Мертвые сады

1

Желтая, спелая луна постепенно обращалась в белую; сонные блеклые лучи озарили холмы, усыпанные снегом. Среди ровного белого полотна виднелись засохшие ветви каких-то кустарников, пожухлые метелки, редкие травинки. Холмы простирались вдаль до самого леса, серой полосы на горизонте, а далее, за лесом, вставали, словно полупрозрачные, вершины гор, слегка посеребренные лунным светом. Свет тот был неясным и рассеянным; в воздухе стоял легкий туман - противный и липкий, напоминающий о самых холодных зимних днях, когда лед, проморозивший все, до чего мог добраться - улицы, дома, землю, всех незадачливых обитателей края, где задержался на пути, принимался за воздух. Порой солнце вступало с ним в бой, стараясь ласково согреть все, что было обожжено холодом, но этой зимой упорно не появлялось на небе, разве что мутной красноватой полосой на рассвете, или размытым белым пятном в полдень.
Ночью солнце скрывается; правит луна, ни принимающая ничью сторону, сеющая свой равнодушный свет на зимнюю землю. Ночь выдалась такая, что все небо было затянуто мелкими облаками, и звезды стали не видны, однако луна выискала себе чистое местечко в небосклоне, и, не покидая его, неуклонно светлела и поднималась ввысь.
Туман сгустился; скрип снега под ногами, казалось, стал тише. Тропа вела вверх, на вершину холма, откуда открывался прекрасный вид на реку.
Ночные прогулки полезны - и для здоровья, и как пища для ума. Они настраивают мысли на другой, ночной лад; но не в такие холодные часы. Но тому, кто держал ночью свой путь на вершину холма, это было и не важно.
Осталось несколько шагов до вершины, и путник замедлил ход. На луну, наконец, набежало облако, и свет на мгновение исчез, все вокруг сделалось серым; но путник не обратил на это никакого внимания, и, наконец, остановился на плоской вершине холма.
Другая его сторона была куда менее пологой; в нескольких местах склона лежали огромные валуны, а кое-где склон и вовсе становился отвесным. Внизу и впрямь шумела речка; видно ничего не было, только несколько серебряных нитей, неверных и блеклых в сумрачном сиянии луны. Клочья тумана скрывали далекие берега. Перед путником раскинулась серая, клубящаяся, мутная тьма, холодная и равнодушная.

Когда-то на вершине этого холма росла дикая яблоня, и под закат лета она вся была сплошь покрыта странными зеленоватыми яблоками, очень маленькими и вообще неприглядными на вид.
Ты не помнишь, что бы вообще их пробовал, потому что такое просто не употребляют в пищу.
Ты помнишь, как долго и упорно отказывался это пробовать. Даже откусить маленький кусочек. Зато охотно срывал их и кидал вниз. Конечно, у тебя всегда получилась забросить дальше, наверное, даже в речку, а что, если на дне речки вырастет яблоневое дерево - почему такого не может быть? А если семечко не унесет течением, если оно застрянет между камнями?
- Такого быть не может... Там течение слишком сильное.
Ты забрасывал дальше, чем кто?.. Кому ты все это рассказывал?
Откуда ты знаешь, что они такие уж кислые? Кто говорил тебе об этом? Пускай и кислые, а если кинуть в реку, то там, на дне, может вырасти яблоневое дерево.. неужели неинтересно попробовать?
Ого, ты, оказывается, помнишь, что яблоня была маленькая, с тонкой светло-коричневой корой. А трава на вершине холма всегда была выгоревшая, жухло-зеленая, и сухая, а еще на ней были рыжие пятна. А вот там росли маленькие белые цветы, боже, ты не можешь вспомнить их название. Но они были очень белые. Но все-таки не настолько. Не настолько - как что?
Ты не можешь вспомнить. Точнее, оно совсем близко, буквально чуть-чуть, протяни руку - ...

