Либидо

               


                Либидо   
               
    Парторг шахты №37 треста «Новомосковскуголь» Говорилин Альберт Геннадьевич, безобразно располневший  мужчина лет сорока пяти, второй час разбирал свой рабочий стол от накопившихся за месяц  бумаг. Некоторые он внимательно прочитывал и складывал в большую красную папку. Какие-то  просто  пробегал  глазами и клал  в папку  синего цвета, а  какие не читая, сразу рвал и бросал в стоявшую справа от него корзину для мусора.  С полгода назад его перевели на нашу шахту  из соседнего района, где он занимал должность, чуть ли ни первого секретаря  райкома. Слухи ходили,   что  попал там  в какую-то тёмную, нехорошую историю. До суда дело не дошло, но насиженного места своего лишился. Правда, оставшиеся наверху друзья,  быстро подыскали ему новую синекуру.               
По образованию Альберт Геннадьевич был горный инженер, но производства  не знал и шахты боялся.  Привезут его к нам на «дальний север». Горный мастер лаву остановит. Он по ней с закрытыми глазами, как спринтер промчится.     На сборном  штреке  дух переведёт  и  по громкоговорящей связи командует: «Включить комбайн!!  Счастливо отработать!»    И зачем  приходил?!               
Но в партийных делах толк  знал. Как только секретарём у наших коммунистов стал   - моментально там порядок навёл   Начал с взносов. Кого на партбюро вызывал. Кому отпуска  с лета на зиму переносил. А самым злостным неплательщикам (в основном сильно пьющим) премии выписал, чтобы эти самые  взносы заплатили. Правда, деньги им не доверил, они только в ведомости у кассира расписались. Идя  навстречу XXV съезду КПСС, обязал всех без исключения работников шахты  отработать по три выходных дня в подшефном колхозе.  Даже наш старенький директор, на коленях, с расстегнутой ширинкой, километровую грядку свеклы,  самолично пропалывал. Кто призывы его игнорировал, того  «рублём бил».  Лишал выслуги лет и тринадцатой зарплаты. А это тебе не хухры – мухры.  По тем временам – деньги немалые.  Надо же, каким  крутым мужиком  оказался. Не смотри, что на пельмень похож.
   В  кабинет  кто-то постучал, вернее поскрёбся. «Ну, кто там ещё? Войди!» - раздражённо повысил голос Альберт Геннадьевич.  Дверь чуть-чуть приоткрылась и в образовавшуюся  щель просунулась лысая, безбровая  голова с  бегающими глазками и белыми, как у поросёнка,  ресницами.
«А, это ты Колдунов. Чего тебе?!» -   недовольно спросил хозяин.
«Да я, товарищ  парторг, по личному делу» - вкрадчиво проговорил вошедший.
         Николай Васильевич Колдунов работал крепильщиком на монтажном участке. Горняк старый. Опытный. Его фотография годами висела на доске почёта.  Хотя жилы в шахте, прямо скажем, не рвал. То от профсоюза  по конференциям разъезжает, то по партийной линии в какой-то комиссии заседает.  А как-то народным заседателем  в суде пристроился, так вообще  в шахту спускаться перестал. Рыболов  был заядлый, удачливый.  И летом и зимой - всегда с удочками.  На участке ребята его недолюбливали. Тут после рабочей  смены у всех одна мысль, как бы  до дому доползти, а он наверх, к  парторгу -  шась! Подлещиком его вяленым  угостит, тараночкой. О делах наших скорбных с ним  покалякает. Недаром Альберт Геннадьевич  на общем  наряде заявил как-то: «Вы и  подумать ещё не успеете, а я уже  знаю всё!!!»               

