Доверенное лицо - рассказ

“Поэзия и политика - взаимоисключающие понятия. Поэт и политик - антагонисты и никакому сравнению не подлежат. Это все равно, если бы начали сравнивать Бога и Сатану. Посему, если Поэт занимается политикой - он во власти Сатаны... - медленно шагая, размышлял Сорока. - Но с другой стороны, если не оказывать влияния на политику, хотя бы облагораживая ее благозвучием стихотворной речи, то политики и вовсе скатятся в сатанизм отрицания и ниспровержения всех и вся...”

Из размышлений Сороку вывел окрик охранника:
- Ты! Куда идешь?!
- К Игорю Гавриловичу.
- Их еще нет.
- Ничего, я подожду.
- Жди здесь!
- Где?
- Вон на скамейке.

Сорока сел на скамейку, стоявшую около сторожевой будки, остекленной со всех сторон, вынул листок бумаги и начал быстро записывать четверостишие, давно не дававшее ему покоя.

Игорь Гаврилович Чуваков, переваливаясь с ноги на ногу, грузно дыша, завидев Сергея, остановился и, приветливо улыбаясь, протянул обе руки с толстыми пальцами и слегка влажноватыми ладонями и, не скрывая удивления, спросил:
- А как ты узнал, что я хочу с тобой поговорить?
- О чем?
- Пойдем наверх.

Поднявшись на второй этаж по металлической лестнице, Игорь распахнул металлическую дверь, издавшую радостно визгливый звук, и пропустил Сороку вперед.

Тот, вошел в помещение с низкими потолками, которые придавливали, казалось, приплющивали мебель. На черных столах, стоявших по углам, серели корпуса компьютеров, а за ними сидели приличного возраста мужчины и что-то набирали, громко постукивая клавишами, словно печатали на машинках. Сорока спросил: “Игорь Гаврилович, за фильм, посвященный двухсотлетию Пушкина, перечислили деньги?”

Генеральный директор, углубившись в пачку бумаг, словно и не слышал вопроса, продолжал размашисто визировать документы.

Главный бухгалтер, женщина в бордовом костюме, плотно облегавшем ее бесформенное тело со свисавшими складками ожирения, с ярким макияжем на одутловатом лице, с бегающими глазками и гримасой недовольства на тонких, ярко накрашенных губах, вошла, и ни с кем не здороваясь, перешла с порога на крик: “До каких пор это все будет, мать вашу, твориться?! Я же сказала, в первый ряд рабочие машины не ставить, опять мне “Мерседес” помяли, ...вашу мать! На семь с половиной тысяч один только ремонт обойдется. А этот рас****яй, я же вечером сказала в черную кассу вернуть деньги...”

Воспользовавшись секундной паузой в тираде главного бухгалтера, перемежавшейся отборным матом, Чуваков спросил:
- Алевтина Викторовна, вы оплатили за фильм?
- Какой фильм? Ты, Гаврилыч, пойми меня правильно, если мы так будем и дальше вести дело, то нам с тобой скоро нечем будет платить за ремонт такси! - Переходя постепенно на крик, захлебываясь в матерках, она закончила: - Ну посуди сам, разве так можно? Этого не успели принять на работу, а он уже все деньги, ...его мать, из черной кассы забрал, то у него бабушка заболела, жалко старушку, то дедушка, ...твою мать, то с тещей приключилась беда, нет, ты как хочешь, а я ему больше ни копейки не выпишу, это все ты, Евгенич, распустил слюни, надо помочь, надо помочь. Вот рассчитается со старым долгом, иначе я все передам в суд и с тебя, как с миленького все вытряхну, и квартиру выложишь за машину, что разгрохал, ...твою мать, на той неделе.
- Викторовна, в него въехали. - заступился Анатолий Евгеньевич.
- А мне-то, что, легче от этого? С тех, что на “горбатом” въехали кроме этой уродины “Запоржца” ничего не возьмешь, ты у них даже документы на машину не соизволил, ...твою мать, взять.
- Викторовна, зачем там милиция протокол на месте составила, я же тебе его передал.
- Мне что твоим протоколом делать, жопу подтереть и все, ремонт на двадцать две тысячи из твоего, Евгенич, кармана выложить, ты для них, ...твою мать, добреньким хочешь быть, а деньги-то мне платить, все, хватит об этом, пока не вернет долг ни копейки не выпишу, и ты, Игорь, не смей давать!

