Глава 5. Школа жизни. Армия. 6

Предыдущая глава http://www.proza.ru/2011/04/07/817 
 БУДАПЕШТСКИЙ 53 ГВАРДЕЙСКИЙ ПОЛК (В/Ч 24131).
 О том, что я буду служить в артполку, я узнал в канун завершения учёбы. Меня планировали оставить в роте связи в качестве командира радиорелейной станции. А Миша Копыт, должен был быть в артиллерии. Но сыграли тёплые отношения Горина и Михаила. И Миша был оставлен в роте. Я отнёсся к этому спокойно, да и не очень уже хотелось оставаться в части, где не совсем безоблачно сложились мои отношения с её командирами. Я был откомандирован в артполк во взвод управления второго дивизиона командиром отделения радио. В артполк попал и Петя Легков. Он стал отделённым во взводе управления полка и обеспечивал связью комполка.
Всё это произошло после октябрьских праздников (7-8 ноября). Казарма полка находилась в закрытой, обнесённой забором, охраняемой части военного городка.      http://www.proza.ru/2013/11/14/1025
За ограду мы выходили, минимум три раза вдень: солдатская столовая, в которой питался полк, была та, что находилась возле солдатского клуба, в которой мы столовались в учебном взводе. Эта столовая принадлежала 73 МС полку. С «тайнами» этого заведения пришлось познакомиться ближе, когда мне приходилось  «командовать» суточным кухонным  нарядом в очередной для нашего взвода раз.
Наш взвод состоял из отделения артиллерийской разведки, отделения радио и проводной связи. Командовал взводом старший лейтенант Ильенко Иван Иванович. Он же был начальником связи дивизиона. Имел статус участника войны, так как был призван в армию в конце войны и даже участвовал в одной из наступательных операций на территории врага! Правда, по его слегка юмористическому рассказу об этом наступлении, им пришлось удирать от немцев, организовавших встречный удар. Наш взводный, в то время рядовой, но обученный, бежал со всеми так, что потерял солдатскую лопатку. Мы представили себе как наша «каланча»: худая и длинная (около 2 м роста), широко расставляя в беге циркули-ноги, мчится впереди всех, но не атаку, с криком «УРА!!!», а  назад – в тыл…Хорошо, что оружие не «посеял». Иначе бы до старлея не дослужил и не дожил. Но боевые медали он всё же заслужил.  Наши разведчики находились в оперативном распоряжении начальника разведки 2-го артдивизиона старшего лейтенанта Векслера Александра. Юридически он принимал на себя командование взводом в отсутствии Ильенка.
 Взвод был отдельный и подчинялся начальнику штаба дивизиона майору Стародубцеву, участнику войны, орденоносцу, очень приятному и интеллигентному офицеру, какими обычно и традиционно были артиллеристы. Фамилия командира дивизиона подполковника, боевого офицера не запомнилась, но остался в памяти как хороший командир и прекрасный человек. Хочется отметить особый характер всех командиров, участвовавших в ещё близкой по времени прошедшей войне, они имели одно общее свойство:  высокая человечность, отцовское отношение к нам – молодым солдатам, мальчишкам, пережившим в детском возрасте военные невзгоды ; честность, гордость и особое армейское достоинство. Это было при всех личных отличиях в характере каждого из них. В дивизии было ещё много, особенно, старших офицеров, принимавших участие в этой тяжёлой и кровопролитной войне.
Командовал полком полковник Петров. Это был у него этап практического командования на уровне полка, в процессе учёбы в военной академии. Поэтому он долго у нас не задержался. Вскоре он вернулся в Москву, а на его место прибыл  полковник, знавший своё дело не только теоретически, но и исходя из боевого военного опыта. При всём своём суровом виде и, кажущемся таким, поведении, это был опытный офицер и командир, умелый управленец и военный специалист.
Я с удивлением узнал, что в дивизии существует должность с довольно высоким наименованием: «командующий артиллерией». Не «начальник», а «командующий»! Это был тоже боевой полковник-артиллерист, участник войны и отвечал за всю артиллерию дивизии, как за связь дивизии отвечал подполковник по прозвищу «теща», упомянутый мной ранее. В ходе службы я со всеми познакомился и участвовал во всех эпизодах боевой подготовки, находясь в непосредственной  с ними боевой работе. Связь – главный  нерв и средство управления учебных и боевых операций в армии.
Наш взвод к моменту моего прихода, состоял из трёх «поколений» служащих срочную службу. Старослужащими третьего – «дембельского» года были: ефрейтор Ваня Босс – немец из Казахстана. Хороший  парень и солдат. Отличный связист моего отделения. Наш общий любимец, самый «высокий» в дивизии - метр  пятьдесят три, Веня Сабянин, охотник из крайнего севера России. Упросил, чтобы взяли в армию: при таком росте его не должны были призывать. Но такой рост позволил ему стать отличным штангистом и хорошим, ловким линейным телефонистом проводной связи. Сибиряк - планшетист и дальномерщик из отделения разведки. Этот  действительно был под два метра. Наш строй «в шеренгу» из-за них выглядел довольно комично: уж больно резкий был перепад «высот» между правым и левым флангами. Числился у нас старший сержант Володя Цап. Он  был из Москвы. Всё время службы он провёл в спортивной команде дивизии. Во взводе он появился на короткий промежуток времени. «Поставил» меня «на место», подчеркнув своё московское «происхождение» и заслуги в футболе (в Москве играл за дублирующий состав «Локомотива», а у нас в дивизии – в  той же роли за сборную дивизии и …города). Продемонстрировал  свои накачанные ноги нападающего и навсегда исчез из нашего взвода, пересидев  у нас какую-то проверку сачков-спортсменов, ведущих вольную жизнь за пределами части…
Нас – «второгодников» было такое же количество.
В связистах были Василий Фещенко из-под Киева,http://www.proza.ru/2011/04/11/1158,
Ваня Попелянский из Попельни. Лёня Соколов из Подмосковья был в разведотделении, работал на артбуссоле.
Пополнился взвод в конце 1958 г. молодыми солдатами. Из Одессы приехал Саша Козицкий (Сан Саныч). Хотя он работал на флоте, но решил служить на суше, что бы раньше вернуться  на «гражданку». Появился хозяйственный парубок из Житомирщины Вася Гедин. Он стал моим помощником по хозвопросам: ведал нашей каптёркой, стоявшей в ряду «подобных», в отдалении от казармы над обрывом, проходившем за забором части.
Политработой в дивизионе занимались  профессионалы: заместителем командира нашего второго дивизиона был лубенчанин капитан Пётр Коваль. Эта фамилия была и на памятнике возле Дома офицеров. Он стоял над оврагом, в котором немцы расстреливали в годы оккупации еврейские семьи, советских работников. Здесь был расстрелян отец Коваля, который работал в подполье…
Нашим комсомольским секретарём («освобождённым») «служил» старший лейтенант Володя Адаменко, которому моя особа несколько позже принесла неприятные минуты возможного «краха» карьеры. Я был членом комитета комсомола дивизиона. И когда настал час переизбрания секретаря организации, ребята неожиданно и для меня, и, особенно, для Адаменка, выдвинули мою кандидатуру на этот пост. Наступила напряжённая тишина. Я, выдержав паузу, сказав несколько слов благодарности, как бы соглашаясь с этим предложением, «благородно» отказался от великой чести быть освобождённым от всяческой службы,  предложив оставить на этом посту более опытного и «долгоиграющего» ст. л-нта Адаменка. Это произошло, когда у меня пошёл третий год службы.  Нужно было видеть глаза нашего «старлея»! Я стал лучшим другом для нашего комсомольского «вожака».
Наш дивизион включал четыре батареи (в пехоте это равно роте): батарея миномётов калибра 160 мм, батарея гаубиц 152 мм, батарея пушек 76 мм и батарея боевых машин БМ-13М  («катюш»). Всё это вооружение находилось в артпарке в закрытых боксах и тщательно обслуживалось под контролем зампотеха полка личным составом батарей под руководством командиров батарей.  Личный состав был «составлен» из призванных служить срочную службу из разных «стран» СССР.      Например, батарея БМ в основном состояла из ребят призванных с Кавказа, что вносило свой колорит в нашу армейскую жизнь. Таким проявлением кавказского свободолюбивого характера был «побег» домой группы молодых, ещё не принявших присяги. Целый экипаж БМ во главе с сержантом Давиташвили, знакомого мне ещё по соседней сержантской артшколе, сели на такси, и направились прямым ходом… на Кавказ. Водитель такси «сдал» их в Полтаве военному патрулю. Всё закончилось относительно благополучно. Не принявшие присяги солдатики отделались испугом. Давиташвили отсидел на гаубвахте и был разжалован в ефрейтора. Спасли его от более строгого наказание былые заслуги как хорошего спеца по стрельбе установки, которой он командовал.
Первым  настоящим испытанием нашей боевой подготовки стали зимние стрельбы и полевые учения, организованные и проведенные в зимних условиях на черниговском полигоне в конце января, начале февраля 1959года. Этому предшествовала тщательная подготовка всех специалистов полка. После встречи Нового  Года, которая проходила для «отличных» подразделений в новогоднем карауле, нарядах всех видов и патрульной службе с праздничными поздравлениями комполка и замполита полка непосредственно на постах и кухонно-«кппешных» нарядах, куда попали и мы (наша вахта была на пожарной вышке, и только для старослужащих. Остальные: кухня, наряд по КПП – это Я, дежурство по дивизиону, началась учёба-подготовка к упомянутым стрельбам.
Времени было не много. У связистов была задача изучить тактику ведения связи в ходе боевых стрельб, передачи спецкоманд и их понимания, ведения взаимосвязи на ходу при перемещении команды управления и «стреляющих». Освоить пароли, контрольные коды и другие премудрости для быстрой и четкой организации ведения боевых стрельб разного вида (подвижный  и неподвижный заградительный огонь, огонь по площадям, огонь прямой наводкой и пр.). Главным оставалось тщательная подготовка радиостанции и проводной связь к эксплуатации в зимних условиях. У нас на вооружении были Р-105 с аккумуляторным питанием, что приносило много хлопот и забот в морозные холодные дни полевой жизни. В те годы были устойчивые снежные и морозные длительные зимы, испытание которыми достались нам в 1959 и 60 годах.
