Лёнька Пряхин

               
               


           Лёнька  был самым младшим, одиннадцатым  ребёнком в семье. Его мать Пелагея Ивановна Пряхина разрешилась им на  пятьдесят третьем году своей жизни, повергнув в шок всё женское население нашего шахтёрского городка.   Четверо самых старших братьев до Лёнькиного рождения  не дожили. Двое  погибли ещё в начале двадцатых годов. Глава семьи Николай Павлович Пряхин и его супруга были ровесниками двадцатого века. Происходили они из тамбовских крестьян. Из семей  крепких, зажиточных.   Когда на Тамбовщине  бушевало крестьянское восстание, Ленькин отец был уже женат и имел двух сыновей. По его рассказам,  их село было на стороне восставших. "Бабы,старики, мужики - до конца резались. И газом  нас травили. И из пушек расстреливали. Тогда-то и погибли два сыночка моих. Махонькие совсем ещё были», - вспоминал девяностолетний, но ещё крепкий, как гриб – боровик, Николай Павлович. После гибели первенцев у них с Пелагеей Ивановой долго не было детей, и они день и ночь  молили Господа Бога, чтобы Он  «даровал им чадушек». Ходила она и на богомолье, где дала клятву:  какие бы ни были трудные времена, никогда не прерывать беременности. И Господь услышал её молитву.  Пелагея Ивановна после того похода по святым местам стала рожать через год.               

         В наши места  они  приехали  в начале тридцатых годов прошлого века на строительство  Сталиногорского химкомбината.  Сам Николай Павлович ещё  подростком пристал к артели каменщиков. И каждый год после завершения полевых работ, уходил  с ними  в «отхожий промысел». Специализировался он по кладке высоченных строений. В детстве Лёнька, указывая на нещадно дымившие трубы новомосковской  ТЭЦ, всегда с гордостью говорил нам: «Батя  мой  выложил».  Ещё два  Лёнькиных брата - близнеца легли на полях сражений Великой Отечественной. Было им по восемнадцать лет.               
 
     С  половиной своих  братьев и сестёр Лёнька долго не был знаком. Жизнь разметала старших Пряхиных по всему Советскому Союзу. И только в одна тысяча девятьсот шестидесятом году, когда он пошёл в первый класс, а его отец на пенсию,  вся их громадная семья собралась вместе. Многие приехали с детьми.    

     Все Пряхины были удивительно похожи друг на друга. Среднего роста, с густой шапкой волос цвета спелой пшеницы и синими, доверчиво смотрящими на мир глазами. В  городке про них говорили: «На одну колодку все  деланы…» Подарков  Лёньке навезли  видимо-невидимо.  От мощного,  на четырёх батарейках электрического фонаря, до велосипеда «Школьник». Даже балалайку  подарили, на которой он удивительно быстро научился играть «Барыню». Все   мальчишки завидовала ему белой завистью. Почему белой?  Да потому что Лёнька был  добрым малым.  Вся поселковая детвора  выучилась управлять  велосипедом  на его «Школьнике». А когда шли ловить по чердакам голубей, он никогда «не зажиливал» свой чудо - фонарь.               
   
     Перед самой своей  пенсией Николай Павлович  Пряхин отнёс  заявление в загс, и когда все дети их собрались под родной крышей, они с Пелагеей Ивановной торжественно расписались. Заодно и свадьбу  сыграли. Как-никак, а без малого полвека   прожили без «толкушки» в паспорте в мире и согласии.  Об этом  даже в районной газете написали.               

