Позови меня, небо

Автор: †ТранSILVAнкА†
Название: «Позови меня, небо»
Категория: Джен
Жанр: сонгфик, OOC, POV Вадима
Рейтинг: G
Размер: Мини
Дисклеймер: Ни на что и ни на кого не претендую. Все права на Вадика и его песни принадлежат исключительно Вадику))) Я просто временно попользовалась
Комментарии: Попыталась переломать себя, написав, что-то совсем мне несвойственное.
Предупреждение: Слишком большой размер для сонгфика.))))
Статус: закончен.

«Между прошлым и новым заблудиться так просто…»

О даааа… Слишком просто… Ты, будто подвисаешь между двумя мирами: уже разрушенным и еще несозданным. Причем ты разрушал то, что сам строил. Строил долго, сложно, много лет и… бац! По чьей-то прихоти все разлетается на мелкие осколки. Осколки памяти, прошлого, которые собираешь в узелочек, стараясь не потерять ни одного, надеясь склеить их снова в одно целое, хотя бы на миг… А новый мир еще не построен…

«Между прошлым и новым непростые вопросы,
Непростые ответы… Я скитался небрежно…»

Боже мой! А вопросы… Сколько их! Я последние лет двадцать только и задаю их, практически не получая ответов…
…Почему музыка так важна для меня?
…Почему не всегда можно петь то, что хочется?
…Почему люди не могут принять нас?
…Почему нас слушают, но не слышат?
…Стоит ли пробовать эту «дурь»?
…Почему музыка не дает такого кайфа, как наркотики?
…Когда кончится эта ломка?
…Доживу ли я до завтра?
…Как бросить эту наркоту?
…Почему я теряю всех, кого люблю?
…Почему всегда уходят самые близкие?
…Как жить, работать дальше?
…А мы выберемся из этой ямы?
…Неужели у нас получилось?
…Зачем он все разваливает? Зачем?
…Как начать жить заново?

И почти нет ответов…  Приходится самому домысливать, искать эти ответы, которые всегда оказываются страшнее, чем думалось…