          «Ну, проходи. Присаживайся. Что у тебя там стряслось?» - сменил гнев на милость хозяин кабинета.
«Даже не знаю, с чего начать?», - потирая лысину, нерешительно проговорил посетитель.  С главного всегда начинай, Колдунов. С сути! - поторопил Николая Васильевича парторг.  Баба моя загуляла! - взял быка за рога тот.   На садовом участке видели  их, голубков.       Она у тебя партийная?- сразу заинтересовался парторг. Нет».
«А он?    Кто? Конь в пальто! Колдунов! А-а-а! - шлёпнул себя по лысине обманутый муж. Нет.  Он у нас на проходке работает. Костя Суббота. Здоровый такой. Белорус. Это тот, который почётную грамоту на собрании перед президиумом  порвал?. Он! Он! Он! -  пальнул одиночными Николай Васильевич. Ну, ладно. Иди. Мы разберёмся» -  сузив глаза,  пообещал партийный организатор.
Константин Александрович Суббота, здоровенный детина средних лет, попал к нам в Мосбасс по набору, после окончания срочной службы.  «Хотелось матери помочь. Нас ведь семеро у неё  было. Одна  после войны поднимала». Как-то за кружкой пива (одно время мы с ним приятельствовали), разоткровенничался он. «Думал, скоплю денег по-больше. Приеду  к себе в деревню и заживу с ней, как кум королю…   А тут квартиру дали. Женился. Сынишка  родился.  Так и прикипел к этим местам».
      Характером  он был необщительный.  Молчаливый. За смену  в забое бывало, и слова не скажет. Но проходчик  классный. Работяга.  Ни секунды  без дела не сидел. И смена закончится.  И инструмент уже спрячут. Вся бригада  поезда пассажирского ждёт, чтобы к стволу ехать. А он клинья  крепёжные топором  тешет. Про запас. Наделает их целый ворох. И что ни клин, то произведение искусства.  Прямо, Кижи какие-то. Блин.  Был ещё у Кости дивный, баритональный бас и абсолютный слух. Пел он изумительно. Души наши наизнанку выворачивал. На «День Шахтёра»  столы  во дворе сдвинем, хряпнем по «малиновскому с венчиком».  Он как даст  «Коногона» или «Варяга». Жёны наши обревутся все.  Многое, если не всё, они  нам в этот день прощали. Супруга Константина Александровича, Нина Матвеевна (милая, скромная женщина), учительница начальных классов, воспитывала двух сыновей и мужа своего обожала.
              … За неделю до указанного срока на доске с показателями работы добычных и проходческих участков вывесили огромный лист ватмана, с написанным на нём объявлением:  «Третьего июля  в пятницу, в общей  нарядной шахты, состоится  рабочее собрание.  На повестке дня:    1.ТОВАРИЩЕСКИЙ СУД над работницей лесного склада  Дождиковой М. И.  и проходчиком участка №1 Суббота К.А. 2.доклад на тему: «ТЛЕТВОРНОЕ ВЛИЯНИЕ ЗАПАДА». Докладчик т. ГОВОРИЛИН А.Г.
Мария Ивановна Дождикова работала у нас на шахте  крановщицей  на лесном складе.   Худенькая,  маленькая, постоянно закутанная  в платок или косынку. Немногословная и незаметная.     Фамилию при регистрации брака она оставила свою,  родовую. Почему? Трудно сказать. Может, её пугала зловещая, идущая откуда-то из тьмы веков фамилия мужа и она не захотела расставаться  со своей  такой тёплой, ласковой.  Вспомните  летний, слепой дождик. И  держалась за свою девичью, как за спасительную  соломинку, не поддаваясь мачехе-судьбе. Дело в том, что  левая сторона её лица  была сильно обожжена. Страшный, уродливый шрам тянулся откуда-то из-за уха, до  самой ключицы. Во время войны немцы при отступлении  согнали всю их деревню в сарай и подожгли.     Вовремя  подоспевшие наши разведчики едва успели выхватить её, крошечную и полуживую,  из -  под  обгоревшей,  мёртвой  матери.
… Шахта сразу разделилась на два лагеря. Мужской -  в котором все были на стороне Кости,  и больше  спорили о том, придёт ли Мария Дождикова на суд. Спорили, спорили, пока  не сошлись в одном: даже если она и при смерти будет, «Колдун» всё равно её на суд притащит. Женский коллектив в свою очередь разбился на три лагеря. В одном (самом  многочисленном) ей сочувствовали и жалели. В другом (поменьше), категорически осуждали. А в третьем (самом маленьком) во всеуслышанье заявляли, что завидуют Машке. И вообще, лучше с чёрным кобелём жить, чем с этим иудой Колдуновым.   
В день суда в общую нарядную шахты набилось множество народу. Все работники поверхности: погрузка, лесной склад, мехцех, главный подъём. Всё И.Т.Р. Ради такого случая, даже смены на час сдвинули, чтобы могли присутствовать добычники и проходка. Сам директор шахты пришёл и сел в первом ряду. Быстро выбрали народных заседаталей. Секретаря директора - старую деву,  сухую и педантичную.  И молоденькую,  симпатичную контролёршу из О.Т.К.    Обязанности судьи вызвался исполнять т. Говорилин. Его просьбу собрание удолетворило. Из кабинета В.Ш.Т. вынесли стол. Накрыли его красным сукном.  Высокий суд занял свои места.
Председатель,  гневно зыркая на подсудимых, (они сидели  отдельно, на стульях) кратко, по бумажке зачитал суть дела и  начал  про тлетворное влияние. Потом перешёл на американскую военщину. Вскользь коснулся героического Вьетнама.   А когда, он начал плести про невыносимо тяжёлую  жизнь и нищету безработных в капстранах, Константин Александрович Суббота встал во весь свой немалый рост, и, обращаясь ко всему рабочему собранию, произнёс самую длинную в своей жизни речь.          
    «Мужики!  Кончим балаган! Пожалейте бабу! Ни причём она здесь. Смотрю, в саду воду носит. Из колодца. А ведро конское. Литров на пятнадцать. Пойду, помогу, думаю. Пока воду таскал, она под яблоней столик накрыла. Огурцы с грядки, редиска и бутылку поставила. Выпей, Константин Александрович, говорит. Закуси. Тут её на соседнюю дачу позвали. Выпил я, похрустел огурцом и к себе пошёл. Сады-то наши рядом. И в калитке с ней столкнулись. Платок с головы сбился. Запыхалась вся. Ка-ак дал мне по ноздрям запах волос её!!! Духмяный такой! Пронзительный! Ну, ты бы вот выдержал!!?», -неожиданно обратился он к нашему старенькому директору шахты. «Да конечно, нет!» -  не задумываясь, выпалил тот.
                ***