
— Да в основном приезжие.
— Цыгане?
Демин аж поперхнулся:
— Да ты что! Пока бог миловал, в моем районе ни один пока не осел. Я на этот район только потому пошел, что в нем цыган и азербонов нет.
— Ну, туда ты пошел еще и потому, что домик там себе прикупил, с газом и водопроводом, да и участочек нехилый, двадцать соток, — напомнил, ехидно улыбаясь, Колодников. — За сколько ты его оторвал, я что-то забыл? Тысяч за двести?
— Каких двести?! — возмутился Демин. Шуток относительно себя он не воспринимал принципиально. — За двадцать!
— Это как? — удивился Шаврин. В отличие от Колодникова он был не в курсе этой интересной сделки.
— А очень просто, Леша, — ответил за участкового Колодников. — Нашел наш Андреич доходящего наркомана, кинул ему двадцатку, и тот благополучно догорел где-то в соцгородских бараках.
— Ну и что с того? — Демин пожал плечами. — Он так и так бы загнулся от своей дури. А так хоть пользу ближним принес.
— Слушай, если еще такого наркомана где надыбаешь, дай мне знать, — оживился Шаврин. — У меня Тонька спит и видит себя в собственном доме. У ней аж мания развилась на сей счет!
— Вот, тоже мне, раскатал губищи! — заулыбался Демин. — За каждым таким «догорельцем» знаешь сколько братвы охотится? Я от своего, Никитина, еле парней Колымы отшил, они его уже конкретно пасли, деньгами подогревали. Ты че, там такой участок! Да и дом сам неплохой. Следующим летом обложу его кирпичом — и вообще ему сносу не будет.
— Кстати, а сынок у тебя все с той малолеткой живет? Они, кажется, сейчас на твоей квартире обитают? — вспомнил Колодников.
Майор сразу поскучнел:
— Да живут себе. Скоро внуком осчастливят. Уже на УЗИ видели — парень.
— Поздравляю! — Колодников протянул майору руку.
— Хорош издеваться то! То у меня один сын был, теперь троих короедов тащить придется.
— Вот тогда и пожалеешь, что на твоем участке нет цыганья! — усмехнулся Колодников. — А так бы доил их потихоньку, детишкам на молочко. А так у тебя там кто, один Гнилой?
— Гнилого я тоже скоро посажу, — пообещал Демин.
— Ты уж сколько раз пытался это сделать? Три или четыре?
— Четыре. Но у него нюх на опасность. Все наши подставы только так раскусывал! Ни разу у него не удалось закупку сделать. А сколько раз шмонали его хату — никакого толку. Где дурь прячет — хрен его знает. Но посажу, посажу его непременно!
— А ты привези парочку цыган, они его экономически выдавят, — предложил Шаврин. — У них ханка всегда дешевле...
Демин обложил напарника трехэтажным матом, и Колодников пододвинул к себе ватман:
— Ладно, кончай шутки шутить, давайте делом займемся. Так, а что, ты говорил, у тебя за народец в этом списке? — напомнил Колодников, ткнув пальцем в ватман.
— Да тут наши, русские, но все приезжие. Кто из Казахстана, кто из Туркмении... Ну, и местные есть, немного правда. Я ж этот район хорошо знаю: родился здесь. Ту же Аньку Зуйкову покойную чуть в десятом классе не оприходовал, на ноябрьские праздники. Она тогда Шубина была, в параллельном классе училась. Брательник ее, тоже покойный, Толька Шубин, тогда мне морду набил. Главное, на два года младше меня, но дрался как зверь! И в секции никакие ни ходил, но вырубал с одного удара. У нас как раз тогда войны между районами происходили, так он всегда в застрельщиках был. Он и сел потом из-за этого: отлупил на танцах двух ментов, здоровенных мужиков, да так, что один потом инвалидом остался. Потом он еще раза два садился, а лет пять назад, говорят, зарезали на зоне. Пацан у него остался, тот еще дармоед! Весь в папаню, только косматый. Мать одна его, бедная, тянет, на двух работах пашет. А он на иглу сел...
— Ну, хватит тут мемуары разводить, — прервал воспоминания участкового Колодников, — давайте решим с бабулькой: будем ее трясти дальше или нет?

Через сорок минут около дома номер сорок восемь по Орловской улице остановилась серая «девятка».
В двадцати метрах от них, на автобусной остановке, приезд ментов не остался незамеченным.
— Слышь, Антоха, к бабке Шуре опять менты подкатили, — говоривший толкнул своего дружка, дремавшего на скамейке.
Тот очнулся, поглядел мутным взором в сторону машины и вяло ответил:
— Да, это участковый наш, Демин, с опером. Они уже к ней раза три приезжали. Куда это Ленка запропастилась? Ушла, называется, на пять минут.
Он попытался снова закемарить, спрятав голову в поднятый воротник куртки. Но его приятель не унимался:
— Не, Антон, ты не догоняешь! Бабку Шуру они не зря трясут. Она чего-то видела, че они к ней одной-то ездят?
Дружок открыл глаза, еще раз посмотрел в сторону машины:
— Гнилому надо сказать, пусть, он, падла, думает. О, Ленка чешет!
Подошедшей девице на вид было лет четырнадцать: смазливое курносое личико, короткая дутая куртка, худенькие ножки, обтянутые узкими черными джинсами.
— Ну что? — в один голос спросили парни.
— Два червонца только, — ответила она, усаживаясь рядом.
— Че, че так мало-то?! — спросил Антон.
— Ага, иди, выпроси у нее сам! Мамашу мою не знаешь?! — окрысилась девчонка. Она сунула руки в рукава, нахохлилась.
Несколько секунд все сидели молча. Потом парень, прозывавшийся Антоном, сплюнул и поднялся с места.
— Не хера тогда рассиживать, двинем к Гнилому. Надо его потрясти, а то он совсем забурел. Он нам еще за то должен.
В это время в доме сорок восемь шел очень непростой разговор. То ли газовое отопление работало на полную мощность, то ли просто тема для беседы была непростой, но все трое беседующих не на шутку взмокли.
— Нет, баба Шура, я вас не пойму! — Шаврин вытер со лба платком пот, промокнул лысину. — То вы боитесь, то не боитесь. Если не боитесь, то тогда почему не хотите нам ничего рассказать?
Баба Шура, мосластая высокая старуха лет семидесяти пяти утирала лицо уголком платка. Самой заметной частью этого лица был широкий, курносый нос.
— Да ничего я не знаю! — отмахнулась она. — Ничего не видела. Наговорили все на меня.
Ее незваные гости засмеялись:
— Ну вот, теперь она уже ничего не видела и не слышала. Опять начинай все сначала, — Демин с досады даже поднялся, плюнул в ведро для мусора и снова вернулся за стол. — Поймите, вам же хуже будет, если они останутся на свободе. Ведь вас самих прирежут за то, что вы их видели. А так посадят их — и никаких проблем.
— Да кто ж его знает, милые, — отмахнулась бабка, — как все обернется. Выйдут они из тюряги-то да и зарежут меня.
— Так кто, они-то? Скажите хоть, много их было? — поинтересовался Демин.
Бабка растерянно покосилась на него, но ничего не ответила, только потуже подтянула платок.
— Значит, все-таки убивал Анюту не один человек? — настаивал участковый. — Сколько?
Баба Шура упорно молчала.
— А вы ведь ей даже какой-то родственницей приходитесь, так? — припомнил Демин.
— Ее мать мне кума, — призналась бабка.
— О-о! И после этого вы не хотите нам помочь найти ее убийц?! Ну, тогда я совсем ничего не понимаю, — продолжал давить Демин. — Баба Шура, тебе Анюта-то по ночам не является?
Старая женщина аж поперхнулась и тут же начала креститься:
— Что говоришь-то, злыдень?!
— Вот-вот, жди, непременно придет и спросит: «Баба Шура, почему мои убийцы гуляют на свободе?» Мне и то она снится по ночам, все спрашивает: «Чего это баба Шура про моих убийц не рассказывает? Неужто хочет, чтобы они на свободе куражились?» Ты-то ее уже в гробу видела? Вот. А я ее видел — всю в крови, всю изрезанную. Вот такой она к тебе и придет.
— Свят-свят! Что говоришь-то?! — замахала на участкового хозяйка дома.
— То и говорю, что так все и будет, непременно будет. Я за пятнадцать лет знаешь сколько таких укрывателей видел? Всех потом совесть мучила.
Они тормошили старуху еще час, но покинули дом без каких-либо результатов, все взмыленные. Около машины остановились покурить на свежем воздухе.
— И хоть убей ее! — Шаврин сплюнул в ближайшую лужу. — Я все-таки не пойму: что она так уперлась? По ней вроде и не видно, что она сильно напугана.
— Да хрен ее знает, дурная баба, — отозвался Демин. Он глядел на пустую автобусную остановку, явно стараясь что-то вспомнить.
— Ну, ты и фантазер, Витек! — засмеялся Шаврин. — Здорово ты ее про сны прокачал! Хорошо придумал.
— Какой там придумал! — возмутился Демин. — Я Анюту в самом деле уже два раза во сне видел. Главное, она сначала мне снится такой, какой была в девятом классе, даже в той же юбчонке в клетку. Я эту юбчонку на всю жизнь запомнил, я же ее уже снял, там чулки оставались да трусишки. Тут этот черт Толька ворвался, по харе мне заехал, я и отключился...
— Постой, — Шаврин нетерпеливо махнул рукой. — Сначала, значит, ты видишь ее в этой юбке, а потом? Что потом снится?
Демин выкинул сигарету:
— Потом снится, что лежит она на полу, как тогда, той ночью, а я стою над ней с ножом, и все руки в крови...
— Да, хреново, — согласился Шаврин. — Не хотел бы я такие сны видеть. Что, по другим адресам пойдем?
— А стоит? Только она одна, — Демин кивнул в сторону дома бабы Шуры, — могла что-то видеть. Да и дождь опять зарядил... Поехали-ка лучше в отдел. Там сегодня зарплату должны давать.
— Да, точно! А я и забыл совсем! — И Шаврин торопливо нырнул в свою «девятку».
А участковый опять посмотрел на остановку, морща лоб, словно не мог чего-то понять или вспомнить. Наконец и он сел в машину.


ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ


Собака у Леньки Паршина, по прозвищу Гнилой, была уникальной. Он не согласился бы променять свою Аську ни на какого волкодава. С виду это была обычная дворовая собачка. Но имелась в ней особенность, за которую хозяин ценил эту шавку на вес золота. Аська никогда не брехала не по делу, даже когда заливались истошным лаем все соседские собаки. Но уж если она лаяла, Паршин знал, кто и зачем к нему идет. Гавкнет два раза, значит, идет свой человек, если тявкает дольше, значит, приперся кто-то незнакомый за «товаром». Но уж если подъезжали менты, умная псина устраивала такие «концерты» и так яростно нападала на незваных гостей, что за пять минут, в течение которых они отбивались от нее, Ленька успевал спрятать «товар» и шприцы так, что и пятичасовой обыск не давал никакого результата. Все знали, что в доме у Гнилого наркопритон, но уже больше года никто из заинтересованных лиц не мог найти достаточно улик, чтобы прихлопнуть его и посадить хозяина.
Сейчас Аська гавкнула совсем лениво, так что Гнилой даже не оторвался от своего привычного дела — набивки папирос анашой. Дверь он демонстративно никогда не запирал, за исключением очень редких случаев.
Через минуту в комнату вошли трое: Антон, Лешка и Ленка. Вид у них был продрогший, но, кроме этого, Гнилой сразу определил, что они пришли «пустые».
— Привет, — за всех поздоровался Антон, довольно высокий для своих пятнадцати лет парень. Он сел на табуретку, стянул вязаную шапку, тряхнул головой, чтобы хоть как-то уложить спадающие на глаза длинные сосульки волос.
— Привет, коли не шутишь, — ровным голосом ответил хозяин дома, не переставая заниматься своим делом.
Парни как завороженные уставились на движения его рук. А тот, выдув из очередной папиросы в пустую банку табак, осторожно и в тоже время расчетливо челночными движениями запускал пустую гильзу в горку анаши, помогая при этом пополнять содержимое мизинцем другой руки. Закончив процесс, он две такие папиросы уложил обратно в пачку «Беломора», а одну тут же закурил, обнажив в блаженной улыбке черные корешки сгнивших зубов. За эти зубы Ленька Паршин и получил свою кличку. Если б не эти зубы, то внешне он был парнем хоть куда. Высокий, широкоплечий, бритый наголо, что ему даже шло. Лицо было узким, на остром подбородке — ямочка. Не то чтобы лицо Паршина было красивым, но оно было выразительным, с особым шармом.
Правда, поперечные морщинки вокруг рта безошибочно выдавали знающим людям принадлежность Леньки к касте вечных «сидельцев». За свои тридцать пять лет Гнилой умудрился отсидеть ровно половину своей жизни, но уже второй год блаженствовал на свободе, занимаясь привычным для себя и довольно прибыльным делом — сбывая дурь местным пацанам.
— Ханки без денег не дам, — тихо прошепелявил он, и лицо Антона перекосила болезненная гримаса.
За его спиной засопел и начал переминаться с ноги на ногу Лешка. Он был на два года старше Антона, но в силу невысокого роста и хилой комплекции в этой компании был на подпевках.
— У нас есть два червонца, — сказал Антон.
— Крайняк на одну дозу. Как делить-то будете?
— Ну, чего ты жлобишься, Гнилой? Мы тебе вон такое дело помогли спроворить, а тебе какой-то ханки жалко. Сколько ты тогда у Анюты-то забрал: пятнадцать, двадцать кусков?
— Чужих деньги не считай, и вообще, Антоха, — наигранно-ласково ответил Гнилой, — мы с тобой как тогда договаривались? Я вам за работу списываю долг и подкидываю бабок. Я тебе «косую» тогда отвалил? Куда ты ее спустил? В ресторан Ленку поволок, в гостиницу. Западло уже на сеновале тыкаться? Крутой стал, да?
Он глубоко затянулся, потом рассмеялся:
— Придурки вы молодые. Я вот на «трубе» уже двадцать лет сижу, и ничего. «Чердак» как часы работает, а хер с «плана» знаешь как стоит! Коли бабы нет, так впору хоть стенку долбить. А вы сразу на иглу, мультики смотреть по полному разряду.

Антон мотнул головой:
— Гнилой, хорош философию развозить! Меня уже корежит. Давай дозу под запись.
По лицу его действительно уже струился пот, и Гнилой наметанным глазом сразу определил, что парень не врет.
— А чем отдавать-то будешь? Работать не можешь, малолетка. Воровать по-крупному тоже не умеешь.
— Мать через три дня деньги получит в интернате, тогда и отдам.
— Ага! — заржал Гнилой. — Свистнешь ее получку, а она опять сюда прибежит, в ноги мне падать будет, просить, чтоб отдал. На хрена мне нужны такие романсы?!
Тут голос подал Лешка:
— Да, Гнилой, слышь, менты зачастили к бабе Шуре. Сегодня снова к ней приезжали. Похоже, она тогда что-то видела.
Это известие Гнилого озадачило, он пристально взглянул на Антона:
— Что, в самом деле, пасут бабку?
— Да, — нехотя подтвердил Антон, — на неделе уже раза три приезжали.
Гнилой прищурился, потом протянул:
— Хорошо, я тебе и твоим корешкам скину дури в кредит. А за это ты замочишь этого божьего одуванчика. Завтра, а лучше даже, если сегодня.
Лицо у Антона вытянулось, он откинулся назад, машинальным жестом убрал с глаз прядь волос.
— Ты чего, Гнилой, охренел? Она ж мне почти как родная. Я все детство, до школы, у нее провел. Мать на работу уходила, а меня бабе Шуре подкидывала, хотя она нам никто, так, сбоку припека.
Гнилой недобро засмеялся. Этот грудной, словно сдавленные рыдания, смех Антон не переносил, вот и сейчас его передернуло.
— Ну, насмешил! Ну и че! — отсмеявшись, спросил хозяин дома. — Меня вон покойная Анюта тоже в пятом классе за уши таскала, когда я у нее пряники с витрины тырил. Она тогда в булочной на нашей улице работала. Знаешь, Антоша, если хочешь жить хорошо, учись переступать через трупы, напевая куплеты. Жизнь, она, сука, только кажется сложной, как Уголовный кодекс. А на самом деле она как баба — завалил ее один раз, а потом она сама тебе даст куда хочешь. Ну, так что, открыть тебе кредит в счет поминок бабы Шуры?
И Гнилой, как фокусник, извлек откуда-то из-под стола шприц с готовой дозой. Не торопясь, снял колпачок. Все трое его гостей как завороженные уставились на кончик иглы, где висела маленькая мутная капля. Лешка даже сглотнул от вожделения слюну.
— Ну, что скажешь, Антоша? — ласково напомнил Гнилой.
И Антон, тяжело вздохнув, кивнул:
— Хорошо, я сделаю это. Завтра. Вечером. Как стемнеет.
— Тогда на! — И Гнилой протянул Антону тонкий выкидной нож. Именно им он зарезал Анну Зуйкову. — Проверенное перо, фартовое.
Он нажал на кнопку, и тонкое отполированное до зеркала лезвие выскочило из гнезда.
Через полчаса удовлетворенные гости покидали притон. Парни уже вышли, а у самого порога Гнилой тормознул Ленку. Схватив девчонку за руку, он привлек ее к себе, так, что на ту пахнуло смрадом гнилых зубов.
— Ну, так чего скажешь, Ленок? Когда придешь, а?
Девчонка испуганно оглянулась в сторону ушедших друзей.
— Да не межуйся ты! — ухмыльнулся Гнилой. — Ну, че ломаешься, не целка ведь уже. Соснешь разок, ножки раздвинешь, и готов тебе вечный кредит.
— Антон узнает — убьет и меня, и тебя, — пролепетала Ленка и снова попыталась вырваться.
Но рука Гнилого держала крепко, как клещи.
— Напугала! — ухмыльнулся он. — Все равно через полгода по рукам пойдешь, коза! Сам Антоша и покупателей тебе искать будет, уж поверь мне. Я таких дуриков, как вы, много повидал. Сначала любовь до гроба, а потом будет тебя дальнобойщикам на трассе предлагать за пару червонцев. Завтра в восемь приходи, уже темно будет, никто не увидит.

 
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Когда звякнула щеколда на калитке, баба Шура насторожилась, но цепной пес, по кличке Дик, не залаял, значит, пришел кто-то из своих. Вскоре скрипнула дверь, и поздний гость возник на пороге. Это был Антон.
— Здрасьте, баба Шура, — сказал он, зябко кутаясь в свою короткую куртку.
— А, Антоша! — Бабушка явно обрадовалась. Она возилась с мукой, но торопливо вымыла руки и, подойдя, поцеловала крестника в щеку. — Чуть-чуть рановато пришел, я тут шанежки затеяла, да тесто не подошло.
— Да я ненадолго, — сказал Антон, стягивая с головы вязаную шапку.
— Чем же тебя покормить? — озаботилась баба Шура. — Тюрю будешь?
 Антон хотел отказаться, но она его уже не слушала. Вытащив из холодильника три яйца, разбила их в чашку, добавила соли, и, взбив вилкой, начала крошить туда черный хлеб. При этом она непрерывно говорила о чем-то своем.
— Куры все хуже несутся, и скорлупа тонкая, надо что-то в корм добавлять. Летом Васька с Семкой, внучки, хоть мидий мне с реки притаскивали, куры так хорошо их клевали, и желток сразу такой желтый становился, скорлупа толстая...
Она говорила, говорила, а Антон все сильнее и сильнее сжимал в кармане тонкую, нагревшуюся рукоять ножа...

В этот день Шаврин с Деминым снова промотались по участку до темноты.
Последними, к кому они заехали, была семья Зуевых. Это были переселенцы из Казахстана, обосновавшиеся в Кривове лет пять назад. Как и все переселенцы из ближнего зарубежья, они жили лучше коренных жителей, привыкших существовать с тем, что у них есть, и не сильно готовых к переменам. Зуевы же за эти годы вдвое расширили свой небольшой дом, выстроили баню, гараж, подвели в дом воду. Они держали коз, кроликов, кур, огород увеличили за счет сгоревшего соседнего дома, так что получилась плантация размером с полгектара. Хозяин, Владимир Андреевич, работал на хорошей должности в энергетике. Его жена, Надежда, пополнила ряды преподавателей в местной школе. Сын эту школу уже закончил, учился в Железногорске, в институте, а дочь — в местном техникуме на бухгалтера. Из всего этого семейства операм нужен был сын, Паша. Встретила их мать, провела мимо рвущейся с цепи собаки в дом. Но чтобы добраться до сына, им пришлось пройти мимо отца. Тот как раз ужинал на кухне, неторопливо хлебая наваристые щи с собственной крольчатиной. Рослый, крупный мужчина с лысеющей головой и хитрыми глазками, он нещадно потел, вытирая лоб и шею полотенцем.

— О, опять менты нас посетили! — ухмыльнулся он. — И не лень вам в такую погоду по ночам мотаться?
— А куда деваться, Владимир Андреевич? — развел руками Демин. — Вашего сынка днем дома не застанешь. Да и остальных из его компании тоже хоть с собаками ищи.
— Вы все по поводу убитой продавщицы?
— Ну да.
— Значит, не найдете, — категорично заявил старший Зуев.
— Почему бы это? — дружно возмутились оба мента.
— Ну, если уж по горячим следам не нашли, то теперь и подавно не найдете. Тем более что после той продавщицы ведь еще одну убили. И на кой черт вам наши пацаны дались? Не раздолбали бы «Родину», не сидели бы они по этим чертовым автобусным остановкам.
— Вот именно, — ввязалась в бой Надежда Зуева. — И какому дураку пришло в голову бросить на произвол судьбы такое здание, а?
«Дураком» был прежний мэр Кривова, решивший продать нерентабельные здания культурной сферы. В кино в это время народ давно перестал ходить, но цену за недвижимость мэр заломил такую, что никто на эти здания не позарился. В итоге кинотеатры Кривова «Родина», «Радуга», «Буревестник» простояли бесхозными не более полугода. Местное население сначала скромно, с приобретения стекол и рам, а, поняв, что за это варварство им ничего не будет, уже по-наглому растащило сами капитальные стены зданий за какой-нибудь месяц. В то же самое время по всему городу были воздвигнуты капитальные автобусные остановки, совмещенные с непременным, принадлежащим кавказцам ларьком, где и обитали по вечерам все подростки Кривова.
Прорвавшись через родителей, менты наконец нашли Павла в его комнате. Рослый коротко стриженый парень сидел с голым торсом, в одних тренировочных штанах, у экрана компьютера.
— Здорово, Павел! — приветствовал его Демин.
— А, это опять вы? — на секунду скосив глаза, ответил Павел. — Что, так и не нашли убийцу продавщицы?
— Не нашли пока.
— Значит, уже и не найдете, — авторитетно заявил младший Зуев с интонациями старшего Зуева.
«И этот туда же»! — с раздражением подумал Демин.
— Найдем, если поможешь нам.
— Ну так что еще надо? — остановив компьютерных монстров на экране, Павел со вздохом развернулся лицом к непрошеным гостям.
— Скажи, Паша, ты хорошо знаешь ребят из других группировок, что тусуются возле вашей остановки?
— Ну, может, не всех, но многих знаю.
— Кто из них, на твой взгляд, плотней всего сидит на игле? — спросил его Демин.
Паша задумался:
— Ну, эта троица, во главе с Антоном, мы их еще «мутными» зовем.
— Почему мутными? — удивился Шаврин.
— Да глаза у них при ломке как у больной собаки. На игле ребятки сидят капитально, порой видно, как их колбасит. Жуть!

 
— Это кто там у нас? — Шаврин достал свои записи. — Что за троица?
— Ну, Антон, Лешка и Ленка.
— А по фамилиям?
— Он Шубин, в общем-то неплохой парень, но за этот год совсем деграднулся. Мы с ним поначалу, как приехали, как-то подрались, потом ничего, подружились даже. А Лешка, кажется Зимченко, с Орловской, он на год меня младше. Ленкину фамилию я не знаю. Она совсем зеленая, классе в восьмом. Любовь у нее с Антоном была такая офигенная. Он ее на руках таскал, на глазах у всех сосались как сумасшедшие.
— Если это Шубин, то двое остальных — Зимченко и Ларина, — подтвердил Шаврин, оторвавшись от блокнота. — Кто еще там на игле сидит?..
— Погоди! — нетерпеливо прервал его Демин. — Слушай, Паша, что ты сейчас сказал?
— Про что? — удивился парень.
— Про драку что-то?
— А, это... Ну, подрались мы с ним как-то раз. Антон хоть и моложе меня, но махается классно...
— Все, все понятно! — Демин вскочил со стула. — Поехали, Лешка, быстро!
Они выскочили наружу, оставив семейство Зуевых в недоумении.
— Чего это ты им такого сказал, что они как ошпаренные побежали? — спросил Владимир Андреевич, заглянув в комнату сына.
— Не знаю. Этих ментов вообще фиг поймешь. То допрашивают, как кишки на кулак наматывают, то слова досказать не дают.
И Павел, развернувшись, активизировал своих компьютерных монстров.
Демин пояснил все уже в машине:
— Ты понимаешь, Леша, я никак не мог кое-что вспомнить. А сейчас допер. Этот Антон — сын брата убитой продавщицы, Анюты Зуйковой. Она же в девках Шубиной была. Помнишь, я рассказывал, как ее брательник, Толька Шубин, мне морду за нее намылил?
— Ну, как же, — Шаврин кивнул своей круглой головой, — ты нам вчера все мозги этой историей прокомпостировал.
— Так вот, этот Антон — племянник Анюты. Но, кроме того, он какой-то там родственник и этой бабки Шуры. Вот она почему его прикрывает!
— И что?
— А то, что вчера, когда мы к ней заезжали, Антон со своим друганом, этим, вторым, как раз сидел на остановке.
— Думаешь, — Шаврин почесал лысину, — он зарежет бабушку?
— Правильно усекаешь. Всякое может быть. Есть у меня такое нехорошее предчувствие. Давай гони!
Шаврин подогнал машину к самым воротам сорок восьмого дома, они выскочили из «девятки» как ошпаренные, но сразу за калиткой наткнулись на свирепого пса. Тот не лаял, но рычал и скалил зубы так грозно, что опера на минуту застыли. Потом Демин оценил длину цепи пса, и боком, у самых стен дома, проскользнул к крыльцу, мимо желтых зубов рванувшейся в атаку собаки.
Шаврин был не столь проворен, и пес успел-таки хватануть его за джинсы, правда не задев ногу.
— ...твою мать! — с этим традиционным возгласом Шаврин догнал на крыльце участкового.
Первое, что они увидели внутри дома, это были удивленные глаза бабы Шуры. Руки ее были перепачканы мукой, а в доме стоял аппетитный запах чего-то печеного. Несколько секунд оба мента не знали, что сказать.
— Что печете, баба Шура, пироги? — произнес, наконец, Шаврин.
— Да нет, шанежки вот допекаю.
— Что ж вы не закрываетесь, баба Шура? — высказался и Демин. — Опасно ведь!
— А чего мне закрываться? Я к этому непривычна. Чего мне, старой, бояться? Мильонов за свою жизнь не накопила...
— Скажите, — Демин переглянулся с Шавриным, — а Антон Шубин у вас давно был?
— Антоша? Да вот только что ушел. Я его накормила, двадцать рублей денег дала.
Оба милиционера обескуражено переглянулись.
— Вы, поди, думали, что это он убил Анюту-то? — Баба Шура усмехнулась: — Да нет, совсем другой ее, бедняжку, ножом-то пырял.
— И кто же это, по-вашему, был?
Пожилая женщина печально улыбнулась:
— Он не велел говорить, но он ведь молодой, глупый, что понимает в жизни-то? Ленька это сотворил, сын Игоря Паршина.
— Гнилой? — удивился Демин. Он никак не предполагал, что этот тертый уголовник пойдет на столь откровенную мокруху.

В это же самое время Антон уже подходил к дому Леньки Паршина. Во рту его еще держался вкус восхитительных шанежек бабы Ани. Это был вкус и запах детства, уже далекого и оттого кажущегося теперь безоблачным и счастливым.
«Отдам сейчас Гнилому его нож, пошлю его на хер, куплю последний раз дозу, и все, хватит! Ленку тоже надо с иглы снимать».
В окнах Гнилого горел свет. Он горел у него всегда, даже когда тот спал — привычка, принесенная из зоны. Если свет гас, то все его клиенты знали, что Гнилой уехал за «товаром».
При звуке шагов Антона Аська подняла голову, и, признав своего, коротко и глухо гавкнула. Поднявшись на крыльцо, Антон дернул на себя дверь и с удивлением понял, что она заперта. На его памяти такое случалось несколько раз, и он знал почему. Ухмыльнувшись, Антон вытащил нож, нажал на кнопочку, и лезвие со щелчком выскочило из рукояти. Запустив лезвие в щель между дверью и косяком, Антон осторожно, даже прикусив от усердия губу, нашарил и поднял вверх дверной крючок. Потянув ручку на себя, он открыл дверь, и, придержав крючок, опустил его так, чтобы тот не звякнул. Теперь оставалось открыть еще одну дверь. Это он сделал уже не таясь, на то и была рассчитана его шутка. Отсюда, из кухни, он уже видел вторую комнату, служившую хозяину одновременно и гостиной, и спальней.
Антон не ошибся: Гнилой занимался именно тем, чем и предполагал Шубин. Отсюда было прекрасно видно голую спину стоящего хозяина дома, равномерные движения его белых ягодиц. Заслышав скрип двери и шаги, тот резко обернулся, и Антон увидел за ним голую тонкую девичью фигуру и растерянное лицо Ленки.
Гримаса ненависти перекосила лицо Гнилого.
— Ты, щенок, пшел вон отсюда! — крикнул он. Развернувшись, он, как был, в чем мать родила, пошел на Антона.
Парень остолбенел, его ошеломило присутствие тут Ленки, и только сильный удар по лицу, отбросивший его назад, к стене, привел его в чувство. А Гнилой снова надвигался на него.
И тут до Антона наконец дошло: в руках у него не что иное, как нож. Гнилой уже подошел совсем близко, приготовился к новому удару, и, для того чтобы всадить нож в его поросшую редкими волосками грудь, Антону хватило лишь одного короткого выпада. Он не целился, но лезвие, словно само, нашло сердце уголовника. Гнилой захрипел, глаза его закатились, и падающее тело потянуло рукоять ножа вниз. Антон отпустил его, глянул вперед.
Ленка сидела на старомодной кровати Гнилого, обхватив поджатые голые ноги руками. Глаза ее были бессмысленными, но вдруг она будто поняла, что случилось, и отчаянно, во все горло, закричала. В ее глазах полыхал ужас, она отползла назад, уперлась спиной в стену. Но Антон не стал к ней даже приближаться. Он подошел к кухонному столу, выдвинул ящик, перевернул его и подобрал с пола высыпавшийся запас Гнилого — пять шприцов.
Там же, на полу, лежал короткий резиновый жгут. Скинув куртку и перетянув жгутом руку, Антон быстро нашел острием иглы вену. Вместе с ходом поршня в голову ударила волна кайфа, но и она не могла погасить душевной боли. Впрыснув все, Антон выдернул шприц, оставив в вене иглу, брызнувшую на белую кожу темной кровью. К ней он подсоединил второй шприц, вогнал содержимое, затем третий, четвертый, пятый...
Когда через полчаса Демин и Шаврин прорвались сквозь яростные атаки Аськи и вошли в дом Гнилого, Ленка по-прежнему сидела у стены, все так же бессмысленно глядя на стену, а Антон хрипел в мучительной смертельной коме.


ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Алексея Степаныча Ардатова Юрий Астафьев застал только в третье свое посещение. Два предыдущих визита не привели ни к чему. Звонок не работал, а в ответ на требовательный стук за старой и хлипкой дверью стояла мертвая тишина.
— Он в больнице лежал, но на прошлой неделе выписался, — сообщила соседка слева, к которой Юрий обратился с расспросами. — Он к своей жене ходит, это где-то в соседнем доме. Та у него тоже, говорят, очень плоха.
— А что же они вместе не живут? — удивился Юрий.