…Музыка – это моя жизнь.
…Цензура, мать ее, не дает сказать о том, что думается. Хорошо, что Союз Серпастых приказал долго жить! Ах, забыл! ОРТ! Как они психовали с пеной у рта, крича, что клипы на «Моряка» и «Дорогу Паука» разлагают психику людей! Боже мой! Сколько патетики! Сколько страсти!
…Пиплу нужно только то, что он может схавать, а хавает он сладенький попс, типа «Ласкового Мая», да дебильную рэпчину. А сейчас еще и пошленькие песенки под клубную музычку на три звука. А думать… Думать хотят единицы… Для них-то мы и поем…
…Но и мы умудрились-таки стать модными. Толпа у ног беснуется, автобусы наши переворачивают… Я один раз задумался: а кто мы для них? Что для них наша музыка? Я откровенно ужаснулся… Мы же для них просто объекты обожания: повесила плакат девочка на стеночку, поставила «Opium» в магнитофончик и слушает, страдает от неразделенной любви к Глебушке или Вадимочке. А того, что мы хотели сказать, она не слышит. Нет, не тупая. Просто ослеплена…
…«Дурь»… Сладкое слово… Хочется попробовать… Знаю, что нельзя, но так хочется… У нас в группе сплошные проблемы: «Декаданс» не пошел, концертов нет, денег нет, на группе поставили крест… Хочется забыть об этом… Пробую, наплевав на все: на то, что завтра будет плохо, что это первый гвоздь в крышку моего гроба, что у меня нет денег, чтобы достать очередную «дозу», если захочется.
А ведь захочется… Ой, как захочется… Я же подсел с первого же «косяка». А дальше хлеще – «колеса», кокаин, героин….
…Концерты… Концерты… Концерты… Вся жизнь слилась в один сплошной концерт с небольшими перерывами на передислокацию, перенастройку, сон, еду и секс. Когда я засыпал, казалось, что колокольчики клавишной партии «Тайги» до сих пор звенят у меня в ушах… Просыпаясь я знал, что будет на концерте, пальцы уже привыкли к тому, что в них вечно врезаются струны моего Страта. Казалось, что если я хоть на секунду отключу мозг, то никто этого не заметит: руки сами знают, что играть.
Всего одна «доза» и меня нет… Нет этих дурацких Сашиных колокольчиков, нет визжащей толпы, нет Глеба с его идиотскими замашками непонятого гения и секс-машины, когда у него в номере тусуется целый полк голых фанаток, нет вечно веселого и никогда не сбивающегося с ритма Котова, нет ничего… Есть только я, Страт и музыка… Которая уносит…. Уносит куда-то далеко-далеко… Может быть, в дебри моего подсознания….
… Плохо… Бог мой, как плохо! По телу волнами ходит крупная дрожь, которая заставляет, то сворачиваться в клубочек, то вытягиваться струной. И больно… Невыносимо больно… Мне кажется, что мое тело разбирают на мириады клеточек, из которых оно состоит… Пот заливает глаза, и я почти ничего не вижу… Кажется еще миг и я сойду с ума без героина… Почему-то вспоминается наша никуда не вошедшая песня с названием этого наркотика… Ох, как же я был прав тогда в 88-м, когда написал эту песенку… Когда еще не был зависимым… Не понимаю, каким безумным движением воли я заставил себя встать… Рассыпаю на столе «единичку» героина, еле-еле делю ее на дорожки, нервными движениями вдыхаю порошок и… боль исчезает, а я обессилено падаю на пол, забываясь в наркотическом сне… Опять не удалось разорвать этот порочный круг…
…Медленно ввожу наркотик себе в вену… Хорошо… Мысли уплывают куда-то, потом уплывает картинка перед глазами, потом все звуки, все ощущения… Наваливается непонятная неприятная свинцовая тяжесть, и я вообще перестаю воспринимать что-либо…
Первое, что я вижу, когда прихожу в себя это встревоженные, воспаленные глаза Глеба, в которых стояли слёзы. Чёрт возьми! Глебка, бедный мой мальчик, ты же так из-за меня волновался! Хочется обнять это родное толстенькое создание (я-то что-то совсем похудел), но все тело налито какой-то ледяной тяжестью.
- Вадик, никогда, - голос Глеба начинает дрожать, - слышишь, никогда не пугай меня так больше! – он прижимается ко мне и начинает плакать, как маленький, а его горячие слезы падают мне на грудь. Неужели тогда я мог умереть? Мог. Наркота… Передоз… Если бы меня не нашли, то лежал бы я на кладбище, а Глебушка бы рыдал не у меня на груди, а у меня на могиле. Тогда подумалось: каждая «доза» - приглашение к смерти… И выживу ли я? Выстою ли?...
…И надоело… Надоело искать на новую «дозу» деньги, надоело врать, что завязал, надоело пугать Глеба передозами… Сколько их уже было? Пять? Десять? Много… Что бы я ни делал, как бы ни старался бросить – все насмарку… Лечиться? Работа не дает… А просто взять и бросить – это что-то из разряда фантастики, потому что я зашел слишком далеко, и каждая минута ломки для меня, будто вечность в аду…
