из записок Спиридона Острогорского

Мой добрый друг и провожатый Лефош утверждает, что индейцы сии весьма миролюбивы по отношению к белым людям и что их нет нужды опасаться. Однако поведение диких заставляет иногда усомниться в справедливости его слов. Мне кажется, что туземцы ведут себя грубо, со злостию какой-то хватают руками всё, что им приглянется из моих вещей. Вполне может статься, что они имеют просто такую манеру общения - говорить почти криком, брать руками чужое без всякого спросу. С белыми людьми они видятся крайне редко, каждый приезд европейца для них событие большой важности. Они видят великое множество незнакомых для себя предметов, пытаются выменять или украсть любую диковинную вещицу, предназначение коей для них неведомо. Сие представляется мне фактом странным, ибо торговля тут начата уже давно, всякие купцы от Американской Пушной Компании и вольный торговый люд прибывает сюда регулярно.
В первый день, как мы добрались до становища Ворон, у меня не получилось взяться за перо. Всякую минуту дикие приставали ко мне, ощупывали, дёргали мою одежду, бинокль, компас. Бурный всплеск их интереса вызвала привезённая мною клетка с курами. Они пытались сквозь деревянные прутья дотянуться до птиц пальцами. В конце концов запор соскочил с крышки, и куры вывалились на землю. Двух я успел поймать и бросить обратно в короб. Третья же в считанные секунды стала жертвой лохматой псины. Другая собака едва не прокусила мне руку, пока я прятал птиц в клеть. Полагаю, что от пережитого страха куры перестанут нестись. А я так люблю варёные яйца по утрам. Рукав моего сюртука порван собачьими клыками. Лефош огрел сию зверюгу прикладом карабина по лбу и тем самым убил её немедленно. Некоторые индейцы было подняли шум, но Лефош строго поговорил с ними, указывая то и дело на задушенную курицу. После он объяснил мне, что обвинил дикарей в негостиприимстве, что они всегда почитают за весьма обидный упрёк. Они любят показвать себя натурами щедрыми, и после резких слов моего провожатого сразу забыли про убитого пса и оставили его нам. Лефош быстро содрал с зверя лохматую шкуру и разделал тушу. Мясо он испёк на углях и позвал нескольких дикарей угоститься. Покуда они непринуждённо беседовали, я кушал молча.
Сегодня на меня уже не смотрят, как на необычайного человека. За три дня они свыклись с моим обличием. Никто более не теребит рукав моей рубахи. Сюртук же мой кто-то успел украсть, не побрезговав даже разорванным рукавом.
Здесь жилища значительно крупнее, чем в посёлках в низовьях реки (Миссури). Причина, думаю, в том, что дикие имеют больше привольности в охоте и добывают шкуры бизоньи в избытке.
Мой благородный Лефош - персона выразительнейшая. Мы общаемся с ним по-французски, но он сильно мешает его с англицкими словами. Тут многие белые люди, коих принято называть трапперами, говорят на эдакой смеси двух языков. Лефош много лет жил с дикими, чудесно владеет их языком, женился на дочери влиятельного воина. Прошлой зимой его жена скончалась при родах, вернее сказать погибла. Дело было так. Она видела сон, который запретил ей последние семь дней до появления ребёнка на свет жить в кругу семьи. Сии индейцы придают великое значение своим снам и стараются следовать их наставлениям. Они уверены, что посредством снов они общаются с разными духами. Духи учат их, как правильно жить. Дикарка не знала точно, когда выйдет срок рожать, и ушла из дома заранее. Она соорудила из лапника хижинку на опушке леса, неподалёку от становища. Там на неё напал какой-то враг и убил ударом булавы по голове. У диких никто не считает зазорным умертвить женщину или даже младенца, если они происходят из чуждого племени. Враг у них не имеет ни возраста, ни пола. Они убивают всякого врага, какого могут одолеть, и срезают с макушки его головы кожу с волосами. Такой трофей удостоверивает их подвиг. Лефош нашёл жену мёртвой и уже остывшей. Он думает, что у его индеанки случились роды сразу после того, как она была убита. То есть она начала умирать, истекая кровью из пробитой головы, а младенец полез из неё и вылезал так без посторонней помощи. Лефош, прийдя в ту хижинку, бросился к жене и увидал что-то шевелящееся под подолом её кожаного платья. Когда он откинул его, перед его взором предстал новорождённый. Появись Лефош часом позже, он потерял бы не только жену, но и ребёнка. А так ему посчастливилось, ежели сей поворот дела можно назвать счастием.