— Да их не поймешь. Она у него вторая — то разбегутся, то сойдутся вновь. Чудные! Ей лет семьдесят, а ему уже за восемьдесят. Что делят — непонятно. Вы приходите рано утром, часов в восемь, может, тогда его застанете. Да стучите сильней: он глуховат.
В восемь, конечно, Юрий еще сам спал, но полдесятого утра следующего дня он уже стоял на лестничной клетке, перед дверью с фатальным номером 13. По привычке, привитой его первым учителем в розыскном деле, майором Мазуровым, Юрий приложил ухо к двери и расслышал сначала голос радиокомментатора, а потом и звяканье металлической посуды. По совету соседки Юрий постучал со всей силы. Примерно через полминуты он расслышал звук шаркающих шагов и слабый старческий голос: «Сейчас-сейчас».
В открывшейся двери стоял довольно высокий, несмотря на старческую сутулость, на полголовы выше Астафьева старик. Лицо изборождено многочисленными морщинами, редкие белые волосики колыхались на почти голом черепе. Самой заметной деталью в одежде бывшего милиционера был передник: ярко синий, с белыми горошинами и кокетливыми оборками.
— Алексей Степанович? — почти прокричал Астафьев.
— Да, я.
— Моя фамилия Астафьев, я из уголовного розыска.
— Вы насчет кражи в шестнадцатой квартире? Так я все уже участковому рассказал.
— Нет, меня интересует совсем другое дело, семьдесят второго года.
— Семьдесят второго? — переспросил Ардатов.
— Да, говорят, вы должны его помнить.
— Кто говорит?
— Машков Николай Иванович.
Лицо старика дрогнуло, он как-то обмяк.
— Хорошо, проходите. Только я газ выключу. Обед вот себе готовлю...
Он развернулся и шаркающей походкой поплелся на кухню.
«Да, мало что осталось от былого волкодава», — подумал Юрий, вспомнив характеристику, данную бывшим начальником милиции этому человеку.
Вскоре Ардатов вернулся, в комнате первым делом он развязал передник, потом уже предложил стоявшему у окна Астафьеву присесть на диван. Сам сел на стул.
— Алексей Степанович, в семьдесят втором году вы были участковым в Гусинке? — приступил к расспросам Юрий.
— Да. С шестьдесят второго по семьдесят третий год. А до этого с пятьдесят шестого был участковым в самом центре города, от Володарской до Красноармейской.  Говорил Ардатов как-то медленно, и, как многие старики, явно недослышал.
— У меня не только Гусинка была, но и весь Соцгород. Тогда это был самый хулиганский район, сплошные бараки. Но ничего, справлялся.
— А скажите, правда, что вас признавали лучшим участковым СССР? — не удержался от вопроса Астафьев.
Старик начал медленно подниматься со стула, Юрий кинулся было ему помогать, но тот жестом остановил его.
— Не надо, сам встану. Ноги у меня болят, — пояснил он, — вставать тяжело, а как расходишься, вроде и ничего.
Он прошлепал к серванту, открыл дверцу и долго шарил в ящиках. Когда он вернулся к столу, в руках у него была толстая милицейская папка.
Открыв ее, Ардатов достал записную книжку с красной обложкой, на которой было золотыми буквами написано: «5 съезд участковых СССР».
— Вот все, что осталось от того времени. Это тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год. Мне в самом Колонном зале Дома Союзов вручили лейтенантские погоны. От Кривова тогда на этом съезде двое нас было — я и Синев Александр Михайлович. Только у меня до этого три года была стопроцентная раскрываемость, а у него чуток похуже.
Астафьев поразился. Такие цифры по нынешним временам казались просто невероятными. Тем более что район, на котором работал Ардатов, сейчас обслуживали двое участковых. И Юрий спросил:
— Как же вы добивались таких высоких показателей?
— Я на своем участке знал каждого — от пацана несмышленого до последнего тунеядца, — оживился старик. — И все знали меня. Я прихожу, зайду в один дом, второй, там поговорю, там чаю попью и уже знаю все, что случилось прошлой ночью. Кто с кем подрался, из-за чего или из-за кого. Придешь, бывало, в какую-нибудь семью, и сам отец мне докладывает: «Алексей Степанович, Петька-то мой что учудил, у Самохиных велосипед стащил. Сил с ним нет уже бороться, забери его сейчас, постращай малость. А то свяжется со шпаной — и все, загремит лет на десять». Вот какие времена были. Хорошие времена, спокойные...
Старик замолк, и Юрий заговорил наконец-то о главном:
— Алексей Степанович, а вы помните дело об убийстве семьи полковника Борейко?
Ардатов неожиданно быстро повернул голову, выцветшие старческие глаза его блеснули.
— Михаила Львовича? А как же не помнить, страшное было дело, жуткое. Помирать буду, вспоминать его буду.
— Около месяца назад в Москве был убит человек с паспортом на имя Леонида Михайловича Борейко. И убил его старый уголовник по фамилии Фильчагин.
— Сашка?! — Старик даже приподнялся с места, но потом без сил опустился обратно.
— Вы его помните?
— Да, конечно. Редкий был фрукт. От такого жди больших неприятностей. Искали его тогда по этому делу, но он как в воду канул, и он, и Ленька Симонов, дружок его первый. Я тогда доказать не смог, но уверен был — их рук это дело! Кто вот только навел их — непонятно. Полковник жил основательно, надежно. Во дворе — немецкая овчарка, на дверях — крепкие засовы, еще дореволюционные. У нас ставни в домах не принято делать, а у них были, да еще такие, сибирские, как у меня на родине. Это когда сверху на окна железная полоса навешивается, а штыри от нее проходят в отверстия стен и с той стороны закручиваются на гайки. Тоже от купчихи Муштаковой такая причуда осталась. Да и сам полковник был мужик не робкого десятка. К тому же личное оружие дома имел, и не только табельное, я-то уж все знал. Но я не придирался, хотя нельзя было лишнее оружие хранить. Фронтовик был, а это я уважал. Сам я на фронте не был, всю войну на заводе проработал. В милицию я уже в пятьдесят шестом пришел, старшиной...
— Так вы говорите, был у них наводчик? — вернул старика к теме разговора Астафьев.
— Да, кто-то им дверь открыл, не иначе. И собака мертвая лежала, горло ей кто-то ножом перерезал очень умело. Я думаю, она и заскулить не успела даже.
— А почему вы считаете, что именно Фильчагин совершил это преступление? — не успокаивался Юрий.
— Он жил рядом, на соседней улице. И по характеру это было именно его преступление, его почерк угадывался. Дерзкий он был очень. С виду такой простой, одет всегда чистенько, пьяным его ни разу не видел. Пить он пил, но никогда не дебоширил, всегда такой вежливый... Но глаз у него был нехороший, с прищуром, насмешливый. Такие типы особенно опасны.
— А второй, этот, как его, Симонов?
— Ленчик? Тот с детства бандитом рос. Я его лет с двенадцати пас. Первый раз его сажал я, и второй раз — тоже я.
— В двенадцать лет? — не поверил Юрий. – Тогда что же, в таком возрасте сажали?
— А как же, сажали. Это потом уже пошла гуманизация. А по мне, так и сейчас надо с такого возраста в тюрьму упрятывать. Кто поумнее — тот все поймет. А кто неисправим — так быстрей там сдохнет.
— Так что этот Симонов? — напомнил Юрий.
— Первый раз Ленька сел за то, что мотоцикл увел у соседа. Тот только его купил. Второй раз, уже в шестнадцать, парня одного пырнул, чудом выжил. Только поэтому ему тогда и дали всего восемь лет, да и то потом по амнистии раньше срока отпустили. Отсидел он в итоге лет пять. Поговаривали, что он пока из Сибири, с отсидки ехал, опять человека убил. Он об этом своим дружкам потом хвастался, часы золотые показывал. А мне-то уж всегда донесут. Пробовал я прощупать это дело по своим каналам, да ничего не вышло. Исчез в том районе один мужичок с большими деньгами и похожими часами, да тело его только так и не нашли. Хотел я эти часы изъять, да он их уже припрятал. И видно, по подсказке Фильчагина. Тот как раз в соседнем доме жил, судьба так этих двух варнаков свела. И Ленька тоже после той страшной ночи как в воду канул.
— Скажите, а вот этого человека вы, случаем, не знали? — Юрий подал старику фотографию мнимого Борейко, привезенную Виктором Зубко.
Ардатов аккуратно нацепил на нос очки, внимательно рассмотрел снимок. Сначала он отрицательно покачал головой:
— Нет, не похож он на Ленчика, совершенно не похож. У этого светлый волос, а тот черный как смоль был, кудрявый, прямо цыган какой-то.
Он хотел было отдать фотографию Астафьеву, но потом снова приблизил ее к глазам.
— Погоди-ка, а что это у него рядом с ухом? — спросил старик, явно оживляясь.
— Родинка вроде бы. Выпуклая какая-то.
Ардатов откинулся назад, бросил фотографию на стол. Он явно разволновался, руки его задрожали.
— Вот оно, как дело-то оборачивается... А я его, глупый, жалел, думал, сгорел, дурачок. А он вовсе и не дурачок, а, наоборот, больно хитрый парень. Говоришь, его Фильчагин убил?
— Вроде бы так московское следствие установило.

— И как же он его убил?
— Зарезал в Останкинской телестудии...
Астафьев хотел уже рассказать, как было дело, но старый участковый его оборвал на полуслове:
— Ну, значит, догнала его все-таки судьба, не отвертелся, — Он ткнул пальцем в фотографию. — Ромка это Працук, пасынок полковника, племянник Нинкин. Его это родинка, больно приметная. Его еще на улице из-за нее Кляксой дразнили. Он обижался, дрался даже. Вечно с разной шпаной якшался, с тем же Фильчагиным. Молодой, да ранний!..
Юрий с удивлением уставился на фотографию. Его поразило и то, что спустя столько лет участковый не только вспомнил изображенного на снимке человека, но и такие подробности его биографии, как детская кличка и наклонности характера. Еще более лейтенанта поразил такой неожиданный поворот в судьбе одного из членов семьи полковника Борейко.
— Значит, он остался в живых? — задал он вопрос, на который уже знал ответ.
— Да, выходит, что так, — согласился Ардатов. — А я подозревал, что это Ромка навел ту компанию на дом полковника, он с этими уголовниками вечно якшался. Он им дверь-то и открыл. Но я думал, что они и его порешили. Шесть трупов-то было, ровно, под счет. А он, однако, выжил, черт!
— А кого ж тогда похоронили под его фамилией? — удивился Юрий.
Ардатов думал недолго.
— Раз Фильчагин проявился спустя столько лет, значит, он тогда тоже выжил. А если на пепелище нашли шесть трупов, значит, кто-то один его заменил. По всему видать, это был Ленька Симонов. Роста с Ромкой они были одного, комплекция тоже примерно такая же, вот все и решили, что это пасынок Борейко сгорел.
Астафьев еще раз посмотрел на фотографию.
— Почему все-таки он взял фамилию погибшего сводного брата? — спросил он.
— Тогда из сейфа пропали все семейные документы, — припомнил Ардатов. — Наверное, их они прихватили вместе с камушками. А выправить паспорт, наклеив новую фотографию, проще всего. У Сашки-то Фильчагина и тогда были золотые руки, все, что угодно, мог сделать. Только все это как-то во вред другим шло.
Старик явно устал: руки его  дрожали, дышать он стал часто-часто. Юрий понял, что пора уходить.
— Спасибо большое, Алексей Степанович. Вы нам очень, очень помогли.
Ардатов тоже начал подниматься, при этом он неловко толкнул рукой свою папку, и ее содержимое высыпалось на пол. Юрий кинулся собирать бумаги. Здесь были почетные грамоты, трудовая книжка и очень немного фотографий, все больше на паспорт или на удостоверение. Подняв одну такую фотографию, Астафьев невольно глянул на нее и поразился, насколько нынешний Ардатов не походил на себя того, пятидесятилетнего. Продолговатое лицо, характерный прищур глаз многое повидавшего и многое понимающего человека, волевой подбородок. Это было лицо сильного, уверенного в себе человека. К этому лицу Юрий мысленно прибавил почти двухметровый рост, широкие плечи, и старомодную, с галифе и сапогами форму. Да, похоже, этот человек действительно мог одним только своим появлением наводить страх на местную шпану...
Вниз по лестнице Астафьев спускался со странным ощущением, будто он посмотрел какой-то невероятный фильм.

Город Кривов, 1972 год, 26 сентября, 19 часов 20 минут.
У одноклассника Ромка задержался минут на пять, а потом переулком прошел на соседнюю улицу, Киевскую. У дома сорок два он остановился, оглянулся по сторонам и только тогда открыл калитку. Они его уже ждали. На столе стояла бутылка водки, Фильчагин и Ленька Симонов сидели друг против друга и курили, судя по пепельнице, не первую папиросу. Роман буркнул приветствие, на которое Ленчик только улыбнулся своей нахальной улыбкой, а Фильчагин хмуро кивнул.
— Ну что скажешь, молодой человек? — ровным голосом спросил он. — Все нормально, не раздумал?
 Дядя Саша, так Ромка всегда называл Фильчагина, был в своей коронной черной водолазке с закатанными до локтей рукавами. Сильный мужик, жилистый, не грамма лишнего веса. В этом году ему стукнуло сорок лет, но его подельникам он казался уже старым. Седая голова и стального цвета глаза вкупе с ровным хладнокровным характером придавали ему тот шарм матерого волка-одиночки, который так стремился обрести Роман.
Познакомились они два года назад. В тот день Ромку зажали в переулке пятеро, трое из них были уже старшеклассники, так что отбиться от них не представлялось возможным.
Когда удары посыпались градом, он уперся спиной в забор, прикрылся руками и стал ждать, когда его враги устанут. Неожиданно удары прекратились, раздались крики: «Атас!» Подняв голову, Ромка увидел, что трое его врагов убегают наутек, а двое мотаются беспомощными сосисками в руках невысокого седого мужика.
— Ну что, живой, паря? — спросил он Ромку.
— Живой, — прохрипел тот, растирая по лицу кровь и слезы.
— Так, ну а вы знаете, что нападать впятером на одного нечестно? — спросил он одного из парней.
— А он Веньку избил, нашего другана...
— Я тебя не спрашиваю, за что вы его бьете, я второй раз спрашиваю: ты знаешь, что впятером на одного — нечестно?
Парень молчал, и тогда седой кинул его в сторону Ромки.
— Ну-ка, давай, иди один на один!
Этот пацан был года на два старше Романа, но драться Працук умел и любил, а потому с ходу заехал старшекласснику по переносице, а когда тот согнулся, двумя ударами снизу по корпусу сбил его с ног на землю. После этого незнакомец швырнул Ромке второго пацана, уже его ровесника. Тот попытался сбежать, но Ромка его догнал, сделал подсечку и уже на земле стал метелить его ногами. Он уже выдохся и хотел остановиться, когда в переулке появился самый ненужный сейчас здесь человек — участковый Ардатов. Его внушительная двухметровая фигура словно материализовалась из воздуха.
— Так, это еще что такое?! — рявкнул он.
Теперь уже настал черед Ромки сосиской болтаться в руках великана.
— Это кто у нас? А, Ромка Працук! Опять дерешься? За что ты его бьешь?
— Заслужил, — буркнул Ромка.
Ардатов покосился в сторону Фильчагина:
— А ты что здесь делаешь? Стравливаешь их?
Тот в ответ равнодушно пожал плечами:
— Зачем мне это надо? Наоборот — разнимаю.
— Незаметно, чтобы ты их разнимал.
— Да они тут впятером его долбили, вот я и разнял.
— За что били? — обратился участковый уже к Ромке.
— За Веньку.
— Ага, так, значит, это ты его отделал?
— Сам виноват, че он меня Кляксой дразнил?
Ардатов усмехнулся:
— Только за это? А, случаем, не ты ли его велосипед три дня назад стырил?
— Нет, это Лешка Дубов, — Сказав это, Ромка невольно прикусил язык: закладывать своих не очень приветствовалось в их среде. Слава богу, что, кроме взрослых и его самого, в переулке уже никого не было. Обе Ромкины жертвы предпочли сделать ноги, вместо того чтобы подвергнуться дотошному разбирательству участкового.
— Лешка Ду-убов! — протянул Ардатов. — Вот гаденыш, а с виду такой смирный, отец — инженер. Куда он его подевал?
— Он его разобрал и из своих старых двух собрал один. А рама у него на крыше бани валяется, — Романа уже несло на правду со страшной силой.
— Ладно, иди пока. А с полковником насчет тебя я еще поговорю, есть тема для разговоров. Надо с тобой ему быть построже.
Ромка, обиженный, ушел, а Ардатов обратил свой взор в сторону уходящего «заступника»:
— Фильчагин, ну-ка постой!
Тот нехотя остановился, обернулся. Участковый подошел к нему поближе.
— Ты у нас здесь человек новый, сильно хорошо я тебя не знаю, но зато знаю твой послужной список. И вот что я тебе скажу. Я могу закрыть глаза на что угодно, но если ты будешь вокруг себя сколачивать молодняк, я сделаю все, чтобы твоя ссылка закончилась досрочно, и ты снова оказался бы за решеткой.
Фильчагин скривил губы в подобие улыбки:
— Зачем мне это надо, Алексей Степанович? Я человек серьезный, я действительно решил начать новую жизнь, сегодня вот работу себе нашел.
— И где? Неужто, на заводе? — иронично улыбнулся участковый.
— Зачем! — засмеялся уже Фильчагин. — Кто ж меня с моим-то свиным рылом возьмет в свой калашный ряд? Сапожником на рынке устроился. Это же первая моя специальность, и, кстати, я неплохой сапожник. Приходите, вам на сапоги новые набойки поставлю, а то, небось, быстро снашиваются с вашей-то беспокойной работой. Вам сделаю бесплатно, из одного только уважения.
Участковый усмехнулся. С высоты своего роста он презрительно смотрел на своего собеседника, и прищур этих серых глазах не обещал ничего хорошего.

— Мне подачек от тебя, Фильчагин, не нужно. Поменьше бы было на свете таких людишек, как ты, вот это был бы для меня настоящий подарок. Иди и не забывай о том, что я тебе сказал.
От характеристики участкового действительно много зависело в судьбе ссыльного, и Фильчагин хорошо запомнил его слова. Жил он уединенно, но Ромка сам словно приклеился к нему. За прошедшие с того случая два года он возмужал и полностью попал под власть своего старшего приятеля.
И вот теперь настал решающий день в жизни Романа Працука.
— Нет, не раздумал, — пробасил Роман и присел за стол. Ему сейчас же налили немного водки, а когда он выпил, дали и закурить.
— Что там у вас, в Муштаковке, комендантский час не отменили? — поинтересовался Фильчагин.
— Нет, отбой, как всегда, ровно в десять.
Ленька Симонов плеснул себе еще водки. Фильчагин взглянул на него неодобрительно:
— Тебе хватит, понял?
— Да ладно уж, чего там, — блеснул фиксами в кривой ухмылке Ленчик, — всего один пузырь на двоих и раздавили!

— Я знаю, что водки ты много выжрать можешь, но ты мне сегодня нужен трезвым, понял?! — рявкнул Фильчагин.
Он снова обернулся к Роману, вытащил из кармана часы и протянул ему:
— На, как обещал, золотые. На руку пока не надевай, спрячь в карман. Дверь откроешь ровно в час.
— А как же Дозор? — удивился Ромка.
Ленька усмехнулся:
— Это уже не твое дело. Овчарка ваша даже не тявкнет.

Ромка глянул в черные глаза Леньки и невольно поверил ему. Этот парень, казалось, не боялся ничего.
Когда Роман ушел, Ленчик спросил:
— А как его самого, уберем? На хрен нам нужен такой свидетель.
Фильчагин сделал последнюю затяжку сигареты, загасил ее в банке из-под килек в томатном соусе, а потом уже ответил:
— Посмотрим, как дело обернется. Если парень не врет, то куш нам обломится такой, что всем хватит. Мать твоя раньше времени не вернется?
— Нет, я ее надолго услал. Ей только до Кемерово трое суток ехать, а потом еще сутки до деревни. Пусть отдохнет у сеструхи.
«Хорошо, — подумал Фильчагин, — никто меня здесь, в Кривове, не видел. Документы новые готовы. А будут бабки в руках, меня уже никто не найдет. Прощай, Сашка Фильчагин!»
Потом его мысль вернулась к самому главному:
«Только есть ли у полковника цацки?»
Про драгоценности им рассказал все тот же Ромка. Ушлый парень, он однажды подсмотрел, как Нинка и полковник выбирали украшения для новогоднего вечера. Ромка тогда забрался на стоящий перед окнами спальни тополь с целью подсмотреть, что там делают, запершись, его приемные родители. В свои пятнадцать он уже давно знал, откуда берутся дети, но супруги занимались вовсе не этим. Полковник лежал на кровати и курил папиросы, а Нинка по очереди примеряла все, что находилось в большой резной шкатулке. При этом Борейко что-то повелительно говорил своей молодой жене, та по очереди вытаскивала кольца, серьги, кулоны и броши. Она навешивала все это на себя в какой-то определенной последовательности, но полковник постоянно заставлял ее снимать свои платья и украшения и доставать новые. Пасынок впервые видел свою родную тетку такой раскрасневшейся, хохочущей, даже игривой. Да и полковник был благодушен, как никогда. Все эти примерки кончились тем, что Борейко сгреб Нину в охапку и завалил ее на кровать. Как ни странно, но это уже показалось Роману совсем неинтересным, к тому же сидеть в три погибели на старом тополе было уже невмоготу.
Несмотря на то, что тайна так и норовила соскочить с Ромкиного языка, он проговорился лишь через неделю, как раз в этой же самой компании: Фильчагина и Леньки Симонова. Ленчик тогда напялил на безымянный палец перстень-печатку и пытался, по выражению Фильчагина, понтовать. Вот тогда Ромка и брякнул свое роковое:
— А у наших такого добра в сто раз больше.
Дядя Саша снисходительно усмехнулся своим золотозубым ртом:
— Что, пара колец да серьги листочком?
— Ну да, ты че!...
И он рассказал все, что видел в тот вечер в спальне. Ленька попробовал его высмеять, но Фильчагин рявкнул:
— Замолчи! Ну-ка, Роман, опиши, как все это выглядело.
Когда пацан закончил свой рассказ, Фильчагин потянулся, как разминающаяся пантера, и с алчно заблестевшими глазами сделал короткий вывод:
— Да, стекляшки у твоего отчима, похоже, натуральные. Человек он солидный, высокопоставленный, на стекло не разменяется. Вот что, братва, надо брать это рыжье. Это настоящий куш, такой, какой бывает раз в жизни.
Ленька ошалело посмотрел на своего старшего собрата, потом стрельнул глазами в сторону Ромки, но Фильчагин был спокоен:
— Чего ты ссышь? Ромка свой в доску парень, он нам еще и поможет. Бомбанем полкаша, а, Роман, как это тебе?
Ромка чуть не захлебнулся слюной от такого доверия. Кроме того, он ненавидел полковника всеми фибрами своей працукской души. С месяц назад он подслушал разговор полковника с Ниной. Собственно, он расслышал только ответ Борейко: «Нет, и не уговаривай меня. Я не хочу, чтобы мою фамилию носил такой законченный тупица и грубиян, как твой племянник. К тому же тогда его постоянно будут сравнивать с Леонидом, а это ему ни к чему».
Между тем Роман терпеть не мог свою «бандеровскую» фамилию. И ему, наоборот, очень нравилась своей звучностью фамилия отчима. Так что в ответ на предложение Фильчагина он тут же согласно кивнул.
— Тогда узнай, где они это хозяйство хранят, — велел Фильчагин. — Дело беспроигрышное. Бомбанем полкаша, а он даже заявить не сможет. Его ведь сразу спросят: «Откуда цацки? Где вы их взяли, товарищ полковник?» Выгорит это дело, Ромка — подарю тебе золотые часы, такие, как у меня.
И он показал на свое запястье.
На эти часы Ромка давно уже положил глаз, и Фильчагин не мог этого не заметить.
Здраво поразмыслив, Ромка решил, что драгоценности должны храниться там же, в спальне. Уж больно приметной и объемной была та шкатулка, чтобы за полтора года, пока он жил в этом доме, Роман ни разу ее не видел. Уже на следующий день, когда Нина убиралась внизу, Роман потихоньку проник наверх, в спальню, и через пять минут интенсивного шмона обнаружил коричневый сейф, стоящий внутри обычного платяного шкафа. В этот момент лестница предательски заскрипела под ногами Нины. Закрыв шкаф, Ромка заметался по комнате, не зная, что делать, а потом плюхнулся на обширную кровать и сделал вид, что спит. Возмущению вошедшей в комнату Нины не было предела. Спальня родителей была для всех остальных обитателей дома запретной зоной. Саданув пасынка веником по лицу, она заорала на него как резаная:
— Ты что, совсем сдурел?!
— А че? — сделал большие глаза Роман. — Ты ж сама меня выгнала из моей комнаты. Надо же было мне где-то поспать?
— Ты совсем рехнулся? — продолжала напирать Нинка. — Хочешь, чтобы я про это рассказала Михаилу Львовичу?
— Ну, ладно, уж, чего там! Сразу Михаилу Львовичу. Пойду я, до Лешки схожу.
Пошел он, естественно, не к Лешке, а к Фильчагину.
Сообщение своего юного подельника заставило того задуматься.
— Большой, говоришь, сейф?
— Во, — Ромка развел руки в стороны, потом поднял руку вверх, — мне по самый подбородку будет.
— Плохо.
— Почему плохо?
— Хотел я его просто выкрасть, да где-нибудь на природе не торопясь распечатать. А теперь ума не приложу, что и делать. Знаешь, ты присмотри, где твой отчим держит ключ от этого сейфа. Может, его можно будет подделать...
— Это как?
Фильчагин усмехнулся:
— Просто. Берешь два куска пластилина, делаешь оттиск и приносишь мне. Дальше уже моя работа.
Вот это было Ромке уже понятно. В Кривове Фильчагин этим занимался вполне легально. Кроме чисто сапожной работы он за умеренную плату изготавливал дубликаты ключей для местных ротозеев. Но Ромка не знал, что это был не просто приработок. Ключи Фильчагин изготавливал быстро, часто буквально на глазах заказчика. При этом мало кто из клиентов обращал внимание на стоящего поодаль коренастого молодого парня с нахальными глазами. Фильчагин втихаря умудрялся тиснуть ключ на пластилин.  Симонов же по немому, но выразительному приказу глаз своего старшего подельника, провожал прилично одетых клиентов до дома. С неделю Ленчик их «пас», узнавая распорядок жизни и привычки избранной жертвы. Затем друзья выжидали, когда клиент забывал о своем визите на рынок, и примерно через месяц, наносили стремительный визит в дом или квартиру ротозея. При этом осторожный и хитрый Фильчагин напоследок старательно ковырял замочную скважину отверткой, дабы показать дотошным ментам, что воры долго подбирали ключи.
Заветный ключик Ромка увидел буквально на следующий день. Борейко, придя домой, как всегда, начал подниматься по лестнице, на ходу доставая из портфеля связку ключей. Этот был самым большим, черненого металла. Ромка вихрем выскочил во двор, обежал дом и в палисаднике снова взобрался на старый тополь, благо темный зимний вечер укрывал его темнотой от проницательных глаз полковника. Он увидел, как полковник, стоя у открытой дверцы ложного шкафа, долго возился с замком. Судя по движению рук, Борейко открыл дверцу сейфа, положил внутрь портфель и по очереди закрыл и сейф и шкаф.
Роман хоть и не обладал большим интеллектом, но был по-житейски парнем сообразительным. Он сразу понял, что заветный ключ путешествует по одному и тому же маршруту: портфель, сейф и обратно. Так что добыть ключ ему не светило.
Роман хотел было попытаться выкрасть весь портфель полковника, допустим из машины. Чтобы пакостить своему отчиму, он был готов на все. Но Фильчагин отсоветовал:
— В этом портфеле наверняка всякие секретные ксивы хранятся, все опера всполошатся, еще и кагэбэшники начнут твоего папу трепать. Так они и до нас доберутся.
Время шло, а задуманное дело так и оставалось несбыточной мечтой. А однажды, как обычно после школы завернув к Ленчику Симонову, Ромка обнаружил своих подельников за шикарным праздничным столом. На столе стояла не водка, а бутылка настоящего армянского коньяка. Кроме того, из закусок было необычное изобилие — и сырокопченая, жутко дефицитная в Кривове колбаса, и банка черной икры, и красная рыба, и коробка шоколадных конфет.
— Вовремя зашел, Роман, — весело поприветствовал его Фильчагин. — Отвальная у меня. Кончилась моя ссылка. Разрешили жить там, где хочу.
— А как же наше дело? — чуть не заплакал Ромка. — Что, все, ничего не будет?
Фильчагин с усмешкой взглянул на него, потом перевел взгляд на Ленчика:
— Ну, вот видишь, а ты говорил! Ромка — парень кремень, на своем всегда стоит до конца. На, пей.
Он протянул полную рюмку Роману, и тот первый раз в жизни ощутил вкус настоящего коньяка. В голову сразу ударило, приятная теплота расползлась по телу.

— А дело мы это провернем, — хитро прищурившись, заверил его дядя Саша, — только через пару месяцев. Пусть это чертов городок меня малость подзабудет...


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

О закулисных страстях, творящихся в этом провинциальном городе, Виктор Зубко, конечно, знать не мог. В третьем часу дня он мирно сидел на стуле в дежурной части УВД города Кривова, дожидаясь, когда Павел Зудов оформит документы на «сладкую парочку» убийц Елены Дробышевой, первой в списке убитых продавщиц. Помещение было тесноватым, и лейтенант по мере сил старался, чтобы занять как можно меньше места, что с его ростом было не так просто. На очередного офицера с погонами подполковника он обратил внимания не больше, чем на всех предыдущих посетителей этого самого бойкого в ГОВД места.
Между тем подполковник Гомула, а это был именно он, тоже заприметил незнакомого парня. По виду этот парень смахивал на братка, тем более что синяки и ссадины на его лице делали сходство еще более убедительным. Но тогда почему он сидит здесь, а не в «зверинце»? Кроме того, непринужденная поза парня не допускала мысли, что он в таком месте первый раз. Значит свой, но кто? Подполковник не выдержал и справился у дежурного офицера:
— Кто это такой?
— Кто? А, этот? Москвич, командированный.
Гомула хмыкнул и, взяв нужные ему бумаги, направился прямо к незнакомцу.
— Если не ошибаюсь, вы — Виктор Зубко? — начал он внушительно и строго.
Москвич вежливо поднялся:
— Так точно!
Они стояли друг против друга, одного роста, правда, Гомула был гораздо шире в плечах и поясе. Во взгляде подполковника, во всей его фигуре Виктор ощутил какую-то удивительную недоброжелательность, граничащую со злобой. Они молча смотрели друг на друга несколько секунд, потом подполковник справился с собой, засунув свою агрессивность куда-то в глубь души.
— Ну что ж, пройдемте ко мне, познакомимся поближе, — предложил он, представившись.
В кабинете, уже сев, Гомула чуть помолчал, потом сказал:
— Давайте, товарищ Зубко, я все-таки посмотрю ваши документы, а то бог его знает, кто вы на самом деле, может, румынский шпион.
— Пожалуйста, — Виктор пожал плечами, расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана документы.
При этом Гомула увидел проводок, тянущийся от диктофона Зудова к микрофону на воротнике. Диктофон Павел забрал, а вот срезать пришитые провода Виктор забыл. Это обстоятельство неожиданно повлияло на ход беседы.
«Он что же, собирается записывать наш разговор? Вот нахал! Неужели этот тип  действительно приехал к нам с проверкой?»
— Вы в городе третий день, почему до сих пор не представились мне и не известили о цели своей командировки? — произнес Гомула, исподлобья, недобро глядя на Виктора.
— В первый день вас уже не было — я приехал под вечер. Затем майор Колодников подключил меня к выполнению нескольких рядовых заданий. А цель командировки простая — проверка данных по одному давнему  делу, корни которого уходят сюда, в Кривов.
— Но тогда я не пойму одного: почему вместо означенной цели вы лезете совсем в другую сферу? Как вы оказались в команде исполняющего обязанности прокурора Шилова?
— Видите ли, в первый же день пребывания у вас в городе я, помогая по делу об убийстве в магазине на Крымской, получил некоторые телесные повреждения, которые помешали бы мне полноценно заниматься опросом нужных мне людей. Поэтому майор Колодников предложил мне поучаствовать в работе по делу о наркотиках, а сегодня вот я был в группе задержания Ивана Лезина. А мое дело разрабатывает капитан Астафьев. В отличие от меня, он хорошо знает город и людей, так что он действует довольно успешно.
Гомула хмыкнул:
— Вы, лейтенант, как я понял, не понимаете, куда суетесь. Вам это простительно, вы человек в органах новый, молодой, неопытный. Так вот, поясню. Вы совершили массу ошибок. Во-первых, вас никто не уполномочивал становиться подставой, вы не спросили разрешения у меня, начальника УВД, а значит — все ваши действия не что иное, как самоуправство. Теперь насчет ваших синяков. Насколько я понял по сообщениям начальника уголовного розыска Касьянова, они получены в бытовой драке с одним из местных жителей, никоим образом не причастного к убийству продавщицы. И это не делает вам чести, совсем не делает. Теперь эта история в гостинице «Русь»... Вы знаете, что запросто могли убить человека, офицера, который гораздо выше вас по званию? И даже то, что он был в гражданской одежде, не снимает с вас ответственности.
— Но этот офицер вел себя так, что его скорее можно было принять за бандита, — нашелся Виктор.
— С ним мы тоже разберемся, и, если нужно, накажем. Вопрос сейчас о вас. Анализируя ваше поведение в этой командировке, я прихожу к выводу, что мне придется написать на вас соответствующий рапорт вышестоящему начальству. Вашему начальству, московскому. И представьте, что я там напишу? — Гомула начал загибать пальцы. — Самоуправство, превышение служебных полномочий, аморальный образ поведения в быту, угроза жизни офицера милиции в состоянии алкогольного опьянения. Устраивает вас такое положение вещей?
Виктор смотрел на начальника кривовского УВД и чувствовал себя так, словно его только что отправили в нокдаун. А подполковник продолжал бить под дых.
— У вас есть один выход — написать рапорт о том, что вас насильно заставили участвовать в операции против этого цыгана, Сидоренко, и все, что там было на самом деле, — сплошная инсценировка и провокация. Наркотики вам заранее дал Шилов, деньги вы тоже просто подбросили Сидоренко. Вам все понятно? — Зубко молчал, и Гомула понял это по-своему. — Тогда берите бумагу и пишите.
Он кивнул на листы бумаги на столе перед лейтенантом. Но Виктор молчал. В голове его бушевала целая буря. Он прекрасно понимал, что если Гомула сочинит и отправит в Москву рапорт с таким содержанием, то это будет означать конец его милицейской карьеры. Сдались ему эти провинциальные склоки! Еще день-другой — и он навсегда покинет этот город. Все равно этого цыгана рано или поздно отмажут. Этому порука — удивительная забота о нем самого начальника городской милиции. Но тут же перед глазами Виктора встали лица мужиков из третьего отделения милиции: Андрея Колодникова, Паши Зудова, Юрки Астафьева... Написать подобную бумагу значит продать и их, и этого молодого идеалиста Игоря Шилова.
А Гомула наседал:
— Берите бумагу и пишите, у меня мало времени вами тут заниматься.
Виктор в упор посмотрел на начальника и отрицательно помотал головой:
— Нет. Все было сделано правильно, и этот цыган должен сидеть в тюрьме за наркоторговлю.
Подполковник усмехнулся. На его широком лице вдруг заиграла улыбка.
— Ну, дело хозяйское. Нет, так нет, — развел он руками. — Если вы думаете, что от этого зло уменьшится, то это зря. Роман Сидоренко только один из наркоторговцев, а у нас их по городу десятки. И если вы считаете, с что мы с ними не боремся, то вы ошибаетесь. Только за этот год мы посадили с десяток его коллег. Еще двадцать наркоторговцев вынуждены были покинуть Кривов. Мы их просто выжили, прижали так, что они дыхнуть не могли. А Сидоренко нам удобен тем, что он сдавал своих конкурентов. Через него мы перехватили пять килограмм героина. Пять! Это вам не десять граммов! А из-за необдуманных действий Шилова мы теряем не только важный источник информации, но и приобретаем дополнительную головную боль. Потому, что сейчас нас по всем фронтам начнут атаковать его адвокаты. Жалобы во все инстанции, апелляции... Он выберется, можете не сомневаться. Вы не представляете, сколько много у нас в Кривове рычагов давления на следствие... Шилов еще не раз пожалеет, что связался с этим цыганом. Дело ведь можно провалить на любом участке следствия, да что там следствия, даже в суде. Так что доказать вину Сидоренко будет непросто.
«Во как он этого Барона защищает! — подумал Зубко. — Видать, у самого рыло-то в пушку».
Гомула, видать, понял, что хватил через край и уже сухо спросил:
— Так вы будете писать?
— Нет, — тихо, но уверенно ответил Виктор, и подполковник понял, что лейтенант «уперся».
«Так, не стоит давить, — подумал подполковник, закуривая вторую уже за этот разговор сигарету, — надо пока его отпустить».
— Ну что же. Можете идти. У вас есть время подумать, Зубко. Очень многое сейчас зависит от вашего поведения — вся будущая служба.
Из кабинета начальника Кривовского ГОВД Виктор вышел в некотором оцепенении. На каком-то автопилоте он свернул к выходу и наткнулся на Зудова, стоящего на крыльце.
— Ты куда это пропал? — удивленно спросил тот.
Виктор сначала махнул рукой, потом все же сказал:
— Начальник ваш к себе зазвал.
— Гомула?
— Ну да. Мило побеседовали. — Он тяжело вздохнул. — У тебя закурить нет?
— Да ведь и ты тоже, по-моему, не куришь?
— Я уже в этом сомневаюсь.
В это время рядом с ними остановилась дежурная «пятерка» из третьего отделения милиции, и из нее с озабоченным лицом вылез Колодников. Лицо майора выражало высшую степень озабоченности, но не заметить своих подчиненных он не мог.
— Ну что, есть успехи? — спросил он Зудова.
— А как же! Убийца и его сообщница задержаны и уже дали признательные показания. Доставили вот...
— Отлично!

— Дай Витьку сигарету, — попросил Павел.
— Он же не курит? — удивился Андрей.
— Закуришь тут в вашем чертовом Кривове, — буркнул Виктор, принимая из рук майора сигарету.
— Гомула его вызывал к себе, требовал написать, что это мы подкинули Роме наркоту. В противном случае грозился написать его начальству рапорт о недостойном поведении в командировке.
Колодников от неожиданности присвистнул:
— Елы-палы! Забавно. И что ты? — обратился майор к Зубко.
— Как что? Отказался. Но он велел подумать.
— Ладно, не горюй. Вместе подумаем.
— А тебе-то что здесь понадобилось? — спросил Павел.
— На совещание вот призвали, очередной пистон вставлять будут...
— Откуда ты знаешь? — усомнился Павел. — Может, наоборот, пригласили благодарность вынести.
Колодников засмеялся своим особым, клокочущим, смехом старого курильщика.
— Благодарность выносят письменно и тихо, а пистон вставляют устно, громко и при всех.
Он посмотрел на хмурого Зубко и велел Паше:
— Отвези его к нам в отделение, там что-нибудь придумаем. Надо нам сегодня малость расслабиться. Нельзя нам, парни, долго жить без водки!

Нагоняй Колодников действительно получил, но гораздо меньший, чем ожидал.
Гомула лишь спросил его:
— Что там у вас в третьем отделении, продавщиц так и будут резать? Мне сегодня звонил главный редактор «Рабочего вестника», спрашивал, правдивы ли слухи о маньяке, убивающем исключительно продавщиц? Ну и что мне ответить?
Он уставился на Колодникова немигающим взглядом питона. Тот невольно закашлялся и лишь потом начал отвечать:
— По продавщицам вот какое положение. Убийство на Почтовой раскрыто, убийца и его сообщница дали признательные показания. Сычев уже подтвердил, что отпечатки пальцев, оставшиеся на месте преступления, действительно принадлежат Ивану Лезину. По Орловской улице работа продолжается: единственная свидетельница не хочет давать показания, но мы стараемся ее переубедить. А по последнему убийству, в магазине на Крымской, уже определен круг подозреваемых... Вероятность того, что именно эти люди убили Надежду Орехову, довольно высока. Теперь дело либо за уликами, либо за признательными показаниями.
— Ну-ну! Будем надеяться, что это дело не повиснет в воздухе, как многие другие!
Гомула хотел было что-то добавить, но в этом момент дверь открылась, и на пороге возник запыхавшийся начальник паспортно-визового отдела Вадим Белов.
Подполковник Гомула взглянул на часы: минуло уже полчаса после начала совещания.
— И где это вас носило, майор? На полчаса опоздали.
— Машина сломалась на выезде в город, товарищ подполковник, — развел руками Белов.
— Бегом бежать надо было, а то уж скоро салом зарастете, майор!
Среди присутствующих прошелестел приглушенный смешок.
Гомула решил, что с Белова на сегодня хватит:
— Ладно, садись. Давно бы мог уже купить себе иномарку.
Николай Ильич вряд ли бы ограничился столь мягким разносом подчиненного, если бы знал, где и с кем тот был последние два часа.