Шофер, стоявший посредине комнаты с бюллетенем в руках, смотрел округлившимися глазами на кричащую...

Присутствующие мужчины, словно провинившиеся дошколята, стояли, понурив взгляды, боясь поднять их, чтобы не встретиться с разъяренным взглядом главного бухгалтера.
- Алевтина Викторовна, хватит! - почти не повышая тона, оборвал ее генеральный директор, извиняющимся тоном добавил: - У нас посторонние.
- Кто? А-а-а, этот... Поэт! - нисколько не смутившись, продолжила: - Вы не обращайте внимания, у нас тут все свои, а с этими рас****яями по другому говорить я уже не могу, им, ****ь, хоть кол на голове теши, они все свое, - и без перехода, обратившись к переминавшемуся с ноги на ногу шоферу с бюллетенем, спросила: - Ты чего мне бумажку суешь, ...твою мать?!
- Бюллетень... - недоуменно ответил тот.
- Вижу, что не чек. А ты вот скажи мне, где машина была, когда ты забюллетенил?
- Дома...
- Ну, вот видишь, Игорь Гаврилович, опять то же самое, я сколько раз, ...твою мать, говорила, заболел, поставь машину на стоянку и болей тогда сколько тебе влезет.
- Но я же бо...
- Не знаю, может ты на машине раскатывал, раз ее нет на стоянке. Нет, так не пойдет, никакой бюллетень я тебе оплачивать не буду, пока не будешь делать, как я говорю.
- Как?
- Как, как, ...твою мать, а так, заболел, машину сдай под охрану, не сдал, плати недельную выручку, по договору.

Шофер равнодушно глянул на разъяренную главного бухгалтера, порвал бюллетень на мелкие кусочки и тут же бросил в урну, проронив: “Сдам я, сдам выручку.”

Стыдливо прятавший глаза Игорь подсел к Сороке за прозрачный журнальный столик, столешница которого стояла на четырех шахматных белых конях, и по-заговорщически сказал:
- Я тебе чего скажу, как ты смотришь на то, чтобы поучаствовать в выборной компаниии?
- Отриицательно! Ну какой я политик? Я не собираюсь ни в какие депутаты баллотироваться.
- Нет, ты меня неправильно понял, не ты в депутаты, а я.
- А мое участие в чем будет заключаться?
- Да вот Алевтина Викторовна лучше все объяснит. Это ее идея.

Подходившая главный бухгалтер, нимало не смущаясь, на ходу отчитала товароведа, мужчину интеллигентного вида с аккуратно постриженной бородкой и пышной шевелюрой до плеч: “Ты мне брось, Георгий, мозги-то пудрить, нарушила она норму отпуска, будь добр, возьми с нее объяснительную, и чтоб завтра она у меня на столе лежала.”

Без перехода, никак не обращаясь к Сороке, сказала:
- Мы с Гаврилычем хотим пойти в депутаты.
- Оба?
- Нет, он один.
- Не пойму, я-то причем тут?
- Ну как? Не скромничайте, памятник-то ваших рук дело!
- Не совсем так. Его создал скульптор Михаил Кульгачев.
- Но организовывал все ты, - бесцеремонно перешла она на ты. - Благодаря тебе сейчас в Барнауле появилось самое хорошее место с памятником Пушкину.
- Скорее всего благодаря самому Пушкину, а я просто выполнял свою миссию в этом Свете.
- Знаем, знаем, видели, читали, но ты мужик настойчивый, вот мы и решили с Гаврилычем взять тебя и сделать доверенным лицом.
- Нет. Вы меня не за того принимаете. Я все дело завалю. Я взбаламутить общественность могу, а вот, что касается выборных дел, только завалю. Он же не пройдет в депутаты.
- А и не надо туда проходить.
- Да. - вклинился генеральный директор. - Мне только засветиться, чтобы со мной чиновники считались.
- Нет. Не могу.
Алевтина, вновь перейдя на крик, пересыпая свою речь матерными выражениями, обрушилась на шоферов.
Игорь потянул Сороку к выходу и просящим тоном сказал:
- Ты все-таки подумай, а как надумаешь, приходи.
- Меня твои охранники не пропускают.
- Будут пропускать.