Август, 23
Сегодня мне исполнилось ровно сорок лет. Скоро минет меясяц с того дня, как я нахожусь среди диких. Сегодня со мной случилась глубочайшая тоска. Представилось моё имение, гости, кои могли бы нынче сиживать за моим столом, сытно кушать и пить моё здоровье. Здесь же я совершенно один. Не с кем перемолвиться словом. Лефош отправился рано утром на охоту, не удосужившись поставить меня в известность. Чувствую себя брошенным и забытым.
Всё время хочу отметить, но забывается - мои глаза постоянно слезяться, когда я нахожусь в их палатках. Тому виной дым. Он лезет и в глаза, и в уши. Я пропитался дымом насквозь за несколько дней. Дым меня истерзал в буквальном смысле слова. Стараюсь быть за пределами хижин по мере возможности. Покуда стоит тёплая погода, буду пытаться ночевать снаружи. Однако без моего француза мне боязно выходить к Воронам.
Иногда по-настоящему пробирает жуть. Особенно, когда дикие устраивают праздники. Торжества у них шумные, непривычные для русского глаза. Не поймёшь - то ли радуются они, то ли пугают друг друга. Очень всё выглядит agressivement. Песни у них похожи одна на другую, пронзительные, можно сказать, что визгливые. Такие песни уместны только в таких вот диких деревнях.
Вчера после полудня меня сморил сон. Я задремал, но вскоре пробудился от сильного шума. Всякий раз, заслыша шум в селение, я пугаюсь. Никогда не знаешь наверное, праздник у них или войной кто-то пришёл на них. Выглянул я из палатки и увидел толпу. Дикие шли плотной массой. Все очень сильно раскрашены. Некоторые полностью покрыли тело от головы до пят белой глиной. Иные вымазали ноги чёрной краской, туловище красной, а лицо белыми вертикальными полосами. Были и такие, которые украсили руки и плечи белыми точкми, грудь разрисовали вертикальными жёлтыми полосками шириной почти в ладонь, а ноги оставили нетронутыми. Был один индеец весь чёрный, голова вместе с волосами белая, а глаза и рот у него обведены красными кругами. Был ещё один весь жёлтый, а лицо наполовину красное, наполовину жёлтое. Единой манеры у них нет в раскраске. Но я заметил, что никто не выкрасил лицо в чёрный цвет. Надо заметить, что красятся они с великой аккуратностью и искусством. Линии выведены ровные.
Это шествие составляли только мужчины. Большинство было раздето почти донага, прикрывшись лишь набедренной тряпкой. Но три человека шли вовсе голышом, причём причинны места их тоже были вымазаны краской или глиной. У одного такого голого над срамным местом болтались собачьи лапы, штуки четыре, а то и больше. Головы большинства убраны перьями и всяческими шкурами. В руках они держали копья, жезлы с перьями, дубины и опахала в виде птичьих крыльев.
Со всех сторон к шествию спешили люди и радостно кричали, размахивали руками. Некоторые молодые женщины норовили руками притронуться к раскрашенным, но старухи этого не позволяли девицам и порой даже стучали палками их по протянутым рукам, стучали больно, это я видел по лицам молодушек.
Так как мой дорогой друг Лефош отсутствовал на охоте, я не мог спросить ни у кого, что означало сие действо. На всякий случай я притаился за пологом, чтобы не очень попадаться этим крикунам на глаза. Однако вскоре любопытство моё взяло верх, и я вышел наружу. Они разошлись так же внезапно, как начали шествие. Так буря бывало пролетит над головой, окатит дождём и умчится, оставив после себя чистое небо.


Спросить Лефоша о краске. Есть ли какие цвета по какому определённому поводу?
Спросить, как усмирять дикарей, когда их охватывает агрессивное любопытство. Вчера один высокий малый с коротко остриженными у висков волосами долго наблюдал за тем, как я делаю зарисовки, затем вдруг отобрал у меня мою тетрадь и вырвал из неё первые страницы, на коих был изображён он сам и некоторые другие мужчины. Нынче я видел этого дикаря. Он облачился в длиннющую кожаную рубаху и прицепил к груди своей бумагу с его изображением. Как себя вести? Ругаться? Угрожать? Требовать обратно украденные вещи?
Куры, как я и предполагал, прекратили нестись.