Присутствующие в кабинете все, как один, отметили некоторую странность в поведении своего начальника. По сравнению с утренней пятиминуткой тот был просто никаким, «мертвым». А все дело было в звонке, прозвучавшем за пять минут до совещания. Звонил дядя облажавшегося в гостинице «Русь» Наливайкина, полковник Вадим Евсеевич  Патрикеев зам начальника областного Управления внутренних дел по кадрам.
Услышав в трубке голос своего благодетеля, Гомула постарался придать своему голосу наивысшую степень расположения.
— Добрый день, Вадим Евсеевич, как поживаете?
— Вашими молитвами, Николай Ильич. У меня к тебе серьезное дело. Хорошо бы обсудить его с глазу на глаз, но время не терпит. Соломатин неожиданно слег с язвой желудка, а ты знаешь, что он возглавлял готовящийся к командировке в Чечню областной отряд. Отправление через три дня, а тут такая осечка. Я перебрал всех, кто мог бы его заменить, и остановился на тебе.
— Но я был в Чечне год назад, — попробовал возразить Гомула, похолодев.
— Вот именно. Тебя уже не надо инструктировать, натаскивать, ты в курсе всех дел, владеешь ситуацией. Да и город все тот же, знакомый тебе Гудермес. Ты у нас уже два раза в «горячих точках» был?
— Да.
— За это получил и звание досрочно, и медаль. Что на сей раз хочешь: орден  или звание? Говори, не стесняйся.
Гомула растерялся. Больше всего он хотел бы вообще никуда не ехать, тем более в Чечню. Чуть подумав, он признался собеседнику:
— Да, знаете, Вадим Евсеевич, побрякушки есть побрякушки, их только по праздникам и надеваешь, а три звезды всегда при тебе.
— Ну, значит, договорились?
Гомула вздохнул:
— Неожиданно все как-то. Не знаю, что в семье скажут...
— Ну, ладно, ночь тебе на раздумье, а завтра в десять я буду звонить уже конкретно, за ответом.
Гомула повесил трубку перед тем, как начали входить приглашенные на совещание подчиненные, но начальнику было уже не до них.
Оставшись после совещания один, он прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
«Итак, что мы имеем? Я уезжаю, не решив несколько дел. Прежде всего, это Ромка Сидоренко. Хотя с цыганом Шилов будет возиться долго, минимум полгода, к суду я успею вернуться. Пусть Рома почувствует себя подвешенным за жабры и, когда я его сниму, больше будет уважать, а то совсем оборзел, козел!»
Домой Гомула приехал очень рано, в шесть, и еще застал окончание домашнего праздника. Поцеловав именинника Алешку, он потрепал за вихор старшего, вежливо поздоровался с тещей. Пока Ольга накладывала ему салаты, спросил именинника:
— Ну, как тебе мой подарок?
— Класс! У нас только у двоих были мобильники, у Петьки Трухина и Лешки Сальникова. Сегодня все остальные чуть не сдохли от зависти!
— Ой, рано, Николай, ты ему купил эту штуку! — высказалась теща. — Он ведь только во втором классе, отберут еще старшеклассники. Да и хулиганья у нас в городе сколько!
— Пусть только попробуют! — хмыкнул Гомула.

Вскоре подали торт, явно магазинный.
— Ты чего, в этот раз торт готовый купила? — недовольно спросил он Ольгу.
— Да, времени не было готовить, — ответила жена.
— Жаль, у тебя они лучше получаются.
«Совсем мышей ловить не стала», — нехорошо подумал Гомула, исподлобья взглянув на жену. — Интересно, как ты запрыгаешь, когда узнаешь, что через три дня я уезжаю в «горячую точку».
Однако известие о неожиданной опасной командировке мужа Ольга восприняла спокойно.
— Ну, раз надо — значит, езжай, — сказала она и сладко потянулась всем телом.

Оперативники в этот вечер решили расслабиться. Казенные кабинеты надоели всем до осточертения, так что собрались на квартире у Астафьева. Кроме хозяина на «банкете» присутствовали Колодников, Зудов, участковый Фортуна, чувствовавший все пьянки, как гончая собака утку, и, конечно, гость города Виктор Зубко. Стол в этот раз был гораздо обильней, чем в отделении, особенно, что касалось спиртного.
— Ладно, не бери ты все это в голову, что-нибудь придумаем, — сказал Колодников, похлопав Виктора по плечу. Он чувствовал себя виноватым во всем происшедшем: именно он втянул Зубко в авантюру с «подставой» и теперь, конечно, понятия не имел, как избавить парня от «телеги» в Москву.
— Да, не ожидал я, что Гомула будет так держаться за Рому Барона! — признался Колодников. — Думал, раз Шилов дело ведет — значит, Гомула уже не сунется...
— Через это дело ты совсем с ним отношения испортишь, — предположил Зудов.
— Да и хрен с ним, — хорохорился Колодников. — С кем из последних начальников я был в хороших отношениях? Все свои звездочки и должность я получил еще при Зубове. А потом было все хуже и хуже. Меня уже сколько раз обошли в повышении? Разная шушера вроде Касьянова и Попова выползает, а я так и сижу в этом кабинете.
— Рано или поздно, Андрюша, но этот карьерист Гомула подведет тебя под служебное несоответствие и пинком отправит на гражданку, — опять высказался Зудов.
— Вот поэтому, чтобы не давать этому говнюку повода, надо найти убийц продавщиц, — назидательно поднял палец Колодников.
— Да найдем мы их, не впервой, — махнул рукой уже изрядно окосевший Фортуна.
— Эх, Витька, в чем-то я тебе даже завидую, — признался Колодников после очередной рюмки. — Отмотаешь командировку и опять смоешься в свою Москву. А тут живешь с ощущением полной безнадеги. С каждым годом все хуже и хуже. Начальство у нас занимается хрен знает чем, только не работой. Любым способом бабки куют, а о том, чтобы народ охранять от бандюков, так это им по хрену! Сами уже с бандюгами слились.
В это время зазвонил мобильник Астафьева.
— Алло? Да, здесь, — ответил Юрий. — А по рации нельзя было сообщить, что ли? Сдохла? Подзаряжать надо вовремя. — Он помолчал с минуту, потом спросил: — Вы там надолго? Понятно. Ну, тогда мы вас не ждем. Нет, не приедет.
Отключив телефон, он пояснил:
— Шаврин звонил, тебя спрашивал, — кивнул он Колодникову.- Раскрутили они бабку-то, продавщицу убил какой-то Гнилой, наркоторговец, хотели они его взять, но того уже свои наркоманы запороли. Сейчас они там все описывают. Спрашивал, не подъедешь ли ты, но я его отшил.
— Ну и правильно. Пусть работают. — Колодников загрустил: — Меня уже тошнит от трупов. За последние две недели у нас по ним явный перебор!
До одиннадцати вечера Виктор еще порывался встать и пройти проведать Наташу, после одиннадцати он это сделать уже не мог.
— Завтра, Витя, на работу не приходи, можешь отсыпаться, — сказал ему Колодников на прощанье. — Днем к тебе заедет Юрка, все там про это семейство расскажет, свозит на место, где все происходило, и все, можешь сваливать в свою Москву!
Зубко смог ответить на это только слабым кивком.
— Совсем парня заездили, во как его развезло, — сказал Колодников Зудову, когда они грузили москвича в «уазик».


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

На очередной планерке Демин с Шавриным выглядели именинниками. Демин с таким азартом рассказывал о подробностях раскрытого дела, что аж дрожал от возбуждения:
— Гнилой все продумал точно, на бабской психологии сыграл как по нотам. Зарезал кошку, ее кровью вымазал лицо Антону и подослал его к Анютке Зуйковой. Та, конечно, как увидела в окно любимого племянника всего в крови, сразу открыла дверь. А там уже стоял Гнилой с пером наготове. Как сказала эта деваха, он вроде хотел только пугнуть ее и деньги отнять. Чулок капроновый на башку натянул, думал, баба сомлеет, и все. Пацаны-то в магазин даже не входили, слиняли сразу. Но Анюта, не будь дура, начала орать, отбиваться, ударила Гнилого по голове бутылкой, потом содрала маску. Тот озверел, и начал ее пырять куда попало. Забрал тысяч пятнадцать, парням за наводку скинул какую-то мелочь, те и довольны.
— А бабка эта что? — спросил кто-то из оперативников.
— Бабка Шура видела, что к магазину прошел Антон, потом были крики. Ну, разве она могла своего любимца сдать? Молчала как рыба...
— Так он крякнул? — поинтересовался Колодников.
— Да, вогнал себе все, что нашел, — Шаврин поморщился. — Пока «скорая» приехала, у него уже сердце остановилось. Так что дело можно считать закрытым.
— Ну, молодцы! — похвалил ментов Колодников. — Это тем более вовремя, потому что в прокуратуру пришла анонимка, где говорится, что все три убийства совершил один человек — Гришка Кусов.
Эта информация вызвала оживление — кто-то из присутствующих даже заржал во весь голос.
— Кто же такую херню придумал? — удивился Демин.
— Кто-кто, не понятно, что ли? Тот, кто в самом деле запорол Надежду Орехову, — пояснил Колодников.
— Да, кто-то хочет на Гришку стрелки перевести, — предположил и Зудов.
— Да и ножик ему подкинули... Почерк в письме явно женский, округлый такой. А ты, Андрей, что-нибудь узнал, про ее мужа, кажется Георгия Ивановича? — спросил Колодников Мысина.
Участковый отрицательно покачал головой:
— Пока — ничего. Есть один, правда, мужик, который тоже, кажись, из Талды-Кургана, что и Ореховы, но он в дальнем рейсе.

Через два часа участковый Андрей Мысин брел по своей бесконечной Крымской. Это была вовсе не праздная прогулка. Милиционер работал, замечая то, на что многие совсем не обращали внимания.
«Зубовы в этом году сено совсем не закупили, — думал он. — Значит, самогон приносит больше бабок, чем их буренка. Корову, значит, будут продавать. Надо сказать Ленке, чтобы поговорила с ними, пусть по дешевке продадут ее нам. Она у них какая-то там рекордистка, еще молодая, а наша Зорька уже совсем состарилась... А будет кочевряжиться, прижму с самогоном. За самогоноварение теперь фиг привлечешь, зато есть статья о незаконном предпринимательстве».
Суету около дома Кузьминых он заметил издалека. Напротив забора стояли три машины, в том числе «КамАЗ» Георгия Орехова. Причину такого многолюдья Мысин понял сразу.
— Здравствуйте. Что, умер Валерий? — спросил он у трех пожилых женщин, наблюдавших за всем происходящим со скамейки на другой стороне улицы, а заодно и мерно щелкавших семечки.
— Да, отмучился, сердешный... — вздохнула старушка в красном платочке и перекрестилась. Соседки дружно последовали ее примеру.
— Отмучилась Валентина-то. Два года лежал как бревно, только глазами хлопал да под себя ходил, — покачав головой, сказала вторая, в пятнистом армейском бушлате.
— Да, на все божья воля, — поддакнула третья.
Они замолчали, Мысин присел рядом, тоже помолчал.
— Теперь Валяша-то точно сойдется с Георгием Ивановичем, — предположила старушка в красном платке. — А то, сколько они от покойной Надьки прятались, и смех и грех!
Мысин насторожился.
— А, что они, это самое?.. — только и нашел он что сказать.
— Да ты что, Андрюша, давно они уже вожжались-то! С год уже точно. Валяшку-то понять можно, баба в самом соку, как ей без мужика-то — никак. А Георгий Иванович — мужик видный. Надька баба была хозяйственная, но уж больно сварливая. Чуть что не по ней, так сразу в крик. Он ее, конечно, урезонивал, но та все равно любила характер свой показать.
— А Надежда-то про это догадывалась? — спросил Андрей. — Ну, то, что он с Валькой крутил?
— Да бог ее знает. Сцен ему про это не закатывала, не видала, — ответила старуха в красном платке. — С Валькой они вроде как бы даже дружили. А то, что он вечерами к ней шнырял, это, наверное, не знала. Остановит Георгий Иванович свой «КамАЗ» на соседней улице, и — нырк к ней. Потом обратно переулком к своему самосвалу и приезжает к своей Надьке как ни в чем не бывало.
— Да нет, не знала Надька! — Старуха в бушлате махнула рукой и полезла в карман за новой пригоршней семечек. — Она бы в себе сдержать это не смогла. Непременно бы ославила их на всю улицу. Во, крику бы было!
Мысин просидел с бабушками еще полчаса, узнал много нового про всех обитателей Крымской улицы, но про интересовавшую его пару не услышал больше ничего нового.
Затем участковый двинулся дальше, стараясь обходить самые глубокие лужи в своих коротких резиновых сапогах. Возле одного из домов, двухэтажного, красного кирпича, он остановился. Рядом с воротами стоял тягач, «КамАЗ» с длинным прицепом. Кабина была откинута, водитель возился с двигателем, старательно подтягивая что-то накидным ключом.
— Приветствую, Алексей Семенович, — поздоровался Мысин с водителем. Фамилия его была Макаров, и он, насколько знал Мысин, был переселенцем из Казахстана.
— А-а, привет, Андрей Макарович, — Шофер с улыбкой кивнул, помахав Мысину испачканной маслом рукой.
— Как поездка прошла?
— Без приключений. Скат, правда, пробил, но это пустяки. В этот раз они хоть не перегрузили меня. Доехал, слава богу.
Затянув все, что было нужно, Макаров спрыгнул, опустил кабину и достал сигареты. На вид ему было лет сорок пять, лицо обветренное, широкие плечи, в движениях — уверенная сила все повидавшего дальнобойщика.
— Алексей Семенович, — как бы невзначай завел разговор участковый, — вы, случайно, к нам в Кривов не из Талды-Кургана приехали?
— Нет, из Целинограда, а что?
— Плохо, — огорчился Мысин. — А я вот ищу тут кого-нибудь из Талды-Кургана, навести справки об одном человеке.
В это время мимо них, прополз самосвал Георгия Ивановича Орехова. Макаров приветственно махнул ему рукой, тот ответил кивком.
— А вы что, Орехова знаете? — удивился Мысин.
— Орехова? — не понял шофер.
— Ну, Георгия Ивановича.
Макаров захохотал:
— Ой, никак не привыкну, что Гошка теперь Орехов. Я ж его не просто знаю, я его с детсада помню. Мы же с ним выросли вместе, в Целинограде, в одном районе, в одной школе учились. Года на три он меня старше. Всю жизнь он был Герберт, Гошка Герберт. Мы и сидели даже с ним вместе по малолетке. Я-то по дурости, мотоцикл у соседа стырил. А Гошка, тот по-серьезному, он пацана на танцах пырнул. Что у него за манера такая, как какая заваруха, так он сразу за нож хватается. Три раза он за это дело сидел. Последний раз чуть вышку не дали. Жену он с тещей запорол по пьянке. Своих детей они как раз в пионерский лагерь сплавили. Когда очухался, вывез их за город и закопал. Долго, это конечно, у него не прокатило, дети вернулись, а мамки и бабушки и след простыл... В общем, раскололи Гошку быстро, показал он, где закопал родственничков. Ну, естественно, посадили. Громкое дело было, на всю область прославился, да что на область — на весь Казахстан! Вышку чудом заменили пятнашкой. Эти он отсидел полностью, прежде его всегда либо на поселение отпускали, либо за усердную работу под амнистию попадал. У него ж руки золотые, он этот свой «КамАЗ» разобрал до рамы, все заменил, что мог, движок новый поставил. Можно на ралли Париж — Дакар отправляться.
— А что было дальше, после судимости? — вернул шофера к интересующей его теме участковый.
— Потом он отсидел, дети выросли, от него отказались. Пить Гошка завязал, в Талды-Курган уехал. Там эту Надю свою подцепил, фамилию сменил. В общем, новую жизнь начал. А тут перестройка грянула, Союз развалился... Надька продала свой дом, говорят, целый дворец был. На эти деньги перебрались сюда, купили домик и этот списанный «КамАЗ».
Мысин молчал, переваривая столь ценную информацию.
— Может, зайдешь, Макарыч, чайку попьем? — вывел его из задумчивости дальнобойщик, но участковый только отрицательно помотал головой и, на ходу попрощавшись, поспешил домой. Ему нужно было срочно позвонить Сергею Александровичу Шалимову.

Город Кривов, 1972 год, 27 сентября, 2 часа ночи.
Мария Михайловна для своих восьмидесяти двух лет чувствовала себя неплохо. Конечно, побаливало все, что есть в организме, но в меру, по-божески. Вот что ее действительно доставало в последнее время, так это бессонница. И эта ночь была утомительно долгой, и старая женщина уже в который раз перебирала в памяти все перипетии сегодняшнего дня, осудив в очередной раз Нинку за непомерную трату денег на наряды. Она осуждала сына за то, что он во всем потакает этой молодой ленивой сучке, а таковой для нее была любая женщина, занимавшая положение ближе, чем она к своему первенцу и любимцу. Она не могла понять то, что уже немолодому полковнику льстило обладание молодой и красивой женщиной. Борейко мог быть с женой суров в каких-то житейских делах, но при этом он хотел видеть ее одетой красиво и модно. Нина была как бы продолжением его коллекции драгоценностей.
Дверь в комнату братьев скрипнула тихо, но слух, в отличие от зрения, у бабушки Маши оставался превосходным. Она сразу приподняла голову с подушки, прислушалась.
Ромка шел босиком, осторожно, но Мария Михайловна все же расслышала его осторожные шаги по рассохшимся скрипучим половицам. И именно эта его осторожность насторожила старую женщину. Дети часто вставали ночью по естественной для всех нужде, но шли они при этом совсем по-другому. Походка Леньки была легкой, почти беззвучной, Ромка ходил в раскачку, как матрос на палубе, а Наташка в туалет бежала, словно вколачивая пятками в пол гвозди. Сейчас же она не могла понять, кто из детей поднялся в такой поздний час. И это любопытство вкупе с необъяснимой тревогой заставила ее подняться, накинуть на плечи шаль. На одевание очков и поиск тапочек ушло не менее двух минут, так что, когда Мария Михайловна белым привидением выплыла в прихожую, она увидела там кроме Ромки еще двух незнакомых людей.
— Что вы тут делаете?! — закричала она, щелкнув выключателем.
Хлынувший свет заставил всех зажмуриться, но уже через секунду лезвие финки по самую рукоятку вошло в грузное тело пожилой женщины. Ленька Симонов пустил в ход нож без каких-либо колебаний. Этому парню вообще были чужды раздумья. Ойкнув, старуха осела на пол. Но задуманный Фильчагиным план уже рассыпался в прах. Тихого вторжения не получилось. Первой на крик бабушки прибежала Наташка. Белым мотыльком она выпорхнула из спальни.
— Бабушка! — закричала она и, бросившись вперед, налетела на острие Ленькиного ножа.
Тело девчушки еще трепетало в быстротечной агонии, когда убивца постигла расплата. Сверху, с лестницы, зазвучали выстрелы. Полковник, выскочивший на лестничную клетку в одних кальсонах, был хорошим стрелком. Все четыре пули, выпущенные им из старенького трофейного «Вальтера» были для Ленчика смертельны. В чем Борейко ошибся, так это в том, что он потратил на этого упыря слишком много патронов. И когда находившийся в тени прихожей Фильчагин открыл по нему огонь, полковник смог ответить только тремя выстрелами. При этом Фильчагин стрелял из-за угла, а Борейко стоял на открытом месте. Но пули до поры словно щадили его, либо летели выше, либо выбивали щепки из дубовых перил лестницы. Наконец одна пуля обожгла его руку, но он не обратил на это внимание, выцеливая ночного гостя. Выпустив последнюю пулю, Борейко чертыхнулся, отбросил пистолет в сторону и метнулся назад, в спальню.
Резко рванув дверцу сейфа, он выхватил из него свой именной «ТТ».
— Звони в милицию! — торопливо крикнул он окаменевшей от ужаса Нине.
Пока та трясущимися руками набирала простой номер милиции, полковник побежал назад, на лестничную клетку.
В это время и Фильчагин торопливо перезаряжал свой старенький, времен Гражданской войны наган. Перестрелка завязалась с новой силой, и в этот раз полковнику не повезло. Одним из выстрелов он все же задел ногу налетчика, но пуля, в ту же секунду выпущенная Фильчагиным, попала прямо в лоб Борейко. Полковник повалился вперед, и тело его скатилось вниз по крутой лестнице. В доме на несколько секунд установилась какая-то неестественная после грохота выстрелов тишина. Затем послышались какие-то шлепающие звуки, и на площадке появилась Нина. Она так и не смогла вызвать милицию — это Ленчик, убив собаку, перерезал и провода телефона в прихожей.
Расширенными от ужаса глазами она смотрела вниз, прижимая руки к белой ткани ночной сорочки.
Фильчагин поднял свой наган, прицелился, и снова грохот выстрела сотряс старинный особняк.
Тело Нины мягко шлепнулось на пол. Опустив револьвер, Фильчагин скривился от боли.
— Ромка! — позвал он.
Через пару секунд Роман показался в прихожей. Все это время он прятался в сенях и только сейчас увидел то, что произошло. Лицо его было белым, зрачки глаз неестественно расширились, парня трясло от панического страха.
— Быстро, принеси какую-нибудь простыню! — прикрикнул на него Фильчагин.
С некоторой заторможенностью, на ватных ногах Ромка побежал в ближайшую к ним комнату бабушки, содрал с ее кровати простыню и притащил ее своему пахану. Тот порвал ее на куски и, разрезав ножом брюки, начал перебинтовывать рану ниже колена.
— Кость не задета, а все остальное ерунда, — пояснил он подростку. — Вишь, как все повернулось, Роман. Хотели все тихо провернуть, да не получилось. Ты сходи наверх, поищи ту шкатулку.
Будто под гипнозом, Ромка поднялся наверх, причем ему сначала пришлось перешагнуть через тело отчима, а потом и родной тетки. Его поразило, какой красивой та была и сейчас, после смерти. Глаза остались открытыми, лицо спокойное, словно спящее. При этом голова ее лежала на пороге спальни, и Ромка, с его неуклюжими ногами, едва не наступил на ее лицо. Очутившись в спальне, он почему-то бегом побежал к открытому сейфу. Шкатулка была там, стояла рядом с неизменным портфелем полковника.
Пока Ромка ходил наверх, Фильчагин закончил перевязку и попробовал подняться на ноги. Это у него получилось, но при этом такая острая боль полоснула ногу снизу вверх, что он зашипел от боли и торопливо прислонился к стене.
— Хреново, — пробормотал он. — Не дай боже, еще в шкатулке окажется одна бижутерия, вот смеху-то будет!
В это время в прихожей появился еще один человек. Леонид Борейко вышел из своей комнаты одетый в брюки, рубашку и даже, как показалось Фильчагину, аккуратно причесанный.
Красивое лицо юного математика было белым как снег, но во взгляде не было ни страха, ни боли. Медленно он переходил от одного тела к другому. Фильчагин даже опешил от столь странного поведения парня.
— Черт, а про тебя-то я и забыл, — пробормотал он, потянулся было к заткнутому за пояс револьверу, но потом вспомнил, что в нем уже нет патронов. — Иди сюда! — позвал он Леонида.
Тот послушно подошел, несколько секунд они смотрели в глаза друг другу.
— Зачем все это? — тихо, спокойно спросил младший Борейко.
Фильчагин даже растерялся, но потом все же нашел что ответить:
— Золото, брат, бриллианты, все оно виновато.
— Зря все это, — все тем же странным отрешенным голосом, очень тихо отозвался Леонид.
Фильчагин отвел глаза в сторону и полоснул ножом по белой рубахе отличника. Попал он точно в сердце, и юноша тихо, без единого звука упал на пол лицом вперед.
Ромка вернулся, когда все кончилось. Он был настолько поглощен своей ношей, что не заметил оценивающего взгляда Фильчагина. Тот, глядя на него, словно просчитывал какие-то свои варианты.
— Вот! Тут деньги, наши документы и эти...
Ромка не мог сказать, что он принес, он сам не знал, настоящие ли драгоценности в его руках или так, шлифованное стекло.
— Покажи, — кривясь от боли, велел Фильчагин.
Ромка открыл шкатулку. Его старший подельник несколько секунд смотрел на ее содержимое, потом кивнул:
— Закрывай.
И по его взгляду Ромка понял: драгоценности настоящие.
— Найди какую-нибудь сумку, сунь ее туда, — велел Фильчагин, снова усаживаясь на пол. На лбу его выступила испарина, и Ромка понял, что дела у его пахана неважнецкие. — В общем, так, Роман. Дело хреновое. Мне за все это светит вышка, тебе за наводку — лет десять. Так что надо нам с тобой отсюда линять. Но сначала хорошо бы все это поджечь. У вас в гараже бензин есть?
— Целая бочка.
— Тащи сюда пару ведер, и давай будем выбираться.
Минут через пятнадцать они вышли из дома. Дождь лил не переставая, и это порадовало Фильчагина.
— Повезло нам — собаки след не возьмут, — пробормотал он, хромая рядом с поддерживающим его Ромкой.
Тот все нервно оглядывался назад, ждал, когда появятся первые языки огня. Но плотные бархатные шторы и ставни первого этажа пока скрывали уже разгоревшееся внутри дома пламя.
— Ты, кажись, машину водишь? — спросил Фильчагин.
— Да, мы автодело проходим, и полковник меня учил. Я хорошо вожу.
— Ну и славно. Нам дохромать бы до вон той лесопосадки, — он показал рукой куда-то  в темноту. — Там у меня машина припрятана, «Москвич-412». Пришел я в город также ночью, никто меня не видел. Кроме Леньки. Увезешь меня отсюда, отлежусь — сварганю тебе такие документы, какие захочешь. Кем хочешь быть? Суворовым, Гагариным?
— Нет. Борейко Леонидом Михайловичем.
Фильчагин аж вздрогнул от неожиданности:
— Ты что, Ромка, сдурел?
— А что, мне всегда эта фамилия нравилась. Не то что Працук какой-то.
— Ну, смотри, как хочешь. А то ведь знаешь, есть поверье, что, беря чужое имя, берешь и его судьбу.
— Брехня все это, — сказал Ромка. — Да и блатным мне что-то расхотелось быть. Страшно как-то. Я лучше в тайгу куда-нибудь уеду. Я охоту очень люблю. И рыбалку тоже.
— Ну что ж, каждый выбирает судьбу сам, — согласился Фильчагин.
И они пошли дальше, в темноту, к уже начавшей проявляться во мраке ночи еще более черной лесопосадке.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Виктор проспал до полудня, и если бы естественные человеческие потребности не подняли его в туалет, он спал бы и дальше. Голова болела, но не чрезмерно, однако сушняк во рту показывал, что похмелье будет затяжным.
Он уже принял душ, когда раздался стук в дверь. На пороге гостиничного номера стоял Астафьев. Капитан был свеж, подтянут и улыбчив.
— Ну, проспался? — с ироничной улыбкой спросил он.
— Да не совсем, — со страдальческой гримасой признался Виктор.
— Понятно. Птичья болезнь — перепил. Ну, это мы сейчас поправим. Одевайся, пошли в ресторан. Я сегодня тоже не завтракал.
Перед тем как выйти в ресторанный зал, он заскочил к матери, перекинулся с ней парой фраз, и обоих за символическую плату накормили по высшему разряду. Кружка холодного пива значительно придавила горловой сушняк, а тарелка горячей ухи с осетриной выжала из организма благодатный пот, с которым, собственно, и кончается похмелье.
— А мать у тебя, Юр, здесь давно работает? — спросил Виктор, промокнув салфеткой влажный от пота лоб.
— Да нет, с полгода. Она у меня из учителей, двадцать лет завучем проработала. Женщина она инициативная, с командными задатками, так что на пенсии заскучала. А тут родители Вадика выгнали очередного управляющего за воровство и пьянство и предложили ей поработать. Ничего, получается, причем неплохо...
Когда они уже собрались уходить, в зале появилась и сама Майя Андреевна с тщательно уложенной прической и улыбкой на губах.
— Ну, как, покушали, ребята? — поинтересовалась она.
— Да, все хорошо, спасибо! — благодарно улыбнулся Виктор.

— Спасибо, мам! — Юрий поцеловал ее в щеку.
Майя Андреевна улыбнулась и вручила сыну белый пакет.

 
— Как ты просил, — сказала она, чмокнула его в макушку и упорхнула по своим делам...
Одевшись, Виктор спустился вниз, к машине. На сей раз это была белая «Нива» с тонированными стеклами. Астафьев уже сидел за рулем. Он устроился на заднем сиденье и спросил:
— Куда едем?
— Сейчас заскочим к одному очень уважаемому человеку, а потом свожу тебя на место того рокового дома...
Через десять минут они остановились у подъезда обшарпанной пятиэтажки.
— Жди. Я, может, надолго задержусь. Пока он оденется, пока спустится, — сказал Юрий, открыв дверь машины.
Но вернулся он, наоборот, очень быстро и с расстроенным лицом.
— Умер Ардатов, — пояснил он. — Сегодня ночью. Поднимаюсь на площадку, а там уже крышка гроба стоит.
— Ты его хотел взять с собой?
— Да, все же это был его участок, он там не был лет двадцать, — Вздохнув, Юрий произнес: — Ладно, поехали на Крымскую.
Всю дорогу Виктор смотрел в окно, рассматривал уже знакомые улицы, дома. Вот мелькнул памятник лихому кавалеристу и бабнику Ване Кривову, вот еще одна площадь, уже с памятником Ленину, как всегда указывающему рукой не то на дорогу в светлое будущее, не то в очередной тупик. Виктор вдруг понял, что уже неплохо ориентируется в этом городе, по крайней мере, в секторе, за который отвечают «орлы» Колодникова.
Наконец выехали на Крымскую. Проезжая мимо домика Веры Кусовой, Зубко невольно вжал голову в плечи. У него было чувство, что он в чем-то виноват перед этой девушкой. И в тоже время ему очень захотелось ее увидеть. «Заехать, что ли, попрощаться? Дочке ее какую-нибудь игрушку купить?"
Они проехали еще метров сто и встали.
— Оба на! Совсем Гнилушка схавала дорогу, — пробормотал Юрий.
 Впереди тек ручей, не очень большой, метра два шириной, но, судя по течению, достаточно глубокий.
— Это все дожди сделали, — пояснил он Виктору. — Раньше Гнилушка текла только в разлив. Говорят, здесь в прежние времена труба была, да не бетонная, а из кирпича выложенная. Ее еще сама Муштакова построила. А потом мужики ее потихоньку растащили. Кирпич-то был красный, дореволюционный, считай, что вечный. Мы тут не проедем.
— Ну что ж, тогда пойдем пешком, — сказал Виктор, кивая на хлипкий самодельный мостик из двух бревен.
Юрий закрыл служебную машину, прихватив с собой белый пакет.
Бревна были неприятно скользкими, но оба оперативника благополучно перебрались на другую сторону ручья. Они прошли еще метров пятьдесят, потом Астафьев остановился, огляделся по сторонам.
— Кажется, здесь. Да, точно, вот эта примета, — он показал рукой на огромных размеров пень — остатки когда-то могучего тополя. — Да, точно. Именно здесь и находился особняк купчихи Муштаковой. А потом здесь поселился полковник Борейко с семьей.
Они присели на какую-то бетонную плиту, и Астафьев вынул из пакета папку.
— Вот, посмотри, какой красавец дом стоял, — сказал он, подавая Виктору пожелтевшую фотографию. — У Шатлина, нашего краеведа, нашел. Вот это сам полковник Борейко, третий слева. Это мне уже Машков удружил, нашел в своих альбомах. А это они на природе, на пикничке. Полковника здесь нет, зато есть его жена, Нина. Правда, эффектная женщина?
— Да, — признался Виктор, рассматривая снимок, — губа у полковника была не дура. На сколько лет он был ее старше?
— На восемнадцать, — ответил Юрий, подавая следующий снимок. — А это Крылов вывел меня на одноклассников Леонида, и они нашли вот эти снимки. Тут Леня на субботнике, это он с сестрой и приятелем около дома. Посмотри на дату — 1972 год, май. Им жить осталось всего четыре месяца. А это вот Ромка Працук, это уже его одноклассники пошарили по запасам. Похож на твоего убитого?
— Да, он самый, — признался Виктор, рассматривая. — И родинка на месте, и взгляд такой же косоватый.
— Его на улице дразнили за эту родинку Кляксой. А вот это, полюбуйся, Ленька Симонов. По идее, этот субъект лежит в могиле Романа Працука. Мать его до сих пор жива, старухе уже под девяносто, и она, бедная, все еще ждет, что ее сынок объявится.
Астафьев усмехнулся:
— Ну а теперь представим, как было дело.
Он закурил и начал рассказывать. Рассказывал минут двадцать, при этом настолько живо нарисовал картину возможных событий, что Виктору показалось, что он просмотрел целый фильм. Наконец Юрий подал ему папку с документами:
— На, тут все: фотографии, справки, отчет. Можешь предоставить своему начальству.
— Юр, слушай, я ведь с тобой не рассчитаюсь, — растерялся Зубко.
— Уже рассчитался, тогда в гостинице, — Он достал из того же белого пакета бутылку водки, пластиковые стаканчики. — Давай по сто граммов, помянем полковника и его семью. Я за эти дни про них так много узнал, буквально вижу каждого.
Они, не чокаясь, выпили.
— Юр, слушай, ты же классный сыщик! — воскликнул вдруг Виктор. — Что ты здесь прозябаешь, в этом болоте. Приезжай в Москву, устроишься к нам в отдел, женишься на москвичке, с твоими данными это раз плюнуть. Так сейчас многие делают. У меня столько знакомых вот таким методом попали в столицу, ты не представляешь.
Астафьев засмеялся:
— И что я там буду делать?
— Как что, работать, жить.
— Спасибо, значит, буду иметь дело не с кривовскими трупами, а с московскими. Буду лазить не по кривовским подвалам, а по столичным. Они что у вас там, розами благоухают?
Виктор засмеялся:
— Да нет, пахнут они как везде.
— Ну, тогда какая разница, где работать! Да и кому я там нужен?! Никому. А здесь у меня мать, могила отца, друзья, подруги. Здесь я Юрка Астафьев, которого знает полгорода, и я знаю полгорода. А начинать все с нуля, нет, это не для меня. Да и вообще, не люблю я крупные города, они меня раздражают. Жизнь в них слишком быстро проходит...
Они еще выпили, помолчали, потом Виктор спросил:
— Слушай, ты на меня за Наташку не очень обижаешься?
Юрий пожал плечами:
— Нет, не очень. Она тебя выбрала так же, как раньше выбрала меня.
— Слушай, а почему вы разбежались? Налево сходил?
— Да нет. Просто, понимаешь, она психолог, причем неплохой психолог. Она из меня человека решила сделать. Так, чтобы карьера пошла в гору, начала с полезными людьми знакомить. У ней отец был крупной шишкой на военном заводе, до сих пор большими связями располагает. Почти все ее подруги сидят в администрации да в разных фирмах. Она начала намекать, что неплохо бы оставить милицию, да пойти в адвокаты. Делала она это как-то ненавязчиво, но однажды она все-таки прокололась… Сказала мне, что я ничтожество, но она из меня вылепит, мол, человека. После этого я и ушел. Знаешь, как-то хочется остаться самим собой.
Юрий глянул на часы и заторопился:
— Ладно, пошли, надо тебе на поезд еще билеты взять.
Он поставил на плиту стаканчик, налил в него водки, сверху прикрыл куском хлеба. Перекрестился.
— Ладно, за всех убиенных в этом месте. Поехали.
Через полчаса они были на вокзале, и здесь выяснилось неприятная штука. Билетов на московский поезд не было.
— Знаешь, Юр, — сказала знакомая кассирша, — челноки скупили все. Кто-то пустил слух, что доллар снова взлетит, вот они и ломанулись в столицу за товаром. Да и что вы этим поездом хотите ехать? Езжайте лучше завтра фирменным, «Волгой». Там билеты подороже, но зато он и идет быстрее, и комфорта больше.
— Ну, что скажешь? — спросил Астафьев Виктора. — Или так соскучился по столице, что готов на крыше вагона ехать?
— Да нет, почему. Завтра так завтра.