Домой они вернулись поздно. Облачившись в парчовый, шитый золотой стежкой халат и нацепив бриллиантовое колье на дряблую шею, Алевтина, развалившись на сирийском диване, включила телевизор “Panasonic” последней модели с экраном, , словно полотно висевшим на стене. Вставила кассету с “Белым солнцем пустыни” и, уставившись в экран, начала пилить мужа, который скромно сидел за персональным компьютером, набирая очередной отчет перед московским начальством о проделанной работе за неделю, тщательно подбирая слова в оправдание невыполнения задания по реализации автомобилей:
- Я же тебе говорила, Игорюша, что с этими поэтами бесполезно, они только рифмовать могут и больше ничего.
- Говорила, говорила, ты бы поменьше лаялась, а то перед посторонними неудобно.
- Неудобно, ...твою мать. А на “Мерседесе” разъезжать удобно?! Да если бы не я и не мои крайисполкомовские связи, ты, ты до сих пор бы гайки крутил в своем ООО “Автомехе” на уровне ТО - один, ТО - два.
- И все равно нельзя так лаяться.
- Помолчал бы, комсомолец, сам что ли не лаешься?!
- Но не при посторонних же.
- А с ними по другому нельзя. Не нравится? Вон порог, а за ним сто дорог, как привалил, так и отваливай. Какой ты генеральный? Ездишь по москвам за мой счет. У тебя за душой кроме двух институтов ничего больше нет, а у меня двух - миллиардное состояние и не каких-то там деревянных гайдаровских бумажек, а зелененьких свежескошенныхи.
- И бухгалтерские курсы в советское время.
- Да и бухгалтерские курсы плюс приватизированные помещения.
- Развалюхи.
- Развалюхи, зато с ними земли - хоть стадион “Лужники” строй. Без этих развалюх твоему кооперативу не то, чтобы не выжить, а и дня не просуществовать бы. А то, смотри, в какое дело все обернулось, вот тебе и развалюхи, кто приватизировал производства-то из нашей конторы, все на боку лежат. А с тобой уже и Москва по человечески разговаривает. Москвичи - они знают в кого вкладывать.
- Знают. За деньги, конечно, можно знать.
- Значит так. Никуда этот твой поэт плюгавый не денется, как миленький согласится, ты только пообещай, что будешь в его центре. Как он его назвал?
- Интеллектуально - деловых людей.
- Интеллектуал нашелся.
- Алевтина, это он к нам приходил в девяносто пятом и приглашал участвовать в создании памятника Ты что сказала?
- Что это бред кошачий.
- А оказалось?
- Что оказалось?
- Памятник Пушкину стоит?
- Ну и что?
- А то, что может человек воплощать, казалось бы, бредовые идеи в жизнь. Он в девяносто пятом сказал: “Если отнесетесь к этой идее положительно, то вам будет сопутствовать удача”, так оно и оказалось.
- И ты поверил в это?
- А как не верить, если оно так и вышло.
- Да если бы не главный архитектор города, то шиш чего получилось бы.
- Ничего-то ты не знаешь. Если хочешь знать, то твой главный архитектор...
- Он такой же мой, как и твой.
- Но вы же вместе с ним в крайисполкоме вкалывали, -  съехидничал Игорь,  - с утра до вечера кроссворды разгадывали.
- Хорошее времечко было: отсидел свои восемь часов и получай зарплату вовремя, да два раза в месяц, не то что сейчас по году не получают.
- Так вот твой главный архитектор на протяжении трех с половиной лет ни разу не принял его, а когда на него давнули сверху, он сам его пригласил и все деньги, что Сорока собрал с населения и с нашего брата предпринимателя на памятниу фуганул на совершенно ненужный конкурс.
- А ты-то откуда знаешь?
- Откуда? В архитектуре моя одноклассница и сокурсница работает, все рассказывает.
- Ты что с ней опять путаешься?
- Не путаюсь, а встречались.
- Знаю как ты встречаешься!
- Если бы не Сорока, то земля, что была захвачена этим, твоим же соработником крайисполкомовским, а теперь президентом “Крайтуриста” Гордецким, ушла бы...
- И как в этом поэт твой помог?
- Очень просто. Он Гордецкого сагитировал быть председателем попечительского совета фонда “Пушкин и Поэт...”, а в качестве взноса по моей просьбе после первой нашей встречи, когда, помнишь, он пришел к нам будто из деревни пастух и читал еще стихи, сама же аплодировала и просила еще почитать.
- Ну... Ты мне об этом ничего не говорил.
- Вобщем, он Гордецкого уговорил в качестве взноса в фонд освободить захваченную землю и взнос они определили в десять миллионов тогдашними рублями еще до деноминации, тот сразу согласился и вот, появились целый ряд киосков; по правилам цивилизованного бизнеса ты ему должна бы оплатить эти деньги.
- Ничего, обойдется. Я бы и сама его выжила.
- Ты его выживала с восемьдесят девятого года. И не могла, а он, в моем присутствии, в кабинете у Гордецкого, за две минуты решил этот вопрос.
- А чего же он тогда не может добиться выделения земли под АЗС?
- Время упущено из-за строительства памятника. А теперь его никто не принимает по этому вопросу.
- Вот, Игорюша, ты и скажи ему, что, мол, если будет твоим доверенным лицом, то не надо будет ходить упрашивать, а ты все поможешь сделать. Уж кандидату в депутаты госдумы местные власти не откажут, а, если станешь депутатом, то тем более. Только я не пойму, нам-то какой резон в АЗС?
- Вот тебе и раз. Мы же свой таксопарк будем заправлять бензином по оптовым ценам, а это считай тридцать, а то и все пятьдесят процентов экономии от стоимости отпускных.
- А зачем тебе вкладывать деньги в строительство АЗС, давай их лучше в коттеджи вложим.
- Вложим, построим, продадим и все, а тут на продолжительное время доход, да и интеллектуальные дивиденды, а то у тебя на уме одни деньги, но ведь еще есть литература, культура в целом.
- Есть-то она есть, да ее только есть нельзя.
- Тебя не переубедишь.
- Ты свою долю можешь использовать как тебе заблагорассудится, но остальные три: мою, сына и дочери не трожь ни на какую литературу.
Сорока, посоветовался с женой и сыном, которые в один голос заявили:
- А тебе это надо?
- Вообще-то не надо, но с другой стороны, может, в каком произведении и пригодится этот опыт. Со стороны-то я представляю всю эту кухню, а хочется изнутри посмотреть на выборную кампанию.