Я сидел возле палатки и делал зарисовки. Возле меня, как всегда суетились дети. Они очень докучают, если им дать волю. Но ругаться с ними невозможно и даже опасно. Как-то раз я махнул в сторону одного из мальчишек палкой, которую держал по обыкновению подле себя, чтобы отгонять собак, махнул не для того, чтобы ударить, а как знак оставить меня в покое. Так этот пострел принялся швырять в меня камнями и собачьим испражнениями. Мне пришлось укрыться в палатке. С тех пор я сдержан.
Вернулся Лефош. Как всегда, он одет в длинную кожаную рубаху, перепоясанную ремнём, на котором висят широкие ножны и заткнут топорик-томагавк. На переброшенном через плечо другом ремне болтается длинная сумка, украшенная бахромой и бисерной красно-синей вышевкой. В сумке той хранится много всяких мелких, но очень важных вещей, среди которых есть и промасленный кожаный мешочек, где Лефош, как и всякий иной траппер, хранит не только спички, но и кресало - на тот случай, ежели спички всё же размокнут или кончатся. За спиной у него лежит спрятанное в чехол (тоже украшенный по шву длинной бахромой) ружьё. Сие ружьё имеет личное имя - Маркиз - и невесть по какой причине сильно любимо Лефошем. Этот житель прерий чинил его множество раз, но решительно отказывается расстаться с Маркизом и приобрести новое оружие. Думаю, тут не без суеверия. Какая-то история наверняка связана с Маркизом. Но Лефош не открывает мне её.
Лефош был очень утомлён и раздражён - на него напали какие-то дикие и отобрали не только его охотничью добычу, но и двух вьючных мулов. “Благо, что Маркиза не тронули. Я им сказал, что ружьё моё колдовское и что в чужих руках оно заболевает и насылает болезнь на всех окружающих,” - сообщил мне траппер. Зайдя в палатку, он стянул с себя кожаную рубаху, скомкал её и бросил себе под голову. Я часто спрашивал его, почему здешние жители пользуются только кожаной одеждой и не жалуют сукно или шерсть. “Жалуют, мой друг, ещё как жалуют,” - ответил Лефош. - “Только где ж тут раздобыть её? Кожа тут повсюду бегает, успевай лишь стрелять и выделывать её. А ткань надобно купить. Кроме того, снашивается она при тутошней жизни в один момент, рвётся быстро, латать нечем. Одним словом, кожа надёжнее будет. Плохо, конечно, что она тяжела, а под дождём такая одёжа вовсе становится неподъёмной. Впрочем, когда кожаную рубаху носишь долго, вытираешь о неё нож и руки, то она хорошо пропитывается жиром и становится почти непромокаемой, тем самым  изрядно спасает во время дождя.” “А почему никто не носит нижнего белья? Я не имею в виду краснокожих, им-то оно не ведомо, но белые люди, тебе подобные? Нежто все дичают здесь?” “ Бельё?” - Лефош был немало удивлён моим вопросом. - “Почто оно тут нужно? Оно замарается в один момент. Нет, друг мой, бельё - это баловство для городских. Ты тоже скоро сменишь свои подштаники на простую тряпку между ног. Набедренный лоскут - самое надёжное бельё. Даже leg-ins обременяют своей тяжестью. Легче ходить с голыми ногами.” Leg-ins - это то, что в здешних краях замешяет мужчинам штаны. Это своего рода просторные чулки из кожы, отдельные штанины, кои надеваются порознь каждая на свою ногу (отсюда и название leg-in, то есть нога внутрь) и крепятся шнурками к поясному ремню. На том же ремне висит и набедренная повязка.



Лоб у неё был густо покрыт алым цветом.
Дикарка сбросила с себя платье и показала жестами, чтобы я тоже разнаготался.
Беззастенчиво положила ладошки на моё тайное место. Видно было, что ей очень любопытно разглядывать белого человека.
Прежде чем уложить
она сняла с пояса кожаный мешочек, черпнула оттуда пальцами какую-то массу и обмазала мне бёдра этой массой.