…А еще наркотики подбросили мне второй подарочек – все, кого я люблю, кто мне нужен и дорог уходят от меня. Уходят, потому что невыносимо находиться рядом с таким опустившимся наркоманом, как я… Мне уже самому это невыносимо… И когда уже был готов сделать решающий шаг в пустоту, то меня кто-то схватил в охапку, и я услышал родной до боли голос:
- Вадик, не надо… Останься… Ты мне нужен… - после этих слов я кулем свалился в комнату, прижал к себе Глеба и разрыдался… Что бы я без него делал? Родной мой, маленький мой дурик… Спасибо тебе за все…
…Саня… Саня… Ну почему ты? Почему не я? Не… Нет, Глеба бы я никогда и ни за что не захотел бы терять… Почему ты? А? Ты же всегда был лучиком света в нашем «темном царстве», помогал, верил в то, что все будет хорошо, заряжал позитивом… И тут… Мы столько про смерть пели, столько звали ее… И итог: накликали костлявую… Только на самую светлую голову «Агаты»… Проклинаю тот день, когда мы впервые спели о смерти… Проклинаю!...
…И что теперь? Как дальше существовать? Глеб… Такой маленький, такой ранимый в свои тридцать один… Сашина смерть так по нему ударила… Нет, я взрослый, я серьезный, я соберу себя в кучу, встану, попробую писать и жить дальше, без Сани, а Глеб… Он же может и не смочь! А я люблю его… Вот сейчас сидит один плачет... Опять пил водку… Сажусь рядом с ним, обнимаю его, он утыкается мне носом в плечо, весь прижимается ко мне и что-то еле слышно бормочет… Я его не слушаю: Глеб в таком состоянии вряд ли сможет сказать что-то умное… Засыпает… Я баюкаю брата, слушая его ровное дыхание…Глебка, Глебка, вряд ли ты знаешь, как я тебя люблю… И не надо от меня уходить куда в себя, прятаться, я же все пойму… Мы теперь только вдвоем и сможем выжить… По одиночке этот мир передушит нас, как котят…
…Полупустой зал… Хочется выть от обиды… Все валится из рук… Я, конечно, отрабатываю концерт так, будто он переполнен визжащими фэнами, ведь люди пришли за праздником, заплатили деньги за это. Что ж, получите, раз пришли…
Клубы… Бесконечные, одинаковые… Одни и те же песни… После концерта, если это так можно назвать, топим с Глебом тоску в водке… А после «дозы» начисто отшибает контроль… Я уже не помню, сколько в таких состояниях пропустил через свою койку фанаток… Один раз после сильного загула туда попал и братик… С трудом помню его затравленные глаза и испуганный лепет: «В-вад-дик, р-родной, н-не н-на-д-до, п-пож-жалуйста… Й-я т-те-б-бя оооч-чень пр-рош-шу…» - но мне было пофиг. Я просто грубо взял его. С утра, когда я пришел в себя, я услышал всхлипы в ванной. Зашел туда и увидел там Глеба. Он сидел на полу и плакал. Я подошел к нему и сел рядышком. Я не решился не то, чтобы обнять, а дотронуться до брата. Мне было стыдно перед ним.
- Глеб… – он посмотрел на меня, как пойманный зверек. Даже не касаясь Глеба, я слышал как бешено колотится его сердце… - Прости меня, пожалуйста… Если сможешь….
- П-поч-чем-му?... П-поч-чем-му й-я? – он весь дрожал.
- Я не знаю…
- Вадик… - Глеб снова прижался ко мне. Так глупо, банально, но нежно… Я чмокнул его в макушку, приобнял, и мы еще долго сидели так. Двое на холодном кафельном полу. Мы должны были выбраться из этой ямы. Вдвоем. Рука об руку. Чего бы это ни стоило…
…И мы ведь выбрались. Написали «Триллер». А те, кто кричали, что «Агата Кристи» мертва, восхваляли нас. И мало кому было известно, чего это нам стоило. За эти три года мы прошли все круги Ада, все известные людям страдания. Ницше был прав: «Все, что нас не убивает, делает нас сильнее.». И мы выстояли. Выстояли в борьбе против наркотиков, алкоголя, враждебного мира, самих себя. Снова стали писать, выступать. Зал у ног вопил точно так же, как и в девяностые… И впервые за столько лет мне хорошо. Без выпивки, без наркотиков… Просто хорошо от того, что я вернулся, что я выступаю… Я, нет, мы, МЫ стали сильными и ничто нас не подкосит…
…Глеб! Дурик! Что ж ты делаешь? Зачем? Неужели зря мы лезли из той ямы, в которой мы оказались после Сашиной смерти? Если бы тогда я знал, что все кончится именно так, то вряд ли стал бы что делать… Просто передознулся бы на квартире или напился бы в хлам и замерз где-нибудь на улице… А так… Я столько сил вложил в то, чтобы вернуть все… А ты все разнес к чёртовой матери… Я вряд ли отпустил бы тебя, если бы не любил… Я люблю тебя, Глебка… Ломай…
…А теперь все сломано… Все, чем я жил полжизни… Что я сам создал, своими же руками…Разрушил в угоду любви…А вот сейчас сижу на кухне и лопаю водку… Вроде взрослый человек, серьезный, умный, в кругах власти вращаюсь, а на самом-то деле, как был я Вадиком из Асбеста, так им и остался… И теперь надо в очередной раз переломать себя, чтобы хоть что-то сделать…

