Глава 13

Несколько раз я просыпался, но непременно засыпал, перевернувшись на другой бок или ложась удобнее. В эти моменты я почти ничего не понимал, и, открывая глаза, через какую-то пелену видел комнату и вообще реальность. И хотя я понимал, что по большей части смотрю на все это через сон. Наконец, я открыл глаза, и, накинув плед до самого подбородка, понял, что даже закрывая глаза, я больше не погружаюсь в приятный дневной сон. Я настолько хорошо выспался, что ещё несколько минут неподвижно лежал, думая, что вот-вот засну. Но сон все не приходил, и мне надоело монотонное лежание. Одним резким рывком я поднялся и сел на диване, довольно сильно потирая руками глаза. От резкого движения слегка вскружилась голова, и я пожалел, что вырвался из такой приятной дремы столь резко.
За окнами было довольно светло, и я вновь удивился, что так часто стал мимолетно спать. Но я рано удивился, обнаружив, что проспал около четырех часов. Боязнь зря упущенного времени тяжело свалилась после того, как я вновь взглянул на часы. Я пытался утешить себя, преподнося доводы о том, что долгий сон был мне просто необходим, и что, в общем, я хорошо поспал.  Но за четыре часа я мог пропустить все что угодно, сколькое могло свершиться без меня, и скорее всего я многое упустил и проспал, что стало обидно, до горечи в горле. Я попытался выбросить эти мысли из головы, ссылаясь на то, что мне незачем гнаться за временем и событиями, что они и без меня текут своим чередом, что мне даже удалось ненадолго заглушить это странное чужеродное чувство потери чего-то. Но возвращение не заставило себя ждать, и на меня вновь свалились странные мысли, понять которые мне было довольно сложно, ещё сложнее, их осознать и прощупать. Отдаленные, размытые, но все-таки явно пахнущие чем-то нехорошим они вертелись одним ураганным потоком, окончательно выбивая меня из колеи. Я огляделся. Не сообразив сделанного только что мною жестка, я ещё несколько секунд пытался вспомнить, что я искал оглядываясь. В голове было слишком темно, чтобы что-то понять, и мне стало некомфортно. Одно мне удалось осознать наверняка. Нет, дело было не в этих стенах. Иногда ты чувствуешь тревогу, не понимая её и её происхождения, но четко осознаешь, с чем она может быть связана, или же напротив. Мой дом был моей крепостью. В этом я не сомневался ни на секунду. Дело в чем-то другом. Было очень сложно выяснять, вырывать куски и читать мелкие скудные обрывки вертящихся мыслей, спутавшихся в одну общую бесформенную массы.  Хотелось понять все и сразу, или же напрочь выкинуть все из головы.
Я часто мечтал о унивирсальном устранителе мыслий, воспоминаний, и разного рода хлама, хранившегося против воли внутри головы, которым можно было бы покорять мир при желании. Вот и в такие моменты как сейчас, когда чувствуешь внезапную необоснованную тревогу, очень хочется забыться. Я решил пойти на компромисс с собой,  не желая сейчас что-то думать и обмысливать. Компромисс отложения размышления на потом не сработал, и я решил хоть как-то оправдать это чувство, которое не получалось ни выкинуть из головы, ни задвинуть на задний план. Оно тоскливо скреблось, ожидая, когда же я, наконец, открою ему дверь. Трудность заключалась лишь в том, что разобраться во всем что вертелось в голове было менее чем невозможно, если только конец веревки не высунется вдруг из клубка сам, ожидая что за него потянут.  Единственное, что пришло на ум в качестве оправдания перед самим собой, было мое параноитическое волнение, связанное с чрезмерными вчерашними событиями и хаотичными перемещениями моего туловища в пространстве. Тоесть, я все свалил на произошедшие обстоятельства дней насущных, хотя может, они и не имели здесь последнего места. Внутри мне странно казалось, что волнение не связанно ни с прошлым, ни с будующим, как это обычно бывает у людей. Тревожные внутренние порывы происходили прямиком из насущнего, и требовали размышлений и может быть действий «здесь и сейчас».  Но размышлений, и тем более действий мне хотелось меньше всего. Иногда нужно, чтобы кто-то это сделал все за тебя, предоставив лишь окончательный результат, итог, в общем, готовый продукт.  День уже миновал свой зенит, но комнату наполнили странные сумерки, видимо от того, что солнце уже было далеко за стенами позади меня.