 Наконец настал тот зимний день, когда началось большое перемещение полковой техники и личного состава, сначала, на военные посадочные и погрузочные площадки ж.д. лубенского гарнизона, затем ж.д. платформы и теплушки, затем длинный в пару суток «сон» на соломенных матрацах на полках солдатских «СВ». А нам: бессонные дни и ночи при обеспечении проводной и радиосвязи по эшелону и со штабом дивизии.
Ранним утром на третие сутки наша армада прибыла на конечную, тупиковую станцию Жидиничи, что стоит до сих пор в вековых лесах черниговского полесья. Мы надеялись, что нас поселят в зданиях барачного типа, которые стояли на полигоне в зоне лагерей. Но через час езды наша колона остановилась в довольно густой части лесов среди большой прогалины. Последовала команда выгружаться.http://www.proza.ru/2011/04/09/1425
Снежные сугробы, в которые выгрузились мы, одетые в сапожки и шинельки, были нам по колена. Нужно было в течение нескольких часов выкопать глубокие ячейки под размер палаток, закрепить стенки собранным сухостоем по конструкции «тыностроения», поставить из подручного материала «полати» для постелей, уложив матрацы с соломой, установить печь из 200-литровой бочки, с выводом трубы под землёй, поставить из веток оружейную стойку для автоматов. Всё это сооружение нужно было накрыть двойным полотном лагерных палаток и, растопив печь, располагаться и переодеваться по-зимнему. Нашему взводу нужно было поставить такое сооружение для офицеров, свою палатку и палатку для каптёрки.
Сначала нужно было расчистить площадки от снега, пробить ломом замёрзший слой почвы, и лопатами закопаться на глубину выше пояса, а то и глубже, чтобы обеспечить сохранение «добытого» из «бочки» тепла. Главную опасность для палаток представляла печь, установленная неправильно, и … курцы со своими махорочными самокрутками, сигаретами и папиросами. Поэтому в палатках было категорически запрещено курить в любое время суток. Но это соблюдали только мы: солдатики. В первый же вечер одна из офицерских палаток сгорела от папиросы. А горели палатки со скоростью порохового заряда. Люди не успевали даже выскочить, а уже над ними звёздное «замороженное» небо. Хорошо, что такая скорость горения уберегала от ожогов.
 Накануне обеда основные работы были закончены. Мы в солдатском «ресторане», названном «Белый медведь под открытым небом», съели «изысканный» обед из трёх блюд, приготовленном в походной кухне из концентратов и сервированного обеденным сервизом «Котелок». Завершили обед в «курительной» с пепельницей, не из серебра, а из обрезка всё той же бочки. раскурили махорочную «козу», закрученную из «лучших табаков» Украины (лубенской табачной фабрики).
Вечером в «летнем» кинотеатре, на сидениях, вырытых в земле, с подстилкой из лапника с матрацем под попой, прикрытой: летним бельём, баевым – зимним, брюками-галифе, ватными штанами, шинелью и ватником с гимнастёркой, валенками с тёплыми двойными портянками, мы, дымя самокрутками, смотрели «что-то» из летней (!) гражданской жизни. Кажется, это был фильм-комедия «Годы молодые», милый фильм Киевской киностудии им. Довженко.
Первая ночь прошла в постоянной побудке дневального по палатке, в задачу которого входило поддержание огня в печи и безопасность подразделения. Сигналом того, что он спит, был пронизывающий холод, проползающий в палатку  с улицы, где стоял ночной «многоградусный» мороз. Дневальный, получив пинок ногой, лихорадочно забрасывал дрова в «бочку» и тепло быстро наполняло нашу «берлогу». Все засыпали и так до следующего «похолодания».
Самым большим испытанием был подъём в 6 часов по расписанию, умывание ледяной водой, (через несколько дней, пообвыкнув, мы уже обтирались снежком) попытка побриться и быстро натянуть на себя описанную выше одёжку от армейского «диора». Завтрак. Перекур. Построение. Перекличка. Задание на день. «Лесные задания» отличались от устоявшихся годами на зимних квартирах. Здесь строевой подготовки не было. Нас ждали полевые будни с тактическими учениями, стрельбами, сидениями в окопах (оборона), тряска по полям на автомашинах (наступление), ночные тревоги с выездом на все эти мероприятия.
Наш взвод обеспечивал управление боевой работой на уровне штаба нашего второго дивизиона. Поэтому мы носились по заснеженным полям полигона бок о бок с офицерами штаба дивизиона. Моё рабочее место с рацией было справа впереди у борта автомашины (газончика), на расстоянии вытянутой руки от сидящего в кабине командира дивизиона. Я мог ему передать, в случае необходимости, микрофон с наушниками или телефонную трубку, подключенную в «параллель» с моими наушниками. Но обычно я передавал его команды на ходу для батарей или доклад на уровень комполка. Когда нарушалась связь при перемещении в самый критический момент при ведении реальных стрельб, все орали на меня. Но причиной могла быть потеря прямого прохождения УКВ сигнала, если рация попадала в низину и образовывалась зона молчания. Так, однажды в разгар наших «боевых операций», почти в канун 23 февраля, такая ситуация сложилась с работой рации у батареи гаубиц. Мой напарник командир отделения радио этой батареи «исчез» из эфира. Батарея стала на боевую позицию, в какой низине, и должна была под нашим управлением вести огонь по отражение контратаки танков (ПЗО). Мы в это время мчались на следующий рубеж. Наш комдив орал нечеловеческим голосом, требуя связь. Напряжение достигло максимума. Я не выдержал и… послал его, проорав в ответ, что батарея не отвечает. Все оторопели!
В этот момент появилась связь: «ОКА» ответила «ДНЕПРУ». Всё стало на свои места. Работали нормально. Мне потом мой напарник (позывной «ОКА», сержант Матвиенко) рассказал, что пришлось искать точку на местности, в которой появилось прохождение «прямолинейной» УКВ-волны.
  А с нашим комдивом, отличным офицером, участником войны, и хорошим человеком, который в этом году уходил в запас, я помирился. Пришёл вечером в офицерскую палатку, и по-человечески, по-граждански, без армейских ритуалов искренне извинился при всех за свою невыдержанность. Подполковник извинения мои принял, но пожурил, напомнив не только про армейскую дисциплину и субординацию, но и разницу в наших годах. Я и сейчас, вспоминая этот эпизод, сожалею, что проявил не лучшие свои качества как солдат, человек и мужик, в конце концов!
На торжественном построении в День армии 23 февраля, там, в зимнем лесу, вручая мне грамоту от командира дивизии, наш командир дивизиона всё же назидательно вспомнил об этом случае. Сказал, что было сомнение о поощрении меня, но в честь праздника и за хорошую работу на учениях, награждается мл. сержант Браевич грамотой. Затем он зачитал приказ,  в котором был пункт с указанием, что мне присваивается очередное звание «сержант». 
 http://www.proza.ru/2011/04/11/1045
Завершалась зима, завершалось наше «зимнестояние» на лесной поляне. Из Лубен пришло известие, что в дивизии и в нашем полку в том числе, началась эпидемия гриппа. Когда мы – «зимовщики», прибыли в Лубны, то увидели в части необычную картину. Одна половина здания нашей казармы со стороны первого подъезда, где располагался «скадрированый» 3-й дивизион, была изолирована от «посетителей». Здесь был организован карантин для больных гриппом, которых было достаточно много. Мы, закалённые, здоровые, посвежевшие на зимнем лесном «курорте», были контрастом на фоне болезненных, сопливо-кашляющих «тыловых крыс». «Заработанный» на природе иммунитет уберёг нас от болезней: ни один участник зимних походов не заболел!
 Придя в себя после зимнего похода, в относительно тёплой (ночью - 18 градусов, днём – 16) казарме, в которой в «два этажа» разместился весь состав нашего дивизиона (четыре батареи и наш взвод: в укромном уголке у дальней стенки), мы продолжили обычные плановые занятия (политзанятия, строевая, огневая, физо,  уход за техникой и оружием, наряды).
Начавшийся так не привычно (с «зимовки» в лесу), 1959год был для меня насыщен разнообразными событиями и  «приключениями». Это была кульминация моей службы, когда я прожил весь «ролевой набор» установленных в высших штабах сценариев и планов, которые называются «порядок прохождения срочной воинской службы в Советской армии».