И так все эти двадцать слишком лет… «Я скитался небрежно…» - много лет назад написал эти слова. А я ведь и, правда, скитаюсь всю жизнь по чужим городам, квартирам, жизням… Своим углом обзавелся-то недавно… И все равно продолжаю скитаться по концертам, гастролям, съемкам, студиям… А если мыслить более широко, зрить в корень, так сказать, то я все еще ищу себя… Ищу и никак не найду. Глеб это афиширует, а я не могу. Не потому что не хочу, а потому что боюсь. Боюсь, что не поймут, что плюнут в душу и пошлют подальше… И вряд ли я сейчас это смогу перенести спокойно…

«Я искал тебя - где ты? Был мой мир безутешен…»

Столько раз натыкался на непонимание, столько раз пытался найти родного мне человека, но все без толку. Глеб. Он, конечно, брат, родное создание, мне с ним всегда было хорошо, легко и свободно. Но… Но он стал меняться. И совсем не в лучшую сторону. В итоге изменился так, что нам пришлось с ним расстаться – мы стали слишком разными. До сих пор зализываю рану от того, что его нет рядом. Будто кусок сердца вырвали… А он не хочет ни видеть, ни слышать меня… Глебушка, милый, я так по тебе скучаю… Если бы ты только знал…

«Я ломал его стены, истребляя надежды,
Ополаскивал кровью золотые одежды…»

А ради Глеба я готов на все. Я могу пройти по головам, истоптать судьбы, разрушить мечты, уничтожить любовь… И все это только ради того, чтобы ЕМУ было хорошо. Только вряд ли он это замечает. Вряд ли думает обо мне. Хотя обо мне вообще никто не думает. Даже я сам. Настолько уже за сорок лет въелась привычка думать о других, что на себя как-то времени особо и не хватает. Ну, жив, ну, здоров, ну, и ладно: нужно же думать, об «Агате», о Глебе, о Яне, о Юле….  А о себе как-нибудь потом… Я не знаю, когда настанет это «потом», да и особо оно меня не волнует. Надо жить для кого-то, тогда есть смысл жизни. А для себя – это так, пустой эгоизм и прожигание времени, отведенного нам высшими силами, впустую. По крайней мере, я так думаю…

«Одиноко и слепо умирал без любимой,
Мне казалось, что небо обо мне позабыло…»

Я ведь тогда, в начале «нулевых» пробовал жить для себя. Это было еще до того, как я понял, что нам с Глебом нельзя поодиночке существовать. Ну и что это мне дало? Напился, обдолбался, проснулся в похмелье или ломке и начал весь этот бесконечный замкнутый круг заново. И так каждый Божий день. Через месяца два это уже порядком поднадоело. Хотелось опять какого-то смысла в этой «жизни», ибо жизнью это жалкое прожигание времени я назвать не мог даже с большой натяжкой. Я попытался найти человека, которого смог бы любить, любить сильно, всей своей душой, отдавать всего себя целиком, без остатка. Но вместо этого натыкался на чужую нечуткость… Я даже почти поверил в то, что все женщины – шлюхи: каждая из них стремилась использовать меня по полной, выжать все соки, взять все, что у меня есть, а потом свалить, наплевав мне в душу и оставив в ней очередную рану. Я почти перестал верить в любовь. И, как обычно, это у меня происходит практически в момент крайней точки моего отчаяния, когда я уже был готов поверить в то, что меня любят не за то, что я Вадим Самойлов, а за то, что я Вадим Самойлов ИЗ «Агаты Кристи», Глеб потащи меня на какую-то тусовку. Я отпирался, не хотел идти, потому что наперед знал, что все кончится пьянкой. Но он все-таки настоял. И был прав. Там я встретил Юльку, своего ангела, свою саму большую в жизни любовь.
Никогда не устану ее благодарить. За все. За то, что она появилась в моей жизни, что смогла меня полюбить, что согласилась стать моей женой, что вытащила меня из того болота, в которое я попал, что верна мне почти восемь лет…

«Позови меня, небо,
Удиви меня правдой...»

