Ненавижу школу. Часть IV

вниманию чителей предлагается продолжение моей книги "Ненавижу школу". Это следующие девять глав.

Дедовщина – это понятие, давно переставшее относиться лишь к армии

Во всех школах дедовщина процветает и на уровне учителей, и на уровне учащихся.

Постоянно видела на переменах в школе эту картину: какой-нибудь юный барин, барчонок со всей дури бьёт какого-нибудь мальчугана помельче. Вы думаете, кто-нибудь из учителей разруливает такие ситуации, воспитывает детей не обижать, не распускать руки, не пинать ногами других детей – нет, сегодня, в сегодняшней школе никто не разъясняет современным, воспитанным на боевиках, ужастиках и кровавых компьютерных играх детям, почему нельзя никого обижать, унижать, оскорблять, бить, пинать (а затем, совсем скоро, и убивать!). Мимо проходящая училка просто сделает формальное замечание и спокойно идёт дальше по своим делам, а здоровяк, отработав лицом секундное смущение, возобновит преследование своей жертвы. Я видела эту картину сто, тысячу раз. Тогда как за подобное поведение в школах Великобритании ученика оставят после уроков, будут обстоятельно беседовать с ним (не формально), вызовут родителей, а могут и временно отстранить от посещения школы, т.е. незамедлительно примут комплекс мер по перевоспитанию агрессора, подавляющего других детей. У нас тоже могут вызвать родителей, но не для того чтобы совместно с родителями наладить работу над проблемой, а чтобы просто сделать им выговор, а то и припугнуть комиссией по делам несовершеннолетних (на этом комплекс мер заканчивается). В подобных ситуациях всегда хорошо видна та бездна, разделяющая родителей, семью ребёнка и школу, администрацию и учителей, имеющих непосредственное отношение к успехам и проблемам ребёнка: разговор школы с семьей ребёнка всегда либо кондовый, нравоучительно-отстранённый, как о мебели (нет, о мебели, конечно, гораздо заинтересованней!), либо это какое-то лицемерное лебезение. Нормального, открытого, равноправного, спокойного разговора не бывает (ну, может, только с такими учителями, как я, – у меня несколько раз получался такой разговор, по душам, серьёзный, без «театра» с какой-либо из сторон). Я обращала внимание на лица родителей, выходящих из кабинетов администрации школы после такого разговора, – это почти всегда лица с отпечатком неудовлетворённости от состоявшейся встречи, с тревогой или с кривенькой улыбкой раздражения и внутренней досады, озлобления. Хотя разговаривают там с ними вежливо, никто им не грубит, не хамит, т.е. внешне всё чинно-благородно, а вот по сути ничего хорошего. Зато после ухода родителей может иметь место быть некий цирк с разговорами учителей о том, какая, например, хорошая мама у этого обалдуя. Так и хочется сказать: раз вы видите, что она такая хорошая женщина, что ж вы с ней нормально-то не поговорили, а вместо этого свой затёртый до дыр спектакль перед ней разыгрывали? Или вы сейчас его разыгрываете? На самом-то деле – и тогда, и сейчас (всё, что они делают, совершенно неискренне, т.е. формально, лживо).

А ведь именно школа должна быть инициатором позитивного взаимодействия, сотрудничества с родителями, не родители. Поскольку родители – это просто частные лица, это могут быть самые простые люди, или даже очень неблагополучные, а то и глупые или равнодушные и т.д., а школа – это организация, выполняющая определённые, оплачиваемые функции, состоящая из специалистов, получающих заработную плату за то, что они обязаны обеспечить ребёнку благополучное пребывание в учебном заведении. Так вот, школа ничего не делает в этом направлении, хотя нет, это неправда, она как раз очень даже делает, только в противоположном направлении – в направлении воспитания по принципу «само как-нибудь образуется», «в кого-нибудь это чадо всё ж таки и вырастет». Чего ж хлопотать, чего напрягаться, пусть родители напрягаются, а моё дело маленькое – просиживать от звоночка до звоночка, да за зарплаткой регулярно ходить. Вот и воспитывается у нас с младых ногтей и тот самый формализм, и лицемерие, и приспособленчество, как в организованной по низшим законам жизни стае. Где выживает и приспосабливается хитрейший, жаднейший, беспринципнейший и т.д. А то всё: «Коррупция! Борьба с коррупцией!..»! Какая борьба, где даже хотя бы её видимость, если этот самый будущий оборотень в погонах или даже будущие евсюковы (они ведь тоже в своё время учились и воспитывались в нашей школе) находятся вне всякого воспитательного минимума в школе? А что родители? Для рядовых учителей родители не объект совместных усилий в воспитании ребёнка. Родители – это лишь что-то вроде досадной занозы, причиняющей лишние неудобства и волнения: вечно от них одни проблемы, от этих родителей (или слишком придирчивых, лезущих со своими вопросами, мнением, сомнениями, страхами, либо совсем не занимающихся своим ребёнком, – и в любом из этих случаев не устраивающих равнодушную училку). И ладно бы только какая-то сложная, нетипичная, конкретная ситуация, но совсем другое дело – психология учителей, априори с неприязнью относящихся к родительской фигуре, неприязнью, повторюсь, воспитанной в них лишними хлопотами, необходимостью лишних для них телодвижений, шевелений ленивыми чреслами (если от родителя, конечно, не поступает какая-нибудь приятная компенсация этих «лишних», утомительных хлопот, например, дорогие подарки). Я сама ловила себя на мысли, что заражаюсь этим нехорошим отношением к родителям, и всё время старалась себя перенастраивать на позитивный лад (и не всегда успешно, должна признаться).  Так вот, к главному: пока отношения между школой и семьёй ребёнка не изменятся кардинальным образом (а это может произойти только с приходом в школу людей другого, не кондового, не лицемерного менталитета), дети будут вредить себе и друг другу и страдать. Я иногда так и говорю некоторым непонятливым родителям, приходящим ко мне, учителю, с желанием поконфликтовать, я им говорю: «Есть проблема и есть цель – решение этой проблемы, благополучие ребёнка. И есть мы – две стороны – учитель и семья, так вот, цель будет достигнута, только если обе стороны договорятся, сплотятся и будут слаженно действовать в одном направлении. А если мы будем конфликтовать и тянуть одеяло каждый на себя, действовать в разных направлениях, ни к чему хорошему это не приведёт, это только навредит ребёнку, тогда как наша цель ему помочь».

Что обычно делают современные дети на школьных переменах: со звонком с урока они стремительно выбегают из класса и начинают с неистовством мутузить друг друга, по-другому играть и общаться многие из них не умеют (потому что никто не научил: ни родители, ни воспитатели, ни учителя). Либо драка: пинают друг друга ногами, таскают за волосы, прыгают с разбега на лежащего или сидящего на полу. Бывают случаи, когда так по нескольку человек прыгают на одного и ломают ему позвоночник, а он потом несколько месяцев лежит в больнице, «ну, инвалидом не остался, и слава богу» – скажут окружающие... Либо уткнутся носом каждый в свой плэйстэйшн, т.е. совсем не общаются друг с другом. Что делает учитель в это время? Она в классе выставляет оценки в дневники, или заполняет журнал, или проверяет работы, или отчитывает кого-то за плохую работу на уроке или несделанное домашнее задание, т.е. она не видит, что происходит  на перемене с подопечными ей детьми. А если она всё-таки выйдет в коридор и увидит заварушку, её реакция такова: «Так, а ну разошлись, а ну встали, а ну подошли ко мне, а ну сели и сидите». Никакой беседы с детьми об их драках или опасных для других детей и самих себя играх я не слышала ни разу. «Ты что вытворяешь, родителей вызвать в школу?!» – это максимум, что разгоряченный дракой ребятёнок услышит от своей заботливой учительницы.