Наш взвод по-прежнему удерживал звание одного из лучших подразделений дивизиона. Поэтому с полным основанием капитан Коваль, «разразился» статьёй в армейской газете Киевского округа с похвалой в наш адрес, упоминанием и других ребят из батарей дивизиона. Это было вполне правомерно, потому, что во взводе служили хорошо обученные и опытные военные специалисты. Чего стоили точные расчёты наших  планшетистов-дальномерщиков, как москвич Лёня Соколов, нашей «версты» сибиряка Потапова, блестящая работа на линии и в эфире Вани Босса, Вени Сабянина. Подтягивались к ними молодые солдаты взвода.  Наша солдатская хорошая работа обеспечивала качественное управление пусть учебных, но, в первую очередь, боевых стрельб целого дивизиона, и поэтому была ответственной. Одна ошибка в команде или расчёте могла повлечь невыполнение боевого задания большим подразделением. Газета вышла на майские праздники 1959 г., и храниться в моих архивах.http://www.proza.ru/2011/04/11/1050
После весенних праздников начали готовиться к летним лагерям, куда на летнюю учёбу и учения, выезжала вся дивизия. В эти дни прошло запоминающаяся встреча с одним из оставшихся в живых после боя под Тарановкой, бойцом широнинского взвода. В солдатском клубе состоялось торжественная встреча с Героем. Мне запомнился этот день, так как пришлось стоять с нашим полковым знаменем у знаменной сошки на сцене сзади стола президиума. Оказалось, что я по приказу командира полка являюсь одним из ассистентов знаменосца Знамени Будапештского артиллерийского полка. Знаменосцем был ветеран дивизии старшина сверхсрочник  из управления полка. Он  в этот день отсутствовал,  и я «получил роль» знаменосца. http://www.proza.ru/2011/04/11/1143
 Со знаменем в руках и при оружии, с двумя ассистентами на машине я был торжественно доставлен в клуб. Сменой караула у знамён командовал офицер из 73 полка, в котором воевал взвод Широнина. Этот хитрый старлей поставил нас в первую смену, и мы по стойке «смирно» простояли больше нормы до состояния головокружения. Так старлей берёг своих «солдатиков» от «суровой солдатской службы». Я, конечно, высказал ему своё «фэ», на что он только ухмыльнулся, но на следующей смене «держал» нас у «стойки» гораздо меньше времени. Знамя я «сберег» и благополучно доставил в полковую канцелярию под охрану! Это Знамя представлено на фотографии Лёни Соколова, на фоне которого он сфотографирован. Это было одним из высоких поощрений для военного человека. К этому поощрению представлен был и я. Но фото так и не сделали, осталась лишь запись в моей служебной карточке.
Весна выдалась тёплой. Отпраздновали 1 Мая, 9 Мая – День Победы. На праздники приезжали наши киевляне. В этот раз приехали на своих машинах: отец с Володей  своей серенькой, а Володя Кислов  – на своей коричнивенькой. Я был в увольнении с ними, о чём свидетельствует фото, где мы стоим возле этих машин. http://www.proza.ru/2011/04/11/1065
После праздников дивизия засобиралась снова в путь: в свой летний лагерь. Место нашего полка было на левом фланге генеральской линейки, которая заканчивалась гораздо раньше, чем начиналась наша «стоянка». На линии её продолжения расположился небольшой молодой лесок с полянкой, на котором был летний солдатский «кинотеатр», а глубже в лесу прямо от этой линии, находился наш артиллерийский  и автопарк, охраняемый круглосуточным постом. 
Мы поставили две палатки. В первой на первой линии располагался весь взвод, а во второй я поставил наши «сундуки» с нововведенной полевой амуницией (ремни с перехватами и сумками-подсумками для рожков от автомата, гранат и другими предметами необходимыми солдату в бою), противогазами и всяким солдатским добром. Там я поставил и своё «лежбище», для охраны и для …сна днём. Дело в том, что в этом году летом ввели в армии дневной сон, который разбивал наш день на две половины: с утра до обеда, после обеда и сна до ужина. На сон отводили около часа. Заснуть не удавалась, а если засыпали, то уже ближе к подъёму. Так мы «прокрутились» на постелях почти всё лето. 
Главной задачей пребывание в лагере: проведение максимально возможного количества учебных стрельб (дневных, ночных), участие в суточных и более учениях, иногда с боевыми стрельбами. Контрольные стрельбы под наблюдением командующего артиллерии дивизии были самым трудным испытанием для офицеров всех рангов и должностей. «Стреляли» даже «канцелярские» из управления полка. Так мы называли офицеров, сержантов, и солдат управления полка, так как в его структуре была полковая канцелярия с писарем. Канцелярией командовал капитан – опытнейший штабист, который в дальнейшем мне помогал демобилизоваться задолго до осени в 1960 г., чтобы поступить в Киевский университет. Это я поставил себе задачей номер один на начало гражданской жизни. Но об этих перипетиях – немного дальше.
Эти контрольные стрельбы проходили и ночью. Было упражнение для стрелявших: ведение стрельбы по секундомеру. Я суть ведения огня знал и понимал в рамках действия связиста при обеспечении управления огнём, но деталей и глубоких знаний не имел: «каждый сверчок, знай свой шесток».  В задачу входило передача на стреляющую батарею или орудие, находившееся на закрытой позиции («за бугром») метеоогневого, направление стрельбы, темп огня и другие команды, понятные артиллеристам у орудий. Но главное было обеспечить бесперебойную и чёткую связь на весь период стрельбы. Для этого мы брали запасные рации, тщательно готовили аккумуляторные батареи, полный комплект запасных деталей (ЗИП). Отрабатывали на предварительных занятиях упражнение по оперативной замене неисправных деталей. Я применял в таких случаях не поиск конкретной детали (как правило, выходил часто со строя вибропреобразователь), а менял весь комплект на предельной «скорости». Благо, что конструкция «укавейной» Р-105 (106) была основана на блочном принципе. Оставалось быстро вынуть из гнёзд сменные блоки и поменять их на заранее проверенные и исправные детали из ЗИПа. На практике это приходилось пару  раз делать в самый ответственный момент на ученьях. Но хуже была ситуация когда сбои происходили с электропитанием. У меня на одной из таких контрольных ночных стрельб плавно ухудшалась связь с стреляющей батареей. Стал пропадать звук как раз в момент ведения огня. Связь прервалась в момент, когда я ждал ответной команды «выстрел!». После громко произнесенной этой команды стреляющий включал секундомер и вёл соответствующие расчеты для корректировки огня. Я на свой страх и риск, по опыту ведения стрельбы через несколько секунд «выпалил» команду. А у батарейцев произошел сбой в стрельбе. А я в это время обнаружил, что меняя ночью в темноте аккумуляторы, случайно прижал крышкой, неправильно ставшую клемму, произошло замыкание батареи на массу. Быстро заменили рацию на запасную. Я связался с батареей, и установили, что выстрела не было.  Стреляющим был штабной офицер майор Смагин. Наш командующий, не разобравшись, выразил своё неудовольствие, стрельбой майора, поставив ему в пример молодых лейтенантов, стрелявших чуть раньше на «5». Затем последовала «перестрелка» упражнения. Всё стало на свои места, но оценка Смагину была «4». Смагин затем это «припомнил» мне в дальнейшем. Всё это происходило на ближайшем от лагеря полигоне, занимавшем довольно большую территорию на междуречье Днепр – Десна.
 В разгар летних «боевых» будней я неожиданно получил приказ поступить в распоряжение командира взвода управления зенитного дивизиона нашей дивизии. Дивизион был участником больших тактических учений, которые проходили на знакомом уже мне Ржищевском полигоне.
 В Лубнах зенитчики располагались на территории бывшего монастыря в районе Хорольского спуска за массивным каменным монастырским забором. Мы иногда их «выручали», неся караульную сержантскую службу (во главе с сержантом), когда у них не хватало людей для нарядов. Помниться, что я и был этим сержантом. Из наших выпускников учебного взвода здесь нёс службу на «прослушке» наш выпускник – земляк из Киева. Эта  группа работала на приёме и прослушке всех переговоров, которые вели связисты дивизии и ещё «кого-то».  Для этого группа была оснащена отличным на то время переносным радиоприёмником Р-311, освоенным нами в «учебке». Я заглянул к нему на пару минут и познакомился с их деятельностью.

Небольшое отступление от рассказа.
Просматривая в Интернете материалы о нашей дивизии, я нашёл письма украинского поэта- диссидента Василия Стуса. Где он своим друзьям сообщал, что служить попал в Лубны (ноябрь 1959г.) в зенитный дивизион мотострелковой дивизии. Василий Стус прослужил в Лубнах до середины 1960 г. и был переведен служить  в Свердловск. Не исключено, что я мог с ним пересекаться, когда бывал там по службе  и даже временно был «приписан» в зенитном дивизионе на период упомянутых учений.

 А в то время, я получил карточку на довольствие и паёк на сутки, надел свою скатку-шинель на вещмешок, затем на себя, через правое плечо – противогаз, взял «на ремень» свой автомат с откидным прикладом и отправился в распоряжение командира взвода управления зенитчиков.
На Ржищевский полигон (сам г. Ржищев располагается на правом берегу Днепра) мы выехали на бортовом «газоне» для перевозки людей рано утром в автоколонне дивизиона. Как потом я узнал, зенитные орудия поплыли на баржах мимо близкого, но не достижимого Киева, и прибыли почти одновременно с нами в район полигона. Мы же, в пыли и тряске по, тогда ещё грунтовым,  дорогам черниговщины и киевщины, к вечеру приехали после захода солнца на полигон. Остановились  на берегу какого-то озерца, попадали на тёплую, заросшую травой, землю и заснули до утра.
Перед сном какая-то букашка залезла под манжет рукава гимнастерки на левой руке и больно «познакомилась» со мной: пришельцем из другого мира. Я почесал это место, послюнявил-полечил, промыл водой из ближайшего болотца, и заснул среди солдатиков, спавших «в шеренгу по одному»….
Рассветная прохлада разбудила нас до восхода солнышка. Лежать на остывшей за ночь земле было не «уютно». Встали. Умылись. Побрились. Огляделись. Пожевали что-то из сухого пайка. Поднималось летнее солнце. День обещал быть жарким. Прибыли командиры. Построились. Поступила команда переместиться в ближайшие заросли молодых деревьев с высоким кустарником акации по периметру этого леска. Это мы маскировались. Оказалось, что у нас реальный противник: какая-то танковая часть с мотопехотой, кажется, Белоцерковской дивизии. Наша группа была оставлена в резерве. Пришлось соблюдать все виды маскировки: не жечь костров, завесить всю технику маскировочными сетями, не появляться на открытом пространстве. Машина, на которой мы приехали, стала нашей крепостью, спальней, столовой. Мы её поставили в глубине высокого кустарника, окружавшей авто со всех сторон. Это нас в какой-то мере спасало от прямого летнего солнца. Еду привозили, приносили в больших термосах с заплечными ремнями. Поэтому обед мы получили вовремя. Итак, мы засели в засаду!