А где она, эта правда? Зачем мы ее ищем, если в итоге все равно ее не находим и живем дальше спокойно, потому что после неудачи в поиске что-то отмирает в душе? Это вопрос на который ответа нет и не предвидится, если… Если только кто-то все-таки сможет найти эту правду жизни… Хотя, она своя у каждого. Но кто-то ищет ее, самозабвенно, мечась всю жизнь из крайности в крайность, надеясь отыскать, если не саму правду, так хотя бы небольшую ее часть. Глеб вот такой. Дай Боже, чтоб он свою правду нашел. Кто-то ведет поиски, как Пинкертон или Шерлок Холмс, но потом забрасывает это дело и живет дальше. А кто-то вообще не ищет, считая, что все это – глупость.
«Правда всегда одна…» - ой, Илья, как же я не соглашусь с тобой. Правда, она разная. Одна бывает только ИСТИНА. А правду каждый ищет сам для себя. Нельзя найти универсальный секрет счастья для всех – все разные. Так и правда наша тоже разная.
Моя, к примеру, в том, чтобы дарить людям радость, помогать им по мере моих сил и возможностей, любить и быть любимым, не делать никому зла, а если не получается, то делать его как можно меньше, творить новые и новые стихи и песни. Вот и все. Ведь просто же?

«Я, наверно, не первый,
Кто летал и кто падал…»

Человеку свойственно летать. А вы не знали? Да неужели? Мы все можем летать, но не все хотим этого и не все знаем, как это делается. А на самом деле это заложено в нас от рождения. В детстве мы еще помним, как можно летать. Взрослея, забываем, а потом судорожно начинаем вспоминать  наши детские полеты… Кто-то все-таки вспоминает, как я, а кто-то не забывает вообще, как мой братик, который летает, практически не приземляясь.
Что? Что такое полет? Вы уже этого не помните? Полет… Полет – это то, что словами описать сложно… Вот ты, вроде бы, стоишь на земле, но на самом деле ты летишь, потому что ты легче воздуха, земное притяжение на тебя не действует, потому что есть крылья. Каждый раз, когда ты пишешь что-то новое, или находишься в состоянии любви – ты летишь. Ты выступаешь перед полным залом, который ловит каждый исходящий от тебя звук, поет все песни от первого слова до последнего – ты летишь. Ты счастлив, счастливы все твори близкие – ты летишь. Ты и здесь, и где-то в другом измерении. Летать – это счастье, это дар Божий.
Но иногда бывают такие моменты, когда ты просто падаешь из заоблачной высоты прямо на землю. Бац! И ты валяешься на земле с жуткой болью падения и сломанными крыльями. Ты приходишь в себя, начинаешь залечивать раны от удара о землю,  приводить в порядок перышки и снова оправляешься в полет. А иногда крылья ломаются. В самом что ни на есть прямом смысле. Ты еще помнишь чувство полета, но взлететь уже не можешь. Хорошо, если это длится недолго. У меня так было много лет: предательства, наркотики, потери переломали мне крылья. Я взлетал, но ненадолго. И каждый раз я падал. И с каждым разом боль от падения была все сильнее и сильнее. Я стал бояться полетов. Но правильно говорят, что время лечит. Оно действительно лучший лекарь. Пусть даже спустя долгие годы, но крылья срослись, окрепли, и летать на них стало не страшно. Сначала я летал низко, недолго, но помаленьку, я стал набирать высоту. И знаете, приземляться как-то не хочется.

«Ты как будто нарочно,
Ты со мною играешь,
Потому что все помнишь,
Потому что все знаешь.
Позови меня, небо...»

Вообще в нашей жизни много чего уже предрешено. Я не спорю с тем, что нам нужно делать СВОЙ выбор, но вот есть что-то ТАМ, на небе или кто-то, кто запускает какую-то цепочку событий, когда мы делаем определенный выбор. Да, это фатализм, в какой-то степени. Но это так. Есть Господь Бог, которому все ведомо гораздо лучше, чем нам. Мы можем только просить у него что-то. Я все это понял, только когда покрестился. До этого были какие-то мистико-философские взгляды. А тут оказалось, что все гораздо проще: Бог знает все наши мысли, направляет нас, если мы слышим эти направления, помогает, если попросим. Кто-то может не согласиться со мной, сказать: «Как же так? Неужели мы просто игрушки? Куклы в руках Высшего Разума?» - но я отвечу на это по-другому. Мы не игрушки, мы все равно выбираем, а этот выбор предусмотрен ТОЛЬКО нами. А Высший Разум только открывает перед нами ту дорожку, которую мы сами себе и выбрали.

