Смех

  Смех



  Девушка смеялась громко и беззаботно так долго, что Фишеру волей-неволей пришлось повернуть голову и посмотреть на неё. Вместе с ним в ту же сторону посматривал весь автобус, будто бы это была не девушка, а индус, играющий на своей змеиной дудке. Пассажиров в этот час было примерно столько же, сколько обыкновенно бывает зубов во рту молодого человека, поэтому некоторым приходилось по-жирафьи вытягивать шеи, дабы поразить своими молниеносными взорами, подобно новозеландскому богу Нуи-Атуи, особу, посмевшую нарушить их благословенный автобусный покой крайне раздражающими повторяющимися звуками.

  Смех у девушки был  заразительный - то есть он сам по себе представлял веселое зрелище. Звуки будто ссыпались вниз по скользкой подъездной лестнице, а губы обнажали пусть не слишком ровные, но красивые выпуклые белые зубы.

  Увидев наконец десять раздраженных и один удивленный взгляд, девушка смущенно прекратила смеяться, оставив все же на губах приглушенную улыбку. Невольные слушатели сразу же успокоились, как будто она отвела в сторону бившую им в глаза лампу.

  А Фишер, как зачарованный, продолжал смотреть. Сначала он думал, что ему показалось, но как только побежденная особа умолкла, его догадка полностью подтвердилась.

  Девушку звали Златой, и она была давней знакомой Фишера. Знакомой его она стала, насколько Фишер помнил, когда им обоим было по семнадцать лет, а сейчас ему уже двадцать восемь, и ей, думается, тоже.

  Они стали одногруппниками в институте, оба учились на филфаке и имели кучу проблем, из которых главной была молодость. Не общаясь особо, они все же едва не умудрились как-то проснуться в одной постели, как это подстраивает иногда зеленый змий из стеклянной бутылки; но истории Адама и Евы в этот раз помешал случиться другой участник пьянки, вломившийся в комнату и преспокойно завалившийся там спать.

  Она была не слишком красива, хотя и не дурна. Сухая, словно у балерины, фигура, обтянутые кожей выпирающие скулы и блестящие глаза были главными из ее немногочисленных достоинств. Бывают такие девушки, которые характером своим и манерой общения заставляют забыть обо всех своих внешних недостатках, одним взглядом вызывают такую безотчетную симпатию, что перед ней трудно устоять. Злата Крылова явно не относилась к их типу. Уж во всяком случае, до недавних пор.

  Нельзя сказать, чтобы Фишер ни разу до этого не видел, как она смеется. Но он как-то не присматривался особо, считая её лишь одногруппницей - и только. Но в этот раз всё было как-то по-другому, Злата на несколько мгновений стала словно другим человеком - по сравнению с несмеющейся Златой Злата смеющаяся была как полотно Рафаэля по сравнению с похабным рисунком шариковой ручкой на странице учебника. Фишер чувствовал, что он мог смотреть на неё вечно, как на огонь или воду, но разгневанные боги прервали его удовольствие, и наваждение прошло.

  Девушка отвернулась к окну и, прижмуриваясь, когда на нее падало солнце, наблюдала за дорогой.

  Фишеру показалось, будто у него отняли очень ценную вещь, что-то вроде зеницы ока или дорогого кабриолета, - словом, ему очень захотелось, чтобы она засмеялась еще. Желание это было донельзя странным и глупым; впрочем, как мы можем судить о природе человеческих желаний? Разве не глупостями кажется некоторым написание книг? Сердце у Фишера было обычное, человеческое, полное желаний, в том числе неосуществимых; и вот, обретя на секунду своего золотого теленка, оно сразу же его потеряло.

  И Фишер сделал то, что ему велела душа: встал и пошел по направлению к Злате Крыловой, своей судьбе и концу.

***

  Автобус катился по улицам городка, как пластиковая бутылка, наполовину заполненная водой: тормозил на светофорах и остановках, потом резко, с толчками, снова набирал скорость и снова останавливался. Из открытых окон и потолочного люка дул приятный ветерок, остужая нагретые солнцем, светившим то с одной, то с другой стороны, колени и сумки пассажиров. Водитель изредка матерился в шипящую рацию, отвечавшую ему тем же, изнемогая от полуденного солнца, прихлебывал теплую колу из банки, некрасивая кондукторша, за неимением в салоне динамиков, изредка, без всякой закономерности, на удивление приятным голосом озвучивала остановки.