Зато потом, да, конечно, будут вопросы, на каждом углу все будут дружно качать головами, вопрошая: почему же наши детки из таких ангелочков превращаются в таких гадких-звероподобных: грубых, гнусных и жестоких – издеваются над животными, над сверстниками (и не только), а затем снимают все эти свои зверства на видео и выкладывают в интернет? Ответ: это нынешняя школа делает их такими. Плюс, конечно, и телевидение, и кино, и развлекательная индустрия, пропагандирующие насилие, и родительское, конечно, бездействие, наплевательство, и болезнь всего окружающего общества... Всё это верно, но всё это НИКАК не снимает ответственности и со школы, повторяю – главного учебно-воспитательного органа, механизма, учреждения для ребёнка с 6 и до 17 лет. А наша школа – это дикие джунгли, в которых выживает сильнейший, точнее наглейший, т.е. хищник. Уже с малых лет дети попадают в среду, в которой их делят на два отряда: хищников и жертв. Ваших детей калечат на всю жизнь: либо ваш ребёнок вырастает лузером, неудачником, тихой, серой, трусливой, податливой жертвой, либо хищником – кровопийцей, который будет по жизни пить кровь у окружающих, будь то его семья, жена, муж, дети, престарелые родители, будь то его коллеги по работе, соседи и т.д., грести под себя, до чего только дотянутся руки, потреблять и потреблять всю оставшуюся жизнь, стараясь создавать как можно меньше (это удел лузеров – создавать-то). А нормальный человек после школы получается только чудом небес и стараниями хороших родителей – и он один из немногих, среди жертв и хищников-паразитов вокруг.

Я знаю, что изначально с рождения все дети нормальные, у каждого ребёнка есть потенциал стать хорошим, полноценным человеком. Этот потенциал можно мысленно представить в виде крыльев за спинами, как у ангелов. И вот эти прекрасные светящиеся крылья выворачивают и вырывают. Детей калечат навсегда. Как раньше выжигали глаза или сажали в бочку, чтобы человек не вырос, а стал карликом. Вот это всё то же самое. Только страшнее, потому что физическое увечье бросается людям в глаза, пугает их, вызывает в них желание сопротивления. Тогда как духовное увечье остается незамеченным подавляющим большинством людей.



Жадные мегеры, или Почему Плюшкин тоже не любил детей

А вот примеры жадности, доходящей до абсурдных, карикатурных форм. У одной из училок я как-то попросила на время стул (самый простой, обыкновенный стул: не из красного дерева, не работы 18 века с позолотой!). У неё в классе было много свободных стульев в тот момент, и это было во внеучебное время — так ей стула стало жалко, отказалась дать, и только когда я, не постеснявшись, при её учениках наивно спросила (не нарочно, а само вырвалось): «Вам что, стула жалко?», она нехотя, со скрипом разрешила мне его взять. Правда, уже брать не хотелось. А у другой училки я как-то попросила клей (самый простой клей-карандаш, стоит три копейки) — пожалела, не дала, хотя знала (я ей объяснила), что он мне очень был нужен для работы на уроке. Другой училке жалко было кусочка мела. А ещё одна, которая делила со мной кабинет — он был у нас на двоих, — поспешила занять лучшие полочки в шкафу, а потом и вовсе всё время норовила выпереть меня из кабинета и пыталась занимать его даже в то время, когда у меня там был урок по расписанию. Чего я ей, конечно, не позволила, так она тут же побежала на меня жаловаться директору. Да, кстати, они (признанные лучшими в школе педагоги — старожилы или блатные, родственники руководства, или молодухи, выпрыгивающие из штанишек, чтобы попасть в привилегированную касту) вообще очень любят бегать и по любому поводу жаловаться на кого-либо директору или любят обсудить на педсовете недостатки какого-нибудь учителя, которого нет в данный момент на собрании («здоровые» моральные принципы, под стать людям, являющимся образцом для подрастающего поколения, правда?).

Поначалу меня это удивляло: ну как взрослые тётки могут так показно бегать к начальнице, как дети-ябеды или как маленькие цыплята к мамке-курице, вместо того чтобы, скажем, поговорить с человеком, которого касается тот вопрос, и всё уладить с ним лично? А потом я, балда-ивановна, поняла, что это просто такой, кстати, много где ещё распространённый, способ типичного подлого, заспинного существования в коллективе (как правило, в женском — наиболее распространённый).

Закулисные интриги, интриганство были известны на протяжении всей истории человечества, и не только во дворцах в виде возни за престолы среди монарших родственников и за огрызки власти челядью. Но только почему школа может уподобляться таким — не самым красивым — формам общества, человеческих отношений? Свора жадных, завистливых скупердяек, базарных торговок — вот как это зачастую выглядит изнутри для наблюдательного глаза. Да их на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям, не то что платить им зарплату, да ещё деньгами людей, которым всё это могло бы казаться диким (увидь они хоть малую часть того, чему свидетелем был мой личный опыт)!



Писклявые монстры с ключами, или Просто ключницы

Сколько писклявости и подобострастия в голосе учителей при разговоре с руководством и авторитетными коллегами, и сколько авторитарности в их голосе при общении с подопечными им детьми! Беседуешь с детьми о том, что в празднике главное не подарки, а смысл этого праздника, внимание и забота, радость общения с близкими, дорогими людьми…, — тут встревает (без всякого приглашения) проверяющая тетрадки на моем уроке на задней парте другая учительница, встревает с комментарием: «Нам этого не понять» (это она про детей). Дети напряглись, примолкли. В этой фразе всё её мнение о своих учениках, что они ограниченные и заведомо неисправимые существа. Возможно, кто-то из них действительно избалован и эгоистичен, но никто из них не ограничен, и дети всегда тянутся к хорошему, если им хотя бы маленький краешек его показать, они всегда тянутся к разумному, если им это разумное разумно и с любовью преподнести. И тогда, на том занятии, они всё нормально поняли, что главное — действительно не подарки, а внимание и любовь близких людей и друзей… А вот той учительнице ничего подобного уже точно не понять, раз она такие неумные вещи, да с таким пафосом, цинизмом, не то что без стеснения выдает, да бесцеремонно вмешиваясь в чужой урок. Мне было обидно за детей. И за себя — я веду урок, а она беспардонно встревает и портит нашу беседу с детьми. А где же элементарная педагогическая этика?

Какими тихокрылыми ангелами эти учительницы влетают в учительскую, тихо воркуя или шутя «ни о чём» с коллегами, и какими громогласными или шипящими фуриями они набрасываются на детей, играющих на перемене в салочки: «Кто тебе разрешил здесь бегать?!» Или на детей, которые зашли на перемене в класс, где у них начнется следующий урок: «Кто тебе разрешил заходить до звонка?! А ну быстро вышли отсюда!» Да, что касается этих кабинетов, закрываемых во время перемены на ключ — это целая отдельная история, заслуживающая отдельного внимания. Когда я ещё училась в школе, некоторые кабинеты, может быть, и закрывались на ключ, но во время учебного дня они были открыты, и учителя гостеприимно принимали в кабинетах учеников не только на уроках, но и во время перемен. Теперь же иная ситуация: чуть учитель из класса — запирает свою «собственность», свою «прелесть» на ключ, если учитель в классе на перемене — он просто запрещает (порой в явно грубой форме) детям входить до звонка. Я когда первый раз это всё увидела, была поражена. Мне крупно повезло в том, что я начала свою педагогическую карьеру в частном детском летнем лагере и частной школе, где комнаты и кабинеты от детей не закрывали. Но, попав в государственную школу и увидев эти казённые порядки, я удивилась не на шутку. Для меня это была дикость несусветная. Это такое неуважение к детям, такая нелюбовь к ним, недоверие, пренебрежение! Дети целыми переменами скитаются, как беспризорники, по коридорам, тем самым влача коридорное, бесприютное, неуютное, угрюмое существование. Поначалу у меня в государственной школе, как только я пришла работать, был свой кабинет (правда, счастье длилось очень недолго — отобрали, как вы уже знаете), и я, недоумевая на странное поведение детей, толпившихся у порога в класс, — я ещё не знала новых порядков в школе, — приглашала их в класс, чтобы они заходили и не стояли в коридоре у двери. Они колебались и неуверенно, чуть ли не по стеночке проходили в класс — настолько для них было в диковинку, что учитель пускает их на перемене в класс.