Все вместе решили, что раз для творчества надо, то можно и дать согласие.

Сорока в “Автомех” пришел ровно через неделю. После доклада охранника к нему вышел моложавый, подтянутый, с полным ртом золотых коронок главный инженер и представился:
- Анатолий Евгеньевич.
- Сорока.
- Я знаю, читал ваши стихи в “Вечернем Барнауле”. Игорь Гаврилович сказал, чтобы вы подождали его, они сейчас вышли из дома вместе с Алевтиной Викторовной.

Сергей хотел было сесть на скамейку, но главный инженер увлек его за рукав в кабинет генерального, который находился за соскладированными фундаментными блоками.

В кабинете генерального потрескивал камин, растапливаемый к его приходу; излучая тепло, в нем играло пламя от сухих ровно наколотых поленьев. На зеркальном столе стояли две бутылки с французским шампанским в серебряных со льдом ведерках и дюжина хрустальных бокалов с позолоченной кромкой, две плитки шоколада и два серебряных подноса, на одном из которых покрытый капельками испарины виноград, только что вынутый из холодильной камеры, а на втором горкой желтели сирийские апельсины.

Игорь Гаврилович вошел с широкой улыбкой на небритом лице и, поздоровавшись, начал:
- Так, мы решили, что самый лучший способ заполучить землю под АЗС-  это через мое участие в выборах.
- Игорь Гаврилович, - не придав значения первой фразе генерального директора, начал Сорока, - я согласен быть вашим доверенным лицом. Но, как я понимаю выборную кухню, этого мало, еще нужна команда.
- Согласен, надо бы побольше интеллигенции.
- Хорошо, но требуется личное знакомство с ними.
- А зачем? - изобразив недоумение, спросил Сорока.
- Чтобы выслушать их и наметить стратегию предвыборной агитации.