Часть вторая.
Дело «Стаханова»




ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Это был первый и, по идее, последний вечер, когда Виктор остался в городе один.
Дело было закончено, завтра можно было возвращаться в Москву. В шесть вечера он был уже в гостинице, но торчать в четырех стенах ему совсем не хотелось. После короткого раздумья Виктор достал мобильник и набрал номер Наташи.
— Да, я слушаю, — мягко прошелестел голос бывшей жены Юрия Астафьева.
— Привет, чем занимаешься?
— А, Виктор! — Судя по голосу, она обрадовалась его звонку. — Ты где?
— В гостиничном номере. Сижу, скучаю.
— Ну, так приходи, в чем дело. Давай подходи к восьми. Хорошо?
— Ладно. Какого вина взять?
Наташа засмеялась:
— Я люблю красное, ты уже забыл? Ну, пока, буду ждать.
В половине восьмого Виктор был готов: принял душ, надел последнюю, чистую смену белья, чистый темно-синий свитер. Перед выходом из гостиницы он зашел в ресторан и купил в буфете бутылку молдавской «Изабеллы», коробку шоколадных конфет. Выйдя на улицу, Виктор глянул на небо и был приятно удивлен. Впервые за эти дни небо в Кривове было чистым: яркая желтая луна заливала тротуар и здания приятным уютным светом. Это еще больше подняло настроение Виктора, и он бодро двинулся вперед, предвкушая хороший вечер.
«А что, если жениться на ней? А что, красивая, умная женщина, не избалованная столицей. Образованна, умна, тонкий психолог, и по образованию, и по поведению», — подумал он.
Взглянув на часы, Виктор понял, что опаздывает, а он этого очень не любил и потому, чтобы выиграть время, решил срезать дорогу и пройти дворами, благо этот район был им уже хорошо изучен.
Он завернул за угол очередного дома, и тут тяжелый удар неожиданно обрушился на его затылок...

— Витя, Витя, что с тобой?!
Встревоженный женский голос вывел его из состояния бесчувствия. Сознание вернулось как-то сразу, мгновенно, словно кто-то щелкнул выключателем. Виктор с удивлением понял, что сидит на крыльце какого-то частного дома. Было холодно, очень холодно, он сидел, обхватив плечи руками, и дрожал. С новым удивлением Зубко почувствовал на голове чью-то теплую руку.
Сильно болел затылок, как раз чуть пониже этой руки. С трудом подняв голову, Зубко увидел женский силуэт на фоне светящегося окна. Это движение далось ему дорогой ценой, мир качнулся, в голове плеснула чудовищная волна боли, он застонал и прикрыл глаза.
— Витя, — повторил женский голос, — что с тобой? Что случилось?
Голос показался Виктору знакомым, он приоткрыл глаза.
«Вера, — понял он, — Вера Кусова».
В ту же секунду опять нахлынула дикая головная боль, и Зубко вновь потерял сознание...

— Так он пришел к тебе в таком виде? — переспросил Колодников, глядя на лежащее на диване тело Виктора и сидящего рядом с ним врача.
— Да, вот такой, — подтвердила Вера. — Сначала залаяла Найда, лает и лает. Я вышла на террасу, узнать, в чем дело. Смотрю в окно — кто-то сидит на крыльце... Сначала я испугалась, потом присмотрелась — Виктор. Вышла, начала его спрашивать, он молчит. Он был в одной рубашке, босиком. Он так ничего и не сказал, потерял сознание. Я подумала сначала, что он пьяный, но запаха не было. А потом потрогала затылок — весь в крови. Тогда я и побежала вызывать «скорую» и вас.
— Опять нас судьба свела? — усмехнулся врач, поднявшись со стула.
— Да, Валентин Иванович, что-то слишком часто мы встречаемся в последнее время. Ну, что хорошего скажете?
— Да ничего хорошего, — Врач достал сигарету, и мужчины вышли на крыльцо, туда же прошмыгнула и Вера. — Сильный удар по голове тяжелым предметом сзади. Сотрясение мозга. Череп, к счастью, не пробит. Хотя надо бы сделать рентген... Но пока самое главное лечение — покой.
Вера, выслушав все это, вернулась в дом. Врач же, сделав глубокую затяжку и прищурившись, сказал то, что и ждал от него Колодников:
— Похожие травмы я наблюдаю в последнее время все  чаще и чаще. Стаханов, видать, опять поработал.
— Черт бы его побрал! — Колодников не выдержал и от души выматерился. — Точно он?
— Типичные симптомы, — кивнул доктор. — Ну, так что же, сами виноваты, господа менты. Брать его надо было, и брать давно. А теперь вот и ваших людей начали глушить... Так что, везем вашего товарища в больницу?
Колодников нахмурился:
— Вы что его, добить решили?
— Почему? — удивился доктор.
— А где это у нас в больнице вы видели покой? — язвительно поинтересовался Колодников. — Особенно если лежать в коридоре или в палате на четырнадцать человек. К тому же он не местный, без медицинского полиса, без документов. Вы ж его не примете?
— Ну почему! Случай экстренный. Вообще как хотите, — развел руками доктор. — Лучше, конечно, чтобы он отлежался немного, хотя бы сутки. Специалиста нужно пригласить, чтобы осмотрел вашего коллегу. Рентген обязателен, мало ли что. Если не хотите везти, тогда желаю здравствовать...
Не успел стихнуть звук отъезжающей «скорой», как подкатил «уазик» и из него выскочил Астафьев.
— Ну, что? — спросил его Колодников.
— Ничего. Открыли с матерью номер, документов нет, кобура пустая, все остальные вещи на месте. Внизу сказали, что Виктор Зубко вышел из гостиницы примерно без пятнадцати восемь. Куда, в какую сторону пошел — не видели. В ресторане сказали, что он купил бутылку вина и коробку конфет.
— Так, с таким набором можно идти только к бабе, — справедливо предположил Колодников.
Астафьев поморщился:
— Ну почему к бабе? К женщине, причем предполагаю, к кому именно.
— Ну и к кому?
Вместо этого Астафьев вытащил свой мобильник, покопавшись в меню, нашел какое-то имя, нажал кнопку вызова. Женский голос отозвался мгновенно.
— Виктор, это ты?! Ну почему так долго? Я же жду!
Юрий хмыкнул, отключил мобильник и кивнул на дверь:
— Нет, шел он не к ней, а к моей бывшей, к Наташке. Это в противоположную сторону. К тому же до дома Наташки от гостиницы всего минут десять ходу. Вместо этого он в девять оказывается в Гусинке, на крыльце у Веры.
— Весь грязный, босиком, в одной рубахе, без денег, без куртки, без документов, — докончил Колодников, и, вздохнув, полез за сигаретами. — Врач тоже считает, что это работа Стаханова.
— Ну, вот, дождались, когда он нагадит по-крупному.
Докурив, Колодников кинул окурок в огород и махнул рукой:
— Пошли, Юрий, расспросим его, может, он хоть что-то вспомнит.
Зубко полулежал на спине, под голову была подложена большая подушка. Вера сидела рядом. Завидя подошедших коллег, Виктор попытался приподняться, но тут же сморщился от боли.
— Лежи-лежи! — велел Колодников. — Врач сказал, что покой для тебя — самое главное. Ты только скажи — после удара что-нибудь помнишь?
— Нет, — тихо ответил тот. — Очнулся уже здесь, на крыльце. Лежу сейчас, пытаюсь вспомнить — и ничего.
— Где это хоть было?
Виктор помолчал, потом с явным трудом проговорил:
— Около ее дома, Юра знает, это со стороны церкви. Я только завернул за угол, и все.
— Документы были с тобой?
— Да. И пистолет.
— А его-то зачем взял с собой?!
— Да так, на всякий случай.
— Случай! Вот он и есть, случай!
«Пацан еще, не наигрался с оружием!» — подумал про себя Колодников.
— Что еще?
Виктор мучительно сморщился:
— Деньги, около двух тысяч, мобильник, часы, цепочка золотая с крестиком.
— Одежда?
— Куртка, свитер, кроссовки. Но все это ерунда, главное — документы и оружие... — Виктор облизал пересохшие губы. — Теперь меня точно из органов выгонят. Документы потерял, оружие тоже, этот ваш, как его?.. Гомула еще рапорт напишет...
— Не трепыхайся раньше времени, — оборвал его Колодников. — Найдем мы твои документы. Весь город на уши поставим, но найдем. А ты лежи, отдыхай. Твое дело теперь побыстрей встать на ноги, а то мамка в Москве, поди, заждалась... Юр, — обернулся он к Астафьеву. — У тебя, кажись, есть знакомые в нашей травматологии.
— Да, есть у меня там знакомый врач, Сударушкин.
— Надо затащить его сюда, пусть обследует Виктора на месте.
— Нет проблем. Договоримся.
— Рентген еще нужен, — припомнил майор.
— Нужен — значит, сделаем, — согласился Астафьев. — Подгоним «скорую», отвезем на рентген.
— Потом, врач говорил, что уколы ему нужно делать, значит, надо куда-то его перевезти, хотя бы к тебе на квартиру, найти медсестру...
— Я сама справлюсь, — раздался вдруг тихий голос за спиной Колодникова.
Все обернулись в сторону хозяйки дома, Веры Кусовой.
— Я же училась в медицинском училище на медсестру. Олеська мне не дала его закончить, но чуть подрастет — я его непременно закончу. Я уколы хорошо делаю, и в вену, и так. У меня вообще рука легкая... Пусть он остается у меня.
Оперативники посмотрели на нее с некоторым удивлением, и Вера поняла это так, что они ей не верят.
— Я и документы могу показать, я и сейчас там числюсь, правда в академическом отпуске...


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

По озабоченному лицу Колодникова собравшиеся на планерку поняли, что сейчас их озадачат чем-то чрезвычайным. Сев за стол и оглядев свой контингент, майор спросил:
— А Тихого что нет?
— Болеет он все, — пояснил кто-то, — пневмония...
— Ну и пусть себе болеет.
Начальника своего отделения, капитана Владимира Тихоненко, Колодников недолюбливал, если не сказать, что не любил вовсе. Тот пришел на эту должность с полгода назад, и все знали, что это человек Гомулы. Что спасало оперативников от его незримого надзора, так это хилое здоровье капитана. За эти полгода едва ли набрался месяц, когда Тихоненко не болел.
— Ну что ж, господа менты, — начал Колодников, — если вы думаете, что после успешного раскрытия двух убийств продавщиц для нас наступила расслабуха, то вы ошибаетесь. Как раз наоборот. Вчера вечером, примерно в двадцать ноль-ноль, было совершенно нападение на нашего московского коллегу и просто хорошего парня Виктора Зубко. Ему был нанесен удар сзади по голове, были похищены верхняя одежда и документы. Судя по почерку, это опять активизировался наш неуловимый «друг"  Стаханов.
Заявление Колодникова вызвало оживление среди милиционеров.
— Ну вот, дождались!
— Да разве ж его сыщешь!
— Что еще за Стаханов? — спросил Петр Климов, рослый молодой парень с сержантскими лычками, работающий участковым всего второй месяц.
— Алексей, ты у нас Стахановым занимаешься, объясни народу, — попросил Колодников Щаврина. — Оказывается, не все в курсе.
Шаврин поморщился:
— Да чего рассказывать-то? Рассказывать нечего, все на нуле.
— Нет, ты не отбрыкивайся, напомни нам всю эту историю. С чего все начиналось, каково положение дел теперь? Давай!
Шаврин почесал свою лысину и неохотно начал рассказывать:
— Началось все года два назад, также осенью. В больницу поступил пострадавший с черепно-мозговой травмой. Налицо были все следы преступления: с пострадавшего сняли куртку, брюки. Денег и документов тоже при нем не оказалось. Еле установили его личность. Суток через двое Аксененко умер. Эта единственная погибшая жертва Стаханова. Затем последовали все новые и новые нападения на мужчин. У всех черепно-мозговые травмы, но уже не такой тяжести. Сначала думали, что работает преступная бригада из нескольких человек, какие-нибудь малолетки, были и до этого похожие преступления. Но потом поняли, что действует какой-то одиночка. Уж очень характерный почерк. И других у нас в городе лупят по голове, но не так, как он. Есть несколько отличий. Бьет он всегда сзади, чуть ниже затылка. — Шаврин показал на себе. — Тем самым сознание полностью вырубается...
— Зубко тоже очнулся примерно через час после случившегося, причем на другом конце города, — подтвердил Колодников.
— Да что там на другом конце города! — уточнил Шаврин. — Один вон вообще очнулся в электричке за Железногорском — двести с лишним километров от Кривова! Главное, он помнил, что полвторого ночи уже подходил к своему подъезду, с работы шел. Потом провал в памяти, и пришел в себя уже в электричке. Как туда попал — совершенно непонятно. А другой «клиент» Стаханова очнулся на городском кладбище, зимой, в одних кальсонах. Чудом не замерз, случайно наткнулся на наш наряд.
— А почему Стаханов-то? — спросил Климов.
— Ну, это так, условно: работает больно ударно, прямо передовик. Сначала его звали просто Ударник, потом приклеилась эта фамилия, Стаханов, — пояснил Шаврин.
— И сколько всего таких случаев зарегистрировано в городе? — опять спросил Климов.
— Более тридцати только за прошлый осенне-зимний сезон, — сообщил Шаврин. — Но этой осенью случай с Виктором — первый.
— У этого Стаханова индивидуальный почерк, — встрял в разговор Колодников. — Он почему-то нападает только на мужчин, причем довольно крепких, в силе. Бьет сравнительно легко. Многие пострадавшие даже не обращались за помощью ни в больницу, ни в милицию.
— Да, — подтвердил Шаврин, — я сам троих таких знаю. Они ничего не видели, ничего не слышали, вот и решили, что не стоит к нам и обращаться. Пришли только паспорта новые оформлять, там и раскололись.
— Он нападает только на пьяных? — снова спросил неугомонный Климов.
«Дотошный какой парень, молодец»! — одобрительно подумал Колодников.
— Пьяных как раз единицы, — объяснил Шаврин. — Некоторые, конечно, были слегка подшофе, но большинство совсем трезвые.
— Итак, у нашего москвича исчезла куртка, — обратился Колодников к собравшимся. — Надеюсь, все ее видели?
— Да, — как-то неуверенно закивали присутствующие.
— Напомню: коричневая, кожаная, на овечьем меху. Также исчезли синий свитер, кроссовки осенние, новые. «Командирские» часы, мобильник, деньги. Но главное — исчезли документы: служебное удостоверение, паспорт, командировочное и пистолет «Макаров». Сами знаете, что это для нас такое. Так что надо постараться, мужики. Коллега в большой беде, надо тряхнуть всех скупщиков краденого, пошерстить все наркопритоны. Юрий, бросай все свои дела и присоединяйся к Шаврину, — Астафьев кивнул. — Паша с Мысиным продолжают работать по убийству Надежды Ореховой. Давайте дожимайте это дело. Все там уже ясно, нужно найти только стопроцентные улики. — Затем Колодников обернулся к Шаврину и Астафьеву: — Останьтесь оба.
Когда все разошлись, Колодников спросил у Юрия:
— Что там твой врач из горбольницы, Сударушкин кажется? Нашел его?
Астафьев взглянул на часы:
— Конечно, нашел. Вчера ночью он был на дежурстве, но сейчас должен быть на Крымской. Лекарства, стойку для капельницы — все обещал привезти с собой.
— Хорошо, значит, с этим проблем не будет. Мне кажется, что эта малышка поставит его на ноги. Давайте думать, что нам надо предпринять по этому делу...


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ


— Да, интересно... — задумчиво произнес следователь кривовской прокуратуры Сергей Александрович Шалимов после рассказа участкового Мысина о темном прошлом Георгия Ивановича Орехова-Герберта. — Похоже, все нити ведут к этому персонажу. И нож Кусовым могла подбросить только его зазноба — Валентина Кузьмина, и анонимка, похоже, написана ее почерком, как она ни пыталась его изменить.
Он тут же набрал номер Колодникова:
— Слушай, Андрей, помнишь, когда этот москвич, Зубко, доставил Кусова на место преступления, тот сразу заявил, что мы хотим повесить на него убийство Нади. А все в округе были уверены, что убили как раз Валю. Тебе не кажется это странным?
— Ну? — буркнул Колодников, чьи мысли в этот момент были заняты совсем другим.
— Кусов заколол свинью примерно в полвосьмого, оттащил ее цыганам в поселок, в одиннадцать его привел Зубко. Мне тут Мысин нарисовал интересный планчик. По идее, кратчайшая дорога в цыганский поселок от дома Хумарьяна проходит как раз по Крымской, около магазина.
— Ты полагаешь, что он что-то может знать?
— Вот именно. Надо бы его допросить. Где он сейчас, не знаешь?
— По-моему, пятнадцатисуточники сейчас роют могилы на кладбище.
— Романтичное занятие, главное — философское! — ухмыльнулся Шалимов. — Ладно, свяжусь с руководством ИВС, может, его завезут ко мне перед обедом. Дело-то на полчаса.
Ровно в двенадцать конвоир завел в кабинет Шалимова Григория Кусова. Тот заметно зарос щетиной за эти дни, отчего вид у него стал совершенно разбойный.
«Просто моджахед какой-то», — подумал следователь, но виду не показал и вежливо предложил Григорию сесть.
— Спасибо, я уже сижу! — хмыкнул тот, присаживаясь на стул.
— Ну что ж, Григорий Михайлович, надо нам с вами серьезно поговорить. Пока вы там себе мирно копаете могилы, нам тут приходится защищать вас по всем фронтам.
— Это по каким это еще фронтам? Что, хотите мне баки втереть?
— Да зачем втирать-то. Кто-то очень хочет вас посадить. Например, два дня назад был звонок, что нож, которым убили Надю Орехову, находится у твоей бывшей жены, во дворе.
— Чушь!
— Да нет, нож там действительно нашли, в поленнице дров, — Лицо Гришки вытянулось. А Шалимов продолжал: — А вчера пришла анонимка, где сказано, что все три убийства продавщиц за последние две недели тоже совершил ты. Кто-то очень хочет перевести на тебя стрелки, дорогой мой.
— Замучатся шпалы таскать! — окрысился Гришка. На губах его заиграла недобрая улыбка.
— И ты что, спустишь им это с рук? — попробовал сыграть на его эмоциях Шалимов. — Ты ведь что-то видел в тот вечер, правда?
Гришка по-прежнему недобро улыбался.
— Ну и что? Да, видел. Видел, как этот козел со своей марухой рванули из магазина как ошпаренные.
— Когда это было, в какое время? — торопливо спросил Шалимов.
— Да я откуда знаю, у меня часов нет. Я остановился передохнуть: свинья тяжелая, хоть я ей и кишки выпустил, и голову отрубил. Смотрю — моя к магазину прибежала, постучалась, по окнам пошарилась и бежать куда-то за магазин. Я хотел, было, за ней рвануть, узнать, к кому это она там почесала — может, уже хахаля себе завела. Только я за мешок взялся — дверь открывается, и эти двое — бегом от магазина.
— Какой козел? Какая маруха? Орехов и Кузьмина? — уточнил Шалимов.
— Да, они, красавцы.
— Вас-то они не видели?
— Нет, они сразу направо, в переулок, деранули, а я в тени стоял. Мне интересно стало: что это они так припустили? Я — к магазину, только в дверь сунулся, смотрю — ноги из подсобки торчат. Я ходу, дверь захлопнул...
— То есть захлопнули ее вы, а не они? — уточнил следователь.
— Заколебал ты меня своими вопросами! — внезапно взорвался Гришка. — Что надо, я и сам расскажу.
— Хорошо-хорошо, — Шалимов примиряюще поднял руки, — умолкаю.
— Я сразу понял, что дело хреновое, скоро ментов там будет — как блох на собаке. Подхватил свой мешок — и бежать. Вот так все и было.
— Интересно. Если бы вы тогда же, той ночью, это рассказали, то, может быть, вам и простили те фингалы, что вы поставили сотруднику милиции. А теперь вот приходится познавать прелести тюремного быта.
— А что, разве меня сейчас не отпустят? — удивился Кусов.
Шалимов вскинул брови. Он как-то не думал, что Гришка воспримет их беседу как амнистию.
— Ну, это, к сожалению, не в моей компетенции. Давайте-ка пока заполним протокол. Может, даже оформим его как заявление от вашего лица. Будто вы к нам сами обратились. Итак, начнем.
Но Кусов будто впал в какой-то транс. На все попытки следователя разговорить его Гришка был безучастен.
Через полчаса он заявил:
— Слушай, начальник, ничего подписывать я не буду. У меня там обед стынет, или ты меня за свой счет кормить будешь?
Шалимов отступился.
— Ладно, веди его, — махнул он рукой конвоиру. — Посидишь еще недельку, поумнеешь. А за это время мы и так Орехова расколем.
Милиционер пристегнул к руке Кусова наручники, но повторить эту же операцию со своей уже рукой не смог. Гришка резко толкнул его к стене, а потом со всей силы заехал милиционеру в челюсть. Удар был сокрушительным — тело конвоира сползло по стенке на пол, и на глазах опешившего Шалимова Гришка ударом ноги высадил оконное стекло, перевалился через подоконник и спрыгнул вниз. Шалимов наконец-то опомнился, подбежал к окну, но тот уже исчез за углом ближайшего дома.
Звонок следователя с другого конца города застал Колодникова врасплох. Он был ошарашен поступком Гришки Кусова не меньше, чем сам Шалимов пятью минутами назад.
— Ни хрена себе пельмешки! — пробормотал он, положив телефонную трубку. — Неужто у парня совсем крыша поехала? — Тут он вспомнил еще об одном. «Там же, у Веры, Витька лежит. Вот будет сцена! Заявляется Гришка домой, а у него на диване валяется тот самый лейтенант, что его скрутил в прошлый раз. А тот еще сейчас и дернуться толком не сможет. Точно ведь пришьет обоих — и Витьку и Верку. Этот Кусов — мужик безбашенный».
Он сорвался с места, схватил на ходу куртку и выскочил из кабинета.
Когда Колодников и Мысин ворвались в дом Веры Кусовой, они застали такую картину: Виктор лежал на диване и с умиротворенной улыбкой смотрел на сидящую рядом Веру, что-то тихо ему рассказывавшую.
— Приветствую всех! — рявкнул майор, на ходу снимая куртку. — Как дела, Зубко?
— Сегодня уже лучше. Такой боли, как вчера, уже нет, только когда встаю — голова кружится, — довольно бодрым голосом сообщил Виктор.
— А зачем встаешь? Лежи себе и лежи.
— Ага, ты мне памперсы, что ли, привез?
— Ах да, я и забыл, что ты тоже человек! — засмеялся Колодников.
Его тезка, Мысин, тем временем тоже разделся и присел к столу.
— А мы к вам надолго, — сообщил Колодников, — может, даже на всю ночь.
— Что так? — удивилась Вера.
— Муженек твой, красавица, сбежал из прокуратуры, — просветил ее майор. — Причем так лихо, как Брюс Уиллис в кино. Отключил конвоира в секунду — Витька вон знает, какой у него удар, — выбил стекло и был таков.
Вера ахнула.
— Да-да! — подтвердил Колодников. — Так что мы здесь надолго. — Оглянувшись по сторонам и поняв, что никаких развлечений, кроме телевизора, не предвидится, Колодников вскинул брови:
— Мда-а, весело тут у вас. В дурачка, что ли, сразиться? Карты в доме имеются?
— Есть где-то, — кивнула Вера.
— Ну, так доставай!..


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Компания попалась азартная, даже Виктор проявил интерес к игре, так что стол пододвинули вплотную к дивану, обложили раненого подушками, и москвич включился в процесс наравне со всеми.
Вера так же оказалась весьма ухищренной в премудростях игры, причем мухлевала по-черному, что просто выводило из себя самого старшего в компании.
- Вера-Вера! Что ты мне даешь, - Колодников возмущенно бросил обратно девушке ее карту, - это шестерка червей, а не бубей. Как тебе не стыдно, а? Сколько тебе лет, что ты мне пытаешься впесочить такую херню? Нет, тебе не стыдно?
- Да я случайно, ей богу, Андрей Викторович! В последний раз, больше не буду, - оправдывалась Вера, преданно таращила свои невероятные глаза,  но мордочка у ней при этом была настолько хитрой, что никто не сомневался, что жульничать она будет и дальше.
Так что, повода для шуток и смеха было предостаточно. Колодников при этом постоянно заставлял говорить всех тише.
- Хватит гоготать, - в сердцах выговорил он своему развеселившемуся тезке, - Гришка придет, а тут гогот на всю вселенную!
- Он тихо не придет, не получится. Найда его не любит, он ее постоянно пинал  по пьянке. Обязательно его облает, - успокоила Вера.
- А где ваша машина то? - не понял Виктор. - Ты что ее, в отдел отослал?
- Зачем, далеко больно. У дома ее оставлять нельзя, спугнем Гришку. Просто шофер сегодня местный, Митька Легов. Он здесь, а соседней улице живет. Я его домой отправил, велел только не раздеваться, быть наготове.
- Все-таки думаете, что он придет? - спросила Вера. - После всего что было? Неужели, думаете,  не догадается, что здесь его будут ждать.
- Да кто его знает. Просто если он придет, и увидит здесь его, - Колодников кивнул на Зубко, - то я вам с Виктором не завидую.
Она вздохнула и потупилась.
- Ладно, давайте играть дальше, - предложил Мысин.- Мне отыграться надо.
- Я пас, у меня уже голова болит, - сказал Виктор, но на все предложения     лечь отказался, так и сидел, на своих подушках как на троне, наблюдая за игроками.
- Где ты так хорошо играть научилась? - спросил Веру Колодников, очередной раз оказавшийся в дураках. 
- Да это все электрички. Мы пока с девками в Железногорск на учебу ездили, обязательно играли.
Ровно в двенадцать ночи Колодников и Мысин вышли покурить на крыльцо.
— Может, он сегодня и не появится, — предположил Мысин. — Зря мы здесь сидим.
— Да кто ж его знает. Этот Гришка — парень непредсказуемый!..
И в этот момент где-то вдалеке прогремели выстрелы, практически слившиеся в один звук.
— Ого, похоже, из охотничьего ружья пальнули! — предположил Мысин. — Дуплетом.
— Ты уверен? — засомневался Колодников. — Может, петарды?
— Да что я, ружье от петард не отличу?! — возмутился Мысин. — С пяти лет на охоте. Надо нам туда наведаться. Чует моя душа, что-то там не так.
— Давай сгоняем, — согласился майор.
Вернувшись в дом, они начали торопливо одеваться. Колодников уже на ходу вызвал по рации шофера.
— Вера, закройся и никого не пускай! — приказал он хозяйке.
Уже несколько часов как лил дождь, а потому идти по раскисшей грунтовой дороге было тяжело. Метров через сто их, к счастью, нагнал милицейский «уазик»...
— Ну, гони, Митька! — велел Колодников шоферу.
Однако далеко ехать им не пришлось. Метров через пятьдесят в свете фар они увидели лежащее на дороге тело. Водитель резко затормозил, едва не наехав на него. Милиционеры выскочили из машины. Колодников перевернул тело лицом вверх и ахнул: лицо незнакомца представляло собой кровавое месиво.
— Кто это? — спросил он.
— Да кто ж его знает, — ответил Мысин, — дробью стреляли, с близкого расстояния...
Он поднял руку неизвестного — на запястье блеснул браслет наручников.
— Гришка Кусов! — воскликнул Мысин.
— Митька, кликни по рации «скорую», — приказал Колодников. — Может, он жив еще...
— Вряд ли... — тихо произнес Мысин.
В это время из темноты вышел пожилой мужчина в телогрейке.

— Чего тут у вас, робята, стряслось?
— Дядь Федя, ты, что ли? — узнал участковый по голосу старика.
— Я, Андрюша, я.
— Слушай, дядь Федя, в Гришку Кусова кто-то из ружья стрелял. Кажись, насмерть. Давай мы его к твоей калитке оттащим, дождись, когда «скорая» приедет. А нам эту сволочь найти надо.
— Бог ты мой, и кто ж его так уделал-то?! — запричитал старик, взглянув на обезображенное лицо Кусова.
— Вот это нам и надо выяснить, — задумчиво произнес Мысин. Похоже, впрочем, у него был готов ответ на этот вопрос.
— Ну, куда двинем? — спросил водитель, когда Колодников и Мысин сели в машину.
— К Орехову! — хором ответили оба и понимающе переглянулись.
Однако поговорить с Ореховым им не пришлось. Не успели они тронуться с места, как вдалеке вспыхнули огни фар. Свет фар нарастал, и вскоре рев «КамАЗа» сотряс ночной воздух. Митька чертыхнулся, резко дернул «уазик» вправо, к обочине. Бампер грузовика пролетел в считанных сантиметрах от милицейской машины.
— Вот козел! Он что, не видит, куда прет?! — выругался вспотевший шофер.
— Это же «КамАЗ» Орехова, — узнал машину Мысин.
— Куда это его понесло? — удивленно спросил шофер.
— Черт его знает! — крикнул Колодников. — Разворачивайся, Митька! Гони за ним следом!..

Впрочем, Георгий Иванович Орехов, он же Герберт, и сам не знал, куда гонит сейчас свой многотонный самосвал...
В последние дни его все больше преследовало ощущение сжимающейся петли. Если поначалу он еще надеялся, что убийство жены удастся свалить на глупого Гришку Кусова, то теперь он просто кожей чувствовал, как растет недоверие к его словам со стороны следователя и того же участкового. И вот сегодня терпение его лопнуло. Перед самым обедом он открыл холодильник, достал недопитую на поминках родственниками покойной жены бутылку водки и налил себе полстакана. Это была первая порция водки, выпитая им за последние пять лет. Он не зашивался, не кодировался. Просто сразу после выхода из тюрьмы он выпил последний стакан водки, о котором мечтал весь свой длинный срок, закусил маринованным огурцом, и все — больше к спиртному он не прикасался совсем, даже к пиву. Сейчас же у него в душе словно прорвало плотину. Докончив бутылку, он съездил в магазин, где работала его Надежда и закупил сразу ящик водки, чем не сильно удивил хозяйку магазина, которой самой поневоле пришлось встать за прилавок. Та помнила, что скоро Наде Ореховой будет девять дней.
Вернувшись в дом, Георгий Иванович поставил ящик на стол, откупорил бутылку и налил полстакана. Выпил, не закусывая. Посидев минуть десять, неподвижно уставившись в какую-то видимую только ему точку на стене, Орехов снова налил полстакана водки и повторил процедуру. Так продолжалось в течение двух часов.
— Вот бабы! От них все зло! — наконец прогудел он своим густым басом, первый раз за все это время нарушив молчание.
Когда две пустые бутылки уже лежали под столом, во дворе отчаянно и злобно залаяли собаки. Гришке Кусову не повезло. Приди он на полчаса позже, хозяин дома уже спал бы мертвецким сном. Но сейчас, пошатываясь, Орехов встал, достал из шкафа ружье, с трудом загнал в казенник два патрона и вышел на крыльцо. Незваный гость стоял, прижавшись спиной к калитке. Открыв ее, Гришка не смог сделать ни одного шага вперед: две здоровенные овчарки лязгали зубами, злобно рыча, в полуметре от тела Кусова — подойти ближе им не позволяли толстые цепи. Увидев появившегося на ярко освещенном крыльце хозяина дома, Гришка заорал:
— А, вот и ты, сволочь! Что, захотел меня упечь в тюрьму вместо себя, тварь?! Да вот хрен тебе! Не выйдет: сам сядешь, и я уже об этом позаботился!

Крича все это, Кусов сильно размахивал руками, так что одна из овчарок сумела подпрыгнуть и все-таки схватить его зубами за кисть. На руке Гришки блеснул так и неснятый наручник, и, озверев, он начал бить им, как кастетом, овчарку по оскаленной морде. Этого пьяный Орехов уже перенести не мог. Он вскинул ружье и с трудом прицелился в темное пятно фигуры. Увидев направленные на него стволы, Гришка попятился, пытаясь открыть калитку, и в этот момент раздался выстрел, затем другой. Лишь один заряд самой мелкой утиной дроби попал в цель, но зато в лицо, причем в самое уязвимое место — глаза. От дикой боли Гришка взвыл и, вывалившись из калитки, исчез в темноте... А Орехов развернулся и пошел обратно в дом. Приняв очередную порцию водки, он снова зарядил ружье, перекинул через плечо патронташ, сгреб ящик с водкой и пошел к машине. В кабину он забрался лишь с третьей попытки, но зато машину завел уверенно, чисто автоматически. Георгий Иванович не знал, куда он едет, он и дорогу-то различал с трудом, и протаранить милицейский «уазик» он вовсе не собирался: он просто его не заметил...