Да что там дети — вот вам история. Я на каникулах проводила урок с учеником, числящимся в школе на индивидуальном обучении. Класс, в котором мы с этой девочкой обычно занимались, был в тот момент занят: в нём проводили генеральную уборку. Поэтому я повела девочку в другой класс, один из тех, где у меня стоят другие уроки по расписанию, и который был в это время абсолютно свободен. Я, как обычно, взяла ключ от кабинета у охраны, расписалась в их журнальчике, мы зашли, сели, достали всё необходимое для урока, начинаем занятие, как вдруг появляется одна из многочисленных замдиров школы и, не стесняясь, при ребёнке, моей ученице, заявляет мне, что я не имею права без разрешения директора заниматься здесь с ребёнком. Я ей объясняю, что регулярно провожу по расписанию уроки в этом классе. А она мне: «Но сейчас вы же не по расписанию проводите занятие, значит, нельзя». Дескать, я (педагог школы) должна каждый раз спрашивать разрешение у директора перед тем, как позаниматься с моими учениками в свободном классе. Своего кабинета у меня ведь нет. А таких ситуаций немало: например, остаться после уроков с должниками или получившими за какую-нибудь работу плохую оценку, для индивидуальной работы с ребёнком: разобрать с ним его ошибки, повторно объяснить материал — нередко это просто необходимо и случается не менее раза в неделю. И что ж — каждый раз бежать к директору, а если она на совещании или в командировке, или у неё посетители (что бывает почти постоянно), бежать к завучу, а если завуч в департаменте, бежать к третьей, а если она на обеде или в поликлинике… Я, с трудом веря, что эта гадость мне не снится, а является действительностью, была вынуждена прервать урок и пройти на поклон к директору. Но её не было на месте, я прошла в кабинет к главному завучу, той тоже не было на месте. По дороге встретила другую замдиршу, говорю: «Вы не могли бы объяснить, почему ко мне, педагогу этой школы, такое отношение, как к чужому дяде с улицы или как к воровке (там, правда, воровать-то нечего). Разве я здесь занимаюсь какими-то личными делами, мне что, обучение этого ребёнка одной здесь нужно?» Та пожала плечами и посоветовала найти всё-таки главного завуча и спросить разрешения заниматься в кабинете. И что мне делать — не проводить урок из-за того, что в одних кабинетах уборка, в других чай-кофе, а третьи вообще просто нельзя открыть без чьего-то высокого дозволения, основывающегося на правах единоличного «владения» данной общественной школьной собственностью? Хамская ситуация и по отношению к учителю, и по отношению к ученику, который сидел и ждал, пока я обегу школу в поисках руководства. А та мадама, сделав своё чёрное дельце, скрылась в неизвестном направлении. А потом как ни в чём не бывало: а что ей — она блюдёт право собственности на своей помеченной, как у кошек, территории и считает это не то что не зазорным, а самым нормальным делом.

Не подумайте, что мне незнакомо понятие ответственности учителя за имущество, находящееся в закрепленном за ним кабинете. Конечно, учителю не должно быть всё равно, кто, когда и зачем приходит в этот кабинет, не поломают ли что-нибудь, например, фортепиано, если это кабинет музыки, не возьмут ли чей дневник или тетрадь без спросу с каким-нибудь злым умыслом. Но та конкретная ситуация была настолько не вызывавшей каких-либо опасений: ученица сидит со своим учителем за одной партой, погрузившись совместно в учебник. И ведь та «блюстительница порядка» не спросила меня, почему мы были там, она не отозвала меня в сторонку, чтобы тихонько обсудить эту ситуацию, она нарочито при ученице и другой учительнице, которая в тот момент оказалась поблизости, дала понять, что мы там никто, что и вскрывает её истинный мотив, состоящий не в заботе о школьном имуществе, а в желании доминировать над кем-либо, показать свою волю и власть. Ёще раз подчеркну: я не за анархию, когда заходи кто хочет, делай что хочет в кабинетах школы. Зная некоторых хулиганистых ребят, иногда и стоит запереть класс на ключ, отлучившись из него во время перемены (скажем, особенно если это кабинет химии, где находятся непростые предметы и вещества). Но не так, как это имеет место быть, когда речь идёт не об осмотрительности, а об элементарном комплексе начальника, комплексе жажды самодемонстрации, похвальбы своим малюсеньким кусочком собственности и власти над чем-либо. И вся эта вышеописанная жадность по поводу одалживания стула или клея — то же самое.

Если бы я в начале своего учительского пути попала не в частную школу, а вот в такую государственную, я бы не стала работать учителем вообще. Знаете, почему? Потому что я бы не увидела ничего, кроме недоверия, притеснения, скрытой и явной ненависти вперемешку с тотальным равнодушием и, не успев разглядеть уникальности и лучших сторон этой работы, бежала бы оттуда куда подальше. Слава богу, так не случилось. А в частной школе я увидела хоть и не очень большие, но всё-таки хоть какие-то частички заботы, выражавшейся, например, в непрестанных разговорах учителей о детях и их проблемах, правда, зачастую эти разговоры плавно перетекали в сплетни о родителях учеников, других школах и многом другом. Я вовсе не идеализирую частное образование, во-первых, потому что оно неидеально и, во-вторых, потому что оно платное, а значит, недоступно простым людям, а доступно лишь для детей из очень обеспеченных и богатых семей. Но если сравнивать все школы и детсады, в которых я сама работала и о которых слышала, — та частная школа была лучше всех остальных образовательных учреждений. Почему я оттуда ушла? Бич российских частных школ (как и других частных организаций) — это отсутствие трудовых гарантий и прав: серая зарплата, больничный за свой счёт, неоплачиваемый отпуск, точнее, отсутствие какого-либо отпуска и заработка в течение всех трёх месяцев летних каникул, отсутствие трудового договора, отсутствие педагогического стажа. Вот из-за этого всего я и ушла из частной школы, даже не подозревая, что есть вещи и похуже, которые встретились мне в государственном учреждении.



Испытание воспитанием

День в школе — это коловращение детей и учителей в погоне учителей за отрабатыванием уроков, за свежими сплетнями, в курилку, на дежурство, в туалет ещё надо успеть как-то попасть хотя бы раз за день; а учеников — за булочками в буфете, которых там всегда на всех не хватает, за одноклассником, которому хочется дать пинка под зад, и за всем остальным, несмотря на то, что предложение явно уступает спросу (ни то что не опережает его)… К завершению уроков у некоторых учеников при звонке с урока крышу сносит напрочь: они не видят и не слышат ничего, кроме своего желания бежать в столовку, или на улицу, а зимой в подсобку к школьному инженеру, где можно покурить, или поскорей схватить мобильный телефон и звонить кому-нибудь, слать эсэмэски, слушать музон или рубиться в плейстейшн. Это день, обычно начинающийся с того, что в вестибюле несколько учителей и/или представителей администрации школы стоят и проверяют сменку, а также дресс-код — форму одежды учеников («Деловой стиль»!). Естественно, проверяют через одного. А потому формально. Одного остановят, придираются к нему: «Где сменка, почему без сменки, иди вытирай ботинки, давай свой дневник»… В то время как другой такой же, без сменки, воспользовавшись случаем, спокойно проходит через кордон проверяющих. Всё это проистекает в постоянной ругани и препирании учителей с учащимися, оправдывающимися, вывёртывающимися, лгущими. Затем наступает утренняя встреча учителя с детьми уже в классе или у класса: ни «Доброго утра, дети!», ни улыбки (это вообще редкость, достойная страниц Красной книги). «Так, вошли, сели, тишина. Так, почему опаздываешь?» Всё это говорится таким металлическим, командным или весьма недовольным тоном. И потом весь день в школе царит та же казарменная атмосфера, которая убивает всё хорошее, что есть в человеке.