Сорока пришел за час до назначенного срока встречи с кандидатом в кандидаты, как он окрестил его, принимая решение быть доверенным лицом. Игоря Гавриловича на месте не было, хотя накануне они по телефону договорились, что встретятся в пятнадцать ноль-ноль, чтобы за час собрать всех участников встречи.

Анатолий Евгеньевич, поздоровавшись, буркнул в усы:
- Они уехали на квартал, будут через полчаса.
- Но, Анатолий Евгеньевич, тогда уже мы не успеем собраться к шестнадцати часам.
- Что, полчаса мало будет?
- Конечно. Диктора надо из дома быта привести. Журналиста и художника из краевой газеты, а директора телекомпании с улицы “Союза республик”.
- Ну и что, за двадцать минут соберем на машине.
- Может, сейчас вы выделите машину, и мы, не торопясь, объезжаем и собираем всех.
- Нет! Шеф сказал, что они приедут и всех соберут. Да сейчас и машин свободных нет.
- А такси?
- Они на линии, и снять я их не могу.
- Анатолий Евгеньевич, но и время встречи переносить нельзя, иначе получается, что доверенное лицо со своими обязанностями не справляется.
- Ладно, что-нибудь придумаем.
Такси выехало за сорок минут до начала встречи и, когда уже возвращалось со всеми участниками встречи, раздался вызов по рации:
- Сто семнадцатая, где находитесь?
- Сто семнадцатый я.
- Ты может и сто семнадцатый, а машина у тебя сто семнадцатая, я тебя русским языком спрашиваю, где находишься?
- Пересекаю Октябрьскую площадь.
- Чего опаздываете? Шеф интересуется.
- До шестнадцати еще полторы минуты, так что успеваем... ну вот, поехали, приближаюсь к Профинтерна... фу ты, красный сигнал, придется подождать, а то вон в кустах мой друг с полосатой палкой стоит... едем... вот и поворот на фирму, ну и что, на красный по старым правилам поворот направо разрешен, так что встречайте... шестнадцать ноль-ноль, я пересек линию ворот. - вел репортаж о движении автомобиля таксист двухметрового роста с короткой прической, виртуозно маневрируя на дороге, обгоняя движущиеся плотным потоком машины, находя среди них бреши и втискиваясь в них с миллиметровыми зазорами от кузовов и бамперов, набирая с места скорость до ста километров в час, постоянно нарушая шестидесятикилометровое ограничение.

Встреча началась минут через пять после того, как Сорока представил всех поименно, сообщив при этом, кто чем будет заниматься в команде по предвыборной кампании.

На прозрачном столике появились бутылки французского шампанского, как выяснилось собственного розлива, и бокалы из темного чешского стекла.

Игорь Гаврилович не смог дать исчерпывающего ответа на единственный вопрос диктора “Радио три”: “А как вы поступите, если о вашем решении баллотироваться в депутаты узнает движение “Отечество”, которому, как я понял, принадлежит ваш бизнес?
- Мой бизнес это мой бизнес. “Отечество” само по себе, а я сам по себе.
После этого вопроса встреча приняла сумбурный характер, а после выпитого шампанского в красивых заграничных бутылках с французскими наклейками, но с российским содержимым, все говорили о своем, не слушая и не слыша друг друга.

Чуваков, слегка захмелев, перебивая всех, старался изо всех сил создать впечатление, что он не такой, как все новые русские, он, мол, и детям помогает, и стариков не забывает и, если уж что решил, то обязательно своего добьется; разгорячившись, бахвалился: “Алевтиночка, мы с тобой с нуля начинали, а теперь у нас целое производство, обеспечиваем рабочими местами, и это у нас получится.”

