ДОМ
Утром Дом просыпался. Хотя так сказать про него, строго говоря, было нельзя. Но, поскольку, в значительной степени, Дом жил жизнью людей, в нем обитающих, то можно было сказать и так. Постепенно Дом наполнялся разными звуками. В квартирах слышался топот босых ног по полу, где-то текла вода, хлопали двери. Всё громче раздавались голоса обитателей и слышались звуки радио. Дом начинали пронизывать разные запахами. Больше всего нравились Дому эти утренние запахи, доносящиеся с кухонь. Кто-то жарил свою утреннюю яичницу, или подогревал вчерашние котлетки, делал себе гренки…. Но приятнее всего был для него запах хорошего, свежеприготовленного кофе. Этот запах наполнял его какими-то новыми чувствами и всякий раз взбадривал его каменное сердце. Каждый кирпичик в нем ощущал прилив сил, и Дому казалось, что так простоять он сможет не одну сотню лет.
Дом любил своих людей. Были у него и другие обитатели: всякие там крысы, тараканы, мухи, да комары; все те, кто жил в нем как обыкновенные бомжи, ютился абы где и обычно скрывался от людского взгляда. Но они для Дома мало что значили. Так же, впрочем, и всякая прочая мелочь, скрывающаяся в подушках, ковриках и одеялах людей. Что это для него – почти, что обыкновенные микробы. Они себя никак не проявляли, просто жили своей, отдельной от него жизнью. Другое дело, люди. Это были его дети. За них он переживал, следил за их успехами и жизненными невзгодами, страдал вместе с ними из-за каких-то ненужных передряг и ссор между своими обитателями. Именно люди делали жизнь Дома наполненной каким-то смыслом, они были, можно сказать, его душой.
Днем большая часть его обитателей куда-то исчезали, и в нем устанавливалось относительное затишье. Порой стены его сотрясали удары молотков или звуки от сверлящих стены перфораторов. Последние, его донимали больше всего, но ему оставалось лишь смириться. Такие звуки вызывали ощущение, как от сверления зубов бормашиной. Мало кому такое нравится, и лишь сознание необходимости подобного мирит тебя с происходящим. Ведь людям свойственно постоянно что-то изменять и перестраивать. Особенно, женщинам. Мужики, те намного инертнее. Не тереби их время от времени, они и ухом не поведут, будут сидеть за своими кроссвордами или за телевизором, отсиживая зад на диване. А так они просто вынуждены браться за инструменты, хотя бы время от времени. Но чаще днем было довольно тихо. Сидящие в своих квартирах пенсионеры, себя никак не проявляли, жили себе тихо, как мышки. Только грудные малыши вдруг начинали капризничать и тогда стены дома пытались огородить этих малюток от грозящих им напастей. Но обычно с ними справлялись успешно мамаши, или сидящие с детишками, вездесущие и много терпимые бабули. Так продолжалось до вечера. Потом дом опять наполнялся звуками, разными запахами и в нем начинала снова кипеть жизнь. Порою, переходящая в настоящие страсти. Но это была нормальная жизнь людей. За их многогранные и яркие проявления чувств, они и нравились Дому. Добро и зло, радость и горе, покой и движение, всё здесь переплеталось воедино, образуя суть самой жизни.
Но вот приходила ночь, и дом начинал, постепенно затихая, отправляться ко сну. Одно за другим гасли, освещенные внутренним светом, окна. Всё реже в трубах и стояках журчала, стекающая по ним вода, и не так часто слышался детский плач. Только под кухонными столами, кое-где, в темноте ночной, разные насекомые устраивали пир над закатившимися под стол крошками. Но этого почти никто не замечал. Люди засыпали. Лишь в отдельных квартирах еще слышны были скрипы кроватей или звуки от передвигаемых стульев, а то и чей-то неудержимый храп. Дом тоже впадал в полудрему. Он никогда не спал по-настоящему. Его и ночью беспокоили тревожные мысли, переживания за его обитателей. Они ведь бывают, порой, такие слабые и беспомощные. Не умеют они беречь всё то, хорошее, в жизни своей, что удалось добыть с таким трудом. Ведь они всё еще дети, и мудрости набираться будут до самой своей смерти. Но как это несправедливо! Почему так устроен мир? Для чего становиться мудрым на склоне лет, если жизнь уже закончена? Когда твои знания и жизненный опыт тебе уже никогда больше не понадобятся. Но в существовании людском слишком много было всяких несуразностей. А Дом видел и слышал всё, что творили люди в общении друг с другом. Другой мог бы только за это возненавидеть род людской, но только не Дом. Он продолжал любить людей. Приходилось их принимать такими, какие они есть, со всеми их достоинствами и недостатками. И Дом продолжал надеяться, что кто-то из его жильцов однажды совершит знаменитый подвиг или сделает величайшее открытие, тем самым возвеличив весь род людской.
Дом не ведал ничего о религии, не знал он ничего и о богах людских. Но сам, как мог, пытался спасти людей от всяческих бед, как он спасал их от ветра, холода и дождя, от уличного шума, или чего-то совсем человеку неведомого.Это ведь раньше люди могли рассчитывать на Домовых, которые как-то оберегали их, и которых люди могли задобрить. Но время Домовых ушло. Теперь людям надо было надеяться лишь на самих себя. Только бы они сами оставались людьми, часто повторял Дом сам себе. Это -главное! Всё остальное мы уж как-нибудь осилим и сами, без Домовых!
R.V. , Санкт-Петербург. 6.04.2011г.
Свидетельство о публикации №211040600545