Командовал нами капитан из взвода управления зенитного дивизиона. Он нас информировал, в пределах возможного, об обстановке. По солдатскому «телефону» мы узнали, что наши зенитные батареи, якобы были использованы как противотанковые средства в танкоопасных направлениях. Это было из боевого опыта прошедшей Отечественной войны при обороне Москвы. Затем создали противотанковые орудия, в которых были использованы стволы зенитных орудий. Этим летом наш полк получил для дальнейшей передачи, по моему нашим частям в ГДР, после проверки целую батарею таких орудий, стволы которых при «сотке» в диаметре имели непривычно большую длину (как нос Буратино). Орудия были эффективны и на прямой наводке, и при стрельбе с закрытых позиций.
 Но наш зенитный дивизион был вооружён, если я не ошибаюсь, зенитными орудиями меньшего калибра, которые и приплыли на баржах на эти учения.
Мы были заняты своими текущими делами по подготовке обеспечения связи при «боевых» действиях дивизиона. В свободное время читали книги, «случайно» обнаруженных в рюкзаках. Иногда зачитывались так, что нам  влетало от капитана за «потерю бдительности»…
Прошли ещё сутки из отведенных 7-10 дней на эти учения. Я обратил внимание, что моя левая рука начинает «вести» себя не «по-боевому». На  запястье появилась опухоль на месте укуса ночным насекомым в день приезда. Нашёл подорожник. Приложил. Не помогло. Процесс «спрятался» вглубь руки. На третьи сутки рука к вечеру приобрела вид надутой резиновой перчатки. Появилось головокружение и слабость. Я решил просить командиров меня направить с «пушками» на барже, с тем, чтобы выйти в Киеве и попасть в госпиталь. С этой просьбой я обратился к капитану. Он посмотрел на мою руку. Повернулся к водителю и дал команду заводить машину. Через час мы были в медсанбате нашего «войска». Оказалось, что на ученья были вызваны «приписники» с гражданки для разворачивания подразделений до полного состава. В медсанбате, в огромной специальной палатке–доме, скучала целая команда медиков, ещё вчера лечившая гражданский народ. 
Меня осмотрели несколько человек, и начальник этой медчасти сказала, что надо резать. Я, готовясь к осуществлению «киевской авантюры», отказался. Мне скомандовали выйти на улицу. Я вышел, стал за углом платы и услышал обращение к нашему капитану медиков о том, что мне грозит заражение крови и, с вытекающими из этого, не лучшими последствиями. Я понял, что «авантюра» откладывается. Меня позвали. Сказали, что оперировать, необходимо не откладывая. Я кивнул головой: «Да».
На улице стояла летняя ночь, когда замороженная каким-то «спреем» из металлической тубы, рука потеряла чувствительность и началась операция. Меня отвлекали разговорами молодые офицеры-медики, запретив смотреть на операционный стол. Я сидел на стуле и с интересом спрашивал, что это за «холодилка», которая так обезболивает руку. Боли я не чувствовал до тех пор, пока скальпель не вошел глубоко в руку. На моё  «ой», хирург сказал, что этого он и ждал. Это было сигналом, что очищена вся рана. Мне сказали, что было много гноя, почти пол кюветы, но теперь будет всё в порядке. Моего капитана отпустили, так как меня оставили в полевом стационаре, который оказался полуземлянкой под крышей из веток, с соломенным матрацем на лежанке из подручного материала. В этой палатке я был один. Рука была на перевязи, я был на лежанке, в землянке летней ночью, в лесочке на левом берегу Днепра…
Утром меня разбудили на завтрак. Я проспал эту ночь тревожным сном и затянул время подъёма. Да  и вставать не очень хотелось. Оказалось, что я температурю, и меня перевели в статус «лежащего».
Вскоре после завтрака появился в моей «палате» ещё один боец с какой-то «вавкой». К нам заглянул из соседней  «палаты», скучающий от одиночества ефрейтор с костылём. Начался солдатский «трёп». Они мне рассказали все «страсти - мордасти», которые произошли на этих учениях. Один солдатик-приписник был убит холостым выстрелом из танкового орудия, когда случайно кто-то из экипажа наступил на спусковую педаль, а солдатик случайно стоял у обреза ствола. Ещё один солдатик утонул в Днепре, а другого задавили ночью при маневрах.
Вот такие «ужастики» я узнал в этот день. До обеда удалось ещё подремать. Этот день я провёл, отлёживаясь после всего пережитого и услышанного. Мне сделали ещё одну перевязку и велели руку не беспокоить, носить на «косынке».
После ужина и «былинных рассказов» о всяких происшествиях с рассказчиками, мы смогли заснуть с надеждой на лучшее, что ждало нас впереди. 
 
Но надежды на спокойное пребывание в медсанбате и скорое выздоровление не оправдались. Буквально после завтрака на следующий день последовала команда на срочную эвакуацию нашего «госпиталя» в связи с изменившейся «боевой обстановкой»: «противник» не дремал, и раньше утром встал. «Раненных», т.е. нас погрузили в количестве 4 человек на открытый авто- «газончик», с прицепленной к нему походной кухней медсанбата. Что нас очень «воодушевило»: голодными не останемся! И вся наша медицинская автоколонна смело бежала (отступила) от наступающих сил противника в сторону Днепра. Но, увы, «убежать» не удалось! Через несколько километров пути нас настигли «вражеские» танки в количестве два Т-34. Мы остановились. «Гусеничники» стали почти возле нашей автомашины на обочине. Из башни «выползло» грязное от пыли существо – командир танка. Мы стали его подначивать, поздравляя с «большим уловом», прежде всего, имея в виду нашу кухню, которая в этот  момент на ходу готовила очередной обед. Думаю, что остановка была вызвана ожиданием посредника, который должен был решить нашу «судьбу». Как всё решилось, не помню, но помню, что к обеду, мы, покружив, вернулись на «исходные позиции». Война войной, а обед – во время!
Мои «раны» не дали гнойного рецидива, но требовали ежедневной перевязки, поэтому, продержали меня «раненым» в медсанбате почти до конца учений. Хорошо обработав и «запаковав» рану для безопасного переезда «домой» в свой полк, меня «вернули» капитану  в день отъезда в черниговские лагеря.
С рукой на перевязи,  обвешанный своей амунициями и оружием я предстал в день приезда во всём своём «героическим» виде перед нашим взводным старлеем Ильенко Иван Ивановичем. Доложил о прибытии, сообщил, что я должен посещать нашу полковую санчасть, которой командовал капитан медицинской службы, гусарской наружности и поведения (особенно в отношении к медработницам), и не «годен» к несению службы в полном объёме.   На что получил в ответ, что должен мужественно нести все тяготы воинской службы. Я ответил «Есть!», и пошел нести «тяготу» в … санчасть. И всё же в сложные наряды я не ходил.
Через пару недель я снял повязку. На рану, превратившуюся в шрам, как от пулевого отверстия, наклеили мне пластырь, и я снова стал полноценным бойцом Советской Армии. Едва различимый шрам до сих пор «украшает» запястье. Моё выздоровление произошло во время так, как настали дни и ночи боевых стрельб, тактических учений. В период, предшествовавшего этому «затишья» мы занимались плановой учёбой, приведением в порядок снаряжения, аппаратуры. А вечерами в выходные дни посещали соседний «кинотеатр», наслаждаясь жизнью экранных героев в советских и заграничных фильмов. Почему-то в памяти запечатлелся фильм «Жених для Лауры» с популярной в то время аргентинской актрисой Лолитой Торрес, которая очень нравилась советскому зрителю.
Середина лета прошла в постоянных стрельбах разного уровня и практически всех наших батарей полка. Наш дивизион демонстрировал огневую  подготовку гаубичной батареи. Мне досталось быть на связи этой батареи с управлением дивизиона: в отпуск уехал Толя Матвиенко – командир и ведущий связист этой батареи. Меня привезли на боевую позицию батареи. На огневом рубеже стояли четыре орудия. Картина выглядела так, как изображено на приведенной фотографии Залёг недалеко от командира батареи. Ждали команды с НП дивизиона. Ждали  долго: я даже задремал с наушниками на ушах. Резко прозвучал мой позывной и …началось. Хорошо, что уши прикрывали амбушюры радиотелефонов из мягкой эластичной резины.  Здесь стоял такой грохот и от стрельбы одиночной и беглого огня «на поражение», что пришлось прижимать наушники руками. Тут мне и стало ясно не по рассказам, почему артиллеристы слегка «приглушенный» народ.
Участвовал я и в управлении стрельбой боевых машин БМ-13 нашей дивизионной батареи. Стрельбу вела одна установка: экономили снаряды. Контролировал эти стрельбы наш командующий артиллерии дивизии. Стрельбой  руководил командир полк полковника полковник Пивненко и новый командир дивизиона майор К.(забыл). Я был на связи с батареей. В ответ на нашу команду «огонь», последовал ответ «несход». Так повторилось ещё раз после замены ракет на другие. Вдруг раздалась резкая команда комполка «отставить». Нас Бог миловал от трагедии, которая могла произойти. В зоне вероятного падения  снарядов неожиданно обнаружили группу людей. Как они проникли через оцепление, было не ясно. Это была команда по очистке полигона. Стрельбы приостановили. Людей удалили. Кому следует «влили» по-полной. Я впервые увидел стрельбу БМ. Взрывы по форме отличались от взрывов обычных снарядов: широкий, но не высокий черный «султан» с резким звуком. Эти «султаны» возникали одновременно на площади поражения после наблюдения летящих ракет в сопровождении шлейфа дыма и своеобразным звуком. Всё как на приведенной фотографии.
Интересным был выезд на огневую позицию батареи 76 мм орудий, прицепленных к небольшим гусеничным тягачам. Они выскочили из-за опушки леса на боевые позиции, промчались на предельной скорости на место, лихо развернулись. Выставив стволы орудий в сторону «врага». Из тягачей высыпали орудийные расчеты и в мгновение ока орудия были готовы к отражению танков противника. Тягачи тут же скрылись недалеко в лесок. Это мы видели на тактических учениях, проходивших через несколько дней после упомянутых стрельб. Эту же работу противотанковых орудий демонстрировали артиллеристы нашего пехотного полка. Впечатлило!