  Над раздвижными дверьми висели стандартные бумажонки типа "Место для удара головой", "Не нажал на кнопку - проехал остановку" и "Продам Хундай 1999 г. в.", и если к первым двум все уже привыкли, то третье еще способно было удивлять неискушенных в таких делах людей.

  Снаружи доносилось шуршанье шин и скрипение колес, а на переходах - разговоры; все остальные воспринималось как невнятный ровный гул.

  Фишер встал со своего места и, придерживаясь за поручни, встал напротив девушки. Та краем глаза посмотрела на него и снова отвернулась, едва не зевнув во весь рот. Фишер сказал что-то вроде: "Эмм..." и замолчал. Ситуация показалась ему нелепой. Он все никак не решался заговорить со знакомой, боясь почему-то, что первым же словом выдаст ей свое желание.

  - Девушка! - необычным для него фальцетом произнес Фишер и прикусил язык. Потом, когда Злата повернулась, он кашлянул в сторону и продолжил, фальшиво щуря глаза:

  - Вы... эмм... ты... Злата? Узнаёшь? Да?

  - Да. Я давно тебя заметила, только не знала, узнаешь ты меня сразу или нет... - с легкой обидой произнесла девушка. - Привет.

  - Привет. Ммм... Рад тебя видеть! - выпутался Фишер.

  Он ожидал чего-то другого. Радости, улыбки... Но девушка, словно читая его мысли, тут же дружелюбно улыбнулась и даже хихикнула.

  - Какой ты! - она в шутку пихнула его в плечо. - Столько не виделись, а он даже не рад... Тебе скоро выходить?

  Фишер назвал остановку.

  - У-у, это еще минут двадцать ехать. А мне до конечной. Ты куда едешь?

  - Домой. - И, угадав следующий вопрос, добавил:

  - От родителей возвращаюсь, с утра вот навещал...

  - Давай, рассказывай, чего делаешь, кем работаешь? Жена-то есть?

  Фишер наконец расслабился. Это была прежняя, дружелюбная, но так и не заведшая, сколько он её знал, себе парня, Злата.

  - Погоди-погоди, куда так сразу. Работа, жена... - он мечтательно возвел глаза к потолку, - может, про детей еще спросишь?

  Злата хихикнула.

  - У тебя и дети есть?

  Фишер одарил Злату улыбкой во весь рот.

  - Не-ет... - нарочито растянуто ответил он. - И жены нет. Любовница есть, а жены нет.

  - Эх ты. Осчастливил бы уже кого-нибудь скорее... Хотя - кого ты осчастливишь?

  Они вместе посмеялись.

  - А у тебя? Есть кто-нибудь?

  Злата ответила так, будто решала, стоит ли заигрывать или нет:

  - А тебе что, интересно? Впрочем... нет. Был, правда, один. Поэт, - презрительно закончила она. - Писал мне каждый вечер рифмованные эсэмэски. А я не могла ничем ответить, поэтому взяла книжку такую, "1000 лучших SMS". И, представляешь, у него, гада, оказывается, такая же была. А еще он меня по другой части обманывал... Так кем ты работаешь-то?

  - Главредом в "Комсомолке".

  Они снова посмеялись - Злата с трудом вспомнила старую шутку насчет былых амбиций Фишера. Тот мнил себя едва ли не лучшим студентом на всем курсе, за что его и прозвали Главредом. То есть, поначалу его называли Главвредом, но двойная "в" не прижилась - прозвище, видимо, было хорошо само по себе, без лишних украшений.

  - Ну пра-авда, кем?

  - Куртизаном. То там что-нибудь напишу, то тут... помаленьку платят, мне хватает.

  - Да-а, из тебя куртизанка, как из этого автобуса гоночный болид.

  - Куртизан, - с упором на "за" ответил Фишер. - А не куртизанка.