- Давай пересадим ее в наш сад.


Путник поспешно отошел от края, и, торопясь, зашагал вниз. Он не знал, что понесло его сюда этой морозной ночью. Он уже почти спустился, когда обернулся и посмотрел на вершину холма.
Она была пуста. Ни куста, ни дерева.
Путник вернулся. Он пристально оглядел всю землю, пока взгляд его не остановился на маленькой ямке, почти засыпанной снегом. Здесь когда-то росла дикая яблоня.
Теперь уже не дикая. Конечно, она так же приносит кислые маленькие яблоки в конце лета, но теперь растет в саду... Точнее, не приносит.
Она засохла несколько лет назад.

2

Когда-то, тысячи лет назад, весь мир был совсем другим. Наверное, тогда еще не было людей, а только Перворожденные. Или это все-таки было немного позже?
Наверное, позже. Уже много чего появилось...
И столько всего исчезло.
И не сравнить с тем, сколько исчезло.
Река была глубокая... глубокая, глубокая, интересно, как река может быть такой глубокой и узкой. Или в ней просто вода очень темная? Или темное дно? Черное, черное дно.
Это странно: когда лепестки красных роз опадают и засыхают, они становятся черными. А белых? Почему-то ты не можешь вспомнить. Наверное, ты этого никогда не видел.
И вот, река была очень темная, а на ее медленных, величественных волнах качались тысячи, как прошедших с тех пор лет, белых и черных лепестков... то есть черных, когда-то бывших красными; а белые, все-таки, и засохнув, не меняют цвет.
И вокруг был туман. Туман, и, наверное, роса, роса на темно-зеленой траве. Может быть, была ночь, поэтому все казалось таким темным? И свет, скорее всего, был лунным. Лунный, чистый, слегка рассеянный сквозь туман свет. Но лепестки были снежно-белыми. Немного странно.
Если это и был лунный свет, то слишком яркий.
Наверное, вовсе и не лунный?
Темные берега, темная река, сверкающая роса и разлитый в воздухе вокруг серебряный свет.
Откуда он шел?

Все заканчивается одинаково. На этом моменте ты просыпаешься.
Потому что не можешь вспомнить.
Зато лепестки ты можешь увидеть и сейчас: пол усыпан ими так, что половиц не видно. Они осторожно избежали огня, протянувшись полосой прочь от угасающего камина, бережно обогнули стопку книг, лежащих на полу, и задержались на приличном расстоянии от кроватей.
Нет, к твоей кровати полоса лепестков все-таки подобралась ближе.

Сегодня они все белые.



3

Silencio.



Было раннее утро.

Тишина. Она царила в доме, и тогда единственное, что стало важным - ощущение пустоты вокруг, что бы просто не было никаких звуков. Как будто мир мертв, как будто из него все исчезло, но мертв не окончательно: эта смерть - возрождение, это падение - взлет. Словно набрать в легкие воздуха, что бы нырнуть - что бы воздух заполнил все внутри, нужно молчать. Потому удержать в себе сокровенное - это и самый простой, и самый сложный выбор.

Тишина - самое лучшее лекарство от потери. Не может быть другого, потому что только острая, точная мысль может стать отражением чувства, и подобно острому клинку, который тупиться о плоть, не должна быть высказана вслух: она огрубеет, станет серой тенью себя, а будучи выраженной на бумаге, поблекнет, выцветет, как и чернила.
Боль потери - боль от ощущения пустоты, зияющей пропасти, разверзнувшейся где-то внутри, поэтому все, что тогда нужно - в одиночестве и тишине стоять на краю своей пропасти и смотреть вниз, все равно не примириться, но хотя бы привыкнуть, заметить на ее дне мелькающие образы и обрывки воспоминаний, но не суметь увзять их друг с другом, потому что чувства, которые делали их живыми, исчезли. Вот от чего она - эта пропасть, эта боль от потери.