Думать уже порядком надоело, и я постарался, если хотя бы не забыться, но перевести размышления в другое, более приятное русло. Раздался осторожный стук в дверь. Одна мысль резко вспыхнула, вырываясь из как мне казалось, несформированной общей массы.  Я ожидал и этого стука, и этой мысли. Где-то глубоко внутри того, что я не мог разобрать. Теперь это осознание грузно свалилось, вспыхнуло и развернулось. Я злобно уставился взглядом в дверь, мысленно обвиняя стучавшего в запоздалости. Хотя я был даже несколько рад, что она пришла. Но стук, как я понял, был запоздалый, и мое капризное «Я» запищало со страшной силой. Я винил её в чем-то внутри, упрекал. Мысленно, сам с собой, я думал о девушке за дверью, и ненавидел её всей своей сущностью. Я был доволен её приходом. Преданная собака вернулась к хозяину, даже после того, как он безжалостно пнул её тяжелым сапогом.
Я винил её за задержку, за то, что она слишком рано пришла, за её глупую прическу, маленькие глаза, вонючие, вездесущие духи... Словом, я не любил в ней все. Каждая черточка, каждая деталь внушали мне даже некоторое отвращение, пособие по тому, что не следует искать в девушке. Её движения, жесты. Мимику её лица. Её голос. Все. Я ненавидел в ней все. Иногда моя ненависть закипала столь неожиданно, что находила выход прямиком на объекте этой самой ненависти. Даже когда она выглядела потрясающе, а она старалась это делать, все равно меня что-то от неё отталкивало. Я не слушал её, старался как можно меньше говорить с ней, и в последнее время стал избегать её все больше. Её лицо мне казалось слишком тусклым, обычным и ничем не примечательным. Она такая некрасивая, такая обычная, слегка мерзковатая и заурядная. Она глупая, мнительная, и постоянно внушает мне тревогу. Она не старается сделать мою жизнь лучше, она постоянно ноет и капризничает. И как она не видит равнодушия? Я задавал себе тысячу раз один и тот же вопрос. Неужели ум может быть настолько скуден, чтобы не увидеть откровенное безразличие?  Лиля. Глупое имя. Даже слишком. Я часто думал, есть ли что-нибудь, ну хоть что-нибудь, что мне бы в ней нравилось. Меня  раздражало даже, как она терла нос жирной, испачканной в рыбе рукой. Это омерзительное зрелище если вспыхивало перед глазами, то оставляло надолго неприятное послевкусие, напоминая о себе очень долго.
Почему я с ней был? Об этом я тоже часто сам себя спрашивал, но обычно мои немые диалоги с самим собой никуда не заходили, ибо большего, чем я мог, я не знал. Скорее всего, как я часто утешал себя, это была стандартная боязнь одиночества. Одиночество было мне крайне неприятно. Оно сбивало меня с толку и нагнетало страх. Наверное, это все слишком типично, как мне кажется. Много раз я обдумывал свой поход к психологу, когда чувствовал частные нервные истощения от постоянных размышлений и грузящих меня мыслей. Продумывал разговор со специалистом до мелочей. Я никогда не посещал подобного рода людей, хотя не понаслышке знал одного из них, но никогда не понимал, почему их называют врачевателями души. Стандартные шутки и отзывы людей о них внушали мне скептический настрой.  Неужели обычный человек, у которого есть такая же жизнь, и наверняка такие же проблемы и размышления, может вот так просто помочь тебе, или излечить. Как они смогут помочь мне в моей жизни, если они не пережили всего того, что пережил я? Как они могут мне помочь, если живут такой же жизнью и в таком же мире, как и я? Как они упевают проживать свою жизнь, и между тем мою? Они всегда представлялись мне идеальными людьми, не имеющими проблем, переживаний, огорчений и всего прочего, что естественно для всех. Они казались мне мудрыми, опытными, но не людьми, а чем-то высшим. Людьми, знающими и умеющими все. Не людьми, а существами, уже вылезшими из чьего-то чрева с увесистым томиком Фрейда под мышкой. Все это представлялось мне, когда я думал о существах, мастерски владеющих своей судьбой, держа жизнь в руках, как изученную и испещренную карту, маршруты которых так просты и банальны для них, что они выучили её наизусть. Существами, чьи мысли были на вес золота, а слова – бесценным колдовским зельем, избаляющим от бед и тревог, приносящим уверенность и стремление в жизни, слова, чья сила излечивает, или же напротив, убивает. Эти существа умели и знали все: каждая мелочь, порой кажущаяся людям непреодолимой преградой к чему-то, видна для них ещё издалека.