  - Конечно, если это так принципиально... - Злата рассмеялась.

  - А то!

  Автобус скрипнул тормозами и открыл двери. Вошло много народу, и Фишеру пришлось стать поближе к подруге.

  - Давай про тебя поговорим. А то всё про меня, про меня... Вот ты как зарабатываешь?

  - А никак. Дедушка умер, квартиру мне оставил, так я её сдаю и живу нормально. А живу у родителей.

  - Повезло. А так чем занимаешься?

  - Колдовством. Парня себе наколдовываю...

  Фишер натужно засмеялся.

  - И как успехи?

  - Ну... Так себе.

   Оставалось ехать еще ровно три остановки. Фишер за время разговора окончательно убедился, что смех Златы Крыловой, его бывшей одногруппницы, с которой он виделся почти каждый день в течение почти шести лет, доставляет ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Он как будто задевал какие-то неосознанные, от рождения вставленные в него струны. Пожалуй, он бы хотел, чтобы эта поездка длилась вечно. Это не была любовь с первого взгляда, но... Злата ведь так изменилась за столько лет. Она стала почти другим человеком, и почему не предположить, что теперь она стала ему подходящей?

  И всё же Фишер чувствовал, что совершает нечто очень постыдное, обманывает и себя и других - как если бы он был ребенком, подсматривающим ночью за родителями сквозь щель двери. Он не был уверен, что ему надо это сделать, потому что такое странное чувство он испытывал впервые.

  Надо было на что-то решаться. И, когда ему оставалось проехать одну остановку, Фишер продолжил свой путь в никуда.

  - Давай обменяемся телефонами? А то мне как-то и поговорить не с кем... - добавил Фишер, чтобы Злата, как ему казалось, не подумала чего-нибудь "не того".

  - Конечно, я только хотела тебе предложить! - девушка улыбнулась и достала свой телефон из туго оттопыривавшегося заднего кармана джинсов. - Диктуй.

  Фишер продиктовал ей свой номер телефона, Злата позвонила и оставила свой в журнале его телефона.

  Двери автобуса, шипя от застарелой злобы, раскрылись. В проёме показалась разморенная жаром толпа.

  - Счастливо!

  - Пока. Увидимся...

***

   Белые плитки, которыми были отделаны стены возвышавшихся гигантскими кусками сахара-рафинада многоэтажек, возвращали лучи солнца небу. Внизу, в тени, было хорошо и прохладно. Из зелени кустов вылетала порой мошкара, на площадке бегали такой же мошкарой дети, задувал иногда пыльный,  заставляющий поеживаться из-за выступившего на коже пота ветер.

  Александр Фишер, гроза, зубная и головная боль, изжога всех местных редакций газет и журналов, шел по прохладной речке среди континента жары - N-скому переулку.

  Ему было очень нехорошо. Так нехорошо, как бывает человеку, который чувствует, что он не может без чего-то жить.

  Это точно не была любовь. Как можно влюбиться в человека, которого знаешь уже много лет и никогда не испытывал к нему никаких чувств? К тому же, Злата согласилась дать ему свой телефон, значит, надеется еще встретиться - радоваться надо бы, думать, где встретиться и когда. Ничего такого в голову Фишеру не приходило. Он не понимал себя, не вполне осознавал, чего же именно ему хочется.

  Каждая секунда смеха Златы казалась ему теперь сокровищ Агры, приятным до слез воспоминанием, к которому хочется возвращаться еще и еще. Вот только из памяти уже наполовину стерлись недавние события, с каждой минутой они становились все размытее и размытее, как рисунок на запотевшем стекле.

  Мозг Фишера просто кипел, пытаясь переварить все свои запредельно невразумительные путавшиеся мысли.

  Он перебрал в уме всех знаменитых сумасшедших - как выдуманных, так и настоящих. Список известных ему психов начинался Василием Блаженным, а заканчивался Джеком Воробьём. Это, не считая, конечно, Герострата и Диогена, которые, по мнению Фишера, тоже были безумцами.