— Крикни всем постам, похоже, он направился в город! — посоветовал Колодникову Мысин, глядя на удаляющиеся габаритные огни «КамАЗа».
— Сорок один шестьдесят! Всем постам! В центр города направляется самосвал «КамАЗ», за рулем — вооруженный преступник. Очень опасен, только что тяжело ранил из ружья человека. — Опустив микрофон, Колодников усмехнулся: — Ну вот, пусть и гаишники поработают, не все же им деньги с водил вымогать!
— В центр города рвется, — заметил Митька, — может, срежем? Махнем через переезд?
— Давай! Жми!
Пока милицейский «уазик» несся по темным переулкам, Орехов успел промчаться по центральной улице города, сбив по ходу несколько легковушек. В радиоэфире поднялся настоящий переполох — возбужденные голоса патрульных перебивали друг друга: «Левка, обойди его! Обойди и пристрели!», «Да как ты его обойдешь, он едет посредине дороги и никого вперед себя не пускает!», «Левка, стреляй по скатам!», «Я уже всю обойму выпустил, и ничего!», «Стрелять надо уметь! Пусти меня вперед!», «Эй, может, там впереди кто-нибудь перекроет дорогу? Мы иначе его не остановим», «Он уходит по Щорса на выезд из города!».
— Давай, гони, Митяй, туда же! — крикнул Колодников водителю.
Они опять срезали путь и выбрались из города как раз в тот момент, когда метрах в трехстах впереди, по дуге автострады, мчался кортеж милицейских легковушек с мигалками.
— На федеральную трассу уходит, гад, — заметил Митя. — Это хорошо, она широкая, там они его обойдут и смогут расстрелять кабину.
Очевидно, на это рассчитывали и гаишники. Но дикая гонка, похоже, отрезвила Орехова, и он сделал ход конем.
«Он свернул с трассы на проселочную дорогу в сторону Ильинки!» — донесся из динамика возбужденный голос.
— Ого, там сейчас грязь знатная, — Митька покрутил головой. — Сядут они там все, как пить дать сядут! Пойдем наперерез!
Переехав поперек федеральную трассу, милицейский «уазик» свернул на проселок. Метров через сто на грунтовке, проложенной в лесопосадке, они встретили первую увязшую в грязи машину, а затем вторую и третью.
Проехав лесопосадку, «уазик» выбрался в поле, на ровное место, и преследователи сразу увидели вдалеке габаритные огни самосвала.
— Попробуем его догнать, — прошептал вошедший в раж Митька, — сейчас пашня кончится, дальше начнется степная полоса, потом Бочаров овраг...
— Ты-то откуда это знаешь? — не поверил Колодников.
— Знаю. Я здесь по осени всегда на зайцев хожу, — отозвался водитель.
Вскоре  "КамАЗ» действительно свернул в степь. Расстояние между ним и «уазиком» начало заметно сокращаться.
Вскоре он действительно свернул в степь. Вековой дерн хорошо держал не только их, но и едущий впереди КАМАЗ. До поры Орехов не замечал преследователей, тем более что зеркала заднего вида гаишники ему перебили еще в городе.   
- Давай, обойди его слева, а мы с Андреем его снимем, - велел Колодников, доставая свой табельный "Макаров". Сзади Мысин так же передернул затвор своего пистолета. Вскоре они поравнялись с кабиной, и начали дружно стрелять, целясь в седую голову Георгия Ивановича. Тот очнулся от своих мыслей, когда из отверстий образовавшихся в стекле от пуль начало сквозить. Увидев преследователей Орехов заскрипел зубами, и потянул к себе приклад лежащего рядом ружья. Двумя ударами он добил растрескавшееся стекло, и направил стволы в сторону Уазика. Выстрел из ружья ночью оказался во много раз эффектней, чем пальба из пистолетов. Пламя полыхнуло из стволов на добрых полметра, хорошо, что заряд дроби прошелся по касательной, и лишь чуточку содрал с капота краску. Вернув оружие на место Орехов  резко повернул руль влево. В последнюю секунду Митька  увидел этот маневр своего противника, и успел нажать на тормоза. Обоих стрелков бросило вперед, Колодников хорошо приложился лбом к ветровому стеклу, а Мысин носом ударился об железный обод впереди стоящего сиденья. В этот момент Камаз все-таки по касательной  ударил бобик по крылу, так что теперь все трое его пассажиров дернулись в сторону. Двигатель заглох, и сразу стали слышны отчаянные маты водителя. Колодников молчал, только все растирал лицо и лоб, а сзади Мысин пытался с помощью грязного носового платка остановить кровь. Все это отошло на второй план, когда они увидели, как вспыхнули впереди тормозные огни Камаза, а затем  самосвал начал разворачиваться в их сторону.
- Митя... - начал Колодников, но тот уже и сам завел двигатель, а потом начал судорожно дергать назад рычаг переключения скоростей. Как назло, именно эта скорость в коробке барахлила, так что оперативники несколько секунд с ужасом наблюдали, как слепящий свет фор и рев мотора нарастали с неумолимой быстротой. Шофер все же справился с рычагом, и в последнюю секунду Уазик дернулся назад и вправо. Оторопевшие пассажиры Уазика наблюдали, как мимо них с ревом пронеслась  многотонная махина, лишь водитель был предельно собран и зол.
- Чего ждете, стреляйте вы по нему! - закричал он, наблюдая,  как грузовик снова разворачивается в их сторону. Орехову явно понравилась эта новая игра в кошки-мышки. Она придавала некий смысл остаткам его загубленной жизни.
Теперь положение поменялось, и уже Уазик несся вперед, а Камаз неумолимо настигал его. Когда расстояние сократилось до двух метров, Легов резко развернул машину влево. Колодников успел выпустить по кабине остатки обоймы, и, пока он перезаряжал пистолет, игра в догонялки возобновилась.
- Андрюха, высади заднее стекло и стреляй! - закричал Колодников. Мысин так и сделал. Рукоятью пистолета он выбил стекло, устроился поудобней, и начал стрелять, стараясь попасть в голову сумасшедшего водителя. Орехов был сейчас  прекрасно виден, вся его крупная, львиная голова, сосредоточенный взгляд, и даже кривая усмешка на губах. Кочки и ямы не давали Андрею попасть в цель, более того, одна из пуль разбила фару Камаза.
- Ты куда стреляешь? - закричал Колодников, - Ты зачем по фарам лупишь? По нему стреляй!
- А я что делаю!? – обиделся участковый. - Я по нему и стреляю! Сам попробуй, попади!
Они снова развернулись под самым носом Камаза, Колодников успел трижды выстрелить по кабине, но единственным его достижением была вторая разбитая фара.
- Молодец, снайпер! А  ты по чему по фарам палишь? - поддел тезку Мысин.
- Сам попробуй попасть на этих кочках! - огрызнулся Колодников.
- Да пробовал уже, знаю!
 Теперь грузовик надвигался на них неумолимой тенью отца Гамлета. Потух даже плафон внутри кабины Камаза, и от этого становилось еще страшней. Остановившись на несколько секунд, Орехов открыл бутылку, прямо с горла выцедил не менее стакана, и сунул ее на свое место в ящике. Сейчас он был в странном состоянии, когда водка уже не действовала на возбужденный организм, и, несмотря на дикие дозы потребляемого алкоголя, Георгий Иванович оставался в одном тонусе возбужденного опьянения. Его Камаз снова догнал проклятый Уазик, и Колодников и Мысин расстреляли свои последние патроны.
- Митька, теперь вся надежда только на тебя, - сказал, вытирая пот, Колодников. Пот заливал и широкое лицо водителя, но взгляд был сосредоточен, а движения точными и резкими. Легов все присматривался к местности, а это было очень трудно, в свете фар иногда попадались вышки высоковольтной линии, какие-то кусты, иногда мелькали впереди темные линии лесопосадок. Около одной из них шофер на ходу опустил стекло, высунул голову, потом глянул в другую сторону.
- Убери голову! - крикнул он Колодникову, и тот буквально вжался в спинку кресла.
- Ага, ясно! - почему-то весело крикнул Легов, и резко свернул направо. Вскоре они выскочили на вершину очередной сопки, Камаз уже традиционно начал их догонять. И тут Колодников заметил, что Митька чуть притормаживает, как бы подпускает грузовик поближе.
- Ты что, Дмитрий?!  - впервые за эту ночь Колодников назвал  водителя так официально, - С ума сошел! Гони, давай!
Но тот молчал, только напряженно всматривался в зеркало заднего вида, где с неумолимостью смерти разрасталась черная масса грузовика. Под гору тот разогнался еще быстрей, и расстояние сокращалось просто с пугающей быстротой. По мнению пассажиров, Митьке давно надо было сворачивать, но тот продолжал упрямо гнать машину вперед.
- Митька, сворачивай! – не выдержав, в две глотки заорали менты, но тот все выжидал, а расстояние между машинами сократилось до критических двух метров. От рева двигателя у Мысина даже волосы встали дыбом. Колодников уже начал примериваться, что бы самому перехватить руль, но тут Легов заорал вовсю глотку: - Держись! - и рванул руль вправо. Машина развернулась, двигатель ее заглох, а мимо них пронеслась ревущая темная громадина, мелькнули полыхнувшие красным стоп-сигналом габаритные огни, и... грузовик исчез из виду. Шум его двигателя странно смолк, а потом раздался жуткий удар, так, что все трое милиционеров почувствовали сотрясение земли, затем грохот и лязг сминаемого металла. «Уазик» резко затормозил и остановился.
Наступила густая, давящая на мозги тишина.
Они молча сидели в машине пару минут. Колодников первым открыл дверцу и спрыгнул на землю. Впереди, метрах в пяти от него, темнела черная пропасть оврага. Колодников первый на ватных ногах подошел к краю оврага и осторожно глянул вниз.
«КамАЗ» лежал колесами вверх, из-под него вырывались язычки пламени, но и в этом, еще тусклом, свете было видно, что кабину грузовика сплющило, словно банку из-под пива.
— Все, баста! Отгонял свое Георгий Иванович! — нервно заметил Мысин.
— Туда ему и дорога, козлу! — высказал свое мнение Колодников и достал сигареты. Все прищурившись, спросил шофера:
— Признайся, Дмитрий, что ты его сюда и вел.
Тот в ответ кивнул.
— Рисковый ты парень! — рассмеялся майор. — Еще немного — и мы бы сами сейчас валялись там, внизу.
— Да бросьте, я везучий! — махнул рукой Митька. Он глянул вниз и предложил: — Давайте-ка уйдем от греха подальше, а то тут хоть и солярка, но как бы все равно не рвануло.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Указания Колодникова по активизации дела «Стаханова» подчиненные восприняли со всей серьезностью. Тем более, что на сей раз жертвой нападения стал свой же, мент. Кроме того, за неделю пребывания Виктора Зубко в Кривове многие поняли, что этот москвич парень что надо — свой в доску.
Утром Шаврин и Астафьев наведались в управление, а точнее, посетили следственный отдел, где побеседовали с его начальником, капитаном Зиновьевым, добродушным толстяком лет сорока. Александр Михайлович был мужик порядочный и отличный следователь, но вот начальник — никудышный.
— Привет руководству! — сказал с порога Шаврин, снимая свою мокрую кепку.
— Привет, орелики, — оживился начальник следственного отдела. — Дело какое есть?
— Есть. Ларочку Шубину куда дел? Срочно переговорить с ней надо.
— Шубина появится у нас теперь нескоро, года через два, — нараспев сообщил начальник. — Она у нас в декрет ушла.
Шаврин подмигнул Юрию:
— Однако ты силен, Михалыч! Которую сотрудницу в декретный уже отправил?
— За этот год третью... — со вздохом сообщил Зиновьев.
— Силен ты, Александр Михайлович! Настоящий самец! — засмеялся Астафьев.
— Ладно вам издеваться-то! Тут работать некому, а вы еще зубоскалите.
Положение Зиновьева было действительно тяжелое. В последние годы мужчины неохотно шли работать следователями: слишком маленькой была тут зарплата. Зато очень охотно шли молоденькие девушки. Они устраивались на работу, затем, пользуясь местом работы как щитом, поступали заочно на юридический, половину года проводили на сессиях, потом шли в отпуск. Ну, и к финалу своего обучения, как правило, выходили замуж и отправлялись в декретный отпуск. В дальнейшем им маячила перспектива в виде адвокатской практики. В результате от этого дамского «конвейера» больше всего страдал их начальник.
— Так, ну а кто же теперь ведет дело «Стаханова»? — спросил Шаврин.
— Да никто. Она ушла, назначить никого не успел. Чего надо-то?
— Да вот, человек хочет заняться этой темой, — Шаврин ткнул пальцем себе за спину, в сторону Астафьева.
— Похвально, это что же, порыв души или приказание начальства?
— И то и другое, — признался Юрий. — «Стаханов» покалечил моего хорошего друга. Хотелось бы взглянуть на его дела.
— Желаешь заняться аналитической работой? Имеешь к этому склонность? – заинтересовался Зиновьев.
— Пока не знаю, — честно признался Юрий, — но надо попробовать.
— Попробуй-попробуй! Могу предоставить даже кабинет. Кстати, — он прищурился, — как раз кабинет Шубиной пустует. Пойдем, провожу.
В кабинете номер семь было уютно, чувствовалось, что раньше здесь работали женщины: три письменных стола, пишущая машинка, в уголке, на тумбочке, чайник. Зиновьев открыл сейф и в три приема выгрузил на один из столов целый небоскреб чахлого сложения папок.
— Вот, это все дела по «Стаханову».
Юрий аккуратно посчитал по корешкам:
— Тридцать шесть?
— Почему тридцать шесть. Должно быть, сорок два, — удивился Зиновьев, а потом хлопнул себя по лбу. — Ах, да! Шесть дел в прокуратуре: их забрал на проверку Шилов. Копает под нас молодой человек, все ищет, за что нас можно было бы вздрючнуть.
— А их можно вернуть? — спросил Юрий.
— Хорошо, я сейчас позвоню.
Он ушел, а вскоре вернулся с довольной улыбкой.
— Шилов сказал, что эти дела уже проверил и можно их забирать.
— Съездишь, Алексей? — обратился Юрий к Шаврину.
— Да нет проблем.
Примерно через два часа Шаврин снова появился в кабинете и кинул на стол еще шесть тощих скоросшивателей.
— На, держи. Я тебе еще нужен?
— Пока нет. Расслабляйся!
Астафьев снова углубился в дела.
К этому времени он тщательно перечитал два из них. На столе перед ним лежали четыре листка бумаги, на которые он по очередности заносил место нападения, время, место проживания жертвы, место его работы и много других, совершенно непонятных для непосвященного данных. Трудовой день грозился затянуться надолго.



ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

В то время как Астафьев занимался аналитической работой, Демин и Зудов отправились в обход по известным им точкам скупки краденого. В последнее время в городе этим больше занимались азербайджанцы, отодвинув на второй план даже цыган.
Первым они посетили Али Рамазанова, владельца киоска возле с автобусной остановки. Уже подходя, они поняли, что хозяин на месте — старенькая «копейка» Рамазанова стояла около двери киоска. Демин со всей силы начать долбить в железную дверь ногой. Дверь тут же открылась, и в проеме нарисовалось недовольное лицо хозяина торговой точки — типичного кавказца лет сорока пяти с черными, с проседью, волосами, мешками под глазами и густыми усами. Увидев вместо хулиганов милиционеров, он почти ласково начал выговаривать:
— Э-э, слюшай, чего стучишь? Просто постучать не можешь, потихоньку, да?
— А вдруг не услышишь! — ответил Демин и ткнул пальцем в жирное пузо Рамазанова, — давай запускай.
Азербайджанец нехотя посторонился. Сыщики, оказавшись внутри ларька, сразу начали оценивающе присматриваться ко всему окружающему. Внутри киоск на две трети был заставлен ящиками с пивом, водкой, лимонадом. Стеллажи вдоль единственной глухой стены наполняли коробки с шоколадом, чипсами и прочей съедобной мелочью. Все остальное пространство занимал сам Али и тощая облезлая девица лет под тридцать, сидевшая на стуле возле окошка и смолившая сигарету.
— Так, ну, колись, что у тебя сегодня ворованного есть? — спросил Демин, заглядывая под стеллажи.
В тоже время Зудов полез в ящики.
— Какое ворованное, а-а, ты про что говоришь?! — возмутился было Али, но в это время Зудов нагнулся и извлек из-за ящиков маленькую блестящую магнитолу.
— «Панасоник», — прочитал он название фирмы и обратился к Демину: — Слышь, Андреич, не такую ли магнитолу позавчера свистнули из машины Кузина?
Демин кивнул:
— Точно, она самая. Кузин мне ее вчера как живую описал. Ну что, Али, сам украл или на улице нашел?
Азербайджанец выпучил глаза:
— Слушай, какой ворованный, а-а?! Это вон Надька принесла слушать музыку, — Он ткнул пальцем в сторону продавщицы.
— Принесла и спрятала за ящики! — усмехнулся Зудов.
В этот момент в разговор вмешалась и сама продавщица.
— Слушай, Али, ты на меня своих собак не вешай, — хриплым голосом заявила она, — я за тебя сидеть за эту херню не собираюсь. Не знаю я, чья это магнитола! Главное — не моя!
- Что ты говоришь, что говоришь! Хрен тебя поймет, - с досадой заявил обозлившийся Али. - Надоела ты мне, вечно от тебя убытку больше, чем выручки! Уходи, рассчитываю я тебя!
- Да и хрен с тобой, напугал! - девица оказалась не только битой жизнью, но и боевой. -  Меня вон Автандил на рынок приглашал, на лук, там платят в два раза больше, чем в этом твоем крысятнике. Сидишь сутками, как собака на цепи, ни поссать, ни отойти. Давай мои деньги!
- Какие твои деньги?! – заорал кавказец. - Ты мне еще должна за те десять бутылок пива! Иди отсюда!
- Да и х... с тобой, - девица перешла на откровенный мат, - чтоб ты подавился этими деньгами, боров черножопый!
Она схватила с вешалки рядом со стеллажом свою старенькую кожаную куртку, и с гордым видом непобежденного петуха выскочила из киоска. Зудову, правда, при этом показалось, что Надька умудрилась вместе с курткой прихватить и стоящую на стеллаже бутылку водки, но сообщать об этом Рамазанову он почему-то не захотел. Крики оскорбленной продавщицы долго еще доносились до ушей всех присутствующих. Надька позорила Рамазанова перед всем миром. Азербайджанец просто пылал праведным  гневом.
- Нет, какая неблагодарная сволочь, а? Я ее подобрал после того, как ее мой племянник из-за пьянки выгнал из "Империи", и такое мне устраивать, да?
— Слушай, Али, кончай мне мозги полоскать! — повысил голос Демин. — Паспорт от этой техники лежит у меня в кабинете. Не хочешь добром говорить, тогда давай закрывай свою лавочку, поедем в отдел, сравним номера.
Рамазанов понял, что сегодня он так просто от этих ментов не отвяжется. Поневоле пришлось колоться.
— Ну ладно, принес мне парень этот магнитола, просил дать водки в залог, обещал завтра принести деньги.
— Так, уже веселей. Что за парень, как зовут, где живет?
— Откуда я знаю, где он живет? Первый раз его вчера видел.
— Слушай, дорогой, — вздохнул Демин, — ты меня уже достал... Что-то с памятью твоей сталось, Али, сплошная тормозуха. Хочешь, я объясню, что тебе за это грозит? Алексей Сергеевич Кузин — глава регистрационной палаты. А его зять, Панов, — начальник отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Ты хоть его и подмазываешь регулярно, но он очень огорчится, узнав, что ты грабанул его тестя. Водку вон паленую продаешь... — кивнул он на ящики.
Рамазанов заволновался. К такому повороту событий он был не готов.
— Ну, слушай, зачем сразу куда-то ехать? — Он примиряюще развел руки. — Парня этого я, правда, знаю плохо, но все зовут его Цыпа.
— Цыпа! — хором повторили оперативники.
Цыпа был мелким воришкой и по совместительству стукачом. Только вчера вечером они интересовались у него кражами из машин и конкретно по вскрытой «десятке» Кузина. И Цыпа божился, что ничего подобного про это не знает.
— Сивый такой, дохленький? Лет тридцати пяти? — на всякий случай спросил Зудов.
— Ну да, — подтвердил Али, — точно он.
— Ну, хана этому ворюге, лично придушу! — Демин смачно выругался. — Пошли, что ли, в гости к нему сходим?
— Да, надо его навестить, — согласился Зудов.
— Так, Али, слушай сюда, — приступил Демин к главному. — Вчера на одного нашего парня напали, избили, отобрали куртку, кожаную, коричневую, на меху, свитер синий. Что там еще?
— Кроссовки, — подсказал Зудов.
— Да, точно, кроссовки, часы наручные «Командирские», а самое главное — документы и пистолет. Никто тебе ничего подобного не приносил?
— Нет-нет! Вы что?! — испуганно замахал руками азербайджанец.
Показалось, что азербайджанец даже задохнулся от возмущения, и умоляюще поднял вверх руки. Демин несколько секунд пристально смотрел в его глаза, потом переглянулся с Павлом.
- Ладно, поверим, в последний раз. Запомни, Али, нам это очень важно. Это наш человек! Представь себе, что  одного из твоих собратьев так бы вот  избили и ограбили? Такое прощать нельзя. И мы не простим, если кто-то от нас что-то скроет. Будет знать и смолчит. В нашем городе все тайное становится явным, запомни это. Это наш город, и вы только гости, и мы еще посмотрим, как к вам относиться, ясно?!
Демин еле остановился, сплюнул. Его самого чуть не затошнило от собственной  выспренности этой  страстной тирады. Закончил он вполне буднично и тихо.
-  Но если что узнаешь об этом деле, то сообщи нам, это я тебя не как мент прошу, как человек. Иначе хуже будет, понял? Телефон у тебя мой есть? 
- Харашо, есть. Слушай, если что узнаю - сразу сообщу.
- Молодец, теперь дай нам на дорожку   вот этого, а то я сегодня не завтракал, - с этими словами он прихватил со стеллажа два пакета с чипсами.
- Бери, дорогой, хорошему человеку ничего не жалко!
- Морда кавказская, - сказал, сплюнув, Демин, когда они уже покинули стены киоска. - Не переношу всех этих черномазых.
Он распечатал чипсы,  и продолжил свою речь.
-  Понаехали тут, всякие, не переношу! Когда приходят, просят что-то: защитить, найти - никогда не помогаю. Ну, их нахрен!



До дома Цыпы было не более трехсот метров.
— Тетя Маша, Сашка твой дома? — крикнул Демин пожилой женщине, выходившей из дровяного сарая.
— Дома, дома, спит. С ночной смены утром пришел.
Тетя Маша отличалась редкой наивностью. Ее сын уже дважды сидел, но для нее в этом были виноваты кто угодно, но только не он сам.
— Ага, знаем мы эту работу — шарить в карманах честных граждан! — хмыкнул Демин, заходя в дом.
Сашку они нашли в спальне, обставленной столь же убого, как и все остальные комнатки этого маленького ветхого домика. Щуплый мужичонка в серой, застиранной майке действительно сладко спал, свернувшись калачиком на панцирной кровати. Одеяло лежало на полу рядом с  кроватью, а в комнате стоял ни с чем не сравнимый  аромат перебродившего в  организме человека алкоголя.
- Да, ну и духан,  здесь, однако, - сморщился Павел.
- Вонища  еще та, - Согласился Демин подошел к кровати со стороны спинки, приподнял ее и резко опустил. Такой метод пробуждения оказался весьма эффективным. Сашка вскрикнул и поднял голову, со сна ничего не понимая, ошалело разглядывая ранних гостей.
- Доброе утро, Цыпа-пидарас! – ласково приветствовал его участковый.
- Почему пидарас? – с недоумением пробормотал Сашка.  По национальности он действительно был чувашом, на что явно указывал разрез глаз и легкая скуластость, но волосы у него при этом были удивительно белого, с желтизной цвета.      
- Ах, ты не понял? – и Демин ударил Цыпу по голове магнитофоном. Удар был не очень сильным, но ощутимым и обидным.
- Не сломай вещественное доказательство, - заволновался Зудов, – нам же его отдавать.
- Ни хрена я его не сломаю, он мне сам нужен, - заявил участковый, и снова занялся Цыпой, – так кого ты хотел  обмануть, ты, морда узкоглазая? Запомни, пока я на этом участке – хрен вы, урки,  будете жить спокойно! 
Чтобы урок лучше запомнился, он ударил Цыпу по лицу  ладонью с поджатыми пальцами.  Это так же болезненно, но зато не оставляет следов на лице избиваемого.
- Ну, нахрена так делать! – попробовал возразить Цыпа, но еще один удар в живот заставил его замолчать, и согнуться от боли.
- А потому, что ты такой непонятливый, приходится тебя п…ть каждый день. Я тебя вчера как человека просил: узнай, кто стырил магнитофон из зеленой десятки около «Гранда» в десять часов вечера. Ты ответил, что не знаешь, так?
Цыпа судорожно кивнул головой. Демин не удержался, и еще раз приложился  магнитофоном по его голове. Внутри корпуса что-то хрустнуло, Павел не выдержал, и, сматерившись,  отобрал у участкового магнитофон. 
- Совсем, на хрен, его раздолбишь.
Но Демину было не до этого. Он учил  воришку жить по понятиям.
- Я тебя почему пидором назвал?  Потому, что поступаешь как пидор. Я тебя как человек просил, не как мент: узнай, или отдай. Ты же зажлобился. На зоне тебя за такое сразу бы опустили, скажешь нет?
Перечить разошедшемуся участковому Цыпа не смел.
- Слушай, а может ты давно у нас уже пидорас, просто я не знаю про это?  - предположил участковый.
- Нет, ты что! – Цыпа даже подпрыгнул на кровати от этого предположения.
- А кто тебя знает, я с тобой вместе не сидел, точно не знаю. А так по всем манерам  тянешь как раз на пидора.  И походка у тебя такая игривая, вон как жопой виляешь. Ну, да ладно, не все еще потеряно, вот засадим тебя в этот раз,  шепну я кому надо, и мандец, будешь весь срок раком стоять. Дыры на коленях вырежу, для полноты счастья.
— За что сажать-то? — обиженно протянул Цыпа. — За эту херню? — Он кивнул на магнитолу. — Она стоит три копейки!
— Нет, Паша, ты посмотри на него! — с возмущением обратился участковый к Зудову. — Он думает, что если эта штука стоит три копейки, то дело на него заводить не будут. Скажи, у тебя там есть какие-нибудь висяки по его профилю?
— Да до хрена! — усмехнулся Зудов.
— Сколько не жалко на него повесить?
Зудов хитро прищурился:
— Могу скинуть четыре гаражных взлома и две квартирные кражи. Ну, что, Цыпа, потянешь такую ношу?
Тот отчаянно замотал головой.
— Не надо, — пробормотал он. — Я ведь завязал с этим делом...
— Ага, так мы тебе и поверили! — заржал Демин. — Ну, давай собирайся, пошли! Баба Маша сухарей-то насушила?
Цыпа поднялся с кровати и начал медленно натягивать драные джинсы.
И тут Демин небрежным тоном задал свой вопрос:
— Ты во сколько этой ночью на промысел вышел?
— А, что? — якобы не понял его Цыпа. — Какой промысел?
— А то. Во сколько вчера ты вышел из дома? Только не ври, я ведь тетю Машу спрошу, она, чистая душа, врать не умеет, все расскажет, как было.
— Ну, — Цыпа по-актерски наморщил лоб, — примерно в семь!
— Это хорошо. В восемь ты у «Руси», случайно, не был?
— А что?
— Да что у тебя за манера такая — вопросом на вопрос отвечать?! — рявкнул Демин. — В восемь вечера недалеко от «Руси» ограбили нашего парня, приезжего мента. Хрястнули по башке и раздели...
— Что, и это дельце на меня хотите повесить? — испуганно, но в то же время с иронией в голосе спросил Цыпа, надевая клетчатую байковую рубашку.
— И повесим, если не скажешь, кто это сделал. Там документы забрали и пистолет. Сам понимаешь, дело серьезное.
Цыпа насторожился:
— А чего взяли-то? Какие вещи?
— Куртку кожаную, кроссовки, свитер, часы, мобильник, — стал перечислять Демин.
Цыпа задумался.
— Видел я вчера двоих кентов в том районе со шмотками в руках, — наконец выдавил он из себя.
— Так, где конкретно? — сразу встал в стойку Зудов.
— Угол Щорса и Полевой.
Оперативники переглянулись.
— Так, уже тепло, — сказал Зудов. — Во сколько это было?
Цыпа пожал плечами:
— Откуда я знаю, часов у меня нету.
— Ну, хотя бы когда: ночью или еще вечером?
— Да вечером. Народ еще по улицам гужевался вовсю.
— Что за парни, знаешь их? — спросил Демин.
Цыпа отрицательно помотал своей белесой шевелюрой:
— Нет. Вернее, одного видел когда-то, морда вроде бы знакомая, а второго не знаю совсем.
— Где ты его видел, вспомни? — настаивал Зудов.
— Да как же я вспомню?! Мне же надо на нары собираться, — съязвил Цыпа, почувствовав собственную важность.
— Ты на них и окажешься, если не вспомнишь, — подтвердил Демин.
— Да видел, видел я их, как вот вас сейчас вижу! Один еще шмотки нес под мышкой. Довольные такие оба были.
— Какие они из себя? Наркоманы?
— Похоже на то. Уж больно худые, и походка такая вихлястая...
— Рост?
— Оба выше меня.
— Откуда они шли и в какую сторону?
— От «Руси» в сторону Курятника.
— Ты их с какого расстояния видел?
— Да метров с пяти, не больше. Я стоял в тени, а они как раз проходили под фонарем. Да! — оживился Цыпа. — Тот, который нес шмотки, что-то там выронил. По виду как ботинок, а может, и кроссовка. Второй это заметил и тормознул его. А потом обложил трехэтажным матом...
— Ну а к кому, по-твоему, они могли направляться?
Цыпа задумался, потом кивнул:
— Не иначе к Ахмеду, таджику, шли. Он на Достоевского живет. Он в тех краях один тряпье берет. К цыганам им далековато...
— Этот Ахмед ханкой расплачивается? — поинтересовался Зудов.
— Нет, только деньгами.
— А шмотки этот Ахмед куда потом девает?
— Да сбывает всяким там беженцам, как он сам, — пояснил Цыпа. — Те вообще с голой жопой приезжают. Этот таджик среди них самый главный. Точно знаю, что он у них общак держит.
— Что, у них тоже есть общак? — удивился Зудов.
— А как же!
— Слушай, дружок, а ты чего не собираешься? Давай пошевеливайся! — напомнил Цыпе Демин.
Тот чуть не заплакал от обиды:
— Да вы что! Я вам столько всего рассказал, а вы меня забираете, да?
— Ладно, не хнычь! — засмеялся Демин. — Пойдешь с нами, посмотришь наш альбом с картинками. Не будем мы тебя забирать сегодня — сегодня мы добрые...
Цыпа чувствовал себя не очень уютно на этой прогулке с операми — он все оглядывался по сторонам, опасаясь встретить кого-нибудь из собратьев по криминальному промыслу. Лишь оказавшись в кабинете Зудова, он вздохнул с облегчением. Павел первым делом налил в чайник воды, а потом уже плюхнул на стол большой школьный альбом для рисования. Это и была знаменитая картотека Зудова. Вел он ее уже лет пять, методично снимая на фото всех, кто попадал в поле зрения милиции и проходил по делам как участник, свидетель или подозреваемый. За это время накопились сотни фотографий формата четыре на пять. Под фотографиями старательным, школьным подчерком Зудова были написаны имена и клички фигурантов уголовного мира города Кривова. Всем этим Павел занимался по собственной инициативе и за свой счет. Постепенно эта картотека стала очень популярна, и, притащив в отдел очередного нового «клиента», оперативники сами вели его к Павлу в «фотоателье». Зудов мечтал о компьютере, но у них в отделении пока не было ни одного, даже самого допотопного.
— На, смотри, — сказал Зудов, а сам уселся напротив, внимательно наблюдая за реакцией Цыпы. Он отвлекся лишь затем, чтобы заварить чай.
Перелистывая потертые листы, Цыпа встретил много знакомых лиц. Некоторые фотографии были перечеркнуты, и сначала он подумал, что это те, кого менты посадили, но потом понял, что этих людей уже нет в списке живых. На пятой странице Сашка увидел и свое личико, при этом он напрочь забыл, когда это его успели «зафиксировать».
В самый разгар «экспертизы» приоткрылась дверь, и в проеме показалось широкое лицо Демина.
— Слышь, Паш, мне тут отъехать надо. Сходишь к Ахмеду один. Я выяснил его адрес: улица Достоевского, сорок два, это участок Фортуны. Он сейчас должен подойти, я его по рации уже вызвал.
— Ладно, иди, — отмахнулся Зудов. По лицу своего «гостя» он понял, что тот узнал кого-то из его «фотомоделей» — слишком пристально и долго глядел на фотографию молодого худощавого парня.
— Похоже, это он, Лешка, только клички тут нет, а тот парень называл его как раз по кличке.
Зудов придвинул альбом к себе, прочитал надпись под снимком.
— Алексей Иванов, номер сто пятьдесят шесть. И где же он у нас проживает? — Зудов достал потертую общую тетрадь из ящика письменного стола, полистал ее. — Так-так, Иванов Алексей Викентьевич, Крымский переулок, дом шесть. Наркоман, судим по сто двадцать восьмой, часть вторая.
— А-а, Крым, точно, Крым у него кличка! — обрадовался Цыпа. — Вот почему он Крым, потому что живет на Крымской, — дошло до него, — а то я все думал, при чем здесь Крым?
— Ну, хорошо, листай дальше, может, и второго здесь найдешь.
Цыпа тщательно просмотрел все снимки до самой последней страницы, но никого больше не узнал.
Зудов тем временем что-то написал на листке бумаги и подсунул его Саше:
— На, подпиши.
Цыпа прочел и сразу поскучнел:
— Может, не надо, а? А то они если узнают, то меня на перо посадят.
— Не посадят, не боись! Этот твой Крым — мелкая шестерка, у Серого на побегушках, ему зарезать слабо. Да и вообще, это не для него бумажка, а для тебя. Чтобы не выдрючивался больше, понял?
Цыпа кивнул и с печальным вздохом расписался.
— Ну, вот и хорошо. Теперь лети домой, а то сегодня опять в «ночную смену», не выспишься, — съязвил Зудов.
Не успела дверь за воришкой захлопнуться, как на пороге выросла массивная фигура участкового Владимира Фортуны. Круглое курносое лицо участкового источало благодушие.
— Привет, Паш. Мне Демин по рации передал, что я тебе срочно нужен?
— Конечно, чаю вон не с кем выпить.
— От такого дела грех отказываться, — охотно согласился Фортуна. — Чай ты классно завариваешь, на заварку не жидишься...
Уже в конце чайной церемонии Зудов спросил о деле:
— Слушай, Вова, у тебя на участке, говорят, есть такой Ахмед?
Фортуна как-то сразу насторожился.
— Ну, есть, Ахмед Сахадов, таджик. Года два уж как у нас в районе обосновался. Так вроде мужик тихий, раньше был у себя там инженером, сейчас магазин какой-то сторожит. Чудной, правда, стихи пишет, читать мне как-то пробовал.
— Ворованное твой поэт, говорят, прикупает.
Фортуна прямо на глаза как-то скис.
— Ну, есть немножко, не без этого. Но наркотой не торгует.
— Надо его посетить, потолковать. Есть подозрение, что именно ему принесли одежду нашего москвича.
— О-о! Как хреново, — огорчился Фортуна.
— Ладно, кончай чаи распивать, да поехали, съездим. Там, говорят, машина освободилась.
Из дежурок в наличии оказалась только раздрызганная «пятерка», машина, которую Павел Зудов очень не любил. По старому опыту он знал, что у нее иногда непонятно куда девается зажигание. Но выбирать не приходилось, слава богу, что вообще на колесах, а не пешком.
— У них пятеро детей, старшая дочка уже замуж вышла, — рассказывал по дороге Фортуна. — Жена у него Танька, хохлушка. Сущий бес в юбке! Она и муженька своего держит в руках во как! — и он показал сжатый кулак.
Дом сорок два на улице Достоевского мало чем отличался по внешнему виду от своих соседей: такие же почерневшие, давно не крашенные стены, покосившийся забор, ветхие ворота. Фортуна дернул щеколду, потом постучал. Калитку открыл сам хозяин дома, это Зудов понял сразу. Высокий, поджарый, лет сорока пяти мужик с продолговатым лицом, классической формы носом и черными глазами. Он был по-восточному красив и располагал к себе. В его черных кудрявых волосах не было еще ни одного седого волоса, а белозубая улыбка казалась детски наивной.
— О, какие люди к нам в гости! Сейчас накроем дастрхан, разопьем бутылочку.   
По-русски таджик говорил очень хорошо, правильно, правда с небольшим акцентом.
— Погоди, Ахмед, не до этого, дело есть, — отмахнулся от него Фортуна. — Одного нашего парня вчера крепко избили, раздели, разули.
- Мента? — поинтересовался Ахмед.
— Да. Есть у нас подозрение, что снятые с него вещи принесли к тебе.
— Все может быть, но я вчера на дежурстве был, это Таню надо спрашивать.
— А где она?
— Она в магазин пошла, скоро придет, заходите в дом.
Менты прошли в гостиную, расположились за столом. Обстановка была так себе, вся мебель собрана с миру по нитке, диван явно пережил не одних хозяев, и только большой яркий ковер на стене, несомненно родом из тех же самых мест, что и хозяин дома, придавал комнате обжитой вид.
— Раздевайтесь, у нас тепло, — предложил Ахмед. — Дом старый, но очень теплый, я так им доволен. Сейчас чай должен упреть, а пока, хотите, я почитаю вам стихи? Я написал этой ночью.
— Не надо! — поморщился Фортуна и попросил: — Налей-ка лучше нам чаю. У тебя, конечно, зеленый.
 Чтобы как-то оторвать хозяина от стихов, участковый спросил: — А где твои дети?
— А, младшие с Таней ушли, Зия у меня замуж вышла за русского парня, в Саратов они уехали. Витька в училище.
— Он у тебя на кого там обучается? У меня парень тоже там, — заявил Фортуна.
Зудов же осторожно отхлебнул из чашки напиток бледно-зеленого цвета.
— На автослесаря он учится, — Ахмед расплылся в улыбке. — Хорошо у него получается, мастера хвалят. А младшая, Леночка, в школе знаешь как учится? — Он восторженно закатил глаза. — Одни пятерки!
Беспредметный разговор начал раздражать Зудова, но тут хлопнула входная дверь, и Ахмед подскочил со стула:
— О, Танюша пришла.
Он выскочил в прихожую, и гости услышали его голос:
— А где дети?
— Да у Нинки остались, мультики с Русланом по видику посмотреть.
— А у нас гости — наш участковый и его друг.
— С какой стати заявились? Чего опять вынюхивают? — С этими словами Татьяна влетела в гостиную.
Выглядела она гораздо старше своего мужа, лет на пятьдесят, не меньше: щеки ее были дряблыми, обвисшими, золотые зубы уже численно преобладали во рту над родными. Долгие годы проживания в Средней Азии навсегда наложили на ее лицо смуглый оттенок.
 - Так, опять пришли на шару напиться!  Говорила я тебе – пустишь мента в дом, хрен потом его выгонишь.
На Фортуну было жалко смотреть. Круглое лицо экс-молдованина сейчас напоминало маску скорби: брови  домиком, в круглых  глазах  тоска.
- Тань-Тань, ты что?! – начал он. - Где ты видишь на столе водку? Мы вообще по делу пришли, тебя вот ждали.   
- Знаем мы ваши дела, сама в милиции служила.
- Да, - подтвердил со смехом Ахмед, - она капитан милиции.  Двадцать лет проработала в  детской  комнате милиции. 
- Вот именно, - подтвердила Татьяна, - мне два года до пенсии доработать не дали. Я все эти дела знаю, если пришли с обыском, извольте показать ордер, пригласите понятых.
Говор  жены Сахадова напоминал по частоте пулеметные очереди. 
- Да брось ты, Тань,  мы же к тебе не с обыском,  мы по-людски пришли, - настаивал взмокший Фортуна, - садись, кое о чем мне
— Ну, чего еще? — спросила она, и по ее агрессивному тону Зудов понял, что разговор предстоит непростым.
— Вчера к тебе приходили два парня — Крым и еще там один его корешок, — начал участковый. — Они принесли разные шмотки: куртку, свитер, кроссовки.
— Ничего не знаю, не было такого, — не моргнув глазом, заявила хозяйка.
— Как не было? — изумился Фортуна и, переглянувшись с Зудовым, начал откровенно врать: — Да Крым нам сам все рассказал. Татьяна, нам нужны эти вещи. Их сняли с нашего парня, мента, тем более командированного. Ему даже домой не в чем ехать.
— К тому же у него пропали документы, надо посмотреть, может, они остались в куртке, — продолжил Зудов.
— Да откуда я знаю вашего Крыма, и при чем тут я? — затараторила Татьяна. — Я работаю в кафе, официанткой, прихожу домой и валюсь с ног. Это вон у меня муженек бездельник, дома сидит, стишки свои дурацкие кропает!...
— Таня, ну зачем ты так? — Ахмед виновато посмотрел на жену. — Я работал, причем на нормальной работе! Меня сократили, сама знаешь.
— Это правда! — Татьяна обернулась к гостям. — Устроился на завод, «девятку», по специальности, инженером-снабженцем. Полгода поработал — заставили уйти. Место это понадобилось главному инженеру: он своего сына после института пристроил. Тот два месяца поработал и уволился. Место пропало. Ни себе, ни людям!
— Это вы даже на оборонный завод устраивались? — удивился Зудов.
— Ну конечно, я же гражданин России. Это Татьяна у меня до сих пор все гражданство не оформит...
После этих слов супруга заехала муженьку локтем в ребро.
— Не болтай чего ни попадя! Ты прямо штаны готов снять и показать, какой ты хороший.
Но Зудов уже понял, на чем можно подловить эту вздорную бабу.
— Значит, вы до сих пор гражданка Таджикистана? — спросил он.
— Да, — без всяких комментариев отрезала Татьяна, — но вид на жительство у меня имеется!
— А остальные члены семьи? — продолжал допрос Зудов.
— У нас все граждане России, кроме нее и Витьки, — пояснил явно не понимающий суть проблемы Ахмед.
— Ой, помолчал бы, ботало! — закричала на него Татьяна и шмыгнула на кухню. Вернулась она с большой хозяйственной сумкой. Из нее она по очереди достала и поставила на стол бутылку водки, батон вареной колбасы, буханку хлеба.
— Открывай, чего сидишь! — велела она мужу, а сама достала из старенького серванта рюмки.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Зудов, — судя по вашему поведению, вы хорошо поняли суть проблемы. Не будете помогать следствию — подадим на вас рапорт в паспортно-визовый отдел. Тогда вас не только регистрации лишат, но и вышлют с сыном из России обратно, в Таджикистан.
— Ой, напугали! Я там родилась, и страна очень хорошая. Брат там у меня до сих пор живет. И хорошо живет.
— Он же писал, что собирается выезжать, — снова невпопад сказал Ахмед.
Татьяна поморщилась.
— Хочет, да! Потому что ему там уже и поговорить по-русски не с кем. Он у меня на ремонте бытовых приборов сидит. Холодильники, стиралки, кофемолки, швейные машинки. Золотые руки у него. Денег — куры не клюют. В городе его ценят, ну что — один мастер на весь город. И все равно хочет уезжать. Русских не осталось, не с кем даже словом перемолвиться!..
— Ну, так что, — вернул разговор в нужное русло Зудов, — как насчет вещей? Нам ехать за санкций к прокурору?
Татьяна вздохнула, поднялась из-за стола.
— Наливай, — приказала она мужу, а сама скрылась в соседней комнате.
Ахмед радостно хлопнул в ладони и взялся за бутылку. Он уже не только разлил проклятое зелье по рюмкам, но и нарезал колбасу и хлеб, лишь тогда Татьяна появилась в гостиной с одеждой в руках.
— Вот, забирайте! — кинула она вещи на диван.
Зудов, не вставая с места, поднял одну полу коричневой кожаной куртки и удовлетворенно кивнул. Он хотел было проверить карманы, но Татьяна сказала:
— Ничего там нет, я еще вчера все проверила.
— Ну, давайте выпьем, — предложил хозяин дома.
Участковый нерешительно посмотрел на Зудова, тот посмотрел на часы. Время незаметно перебралось во вторую половину дня.
— Давайте-давайте, — подбодрила его хозяйка дома и в первый раз улыбнулась. — Я сейчас еще вам борща своего налью.
— А какой у нее борщ! — Ахмед закатил глаза.
— Давай, Паш, пообедать дома нам все равно не удастся, — предложил участковый.
Они выпили, закусили, Татьяна подала на стол борщ, действительно отменный. За обедом разговор шел уже вполне в мирных тонах.
— Я с сыном потому гражданство не принимаю, жду, когда ему двадцать стукнет, — разоткровенничалась после второй рюмки хозяйка. — Тогда поедем с ним на родину, там я куплю военный билет, это у нас там просто, были бы деньги. Не хочу я, чтобы он в армии служил...
— А деньги, что, на тряпках хочешь сделать? — спросил Фортуна.
— Прямо! Это он начал старье скупать. — Татьяна снова толкнула локтем едва не подавившегося при этом мужа. — Предприниматель хренов!
— Нет, доход мы от этого небольшой имеем... — возразил Ахмед.
— Да хлопот-то из-за этого не оберешься — того и гляди, прирежут нас к черту эти наркоманы!
Расставались они уже почти как друзья.
— А кто второй-то был с этим Крымом? — спросил уже в дверях Зудов.
— А он что же, не сказал?
— Нет, молчит.
— Ой, молодой совсем какой-то. Как он его называл? — Разомлевшая и подобревшая Татьяна сморщилась, вспоминая: — По-местному как-то, по-дурацки. Колек, Санек. Нет, чтобы просто: Колька, Санька. Валек кажется. Точно Валек! Валька значит, Валентин по-русски.
...Стукнув по ветровому стеклу, Павел разбудил спящего шофера.
— Поехали в отдел, — распорядился он. — И часто ты с этим Ахмедом бухаешь? — спросил он участкового.
— Да два раза всего и выпили-то, — Фортуна обиженно насупился. — Ахмед, сам видишь какой, ему хрен откажешь. А эта Танька — такая зараза! А в общем-то совсем неплохие люди. У меня сейчас таджикских семей в районе штук семь. Газ же у нас не проведен, дома стоят копейки. Пятнадцать тысяч, двадцать. Вот они их и скупают. Их тоже можно понять, жить им где-то надо. Там война идет, и здесь им несладко.
— Какие бы они хорошие ни были, все равно — они скупают краденое, — поморщился Павел. — И, поверь мне на слово, рано или поздно займутся и наркотой. Нужны же ей будут деньги на покупку военного билета для сына.


ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Увидев под мышкой у Фортуны куртку Виктора Зубко, майор Демин расплылся в довольной улыбке:
— Ну что, нашли?
— Шмотки нашли, — кивнул Зудов, — осталось найти тех, кто их притащил Ахмеду. Ты такого Крыма на своем участке, случайно, не знаешь?
— Ну, как же, не знаю! Сажал его прошлый раз!
— За что?
— Сто двадцать вторая, часть вторая. Хранение наркотиков с целью сбыта.
— Вот он-то и его друг, по кличке Валек, притаранили Витькины шмотки таджику.
— Валек, что еще за Валек? — Демин нахмурился, припоминая. — Хромой такой, лет сорока?
— Да нет, они говорят, совсем зеленый пацан.
— Тогда это не кличка, а имя. Молодых наркоманов у меня подросло — хренова туча. Всех не упомнишь. Разок-другой посажу, тогда запомню.
— Ну что, адресок у меня имеется, может, навестим этого самого Крыма? — предложил Зудов.
— Давайте, только я сначала в закусочную на угол сбегаю, пару сосисок перехвачу, с утра голодный. А вы, видать, сытые да еще и по стакану вмазали. Вон глазки-то как поблескивают!
— Да, мы недавно по тарелочке борща выкушали, — сладко зевнул Фортуна.

...Пока ехали, Демин рассказывал о своем «подопечном»:
— Прошлый раз мы этого хмыря красиво взяли. Надоел он мне хуже горькой редьки! Пока просто кололся — еще ничего, а как мать в гроб вогнал, так притон у себя организовал. Наркоманов десять тогда с ним «мутились», столько добра они цыганам перетаскали, ужас тихий! Все соседи в округе в голос рыдали — растащили, все что можно: цветмет, картошку, кур... А в этом районе, как назло, одни старики остались, так ночью боятся из дома выходить. Наркоманы внаглую заходят на участки, собаки надрываются, а им по фигу, они по курятникам шустрят. Замучили меня жильцы жалобами. И вот мы с обноновцами, Толькой и Вадиком, классные мужики, дождались, когда этот Крымчак вечером к цыганам почешет, и сели в засаду в соседнем доме. Только он из калитки вышел, расслабился, тут и мы с понятыми из-за сарая. А у Крыма за подкладкой двадцать чеков с ханкой. Так его тогда и упекли.
— Сколько дали? — спросил Зудов.
Демин поморщился:
— Да, херню какую-то дали, года три, и то он толком не отсидел, весною вышел.
Крымский переулок, а скорее тупик, находился на самой окраине города, он кончался на берегу речки Кривовки, и огород дома номер шесть сбегал по крутояру вниз, к самой воде.
— Прошлый раз он у меня вырвался да вон туда сиганул, — кивнул Демин вниз, — речку, что ли, хотел переплыть. У самой воды еле его догнал.
Демин первым толкнул калитку и прошел в дом, благо собак на участке не наблюдалось. Он без стука толкнул дверь, она оказалась незапертой. В нос ментам сразу же ударил резкий запах какого-то химического растворителя.
Фортуна закашлялся. В маленькой кухне никого не оказалось. Демин на секунду задержался у плиты, обернувшись, показал пальцем на небольшой ковшик, стоявший на одной из конфорок, и двинулся дальше, в глубь дома. На бельевой веревке висели два медицинских жгута и сохли какие-то плохо простиранные тряпки со ржавыми следами крови. Фортуна, идущий замыкающим, нагнулся: понюхал содержимое ковшика и громко чихнул.
Демин, уже находившийся в большой комнате, обернулся с перекошенным от злости лицом и показал Фортуне кулак. Но, как оказалось, спугнуть единственного обитателя дома богатырский чих Фортуны уже не мог. Худосочная девчонка лет тринадцати, курносая, с короткой стрижкой под мальчишку, лежала на старом грязном диване в самой дальней комнате дома. Лицо ее было белее мела. Из одежды на ней были только белые же трусики. Демин осмотрел ее руки, потом поднял одно веко, всмотрелся.
— Вовка, — подозвал он Фотуну, — вызывай "скорую»! Девчонка, похоже, того, отходит...
В это время с улицы донеслись частые автомобильные гудки. Демин, Зудов и Фортуна мигом выскочили на крыльцо. Водитель ментовского «жигуленка», приоткрыв окно, крикнул им:
— Два каких-то парня сунулись было в переулок, но увидели машину и дернули назад. Похоже, направлялись сюда!
— Они! — решил Демин, и, запрыгивая на заднее сиденье машины, выдал на ходу инструкции Фортуне: — Оставайся здесь, дождись «скорую»!
Зудов уже сидел рядом с шофером.
Вырвавшись из переулка, они сразу увидели метрах в двухстах от них двоих бегущих парней. Поскольку деваться им было некуда, они попытались скрыться в соседнем переулке. И тут Демин уверенно выдал:
— Все! Хана! Оттуда они уже не уйдут!
Почему майор был в этом уверен, Зудов понял, когда машина повернула вслед за ними — здесь был точно такой же тупик с выходом к реке.
Заборы домов были вытянуты в одну линию, и беглецам было просто некуда деваться. Впрочем, один все же побежал по переулку в сторону реки, а второй остановился, вороватым жестом кинул какой-то сверток в траву и демонстративно сунул руки в карманы. Через секунду машина затормозила рядом с ним, Демин выскочил, хлопнув дверцей, и «пятерка» помчалась дальше, вслед за резвым спринтером. Тот, увидев, что соревнование с машиной он в любом случае проигрывает, полез через забор. Зудов, выскочив из машины, успел ухватить беглеца за ногу и с силой потянул на себя. Парень свалился к его ногам, словно подстреленный тетерев.
Зудов молча сгреб «спортсмена» за воротник, хорошенько встряхнул и поволок к машине.
Демин в это время «беседовал» со своим «клиентом», высоким сутулым парнем лет двадцати пяти, с гнилыми зубами и длинным, с горбинкой, носом.
— Подбери, тварь, что выбросил! — требовал участковый.
— Я ничего не выбрасывал!
Демин скосил глаза на заросли густой полыни и хмыкнул:
— Крым, ты же знаешь наши порядки! Здесь все равно остались твои пальчики. Я могу, конечно, и сам эту штуку подобрать, мне не западло, но тебе же потом будет хуже, и ты это знаешь!
Тем временем из-за калиток начал собираться народ, действительно, все больше старики да старухи.
— Что, наконец-то этих шакалов с поличным поймали? — спросил, подходя к милицейской машине старик с всклокоченный бородой. — Как же они нам надоели! Все уперли, что могли, ироды! Два бидона пятидесятилитровых алюминиевых, санки алюминиевые, внучка еще каталась в детстве, трубы для полива хромоникелевые, думал, вечные будут, на всю жизнь мне хватят. Все стащили, собаку у меня отравили. Трех кур уперли!
— Ладно, эти скоты получат, скажите лучше, кто пойдет к нам понятым? Тут рядом, в Крымский переулок сходить на часок, — предложил Зудов.
И неожиданно с толпой произошла метаморфоза — она начала очень быстро рассеиваться.
Демин не выдержал, и начал ругаться:
— Ну что за народ, а! Ведь вы сами же их плодите! Ведь приходите, просите — арестуйте, посадите их. Замучились, воруют все! А как подпись под протоколом поставить — так хрен кого найдешь! Сейчас ведь неделя пройдет — и мы выпустим его. А так упекли бы лет на пять!
От изрядно поредевшей толпы отделилась пожилая грузная женщина.
— Ну, ребятки, не ругайтесь. Если надо, я согласна быть понятой. Что делать-то?
— Давайте и я тогда пойду в понятые, — тихо сказала невысокая, робкая на вид женщина лет сорока пяти, в круглых старомодных очках. — У меня самой сын сейчас сидит из-за таких вот, как эти...
— Хорошо, — согласился Демин, — тогда смотрите сюда.
Он раздвинул кусты полыни.
— Подозреваемый Иванов, убегая, бросил в эти кусты пакет, предположительно с наркотическими веществами. Сам он подбирать его не хочет, и сейчас мы сами поднимем его осторожненько, так, чтобы не смазать отпечаточки его пальцев.
С этими словами он извлек из полыни пакет.
— А теперь, — обернулся он к понятым, — садитесь в машину, а мы уж пешком пройдемся...
Шофер привез женщин как раз в тот момент, когда из дома вынесли и грузили в машину «скорой помощи» по-прежнему находящуюся без сознания девчонку. Под охи и ахи женщин-понятых и набежавших соседей «скорая» отбыла.
...Двухчасовой обыск утомил всех, но оказался небесполезным. В доме Крыма обнаружили шесть чеков с ханкой, шприцы с готовым зельем. Для чистоты допросов задержанных развели по разным комнатам. С матерым Крымом занимались Зудов и Демин, с Вальком на кухне, разговаривал Фортуна.
— Без адвоката я говорить не буду, — сразу заявил тертый калач Крым.
Демин поморщился. Не любил он все эти нововведения.
— Поговори там с управлением, — попросил участковый Зудова.
Пока тот по рации договаривался с дежурным по городу, обнаружилось еще одно осложнение. Валентин Сорокин, он же Валек, оказался хоть и рослым парнем, но малолеткой. На иглу он явно подсел недавно — на его щеках играл розовый румянец, да и сам он смотрелся гораздо более сильным, чем доходяга Крым.
— Ему два месяца осталось до восемнадцатилетия, вот невезуха. Нужно либо его родных искать, либо учителей, — сделал вывод Фортуна. — Учишься или нет?
— Учусь, в училище...
— В каком: шестнадцатом или десятом?
— Шестнадцатом, на слесаря.
Проблема с родственниками решилась сама собой. В доме появилась женщина лет сорока, в потертой кожаной куртке и цветастом платке. Это была мать Валька, Анна Аркадьевна.
— Что он натворил-то? — тихо спросила она, после того как представилась.
— Пока ничего, — ответил Фортуна. — Просто вместе с хозяином этого притона, Ивановым, убегал от милиции. Давно он на иглу-то сел?
— Да с месяц как я заметила… — Женщина тяжело вздохнула. — Не думала я, что на меня такое несчастье обрушится. Одна его растила, без отца. Все для него, на двух работах работала, одевала, обувала, а он вот...
— Ма, может, хватит, а? — протянул Валек.
Но та продолжала:
— Вот как дружка этого завел, так все и покатило-поехало. И откуда он свалился на нашу голову?
— Из зоны, знамо откуда! — хмыкнул Фортуна. — Туда же и уйдет. Что за девчонка у вас тут была? — спросил он парня.
— А, Катька! — Валек махнул рукой. — Она у Крыма уже с неделю живет.
— А где она вообще-то живет? Родители у ней есть?
— Мать одна, бухает. А Катька давно уже на игле сидит. Она по всем точкам прошла. Денег нет, так собой торгует. А где живет — не знаю...
Тут в кухне появился вспотевший Демин.
— Ну что, повезли их в отдел? — предложил он.
— Поехали.
— Давай тогда вы первыми езжайте, Зудова захватите. Потом мы с этим хмырем подъедем.
Демин нагнулся и тихо шепнул коллеге:
— Молчит, сука. В полном отказе. Так что дожимайте с Пашкой этого Валька насчет нашего Зубка.

Через час, сдав Крыма в «обезьянник», к допросу Валька присоединился и Демин.
— Пойми, Валентин, это дело гораздо серьезней, чем ты думаешь, — убеждал парня Зудов. — Травма у нашего парня серьезная. А что, если он помрет? Тогда на вас с Крымом повиснет убийство. Пока все улики сходятся на вас. Вещи его к Ахмеду принесли вы, мы их изъяли, вон они лежат в углу. Ахмед с Татьяной это подтвердили.
— Да не били мы его! — Парень в первый раз за все время повысил голос. — Мы с него с лежащего уже все снимали!
— Где? Где это было? — настаивал Зудов.
— Ну, я этот дом не знаю, какой там номер-то?.. Он стоит сразу за церковью, по Некрасова. Мы там у сараев с Крымом стояли.
— Зачем? С какой целью?
Валек скривился, нехотя протянул:
— Надо было кое-что кое-кому передать...
— Ладно, все понятно. Дальше.
— Потом появился этот парень, идет себе, пакет в руке, посвистывает.
— Откуда он появился? — Зудов быстро нарисовал на листке план двора, и Валек уверенно ткнул пальцем в один из углов дома:
— Вот отсюда он вышел.
— А вы в этот момент где были? Нарисуй авторучкой.
— Вот тут. — Парень уверенно поставил жирную точку около прямоугольника, обозначающего сараи.
— Сколько тут метров до угла дома?
— Да хрен его знает, — Валек озабоченно почесал затылок, — метров десять.
— Так, и что было дальше? — нетерпеливо спросил Фортуна.
— Погоди, — перебил его Зудов. — Тот угол дома был освещен? Вы все так хорошо видели?
— Да, нормально. Свет падал из окон, да и вообще луна светила. Мы-то в тени стояли, а он, наоборот, на свету.
— Ну и что дальше было?
— Потом появился тот тип, который его ударил. Невысокий такой... В куртке камуфляжной и вязаной шапке, темной.
— Ты хорошо видел, как этот тип его ударил?
— Да.
— А чем?
— А я знаю? Что-то короткое, по размеру, как бутылка. Я и думал сначала, что бутылка, но Крым потом сказал, что бутылка при таком ударе разбилась бы.
— Он точно ударил по затылку? — спросил Зудов.
— Да я видел, что ли? Далеко было. В общем, по голове...
— Хорошо, ну а дальше что было? Нанес он удар, а потом?
— Ну, он нагнулся...
— Постой, — Зудов остановил парня. — А этот первый, с пакетом, ну, пострадавший, он сразу упал?
— Да, как подкошенный!
— Дальше.
— Этот, второй, нагнулся, оттащил его к стене, начал шарить у него по карманам.
— Что, так просто взял и оттащил? — не поверил Зудов. — Пострадавший — парень высокий, крепкий, весит килограммов восемьдесят, не меньше. Как этот тип его тащил-то?
— Да запросто, как котенка! — протянул Валек. — Схватил за шиворот и поволок.
— Понятно. — Зудов поглядел на Демина и Фортуну и понял, что те тоже все «просекли». — Ну, продолжай!
— Он начал шмонать его по карманам, а сам все оглядывается по сторонам. Потом взял пакет и убежал за угол.
— За тот же, откуда появился?
— Ну да. Мы постояли немного, смотрим — этот парень лежит. Подошли поближе — он не шевелится, сначала думали, уже готов, но тут он застонал. И тогда Крым предложил его раздеть.
Валек замолчал.
— Ну, — нетерпеливо подстегнул его Демин, — говори, не стесняйся.
— Ну, а что говорить-то? Сняли с него куртку, свитер, кроссовки. Оттащили все к Ахмеду, сдали Таньке. Денег Танька дала какую-то фигню, на десять чеков только и хватило.
— Как он был одет? — спросил Зудов и уточнил: — Тот, который бил.
Сорокин надолго задумался.
— Как в боевиках. Куртка ватная, камуфляжая, штаны бесформенные, тоже камуфляжные. На голове шапка вязаная, черная кажется. В перчатках.
— Лицо его видел?
— Да откуда, далеко было.
— Особых примет не было? Ну, там бороды, усов?
— Нет, это бы я уж разглядел.
— А лицо какое, круглое, продолговатое?
— Да круглое, кажись.
Допрос продолжался почти до двенадцати ночи.
Демин выманил Зудова в коридор:
— Что с ним делать будем?
— А что делать? Возьмем подписку о невыезде и отпустим.
— Правильно, и еще надо его мимо Крыма так провести, чтобы тот понял, что парень рассказал нам все.
Через полчаса Крыма, дремавшего на жесткой скамейке в «обезьяннике», разбудил многоголосый шум.
— Спасибо большое, вы так нам помогли, — сразу на несколько голосов менты благодарили растерянного Валька и его мать. — Сейчас мы вас подкинем до дома.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Колодников парился в бане у Андрея Мысина, не предполагая, какие грандиозные события происходят в родном ГОВД. Впрочем, об этом не знал никто из руководящего состава кривовской милиции.
Закончив с разбором полетов ночного происшествия, полковник Гомула перешел к главному:
— А теперь выслушайте приказ. С сегодняшнего числа исполняющим обязанности начальника кривовского отдела внутренних дел назначается подполковник Попов, — Увидев, как вытянулось лицо начальника криминальной милиции, Гомула ухмыльнулся: — Послезавтра я по приказу начальника ОВД убываю в Чечню начальником областного сводного отряда. Сразу после окончания совещания я еду в Железногорск, принимать дела, так что давайте сейчас решим самые важные вопросы.
Уже в самом конце совещания подполковник вспомнил еще об одном своем «должнике».
— Да, Николай Васильевич, — обратился он к подполковнику Жукову, заместителю начальника по кадрам, — подготовьте рапорт в Москву о недостойном поведении в командировке лейтенанта Зубко.
— С какой формулировкой?
Гомула начал загибать пальцы:
— Самоуправство, превышение служебных полномочий, аморальный образ поведения в быту, угроза жизни офицера милиции в состоянии алкогольного опьянения. Я думаю, этого хватит, чтобы этот щегол вылетел из органов, как пробка из шампанского. Подпишитесь вы лично, все ясно?
Через полчаса он уже несся на служебной «десятке» в сторону Железногорска. Голова его была занята предстоящей командировкой. А за его спиной уже раскручивался клубок неуправляемых им событий.
Колодников, добравшись до дома, прилег отдохнуть.
— Все-таки баня — страшная сила, — пробормотал он. — Надо почаще заезжать к Мысину в гости.
И в этот момент зазвонил телефон. Это мог звонить кто угодно, даже жена, но Колодников кожей ощутил, что ничего, кроме неприятностей, этот звонок принести не может. Нехотя поднявшись, он подошел и, как гирю, поднял трубку:
— Да, слушаю.
— Андрей, это Касьянов. Извини за беспокойство. Я понимаю, что ты отдыхаешь, но тут такое дело... Гомула отбывает в командировку, в Чечню, за него теперь Попов. Но напоследок он отдал приказ Жукову написать докладную на твоего Зубко. Если тот напишет ее так, как велел Гомула, то парня с треском вышвырнут из органов.
«Рома Сидоренко, — догадался майор, — вот где вылезло боком. Ну, скотина, — невежливо подумал он о Гомуле, — решил за всех нас на парне отыграться!»
— Хорошо, — со вздохом поблагодарил Колодников, — спасибо, что предупредил.
— Ладно, может, Жуков еще передумает.
— Ну это вряд ли: приказ начальства для него превыше всего.

Опустив трубку, Колодников взялся было за пачку сигарет, но тут телефон зазвонил снова:
— Алло, Андрей Викторович, звоню тебе, звоню, и все занято. — На этот раз до него добрался сам Попов. — Слушай, Гомула отправился в Чечню, но напоследок почему-то решил вздрючить этого твоего москвича. Поручил он это Жукову, а тот, сам знаешь, приказы исполняет четко.
— Ну, вы же сейчас за начальника, Владимир Александрович, отмените этот дурацкий приказ, — попросил майор.
— Откуда ты знаешь, что именно я сейчас за начальника? — удивился Попов.
— Вы что, не знаете наш Кривов? — усмехнулся Колодников. — Болото, оно всегда громко чавкает.
— Про болото не понял, но с Жуковым я связываться не хочу. Сам знаешь, он человек со странностями. Да и приказывать ему сейчас сложно, он на пенсию выходит, служить ему месяц осталось, может, два.
— Да вы что?! — удивился Андрей, про это он еще не знал. Уход Жукова означал неизбежные передвижения в руководстве, а это уже было интересно. — Ну что же, спасибо, что хоть предупредили.
— Не стоит благодарностей, просто это действительно как-то не по-людски.
Положив трубку, Колодников задумался. Во-первых, он удивился самим этим двум звонкам. Ни с первым, ни со вторым он не был в дружеских отношениях, более того, обоих считал бездушными карьеристами. Тем удивительнее было, что оба его начальника озаботились судьбой москвича. «Видать, что-то в них еще осталось человеческое, — отметил он. — А может, просто хотят поиздеваться надо мной. Посмотреть, как я буду при этом выкручиваться».


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
На следующее утро, ровно в девять,  хмурый Колодников восседал во главе стола, как обычно курил, и мрачно наблюдал, как рассаживаются по местам его подчиненные. Те, в отличие от него, были веселы и  довольны.
- Крыма раскололи за полчаса,  - рассказывал Фортуне довольный Демин. – В восемь с Пашкой пришли, а в полдевятого он рассказал все, что знал.
– Вот что значит хорошо подготовить человека к допросу, - назидательно поднял палец Зудов.
- Ну и что он сказал интересного? – заинтересовался Фортуна.
- Да подтвердил все сказанное Сорокиным, слово в слово. Крым знаешь,  что еще сказал интересного, что этот парень ходит по-особенному, бесшумно…
- Не, хватит-хватит, - прервал Демина Колодников, – сейчас вы все нам  расскажите, с самого начала. Давайте начнем по порядку. Крыма и этого сосунка вы взяли, я это уже знаю, вы их раскололи, что конкретно они сказали по Стаханову?
- А давайте сначала послушаем нашего аналитика, - Шаврин с ехидным видом кивнул в сторону Астафьева, - а потом сравним, с тем, что придумал он, и что нарыли  эти хорьки.
- Кто?! – окрысился  Демин. - Что ты сказал?! А сам то кто?
- За хорька ответишь, - Фортуна показал при этом Алексею кулак. Самый большой «хорек», Зудов, только усмехнулся, но взгляд, брошенный на Шаврина,  у него при этом был с неприятным прищуром.
- Ладно, хорош, беситься, как пацаны, прямо, - Колодников в раздражении даже бросил ручку на стол. -  У нас сейчас каждый час на счету. Давай, Юрий Андреевич, расскажи нам, что ты понял из этих дел про нашего «ударника», передовика производства?
Астафьев поднялся, вид у него тоже был не блестящим, подошел к старой, замусоленной карте города, и навесил сверху большую кальку. На ней были нанесены одни точки, и эти точки группировались  с одного края города.
- Нашел там, у девок в кабинете эту штуку, карта там такая же, и вот, нанес места преступлений нашего Стаханова, - пояснил Юрий. - Из этого мы видим, что живет он где-то рядом, так как все преступления происходят в нашем секторе, и только два на границе с третьим отделением.   
- Откуда ты знаешь, может, он только совершает здесь преступления, а живет где-то совсем в другом месте? – попробовал усомниться Демин.
- Проблематично  тащиться через весь город  с вещами, ведь до недавнего времени он брал все, и шубы, и куртки. Тем более Стаханов хорошо знает эту часть города. Семь преступлений он совершил с семи до десяти вечера, когда на улицах еще полно народа, и ни разу никому не попался на глаза.  Теперь, я выстроил несколько графиков, это что он брал у своих жертв. Сначала он брал все – куртки, шапки, кроме обуви, ну тут особый случай, про это потом. Затем  он начал забирать только уже очень хорошие вещи: новые шапки из норки, новые куртки. Всегда он забирал  деньги, часы, мобильники, и документы. То, что он раздел Зубко, это уже как-то  даже аномально.
- Зубко раздел не он, а два наркомана с Крымской, - прояснил ситуацию Зудов.
- А-а, ну теперь все понятно, - с облегчением вздохнул Юрий, -   Теперь еще одна закономерность. Стаханов совершает преступления  с редкой цикличностью – три дня работает, сутки отдыха.
Колодников наморщил лоб.
- Постой, это что же выходит: пожарник, охранник, вахтер?
- Именно. Ну, и из всего приведенного выше складывается такой портрет: молодой парень, два года назад отслуживший срочную, возможно, служивший где-то в горячей точке,  может быть в каких-нибудь спецвойсках. Одинокий, раньше очень нуждавшийся материально, сейчас поправивший свое положение. Очень силен, хорошо подготовлен, ходит бесшумно. Из мотивов преступлений есть еще один, такой, в форме бреда: для него это игра, хобби.
Слушатели зашевелились, кто-то даже засмеялся. Но Юрий уверенно продолжал.
- Понимаете, для него это компенсация по тем  эмоциям, что он испытывал там, на войне, и которых ему сейчас не хватает. И для него эти нападения страсть, это как охота, как рыбалка. Совмещает приятное с полезным.
- Да. Это ты Юрок, уже загнул, - за всех высказался Демин.
- Погодите, я еще не кончил, - отмахнулся Астафьев. – Все  первые жертвы Стаханова были хорошо поддатыми. Последние – трезвые, и в здравом уме. То есть он совершенствует свой стиль нападений. Поэтому я и сказал, что для него это не только способ  добычи  денег, но и своеобразная игра. Кроме того, интересная закономерность, большая часть пострадавших работает на  заводе «Каустик».  Все они в момент нападения были при деньгах – либо получили зарплату, либо аванс.
- «Каустик»  у нас самое благополучное предприятие, там платят хорошо, - припомнил Зудов.
- Да, причем были ограблены два больших чина с этого завода, главный технолог, и  главный инженер. Оба приезжали на работу на машине, и обоих поджидали уже у подъезда дома.
- Они были с деньгами? – поинтересовался Колодников.
- Да, и с хорошими деньгами. Далее. Исходя из всего перечисленного, стиль одежды этого парня должен быть «милитари».  То есть,  для тех, кто не знает: все камуфляжное, все связанное с армией. 
У троицы, посвященной в подробности допроса свидетелей невольно вытянулись лица.
- А про обувь ты что-то хотел сказать? – напомнил Колодников.
- Про обувь я тоже сомневаюсь,  но… Я долго думал, почему он не берет обувь? Если проанализировать первые нападения, то чувствуется, что он брал вещи для себя: осенняя куртка, брюки, шапка, затем точно так же с зимней одеждой. Но обувь при этом он не брал никогда!
Юрий замолк, обвел взглядом присутствующих.
- Ну не тяни, давай, рожай, - не выдержал Демин.
- Я так просмотрел список жертв по росту и весу, так все они высокие, мощные мужчины.
Никто снова ничего не понял.

- И что? – поторопил Колодников. – Давай, не тяни.
- Мне кажется, что Стаханов человек маленького роста, с очень маленькой ногой.   
Теперь зашумели уже все.
- Нет, ну ты, Юрок, загнул! – розовощекий Петров,  участковый, смеялся больше всех. – Он моего знакомого, Симонюка,  долбанул, а тот ростом два метра, и весит килограмм сто.
- Да, это пальцем в небо!
Тут поднялся Демин, и дал отмашку свей этой говорильне.
-  Заткнитесь! Все, верно он говорит. Не знаю, какого размера он носит тапочки, но Крым и Сорокин так  Стаханова и описали: невысокий, широкоплечий, в камуфляже. И ходит, как Чинганчгук на тропе войны, хрен его услышишь. Единственное, что можем добавить, это то, что он к тому же еще и левша. 
Он пожал Юрию руку.
- Молоток, не ожидал.
Астафьев сел, и, наконец то, перевел дух. Не смотря на все самовнушения он так и не был уверен,  что все рассчитал правильно.   
- Да, здорово, ты это все расписал, Юрий Андреевич, -  Колодников, перегнувшись через стол,  с уважением пожал капитану руку,  – разыграл все, как по нотам.

« Два раза по имени за одну планерку, с ума сойти! Да, Юрок явно набирает силу», - подумал Демин.    
- Итак, мы имеем портрет нашего Стаханова, - Колодников прищурился, и начал припоминать. – Молодой, широкоплечий, невысокого роста, после армии, возможен спецназ, горячая точка.  Одинок… Кстати, Юрок, а почему ты решил, что он одинок?
- А ты бы мог безболезненно уходить из семьи каждую ночь?
Майор припомнил вчерашний разговор с женой, и согласился с докладчиком.
- Логично. Работает по графику сутки через трое, то есть, либо пожарный, либо какой-нибудь вахтер, либо охранник.  Значит, здесь и будем его искать. Шаврин поедет к пожарным, Зудов… У тебя, Паш, насколько я помню, хорошие отношения с банком. Подъешь к  Белоножко, разговоришь его. Там тоже такая же схема работы охраны, так что займись им. Астафьева бросим на самый трудный участок – военкомат. Там одни женщины, молодящиеся, красивые, так что тебе будет трудно, но надо, Юра.
Капитан поморщился. С некоторых пор слава местного Казановы начала его  раздражать.
- А «Щит и меч»? – спросил Демин. – Там этих охранников вообще хренова туча.
- А охранным агентством займусь лично я. Там у меня тоже есть старый знакомый. Мазуров там второй месяц работает.
- Михалыч? Устроился все-таки? – обрадовался Демин. – А  то  все плакал, пенсия маленькая, работать не где.
- Да, трудится, и, причем как раз на нужной нам должность. Он там заведует кадрами.
Колодников на минутку заскочил к себе, за сигаретами и курткой. Когда он проходил  тамбур, то справа услышал сдавленный  стон, и какое-то сопение.  Обернувшись, Колодников сначала обеспокоился, потом усмехнулся, и пошел дальше.  Это два участковых  поймали и «примучивали» Шаврина.
- Так кто тут из нас троих  хорек?  - добивался правды Демин, выворачивая руку Алексея.
- Говори, а то мы еще и   Пашку позовем, - пригрозился Фортуна, и занялся гениталиями оперуполномоченного.
- Ну, я, я хорек! – признался Шаврин, а когда его отпустили, красного как вареного рака,  то он все же пустил в след мучителям свое последнее, жалобное слово. – Махновцы! Гестапо!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Охранное агентство «Щит и меч» появилось в Кривове лет семь назад, когда ликвидировали воинскую часть, охранявшую оборонные заводы и многокилометровый периметр вокруг предприятий оказался оголенным. В нем находили пристанище бывшие работники армии и милиции. Именно здесь и нашел себе работу подполковник в отставке Иван Михайлович Мазуров, старинный друг и наставник Колодникова в первые годы его службы в уголовном розыске.
Правление местного отделения агентства размещалось в проходной завода «Каустик» — двухэтажном кирпичном здании с большими стеклянными окнами-витринами.
Кабинет Мазурова Андрей нашел на втором этаже, сам его хозяин сидел за столом, склонившись над какими-то бумагами.
— Андрюха, ты? Какими судьбами?! — спросил он, обрадованно пожимая руку майору.


