Простить себе

Помилуй, Мя, Боже, по велицей милости Твоей,
И по множеству щедрот Твоих, очисти беззакония мои...

Псалом 50


Ради того, чтобы щадить людей вокруг и не распускаться, стоит держать свои переживания при себе. Но иногда бывают ситуации, когда воля человека выходит из под контроля и силы кончаются. Истончается стенка сосуда, державшая боль внутри и он уже не может без посторонней помощи.

Когда близкие подруги говорят – да ладно, что я к тебе приду в таком состоянии, настроение портить, я возражаю. Говорю, что нет, ты именно приди. Не ходи такая там где-то, давай ко мне. Потому что к кому же нам идти, если не к близким друзьям. По моему, они для того и существуют, чтобы знать то, чего не знают другие. Видеть друг друга размазанными по стенке. Чужие пусть думают, что у тебя всё о кей. Ко мне - пожалуйста, с соплями, гноем, криком. Я рада, что могу помочь.

Не беру хронические случаи, когда человек просто постоянно ноет и канючит, пьёт кровь и
мотает нервы. Это вампиры обыкновенные, с ними всё ясно. Говорю именно о срывах и отчаянии, какое случается со всеми. Пусть раз в пять лет, но случается.

У меня был один хороший урок в этом смысле. Когда я затвердила себе на «пять», что если
человеку плохо, не надо его бодрить уговорами типа – да ладно, не война, все живы, прорвёмся. С жиру не бесись – вон сколько горя вокруг.

Он не виноват, что у него пока нет рака, родственники не все умерли и пол не провалился.
Просто помоги, и всё. Потом разберетесь – надо было реветь или нет, дурак он или нет. Скорее всего, он и сам разберётся, не маленький. Но потом. А в данный момент у него агония и не до рассуждений.

Урок был такой. Моя очень близкая подруга, назову её Лида, сделала неверный шаг. Жизнь
понеслась под откос. Дала оторваться всем вокруг. Муж в ужасе, дети в шоке, родственники плюют в её сторону и крутят пальцем у виска. Она продолжает движение в безумном направлении, сама прекрасно понимая всю роковую подоплёку. Я, ясное дело, стараюсь ее вразумить (мы же всегда лучше знаем, как надо) и удержать от дальнейшего падения в пропасть. Она, как и положено ослеплённому человеку, ни фига не хочет слышать и продолжает своё.

В итоге нигде нет поддержки – с одной стороны предательство, с другой осуждение, с третей ужас разрушенных отношений, с четвертой – я, вещающая правильные вещи по телефону. Застать её дома невозможно, Лида в депрессии носится по городу, возвращаясь только под покровом глубокой ночи. До меня доходит, что я всё делаю неправильно. И решаю заманить её в гости. Где я не буду читать заблудшей овечке свои тошнотворно правильные речи о главных ценностях жизни, а просто съем с ней торта.

План удаётся – Лида согласна в своих хаотичных перемещениях найти для меня «окно» и согласна поверить в тот предлог, который я для этого придумала. Несусь в магазин за тортом, почти не веря, что она и правда придёт.

Когда я открыла дверь, я увидела за порогом тень без лица. Это была не Лида. Кокон,
который ходит, что-то говорит надтреснутым голосом без выражения, водит глазами и производит какие-то действия. Но Лиды в нём не было.

Мы сели на моей кухне и повели натянутый разговор о чашках, торте, детях и школе. Я старалась не касаться последних событий и немного отвлечь её вещами, о которых ей всегда
нравилось разговаривать. Она съела кусочек нашего любимого торта, который раньше мы бы умяли сразу наполовину, и больше не захотела. Было видно,что и это ей через силу.

Потом пошли в комнату, она села на диван, а я стояла у стола и что-то оживлённо болтала в обычной своей манере мартышки на эстраде. Она слушала, держала в руках журнал, но совершенно не оживала. Я поняла, что она уйдёт такая же, как пришла ко мне, и всё бесполезно. Ужас, жалость и беспомощность захлестнули меня в этот момент с головой.

Ничего не делать было нельзя. Я села рядом со скрюченным потемневшим комочком, который
когда-то был Лидой, обняла её и прижала её голову к своей груди. Она была совершенно безвольная и пустая. Тень.

Не понимая, что делаю, я перекрестила её макушку и сказала слова, какие говорят священники по окончании исповеди: «Отец и Бог наш, Иисус Христос щедротами своего человеколюбия прощает тебя. И я, недостойный иерей, властию, данной мне, разрешаю тебя от всех грехов твоих…»
Лида беззвучно зарыдала с надрывом. Никогда не слышала такого отчаянного плача. Она не вопила, но я оглохла. В тот момент я хотела только одного – чтобы она вернулась в своё
тело, чтобы из него ушла чёрная пробка боли и бездонная тьма, из-за которой туда не хочется вернуться.

Когда она уходила от меня, у неё уже были глаза на лице. Она сказала только одно: «Наташа,спасибо тебе, что ты у меня есть».

Я напечатала тогда себе на лбу такую истину: не надо говорить человеку, что это у него
пройдёт. Не надо учить его жить. Также, как делать вид, что ничего, собственно, не происходит. Надо только помочь ему простить себя. Перевязать раны, а заживут они сами.

У Надежды Тэффи есть рассказ, где говорится о девушке, которую бросил единственно возможный любимый. И она послушно выполняет все классические ритуалы по поднятию настроения. Сначала дома. Когда ничего не помогает, едет к морю, меняет имидж, встречает на море столичных подружек, любуется в витринах похорошевшим силуэтом. А потом заплывает в лазурные волны, пронизанные солнцем, под весёлые крики детей и чаек. И раздумывает плыть.

Тут можно всплёскивать руками и говорить, что зря и вообще. Тоже мне, боль, вот у других.
На что Тэффи приводит такой аргумент. Раздавите муравья. Чтобы не сразу умер, а чтоб мучался. Он будет корчиться, а вы ему постарайтесь объяснить, что ему вовсе и не больно. Вот слону в его положении было бы значительно больнее. А у него, муравья, это блажь. Посмотрите, полегчает ли ему после этого.

Сейчас у многих весеннее обострение. Дай Господь всем нам быть чуткими и вовремя понять,
что у кого-то не простой авитаминоз, а что-нибудь покруче.





Фото Arina Reizvih