  "Повернуться на смехе. Смешно. Редчайший случай! Почему бы мне не вообразить себя Наполеоном? Или Дон Кихотом? Для таких, по крайней мере, наверняка есть описанные случаи лечения".

  В общем, в голове у Фишера очень прочно засела сегодняшняя "чушь", как он мысленно окрестил свои странные желания. С задумчивым видом он поднялся на свой этаж, открыл двери квартиры ключом, подогрел вчерашнюю курицу, проделав всё это на автомате, и очнулся только тогда, когда непрожеванный как следует кусок мяса едва не застрял у него в горле. Фишер хлебнул чаю, положил грязную посуду в мойку и пошел в свою единственную комнату, - проделывать обычный ритуал, повторявшийся, будто намаз, каждый день по пять и больше раз. Проще, говоря, он зашел сразу на все сайты, где был зарегистрирован, а также просмотрел новости.

  Потом он, ухмыляясь своей глупости, до вечера читал статьи про сумасшедших.

***

  Первый раз они встретились у входа в кино. Фишер, не надеясь на своё чувство юмора, взял билеты на комедию. Комедия попалась не слишком смешная, но Злате понравилось, и она даже пару раз наградила Фишера смехом, который тот пил жадно, до капли, как найденный через неделю скитаний по пустыне заблудившийся турист. Потом они гуляли по набережной и ели мороженое.

  Встречи становились все чаще и чаще, Фишер все больше начинал зависеть от них. Он пытался найти альтернативы, наблюдать за смехом других людей, записал даже как-то раз смех Златы на карманную цифровую "мыльницу", но ничего из этого ему не помогало. Фишер чувствовал, что он все больше запутывается в собственной лжи, тем более что Злата уже считала его своим, явно радовалась, когда он приходил к ней в гости, а когда они в конце концов завершили прерванное в прошлый раз постельное действо, отступать у Фишера уже не осталось сил. Он, как Кортес, сжег свои корабли и бросился с головой в омут.

  Он все время шутил, развлекал Злату, ставшую для него фетишем, идолом, она то и дело хваталась за живот, болевший от смеха, и думала, что он делает это лишь из любви к ней. Быстро шли дни, прошел июнь, пышущий жаром, как пирог, доставаемый из печки, потом не менее жаркий июль, начался дождливый август.

  Фишер чувствовал, как изменился он сам. Теперь ему интересно было только одно: смех, смех, смех, Злата стала жить у него, а он, как наркоман, только и думал об очередной дозе. Он не думал теперь ни о последствиях, ни о любви, ни о себе, ни о работе, жил на накопленные деньги и лишь в минуты просветления мучительно страдал от чувства безысходности, как загнанный в ловушку зверь.

  Жизнь переменилась, когда Злата стала замечать его состояние. Когда по утрам они лежали в постели, Фишер тоскливо смотрел в потолок, думая, что его подруга спит; шутки его становились все хуже и неудачнее, но Фишер смотрел на Злату такими глазами, что она всё-таки выдавливала из себя жиденькие смешки; он никуда ее не отпускал одну, а когда она стояла на своем, молча отворачивался, как обиженный ребенок. Злата не могла даже с ним поссориться как следует, потому что он поначалу все переводил в шутку, а потом, когда этот приём устарел, просто молчал. Он, как Гумберт Гумберт, начал придумывать всякие хитрости, чтобы Злата рассмеялась, но она с каждым днём становилась все мрачнее и мрачнее, а с ней, соответственно, и сам Фишер.

  Так долго продолжаться не могло. Злате начала надоедать эта навязчивая, как она думала, любовь, настолько эгоистичная, что начинала переходить в альтруизм: Фишер в буквальном смысле был готов на все, только бы у Златы было хорошее настроение. Она пыталась несколько раз переехать обратно к себе, но Фишер всякий раз уговаривал её остаться, хотя в этом не видела смысла ни Злата, ни он сам.

  Фишер превратился в тряпку, щекочущую ноги Злате Крыловой. Гордость свою он потерял уже после второго свидания, после этого она уже не проявлялась. Он мог лишь жалеть себя и стараться не начать ненавидеть Злату.

