Вездесущий начальник

В экипаж нашего тяжёлого атомного подводного крейсера пришёл новый начальник. Хоть и не командир корабля, но достаточно серьёзная фигура. Он был назначен вместо Валерия Кадыровича Сайдумарова, которого за глаза многие называли Саидом. Саид был жёстким, требовательным и суровым, но справедливым начальником, и, при этом, очень грамотным подводником. А ещё он был настоящим мужиком, который понимал не только службу, но и жизнь. Что немаловажно, Саид был "своим", служившим в экипаже с первых дней: и он знал всех, и к нему все привыкли. Валерия Кадыровича экипаж не только побаивался, но, по-своему, любил и, конечно же, уважал.

С чувством юмора у Сайдумарова всё было в порядке - кто-то написал на полоске металла, оставшейся на лодке ещё с момента её постройки, «Шашка Саида», и втихаря подбросил её грозному начальнику в каюту. Тот не стал разыскивать озорников и не выбросил «сувенир», а сохранил его. Когда мичман Олег Андреев, наш экипажный поэт, написал на Валерия Кадыровича очень злую эпиграмму, он узнал об этом, но мстить не стал...

Подводники внимательно разглядывали стоявшего перед строем офицера, пришедшего на смену Саиду.

Черты лица выдавали в нём явного южанина. Кто-то увидел некоторое внешнее сходство нового начальника с певцом и актёром Челентано - вот так, на первых порах, мы его и стали величать. Это прозвище было менее почётным, чем может показаться - имя тогдашнего кумира (тоже лишь за внешность) носил ещё и один матрос-водитель с нашей береговой базы. Этот «безбашенный» парень лихо гонял свой раздолбанный автобус, в котором, вместо кресла водителя, на верёвочных растяжках была принайтовлена табуретка - обычная деревянная «баночка» из матросского кубрика. Правда, Челентано-матрос своё прозвище сохранил, а вот Челентано-офицер - нет. Вскоре люди поняли, что внешне он больше похож на Гуньку, друга Незнайки, из известного мультика, и стали его называть именно так. Потом кто-то увидел, что у нашего Гуньки такие замечательные уши, которые делают его голову похожей на антенну лодочного радиолокационного комплекса «Радиан». Это название стало ещё одним его прозвищем.

Очень удивляла (и, во многом, объясняла его поведение) биография нашего нового начальника. По образованию и первоначальному месту службы он был надводником - окончил Черноморское училище, попал на надводный корабль -  командиром батареи в БЧ-2. Потом он каким-то образом сумел перевестись на сравнительно небольшую ракетную подводную лодку, где его стали называть «человеком-амфибией», послужил там и, после окончания Классов, попал к нам. Но закваска и многие привычки надводника в нём сохранились прочно.

Организация службы на крупном надводном корабле и любой подводной лодке отличаются гораздо сильнее, чем может показаться. К сожалению, с этим не посчитались люди, которые писали действующий ныне на нашем флоте Корабельный устав. Впрочем, речь сейчас не о них.

Наш Гуня-Радиан пытался насаждать на подводном крейсере традиции крейсера надводного, но это ему удавалось лишь частично (а экипажу тогда, вообще, казалось, что он хочет привить у нас какие-то пехотные порядки).

Так или иначе, этот офицер удивительным образом сумел сразу же противопоставить себя практически всем. Впрочем, что тут удивительного? Вот каким, как говорят, был первый шаг Челентано-Гуньки-Радиана на его новой должности: после того, как командир лодки представил его на утреннем построении экипажу, новоиспечённый
начальник немедленно скомандовал: «Напра-ВО! На корабль бегом-МАРШ!!!» Строй зароптал: блин, но ведь сейчас должен быть традиционный перекур? Лишь после него все спускаются в лодку и начинают работу. Как же так?!

К тому же, старые и опытные офицеры (а с ними - заслуженные мичманы) не привыкли, чтобы с ними обращались, как с молодыми матросами...

Так или иначе, прошло года два. За это время мы с новым начальником послужили, поплавали вместе и постепенно друг к другу притёрлись.

Однажды наш экипаж в очередной раз прибыл на учёбу в Палдиски. Моему сослуживцу Саше, тогда ещё капитан-лейтенанту, разрешили съездить оттуда в отпуск, к маме. Она жила в Одессе. Далековато, конечно, ну да не на лошадях же туда надо было ехать - по железной дороге всего пару дней.

На вокзале Таллина, ожидая поезда, Саша зашёл в туалет. В глаза ему бросилась надпись на стене: «ГУНЬКА-РАДИАН — МУД...К». Саша улыбнулся: он отлично понял, о ком именно это написано.

Вот и Ленинград. Там мой сослуживец пересаживался на поезд, следовавший до Москвы. В питерском вокзальном туалете Саша внезапно опять увидел знакомую надпись про Гуньку, которая, буква в букву, повторяла таллинскую. От неожиданности наш путешественник так громко расхохотался, что перепугал стоявших рядом с ним мужиков, вынудив их быстро и беспорядочно ретироваться.

Наша белокаменная столица. Вокзал, от которого отправлялся поезд до Одессы. Там, конечно же, Саша вновь пошёл в туалет. Пожалуй, теперь его туда влекла уже не столько естественная необходимость, сколько любопытство: не увидит ли он и там знакомую надпись? Оказалось, что предчувствия его не обманули!!! Тогда Саша начал судорожно озираться по сторонам в поисках автора надписи, который, получается, ехал одним с ним маршрутом. Им мог быть лишь кто-то из наших сослуживцев, лично знакомый с тем, о ком он предупреждал всё прогрессивное человечество посредством надписи на стене. Увенчался ли тогда поиск успехом - Саша мне не рассказал.

Что касается самого «Гуньки-Радиана», то за время нашей совместной службы у него были столкновения, конечно же, и со мной. Но, как утверждали древние римляне, “Tempora mutantur, et nos mutamur in illis” - «Времена меняются, и мы меняемся с ними». Теперь, вспоминая о былом, понимаю, что,чаще всего, в тех ситуациях я сам бывал неправ. А этот наш «вездесущий» начальник, как выяснилось значительно позже, на деле оказался вполне нормальным, порядочным, мужиком. После своего перевода в Москву он охотно помогал, чем мог, всем своим бывшим подчинённым, которые к нему обращались.