Дома жена вновь наставляла мужа:
- Игорюша, ты этому поэту дай-ка задание, чтобы он организовал о тебе статью в краевой газете. И сразу станет ясно, на что он способен.
- Слушай, а, может, действительно ничего не затеивать?
- Нет, Игорек, надо, а то они все равно от тебя не отстанут, уж лучше эти сто тысяч на свою выборную кампанию потратить, чем этим волкам из “Отечества” отдавать. Ты посмотри, там одни пенсионеры собрались, советские работники, чего они понимают в рыночной экономике? А ты экономический институт закончил в наше время.
- Купил диплом.
- Еще кому-нибудь не скажи.
- За деньги хоть какое образование теперь можно приобрести. Я же почти не посещал занятий, все переписывали мне за баксы.
- Но экзамены-то сдавал.
- Сдавал. Пятерка - тысячу зелененьких, четверка - семьсот пятьдесят, тройка - пятьсот, двойка с правом пересдачи на тройку - двести пятьдесят, вот тебе и современное образование.
- Ладно, ладно, зато диплом не поддельный, а настоящий.

Статья в газете появилась ровно через неделю после того, как об этом попросил Сороку Чуваков.

Написал статью молодой энергичный Поэт, работавший журналистом в краевой газете. Статья получилась талантливая и точно определявшая сущность появившихся богатеньких людей на Алтае. Денег зарабатывают много, уже всего накупили, а вот как себя дальше вести с деньгами, которых все больше и больше становится, не знают. Себе покупать уже ничего не надо. Все политики местного значения определили инициативу богатых как имиджевую, из чего следовало, что есть среди новых русских такие как Игорь Гаврилович Чуваков, которые стараются поддержать культуру с литературой средствами, участвуя в издании книг.

Игорь Гаврилович, прочитав эту статью, предложил Сороке гонорар в кругленькую сумму. Тот наотрез отказался, сказав:
- Игорь Гаврилович, вы за эту статью уже заплатили своим активным участием в строительстве памятника Пушкину, но если есть желание, то можете вот оплатить по счету издание книги стихов Поэта, того самого, который написал о вас такую прекрасную статью.
- Какой разговор? Давай счет, оплатим.

Правда, после этого разговора еще несколько раз пришлось напоминать об обещании, но недели через две, после очередного напоминания, Чуваков, все же, оплатил издание книги.

Время шло быстро, а намеченные на первой встрече мероприятия , так и не выполнялись из-за отсутствия финансирования со стороны кандидата в кандидаты. Сорока зачастил в фирму, получая каждый раз порцию обещаний, уходил домой, сочинял агитки в адрес Чувакова с лестными, хвалебными словами. Наконец почувствовав, что его в очередной раз обманули, решил расставить все точки над “и”. Договорившись о встрече, пришел точно в назначенное время, но Игоря Гавриловича на месте не было. И на сей раз Анатолий Евгеньевич, проходя мимо, его будто не замечал. Разительная перемена в поведении главного инженера, обескуражила Сороку, но он терпеливо ждал прихода генерального директора, сидя опять на скамейке около караульной будки. Замерзнув под сентябрьским моросящим небом, он прошел в офис.

Собравшиеся таксисты и служащие фирмы переговаривались, что-то уточняя друг у друга, поправляли отчетные данные. В офисе стоял сплошной гул, будто в улье, когда пчелы роятся. И вдруг в этом гуле послышался полный обреченности голос: “Ты мне, наконец, дашь свой отчет по торговой точке, или нет, а то она опять придет и разорется, если...”

Не успела говорившая из дальнего угла закончить фразу, как в офис, широко распахнув железную дверь ввалилась главный бухгалтер, не здороваясь, с порога начала: “Вы только посмотрите, я сколько раз буду вам говорить, ...вашу мать, что первый ряд не занимать! Я куда свой “Мерседес” должна ставить, нет вы, ...вашу мать, куда ставить?! А ты, почему, - обращаясь к бухгалтеру, которая перед появлением главной требовала отчета, - ...твою мать, до сих пор отчет не составила, я как тебе говорила, чтобы к моему приходу все лежало у меня на столе.”