«Я прошел все вопросы, я нашел все ответы…»

Я вот сейчас думаю, а стоило ли? Стоило ли искать ответы на те вопросы, которые я уже столько лет задаю? Ведь каждый ответ только больнее бьет по и без того больной душе. Каждый ответ, как удар хлыста: беспощадный, больной, безжалостный, от которого никуда не скрыться...
И ведь стоило… Стоило их искать хотя бы для того, чтобы не разучиться думать, чувствовать, мыслить. Но некоторые ответы способны были способны своей жестокостью превратить меня в законченного циника или психа. И только теперь я понимаю, что все эти вопросы и ответы – это мое прошлое. Без него я уже себя не мыслю каким бы страшным и темным оно ни было.
 
«Все, любимая, просто: это ты - мое лето,
Это ты – моя осень, это ты – мои звезды,
Это ты рассказала, что бывает не поздно…»

Любимая моя… Юля… Сколько же ты со мной перенесла – страшно подумать. Страшно, потому что я, когда мы с тобой встретились, был практически на самом дне. Мне было уже все до фени, кроме Глеба. Он еще держал меня на плаву. Не знаю, сколько он продержал бы меня, ведь у нас в жизни было все практически одинаково: пили вместе одну и ту же водку, вместе торчали на героине. Возможно, вместе бы и загнулись. Неважно от чего. У меня вообще была и есть бредовая мечта умереть вместе с Глебом. И он о ней прекрасно знает.
А ты так вовремя в моей жизни появилась, что я завидую сам себе до сих пор. Ты не побоялась быть со мной – опустившимся и совершенно неадекватным человеком, ты сумела найти во мне что-то хорошее и полюбить, а я ведь тогда не верил, что во мне хоть что-то хорошее осталось, смогла вытащить меня изо всего того дерьма, в котором я находился, помогла мне построить наш мир заново… А вот теперь я пускаю все твои старания на ветер. Ты сейчас отдыхаешь в тепле, а я в холодной Москве жру водку, от того, что весь мой мир рухнул, от того, что летать стал ниже и хуже, от того, что просто больно… Нет, я знаю, что нужно возвращаться к жизни, но КАК? КАК? Этого никто не может мне объяснить. Даже я сам… Это бесполезно… Вновь переломать себя я, наверное, не смогу: и так за последние двадцать с небольшим лет делал это слишком много раз. Бутылка уже пустая… Плевать на нее. Можно подумать, что я без водки не смогу забыться. Да! Чёрт подери! Не смогу!
Звонок в дверь. Открываю, не глядя. Чувствую запах любимых духов, опускаюсь перед Юлькой на колени и плачу пьяными слезами отчаяния. Она садится рядом со мной и обнимает:
- Все будет хорошо. Слышишь? – я только киваю головой в знак согласия и прижимаюсь к ней. Впервые в жизни мне хочется, чтобы меня пожалели. Юля жалеет. Такая молоденькая, особенно по сравнению со мной, хорошая и любимая… Да… Любимая… И я точно знаю, что на этот раз, последний раз она поможет мне встать.

«Позови меня, небо...»

Больше всего в этой проклятой жизни я боюсь смерти, мыслей о смерти, особенно близких людей. Я как-то достаточно легко перенес смерть отца, потому что он не жил с нами очень много лет. А вот Санина смерть была очень большим ударом. Я не ожидал тогда, что  он уйдет от нас первым. Я вообще не ожидал, что тогда кто-то из нас был способен уйти… Тогда я впервые и испугался старухи с косой. Испугался, что она заберет всех моих близких, родных, любимых, и я останусь один как перст. Слава Богу, она обошла. До сих пор помню, как трясся из-за Глеба, когда он отдельно от меня уходил в очередной загул. Как бегал за ним по всей Москве или другому городу, в котором мы находились. Существенной разницы не было. Я бы и сейчас проделывал то же самое, но все дело в том, что Глеб видеть и слышать меня совершенно не хочет… И вряд ли он будет рад увидев меня…
Своей же смерти я не особо и боюсь. Слишком часто я стоял у порога небытия, чтобы ее бояться. Она для меня вообще сродни небу. Такая же чистая и спокойная.  И хотя мы зареклись часто употреблять слово «смерть» в своих песнях, я к этому слишком привык. Глеб тогда, после Сашиного ухода,  стал бояться слишком часто писать о ней. Я мало видел у него вещей, где написано слово «смерть» после этого. А вот сам так и не переломал себя. Я по-прежнему так же пишу о смерти. Только вот заменил ее словом «небо», ну еще иногда называю ее «небытие». Так что еще раз нужно подумать над словами песни, которую я написал в страшный для себя период: «Позови меня, небо...»