Телом она была весьма схожа с моей Маланьей. Такая же жаркая. Только у Маланьи кончики грудей совсем светлые, а у этой коричневые, почти чёрные и очень мягкие на ощупь. Дикарка вся скользилась от жира. Поначалу это казалось странным и даже неприятным. Было ощущение нечистоты от её прикосновений. Но вскоре скользкая кожа стала даже приятной... (Далее три строчки густо замазаны чернилами другого цвета. Вероятно, Острогорский сделал это много позже, перечитав текст и решив убрать слишком интимные подробности. Но желание заинтриговать читателя заставило его сохранить несколько слов хорошо раличимыми среди вычеркнутого текста.)... когда я весь опорожнился, она взяла... (Далее текст опять неразборчив.)

Утром она пришла за подарками.



К полудню за стенами жилья послашался страшный крик. Я выглянул вместе с Лефошем и увидел голого мужчину, покрытого чёрной и белой краской по всему телу. Волосы его были невероятной длины, почти стелились по земле и были густо смазаны жиром; над лбом и до середины головы волосы его были острижены не длиннее ладони и стояли торчком. К торчащим волосам были привязаны два крупных чёрных пера, кои были закреплены горизонтально и выступали по обе стороны головы навроде прямых рогов.
Дикарь прыгал в трёх шагах от входа в наше жильё и бешено колотил по земле копьём. С копья свисала шкура небольшого зверька и целая охапка вороньих перьев. Сим грозным оружием он то и дело показывал в мою сторону, но не касался меня. Другой рукой он прижимал к своей груди связку каких-то палочек длиною в локоть.
Лефош сказал, что индейца зовут Стоящий-В-Полной-Готовности, и пояснил, что палочки те означали любовные победы дикаря. На каждой палочке были красные полоски - сколько чужих жён или ещё незамужних дев он одолел. Девицу же, которую Язык Лисицы привёл ко мне, Стоящий-В-Готовности хотел сделать своей женой. Теперь же он был в ярости, так как я - чужеземец - обошёл его. У него за плечами много подвигов, много украденных лошадей, много рукопашных драк и убитых врагов. У меня же ничего нет, но она легла со мной. За это он вызвал меня на бой. Я пришёл в ужас, видя перед моим лицом длинный наконечник копья. Одолеть безумного дикаря я не смог бы никак. Однако француз вновь помог мне. Он заверил Стоящего-В-Готовности, что Великий Дух не позволяет мне драться на протяжении целого месяца. Будто бы это такое табу. А через месяц можно и схватиться. Разумеется, что положение моё через месяц не улучшится, но есть надежда, что дикарь успокоится.
Пришёл Язык Лисицы



Сидели два индейца. Один был укутан до пояса в бизонью шкуру, другой набросил на голое тело синий кафтан, старинный, полинявший и сильно потёртый в некоторых местах. Сей дикарь в кафтане сидел на корточках, раздвинув колени, и причинное место его было открыто.
Разрисовывал лицо своему товарищу, окуная тонкую палочку в плошку с густой краской и затем нанося её точечными прикосовениями на щёки и подбородок.

Шум на окраине. Многие побежали туда. Некоторые вспрыгнули на коней.
Выяснилось, что убили лазутчика. Очень скоро его приволокли в центр становища. Я отправился поглядеть. Женщины с удовольствием колотили труп палками, особенно норовили попасть между его ног. Примчалась растрёпанная молодуха с боевой дубиной, у которой тяжёлый круглый набалдашник, и сим страшным оружием принялась молотить мертвеца по голове. Никто женщин не сдерживал. Мужчины даже подначивали их возгласами. А дикарки явно озверялись, вдыхая запах крови.
Взирать на это было не только гадко, но страшно до того, что конечности охладели.
Прибежало множество маленьких детей. Матери заставляли их подходить к убитому врагу и трогать его ладошкой. Деревенские собаки остервенело лаяли, путаясь у всех под ногами, и тоже прыгали на мертвеца, хватая его клыками. Вскоре я уж ничего не видел за шумной толпой. Чуть не помню, долго ли продолжалась эта вакханалия, но в конце концов из толпы появилась истерично кричавшая девица, за ней другая. Они держали в руках отрезанные ступни ног. Затем над толпой поднялась палка с насаженной на неё головой убитого.
Выглядело всё это ужасно. Меня замутило и стошнило. Моё состояние заметил стоявший неподалёку индеец. Он присел возле меня на корточки и что-то сказал. Может быть, спросил. Я не разобрал интонацию. Когда я не ответил, но продолжал сжимать себе горло и взмокший лоб, сей дикарь позвал кого-то. Появилась очень старая женщина и долго ворчала у меня над ухом. Её манера бормотать была похожа на пение. Должно быть, она на самом деле пела что-то, как бы заговаривала меня. Очень похоже на завывание наших деревенских бабок, которые всякими нашёпываниями умеют снимать порчу.