— Да по делам все, Михалыч, будь они неладны. А ты, я гляжу, экипировался по полному разряду.

На отставном подполковнике был пятнистый камуфляж типа «дубок», с надписью «охрана» над карманом, и шевроном с эмблемой агентства на рукаве.
— Да, выдали все, как полагается. Амуниция на все сезоны, получше, чем у нас, в милиции. Ну, а у тебя как дела? Что там у нас в УГРО творится?
— Всякое разное творится. И кое в чем нужна твоя помочь. Понимаешь, приехал к нам парень из Москвы, в командировку...
Рассказ о несчастной судьбе лейтенанта Зубко занял около получаса.
— Да, занятные у вас дела, — с ностальгическими нотками в голосе произнес Мазуров. — Так, значит, это Юрка «Стаханова» расшифровал? Моя школа, правда ведь?
Колодников иронично улыбнулся. Астафьев действительно был одним из учеников Мазурова, причем подполковник почему-то считал, что ничего толкового из парня не получится.
— Конечно, правда. Ну, так что, поищешь среди своих кадров похожего клоуна?
Мазуров прищурился:
— Ты очень вовремя пришел. Я весь этот месяц составлял картотеку на своих кадров и еще в теме.
Он подошел к шкафу, открыл его и начал перебирать тонкие папки. На стол он положил штук пять:
— Давай-ка посмотрим. Юдин, офицер запаса, спецназ, женат, двое детей, небольшого роста.
— Не годится, — отрезал майор. — Семейному человеку вряд ли удастся так вольно кувыркаться по ночам. И так регулярно.
— Зубихин, сержант, бывший омоновец. — Мазуров прочитал дальше и сам отложил папку в сторону. — Больно высок, метр восемьдесят... Колчев, ефрейтор: Чечня, армейская разведка. Не женат, проживает по Ленина, десять.
— Далековато от нашего района, — отмел Колодников.
— Тогда Полухин Сергей Владимирович. Рядовой, вернулся из армии ровно два года назад, разведчик, был тяжело ранен, медаль «За отвагу», не женат. Проживает по адресу: переулок Калинина, десять, квартира шестнадцать.
— Ты его знаешь?
Мазуров закурил, прищурился:
— Невысокий такой, плотный, улыбчивый...
— Нога у него какого размера?
— Нога? — опешил Мазуров. — Не помню, не обращал внимания.
— Юрка высчитал, что у «Стаханова» непременно должна быть нога небольшого размера. Меньше обычного.
— Как-то не присматривался.
— Ну, это понятно, обычно смотришь человеку в лицо, а не на ноги.
— Пойдем, сходим к командиру караула, посмотрим график работы личного состава, — предложил Мазуров Колодникову.
Они пересекли коридор и зашли в точно такой же кабинет, где сидел одетый в камуфляж коротко стриженный молодой парень и неторопливо разгадывал кроссворд. При виде начальства он торопливо вскочил.
— Сиди, Миронов, сиди! — успокоил парня Мазуров. — Дай-ка нам посмотреть график дежурств личного состава.
Тот отложил в сторонку газету с кроссвордом и показал на стол. Там, под стеклом, и находился этот самый график.
— Полухин где он у нас?
— Серега Полухин сегодня утром сменился, выйдет теперь только через два дня.
Оба мента внимательно посмотрели на парня.
— Ты его, Николай, хорошо знаешь? — поинтересовался Мазуров.
— Ну, немного. Разговорились как-то, оказалось, что он чуть ли не в одно время со мной в Чечне был. Он в тех же местах воевал, что и я, под Бамутом.
— Что он за человек? Как он тебе показался?
Миронов неопределенно пожал плечами:
— Да он не сильно разговорчивый. Про Чечню, правда, любит разговаривать. Там его ранило сильно, в голову. Но выжил, сейчас даже бегает по нескольку километров в день.
— Он один живет?
— Не знаю, звонил при мне какой-то девушке, долго разговаривал. Я, правда, удивился, что он говорил по мобильнику целых десять минут. Деньги не бережет.
— Как девушку называл, не запомнил?
Охранник задумался:
— Света, по-моему.
— А ты, случаем, не обращал внимания на размер его обуви?
Парень несколько удивился вопросу:
— А, нет, не знаю, но это как раз легко узнать. У нас же здесь списки на вещевое довольствие. Здесь все — и размер одежды, размер ноги, головы.
Он поднялся и, слегка прихрамывая, подошел к стеллажам с папками, нашел среди них одну, полистал ее, потом удивленно хмыкнул:
— Размер у него редкий, тридцать седьмой. Совсем женский...
Колодников щелкнул пальцами:
— Он! Как пить дать, он!
— А что случилось-то? — не понял командир караула.
— Да так, это наши ментовские дела, — сказал Мазуров. — Но ты, Коля, никому про это не рассказывай, особенно самому Полухину. Сюрприз мы для него готовим, как бы не обрадовался раньше времени.
Через полчаса они вышли на крыльцо проходной, снова закурили.
— Слушай, Михалыч, у тебя какие отношения с Жуковым? — спросил Колодников.
— Да вроде ничего, дорогу он мне не перебегал, я ему тоже. Конечно, он мужик с гонором, себе на уме, но дело с ним иметь можно. А что такое?
— Да Гомула, разрази его гром, перед отъездом поручил ему написать на нашего командированного, Зубко, кляузу в столицу. Видно, хочет вывести из игры перед судом над Ромой-цыганом. Сам понимаешь, какое отношение к показаниям человека, которого уволили из органов. А Попов и все остальные боятся отменить это решение. Может, ты с ним поговоришь, как пенсионер с будущим пенсионером?
— А Жуков что, в отставку уходит? — удивился Мазуров.
— Да, рапорт подал, комиссию прошел. Ему осталось-то всего месяц доработать. Какой с него потом спрос?! А парню всю жизнь сломает. Пообещай ему что-нибудь, ну хоть место в своей этой синекуре.
Мазуров неопределенно пожал плечами, но все же согласился:
— Ладно, завтра схожу. У меня и повод есть: паспорт меняю, завтра получать.
— Спасибо, Михалыч! Доброе дело сделаешь! — с чувством пожал ему руку Колодников.
— Пока не за что.

Повеселев, Колодников помчался в отдел. Там его уже ждали Астафьев, Зудов и Шаврин.
— Ну, как успехи? — спросил он.
— У меня трое, — сказал Шаврин, подавая список, — и один из них точно «Стаханов», вот этот. Маленький, шустрый такой, лично видел. Нога не более тридцать девятого. Живет у нас на Крымской.
— А у меня двое, — в свою очередь Зудов подал свой список, — и один из них, судя по описаниям Белоножко, точно наш «Стаханов», похож как две капли. Маленький, крепкий. И размер ноги небольшой.
— У меня список больше, — сказал Астафьев, — перелопатили мы с одной бабой из военкомата всю картотеку, подходят под параметры пять человек. Но наиболее всего подходят вот эти двое, Полухин и Зуйков.
— Ну, что я говорил! — обрадовался Шаврин — Мой Зуйков — он и есть «Стаханов»!
— Погоди, какой твой? — удивился Зудов. — Это мой Зуйко! Он в банке работает, охранником.
— А мой пожарный. Павел Николаевич, сержант запаса, — заглянул в список Шаврин.
— И мой Павел Николаевич, тоже сержант запаса, — согласился Зудов. — Восьмидесятого года рождения, проживает по Крымской, дом пятьдесят два.
Шаврин развел руками:
— Выходит, мы за одним и тем же типом охотились?
— Ну, подрабатывает парень на двух работах, это многие сейчас практикуют, — с усмешкой сказал Колодников, — и можете, кстати, его сразу вычеркнуть из списка.
— Почему? — не понял Шаврин.
— Потому, что он никак не попадает в график «дежурств» нашего «передовика», — пояснил Юрий.
— Тогда у нас остается только один человек, — подвел итог Колодников, — Сергей Полухин.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Самое трудное — это ждать, особенно когда не знаешь чего
— Как там наш Зубок-то? — спросил Андрей Астафьева.
— Да ничего, поправляется, вовсю ходит по дому. Голова побаливает, но он уже улыбается.
— Вещам обрадовался?
— Конечно. Но больше всего обрадовался известию, что мы скоро возьмем этого гада.
— Не сглазить бы! — поплевал через плечо Шаварин.
— Да, — продолжил рассказ Астафьев, — а бывшего Веркиного мужа даже до больницы не довезли. Умер, не приходя в сознание...
— Гришка Кусов?
— Он самый. Представляете, Верка вся в слезах, бегает между своим домом и кусовским, готовится к похоронам, а Витька с ее девчонкой в куклы играет. И смех и грех!.. — Неожиданно он замолк, а потом прошипел: — Вон он!
Все разом увидели темную фигуру, выскользнувшую из подъезда блочной пятиэтажки, и невольно вжались в кресло, хотя за тонированными стеклами шавринской «девятки» вряд ли что можно было рассмотреть даже днем. Парень легкой, пружинистой походкой прошел мимо них, невысокий, широкоплечий, одетый в камуфляжную форму.
— Здорово ты его, Юрок, нарисовал, — пробормотал Шаврин, — как с натуры...

«Стаханов», он же Сергей Полухин, действительно выглядел так, как его вычислил Астафьев. В этот вечер он чувствовал себя, как никогда, странно. Свое тело он ощущал как единый упругий сгусток воли, но что-то тревожило его. Надев штаны и свитер, он подвесил свою дубовую дубинку на резинке к локтю. Затем, уже в куртке, он резко дернул вниз руку и ощутил, как удобная теплая рукоять четко легла в его ладонь. Застегнув куртку, он подошел к зеркалу, резко выдернул из кармана пистолет и, направив его на свое отражение, нервно засмеялся. Спрятав оружие, он невольно задержался перед зеркалом, смотря на собственное отражение. Когда оно снова начало жить своей жизнью — подмигивать, смеяться, он с усилием оторвал от стекла взгляд и взялся за дверную ручку. Выйдя из подъезда, Полухин несколько раз глубоко вдохнул свежего осеннего воздуха и улыбнулся от непонятного ощущения счастья.
Проходя мимо стоящей у торца дома машины, он даже не покосился в ее сторону, хотя почувствовал, что в ней кто-то есть. Он не мог объяснить этого своего чувства, как не мог объяснить многих своих поступков. При этом он не испугался, а, наоборот, даже обрадовался: резко побежал вперед, перепрыгнул через низкий штакетник чахлого сквера и скрылся в темноте.
— Черт, уйдет ведь! — заволновался Шаврин.
— Не дергайся! — отрезал Колодников и поднес к губам рацию: — Сороковой, шестьдесят первому. Виктор,  он направился в твою сторону. Не высовывайся, пока только наблюдай.
Минуты через три Демин, сидевший в дежурной «пятерке», так же увидел «Стаханова».
— Сороковой, вижу его, идет к церкви.
Полухин – "Стаханов» покосился по сторонам и, не доходя до церковной калитки, перемахнул через невысокий забор и затаился. Здесь было его излюбленное место наблюдения. Отсюда как на ладони была видна гостиница «Русь», автобусная остановка, и именно этой дорогой с «Каустика» уходили со смены рабочие. Но сейчас ему было как-то особенно тревожно. Внимательно поглядев в сторону гостиницы, он заметил «пятерку» белого цвета, припаркованную справа от входа в ресторан. Машина как машина, ничего особенного. Но Полухин медленно опустился на корточки, почесал шрам над левым ухом и усмехнулся. Жизнь становилась по-настоящему интересной.
Прошел час, у Демина от непрерывного напряжения затекла шея. Он потер ее, выругался и взялся за рацию.
— Сороковой, что-то тут не то.
— Ты про что? — спросил Колодников. За это время они сменили дислокацию, переместившись в проходной двор в ста метрах от церкви.
— Ну, никакого движения. Перепрыгнул через забор и словно растворился...
— Сиди, жди, не мог же он испариться?
После этого Колодников вызвал по рации Фортуну, который со своими орлами из дежурной группы расположился в машине за сквером.
— Володь, ты что-нибудь видел?
— Ни хрена. Я сейчас засну. Я и прошлую-то ночь почти не спал из-за этих наркоманов, и теперь торчи тут, непонятно зачем.
— Ладно, потерпи!
Неожиданно в разговор вмешался голос дежурного по городу:
— Семеновка, внимание всем! Совершено нападение на начальника цеха завода «Каустик» Филатова. Адрес: Ростовская, десять.
Колодников смачно выругался:
— Обошел он нас, дьявол! И как он мимо-то просочился?!
В это время мимо них медленно проехал рейсовый автобус. Здесь, на кольце вокруг церкви, они все ползли медленно, вынужденно сбавляя скорость на затяжном повороте. Проводив его долгим взглядом, Астафьев спросил Колодникова:
— А ты, Андрей Викторович, никогда в детстве на заднике автобуса не катался?
— Ты что, я был примерным мальчиком, без дела по улицам не шатался...
— Я тоже на автобусе подобным макаром не катался, но видел, как это пацаны делают.
— Ты думаешь, что он вот так, мимо нас?.. — предположил Шаврин.
— Ну, вертолеты над сквером не пролетали, за них он зацепиться не мог. Похоже, он прицепился здесь, — Астафьев ткнул пальцем вправо от себя. — Автобус там делает поворот, мы его не видим, потом он сворачивает налево, ни Демин, ни Фортуна также его уже не замечают.
— Ну что нам теперь делать? — спросил Шаврин.
— Поехали на Ростовскую, — хмуро пробурчал Колодников, — посмотрим, он там работал или нет.

А в это время сотрудник охранного агентства «Щит и меч» Сергей Полухин уже звонил в дверь квартиры в доме, расположенном совсем на другом конце города. Открыла ему невысокая пухленькая девушка с наивной улыбкой.
— Ты сегодня рано, — удивилась она.
— Соскучился я по тебе, Света. Сильно соскучился, — ответил Полухин, поцеловал девушку в румяную щечку и подал ей пакет.
— Ты как всегда с подарками! — Света заглянула в пакет. — А ты ведь говорил, что не любишь коньяк?
— А разве там есть коньяк? Ну, ладно, иногда можно выпить и коньяка.
Хозяйка ушла на кухню, а Полухин снял куртку, разулся. Состояние его было умиротворенным, вечер удался. Лишь когда он расчесывал перед зеркалом свои редкие волосы, ему показалось, что его отражение подмигнуло ему, хотя сам он точно знал, что этого не делал.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Это субботнее утро для работников уголовного розыска третьего отделения внутренних дел города Кривова выдалось не только рабочим, но и не слишком радостным. Машина Шаврина ни с чем вернулась обратно, к подъезду дома Полухина. Менты по очереди сидели, караулили своего «подопечного», но лишь с рассветом, в восемь утра, Астафьев рассмотрел в глубине переулка коренастую фигуру «Стаханова».
— Идет! — толкнул он кемарившего рядом Демина.
— Кто, что, а? — спросонья тот никак не мог понять, в чем дело.
— Иди, тормози его, — приказал Колодников, протирая глаза. — Ты у нас один в форме. Остальным приготовить оружие.
Дождавшись, пока Полухин приблизится поближе, Демин вылез из машины, небрежно вскинул руку к фуражке и представился:
— Майор Демин, участковый этого района. Разрешите посмотреть ваши документы.
— А в чем дело, майор?
— Ищем сбежавшего уголовника.
Пока Демин разговаривал с Полухиным, из машины вылезли все остальные милиционеры. Астафьев впервые увидел своего «крестника» так близко. Круглое, скуластое лицо, бледно-голубые глаза, светлые брови, светлые редкие волосы, рот постоянно кривится в усмешке.
Тем временем Демин внимательно рассматривал «корочки» Полухина.
— Охранное агентство? Так, право на ношения оружие имеете?
— Право — да, но оружия при себе нет.
Демин сунул «корочки» Колодникову, а сам приказал:
— Руки подними.
— Может, не надо, командир?
— Подними руки! — повысил голос участковый.
Шаврин на всякий случай сунул руку в карман и начал заходить за спину Полухину.
— Ну, ладно-ладно, подниму я руки, раз так просите, — все с той же усмешкой сказал Полухин.
Тщательно обшарив одежду охранника, участковый отрицательно мотнул головой:
— Он чистый.
— Куда направляетесь? — спросил Колодников.
— Домой. Вон в тот подъезд. Может, зайдете, посмотрите, как живут у нас ветераны чеченской войны?
Все переглянулись, Астафьев хотел подсказать Демину, что надо делать, но тот понял все сам.
— Да нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Просим извинить за беспокойство. Поехали, ребята!

В отделение они вернулись молчаливые и мрачные. С точно такими же постными и осунувшимися лицами их ждали здесь остальные участники провалившейся операции.

— Ну что, господа сыщики, наложили в штаны? — спросил Колодников, с мрачной усмешкой поглядев на невыспавшиеся лица своих подчиненных.
— Вместе с вами, господин майор, — буркнул Демин.
— А я и не спорю: вместе с вами в штаны наложил. Ну и что дальше делать будем?
— А что делать-то? — удивился Шаврин. — По домам идти — спать. Сейчас этот псих все равно как минимум на недельку заляжет на дно.
— Не скажи, — усмехнулся Астафьев. — По-моему, наоборот, сейчас он пойдет в разнос.
— С чего ты это взял?.. — начал было спорить Шаврин, но его остановил Колодников:
— Погоди, Алексей! Юрка просчитал этого парня до самых потрохов, давай, Юрок, удивляй нас по новой.
— Если бы он захотел, он залег на дно еще вчера, — пояснил Астафьев, — А вместо этого он ушел от нас и бомбанул этого Филатова с «Каустика». К таким типам нельзя подходить с понятием обычной логики. Я прямо-таки кожей чую, что для него все эти нападения — игра. И мы невольно сделали для него эту игру еще интересней, еще опасней. А ведь именно от этого он и ловит кайф. Так что теперь, думаю, он развернется во всю ширь и дурь.
— Да, и что же нам теперь делать? — Колодников ткнул сигарету в пепельницу. — Подскажи, ты у нас теперь самый умный.
Астафьев пожал плечами: единственное, что он хотел сейчас, — это спать.
Зато подал голос Зудов:
— Надо брать его на ловца. Снарядить кого-нибудь из нас, выпустить из «Руси» с крутым кейсом. У Сашки Семина в кабинете такой валяется. Может, клюнет.
— Да? И кто пойдет? Лучшая кандидатура — это как раз ты. Ты у нас самый длинный в отделе, он таких и долбит. Ты уже раз по башке получил, похоже, понравилось. Так, что ли?
— Вряд ли он клюнет на это, — Астафьев откинулся на спинку стула, устало прикрыл глаза. — Он нас чует за версту. Мы ведь и носа не высунули из машины, а он все равно нас просек...
— Значит, надо его брать на выходе из дома, — предложил Фортуна.
— Это почему?
— Ну, оружие у него должно при себе быть? Дубина эта, пистолет Витькин...
— Хорошая идея, — согласился Колодников.
— Плохая, — отрезал Астафьев, не открывая глаз.
— Ну, почему плохая-то?
Астафьев наконец открыл глаза:
— А потому, что я этого гада нутром чую. Когда сейчас он шел домой, он ждал, что его остановят. Это было видно по его походке.
— И что? — не понял Зудов.
— А то, что он шел пустой. И если бы мы остановили его на выходе, то это был бы точно такой же дохлый номер, он бы только посмеялся над нами.
— Значит, у него есть еще одна нычка, — сделал вывод Колодников, зевнул и предложил:
— А что, ребята, давайте-ка разбежимся, выспимся и со свежими идеями соберемся часиков этак в пять.
— Самое мудрое решение, принятое нашим руководителем за последние лет пять, — признался Астафьев, первый поднимаясь со стула. — А то у меня вертится что-то в голове, но никак не уцеплю.

Ввалившись в квартиру, Юрий не стал ни есть, ни пить, а просто разделся и упал на диван, мечтая о восьми часах беспрерывного сна.
Увы, ровно через три часа его разбудил телефонный звонок. Когда он затрезвонил, Астафьев сначала выругал себя, что не отключил его, как мобильник, а потом подскочил с кровати. Судя по гудкам, к нему прорывалась междугородка.
— Да, слушаю!
— Простите, это вас беспокоит мама Виктора Зубко. Мне ваш телефон дала в гостинице женщина-администратор... Витя не звонил мне уже два дня. Я все пыталась дозвониться до него по мобильному, но он не отвечает. А сегодня утром я наконец-то дозвонилась, но женский голос ответил, что я ошиблась номером.
— Простите, вас как зовут?
— Валентина Дмитриевна.
— Видите ли, Валентина Дмитриевна, Виктор потерял свой мобильник. Мы в тот день догоняли одного наркомана, и он выпал у него из кармана.
«Что я несу? Что я несу?!» — подумал Юрий.
— А что же он не позвонил мне потом?
— Видите ли, Виктор сейчас находится за городом, на местной турбазе, там собрался личный состав нашего кривовского угро. Ну, совмещают приятное с полезным. Виктор делится опытом работы московского УГРО. — Юрий глянул на себя в зеркало и покрутил у виска пальцем. — Очень интересные лекции, но телефона там нет.
— А вы сами тогда почему не там? — настороженно спросила женщина.
— Я? Я дежурил. Ну, надо же кому-то и в городе оставаться. Кстати, я сегодня туда поеду, что ему передать?
— Передайте, что я хочу услышать его голос! — И Валентина Дмитриевна повесила трубку.
— Нет, фантазии мне явно не хватает, — самокритично пробормотал себе под нос Астафьев, еще раз глянул на себя в зеркало, показал отражению язык.
Телефон затрезвонил снова. На сей раз на проводе была собственная мать Юрия.
— Юр, эта москвичка до тебя дозвонилась?
— Да, мама. Спасибо, что не сказала ей ничего лишнего.
— Я пыталась дозвониться до тебя, предупредить, но она меня опередила.
— Да нет, все нормально. Спасибо, мам! — Повесив трубку, Юрий откинулся на подушку и пробормотал: — Женщины — это страшная сила.
И тут его настигла та мысль, что вертелась у него в голове все утро.
— Боже мой! — так и подпрыгнул он на диване. — Это же так просто! Шер ше ля фам!

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Первым делом Астафьев позвонил Колодникову:
— Спишь, начальник?
— Чего? — опешил Колодников. — Юрка, ты пьян, что ли?
— Нет, господин майор. Просто я понял, как можно взять Полухина.
— И как?
— Долго рассказывать, но сейчас мне нужна машина и ты. Это ведь у тебя какой-то родственник работает на телефонной станции?
— Ну да. А что?
— Может быть, понадобится очень быстро установить адрес по телефонному номеру...
— Ну, это вполне реально.
Через час милицейская машина остановилась перед домом номер десять по улице Ростовской. Звонок в дверь квартиры номер шестнадцать не обрадовал его обитателей. В приоткрывшейся двери показалось женское лицо с красными от слез глазами.
— Простите за столь ранний визит, капитан Астафьев, уголовный розыск, — представился Юрий. — Мне нужно задать Анатолию Николаевичу Филатову несколько вопросов.
— Ой, он только лег спать... — начала женщина, но тут откуда-то из глубины квартиры донесся слабый голос:
— Маша, кто там еще?
— Лежи, Толя, это снова из уголовного розыска.
— Ну, пусти, что ты там его держишь!
Женщина с тяжким вздохом пустила капитана в комнату, недовольно буркнув:
— Разувайтесь.
Этого Юрий терпеть не мог, но, только глянув на пол, покорно разулся. Вся квартира была выложена узорным паркетом, начищенным мастикой до состояния зеркала. Хозяин дома лежал на диване в гостиной. Это был высокий грузный мужчина в возрасте, с седой головой.
— Ну, чем я еще могу быть вам полезен? — спросил он, слегка повернув голову в сторону Астафьева.
— Анатолий Николаевич, у меня к вам только два вопроса: скажите номер вашего мобильного телефона и припомните точно, что вы несли в пакете?
— Господи, какое это имеет значение? — вздохнула за спиной Юрия жена Филатова.
— Молчи, Мария! Надо — значит, надо. Люди работают. Принеси лучше паспорт на мобильник, я на память не помню...

Еще через полчаса Астафьев уже входил в дом Веры Кусовой.
Виктор Зубко восседал на диване, обложенный подушками. Выглядел он довольно бодро, на губах играла улыбка. Рядом с ним пристроилась Верина дочка, Олеська, и Зубко читал ей стихи Агнии Барто, известные всем с детства:
Идет бычок качается,
Вздыхает на ходу!
— Ох, доска кончается.
Сейчас я упаду.
— Хватит падать, Зубок, живого места уже нет!
Виктор сразу отложил книжку в сторону и обрадованно воскликнул:
— О, Юра пожаловал! Ну, какие новости?
Астафьев вместо этого подал ему свой мобильник.
- На, позвони матери, а то она подняла  меня сегодня с утра пораньше, все допрашивала, почему ты молчишь. 
- А, черт! – Зубко скривился. – Про нее я как-то забыл.
- Неблагодарный сын. Да, учти, я ей наплел, что ты сейчас на турбазе, читаешь нам курс лекций по передовым технологиям сыска.
- На турбазе?  - у Зубко глаза полезли на лоб.
- Ну да, ну вырвалось так! – Юрий развел руками.
Зубко хмыкнул, и набрал номер домашнего телефона.
- Мама!? Это я. Да, жив, здоров. Где? Это турбаза тут за городом, километрах в десяти, - Виктор при этом скосил глаза на Юрия, и тот одними губами подсказал ему, - на берегу Волги.
- Витя, я только не могу понять одного, - говорила  Валентина Дмитриевна, - что ты, лейтенант, год после училища, можешь преподавать другим сыщикам?
- Мам, ну тут  же такая глухомань, они здесь до сих попользуются методами Пинкертона и Шерлока Холмса.  Дактилоскопию только недавно освоили, - Астафьев, услышав это,  высоко поднял брови и хмыкнул, - а про  фитоскопию до сих пор понятия не имеют. Я им про новые методы в трасологии  рассказываю…
В этот момент в доме появилась Вера. Такой странной Виктор ее еще не видел. Брови девушки были нахмурены,  она явно была не в духе. Тут еще Олеське захотелось быть в центре внимания, она вскарабкалась на диван,  и попробовала вырвать из рук Виктора телефон.
- Ну и немного отдыхаем, рыбалка, шашлыки… Олеська, уйди! – громким шепотом попытался отбиться лейтенант, но девчонка не унималась. – Вер, останови ты ее.
Хозяйка дома поднялась, и  молча забрала девчонку на руку.
- Так, все понятно, какая у вас там рыбалка, - тон Валентины  Дмитриевны был беспощаден, - одни Веры и Олеси кругом. Смотри, не поймай себе что-нибудь другое, более  неприятное.   
- Мам, ну что ты такого говоришь?! Ну,  ты что, не знаешь нашу милицейскую жизнь?
- Знаю. Поэтому и говорю тебе - предохраняйся. Вечно на вас, ментов, одни шалашовки вешаются. Путная женщина за мента замуж не пойдет.
Виктора начал одолевать смех,  при этом у него  опять разболелась голова.
- Мам, ты кого при этом имеешь в виду? Ты ведь тоже жена мента.
Валентина Дмитриевна на несколько секунд растерялась, но  потом опять перешла в наступление.
- Тогда менты были нормальные люди, это сейчас черт знает что, одни бандиты да алкаши. Ты вот, лучше скажи, как ты умудрился потерять  свой мобильник?
Виктор покосился в сторону Астафьева, и тот пальцами  изобразил, будто бежит.
- А, это мы убегали,  - Юрий отчаянно замотал руками, потом пальцами изобразил прыжок, - то есть,  наоборот, догоняли одного преступника, я прыгал через забор, и где-то там выронил. Было темно, и я его потом не нашел.
 - Ну, одна девушка уже нашла твою мобилу, и прекрасно ей пользуется. Теперь говори главное.
- Что главное? – не понял Зубко.
- Ты здоров?
- Конечно, как бык.   
- После корриды! – громким шепотом подсказал Юрий, и Зубко показал ему в ответ кулак.
- Когда приедешь? – настаивала мать.
- Ну, на той неделе точно.  До конца командировки осталось два дня, так что должен уложиться. Я тебе позвоню перед отъездом. Ма, мы, наверное,  уже у Юрки месячный лимит времени  съели, давай закругляться.
- Нет, ты скажи мне, ты все понял? Предохраняйся от женщин и непогоды, звони почаще, и приезжай скорее домой.
- Хорошо, мама.
Зубко с облегчением отключился, и отдал трубу Юрию.
- Значит, только дактилоскопию недавно освоили? – с нехорошей усмешкой спросил тот.
- Нет, а ты тоже хорош! – возмутился Зубко. -  Действительно, что я, лейтенант, могу вам тут преподавать? Мать у меня сразу это просекла, она у меня хлеще любого сыщика будет.   
Виктор облегченно вздохнул и передал трубку Юрию.
— Ладно, болящий, мне некогда, пиши номер своего мобильника, и я отчалю.
Астафьев подсунул Виктору листок бумаги и ручку. Тот быстро написал многозначный номер.
— Все, — сказал Юрий, поднимаясь, — побежал я дальше, и молитесь, чтобы сегодня мы этого придурка взяли.
Астафьев ушел, а к Виктору подошла Олеська.
- Ну, пошли, - кивнул он девчонке, - тащи сюда своего пьяного бычка-качка.




ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Подполковник Жуков мог бы в эту субботу на работу не выходить. Сюда его привело чувство долга, ведь весь личный состав кривовской милиции находился на «усилении».
Замначальника ГОВД по кадрам и воспитательной работе совсем не обязан был присутствовать на «усилении», но, во-первых, Николай Васильевич был известен как самый скрупулезный крючковорот, а во-вторых, срок службы Николая Васильевича подходил к концу, он уже чувствовал этот холодок неизбежности, страшивший каждого человека, которому подходило время круто менять свою жизнь.
Выход в отставку страшит каждого милиционера, особенно отдавшего службе большую часть жизни. Карьера Жукова протекала тихо и ровно, он неизменно в положенное время шел на повышение, либо в должности, либо в звании. Начальство ценило его за особую въедливость в оформлении документов, за прямо-таки немецкую педантичность. Так что, пройдя все ступени карьеры, Жуков ни разу не участвовал в задержании, не сидел в засадах, ему не приходилось сталкиваться с преступниками лицом к лицу... От размышлений о неясном грядущем Жукова оторвало появление на пороге его кабинета нежданного визитера.
— Можно, Николай Васильевич? — спросил, заглянув в дверь, начальник уголовного розыска майор Касьянов.
— Заходите, Николай Фомич, присаживайтесь.
— Я собственно, узнать, как там положение с присвоением звания Сергееву? Давно уже отослали представление, тут уж у него срок выслуги подходит к концу. Лучше все-таки уходить майором, чем капитаном.
Жуков вздохнул:
— Если честно, то я бы ему майора не давал. Уж больно у него послужной список пестрый. Полно благодарностей, но и взысканий чрезмерно. И все по каким-то глупым, бытовым вещам. То драка в ресторане, то перестрелка с гаишниками, слава богу, что те тоже были тогда хорошо поддатыми и никто ни в кого не попал.
— Но за последние два года у него замечаний нет, — возразил Касьянов. — Главное, работник он классный, смельчак, оперативник от бога.
— Это да, это у него не отнимешь. Да и, может, с возрастом у него действительно что-то изменилось. Могу сказать одно — представление направлено в область, все остальное от нас уже не зависит.
— Хорошо, спасибо большое.
Касьянов уже поднялся вроде бы с намерением уходить, но потом замялся и снова обратился к Жукову:
— Николай Васильевич, как-то у нас с москвичом тем, с Зубко, нехорошо получается... Парень приехал, мало того, что свою работу выполнил, так и нам тут помог. Этого Рому Сидоренко мало посадить его шлепнуть давно пора. Парень провел операцию на пять с плюсом, Барон даже не чухнулся, что это подстава. А мы тут ему такую свинью подкладываем. Сломаем парню жизнь.
Жуков откинулся на спинку стула, развел руками:
— Ну, что делать! Таково мнение руководства. Приказ есть приказ.
— Ну да, это конечно, — пробурчал под нос начальник УГРО, и вышел из кабинета.
Жуков снова углубился в бумаги, но через пять минут в кабинет вошел уже подполковник Попов. Исполняющий обязанности начальника ГОВД был сама любезность:
— Добрый день, Николай Васильевич.
— Заходите, Игорь Дмитриевич.
— Вы то что сегодня на рабочем месте? Могли бы с полным правом и отдыхать.
— Да я скоро от всей души наотдыхаюсь. Вот, проболел две недели — и уже столько бумаг накопилось.
Попов садиться не стал, покрутился у окна, одна рука в кармане, второй он почесывал мочку уха.
— Николай Васильевич, как-то с этим москвичом нехорошо получается. Я бы не сказал, что он так уж сильно провинился. Скорее наоборот, я расспросил Колодникова и всех, кто с ним работал. Практически парень первым бросался на амбразуры. Лично задержал убийцу, блестяще провел операцию с контрольной закупкой героина. Ну, а то что там были какие-то стычки в нерабочее время, так это скорее издержки криминальной атмосферы нашего города. Наливайкин в нашем городе человек временный и вел он себя в тот вечер просто по-хамски.
— Я вас не пойму, Игорь Дмитриевич, вы что, предлагаете не посылать этот рапорт в Москву? — предположил Жуков.
Оторвавшись от своих бумаг, он с интересом наблюдал за своим собеседником. Подполковник был прекрасным психологом, а потому с первого взгляда умел разбираться в людях. То, что Попов пришел защищать этого москвича, уже выходило за рамки характера начальника криминальной милиции. Несмотря на высокий пост, Попов по жизни был только ведомым, он мог плыть только в кильватерной струе более сильной личности. И то, что он сейчас шел против воли Гомулы, было для Жукова удивительно.
— Игорь Дмитриевич, это делается просто. Отдайте мне приказ, как исполняющий обязанности начальника ГОВД, и не придется загружать почту лишними бумагами.
Попов задумался, снова почесал мочку уха.
— Приказ письменный или устный? — спросил он.
— Ну, Гомула отдал приказ устно, так что отменить его вы тоже можете устно.
«Неужели решится? Жалко, не с кем заключить пари. — Жуков сейчас просто наслаждался ситуацией. — Семьдесят к тридцати, что сейчас пойдет на попятную».
— Хорошо, я подумаю, — сказал Попов и вышел из кабинета.
«Слабак, — с презрением подумал Жуков. - Выше головы он никогда не прыгнет».
Спокойно поработать в этот день ему было не суждено. Еще минут через десять в дверь снова постучали.
— Можно к вам? — спросил вошедший.
Жуков поднял глаза и заулыбался.
— Иван Михалыч! Какими судьбами?
Жуков самолично вышел навстречу Мазурову, пожал ему руку, похлопал по плечу.
— Да вот, паспорт новый получал, — пояснил Мазуров. — Заодно решил пройтись по кабинетам, пообщаться с коллегами.
— Ну и как, пообщались?
— Да куда там, новые все лица, просто ужас какой-то!
— Да, сильно помолодел горотдел — старичков уж никого не осталось, — согласился Жуков. — За прошлый год все наше поколение ушло, я  остался да Зыков в вытрезвителе. Я тоже последний месяц отрабатываю... У тебя какая пенсия?
— Пять.
— Ну, это еще не плохо. Как живется-то?
— Если честно, то не ахти как. Первый год думал, от тоски подохну. Вот сейчас на работу устроился, немного ожил.
— Это в «Щит и меч»? Слыхал, слыхал.
— Я сейчас там практически на твоем месте — кадрами заведую. Намекают на повышение. Артеменко, наш главный, хочет уезжать в Железногорск, а меня на его место. Я уж подумываю, не взять ли тебя кадрами заведовать?
— Возьми, буду рад.
— Ты даже не спрашиваешь, что за работа, сколько будешь получать?
— Ну а что работа? Кадры, бумаги — моя стихия. Всю эту бухгалтерию я знаю с закрытыми глазами. Деньги для меня не главное. Я просто как представлю себе, что останусь со своим бабьем в четырех стенах — выть хочется. Машка моя как пила-циркулярка, девки — здоровые кобылы, только о жеребцах мечтают. В башке одни наряды и танцы.
Мазуров с трудом подавил улыбку:
— Ладно, буду иметь тебя виду. А ко мне вчера Андрюха Колодников подъезжал. Вышли они, говорит, на след «Стаханова», слыхал? Ну того, что по голове ночным прохожим стучит.
— Ну, как же!
— Слушай, — Мазуров стукнул кулаком по коленке, — Андрей мне рассказал про ситуацию с этим москвичом, не запомнил его фамилии. Ты что, действительно хочешь послать на него рапорт в Москву?
— Приказ есть приказ... — Жуков поморщился. — Я понимаю, что это не совсем справедливо, но работа у нас такая — выполнять приказы. Скажешь, не так?
— Да так... — Мазуров замялся. — Только если честно говорить, сколько дурацких приказов мы исполнили за нашу милицейскую жизнь. Не было бы их, мы бы, глядишь, и работали, и жили гораздо лучше. Не пиши ты этого рапорта. Хоть раз в жизни поартачься!
Жуков рассмеялся:
— Вот за что я тебя уважаю, Иван Михайлович, так это за прямоту. Приходили тут уже до тебя два ходатая за этого парня. Все вокруг да около, а прямо чтобы, вот так в лоб сказать, духу не хватило. Но приказ я выполню: приказ нарушить я не имею права. Гомула еще тот человек, достанет и на пенсии. Только приказ тоже можно исполнить по-разному. Не волнуйся, все будет так, как надо.
 — Своеобразный ты человек, Николай Васильевич! — усмехнулся Мазуров, поднимаясь со стула. — Всю жизнь ты меня удивляешь.
Они пожали друг другу руку, и Мазуров ушел. Жуков же сел за стол, отодвинул в сторону документы и достал из стола чистый лист бумаги. Писал он очень быстро, мелким, отчетливым почерком.