Будучи уже взрослым человеком с определенным психологическим иммунитетом и определенным порогом стрессоустойчивости, я чувствую себя некомфортно в пространстве современной школы: вокруг агрессия в различных формах и видах (и не я одна такая, многие учителя говорили мне о таких же своих ощущениях): крики, ор, дети обзывают друг друга, кричат друг на друга, дерутся, часто дерутся, толкаются, задевают друг друга, всё время демонстрируют не столько собственную крутость, которой ещё, слава богу, нет, а попытки её обретения, попытки самоутверждения за счёт другого, позёрства и похвальбы, и всё равно чем (поездками с родителями за границу, новыми игрушками и компьютерными играми, одеждой, «мобилой», папиной машиной и т.д. и т.п. — точнёхонько по образу и подобию взрослых). А где самоутверждение и ломания одних, там и ответные эмоции: обида, зависть, агрессия, чувство несправедливости, и всё это детское, обострённое, кипучее, иногда аж до пожара ярости и ненависти (слава богу, так же быстро и гаснущих, как возгорающихся). И со стороны юных начинающих снобов в окружении своей первой свиты — начинающих прихвостней, юных завистников и льстецов (чаще, конечно, невольных, не отдающих себе ещё в этом отчёта), и с ответной стороны — уязвлённых и строптивых, и со стороны других детей, так или иначе оказывающихся вовлечёнными в общие дрязги и конфликты, — со всех этих сторон происходит постоянное, непрерывающееся (за исключением редких бессистемных рефлексий редких учителей, и то уже только на последствия) ВОСПИТАНИЕ АГРЕССИИ, в виде непрестанных провокаций и ответов на них между детьми. Очень часто встречаются и самые крайние, опасные последствия такого «воспитания» (тотального преступного попустительства школы в воспитательном вопросе), которые высокому травматизму в школе не дают оказываться вопиющим только благодаря драконовским методам репрессивного поведения администрации школы. Что немногим лучше такой же агрессии детей, во многом (если не во всём) как раз и копирующих такое поведение у старших, т.е. у тех же учителей, создающих замкнутый круг в своём непрерывном процессе оплодотворения и воспроизведения этой опухоли, постоянной её регенерации. Например, большой травматизм на школьной лестнице, где и меня саму не раз толкали (я миниатюрная, невысокая, а многие подростки в два раза больше меня и вширь, и ввысь, прут напролом, по сторонам не смотрят, кто рядом идёт или стоит, толкаются или чешут прямо на тебя с уверенностью, что ты обязательно отстранишься и дашь дорогу). А я с тяжелой сумкой с тетрадками, с учебниками, с магнитофоном, руки заняты, тащусь в десятый раз за день вверх по лестнице, и тут оголтелые подростки несутся по лестнице, сбивая меня. Однажды кто-то даже плюнул, и попало на меня, не знаю, нарочно или случайно, но в любом случае оплевали.

Очень часто на бегу в класс, на очередной урок или за ключом я мельком замечала, и взгляд останавливался на лице какого-нибудь одиноко стоящего в коридоре юноши или девочки с очень грустными глазами. Я стала останавливать своё внимание на глазах таких учащихся, и у многих из них они оказались говорящими о глубоком одиночестве и печали. С такими же глазами они сидят на школьных концертах, когда на сцене кто-то старательно пытается рассмешить зрителей под громогласные комментарии учителя-ведущего: «Ну что, ребята, понравился вам этот номер, аплодисменты!» Я тут же в зале, среди
зрителей, смотрю на этих ребят: они как сидели с понурыми, скучающими лицами или с выражением «как мне это всё надоело», так и сидят, машинально лениво аплодируя или даже не аплодируя. Ловлю себя на мысли: «Ой, да я, наверное, сама с таким же выражением лица сижу, надо бы принять более радостное выражение, так сказать, соответствующее заявленному праздничному мероприятию». Потом поглядела на лица других учителей, а они сами-то не особо стараются соответствовать: сидят с такими же равнодушными и скучающими, а кое-кто и недовольными лицами. Такой вот праздник школьной жизни на радость школьнику, по одобренному завучем сценарию, с многочисленными репетициями, с борьбой за право отрепетировать номер на главной школьный сцене (это разрешат не всем желающим), с усреднённо поставленными, одинаковыми выхолощенными голосами юных актёров.

Детям приходится выживать среди грубости, скрытой и явной ненависти, в конкурентной борьбе, борьбе за оценки, среди одобрения или порицания со стороны. И равнодушия, прикрытого крашеными фанерными и пластмассовыми декорациями. …И главными арбитрами детей в этой их борьбе, их судьями со стороны являются… — кто? А судьи-то их кто?! Вот про тех, скучающих на концерте мальчишек, они скажут: «Да они вообще отмороженные какие-то». Нет, это неправда, они не отмороженные вовсе, они нормальные люди, каждый с целым своим внутренним миром (просто этот мир не высказан, не выражен, спрятан от окружающих), а скучают они на концертах, потому что концерты эти нередко действительно бездарные и скучные, и орущие громкими натянутыми голосами актёры под звуки оглушающей уши музыки из усилителей и колонок — не спасают положения. А еще потому, что в этих концертах обычно участвуют одни и те же детки — любимчики учителей, — а эти пацаны никогда не приглашаются к участию в таких мероприятиях. Их просто, как стадо баранов, пригоняют в актовый зал и сажают на лавки в качестве безгласных зрителей. Хлопотно же с ними. Тем, кому все эти дети — одни только хлопоты, лишние для них. А если и действительно хлопотно с некоторыми из тех, то только потому, что они сами чувствуют свою чужеродность и неприкаянность на этом «празднике жизни», чувствуют всё это требуемое от них позёрство, ненатуральность, формальность, от которых им тошно и хочется покурить и выпить пивка за углом.

Но никто у нас не ищет ниточек для распутывания этого огромного тлеющего и горящего клубка конфликтов и расстройств, печалей, скучаний, депрессий, агрессий, сдающих нервов, выражающихся в оскорблениях и слёзах из-за плохой оценки, из-за полученного подзатыльника и пинка или очередной ядовитой шутки одноклассника (это всё не какие-то мои придумки: это обобщение многих и многих конкретных случаев из жизни конкретных детей и подростков). Например, когда ты неожиданно слышишь от ребёнка, что его только что, утром, бил папа за то, что он медленно собирался в школу. Или когда восьмиклассник с налитым кровью лицом и текущими из глаз слезами, навзрыд, задыхаясь от рыданий, проклинает одноклассниц, жестоко и нарочно задевающих его слабости, надсмехающихся над ним при всех, выставляющих удобную жертву на всеобщее посмешище, для общего веселья. Я своим ученикам стараюсь говорить: «Почему вы так не любите друг друга: встаньте на место друг друга, задумайтесь хоть на минутку, что чувствует тот человек, которого вы обижаете, даже не давая себе в этом отчёта. Вы посмеялись и через минуту забыли, а тот человек будет переживать весь день, иногда и дольше, от пережитой обиды». Маленькие ребятки это понимают, когда им объясняешь, а подростки уже далеко не все и не до конца понимают, потому что они уже зачерствели, привыкли к этой постоянной «агрессивной среде» и к постоянной борьбе за своё существование в ней (именно существование, а не жизнь — правильно люди назвали это явление, связанное со словами о постоянной борьбе). От учителей не раз слышала: «С ними говорить бесполезно: или с возрастом пройдёт, или не пройдёт, если бог ума и нормальных родителей не дал», — вот такие педагоги. Так и хочется на это сказать им: «Вот кому-кому Бог ума-то не дал, так это вам!» Зато покопаться в чьём-то грязном белье, каких-нибудь дрязгах, должных быть чьим-то сугубо личным делом, — на это всегда найдутся и желающие учителя, и их драгоценное время. Там они найдут применение своим драгоценным силам.



Ещё немного о воспитании личным примером

Две девочки 7 класса подрались из-за мальчика. Казалось бы, тонкий вопрос, требующий мягкого, аккуратного разрешения либо вообще невмешательства со стороны общественности. Ан нет! Что предпринимают учителя? Приводят этих девочек с этим мальчиком в учительскую и заставляют их писать объяснительную записку на имя директора школы. Детям предлагают воспользоваться коллективным разумом и описать, что и как у них произошло. Дети сидят в странном противоречивом чувстве: им и стыдно и смешно от того, что им надо писать о своих амурных страстях директору школы, да ещё на глазах учителей, находящихся в это время в учительской. Конечно, дети стыдливо похихикивают, пряча за этим свои смешанные чувства, отравляя самые светлые из них за напускной циничностью и грубостью, в попытках спрятать их поглубже от показного морализёрства и бестактности взрослых. Вперемешку с жутким смущением и пытаясь прикрыться подростковым «а чё?». Вот так сидят и пишут невесть что (двое надиктовывают, третий записывает). А у меня в это время окно было (нет урока), и я зашла в учительскую тетради проверить. Став невольным свидетелем, я стала наблюдать за всем происходящим и в мыслях поставила себя на их место и подумала: а что бы я написала, оказавшись на их месте, — понятия не имею, может быть, я и вообще бы отказалась писать (если бы хватило духу). Вот они всё сидят за столом, посмеиваются не очень-то весёлыми смешками, смущенно пряча лица, и тут врывается завуч с напускной строгостью в крике о том, как они смеют смеяться, и какие они такие-растакие, а ну быстро написали и марш на урок. А я смотрю на это всё и думаю: страшное дело — ведь тут очередное моральное насилие, ОБЯЗАТЕЛЬНО ЧРЕВАТОЕ последующим разложением молодых людей. Во-первых, тут публичное препарирование таких глубоко внутренних противоречивых мучительных переживаний, убивающее трепетное, уважительное отношение человека к своим романтическим чувствам и чувствам других людей. Во-вторых, это дискредитация самого статуса объяснительной записки: дети так или иначе, пусть на подсознательном уровне, понимают, какую нелепицу они пишут, и так же на неосознанном или осознанном уровне они и впредь будут понимать, что написание объяснительной — это какая-то вынужденная ерунда, отписка, профанация! И если в будущем они совершат что-то действительно нехорошее, они уже не с чувством вины придут писать объяснительную, а с лёгким чувством обязаловки отписаться и легко избавиться от проблемы.