В этих мыслях, таких высоких, светлых и прекрасных, я идеализировал громадное могущество несуществующих существ. Мудрые всемогущие существа. Сколько десятков поколений людей, выдумавших себе богов, представляле их себе именно такими? Все? Неудивительно. Как реально живущий скептик, я прекрасно понимал наличие на земле таких существ. Конечно, они имели бы место быть, но что касается обыкновенных психологов, как впрочем, и представителей других профессий, все они были более чем обычными людьми, хотя не все. Некоторые были очень необычными, что конечно, не в самом лучшем смысле слова я подразумевал.  Мне сразу вспомнился один старый знакомый. В детстве этот парень пережил не самое приятное событие. Трое старшекласников несколько часов подряд тыкали в него электрошокерами, тоннами продававшимися в электичках за совсем скромные деньги. Его прозвали шокер-мэн, когда он скручась на полу бился в конвульсиях, получая все новый и новый разряд. Все это происходило на заднем дворе школы, но пары часов до обнаружения сего действа хватило, чтобы довести мальчишку до полусмерти и выбить из его башки все, что там могло бы сформироваться в дальнейшем. Хорошо, что это не шизонутая Америка с их школьниками с двустволками. Он выкарабкался, и спустя двадцать лет блестяще окончил университет по специальности: психолог. Людей он, конечно, лечит отменно, не раз его отмечали лучшим и довольно быстро заметили в нем талант. Вот только за толстыми стенами своего дома этот человек превращается в социально опасное существо, совокупляющееся с самим собой при виде сцены бьющегося в судорогах заключенного, которого поджаривают на электрическом стуле стражы закона. Он коллекционирует фильмы о электрических казнях и опущенных заключенных сокамерниками. Я даже думать не хочу, как велика его колекция и как грязн его диван...
С этими мыслями я поклялся никогда не вспоминать о возможном визите к людям, собирающим людские судьбы. Обычный человек должен оставаться обычным. Вмешательство в чужую жизнь имеет право смерть  и счастье. Другим там делать нечего. Разумеется, без позволения самих людей. Некоторые засовывают в свою жизнь столько дерьма, что потом удивляются: « Черт, как хренова моя жизнь!». Их проблема в том, что все вокантные места заняты, и чему-то хорошему и по-настоящему нужному просто нет места! Я убеждался в этом столько, сколько себя знал. И мне казалось, что этот самый лишний баласт есть и у меня. Возможно, Лиля это и била причина моих бед, тот самый баласт, тянущий меня ко дну.  Липучая зараза, проникающая все глубже внутрь с каждым днем, с каждой минутой. Она мешала чему-то хорошему занять свое законное место, как мне казалось. Её давно уже стоило вычеркнуть из моего жизненного блокнота. Мне нужно было выкинуть ненавистное прочь. Но что мне мешало? Не знаю. Я так часто об этом думал, но результата внутри себя не получал никакого. Нутро отказывалось идти мне на встречу, выводя аргументы за и против. Оно кричало, « Эй! Расчитывай сам на себя, а я умываю руки!», и самое интересное, мне тоже хотелось умыть руки. Хотелось завести персоонального помощника, решающего за меня мои дела и вопросы, и обдумывающего все самостоятльно. 