Вдохнуть, и набрать побольше воздуха в легкие. Вокруг - гладкая, синяя даль воды, сияющая на ярком солнце, ноги достают илистое дно, которое через несколько шагов начинает отдаляться - озеро темнеет и становится глубже. Погружаешься в воду - она абсолютно прозрачная и теплая именно настолько, что чувствуешь себя спокойно и комфортно, вода нежно обнимает со всех сторон, бесконечная синяя даль впереди.

Такой воды не бывает в озере.

Ощущения, воспоминания - что это было, теперь уже не понять - были тревожными и приятными, неслись вперед и увлекали за собой, но тут наткнулись на непреодолимую преграду.
Действительно. Илистое дно не может быть белым, белым может быть только песчаное. Поэтому и вода такая чистая и прозрачная.

Странно.

Таких воспоминаний не было, и быть не могло - тебе не доводилось купаться в море.
Черная пропасть подняла на поверхность этот синий сон, поманила им и рассеяла в своем мраке.

И снова - тишина, тишина, тишина.

Проходит несколько минут - майский ветер все сильнее колышет занавески на окнах.
Где-то в доме хлопает дверь, и все исчезает, только на сердце грусть. К пропасти внутри можно привыкнуть. Если и тишины не добиться, потому что просто не с кем молчать.

4


Был закат.

Яростные тучи на западе, фиолетово-багровые, жадно впитали последние лучи солнца. Тебе казалось, это этот закат - последний.
Ведь его время придет, когда-нибудь, потому что ничто не вечно.
Каким будет последний день в Благословенных землях?
Не будет ни пугающего пламени, ни стонов земли, ни ужасающего грома и гула тверди. Наверное, яркий торжествующий свет вечности, потому что конец этот будет концом мрака и зла.

Ведь правда же, все так просто? Черное - и белое, разрушение и тьма - сотворение и свет? Предавший однажды свет будет вечно нести в себе порок, и не убережется от изгнания? Как это было с Мелькором, с Гортхауэром...

Твои бессвязные мысли обрываются.

Ты замираешь за полшага от очередной мысли, идеи, какого-то выстрела в голове, которого нельзя допускать. Ты оставляешь себе тишину, темноту внутри - только бы глухую, только бы не подумать, только бы не развивать эти мысли дальше - мысли о поступках, мысли о судьбах - все вело к одному: к воспоминаниям. к тем блеклым остаткам прошлого, серым гравюрам, бережно хранимым внутри, как гербарий.
Гербарий - или коллекция сухих растений. Ведь кто-то занимается такими вещами: держит сотни мертвых растений у себя дома. Гордиться ими и бережет, забывая о том, что каждый некогда был умерщвлен им. Какой ужас. Тебя это удивляло.

Так и ты, с твоими воспоминаниями.
Ну а на что сейчас похож твой драгоценный сад?

Черные мертвые ветви на фоне багрового неба. Последний день.

5

Иногда приходит время главного вопроса. Жизнь идет своим чередом, но что-то мешает, колет, как заноза. Тщательно разобраться в себе и найти ответ - что это - и станет легче. Был пасмурный день, и было самое начало лета, и главный вопрос был задан.

Честный вопрос. Вопрос самому себе.

На что могут быть похожи воспоминания, если убрать из них чувства? Сухие рассыпающиеся лепестки под ногами, повсюду пыль, паутина по углам и сумрачный свет - вот, что тогда останется. Истинное заменится ложным, исторические факты, скупое изложение. Темная пропасть внутри - вот, что тогда тебе осталось; пропасть, да обрывки снов, что являлись по ночам и так мучительно вспоминались утром. Мучительно и больно, потому что все они были связаны с ним.

Его тень, его свет.

Ты не можешь и сейчас сказать, как так случилось; однако через несколько лет после вашего расставания все воспоминания с ним связанные, потеряли свою остроту и горечь.