Нынче утром увидел женщину. Ту самую, которую мне дали для удовлетворения моих мужских потребностей. Я разглядет её на расстоянии. Она быстрыми шагами шла к уединёному шалашу. Я не встречал её уже два дня. Я сразу пошёл к ней, но индеец, со мной шагавший рядом, остановил меня. Он обращался со мной резко, я даже испугался. Он отвернул меня, чтобы я не смотрел в сторону той женщины и знаками показал, чтобы я не смотрел на неё. “Почему?” - вопрошал я, ничего, разумеется, не понимая. Быть может...... (текст испорчен)..... он приложил ладонь к своему причинному месту и выставил указательный палец вперёд, затем другой рукой провёл от своих глаз в направлении шалаша, куда скрылась моя дикарка, а после того шлёпнул этой рукой по выставленному внизу пальцу и палец этот скрючил. Я понял, что он изображал ослабление моей мужской силы в том случае, если я буду смотреть на мою дикарку. На мой удивлённый взгляд он сделал следующее объяснение: сел на корточки, очень как-то не по мужски раздвинув колени, и рукой показал, как что-то капает из промежности, затем опять указал в сторону уединённого шалаша. Только после этого я сообразил, что дикарка ушла в тот шалаш по причине женского месячного недомогания. Она была в изоляции. Это означало полный запрет на общение с нею мужчин.
Пришёл Лефош и стал, как всегда, переводить для меня речь индейцев. Я спросил у него про изоляцию женщин. Действительно ли это так строго?
“У них это очень строго. - ответил Лефош. - Женщин и девиц, когда у них случается свойственная их полу ежемесячную немощь, отлучают от семейного очага в специальную хижину. Общаются с ними только женщины в это время, приносят им пищу и воду в специальной посуде. Истекающая из женщин кровь считается ужасно опасной. Если такой кровью намазать кончик стрелы, то стрела будет отравлена и убьёт жертву, даже если рана окажется пустяковой. Но не только эта кровь опасна. Сама женщина в таком положении опасна. На неё даже смотреть нельзя. Такой женщине не разрешается переходить тропинку, по которой ходят мужчины, не разрешается подходить к жилищу, где находятся мужчины. И прочее, прочее, прочее.”
Очень много запретов у них связано с женской пиродой. Оказывается, не только на женщину в период месячных кровотечений накладывается много запретов, но и на беременных тоже. Всякая женщина, на которую распространяется табу, обязана пройти очищение дымом перед тем, как вернуться в общество.
Есть среди них мужчины из какого-то воинского сословия, которые вообще не дозволяют женщинам прикасаться к своему оружию. Но это совсем особые индейцы. Они ведут себя необъяснимо. Могут ни с того, ни с сего начать громко кричать во время спокойного разговора. Могут вдруг пойти задом наперёд. Могут во время общего танца шагнуть в круг пляшущих и стать столбом, будто их не касается всеобщее веселье. 




Уже темно, при костре записывать неловко, но не могу не описать сегодняшнего.

Во время танца в круг вдруг вбежал индеец, весь покрытый перьями. Только лицо его оставалось назакрытым и босые ступни ног. На лице лежал толстый слой чёрной краски и на ногах тоже. Костюм его из вороньих перьев был замечателен. Перья торчали, шевелились и шелестели при малейшем его движении. Если такой явится без предупреждения в какую-нибудь нашу русскую деревню, то народ поумирает от страха. Каким образом держались перья на теле индийца, мне не ведомо. Такой наряд, должно быть, создаётся очень долго. Я думаю, что перьев на нём не менее тысячи.

......................