Зато там, где им надо, скажем, заминая серьёзный конфликт, проблему, дабы не выносить сора из избы, они, администрация школы, прикрывают на это глаза, не выносят на арену всеобщего театрального порицания. Там же, где ерунда какая-то или вопрос чей-то сугубо личный, — там они спешат вмешаться, потому что есть повод выставиться поборником морали, вспомнить и выставить напоказ свои (отсутствующие напрочь почти во всём) воспитательные функции, дескать, далеко не зря мы тут зарплаты получаем, вот, …а то и вовсе просто поглумиться над кем-нибудь, развеяться после трудного дня за чужой счёт.

Да, современные дети не подарок: недисциплинированные, невоспитанные (всё это у нас теперь оказалось очень немодным, — все эти «устаревшие» дисциплина, воспитание и т.д., — в отличие от элитных школ и колледжей Европы). Дети сегодня действительно более ленивые, безответственные…, — но ведь это взрослые делают их такими своим примером, а также лицемерием и наплевательским отношением. Вот один из многочисленных примеров жизни школы. Идёт урок, ребенок не выучил заданное на дом, обманул учителя (меня), сказав, что всё выучил. Учитель раскрыл обман и объясняет ребёнку, что обманывать нехорошо, к тому же обман чаще всего раскроется и можно поставить себя в самое ужасное, постыдное положение. Вдруг в разговор вмешивается классный руководитель этого ученика, которая в тот момент была в классе, с уверенным заявлением о том, что звонила мама ребёнка и сказала, что они всё выучили. Слава богу, у меня хватило ума не поверить на слово «второй маме» (как иногда называют классного руководителя). Учитель не стал на уроке, при других детях устраивать разборки и головомойку ученику (как часто делают учителя), а после урока в индивидуальном разговоре с ребёнком выяснил, что они с мамой пытались учить, но он завредничал, мама рассердилась на него и ушла, а задание осталось невыученным. О, дети, о, эта ещё не тронутая учителями чистота и простота, искренность! Он, этот ребёнок, ещё не научился врать (в отличие от его родственников и учителей), он совершенно попростому и честно рассказал обо всем и без всякого давления с моей стороны. Но через пару лет этого ребёнка уже научат врать: и его родители, и учителя, переживающие за собственный статус, репутацию, а не за души и светлые головки своих детей и подопечных. А многие из них вообще ни за что не переживают: тупо оттрубила, зарплату получила, и хоть трава не расти. Я много-много раз наталкивалась на такое отношение со стороны училок. И в очередной раз говорю очередной учительнице в связи с очередным случаем: «Тут надо разобраться, проанализировать». И в сотый раз слышу: «Ещё чего, сдалось мне это, делать мне больше нечего, надоело всё, пусть сами разбираются» и т.д. и т.п. — вот типичные их ответы почти на любой вопрос. Но так они относятся к проблеме, только когда дело касается учеников или других людей, а если касается их лично, они готовы часами трындеть, интриговать слушателя своей нелёгкой долей и жаловаться, перемалывая все детали и участников ситуации, как кофейные зёрна в кофемолке.

А ещё в школах через одного работают учителя, не знающие элементарной профессиональной этики, как то: нельзя перебивать, беспардонно вмешиваясь в разговор другого учителя с ребёнком, нельзя передвигаться по классу во время того, как другой учитель ведёт урок (это отвлекает и учителя, и детей) и т.д. и т.п. до бесконечности. Например, у учителей нередко практикуется следующее: забрать детей с урока другого учителя, даже не предупредив того учителя о том, кто, куда, зачем забирает учеников с урока, хотя надо бы не то что предупредить, а спросить разрешения у учителя, с урока которого детей забирают. Куда там! Они не только не спросят разрешения, они даже не поставят в известность. Каждая думает только о себе, и никого, кроме себя, не знает! Ну хорошо, пусть они такие безудержные эгоцентристки, но почему администрация попустительствует, позволяет им самовольничать наглым образом? Да потому что администрация поступает точно так же, чаще всего такие вещи и происходят под руководством администрации, потому что сама администрация состоит из таких же бескультурных, эгоцентричных людей, как и эти училки. Именно такие училки и становятся впоследствии администрацией. Но тут надо пояснить, что они эту свою наглость умеют правильно преподносить, маневрируя в зависимости от момента. Там, где надо предстать в положительном свете, например, перед родителями или перед высоким начальством, — там они вежливые, воспитанные, просто святые угодники! Я как-то подходила к завучу с вопросом о том, почему учителя так некорректно себя ведут (забирают без предупреждения детей с моих уроков), а она мне спокойно говорит: «Ничего, если у тебя один урок пропал — переживёшь». В одной четверти один урок, в другой один урок, в третьей два урока…, ну и посчитайте, сколько всего выйдет! Но она, завуч, даже дослушивать меня не стала, развернулась и поспешила по своим делам, буркнув что-то на ходу, не останавливаясь. А зачем со мной ещё останавливаться, разговаривать — я же никто, холоп их высокоблагородия!

Вдумайтесь, ну может ли нормальный человек снять учеников с чужого урока, не подойдя к учителю и не разъяснив ситуации с ним? Нет, конечно. Мне бы такое в голову даже не пришло. А в школьном коллективе это норма. А тот, кто не согласен мириться с этой «нормой», с этим бардаком, — тот ненормальный, по их меркам. На меня стали бросать косые взгляды. А доброжелатели подошли и сказали мне, что обо мне ходят нехорошие разговоры, что из-за моего поведения ко мне предвзятое отношение в коллективе, зачем я вступаю с ними в разногласия, зачем я задаю им вопросы, они (администрация школы) не привыкли к вопросам, они привыкли к молчаливому повиновению, зачем я себе врагов наживаю. Я стала думать: «Они у меня забирают детей с уроков, а потом я, видите ли, вступаю с ними в разногласия? Опять с больной головы на здоровую!» Но потом я пришла к утешительному выводу, что если у этих наглых, невоспитанных, высокомерных людей обо мне плохое мнение, значит, я сама не такой уж плохой человек. Тут радоваться надо, а не печалиться. А вот если бы я им нравилась, вот тогда была бы трагедия: значит, я такая же, как они, — стерва и хищница или их покорный пацак с цаком на носу.



Души прекрасные порывы позывы

Это маленькая главка, посвященная наблюдениям за тем, что вызывает у учителей, часто недовольных или апатичных, вдруг иногда прилив неподдельной радости. Знаете, какая фраза довольно часто выражается учителями вслух в их разговорах друг с другом? «Ой, как же эта учёба (уроки, ученики, занятия, школа, работа и т.д.) надоела, глаза б мои этих детей (нередко слово «дети» заменяется каким-нибудь нелицеприятным эпитетом) не видели, скорее б четверть закончилась — отдохнуть от этих…» Или просто: «Ох, сколько уж до конца четверти осталось?» А меня они спрашивали: «Чё ты вообще в твоём возрасте, с твоим образованием здесь забыла?» Они искренне не понимают, что я забыла в школе, ведь они бы на моём месте были как можно подальше от школы. Правда, только где бы ещё они могли так выпячивать свою грудь перед зависимыми от них детьми и их родителями?