В дверь вновь нерешительно постучали. Три. Два. Один... Вот сейчас...
- Ян... Янчик... Как ты? Отдохнул? – раздалось снаружи довольно твердым голосом. Молчание. Я уставился на дверь.
- Знаешь, мне кажется, я была не права. Перед тобой не права. Извини. Мне не нужно было начинать этот скандал. – Девушка замолчала. Вновь воцарилось молчание. Черт! Она опять сглаживает углы. Хитрая сука. Это уже третья моя попытка зачинить скандал, молча подождать, когда она в истерике уйдет, проклиная меня и хлопая дверьми, и я навсегда забуду о ней через несколько минут. Но нет, она здесь, она настаивает на примерении, и больше того, она сама извиняется передо мной. Неужели ей не ясно, что многое я делаю специально? Неужели не видит? Не видит, как я иду и кидаю ей вслед предметы, чтобы она спотыкалась и падала, идя за мной? Нет. Она все прекрасно видит. Она видит крышу  над головой, уют и отсутствие работы. Ей удобно. Она не уйдет от меня. Она будет цепляться за соломинку. Это кажется мне смешным. Неужели она считает меня дураком? Девушки не унижаются, не вымаливают прощения, прекрасно зная, что сами правы в двух случаях: если любят, или пользуются. Любовь. Ммм... Врятли. На любви далеко не уедешь. Если бы вседевушки любили тех, с кем живут, наверное, они бы никогда не узнали вкус жизни. Как бы там не было, мне было на все плевать. Резко мои мысли наполнились таким воодушевлением, какое нахлынывает внезапно, и ты вдруг понимаешь, что пора что-то менять. Нет, пора менять всё... В одну минуту мне резко захотелось все изменить, все! Черт, бывает же такое ощущение, что ты всемогущий! Что ты можешь сделать все что угодно! Было бы так почаще, может и у людей было бы больше стремления к жизни. Нахрен этих женщин, нахрен все! 
Я подошел к двери и открыл её настолько резко, что ещё немного, и петли протяжно скрипнули бы, отдираясь от двери. В открытом проеме возник силуэт девушки, которая даже более чем удивленно смотрела на меня во все глаза. Наверное, сейчас это было самое странное, что ей приходилось наблюдать в своей жизни. Хотя, мне было настолько плевать, и я решил, шоу должно продолжаться! Я оттолкнул её настолько легко, что и сам не поверил, хотя мне очень хотелось швырнуть её разок о стену. Ладно, я её не любил, но она же мною пользовалась! Ааа... Хрен с ней! Я чуть ли не пробежал к спасительной входной двери, но как я и думал, был атакован хватками женских рук и удерживаниями. Чего бы такого выкинуть... Раздувавшие меня мысли о хорошей жизни и решительности эту жизнь себе обеспечить, наотрез отказывались думать сценарий небольшой сценки, которую я хотел устроить ей на прощанье. Что бы сказать?
- Все хватит... – Единственное, что я сумел придумать. – Можешь оставаться, забирай все. Я ухожу... – И несильно оттолкнув девушку, я стремительно вышел. В след мне доносились всхлипы, крики, брань... Не хочу. Хватит. Это моя жизнь, и она одна. Я знаю, что поступаю не хорошо. Я знаю, это неправильно. Но неужели оковы – это хорошо? Кого я спрашиваю... Жизнь, может, и должна быть прожита правильно, но я хочу прожить её достойно. А это - сомнительное существование. Все это пустое, и я хочу верить в то, что поступаю правильно.
Все шло не так. Все было смутно, неясно и... не так. Я остановился и остановил проезжавшее мимо такси. Внутри пахло жженой резиной. Машина тронулась с места. Я опустил окно и, не спрашивая, закурил. Кажется, что-то произойдет. Скоро.