С целью экономии зарядов и снарядов основных видов орудий (ребята, смеясь, говорили, когда шла стрельба из миномёта 160 мм: «хромовые сапоги полетели») в дивизии было несколько орудий 45калибра: знаменитых «сорокапяток» - заслуженных  ветеранов Отечественной войны. Они уже не стояли на вооружении, но, имея достаточной большой запас снарядов, стали одним из лучших «тренажёров» для отработки навыков при стрельбе различных видов, и, в первую очередь отработку стрельбы «прямой наводкой». Эти стрельбы были довольно часто и летом и зимой.
Лето достигало своего пика, шли плановые учения и стрельбы. Наступали и дни отдыха (с дневным сном), посещения «кинотеатра», библиотеки полка с неплохим подбором литературы того времени. Иногда по тревоге могли «сорвать» и повезти на тушение лесного пожара. Могли «сорвать» в выходной день, и повезти (желающих) на Днепр или Десну купаться.
Мерно текущая и привычная служба была в канун одного выходного дня прервана «боевой тревогой». На первом построении командир полка дал установку на сворачивание лагеря, получение сухого пайка, порядок разворачивания колоны и последовательность передвижения всей техники своим ходом в сторону Лубён. Полк перешёл на «военное положение». Я поступил в распоряжение ст. лейтенанта Векслера Александра. В нашу задачу входило под бдительным присмотром полкового особиста-капитана проверить место стоянки нашего дивизиона. Такие же группы работали на местах расположения других подразделений полка. Я с этим столкнулся впервые. Мы, как опытные сыщики, рылись в оставленном мусоре, который после проверки собирали и сжигали в бочках в отведенных местах. Понятно, что мы должны были провести «подчистку» вероятных секретных и несекретных документов, писем и пр. случайно или «нет», оставленных нашими военнослужащими. Мы «возились» в мусоре, где все было, кажется, «стерильно», за исключением нескольких стреляных гильз от автомата в гнезде одой из палаток. Это какой-то старшина забыл сдать стреляные гильзы вовремя и решил от них избавиться. Но всё обошлось благополучно. В это время мой взвод получил паёк, и ребята затеяли варить в новеньком ведре обед: рагу из свежей картошки с тушенкой. Дело в том, что отправки в путь замедлилась, хотя колона выстроилась в походный порядок. Мне досталось место на сидении наводчика на БМ-13 под тентом, натянутым на направляющие «рельсы» установки. Я с лёгким шоком представил, в какой пылюке придётся ехать, и приготовил противогаз. Обычный наш транспорт был забит нашим скарбом и вещами штаба дивизиона. Поэтому мест на нашем газоне не оказалось.  Пообедали вкусным рагу-жарким, закурили самокрутки и приготовились к отдыху на травке. В этот момент раздалась команда по колоне прибыть мне к машине командира полка. Я терялся в догадках, на бегу надевая свою амуницию и оружие.
На подходе меня встретил Петя Легков и сказал, что я поступаю в его распоряжение для помощи в обеспечении связи по колоне. Я доложил командиру полка о своём прибытии. Он дал добро на моё присутствие в его штабной машине. Это всё организовал Пётро. Он стоял на связи с Р-104 с вышестоящим командованием в дивизии. Так благополучно была решена проблема моей поездки в более комфортных условиях, чем предполагалось…
А пока, наша машина шла впереди огромной колоны машин, тягачей с орудиями, установок БМ, «техничек» и прочих «военных транспортов». Когда мы вышли на прямую трассу Чернигов – Киев, комполка получил радиограмму, после чего мы оторвались от колоны, и на предельной скорости помчались в Лубны.
Тревога была объявлена, в связи с отработкой развёртывания полка в артиллерийскую бригаду. При этом, как выяснилось потом, к нам начали поступать «приписники», т.е. резервисты из Лубён, Хорола и ближайших населённых пунктов. В нашу задачу входило их принять, переодеть, устроить, вооружить, переучить, обучить, провести занятия и тактически учения. Поэтому командиру нужно было прибыть на место срочно, раньше всех, для управления этим процессом.
По прибытию я узнал, что по боевому расписанию становлюсь старшиной батареи управления бригады, с вытекающими из этого обязанностями и правами. Об этом мне сообщил наш главный канцелярист и сразу подключил в работу по приёму прибывших на военные сборы из запаса «приписников»: офицеров, сержантов и рядовых. Пополнение поселили на первом этаже в расположении первого дивизиона. Поэтому, когда к вечеру наш полк прибыл в расположение, началось «великое» переселение- подселение- уплотнение. Наш взвод остался на своём месте.
Но на зимних квартирах мы были больше недели. В течение этого времени мне пришлось выехать в Хорол как сопровождающему одного из запасников. Ему нужно было проходить курс лечения дома. Мы прибыли в Хорол на автобусе, явились в военкомат, где прошла формальная передача «заболевшего». У меня было трое суток для этой поездки, и мой солдат упросил военкома, чтобы я «сопроводил» его домой: в соседнее село. Военком подумал-подумал и … согласился, сделав мне соответствующую отметку в командировочном предписании. И мы двинулись в поход.
  Шли мы пешком через «реки-горы и долины». Накануне прошли обильные дожди, и нам приходилось переходить вброд вчера ещё маленькие ручейки, которые сегодня перед нами разлились бурными потоками. Намокли основательно. Спасение пришло в лице доброй хозяюшки – супруги «демобилизованного», когда мы под вечер прибыли на место. В тёплой добротной хате мы «прошли» профилактическое лечение в виде горячей ванночки для ног, горячего борща из петуха и холодного самогона из погреба. Меня торжественно возложили в «залі» на большой кровати с горой подушек, где я, покурив сигарету на пуховой перине, погрузился в глубокий сон без сновидений. В такой постели я не спал почти два года.
Утро второго для неожиданного отпуска было кануном выходного. Как оказалось, в самом деле, мой бывший подопечный, а теперь гостеприимный хозяин рвался домой под видом лечения на свадьбу своей родственницы, живущей через два дома от его. Её выдавали замуж в соседнее село.
 Я впервые увидел настоящую сельскую свадьбу на полтавщине, с соблюдением всех канонов и ритуалов. Я невольно стал гостем этой свадьбы, брал участие в некоторых «постановках». Мы встречали жениха на въезде во двор и «требовали» от него «перепий». Так назывался выкуп за невесту в виде нескольких больших 10- литровых бутылей: «сулей». Потом это всё пришлось выпивать. Мы поздравили в доме тата и мамцю, невесту и жениха, сватов. Забрали свои трофеи, и ушли праздновать в соседний дом, где собралась молодежная часть гостей.
Во второй половине дня состоялся торжественный отъезд невесты в дом жениха. В «тачанку» на рессорах, запряженную вороными, вынесли и погрузили приданное невесты в большом кованом сундуке – «скрыне». Невеста воссела на укрытое рядном сидение в коляске. Кавалькада во главе с это «добычей» тронулась в путь зачинать новою жизнь.
Вечером мы ходили в сельский клуб на танцы. Домой мы вернулись поздно, помогая друг другу во избежание «случайного падения» продвигаться по тёмным улицам села. Ещё одна ночь на мягкой перине и утром воскресенья, после доброго завтрака,  я тепло распрощавшись с гостеприимными хозяевами, вышел в обратный путь. Вечером, лёжа на своём соломенном матраце, я вспоминал мягкую перину, домашние и свадебные застолья, грустно вздохнул и крепко заснул.
Познакомился ближе с пополнением. Основной состав: возмужалые, семейные парни. Средний возраст около 30 лет. Большинство прибыло из хорольских сёл-деревень. Были лубенчане. Один из них – Владимир  работал с дядей Лёней на заводе «Коммунар» и хорошо его знал. Мы потом с ним познакомились ближе: я бывал у него дома, ходил в увольнение встречать новый год 1960 год в его семействе. Бывали на лубенском пляже в выходные дни, после его «демобилизации» из нашей «бригады».
Не обошлось без опасных приключений. Мне поручили взять группу из 5 человек из «приписников» и обеспечить в течение двух дней подвоз песка на строительство помещений в артиллерийском парке дивизии. Я взял «стариков» из одного села  хорольщины. Они всегда были вместе. Вместе когда-то служили во внутренних войсках на перевозке заключённых в зону Карлагов. Рассказывали о событиях восстания в одном из лагерей Казахстана, описанных позже Солженицыным, который был «внутри» событий, а мои хлопцы были «наружными» свидетелями. Им пришлось задержаться в поезде на пересылке с партией заключенных, так как в пункте доставки и случилась «война-побоище» заключенных и охраны лагеря.
После завтрака мы выехали на песчаный карьер, что был на другом берегу Сулы в районе Замостья: за мостом на Хорольской дороге. Первая поездка прошла благополучно. Мы быстро погрузили машину песком, который отбирали лопатами на ближайшей стенке карьера, и доставили его на стройку. Через час мы были снова у этой «стенки». Она мне сразу не понравилась своей крутизной, превышающий устойчивый допустимый угол откоса для песка. Сверху залегала довольно массивная толща суглинков, нависая над стенкой. Я сказал об этом ребятам. Они ответили, что наберут здесь немного, а затем переедем на другое место, менее удобное для погрузки не совсем качественного песка. Так и решили. Машина подошла задним бортом к стенке. Начали погрузку, стоя по бокам от машины. Я находился у левого стороны борта в зоне визуального контакта с водителем. Наш смелый Иван решил слега добавить песка в подсыпку, забрался в зону между бортом и стенкой. Я успел дать команду водителю, чтобы быстро отъехал: песок начал «выплывать» в низу стенки, засыпая Ивану ноги по колено. Я находился от него на расстоянии трёх метров и собирался броситься к нему, как только отъедет машина. В этот момент тяжелые глыбы суглинка вместе с песком в мгновение смели Ивана, и он исчез под этой массой… «Цепенеть» было некогда. Лопатами копать нельзя. Руками  и вёдрами мы начали разгребать песок, отваливать куски суглинка, распределившись по вероятной «траектории» выноса нашего товарища. тут же появился «благожелатель» из гражданских. начал подавать «советы-комментарии», утверждавшими, что уже «всё!». Пришлось «послать!» и он «пошёл».