Когда был карантин из-за гриппа, занятия в школе отменили и учителя ликовали. Кроме меня и ещё одного человека. Я тогда ходила с мыслью: «Хоть
бы карантин скорее закончился, без детей в школе скучно и плохо (все ходят туда-сюда с одними и теми же разговорами: кто о пенсии, кто в воспоминаниях об отпуске, а администрация тем временем старательно пытается найти какую-нибудь мартышкину работу для бездельничающих учителей — чтоб не расслаблялись и были в тонусе — на телефонные звонки отвечать вместо секретаря и т.п.)». Действительно скучное, бесполезное времяпрепровождение — а им оно как раз очень даже нравится. Большинству учителей хотелось бы иметь кабинет, зарплату, и всё это, включая саму школу, — без детей! Такие мечтания всегда вызывают у всех них бурю оживления в разговорах в учительской и искренний восторг.



Устройство на работу в школу

Как берут на работу в школу? При трудоустройстве в частную школу руководители не заключают с сотрудником трудовой договор. Хотя известно, что без наличия трудового договора трудовые отношения с правовой точки зрения являются недействительными. Иногда не только не заключается трудовой договор, но и не делается запись в трудовой книжке сотрудника. Подтверждение тому — мой личный опыт устройства на работу в частную московскую школу.

Я пришла на собеседование, где очень разговорчивая деловитая тётенька долго и подробно мне рассказывала о традициях и порядках школы. При этом она практически ничего не расспросила обо мне. А затем она поставила меня перед фактом, что на собеседование с директором школы я буду приглашена и узнаю информацию об условиях работы (заработная плата и др.) только после того, как дам открытый урок, покажу свои умения. И уже только если я им понравлюсь, меня представят пред очи директора. Хорошо, я подготовилась, провела открытый урок, который понравился и ей, и педагогу моего предмета. Меня отвели к директору, директор буквально поверхностно познакомилась со мной, рассказала об условиях работы — и всё. Я начала работать, но вдруг вспомнила, что мне не предложили оформить трудовые отношения. Я пришла в приемную директора с вопросом о трудовом договоре. Но в договоре мне отказали, сказав, что с сотрудниками, работающими не на полную ставку (а на тот момент ставки у них не набиралось), они никогда не заключают трудовое соглашение. Я выразила удивление, потому что знаю, что это неправильно, т.е. является нарушением трудового законодательства, и стала им объяснять, что у меня в таком случае нет никакого подтверждения того, что я вообще у них работаю, а мало ли что случится. Но мне всё равно отказали. Я расстроилась, но, уже изрядно назвонившись и набегавшись по всяким конторам трудоустройства (как говорится, кто знает, тот не забудет!), пошла проводить занятия. На следующий день меня вызывают в приёмную директора (личным вниманием она меня не удостоила — всё через секретаря) и объявляют, что они больше во мне не заинтересованы, дают в конверте деньги за два отработанных дня и говорят, чтобы я ушла. Причину указали якобы такую, что я ввела их в заблуждение по поводу моих документов, чего и в помине не было. Это мерзкая ложь была придумана прямо на ходу той словоохотливой тёткой, которая проводила со мной собеседование. Настоящая причина читалась между строк: директора не устраивал сотрудник, который знает правовые нормы, знает свои права, да ещё имеет наглость говорить им об этом. Людей, знающих свои права, в этой стране вообще не любят.

В той частной школе, где я проработала год, меня оформили только по трудовой книжке, также без какого-либо договора. Причём при приёме на работу намеренно умолчали о том, что в этой школе учителям не оплачивается ежегодный отпуск и вообще летнее время (все три месяца) не оплачивается. Я узнала об этом только через несколько месяцев работы в школе нечаянно от коллег. Весной я подошла непосредственно к директору с вопросом об отпуске, и она ответила, что отпуск, действительно, не оплачивает, работы в летнее время не будет и зарплаты тоже, т.е. с июня до сентября живи, как хочешь. Я сказала, что на таких условиях труда я вряд ли смогу продолжать работать в следующем учебном году. На что через несколько дней мне были выданы мои документы и зарплата в конверте. Это было сделано молча, без всяких объяснений, грубо, небрежно была лишь кинута фраза о том, чтоб я шла искать себе что-нибудь получше. И я пошла искать. И решила искать действительно что-нибудь получше, где тебя не будут использовать в своих серых бухгалтериях и просто для своей прибыли, как бессловесную, бесправную рабсилу. Так я очутилась в государственной школе.

Как я устраивалась в государственную школу. Я позвонила, спросила о вакансии, меня пригласили на собеседование, дело было в июне, я пришла, показала все документы, ответила на все вопросы, и мне сразу предложили работу, сказали, чтобы я больше ничего не искала и приходила к ним оформляться на работу в конце августа. Я прекратила поиски работы и пришла в школу в назначенный день в конце августа. Директор снова посмотрела в мои документы, на этот раз они ей не понравились, в отличие от первой встречи, что повергло меня в тяжелый шок, меня просто прибило к земле. А она, как ни в чём не бывало, объявила мне, что оформит меня только на время декретного отпуска одной из сотрудниц. В июне и речи не было о временной замене кого-то, речь шла о нормальном устройстве на постоянную работу, не было ни слова о чьём-то декретном отпуске. То есть меня то ли намеренно обманули, то ли просто пренебрегли моими интересами (директора — это такие важные люди, что интересы и волнения простых людей им непонятны). До начала учебного года оставались считанные дни, и найти вакансию в это время было уже практически невозможно. Я хотела плюнуть на всё и отказаться от этого безобразного предложения, но близкие посоветовали согласиться за неимением в тот момент лучшей альтернативы. Но я всё равно позвонила директору и объяснила ей мои опасения относительно того, что сотрудница может выйти из декрета в любое время, и я могу остаться без работы в середине учебного года, да и вообще я имела намерение работать продолжительное время, временная работа мне не нужна, на что директор дала слово, что до конца учебного года учительница из декрета не выйдет, а на будущий год появятся ещё учебные часы, и меня обеспечат работой и на второй год. Я согласилась, но осадок, безусловно, остался. Год я отработала, а на следующий год учебная нагрузка в школе сократилась (из-за очередного бездарного реформирования школьного образования), и меня уволили в связи с выходом учительницы из декретного отпуска.

Год работы в школе — это огромный пласт работы: привыкаешь к местным порядкам, условиям, к коллективу, к детям, дети привыкают к тебе. И вот ты привык, освоился, наладил работу, дети привыкли и даже полюбили тебя, и даже твой предмет... Но руководству школы ты больше не нужен, тобой временно прикрыли дырку, а потом избавляются за ненадобностью. Когда им нужен человек, они его вежливо-приветливо встречают в своём красивом кабинете, щедро одаривают вниманием, обещаниями, а когда ситуация меняется, мягко дают коленом под зад. В такие моменты понимаешь, что в этой стране человек ничего не значит, ни сам человек, ни его стремления, ни его труд, ни плоды его труда, ни его потенциал, ничто из этого не ценится. Ничто не изменилось со времён царя Гороха: простой человек — просто никто. Ничто не изменилось со времён Салтыкова-Щедрина и Николая Васильевича Гоголя с их персонажами (которых, изображая кипучую деятельность, изучают такие же самые персонажи, в той же самой конторке под названием «школа»), со времён Лескова и его Левши, отказавшегося от лучших предложений европейцев и вернувшегося на родину, чтобы на родимой сторонушке сгинуть в муках, чтобы быть загубленным повсеместным банальным, мерзким, наплевательским отношением к человеку. Перечитайте как-нибудь на досуге это произведение, позабытое всеми нами со времён школьной скамьи!

Как я ходила на собеседование в другие государственные школы. Как всегда, созваниваешься, тебе назначают время встречи, ты приезжаешь в назначенное время. А человек, который с тобой должен был встретиться, — неизвестно где, ты ждёшь сначала у входа минут 15–20, потом ещё минут 40 в коридоре, потом от кого-то из сотрудников ты слышишь, что «она на обеде», и вот, наконец, она неспешно появляется. Чувствуешь себя полным ничтожеством! Стоишь дурак-дураком и, мягко говоря, недоумеваешь: зачем же назначать человеку встречу на время, когда ты обедаешь?