Сорока подошел к генеральному директору, который, будто не заметил его, сел сразу за рабочий стол и начал рассматривать лежавшие на нем бумаги. Постояв перед ним, Сорока решил прямо спросить:
- Игорь Гаврилович, деньги за имиджевый фильм, который мы отсняли на прошлой неделе, как и договаривались, оплачены? А то директор телекомпании меня не допускает к монтажу фильма.
- Алевтина Викторовна! - слегка повысив голос, с совершенно равнодушной миной на лице, обратился генеральный. Та, словно и не слышала обращения, все распекала молодую бухгалтершу. - Ладно, что еще? Пусть разберутся с текущими делами.
- Второе, мы заказываем агитационные плакаты - каким тиражом?
- Все вопросы по деньгам к Алевтине Викторовне.
- Сейчас, я вот с этими разберусь, ...их мать, что попало творят, я вас всех разгоню! Так, а ты чего стоишь? Бери и пиши объяснительную, почему приходишь на работу пьяным? Ну и что, что дворник? Попадешь под машину, а я за тебя в тюрьму не хочу.
- Тебя и так посадят, без меня.
- Ну, ты сильно-то, ...твою мать, не заговаривайся, а то башку-то скоро открутят тебе.
- Я же работал...
- Так не работают! Половина двора подмел и слинял, а кто за оградой будет подметать?
- Мне заплатите, сколько я заработал за неделю, и что хотите, то и делайте со мной потом.
- Заплачу после четырех.
- Мне бы сейчас.
- Я сказала после четырех, сейчас ни копейки в кассе нету. Понял? Все, разговор закончен!

Сорока, присутствовавший на утренних разносах в этом, в основном-то мужском коллективе, удивлялся тому обстоятельству, что матом кроют, не стесняясь никого, только женщины, а мужики при этом, потупясь, слушают ежедневно матерки. Сорока, повидавший разного калибра руководителей, матов от них наслушался, но чтобы так перемежала свою речь матами женщина, по сути полная хозяйка фирмы, слышать не доводилось. Ему казалось, что он попал в перевернутый мир, в котором женщины поменялись местами с мужиками в части сквернословия. И самое поразительное было видеть, как распекаемые распоясавшейся женщиной  мужики, молча смиренно все выслушивали, даже не пытаясь одернуть ее за эти оскорбительные слова. И когда она попыталась с ним разговаривать с матами, он, не повышая голоса, на ее мат в свой адрес произнес: “Вы с выражениями-то поаккуратней, а то Боженька язык-то отхуярит.” После этой реплики главный бухгалтер ни разу не употребила в разговоре с ним соленых словечек.

- Так, - не глядя на Сороку, спокойно произнесла главный бухгалтер, - с вами поступим следующим образом. Мы решили не вступать в конфликт с движением “Отчизна”
- “Отечество”, наверное?
- Да, да, “Отечество”, его руководитель Юрий Михайлович Лужков, и нашим является руководителем, мы реализуем продукцию лужковского АЗЛК, и наш бизнес полностью зависит от них, а потому...
- Не надо мне разъяснять очевидные вещи! До свидания.

Дома Сергея ждала жена, приготовившая красивое блюдо из овощей, которое напоминало по вкусу грибную солянку. Почувствовав домашний уют, он захотел  поцеловать Олю, что и сделал прямо на кухне.

Физически ощутил, как свалился груз - быть доверенным лицом, заранее зная, что придется лицемерить и желаемое выдавать за действительное, обманывая избирателей, восхваляя довольно ограниченного человека, находящегося под пятой у жены, самовластной хозяйки всего и вся, и находящегося фактически в услужении воротил советских времен, но все-таки преуспевающего нового русского, который только дома позволяет себе нацепить все драгоценности, чтобы покрасоваться перед зеркалом, наслаждаюсь чувством богатства.

Сорока поймал себя на мысли, что он не завидует этому человеку, не совсем еще испорченному обилием денег, а жалеет его, понимая его несвободу.