Но хуже было то, что и все-все стало блекнуть: и темные времена, что вы пережили вместе, и все светлое, что было осталось чем-то вроде кратких заметок, будто набросков, путеводных заметок, бездушных, черно-белых зарисовках. Это не страшило тебя, а казалось таким естественным! после случившегося нужно было начинать все заново, собирать рухнувший мир; и без боли он собрался так легко - и ты не сразу понял, что фундамент этого нового мира - черная пропасть внутри тебя, та самая незаживающая рана. Пытаться вспомнить - бессмысленно; картинки не оживают, сколько не верти их в руках - так и те воспоминания, что сохранились о прошлом, не стали живее, когда ты стал записывать их - сначала строго, как хронику, потом все более художественно, придумывая остроумные метафоры и аллегории; рассказ получался складным, но чего-то все равно не хватало. Может быть, вдруг проглядывали действительно удачные фразы - но какими сухими и безжизненными они казались по сравнению с тем, то было написано сначала, в той самой книге… Красная, как рассвет, обложка. Острые буквы, каждая - как кинжал. Ты подкладывал в конец ее свои черновики, но они так выбивались из общего повествования по стилю, что ты не решался их добавить. В попытках вернуть утраченное, почувствовать отголосок своей старой жизни ты пробовал даже рисовать картинки - они желтым ворохом лежали на столе, смешанные с черновиками книги. Они были точны и аккуратны; в пейзажах чувствовалась красота и невинность родных краев, и чуждость дальних, навсегда покинутых земель; больше ты ничего не рисовал. Правда, на некоторых листках попадались изящные линии, много раз зачеркнутые или исписанные поверху -абстрактные, проведенные словно в забытье; а может быть, и напоминавшие чьи-то лица.

Точнее - лицо. Идея с рисованием так же была неудачной; воспоминания слабели с каждым днем, как вяли деревья в саду, покрывались пятнами, как растения в засуху.
В один день ты собрал все свои черновики, рисунки и заметки, долго всматривался в них, пока не понял, чего в них не хватало. В них не было ни чувств, ни красоты; это словно это покинуло тебя навечно. Ты хотел сжечь их, но дрова под навесом отсырели - серое небо наконец пролилось дождем, к полудню превратившимся в настоящий ливень, а когда ты отправился за дровами, ливень перерос в грозу. За окном шумело и сверкало, но тебе было все равно - стопки листков на полу перед камином - все в каплях дождя, что ты принес с улицы на себе. Частично чернила расплылись, и бумага покоробилась.

От дождя?...

6

Июньские грозы прошли. Был первый ясный вечер. Небо, низкое и грозное, вдруг будто поднялось - легкое и светлое, но так и не дающее пробиться лучам заходящего солнца к земле, медленно темнеющее, но не розовеющие - величественное и все же строгое.
И в тот вечер ты обнаружил на одной из веток шиповника маленький белый бутон. На сухой ветке без листьев он выглядел.. необычно. Странно. Повинуясь старой привычке, ты подбирал слово внутри себя, и никак не мог назвать точное...
красиво?

Сад был окутан вечерним туманом, холодный воздух такой влажный, что вся трава, низкая и блеклая, покрылась каплями росы. Среди черных ветвей деревьев и кустарников сновали белые и серые мотыльки, похожие на туманные тени, но это выглядело не зловеще, а скорее маняще и загадочно, и белый бутон был словно одной с ними породы - его окутывало такое же легкое свечение в тумане. Даже смотреть на него было волнующе, не то что дышать рядом с ним - таким хрупким он казался на вид. Казалось, даже касание крыльев ночных мотыльков может разрушить его, эту идеальность линий, интригу закрытых лепестков.
Бутон был прекрасен, как прекрасен был этот вечер - тихая радость напитавшейся дождем земли, туман, черно-белые силуэты и тишина улицах. Это было гармонично и совершенно - немного выцветший мир, но в нем, в отличие от предыдущих дней, было нечто такое, что давало надежду, некое призрачное обещание расцвета - будто бы в этом сером облаке очертаний появятся еще цвета, и может быть, даже оживут...