***

  Вечерело. Где-то за плотной душевой занавеской облаков катилось к краю неба солнце. Накрапывал мелкий, почти незаметный дождик, как будто кто-то там, наверху, размахивал во все стороны кисточкой и кадилом. Асфальт потемнел, на кончиках листьев нависли серые капли.

  Фишер и Крылова снова сидели в автобусе, катившемся в сторону их общего дома, и молчали, изредка перекидываясь короткими фразами.

  - Не дует? Давай я люк закрою, - Фишер потянулся к мокрой пластмассовой ручке и, хлопнув люком, снова сел. В автобусе стало тише.

  - Что будем делать?

  Фишер подумал.

  - Может, фильм посмотрим? А то можем просто поужинать и лечь спать...

  - Не хочу спать. Может, сходим куда-нибудь?

  - Куда?

  - Ну, это ты думай.

  - Не знаю...

  Автобус въехал на мост. По сторонам проплывали забрызганные до середины грязью фонарные столбы и обгонявшие медлительный автобус легковушки, внизу виднелась холодная гладь реки.

  Фишер сидел печальный и угрюмый, как проигравшийся в карты ловец синей птицы удачи. Он плотно сжал зубы, глядя прямо перед собой.

  "Это она во всем виновата. Черт, че-ерт, если она мне не встретилась..." - Фишер взглянул из-под бровей на скучающее лицо Златы. "Я не могу от неё уйти. Я не суеверен, точнее, не был таким раньше. Что же в ней такого? Ведьма, натуральная ведьма... Надо мной только смеяться можно. Как же все надоело..."

  И именно в этот, самый неподходящий момент, Злата сказала:

  - Знаешь... Саша, я не могу так больше. Тебе не кажется, что нам лучше расстаться?

  - Нет, - зло ответил Фишер и замолчал.

  - Видишь, тебе уже не до меня. Ты то злишься, то просто сидишь. Мне скучно с тобой. Понимаешь, раньше ты был... другой.

  - Замолчи, - тихо, едва сдерживаясь, попросил Фишер - Злата сказала абсолютную правду.

  - Ты мне рот еще затыкать будешь? - не повышая голоса, но возмущенно спросила девушка. - Эгоист.

  - А ты - дура.

  - Ах, так? Дура? Дура, да?

  - Ага... - как-то странно посматривая в окно, ответил Фишер. - Именно.

  - И ты даже не будешь извиниться?

  Автобус проехал через остров и начал спускаться по пологому мосту к берегу. Мост был прямым, широким и длинным тут не стояли гаишники и не было пешеходных переходов, поэтому водители почти всегда превышали скорость. Дорога сделалась скользкой от дождя, поэтому водитель автобуса не так спешил - такую махину куда труднее затормозить, чем легковушку.

  - Нет. Зачем?

  - Вот уж не знаю... Ты же говорил, что любишь меня?

  - Нет. Не тебя.

  - И ты только теперь это говоришь? - у Златы на глазах выступили слезы. - Козел... Козел...

  Фишер встал с места и пошел к площадке посередине автобуса. Там он, истерично расхохотавшись, схватился за поручни и вдруг, внезапно и сильно оттолкнувшись ногами от пола, со всего маху врезался головой вперед в широкое окно. То с глухим из-за резинового уплотнителя звуком разбилось. Фишер вылетел наполовину - стекло оказалось крепче, чем он думал, - и большой треугольный кусок стекла, застрявший в резине, впился ему в живот, будто гигантский коготь, и треснул там, внутри. Пару секунд окровавленное тело, вываливаясь, лежало на оконной раме, пока наконец от толчка ноги Фишера, разбив куски стекла, торчавшие сверху окна, не перекинулись вслед за телом на проезжую часть. Злата услышала стук - будто грохнулся наземь мешок с песком - и увидела темный ком, проплывший под окном куда-то назад, далеко-далеко...

  Одновременно с падением раздались два истошных женских крика, потом всех с силой кинуло вперед - водитель, увидев в зеркало заднего вида что-то, вывалившееся из окна, резко затормозил.

  Последним, что увидел в своей жизни Фишер, была тень от тормозившей перед ним машины.