     Выйдя на пенсию, работать Пряхин – отец не бросил.  Его, как уникального мастера - каменщика знали далеко за пределами  области. Председатели колхозов наперебой звали  к себе.   Но старый мастер окружающие  шахтёрский посёлок коллективные хозяйства не особенно жаловал. Говорили, будто бы обидел его один из наших знаменитых на всю страну колхозных руководителей.  Чтобы  меньше заплатить,  взял и забраковал  его искуснейшую работу.  Заодно  и  в райсобес  на старого мастера «капнул».  С тех пор  с близлежащими колхозами Николай Павлович  никогда не связывался. Уважал он рязанскую деревню. Со многими из тамошних председателей  у него сложились прекрасные, доверительные отношения. Каждый год в середине апреля к его дому подъезжал с брезентовым верхом, весь заляпанный грязью  «Газ-69» с рязанскими номерами, и Николай Павлович, отдав последние распоряжения своим домашним,  убывал до самых «белых мух», как  говорили соседские мужики, на «шабашку».  С двенадцати лет он стал брать с собой и  Лёньку. Возвращался Пряха всегда к первому сентября самостоятельно.  Один. Заметно подросший и по-взрослому важный.  С собой он всегда привозил огромную связку сухих белых грибов, деревянный жбан цветочного мёда, купленный себе на заработанные  в колхозе деньги костюм к школе, подарки матери, сёстрам и множество деревенских рассказов, которых хватало на весь учебный год. Хотя, мы не очень-то и верили ему. Если его слушать, то в Рязани есть такие места, где и электричества ещё нет. Что  парни там дерутся всегда один на один и  лежачих -  никогда не бьют. И что он их  бессменный капитан сборной колхоза по футболу.


             В школе Лёнька учился  «так себе».  Про таких  (чтобы не обижать родителей) говорят: твёрдый троечник или -  мальчишка  способный, но ленивый…  Зато он в избытке был наделён  домовитостью,  хозяйственной смекалкой, бережливостью, предусмотрительностью. Например, у него всегда с собой была иголка с ниткой, увеличительное стекло, мел, перочинный ножик со всеми  «наворотами» (в нём даже ножницы были) и ещё масса на первый взгляд,  бесполезных вещей. Как-то в классе четвёртом нас целую неделю возили в близлежащий  совхоз  убирать яблоки. Урожай  их в тот год  был  неудачный.  Брать домой  «тормозки» нам, было строжайше запрещено.  И только в последний день по окончанию работ дали «Большое добро». «Берите столько, сколько унесёте» - объявил пришедший проводить нас директор совхоза.  Все взяли по ведру крупных, сочных,  пахнущих  запахами уходящего лета  плодов.  Водитель   завёл мотор и дал длинный сигнал. Мы быстро расселись по своим местам.  Только Лёнька, как ни старался, не мог   взобраться на высокую ступеньку автобуса. Стоило ему вскарабкаться на неё, как его тут же начинало тянуть назад, и он, прижав к животу ведро с яблоками, молча, без единого звука, как стойкий оловянный солдатик  «всем прикладом»  падал на землю. Мы думали  дуркует.  Девчонок смешит. Но когда он в третий раз загремел со ступенек, один из сторожей подошёл  и распахнул полы его старого отцовского пальто. С внутренней стороны, к  подкладке, медной проволокой были  пришпилены огромные карманы,  сделанные  Лёнькой из своих портянок, полные ароматной антоновки.               
    Повышенный интерес к учёбе он стал проявлять в седьмом классе  на  уроках «Истории».  Вела их ставшая нашим классным руководителем, только что окончившая  институт молоденькая, очень симпатичная учительница. Невысокого роста, совсем ещё девочка, чистенькая, стройненькая,  со всеми доброжелательная, всегда модно и со вкусом одетая. Свой предмет она знала досконально и занятия  проводила необычайно интересно.   Лёнька с первого же её урока влюбился  в «историю» и  (чего уж тут греха таить) историчку, которую старшеклассники, тут же стали все звать «Царевна Тамара».               

    Тамара Николаевна была приезжей и  жила в шахтёрском общежитии. У них во дворе был разбит уютный скверик. Прямо под её окном стоял теннисный стол. Пряха постоянно околачивался возле него.  Играл  в  пинг – понг. Когда желающих с ним играть не было, он часами сидел на нём  (обязательно с учебником истории в руках), и как дореволюционный филёр (тайный агент царской охранки), не поворачивая головы,  наблюдал за её окном.  Или ставил  на другом конце стола щит из фанеры и часами, оглушительно – звонко бил об него пластмассовым шариком, чем доводил отдыхающих после с ночной смены здоровенных  шахтёров до бешенства. Он и по шее от них получал. И ракетки  они у него отнимали. Бесполезно.  Дело кончилось тем, что кто-то из озверевших проходчиков вырвал теннисный стол с корнем.               
 