изумрудами с рубинами, ведущую на третий этаж, сменив раздражение на учтивость, произнес:
- Пожалуйста, Алексей Сергеевич, проходите и чувствуйте себя, как у себя дома, вот так вот.
Как только дверь за главным архитектором закрылась, Тенгелия объявил:
- Все! Вот так вот, ты больше у меня не работаешь! Скажи Виктору Павловичу, вот так вот. - который стоял рядом с ним.
Охранник, недоуменно глядя на начальника охраны, пожимая плечами, вернулся в застекленный закуток и уставился на мониторы, которые беспрерывно показывали картинки обозрения вокруг здания со значительными перекрытиями.
Стол, накрытый крепдешиновой скатертью, уставленный сплошь бутылками в основном с водкой, ломился от закусок. У каждой тарелки лежал столовый пластмассовый нож и алюминиевая ложка.
Молодой поэт с выбитыми зубами, по простоте душевной, прошепелявил:
- Мы что, сардельки с бужениной будем ложками ись?!
Тенгелия подскочил, словно с раскаленной сковородки и, топая ногами, закричал:
- Виктор Павлович!!!
Стоявший под дверью начальник охраны, бывший КэГэБист, возник словно из-под земли, четко произнеся:
- Слушаю вас, Нодар Ревазович.
- Вилки на стол, вот так вот!
- Но!
- Я сказал, вилки на стол! Вот так вот! - багровея, прокричал Тенгелия, еще громче топая ногами.
Начальник охраны так же мгновенно исчез, бурча себе под нос: «Покричал бы ты на меня при советской власти... когда я тебя за то, что ты продал двадцать килограммов апельсин грузинских, когда ты был заместителем завмага, мог бы раскрутить лет на пять строгого режима... но ты хорошие деньги мне тогда предложил... да и сейчас поддерживаешь молодого пенсионера материально... можно и это стерпеть... за такие бабки».
Виктор Павлович в ближайшем хозяйственном магазине купил три десятка мельхиоровых с позолотой вилок, не моя их, молча разложил перед приглашенными, учтиво улыбаясь каждому из них. И только молодому поэту, сквозь зубы процедил: «Пользуйтесь, пожалуйста...»
Пиршество началось респектабельной речью главного архитектора, не так давно принятого в Союз писателей за книгу, которую мало кто читал. Но в городе все знали, что принят он был за то, что выделил место под магазин «Охотник и рыболов» в престижном месте = в историческом центре города, хозяином которого стал ответсекретарь местной писательской организации, регулярно отстегивающий шестьдесят процентов выручки главному архитектору.
- Друзья, - обратился главный к сидящим за столом с полными рюмками в руках, - вот уже два года, как стоит памятник, который мы с вами буквально пробили, чтобы он появился в нашем городе. Давайте же выпьем за наше детище!
- И за вас, Алексей Сергеевич, за ваше бескорыстие, за вашу энергию с которой вы благоустраиваете наш город, несмотря на финансовые и политические трудности, вот так вот. - поспешил загладить свою оплошность, что не сразу поехал за главным, а на полминуты задержался с Перевраловым, наказывая тому, чтобы он, ни в коем случае не смел приглашать Сороку к нему.
Затем пили за здоровье мэра, за хозяина фирмы «Тенгелия».
Поэт, наблюдавший как развязнее становятся приглашенные, поднялся со стопкой в руках и пробасил:
- Я предлагаю выпить за Александра Сергеевича!
- Прраильно! - выкрикнул композитор, - Алекс...алексей Сегре...сергеиевич достоин того, чтобы за него вы-ипить дважды!
- Э-э-э... И трижды! - поддержал его артист и, отставив рюмки, наполнил по полному стакану водки, и одновременно с композитором синхронно выпили под бурные аплодисменты присутствующих.
Гончарук Дмитрий Викторович, который был ответственным на «Трансмаше» за работы по отливке памятника, брезгливо наблюдавший за этой выходкой, приподнявшись, совершенно трезвым голосом произнес:
- Господа хорошие! Мы же собрались, как я понимаю, чтобы отметить день рождения Александра Сергеевича Пушкина - светоча русской поэзии, а не для восхваления заслуг главного архитектора, но чиновника, который в течении трех лет не соизволил принять Сороку, который первым предложил создать памятник Пушкину в городе Барнауле...
- Какой Сорока?! - взвизгнула поэтесса, бесцеремонно перебив Гончарука, та, что пламенно выступала на мероприятии по вручению премий имени Пушкина родственникам главных лиц города, - Как я знаю главным инициатором был Алексей Сергеевич, правда ведь, он возглавлял фонд «Пушкин и Поэт...», правда ведь, он же был его президентом, да если бы ни Алексей Сергеевич, то ни Пушкина, ни Шукшина в Барнауле бы не было, правда ведь.
- Э-э-э... Правда! Истинная правда! - воскликнул, наливаясь краской ненависти от упоминания Сороки, артист. - Э-э-э... Так выпьем за то, чтобы Алексей Сергеич жил долго, и всех ему благ... Э-э-э... Ура, друзья!


14.08.98г.-18.06.2001г.