Воспоминания.

Но эта надежда была такой наивной, такой призрачной...ты дал себе возможность на секунду отвернуться от бутона, отступить назад, не поверить в надежду, усомниться в ней.
Но счастье твое было в том, что лишь на миг.

Спелое желтое яблоко, со стуком падающее на примятую изумрудную траву и легкая тень, пересекающая поляну в яблоневом саду. Еле слышные шаги.

Еще чуть-чуть..

И ты вспомнишь.


7

Помнить.

Это было как отравленный нож.
Сотня ножей.
Сотня огней по обнаженным нервам, и пути назад не стало.

…каждое движение - боль, каждый вопрос внутри - острый нож. Но я не жалуюсь, потому что знание, что так станет, было всегда. Благословение и проклятие, болезнь и дар. Безнадежность и далекий свет, который я могу увидеть, закрыв глаза.

Он вдруг все вспомнил и отчетливо,
согнутый болью, сказав только "прости"...

И все понял.

Не утратив, не сохранишь... как сохранить? Что утратить? Иногда кажется, что это все бессмысленно - попытки зафиксировать воспоминания, культивировать свои фантазии, потому что все уже кончилось... Это ли продление агонии?
Это так прекрасно - и так больно.

Можно рассуждать о павших завесах - и понять, что боль едина.
И насладиться ею - как искуплением, искуплением за свои " а что если бы я..". И презреть законы, и поверить, а потом остро и безнадежно понять - слишком поздно.

Просто закрыть за собой дверь, не впав ни в отрешенность, ни в фанатизм.
И ты помнишь тот день. Ту закрытую за собой дверь. «Ну вот я и дома».
Не "стараться разобраться", избежать черной иронии... Сначала заглушить боль, но придет четкое осознание того, что боль - она всегда рядом. С первой - последней страницы истории, с первого до последнего лепестка. О, они так давно опали...
Ведь так давно пустота поселилась, и она не покидает.
Притворяйся, что ее нет, что все - как раньше и что много "чего осталось".
Пасть с небес на землю.
Коснуться облаков и грозовых туч - и вновь пасть?
Ведь земля – это твоя стихия.
Но ведь небо было так близко.

Неужели это тот, честный, единственно возможный путь?

И что взамен, для тех, кто остался?
У тебя нет ни сил, ни желания... лить воду в землю - но она трескается и обращается в пыль; стебли в черных пятнах, а бутоны завяли, не раскрывшись.
Тень истерики, закушенная губа и взгляд в пол, когда никто не видит, и только темную тень бросают на стену деревья за окном.
Ты никому не скажешь. Пусть даже придется повязать бумажные цветы на деревья и красить увядшую траву.
Ты не скажешь ни друзьям, ни родственникам. Потому что у тебя все нормально. Как и должно быть. Но внутри тебя одна сплошная рана. И ты живешь с ней, ходишь и дышишь, и иногда кажется, что она зарастает.
А потом вдруг услышишь крик чайки, и сердце разорвется от горя.

Как в сотни раз до этого.

Но это то, чего нельзя избежать.

И рана откроется снова. Она будет прекрасна, она будет причинять мягкую, тянущуюся, как теплая вода в озере летом, и там еще были белые кувшинки, только.. - боль; и острую, пульсирующую, как шиповник, что могло быть слаще, но уже здесь - боль; и глубокую и бескрайнюю, как небо, вот странно, или как море, не увидеть никогда - боль.
Все цветы мира сожжены теперь.
Ничто больше во всем этом мире не будет так прекрасно.

И все же, так многое будет напоминать о прошлом, и цветок боли снова откроет свои лепестки. Но это будет прекрасно, потому что все, что будет напоминать тебе о нем - будет прекрасно.