 Ваня оказался в нескольких метрах от места, где стоял, в конце зоны выноса. Здесь толщина песка была меньшая. Он лежал лицом вниз на согнутых под головой предплечьях. Это его и спасло: у него было пространство под руками для дыхания. Он был без сознания. На губах выступила небольшая масса пены-слюны. Мы ему обмыли лицо. Дыхание и пульс были. Через несколько минут он пришёл в себя. Срочно его положили на кузов. Я взял его голову на колени и мы, на возможно предельной скорости помчались в санчасть дивизии.
Я сообщил о происшествии командирам. На обратном пути мы заехали-зашли к Ивану в палату. Он лежал возле открытого окна и …улыбался. «Я же вам кричал, где я!» - проговорил он. Я ему сказал, что ему это казалось. Спросили о самочувствии. Ответил, что уже всё хорошо. Медики сообщили, что к вечеру можно его забрать в казарму. Всё обошлось благополучно благодаря нашей реакции, крепкой «статуре» невысокого, но плотного, широкогрудого Ванечки и благодарственному стечению обстоятельств. И, тем не менее, мне пришлось «беседовать» с соответствующим «товарищем» из штаба дивизии, писать объяснение о происшедшем. Последствий этому, слава Богу, никаких не было. Лишь ближе и дружнее стали мы в нашей команде.
Через несколько дней после этого случая наш полк–бригада передислоцировался на лубенский полигон-стрельбище 115 МСД, который находился севернее Мгарского монастыря, в котором в то время был склад авиабомб ВВС. На карте я показал этот полигон красным квадратом.  http://www.proza.ru/2011/04/11/1086 http://www.proza.ru/2013/11/14/1064
 Палаточная жизнь продолжалась. Начались полевые занятия. Я вёл «повышение квалификации» бывших связистов. Они осваивали (вспоминали) работу на УКВ-радиостанциях Р-105 (106). Занимались строевой, политической, огневой подготовкой, службой в нарядах и караулах. Шла обычная воинская жизнь в боевых подразделениях полка. Вечерами нам в «окопном» кинотеатре (сидения выкопаны были в земле) демонстрировали кинофильмы. Мы сидели, закутавшись в плащ-палатки, намазавшись спецмазью, окутанные табачным дымом: защита от огромного количества мошки, и наслаждались шедеврами советского кинопроката.
Самое интересное происходило, когда к нашим старикам, через некоторый, но значительный  промежуток времени, допустили родных и близких. Основная масса посетителей, которая была в организованном порядке доставлена к нам, составляла жён наших «замонашившихся» подопечных. Половина автобуса была загружена обольстительными женскими «телами». Вторая половина – не менее «сладкой» снедью и «хрустальными сосудами» с «веселящей», домашнего приготовления  «огненной водой».
В лес, на опушке которого и располагался наш лагерь и полигон, в этот день солдатам и сержантам срочной службы, дружески не рекомендовалось заходить. А приходилось: в  поисках исчезнувших сменных дневальных из состав приписников. Если «отвечать» на приглашения засевших под каждое дерево или кустарник наших счастливцев в окружении любимых родственников и заставленных разносолами и сулеями на накрытых рядном «полян-столов», можно было не выйти из лесу, находясь при трезвом и ясном уме, и прямой походкой.  Слава Богу этот день закончился благополучно.  Наш герой – Ваня познакомил меня со своей супругой. Она оказалась неожиданно благородной красоты молодой женщиной, очень похожей на блиставшую, на экранах кино красавицу Ирину Скобцеву. Я потом дразнил Ивана, что увезу его жену в Киев. Делал это так убедительно, что Ваня стал «серьёзным».
Так как наш лагерь располагался на «окраине» полигона на опушке леса, то мы были очевидцами  проходивших на полигоне стрельб.  Мы находились от стрельбища на расстоянии не менее 200 метров. С интересом наблюдали за стрельбой по мишеням танковых экипажей «на месте» и «на ходу». Очень впечатлила стрельба из безоткатного орудия – новинки того времени. Такого резкого звука,  громкости не издавали ни одна артустановка и орудие. Орудийный расчёт одевал специальные наушники – глушители. Думаю, что без них оглохнуть можно было навсегда с одного выстрела.
На этом стрельбище и мы проводили огневую подготовку: каждый год выполняли различные упражнения по стрельбе из личного оружия. Офицеры стреляли из пистолетов, мы – из автоматов. У меня плохо получалась стрельба при выполнении упражнения: «стрельба на ходу в противогазе». Я не мог под маску одеть очки. Поэтому «палил» по направлению цели «втёмную». Провели мы и стрельбы с нашими «приписниками». Выполнили самое простое упражнение: «стрельба лёжа, с упора». Результаты были «всякие».
 Так, в армейских «работах и заботах» пробежал месяц с нашим «запасом живой силы», призванным на сборы. К августу мы вернулись на зимние квартиры, где провели «демобилизацию». Запомнился прощальный вечер после ужина в столовой у солдатского клуба. Вышли на перекур. Наши  «старики» сели в курилке. Солнышко клонилось к закату. Кто-то запел украинскую песню – из  наших, классических, которые исполняли большие певцы -артисты. Присоединились другие голоса. Зазвучала тихая плавная мелодия украинского многоголосия в исполнении настоящих «народных» певцов полтавской земли. Такое не забывается…

  Краткосрочный отпуск. 
Кульминацией солдатской службы во все времена остаётся реализация заветной мечты каждого бойца поехать в отпуск домой. Хотя бы  на день-час-минуту…
В те годы это было высшим поощрением за хорошую службу солдата – «срочника». Дождался этого момента и я. Меня поощрили краткосрочным десятидневным отпуском (не считая дороги) по результатам проведенных сборов с «запасниками». В начале сентября я, в своей парадной форме, сел на поезд, в «нормальный гражданский» плацкартный вагон. Наконец-то я поехал в свой, дорогой, город Киев, к папе-маме и братику Вове.
 Наши сентябри всегда славятся тёплой мягкой солнечной погодой. Поэтому я выехал «налегке», без лишней амуниции и одежды, но с «иголочки» одетый в свой почти новый парадный мундир нового покроя, введенного в 1958г, вместо «старого» и не очень «элегантного». Я для «форса» одел «не штатные» кожаные перчатки без тёплой подкладки. Тогда такие продавали. И таким «красавцем-гусаром» я появился сентябрьским днём 1959 года, в родном Святошино, на Третей просеке, в доме номер 10, кв. 1.   Нет слов для описания радости от встречи с родными. Я не был дома с 6 декабря 1957 года.
Улеглись эмоции от радостной встречи. Съели праздничный обед. Нужно было выполнить «ритуал» представления в городской комендатуре для отметки в отпускном свидетельстве о моём прибытии. Тогда комендатура находилась на первом этаже здания, ул. Лысенко № 2 почти на углу ул. Ворошилова (теперь Ярославов вал) напротив «Золотых ворот». Я поехал в город при полном параде. «Ритуал» прошел быстро: доложил о прибытии, представил свою солдатскую книжку, отпускное свидетельство, принял напутственные слова от дежурного офицера и «получил право» 10-ти дневной свободы от казармы в г. Киеве. Этот же ритуал выполнил и перед отъездом: отметка об убытии.
Начиная с утра второго дня, я начал объезд, обход всех родных и близких киевлян. Посетил школу № 96, которая переехала в новое здание на Брест-Литовском шоссе № 113, построенного недалеко от кинотеатра «1 мая» (теперь ЭКРАН), зашёл к нашему директору Данилу Моисеевичу Тарнопольскому. Рассказал о своих «достижениях» за годы после окончания школы. http://www.proza.ru/2011/04/11/1109.
Отец возил нас на своём МОСКВИЧЕ в гости д. Грише на Зверинец. Запомнилась эта поездка маленьким ДТП, в которое попали на шоссе в районе Полевой. Светофор, перед которым мы остановились на «красный», переключился на «жёлтый» и… неожиданно снова на «красный». Стоявший за нами «газон» не успел затормозить (у него, как оказалось, были не совсем исправные тормоза), и врезался нам «в зад», повредив, левый «поворотник» и бампер. Удар был чувствительный: потом болели у нас шейные позвонки в результате резкого отброса голов назад. Можно представить, что бывает, если это происходит на большой скорости: не избежать перелома шейного основания позвоночника. Отец рассказал , что пришлось месяц добиваться компенсации за ремонт. Хорошо, что машина была киевская и водитель жил на ул. Дегтяровской. Всё закончилось благополучно. Это была единственная «травма» у нашего «мустанга» за всю его жизнь у нас.
Пролетели эти дни как миг. Настал день отъезда. Проводили меня мои родные на вокзал. Я с лёгкой грустью, но с надеждой на то, что настанет день моего прощания и с однополчанами, отправился в обратный путь в родной город Лубны, в родную гвардейскую 115 МСД, родной гвардейский 53 артполк и самый дорогой второй артдивизион к «отцам-командирам» дослуживать последний год армейской службы.