Другой случай — в другой школе. Снова звонишь, узнаёшь о вакансии, тебя приглашают приехать к ним в школу, приезжаешь. У входа охрана держит тебя буквально во входных дверях в школу и не может найти человека, который тебе назначил встречу. Потом оказывается, что у этой завучки какое-то совещание, тебе говорят, чтобы подождала ещё около часа. А ведь та сама назначает это время, зная, что человек специально едет сюда на собеседование, возможно, из другой части города… Хамство, очередное наглое хамство! Я стала ждать, прошло полчаса, потом подходит ко мне охранник и говорит, чтобы я больше не ждала. Как это? Так, сказали, что сотрудник им не нужен. Т.е. буквально вчера он был нужен, 10 минут назад он был нужен, а теперь резко стал не нужен?! И ладно бы эта мадама вышла ко мне лично, у неё на всё про всё ушло бы минуты две-три, вышла бы к человеку, которого пригласила, в двух словах объяснила бы ситуацию, ну, или просто формально извинилась бы!.. Вот такое хамло работает с детьми в школах. Нет, они не хамло: хамло — это пьянь, матерящаяся в электричке, а они просто очень важные и нужные люди, им просто можно всё.

Наконец, через знакомую учительницу узнала о вакансии в школе, созваниваюсь и попадаю в крутую школу — не просто школа, а прогимназия — там с тобой вообще церемониться не будут: ты по определению перед ними мусор. Тебе объясняют, что директор принимает только по понедельникам — это первое. Второе, — назначают встречу только через месяц. Всё это говорится таким тоном, чтобы у тебя вообще пропало желание приезжать. Но мы люди стойкие, целеустремлённые, и не отказываемся так легко от своих намерений. Приезжаю в назначенный день и час. Ну, опять, как всегда, к охране, звонишь по внутреннему номеру в приемную директора, представляешься, говоришь, что такая-то и такая, приехала на собеседование, на что тоном крайней раздражительности, близкой к ненависти, слышишь в трубку:
— Это кто вам назначал?
— Секретарь директора.
— Не может быть, я секретарь директора, и я на собеседование не назначала!
— Нет, вы назначали, иначе бы меня здесь не было.
Охранник смотрит на меня, внимательно слушает, пытается понять, что мне говорят на другом конце трубки. А та говорит:
— Это я вам назначала «на приём», а не «на собеседование».
— А какая разница?
— Как какая разница: собеседование — это когда вам обещали работу, а приём — это просто встреча для знакомства без каких-либо обещаний.
Я чуть не расхохоталась в трубку, еле сдержалась, думаю, какое убожество, и ведь есть же у людей на это здоровье и время — всё это себе придумать и заучить?! Говорю:
— Как вам будет угодно — я приехала «на приём».
— Поднимайтесь.
Охранник говорит:
— Что она там выступает?
— Наверное, очень важный человек, на очень важной должности,— отвечаю я этому простому человеку, в роли привратника на службе у других людей, непростых. Прямо как в сказке, как будто в услужении у каких-нибудь важных злобных карликов. Он: «Не обижайтесь, к сожалению, она у нас такая невоспитанная, простите нас за это». Меня эти слова потрясли: человек извиняется за хамство секретарки — хороший, наверное, человек, сейчас это редкость несусветная. Поблагодарила его и пошла к директору. Захожу, а там сидит эта — молодая мымра. У неё стол стоит прямо у двери в кабинет директора, сидит ну точно как начинающий лакей — спинка вытянута, личико напряжённое, важное. Она мне с порога:
— Так, мол, и так, встреча не может состояться, директор сейчас очень занята, переносим встречу на следующий понедельник.
— Хорошо, — говорю, — только почему вы мне не позвонили и не предупредили о переносе встречи, чтобы я зря не ездила? Вы же взяли мой номер телефона!
— Да-да, но я сама только узнала, что директор не может вас принять.
— Что ж, до свидания.
В следующий понедельник, думаю, дай позвоню на всякий случай, уточню время встречи. Звоню, уточняя время встречи. Привратница говорит: «Подождите минутку». Жду. Через минутку: «Вы знаете, мы в вас больше не нуждаемся. — Почему? — Этой вакансии больше нет». Я уже не стала допытываться, куда делась вакансия, всё равно правду не скажет, соврёт что-нибудь на ходу. Смотрю на часы, а до назначенной встречи остаётся полчаса. Я ей говорю: «А если бы я сама не позвонила, вы бы мне сами ведь не позвонили и не отменили бы встречу?» …В общем, я получила свои извинения, мои вежливость и небеспринципность были вознаграждены в этот раз сторицей — извинение нынче дорогого стоит!

Вы знаете, устройство на работу в любой сфере никогда не было приятным и лёгким процессом, но когда я работала в другой сфере, не педагогической, с таким откровенным хамством, как в школах, я не сталкивалась ни разу. На рынке трёхкопеечных профессий, с которыми давно уже ассоциируется учитель, получающий чуть больше нелегала-гастарбайтера и в десять раз меньше любого легального строителя в Москве, вежливость (я уж не говорю об уважении) по отношению к учителю — это теперь невиданная роскошь. Неуважение к учителям, которые оказались сегодня затесавшимися где-то среди обслуживающего персонала, — этим самым их низким социальным статусом и объясняется. Всё это вопиющее безобразие объясняется таким очевидным для всех, неприкрытым отношением государства к учителю, к школе — лишь как к бюджетной обузе, в отличие, скажем, от банков или железной дороги. Это отношение к школе как к самому ничтожному, потому что скорой прибыли от него не видно, а потому и как к самому «неэффективному» учреждению (у нас же ведь не принято видеть дальше своего дорогого подарочного пресс-папье, дальше краткосрочных дивидендов, а после …да хоть трава не расти). Отсюда и это ничтожное положение школы, подчинённое любой, самой ничтожной местной властишке, самым ничтожным комиссиям и инспекциям, вынуждающим кланяться каждому придворному привратнику и мздоимцу. Отсюда это положение трёхкопеечных бюджетных попрошаек, нахлебников, голытьбы с протянутой рукой — ведь, как говорится, нормальный-то человек никогда не будет жить на зарплату учителя (и это уже народная притча во языцех — про зарплату учителя!). На зарплату общественно-социального неудачника, не умеющего устроиться хоть поломойкой, зато в «Лукойл», или, на крайняк, мастером маникюра в салон — всё ж не такое социальное дно, как у учителя!



Разменная монета

Да что там какие-то устремления — жизнь человека ничего не значит: каждый год перед и во время выпускных школьных экзаменов дети сводят счёты с жизнью. Дети вешаются, прыгают с балкона, напиваются таблеток... Они погибают, не выдерживая законов джунглей (почему-то упорно нам навязываемых, миру людей-то, хомо сапиенсов!)! Кто несёт ответственность за смерть детей, кто выясняет и устраняет причины, приводящие к смерти детей? Судя по хроническому неустранению причин — никто! Да плевать все хотели на трагически законченную молодую жизнь, плевать все хотели на этих детей, их называют неудачниками, сваливают всю вину на их родителей, которых они тоже считают неудачниками, лузерами. Работников сферы образования, соцработников по делам молодёжи вообще не интересуют причины трагедий детей, их интересует только распоряжение бюджетами на программы и проекты. Дети и российская система образования — это как сырьё и олигархи. Как олигархи делают огромные деньги, торгуя сырьём, так тысячи чиновников от образования делают деньги на детях и не гнушаются даже их жизнями, не говоря об их благополучии, каком-то там их будущем, каких-то там жизненных перспективах детей. Как на детях делаются деньги чиновниками? Да все это знают, это не секрет — все СМИ до краёв наполнены этими примерами и фактами, подробностями и разоблачениями. Успешными менеджерами от образования они (деньги) тщательно расписываются на очередной инновационный проект, очередную реформу, выделяются и распиливаются огромные бюджеты на различные программы, концепции, исследования и тесты, мониторинги, эксперименты, затем на их стандартизацию и сертификацию, затем на опытные образцы, испытания и внедрения, и прочее и прочее. И что тут говорить о трудоустройстве какой-то учительницы, если гибнут дети, молодые люди — и ничего! Эта адская машина работает, едет вперёд, хрустя человеческими костями.