  Царевна Тамара  была хорошей учительницей и очень красивой девушкой. И я подозреваю, что из нашей школы в неё был  влюблён не один Лёнька Пряхин. Ей постоянно дарили живые цветы, даже зимой.               
   Ещё  задолго до 8-го марта  мы  начинали обсуждать,  что  подарить на праздник своим девчонкам и учителям? Подарок для преподавателя истории обсуждался всегда отдельно. При этом больше всех говорил и горячился Пряха. Он так расписывал достоинства  «Царевны», что сидевший по два года в каждом классе, дебильного  вида  парень с  многообещающей  фамилией Пьянов, как-то пробасил: «Да тебя послушать, твоя Тамара и в уборную не ходит! - Конечно,  не ходит» - утвердительно кивнул Пряха.        «Святым Духом питается!» - басовито захохотал второгодник и через сжатые губы издал неприличный звук.                Ленька поперхнулся, онемел, из его глаз брызнули слёзы и он, с кулаками кинулся на  мордастого переростка, который был в два раза здоровее. Мы еле - еле оттащили его, от не на шутку струхнувшего урода.
 
      Если в точных науках Лёнька был твёрдый троечник, то на уроках труда он был круглый отличник.    В школьных   мастерских учитель- трудовик  познакомил  нас с токарным делом и после обстоятельного, подробного инструктажа,  предложил желающим выточить болт. Первым  вызвался Пряха. Через полчаса  он  положил на  учительский стол, матово поблескивавший металлический  болт с гайкой. Анатолий Михайлович  обмерил его  штангельциркулем  и поставил Лёньке в дневник пять с плюсом. Так же у него  было и со столярным делом. За право проживать в скворечниках, которые он делал, воробьи со скворцами бились на смерть. А как – то зимой, в девятом классе он выточил из толстой металлической болванки  необыкновенно красивую вазу. С виду   лёгкую, хрупкую, но если   взять её  в руки, она оказывалась неправдоподобно тяжёлой. От этого неожиданного эффекта  в Лёнькином изделии чувствовалась какая-то глубокая тайна.   Он, конечно же, хотел подарить её Тамаре, но она отказалась и  предложила поставить вазу в учительской. Пряха с большой  неохотой согласился. После того случая  все  стали звать его Данила-мастер. Он не обижался. Ходил важный. Задумчивый. Более того, никогда раньше не отличавшийся любовью к внеклассному чтению, записался в городскую библиотеку, отыскал там и несколько раз внимательно прочитал  все «Сказы» Бажова. По всему было видно – он что-то задумал. Вот только что!?  Может,  он собирался выточить «железный цветок..?   Жаль, но  об этом мы уже никогда не узнаем.

    В тот год Царевна Тамара стала царицей. Вышла замуж  за недавно  демобилизовавшегося с Северного флота  моряка-подводника. Он работал на одной из шахт,  плотно обступивших наш маленький городок, и даже был там  капитаном  их футбольной команды.   Только вот жизнь  у неё с этим футбольным  мореманом  не задалась. Красавец, один из лучших спортсменов Мосбасса, он производил впечатление простецкого, своего в доску парня. Но в жизни  оказался жутким скрягой  и  страшным ревнивцем. Ревновал её к каждому столбу.  Даже в школе устраивал ей сцены ревности.  Наши девчонки очень жалели Тамару и удивлялись: как такая умница, могла  так ошибиться в любимом человеке?!   Через полтора года они развелись.               
       Лёнька тяжело переживал  замужество  Тамары Николаевны. Осунулся. Похудел. Окончив девять классов,  дальше в школе учиться не стал. Забрал документы и поступил в какую - то строительную «фазанку», но и там больше трёх месяцев   не протянул. Зимой он навсегда уехал к одному из своих старших братьев на Крайний север.

            После окончания средней школы, на выпускном вечере, Тамара Николаевна  вынесла нам из учительской  Ленькин кубок «Большого Орла» и мы все по очереди на счастье пили из него шампанское.   Вот, только жаль, Пряхи с нами  не было.