Отпуск несколько «сбил» меня с привычного армейского ритма. День-два я «привыкал», на что последовала реакция взводного Ивана Ивановича, мол, нельзя давать отпуск «солдатикам», это их расхолаживает. И отправил меня в наряд: в патруль по городу. Такой наряд был больше похож на увольнение в город. Старшим наряда был наш начальник разведки дивизиона ст. лейтенант Саша Векслер – земляк из Дарницы. Он недавно женился на Юле Лисовской, которую я знал ещё с 1944 г. Лисовские жили недалеко от нашего дома в переулке Петровского. Так, что Александр стал почти родственником. И по «родственному» просил иногда помочь Юлии, которая была «на сносях», в решении некоторых хозяйственных проблем (переноска тяжестей). Наше патрулирование прошло без происшествий. Такая «прогулка» послужила скорейшему «психологическому выздоровлению» от «гражданской болезни». Служба покатилась по накатанной колее.

В общественной жизни дивизиона я участвовал в работе нашего дивизионного комсомола, в его комитете под «управлением» ст. лейтенанта Адаменко. Но наш «политрук» капитан Коваль всё чаще стал уделять мне внимание, наставляя на путь поступления в партию. Путь оказался не совсем гладким, как это было принято в армии. По  видимому я был не совсем «стандартным» советским юношей. Так, когда я всё же написал заявление и начал проходить все «чистилища», то на собрании полковой парторганизации я с первого раза не прошёл голосования. Результат был 50 на 50. Во мне сомневались: то ли фамилия «не та», то ли я «не такой». Пришлось переголосовывать. Это вероятно послужило причиной для последующей разборки и в Парткомиссия дивизии. «Суровый» и неприступный подполковник из политотдела дивизии потребовал от меня объяснений, почему я не полностью отработал «срок» в  Казахстане. Пришлось отцу привезти мою трудовую книжку, где были соответствующие «разъяснения». Всё это закончилось  в ноябре 1959 года, когда Парткомиссия  115 гвардейской мотострелковой Синельниково- Будапештской дивизии приняла меня кандидатом в члены КПСС.
Время «вкатилось» в зиму 1959-60 годов. Как я уже отмечал ранее, Новый год меня пригласил встречать мой сослуживец – запасник Владимир к себе домой. Это было знаменательным: встреча нового года в кругу гражданских приятелей была знаком, что в новом году я вернусь домой в семью.
14 января в мой день рождения пришла открытка из дома. Она у меня сохранилась и включена в иллюстрации. Открытку написал отец, а Вовчик дописал свои приветы-пожелания. http://www.proza.ru/2011/04/11/1137
 Поздравили ребята – сослуживцы  и отцы-командиры. Мне – 23 года. Я уже «большой».  http://www.proza.ru/2011/04/11/1132
 Последние учения. 
В новом году нас ждали последние зимние стрельбы, на которые мы выехали в середине января 1960г. этот раз нас поселили в только что отстроенные одноэтажные казармы в районе расположения танкового полка дивизии и учебного танкового подразделения этого полка в Выползово. Здесь теперь находиться известный военный посёлок Десна. Комфортная жизнь оказалась блефом: казармы плохо отапливались. Приходилось спать в верхней одежде. Мы с грустью вспоминали не совсем комфортабельные, но тёплые полуземлянки с печками из бочек, в которых мы зимовали в прошлом году.
Проходили учения с боевыми стрельбами на разных уровнях: от полковых учений до уровня дивизии. То мы «носились» по всему полигону «преследуя противника», то часами мёрзли в окопах или просто в продуваемых со всех сторон штабных палатках, изображая «оборону». Запомнился наш «партёр» по учениям:  командир артбригады резерва Главного Верховного  командования (РГВК), который появился у нас на НП. Колоритный генерал с будёновскими усами весело с шутками прошелся по нашим окопам, дал какие-то советы командирам и также быстро умчался на «лихом»… «газике».
Памятной осталась для меня встреча с Маршалом Советского Союза, командующим КВО Чуйковым Василием Ивановичем. Он приехал в Выползово после Сессии Верховного совета СССР, депутатом которого он был, для встречи с личным составом, и с разъяснениями о принятых сессией решениях по преобразованиям в армии (сокращении ряда видов войск и др.). Меня делегировали на эту встречу от нашего дивизиона. Встреча проходила в не очень большом, но тёплом помещении при клубе. Поэтому мы сидели в тесном кругу, в центре которого стояло кресло Маршала. Раздалась команда: «Встать! Смирно!». Вошёл человек-легенда, дважды Герой Советского Союза, герой битвы под Сталинградом.  Встречающий офицер доложил о собрании делегатов подразделений для встречи с депутатом. В этой роли был в этот раз наш славный Командующий округом. Василий Иванович сел в кресло, которое находилось от меня на расстоянии в двух метров. Я  внимательно всматривался в человека, с именем которого был связан ряд знаменитых боевых операций Отечественной войны, и завершившим войну командующим армией, участвующей в Берлинской операции.
Василий Иванович рассказал нам о принятом решении Верховного Совета по количественному сокращению СА. Но не только количественные изменения планировались в армии. Наступала эпоха нового вида оружия: ракетные войска тактического и, главное, стратегического применения. Но об этом нам В.И. не сказал, но дал понять. Это мы потом начали «проживать» с начала лета 60 года…
Встреча закончилась после ответов на вопросы. Среди них самый-присамый был: «а нас сократят?». На что Маршал, сказал, чтобы мы «не волновались», мы отслужим свой срок полностью. На этой «грустном» для нас ответе мы распрощались с Василием Ивановичем Чуйковым. Больше я с ним не встречался. Василий Иванович командовал нашим округом до апреля 1960 года.
В 1985 г., когда путешествовал по Волге, я поднялся на Мамаев курган и положил букет цветов на могилу Василия Ивановича, похороненного по его завещанию у подножья монумента «Родина-мать» в 1982 г. Вечная ему память!
Выстрелив все наши боезапасы, съев все съестные запасы, прицепив свои пушки и миномёты к автотягачам, наш полк в середине февраля вернулся в Лубны. Заканчивалась моя последняя «военная» зима.
В одно из воскресений мне удалось побывать в увольнении в переулке Петровского у моих лубенчан. Бабушка Мария Александровна пожаловалась на недомогание:  побаливало в зоне печени. Любила бабуля жареное «мясце». Вот и потревожила свою пожившую более 80 лет печень. Я её успокаивал, говорил, чтобы немного «подиетничала». Этот раз обошлось…
В канун 8 марта, опять по тревоге подняли наш полк и в первый тёплый весенний денёк мы начали грузить на платформы: свои пушки и машины, в вагоны-телятники – солдатиков, в плацкартные – офицериков.
Я отпросился на 10-15 минут забежать к своим: это ведь рядом. Мне разрешили. Я во всех своих амунициях и при оружии примчался в переулок, зашёл к бабуле. Ей было немного легче, но…что-то изменилось. Вера Кондратьевна – тётя Вера рассказала, что у бабушки участились приступы болевые: печень давала знать о себе. Поздравив все женщин с наступающим мартовским праздником, пожелав выздоровления бабушки и здоровья все остальным, я поспешил на погрузочную площадку. Нужно было обеспечивать связь по всему эшелону. Мы уезжали на учения в район ст. Долинская, хотя эти учения назывались «криворожскими»…
Когда  отправлялись в путь-дорогу весна за восемь дней марта стремительно «проснулась»: засветило солнышко, растаял снег, потеплело и наша «зимняя форма одежды» «потяжелела». Но в течение суток, которые мы прожили в своих «телятниках», погода начала меняться. На станции разгрузки, куда мы прибыли на вторые сутки ближе к вечеру, начался густо моросящий дождь, перешедший в снег. Когда мы  (штаб и взвод управления) прибыли на плацдарм боевых действий, заняв позицию в чистом поле между первой и второй линией обороны, пошёл густой снег. Мы быстро установили палатки для жилья себе и командирам, штабную палатку. Перекусили пайком из вещмешков и в верхней одежде, закутавшись шинелями, в шапках легли на свои соломенные матрацы, уложенные на брезент поверх холодной землицы кировоградщины.
Рано утром проснувшись и открыв глаза, мы увидели, что крыша палатки обвисла на кольях почти до наших голов под тяжестью выпавшего за ночь снега. Пришлось ползком выбираться на «поверхность». На всём пространстве «поля боя» и вокруг лежали высокие сугробы снега. Такой глубины-толщины, что нам не было необходимости отрывать окопы для своего наблюдательного пункта (НП) в грунте, а воспроизвели мы это «фортификационное сооружение» прямо в снегу и из снега (брустверы). Переставили палатки, перекрепив заново растяжки. Умылись... снегом. Вскоре подошла машина с питанием в больших термосах. Еду готовили в походных кухнях на батареях полка, которые расположились на закрытых позициях, на обратных скатах балок и лощин, которыми прорыта вся окрестная земля кировоградско-криворожских степей в долине р. Ингульца. Я потом видел эти позиции своими очами, когда отправился на второй день за ужином на машине одной из артбатарей нашего дивизиона.
На позиции выполнялось правило скрытного передвижения, маскировки и всех требований для обороняющейся стороны. Велась визуальная и инструментальная разведка за действиями реального «противника», кажется, танковой дивизии из Днепропетровска. Ночью прислушивались к гулу танковых двигателей, прикидывали примерные направления наступления «противника». Готовились к управлению огнём батарей дивизиона. Здесь большую работу проделала наша разведка под руководством начштаба майора Стародубцева и начальника разведки дивизиона ст. лейтенанта Саши Векслера. Для эфирной связи было объявлено «время полного молчания». Радиосвязь проверяли пощёлкиванием переключателем радиотелефона на Р-105. Работала проводная связь. Здесь поработали наши телефонисты.
Ходили наши разведчики в гости к «противнику». «Враги» расположились на плацдарме наступления за рокадной дорогой, идущей по линии фронта, в более комфортабельных условиях: в населённом пункте, что находился прямо против нашего НП. Руководил разведоперацией Саша Векслер. Уточнили места расположения и количество танковых сил противника. Всё наносилось на боевые карты. Готовились упреждающие и заградительные «огневые налёты» на живую силу и боевую технику противника.