И учителя, кстати, сводят счёты с жизнью. Вот совсем свежее:
26 июля 2010 года, 15:57 Ирина Смирнова (http://svpressa.ru)
Из школы — на «кладбище»
В Псковской области повесилась одна из лучших местных учительниц. Ее все «доконало».
Вчера, 25 июля, при большом стечении народа похоронили Надежду Удальцову — в день ее рождения. Одна из лучших учителей Псковской области, она покончила жизнь самоубийством.
— Я с Надеждой Ивановной знакома тридцать один год, — рассказывает Валентина Васильева, директор Выборгской средней школы Новоржевского района, где в последние годы работала Удальцова.
«СП»: — Валентина Германовна, что привело ее к такому шагу?
— Не могу сказать, мы сами в замешательстве, в недоумении. Человек она была очень хороший. Справедливая, честная, порядочная, очень добрая, дети ее любили. Ни в чем плохом никогда замешана не была, не любила сплетни, дрязги. Очень талантливый педагог, одна из лучших учителей математики в районе. Крепкие знания давала детям, ее ученики участвовали в районных и областных олимпиадах.
Егор, зять Удальцовой:
«СП»: — Прошел слух, что это несчастье связано с тем, что якобы Надежда Ивановна переживала из-за работы в школе. Насколько это правда?
— Я не знаю, не могу утверждать, но атмосфера в школе сейчас не очень здоровая. Это все-таки добило ее. Школа добила. Нагрузка большая, заработок сократился. Школа ее доконала. Но, конечно, самоубийство — для нас это неожиданность…
«СП»: — А с чем связан ее уход из школы? С нагрузкой, с усталостью?
— Нет. Атмосфера в школе складывается не совсем здоровая. Понимаете, она человек такой: вся выкладывается, для нее школа — это все. …В школе она просто сгорала.
«СП»: — Она же и сама была директором школы в Крюково, пока школа там была.
— Конечно, тут все ее знают, народу на похороны приехало очень много, тут и школьные подруги пришли, все вспоминали, как кто с ней работал, как познакомились, как учились. Вообще, в школе сейчас очень печально. Ее-то школу в Крюково сократили. Она без школы не могла, но и оставаться там не
могла тоже. Она старалась-старалась, надрывалась и здесь, по хозяйству, и там, в школе. И вот к чему это привело.
«СП»: — Вы считаете, что перемены, которые сейчас идут в школе в связи с реформой, так ее коснулись?
— Безусловно. И оценка ее труда, и перемены в школе доконали ее.

Годами, уже десятилетиями слышу сетования об утечке наших мозгов за границу и болтовню о способах остановить эту утечку. Но вот годы проходят и проходят, а утечка не то что не останавливается, а всё только набирает темпы. Большая доля моих бывших одноклассников и однокурсников, как однажды получили возможность уехать работать или просто пожить за границей, так оттуда и не вернулись, и не собираются — не хотят, потому что там жить лучше, защищённее. Вот буквально на днях встречаю свою бывшую ученицу, теперь студентку одного из суперпрестижных вузов нашей страны. Она мне восторженно рассказывает, что ездила на полгода на стажировку во Францию (мы с ней французский язык изучали, когда она ещё в школе училась) и, вернувшись оттуда сюда, испытывает лёгкий эмоциональный шок, переходящий в депрессию и горячее желание опять и поскорее уехать туда, потому что (привожу почти дословно её слова) «там люди к тебе хорошо относятся, спокойные, дружелюбные, атмосфера доверия, а не в постоянном напряжении, в проблемах, в постоянном чувстве отсутствия безопасности, в отсутствии власти закона, одним словом, совсем не то, что здесь». А у нас пусть и дальше друг другу мозги клепают, а люди, простые люди-то сами всё видят, как оно на самом-то деле, и сами делают свой выбор, продолжая «утекать». Плохой, наверное, народишко, не понимает своего счастья!

Их слово ничего не стоит, потому что они не отвечают за свои слова.



Учитель — это звучит гордо!

Мне не раз коллеги-учителя советовали: зачем ты ходишь выяснять что-то к директору или завучу? Вот ты сходила — и чего ты добилась, кроме грубости и унижения? Всё равно ничего не изменишь?! Да, именно из-за этих вот советчиков, которые ползают всю жизнь на брюшке перед начальством или обходят его за версту, боятся рот раскрыть, вот именно из-за того, что я одна ходила с вопросами, а они никогда, — именно из-за них ничего невозможно добиться, изменить к лучшему. Мне сначала было жалко этих тихонь, пока я не поняла, что все беды, вся безысходность именно из-за них, это они превратили школу в болото, они практически своими руками сотворили и поддерживают жизнь неэффективного руководства. А потом эти тихони пытались меня убедить, что я сама виновата в том, что начальство грубит, угнетает, дескать, не надо к ним лезть. Они унижают, они грубят, а я виновата? Ведь я не отношения выяснять ходила, и не за прибавкой к зарплате или чего-то там ещё, я ходила с конкретными вопросами, а они, будучи не в состоянии эти вопросы решать, отсылают тебя к кому-то другому или унижают тебя, чтобы тебе в следующий раз не захотелось больше подходить к ним с вопросом, чтобы им жилось спокойно и припеваючи в своих кожаных креслах руководителей и не приходилось «лишних» вопросов решать. А потому я и отвечала своим советчикам, что не буду подыгрывать политике низачтонеотвечания. Я не собираюсь бездействовать там, где надо действовать, и не собираюсь сидеть и сплетничать по углам, как крыса, как делают многие училки. Я уже писала, что вся школа у нас делится на кучку тех, кто командует, обстряпывает какие надо свои делишки, и на вторую половину — тех, кто выживает, постоянно находится в состоянии выживания. И не дай бог тут одним высунуться пред грозные очи других, а то ещё, не дай бог, рот раскрыть, не сделать «ку» перед кем надо… — и всё, пиши пропало, попадёшь в нелюбимчики, пропадёшь не за грош! Так они и трясутся за свое убогое существование. А отыгрываются за свои унижения на детях! Даже не скрывают этого, хотя, порой, и сами того не осознавая. Часто слышишь от учителей: «Я сегодня не в духе, наорала на учеников, поставила всем двойки». И я тоже иногда кричала на детей, пребывая не в духе, — невольно, от стресса, обиды, усталости от ненормальных условий работы, когда бегаешь с языком на плече, в отсутствии даже самого элементарного из условий для нормальной работы. Но потом меня мучила совесть за срывы на детей, и я приносила извинения детям, на которых несправедливо накричала. Но большинство других учителей совесть не мучает, они об этом досадном комплексе (чем сегодня у нас считается совесть) даже не задумываются, а уж учителю извиняться перед учениками — это вообще что-то из разряда фантастики.

продолжение следует...

моя страничка по-прежнему: http://zinna-book.livejournal.com/


Рецензии
Уважаемая Инна Игоревна, а вот эта часть Вашей книги, КМК, обличает не столько современные школы, сколько город, в котором эти школы находятся. Впрочем в прозе я не силён, лучше отвечу стихотворением:
Пусть бабло достойно,
Ценят пусть друзья,
Быть в Москве спокойным
В наши дни нельзя.
МКаД затянут прочно,
Шаток Крымский мост,
Пасть разинул волчью
Мегаполис-монстр.

Люди - конкуренты,
Уж какой тут мир!
Вылезли зачем-то
Из провинций-дыр,
За под-солнцем-место,
За халявный рубь
Занырнули резко,
Словно рыба, в глубь.

Ни родни, ни близких,
В взглядах - желчь и яд,
В толпах – террористки,
Знают, что хотят,
В каждой незнакомке
Притаился враг,
Что в её котомке?
Чем набит чердак?

Выстрелы и взрывы,
Паспортный режим,
А в глубинках нивы
Скрыли чепыжи.
Брошен словно в лужу,
Без укоров, слёз,
Мир, где ты был нужен,
Где ты пользу нёс.

Месть страшна за бегство,
Город всё лютей,
Извратили детство
Собственных детей,
На прогулки только
Под присмотром мам…
Отомстит жестоко
Жизнь за это вам!

Поколений связи –
Мелочь, как и быт,
Из дерьма, да в князи!
Разве не пьянит?
Греют руки власти,
Славя Новый Свет,
Нет в столице счастья,
И в России нет!

Голубев Николай   23.01.2016 19:37     Заявить о нарушении