«...За время командировки лейтенант Зубко проявил себя как прекрасно подготовленный, инициативный, блестящий оперативник. Он лично задержал двух подозреваемых в убийстве преступников, по просьбе прокуратуры г. Кривова был главной фигурой в операции по закупке героина у торговцев наркотиками. Прошу отметить его вклад в упрочение правопорядка в стране должным образом. Замначальника по кадрам и воспитательной работе ГОВД города Кривова подполковник Н. В. Жуков»


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Светлана Макарова еще относилась к мобильнику как к новой забавной игрушке, поэтому, когда он затрезвонил, она побежала к нему вприпрыжку.
— Сергей, ты?!
— Это не Сергей. Меня зовут Юрий, — Мужской голос в трубке был мягким и теплым. — А вас зовут Света?
— Да, откуда вы знаете? — растерялась она.
— У меня к вам длинный разговор, не хотелось бы это делать по мобильнику. У вас есть обычный телефон?
— Да, есть.
— Какой номер?
— Два, семнадцать, десять.
— Хорошо, я вам сейчас перезвоню.
Юрий действительно позвонил через минуту.
— Света, скажите, — сразу же спросил он, — вы знакомы с мужчиной по имени Сергей Полухин?
— Да, а что?
— Понимаете, у нас есть предположение, что он — опасный преступник. Ваша жизнь находится в опасности.
— Не может этого быть! — пробормотала девушка, но слезы уже выступили на ее глазах.
— Увы, мы сами бы хотели ошибиться, но это уже достаточно точно установлено. Откройте, пожалуйста, дверь.
— Зачем? — удивилась она.
— Затем, что я стою на вашей лестничной площадке.
Света положила трубку и, пройдя в прихожую, открыла дверь. На пороге стоял высокий, интересный мужчина примерно тридцати лет.
— Капитан Астафьев Юрий Андреевич, — представился он и показал документы. Девушка, однако, была слишком всем ошеломлена, чтобы хоть что-то понять в них. — Можно пройти в квартиру?
— Да, конечно.
Зайдя в прихожую, Юрий разулся, не потому, что его попросили, просто пол в этой квартире блистал чистотой. Это не был паркет, обычные крашеные доски, да и вообще вся обстановка однокомнатной квартиры была очень скромной.
Сама хозяйка выглядела под стать дому: невысокая, немного полноватая, волосы зачесаны назад и собраны в пучок на затылке. Круглое, милое лицо без косметики, только губы чуть тронуты помадой. Немного портил ее нос, вздернутый, и чуть–чуть при этом длинноватый. Несмотря на выходной день  на ней был не халат, а платье с открытыми руками. Женщина была полновата, но приятной, кустодиевской красотой. В квартире было прохладно, поэтому сверху на плечи она накинула белую шаль-паутинку. Юрий дал бы ей лет двадцать семь — двадцать девять.
Он сел за стол и на пару минут задумался. Все его предположения летели к черту. Девушка, к которой он пришел, никак не укладывалась в параметры разбитной и порочной подруги бандита.
— Скажите, Светлана, как вас по отчеству?
— Не надо по отчеству, я не люблю этого. Сразу чувствую себя старой.

— Хорошо, скажите, вы давно познакомились с Сергеем Полухиным?
— В начале года, в январе, двадцать первого числа. Я работаю медсестрой, и он пришел на процедуры, сильно порезал руки, я делала перевязку. Так получилось, что он у меня был последним, мы разговорились, он пошел провожать меня домой. Ну, и как-то завертелось...
— Вы не были замужем?
— Нет, я невезучая.
— Он всегда приходит к вам ночью?
— Да нет, бывает и днем, несколько раз мы даже выезжали с ним на мотоцикле за город. А так обычно да, ночью. Два, иногда три раза в неделю. Он говорил, что где-то еще подрабатывает. Мог прийти в три часа ночи, иногда пораньше. Вчера вот пришел в час.
— Он не приносил с собой никаких вещей?
— Нет, ни разу. Иногда приносит пакеты с продуктами. Два дня назад пришел с вином, вчера вот там был коньяк, хотя пить он его не стал.
— Давайте я угадаю, что было в том пакете? — предложил Юрий. — Кроме коньяка там был батон сырокопченой колбасы, коробка конфет «Золотая марка», очень дорогая, банка красной икры и селедка в упаковке. Точно?
Она кивнула, по взгляду было видно, что она растерялась:
— Да, откуда вы это знаете?
— Вчера этот пакет один человек не донес до дома. На него напали, ударили сзади по голове, сняли часы, отняли деньги, документы. И мобильный телефон. Он, кстати, оставил вам свой номер телефона?
— Да.
— Хотите, я его угадаю? Возьмите свой мобильник, он наверняка занес его в меню.
— Я еще плохо в нем разбираюсь, — сказала Светлана, и Астафьев сам вывел на табло опцию «адреса». Затем достал записную книжку и продиктовал телефон Филатова.
— Правильно?
Девушка с трудом кивнула.
— Это номер его вчерашней жертвы, а вашу трубку он добыл за два дня до этого. Сегодня утром вам звонила мать того парня, у которого он добыл этот мобильник.
— Он... он что — убийца?
Юрий отрицательно мотнул головой:
— Нет, кажется, все его жертвы остались живы. Тяжелые черепно-мозговые травмы — да. Вы, как медсестра, должны понимать, что это такое.
Светлана опять молча кивнула. Все сказанное Юрием словно согнуло ее плечи тяжелым грузом.
— Скажите, вам не казалось, что ваш друг — несколько странный?
— Да, есть немного, но это и понятно. Он пережил такое страшное ранение, был в состоянии клинической смерти. Говорит, что заново учился ходить и говорить. Больше года в госпитале провалялся, даже инвалидность дали. Пока он там лежал, умерла мать. Приехал домой — один, пенсия нищенская, работы нет. Он по неделе ходил голодным, потом вот устроился в это агентство.
— А что же в нем все же странного? — напомнил Юрий.
— Он иногда задумывается, странно так. Разговариваешь с ним — он кивает, слушает, а потом чувствуешь — его словно нет, он где-то в другом месте, и губы беззвучно шевелятся. Да, он еще зеркало не любит...
— Как это? — не понял Астафьев. — В чем это заключается?
— Вот как вы сидите, он никогда не сядет. — Света показала себе за спину. — Видите, в серванте зеркало. Он всегда пересаживается на мое место, чтобы его не видеть.
Астафьев наморщил лоб, припоминая, что слышал уже нечто подобное. По крайней мере, он знал, к кому по этому поводу ему стоит обратиться.
— Скажите, вы не видели у него оружие? Пистолет, какую-нибудь дубинку?
— Нет, ничего подобного.
— А вчера он ничего вам не оставлял? Никаких свертков, пакетов?
Светлана отрицательно помотала головой, и по ее глазам Юрий понял, что она не врет, да и вообще эта девушка явно была не способна врать.
— Непонятно, — признался он. — Я, честно говоря, думал, что он орудие преступления хранит у вас. Он зачем-то забирает документы своих жертв, часы, мобильники вот.
— Не знаю, — пожала она плечами, — может, эти вещи хранятся у него в гараже.
— У него есть гараж? — удивился Юрий. Про этот вариант он не подумал.
— Да скорее сарай, а не гараж, маленький такой. У него отец был инвалид, и ему разрешили построить гараж рядом с домом. Метрах в ста, не больше. «Инвалидка» отца до сих пор там стоит и его мотоцикл.
— Значит, у него есть мотоцикл?
— Да, он его летом купил. Я же говорила, мы выезжали с ним на природу. Знаете, ночные гонки — это, оказывается, так здорово, хотя немного и страшно. И вот как-то мотоцикл у него сломался, мы долго толкали его до гаража. В ту единственную ночь мы ночевали у него.
Она улыбнулась, качнула головой:
— Знаете, он до сих пор живет как на фронте. Еду готовит в котелке, алюминиевая кружка, ложка... Поверх кровати постелил доски, было жутко неудобно спать, у меня потом бока болели...
Когда Астафьев вышел из подъезда, в милицейской легковушке все спали — и водитель, и Колодников.
Юрий бесцеремонно их разбудил. Колодников потянулся и нараспев спросил:
— Ну что, Юрок, расколол мадам?
— Она вовсе не мадам! — отрезал Юрий и достал сигареты. — Это очень хорошая женщина. Одинокая и невезучая.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Эта ночь походила на вчерашнюю: такой же пронизывающий ветер, тучи, временами проливающиеся краткими шквалами колючего дождя.
Сегодня в машине, стоявшей у торца дома Полухина, сидели трое: Демин, Колодников и Шаврин. На то, чтобы поставить автомобиль на то же самое место, настоял Астафьев. Самого его в машине не было, он засел в подъезде дома, окна которого смотрели на гаражи, среди которых был и гараж Полухина. Светлана описала его довольно точно. Среди своих соседей он отличался самыми маленькими воротами зеленого цвета. Обычная машина в них пройти не могла — только «инвалидка» или мотоцикл. Сегодня на Астафьеве был зимний милицейский бушлат — случай редкий, обычно форму он одевал только по большим праздникам да в дни дежурств по отделению. Но сегодняшнее «дежурство по подъезду» и ставшие холодными ночи заставили его пересмотреть форму одежды. Сейчас он невольно вспоминал еще один, недавно состоявшийся телефонный разговор.
С терапевтом Ириной Александровной Астафьев  познакомился во время очередной отлежке в  больнице. Роман с молодой врачихой был бурным, но непродолжительным. И вот сегодня он позвонил ей.   
- Ну о личной жизни долго рассказывать. Ирин, ты вот знаешь, что мне скажи, помнишь, мы как-то говорили о гениальности и сумасшествии?
- Ну да, был такой разговор, я даже помню где, и при каких обстоятельствах.
Астафьев  улыбнулся. Он   тоже помнил то ее ночное дежурство, узкую, жесткую  кушетку, а потом бесконечные разговоры обо всем, и ни о чем.
- Значит так, представляю пациента. Молодой парень, маленького роста, прошел горячую точку, был тяжело ранен,   поврежден мозг,  испытал клиническую смерть. Долго восстанавливался, учился заново ходить и говорить. Сильная воля.  Сейчас  каждую ночь нападает на высоких и сильных мужчин, делает это регулярно и методично. Кроме того, иногда отключается, разговаривает сам с  собой, не любит зеркала. Что скажешь?
- Скажу, что ты нарисовал очень интересный для психиатра портрет. Только тут академикам нужно разбираться, а не мне.
- Скажи  прямо,  что не хочешь думать?
- Почему, я думаю, и знаешь, что могу сказать? Я не могу точно поставить диагноз, но точно могу сказать,  что крыша у этого парня поехала круто, и это однозначно.   
- Погоди, ты в этом уверенна?
- Да все симптомы на лицо, та же маниакальная настойчивость, плюс явный  комплекс неполноценности, это насчет высоких и мощных мужчин. Ну и зеркала. Вряд ли это шизофрения, но галлюцинациями он страдает точно.
- Слушай, а это у него врожденное, или из-за травмы?
- Скорее всего это либо  последствия травмы, либо тяжелого психологического испытания. Хотя бывает и в результате перенесенных инфекционных заболеваний.  Таких, например, как сифилис. Все понятно?
- Да?! – Юрий рассмеялся. -  Черт, придется тщательней предохраняться.  Не хочу я как-то сам с собой разговаривать.
- Да не волнуйся, я вылечу тебя, - пообещала Ирина Александровна, - Сифилис сейчас лечится на раз: три укола, и все в порядке. 
- Спасибо за лекцию, а теперь поясни мне еще один аспект. Ты говорила,  что шизофрения это что-то сродни гениальности?
- Ну да, гениальность это ведь тоже отклонение от нормы, некоторые светила психиатрии считаю гениальность так же болезнью.  Многие  гениальные люди ушли в шизофрению. Например, Ньютон, тот же Мопассан. А что?
- Понимаешь, мы его не можем поймать на месте преступления. Знаем, что это он, но тот обладает просто каким-то  дьявольским  чутьем.
- Ну, это только подтверждает классическую  теорию. По идее, он очень остро чувствует всю действительность. Клиническая смерть часто провоцирует у людей, переживших ее, какие-то особые способности.   
- Ну, спасибо, ты мне очень помогла.
Тщательно собирался к выходу и Сергей Полухин. Проснулся он в пять вечера, аккуратно заправил свою сверхжесткую спартанскую постель. Потом, как обычно, залез под душ, минут пять простоял под ледяными струями, чувствуя, как нарастает в организме протест против этой пытки холодом. После такого взбадривания все остальное Сергей делал быстро и весело. Небрежно побрился, глядя в небольшой, с ладонь, осколок зеркала, и стараясь при этом не встретиться глазами с самим собой. Как обычно, он порезался, прижег порез одеколоном, старомодным «Шипром», также напоминающим ему скромный армейский быт. Затем была интенсивная сорокаминутная тренировка, по полной армейской программе, после которой Полухин снова влез в душ, но только на минуту — лишь затем, чтобы смыть пот.
Организм начал требовать пищи, так что визит на камбуз, так Сергей называл кухню, был неизбежен. Там он вскипятил чайник, каша с тушенкой была уже готова с утра, оставалось только ее разогреть. Поставив котелок на огонь, он отломил от булки кусок — хлеб он никогда не резал. Покончив с ужином, Сергей взглянул на часы. Было без пятнадцати семь вечера — самое время выходить на охоту. Уже одевшись, он вспомнил про вчерашний вечер и улыбнулся: такая охота, когда за ним также ведут охоту, понравилась ему больше всего. «Интересно, они сегодня на том же месте стоят?» — подумал он, потушил в прихожей свет, открыл дверь и осторожно проскользнул на лестничную площадку.
Света там не было, так что он безбоязненно выглянул в окно и, увидев ту же самую «девятку», причем на том же самом месте, радостно засмеялся: «Как мне их наказать сегодня? Подкрасться и расстрелять всех? Но пистолет в гараже. Надо будет проходить мимо них, опять будут обыскивать. А впрочем, зачем идти мимо? Можно же сделать совсем по-другому»!

Эта мысль показалась ему забавной, он вернулся в квартиру, запер дверь и, пройдя в кухню, открыл окно. Под окном было темно, но Сергей жил в этом доме двадцать лет и знал, что дядя Саша из десятой квартиры уже перекопал газон, а чугунная крышка канализационного люка находится примерно в двух метрах влево. Приземлился он мягко и почти бесшумно, за что даже похвалил себя: «Молодец, рядовой Полухин!»
Выбравшись из раскисшей от дождей пахоты, Полухин пригнулся, пробежал пять метров за кустами акации, потом свернул вправо, как кошка вскарабкался по стене небольшого сарая, прополз по его крыше и спрыгнул вниз уже в соседнем дворе.
— Что-то он сегодня запаздывает, — сказал Демин, взглянув на часы. — Вчера он вышел ровно в семь.
— Да, а Астафьев говорил, что он педант, — подтвердил Шаврин.
— Ну, Юрок может и ошибаться.
В это время ожила рация. Это как раз был Астафьев.
— Андрей! Что вы там делаете? Он уже у гаража!
У Колодникова глаза полезли на лоб.
— Юра, он не проходил мимо нас! Может, это кто-то другой?
— Давайте быстрей, он уже зашел в гараж!
Колодников выругался, а Шаврин начал лихорадочно заводить двигатель. Напрямую, к общей досаде, они проехать не могли, только в объезд, а это увеличивало время в два раза. Ждать было нельзя, и Астафьев, сбежав вниз по лестнице, выскочил наружу и увидел, как Полухин выходит из гаража. Расстояние между ними было не более пяти метров. Никто из них не ожидал встретить другого, и на секунду оба замерли.
Первым очнулся Астафьев.
— Стой! Руки вверх! — закричал он, выхватывая из кармана оружие.
Сергей среагировал на ситуацию на секунду позже, но тренированность его была гораздо выше. На то, чтобы выдернуть из кармана пистолет, снять его с предохранителя и дослать патрон, у него ушло гораздо меньше времени, чем у милиционера. Он выстрелил трижды, прежде чем, уже падая, спустил курок Астафьев. Двор тут же осветился фарами двух машин, въезжающих с обеих сторон. Полухин глянул вправо, влево — все пути были отрезаны, из машин уже выскакивали люди. В мгновение ока он развернулся, взобрался на открытую дверь своего гаража, оттуда — на крышу. Сзади загремели выстрелы, и тогда Полухин упал и покатился вниз по скату. Когда через полминуты на крышу вскарабкался Паша Зудов и еще двое милиционеров, крыша была пуста.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Юрка, ты живой? — запинаясь, спросил Колодников, подбежав к распростертому на асфальте телу Астафьева и падая на колени перед ним.
Тот застонал и, к удивлению майора, начал медленно, кряхтя подниматься с земли.
— Постой, тебе нельзя, сейчас «скорую» вызовем, — пробовал образумить его старший по званию.
— Погоди ты «скорую» вызывать, дай мне самому себя прощупать, — болезненно морщась, ответил Юрий и начал расстегивать бушлат.
Лишь только тогда Колодников понял все:
— Так ты в броннике?! Ну ты, козел, меня и напугал!
— Метко стреляет, смотри, какая кучность, — заметил Юрий, благо подошедший Демин подсветил ему фонариком.
— Знаете, мужики, я, похоже, тоже шизоидом становлюсь...
— Почему? — опешил майор.
— А потому, — ответил Астафьев, — что я с утра знал, что мне непременно надо будет надеть бронежилет.
Тут «с небес» спустился Зудов.
— Ушел, гад! — с досадой сказал он. — Где-то он сейчас в гаражах. Там дальше заводская стена, туда он не сунется. По Чехова мы перекрыли все, Лермонтова тоже перекрыта.
Колодников кивнул. Огромный массив гаражей был хорош тем, что из него было всего два выезда, а с остальных сторон он был зажат заводскими стенами с пропущенным поверху напряжением.
— Давайте сюда Антошкина с его бобиком, найдите псу какую-нибудь тряпку с его запахом, — велел Колодников. — Сегодня он от нас не уйдет: город мы перекрыли полностью.
Действительно, на этот раз Колодникову удалось пронять верхнее начальство, и те разрешили задействовать в операции всех, начиная от ППС и кончая вневедомственной охраной.
Патрули перекрыли весь этот район, они стояли на каждом перекрестке, и миновать их Полухин никак не мог.
Вскоре это подтвердилось — левее их вспыхнула короткая перестрелка.
Тут же заговорила своим вечно простуженным голосом рация:
— Я пять сорок! Преступник попытался сунуться на улицу Чехова, разбил нам фару и чуть не ранил Леху!
— Что значит — чуть! — заорал в микрофон Колодников. За операцию отвечал лично он, и жертвы ему никак не были нужны.
— В бронник попал, — пояснил другой голос, очевидно самого Лехи.
Астафьев потянулся к рации и спросил:
— Пять сорок, сколько он сделал выстрелов?
— Два!
— Значит, уже пять, — сделал вывод Юрий. — Надо, чтобы он расстрелял весь магазин.
В это время Полухин также пересчитывал оставшиеся патроны. «Мало», — подумал он и, сунув пистолет за пазуху, потрогал левую руку чуть ниже локтя. Пуля из автомата прошла по касательной, чуть содрав кожу, но рана все же немного кровила.
«Надо перевязать», — мелькнула еще мысль, но тут он услышал за спиной отдаленный собачий лай. И мурашки пробежали по его спине. Это уже слишком походило на ту войну. Тогда он тоже бежал по ночным улицам, единственный оставшийся из разведки в живых, а собаки по всей округе поднимали лай, словно передавая его от одной к другой. И вот так же болела рука.
Он быстро вскарабкался на гараж, залег. Мысли его путались. «Попробовать прорваться еще? Уйти за забор, на завод? Какой завод? Откуда здесь завод? Все заводы здесь взорваны».
Вскоре Полухин увидел мечущиеся огни фонарей, топот множества ног, и среди них его уши выделили придушенный ошейником хрип собаки. Он устроился поудобней и, когда преследователи показались на перекрестке, первым делом нашел взглядом среди них собаку. Та уже учуяла его запах верховым чутьем, вскинула голову, и именно в эту голову Полухин, не сдержавшись, всадил все оставшиеся пули.
Под выстрелами все повели себя по-разному. Кто упал, кто метнулся назад, в мертвую зону. Антошкин попытался прикрыть собой Лорда, и последняя пуля прошила кисть его руки. После секундного замешательства милиционеры открыли ответный огонь. Но Полухина на этом месте уже не было. Только черная тень метнулась по крышам гаражей и исчезла.
— Он уходит по крышам в сторону завода! — закричал хриплым голосом в микрофон Колодников.
— Вас понял, перекрываем! — ответили ему по рации.
Через пять минут гаражный массив напоминал разворошенный муравейник. На всех перекрестках стояли машины, десятки людей карабкались на крыши гаражей, и Колодников больше всего боялся, как бы они не перестреляли друг друга.
— Осторожнее! — орал он в мегафон. — Патроны у него кончились. Не стрелять, а то своих положите! Не стреляйте, только найдите его, и все!
Но как раз это никому и не удавалось: Полухин будто сквозь землю провалился. Среди сотни гаражей разной высоты, разного размера всегда найдется с десяток мест, где можно укрыться беглецу.
— Эй, в оцеплении, он там сквозь вас не просочился?! — хрипел в микрофон рации Колодников.
— Да ты что, Андрей Викторович! Мышь не проскочит!
— А куда, куда он тогда делся?

— Да не бойся ты, сейчас рассветет — и мы его прищучим!
И тут среди гаражей появился Астафьев. В погонях он участия не принимал: слишком болела грудь. Покосившись на склонившегося над телом своего четвероногого друга Антошкина, Юрий пошел дальше, к Колодникову.
— Что, нет его? — спросил Юрий.
Тот только мотнул головой: он уже посадил голос, командуя этой операцией. Неожиданно в кармане Астафьева зазвонил мобильник. Он достал его и удивился. Это был телефон Зубко, изъятый у Светланы.
— Тихо! — крикнул он окружающим и поднес мобильник к уху.
— Света, — прошелестел едва слышный голос Полухина, — они меня обложили со всех сторон. У меня кончились патроны, но ты не думай, я не дамся им, как в прошлый раз. Прощай!
Звук пропал, Астафьев хотел что-то сказать, но потом понял, что Полухин уже отключил мобильник.

— Он где-то здесь, рядом, — сказал он и стал набирать на мобильнике комбинацию цифр. Затем оглянулся по сторонам, взял из рук Колодникова мегафон. — Всем затихнуть и оставаться на своих местах! — закричал он. — Слушать звук мобильного телефона. Внимание всем! Тихо! Даю отсчет: раз, два, три!
Юрий нажал на кнопку вызова и буквально через секунду услышал знакомую трель звонка. Она раздавалась где-то совсем рядом, над головой. Он поднял голову и ахнул. Метрах в пяти от них поднималась круто вверх эстакада из громадных полуметровых труб. По ним от котельной подавалась горячая вода для целого района, и именно оттуда, сверху, и шел этот звук.
— Он наверху, на трубах! — закричал кто-то сбоку от Юрия.
И тут же черная тень шевельнулась наверху и поднялась во весь рост. Лучи нескольких фонарей метнулись ей навстречу, но они были слишком слабы, чтобы высветить лицо Полухина, так что была видна только его фигура. Кто-то за спиной Колодникова выстрелил по нему, и тот закричал вконец осипшим голосом:
— Не стрелять! — Он хотел добавить что-то еще, но схватился за горло и махнул рукой Астафьеву. — Поговори с ним... — прохрипел он.
— Сергей, спускайся вниз! — крикнул Юрий. — Ты не в Чечне, ты здесь, дома, у себя, в Кривове.
Полухин молчал. Перед его взором сейчас все плыло и качалось. Он снова видел желтые мечущиеся огни факелов, лай собак и многоголосый гомон чужого говора.
— Сергей, вернись оттуда, ты дома. Тебя ждет Света, она любит тебя!
— Ты чего несешь, какая еще Света? — шепнул ему на ухо Демин.
Юрий только отмахнулся.
— Спускайся, ты дома! — В этот момент Астафьев чувствовал, что понимает этого свихнувшегося парня.
А в воспаленном воображении Полухина возникло знакомое женское лицо: Света улыбалась, что-то говорила ему. Это было на берегу того самого озера. Но затем словно кто-то отдернул штору, и снова открылась ночь с пляшущими огнями факелов, и бородатый верзила в пуштунской шапке наклонился над ним, сказал что-то на незнакомом языке, оскалился в белозубой улыбке, потом выпрямился и поднял пистолет. Увидев перед собой черный зрачок дула, Полухин во всю глотку закричал что-то отчаянное и, взмахнув руками, ласточкой прыгнул вниз. Этого никто не ожидал, никто, кроме Астафьева.
Уже за секунду до прыжка он понял, что именно так и случится.
Вытянув руки, Юрий бросился вперед и, когда темное летящее тело уже было в метре от земли, успел в прыжке толкнуть его вперед. При этом ноги Полухина обрушились ему на голову, а затем уже два тела слились в один клубок и покатились по земле.
Когда оцепенение прошло и, все кто был рядом, подбежали к ним, то на секунду им показалось, что оба мертвы.
— Юрка!.. — захрипел, падая на колени Колодников, но капитан в эту секунду зашевелился и начал выползать из-под тела Полухина. Сев, он обеими руками осторожно потрогал голову и зашипел от боли.
— Жив, что ли? — спросил его уже Демин.
— Да жив, по башке только хорошо получил, и рука болит, — сказал Астафьев, пытаясь подняться.
Колодников подхватил его под мышки и снова прошептал ему на ухо:
— Ты что меня, идиот, сегодня всю ночь пугаешь, а?!
— А что ты такой пугливый? — пробормотал Юрий и обернулся к телу Полухина. — Подсветите мне.
Несколько фонарей сразу развернулись в сторону прыгуна. Парень лежал на животе, без движения, рот его был полуоткрыт. Астафьев нагнулся, потрогал шею Полухина. Под пальцами упруго пульсировала сонная артерия.
— Живой, — сказал он, — но ему нужна «скорая». Хорошо он все-таки приложился башкой к асфальту.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Через два дня, вечером, на привокзальной площади города Кривова остановился милицейский «уазик». Это была новенькая, семиместная, еще остро пахнущая краской машина. Несмотря на внушительные габариты, она была переполнена: народ сидел друг у друга на коленях — столько нашлось желающих попрощаться с московским гостем.
— Ну? — сказал сидевший рядом с водителем Колодников. Судя по заплетающемуся языку, он был изрядно пьян. — И что ты тут встал?
— Как что? — опешил водитель, совсем молодой парень. — Вокзал, как заказывали.
— Нам не вокзал нужен — нам перрон нужен! — взорвался майор. — Ты что, думаешь, что я в таком состоянии дойду до перрона? Езжай на перрон!
— Но туда же нельзя! — попробовал возразить шофер.
— Кто сказал?! Нам сейчас все можно!
— Да ладно, Андрей Викторович, давайте я здесь выйду, — попробовал возразить сидящий сзади Виктор, но Колодников только прикрикнул на него:
— Цыц, лейтенант! Не перечить старшим! Поехали!
Водитель пожал плечами, «уазик» тронулся, обогнул здание вокзала, выехал к багажному отделению, свернул на деревянный помост и въехал на перрон, благо он находился на уровне земли. Лишь теперь веселая компания начала вываливаться из вездехода.
Сегодня здесь собрались все: Зудов, Астафьев, Демин, Фортуна, Мысин, ну, и конечно, сам герой праздника, Виктор Зубко.
— А хорошо, что мы его перед отъездом помыли, — заплетающимся языком сказал Мысин.
— Да он чуть не угорел в этой твоей термоядерной бане! — возразил Колодников. — Человек едва оправился от травмы, а ты его в парилку суешь! Я сам там чуть не сдох. Надо было чуть-чуть подтопить, чудила!
— Ну уж нет! — Мысин гордо поднял вверх палец. — У меня баня бывает либо горячей, либо холодной. Третьего не дано!
— Пять минут до отхода поезда, пора прощаться, — сказал самый трезвый из них, Павел Зудов. Он к Мысину подъехал всего с час назад, да и вообще, свалить этого гиганта водкой было трудно.
Все окружили москвича и начали что-то желать.
— Больше в командировки не езди, — назидательно сказал Фортуна. — Это чертовски опасная вещь!
— Ну не скажи, командировки — классная вещь, я бы сейчас куда-нибудь тоже с удовольствием махнул, например в столицу, — стал возражать Астафьев.
— А может, его вообще в следующий раз куда-нибудь в Париж пошлют! — предположил Демин.
— Тогда пусть едет, главное — голову береги, - поправился Фортуна. Все  засмеялись.
— Да, Зубок, хватило тебе сверх нормы. Я за все пятнадцать лет службы два синяка имел и оторванный погон... — покачал головой Демин.
— Пистолет не забыл? — спросил Колодников.
Виктор отрицательно помотал головой. Он хоть и выпил всего два раза по сто граммов, но, видно, после травмы тоже прилично окосел.
— Нет, в чемодане лежит.
— Больше в командировки его не бери, поверь моему опыту, — сказал Колодников. — Хлопот больше, чем пользы. Патронами мы его заправили, документы, случайно, не оставил?
— Нет, при мне, — Виктор хлопнул себя по груди.
— Эх, видел бы ты, как мы их искали с Пашкой в этом гараже! — засмеялся Демин.
— Да, сундучок тот весь перерыли, — усмехнулся Зудов.
— Ага, видел бы ты этот сундук, до половины набитый документами, часами, перстнями и кольцами! — пробасил Демин. — Мобильников одних — штук пятнадцать было. Он время, что на них оставалось, выбирал, потом прятал в сундук, а себе новые добывал.
— А что с ним самим-то, с этим парнем? — спросил Виктор.
Все обернулись к Астафьеву. Рука его была перевязана — тугая повязка выглядывала из рукава. Слава богу, это был всего лишь вывих.
— Да что, подлечат и отправят в дурдом, — ответил Юрий. — Крыша у бедолаги, похоже, окончательно съехала. Воюет, парень, день и ночь. Видел сегодня на перевязке его Светлану, она ведь медсестра. Готова перевестись на работу в психбольницу. Обещает вытащить его, вернуть к жизни. Счастлива!
— Чему счастлива? — не понял Фортуна.
— Тому, что его не убили, не посадили, тому, что будет с ним рядом, — пояснил Юрий.
— Да, есть еще, есть женщины в русских селеньях... — задумчиво сказал Колодников, потом покосился в сторону Виктора. — Ты с Веркой-то попрощался, Зубок?
— Да вы разве дадите толком попрощаться! — возмутился Виктор.
Когда к станции подвалил поезд, вся компания тут же всполошилась.
— Какой вагон, кто помнит?!
— Третий.
— Какой третий? Тринадцатый!
— Он с головы.
— Уй, е-е, сколько бежать!
— Стоит две минуты, мужики, бегом!
— Вот черти! Нажрались как собаки, под ноги не смотрят! — орала снесенная лавой ментов лоточница. — Милиции на вас нет!
Тем временем нужный вагон был обнаружен, в тамбур быстро закинули поклажу Зубко: дорожную сумку с вещами, мешок с яблоками и два больших пакета с провизией. Обнимались, наперебой кричали что-то невразумительное.
— Не забывай нас! Еще приезжай, побегаем по огородам!
— Сало, сало сам коптил! — кричал Мысин.
Стоящий позади него Астафьев только молча поднял вверх руку.
Поезд потихоньку тронулся, начал набирать ход. Виктор на ходу вскочил, обернулся назад, начал махать рукой.
— Адрес мой знаете, телефон тоже! Приезжайте! Всегда буду рад!
«Ну, теперь до самой Москвы не угомонится», — подумала проводница, находясь под впечатлением от столь бурного прощания. Но новый пассажир как залег на полку, так и проспал практически до самой столицы, добирая то, что не доспал за время этой сумасшедшей командировки.
На Казанском вокзале он на последние деньги взял такси — тащиться в метро с такой поклажей не хотелось.
Возле своего дома Виктор был в семь часов утра. Около входной двери он остановился, сгрузил с плеча мешок с яблоками, прислушался. Работало радио, явно что-то жарилось на плите. Виктор поднял было руку к звонку, затем усмехнулся, достал мобильник и набрал номер собственного домашнего телефона.
— Алло, — ответила Валентина Дмитриевна. Телефон у них стоял в прихожей, так что Зубко даже слышал голос матери из-за двери.
— Мам, это я!
— Витя, откуда ты звонишь? — удивилась она.
— Как откуда, из Кривова.
— Как? Я думала, что сегодня или завтра уже будешь дома!
— Мам, мне здесь так понравилось, что я, пожалуй, задержусь еще на месячишко.
При этом он тихонько вставил ключ в скважину, осторожно повернул его, толкнул дверь вперед. Теперь он видел спину матери, и даже по ней было видно, что Валентина Дмитриевна сердится.
— Хорошо, можешь оставаться в своем Кривове хоть на год, но вчера звонила эта твоя гимнасточка, она уезжает с показом мод куда-то за границу. Очень хотела с тобой поговорить!
— Да ну и бог с ней, — сказал Виктор, делая шаг вперед и обнимая мать за плечи.
Та бросила трубку, резко развернулась.
— Господи, Витька! Как ты меня напугал! — Она смотрела на сына радостно-удивленно. — Боже, как ты сильно похудел! Тебя что там, совсем не кормили? Вот что значит чересчур сильно увлекаться девушками! И зачем ты, дурачок, отрастил эту дурацкую бороду?
Виктор хитро улыбнулся:
— Мам, это по необходимости. Просто мне обещают следующую командировку с внедрением в цыганский табор.
— Болтун! — махнула рукой она. — Что твой отец был болтун, что ты. Пошли, мой руки, я как раз приготовила твои любимые блинчики с мясом. Жду-жду, а ты не звонишь! Салатик крабовый есть, ты его любишь. Я сейчас переложу его в фарфоровую салатницу, помнишь, мы всегда ставили на стол, когда отец возвращался из очередной командировки? Он так ее любил.
— Конечно, помню. Накрывай! А я только помою руки.
Моя руки в ванной, он слышал, как Валентина Дмитриевна возилась на кухне, а потом не удержался, и крикнул:
— Мам, а как ты отнесешься к тому, если у тебя в ближайшее время появится не только невестка, но и внучка, причем сразу трех лет от роду
Ответом ему был звон бьющейся посуды. Судя по звуку, на пол полетела памятная фарфоровая салатница.