Теперь

Раньше, когда у Кристины бывала бессонница, она занимала себя приятными воспоминаниями.
Про свой город.
Вспоминала расположение комнат, обои, сирень под окном, качели в огороде.
Катаясь на них всё прошлое лето, она обдумывала отношение к Стасу. Его бесконечные истерики: 
-  Когда ты уже приедешь?!
Странным образом думалось о чувстве к нему. Это раздражение. Непонимание. Но самое странное происходило в его приезды, когда он становился чужим и неприятным.
Не хотелось с ним общаться, к нему возвращаться.
И даже город был против её отъезда.
А раньше, с высоты третьего этажа рабочего коридора, она смотрела на черту горизонта, где  заканчивались виноградные поля, продолжался восток, и кажется, была видна Украина -  и значит Стас.
И это так походило на любовь.
Ещё она вспоминала те пятнадцать дней в роддоме. Лучшую пору встречи, с волшебством рождения новой жизни.
Как она просиживала ночи в тёмной столовой за любимой чашкой молока, в компании сдобной булки.
Как ночами, когда все мирно сопели,  сцеживала молоко для сына, который лежал под капельницей. Молока не было, из-за застоя в груди. Оно выдавливалось по капле, и каждую каплю она собирала, боясь обделить.
До рассвета. По капле. Без сна.
И это счастье, когда сына, наконец «вернули», почти здоровым. Оставалось только перемещать его голое тельце в кроватке, за движением солнца  по палате. Это солнце, постепенно уменьшало количество повышенного билирубина в его крови.
Прошло не менее ста лет с тех пор.
Теперь Кристина лечила бессонницу чтением. И целовала экран мобильного телефона, когда приходили ЕГО письма. Самые лучшие письма на свете, забирающие усталость, тревогу, и дарившие взамен - спокойствие души, желанный катарсис бытия.
ОН щадил её сон, и старался меньше писать ночами, словно она не слышала его мыслей, которые сладостно будили, лёгкими прикосновениями.
ОН не знал, что она просыпалась в ту минуту, как только он отсылал письмо, или что-то публиковал. И думала: « …в Москве сейчас четыре, почти пять, или уже шесть утра»
ОН не знал, что его письма, и были той самой колыбельной, которая была ей нужна, и к которой он был так скуп, жалея любимую, храня её покой.
И это чувство, к великому НЕМУ, так походило на долгожданное счастье, предвкушение
стабильной и спокойной семейной жизни, под огромным крылом его силы, добра, любви и великодушия.