Пошли трети сутки «обороны». К вечеру стало ясно, что ужин нам везти не кому. А до этого, по «доброте своей» привозил еду один из батарейных старшин. Их было у нас 4: по числу батарей. И были они почти «однофамильцы»: Мох, Борщ, Кущ, Бех. Этот раз они забастовали, и мне пришлось отправиться за ужином на машине привозившей обед самому. Но в этот вечер всё управление дивизиона и я были без ужина. Я приехал в расположение огневых позиций в нескольких километрах от НП. Орудия и боевые машины были установлены в скрытых складках местности: на склонах водоразделов небольших водотоков, впадающих где-то дальше в Ингулец или его большие притоки. Ребята рассказывали, что сначала они  только наметили углубления для установки орудий. Но на второй день учений над позициями появился вертолёт командующего. Вертолет сел недалеко из него вышел Маршал Чуйков, к которому «помчались» старшие командиры. Он дал команду выкопать укрытия для орудий в полный профиль, учитывая возможность «ядерного удара» по позициям. Тяжелее всех пришлось расчётам боевых машин – «катюш». Высота БМ значительно превышает высоту миномета и гаубицы. Самым неприятным было то, что грунтовые воды стояли на небольшой глубине.  Орудия оказались в грязи. Чем ниже по склону к тальвегу располагались орудия или палатки, тем ближе к поверхности грунта высачивались в раскопы весенние воды верховодки и тающего снега.
Мне не удалось найти транспорт для возвращения на НП. С двумя большими термосами я пытался найти место для ночлега. В одной из палаток нашлось местечко, но лечь было не куда: из раскопанного грунта в палатку сочилась вода и, смешиваясь с чернозёмом, превращалась в грязь. К ночи начинало примораживать. Я пытался найти место для сна на открытой бортовой машине. Другого места не нашлось. Натянув на себя сырой холодный брезент для кузова, я примостился на сидение, идущее вдоль борта кузова и «изобразил», что я сплю. Я задремал и проснулся от холода, пронизавшего меня снизу от примёрзшей к сидению мокрой от сырости шинели. Терпеть не было сил. Я достучался в кабину до разлёгшегося на мягкое и тёплое сидение водителя. И подремал  остаток ночи, полусидя в кабине до восхода солнца. Такой ночлег «вылез» мне боком, в прямом и переносном смысле, буквально в тот же день.
К 11 часам я добрался до нашей палатки на той же машине. С похолодевшим ужином, горячим завтраком, с болью в правом боку, выслушав от командира всё, что они все думали весь вчерашний вечер обо мне и об ужине, я свалился в палатке, и заснул «голодный, бедный и… больной».  В результате я получил «радикулит», «ограниченность» в передвижении. Что по прибытии в Лубны вылилось в длительное амбулаторное лечение в санчасти дивизии и приятное времяпровождение с сестричками медицинскими, которые мне делали «сетку» из очень пекущей смеси на йодной основе. http://www.proza.ru/2013/11/14/1040
Следы этой «сетки» (кожа слазила лентами вдоль мазка кисти с лечебным раствором) я привёз домой  после демобилизации через четыре месяца летом 1960 года. Потом я рассказывал «байку» молодым, как в армии меня «пытали», якобы, когда я попал в «плен» к  «противнику» во время боевых учений. Видели бы, Вы, ужас в глазах вчерашних десятиклассников, поступивших учиться с нами – стариками в славный Киевский государственный университет им. Т.Г. Шевченко!
А в тот день, поспав чуток, я попытался встать и не смог. Резкая боль «прошила»  мой правый бок. Ребята помогли выбраться на «свет» из палатки. Впереди было ещё несколько дней участия в «боях» с превосходящими силами «противника». Наконец-то настал час «Х». Через два дня, ранним  утром раздался гул моторов на атакующей нас стороне и широко развёрнутым, разреженным строем в атаку с имитацией стрельбы холостыми,  танки Т-34 «противника». Танки сопровождали БТР с пехотой. Один из танков промчался слева от нас на расстоянии 100метров и остановился на второй линии нашей обороны. На этом и завершился этот «кровавый бой». Мы на «бумаге» и по связи управляли огнём батарей, которые имитировали упражнения по ведению  «подвижного заградительного огня» по нашей команде: «ПЗО – ТИГР!».
Ближе к полудню командир дивизиона  вместе с начштаба уехали на оперативный разбор результатов, а к обеду последовала команда на сворачивание боевых порядков и следование на станцию погрузки.
Погрузка проходила под моросящим холодным дождём, который был и в день прибытия. Взводный дал команду растянуть по эшелону телефонную линию для связи. Я просил не спешить, так как часто идёт переформирование эшелона по известным только транспортникам причинам. Но И.И настоял. Ребята «бросили» две нитки кабеля, проверили связь, а!а!а!а….через полчаса вся наша линия была «разшматована» при перестановке ряда платформ с техникой в эшелоне с одного места на другое. Пришлось собирать коченеющими от холода руками куски кабеля, чтобы потом соединить их в вагоне и смотать на катушку. Запасные катушки кабеля спасли положение. Связь дублировалась и по рациям в начал средине и конце эшелона. Наконец мы двинулись в обратный путь на зимние квартиры в Лубны. Так закончились последние для меня армейские учения. Это были и последние учения для командующего округом Маршала Чуйкова, который в апреле передал командование генералу армии П.К. Кошевому.
Лубны нас встретили весенней погодой и солнечным теплом. Как в кошмарном сне мы вспоминали неожиданную снежную зиму, в которой мы очутились в самый не подходящий момент на полевых учениях. Мне пришлось обратиться в санчасть дивизии со своим благоприобретенным радикулитом и началось длительное лечение. В ближайший по приезду выходной день я получал увольнительную и пошёл к своим родным. Застал я бабушку больной в постели. Ей стало хуже по сравнению с тем днём, когда я забегал к ним в перед отъездом на учение. Она очень ослабла, потеряла аппетит. Бабулю донимали печёночные боли. К сожалению, в этот раз ей не удалось справиться с болезнью. Она потихоньку угасала. Приехали киевляне: мама, дядя Саша, дядя Гриша. Я в следующий выходной увидел печальную картину: Марья Александровна была без сознания, тихо постанывала. Перед уходом я зашёл к ней. Бабушка неожиданно открыла глаза, увидела меня и сказала, чтобы я шёл на службу и не опаздывал….  Все вокруг удивились, так как она была всё время без сознания и только на меня отреагировала адекватно. Это были последние слова, которые она мне сказала в жизни.
Через два дня весенним мартовским днём 1960 года родные и близкие хоронили бабулю Марию Александровну Кислую на лубенском кладбище. Я на кладбище не пошёл, меня оставили с Верой Кондратьевной. Она себя почувствовала плохо.

  Финал армейской службы.
Всё о чём нам рассказал Василий Иванович Чуйков на той незабываемой встрече начало свершаться, начиная с весны 1960 г. Неожиданно началась установка всей техники полка на длительное хранение. Для нас это вылилось в заливку стволов орудий толстым слоем горячее смазки. Наш взвод тоже привлекли к этой деятельности. Я впервые увидел эту процедуру подготовки нескольких вёдер технической смазки и «ювелирную» заливку максимально равномерным слоем горячего «варева» в ствол гаубицы 150 мм. Руководил этой операций командир орудия под наблюдением зампотеха полка, который предварительно сам показывал, как это выполняется. Главной задачей было залить равномерно и без пропусков, слой смазки определённой толщины, предварительно заткнув казённик плотной деревянной «пробкой». Смазка постепенно остывала и затвердевала, создавая защиту от карозии металла. Этой операции предшествовала тщательная чистка ствола орудия.
Это мы проводили, ещё находясь в казармах полка. Затем последовала команда на переселение нас на известный уже нам лубенский полигон в палаточный городок.
А на территории части замелькали офицеры других родов войск, включая и моряков. Мы строили солдатские догадки и сочиняли разные варианты реорганизации в пределах дивизии. Дальше наша фантазия не заходила. Мы ещё не знали о принятии решения о сворачивании морских сил, авиации и других родов войск, включая артиллерию. Большую надежду возлагало руководство страны во главе с Н.С. Хрущёвым на стратегическое и тактическое ракетное оружие, оснащённое ядерными боеголовками и обычным ВВ. Об этом мы и весь мир узнали значительно позже.
У меня стояла в это время вполне конкретная задача. Я решил ещё в конце прошлого 59 года поступать в Киевский университет на геологический факультет на геологическую специальность: геолога съёмщика и поисковика. В свободное время начал вспоминать математику: сначала по справочнику Выгодского «подаренного» сослуживцем за 10 руб. В письмах домой и при встречах с мамой и папой договорился о подготовке документов к поступлению. Что и было сделано в мае 60 года. Я ждал официального вызова на сдачу вступительных экзаменов. Только тогда я мог рассчитывать на досрочную демобилизацию на основании Постановления Сов. Мин. СССР от 20.05. 1960 г.
Когда я получил этот вызов я смог подать рапорт по команде  с просьбой уволить меня из армии в связи с поступлением в университет. Все эти бумаги привозил папа на своем "москвиче". Начался долгий и мучительный финал армейской службы. «Рогатки» стояли на каждом этапе прохождения «по-команде». Взводный подписал мой рапорт без затяжек, но слегка «поигрался для порядку». Затем застрял и надолго мой рапорт у командира дивизиона. Мой рапорт при уборке в палатке офицеров обнаружили ребята под подушкой нашего майора – комдивизиона, но подписанного с положительной резолюцией. А на мои вопросы он отвечал, что направил рапорт «по-команде». Врал. Почему? Я не  понял до сих пор. Решили рапорт вытащить из-под подушки. Так и сделали. Реакции не последовало. Рапорт я вручил водителю комполка: Сережечке – отличному  парню, который служил сначала в нашем взводе. Просил передать капитану начальнику канцелярии из управления полка. Серж так и сделал. Но, всё разворачивалось как в сценарии «фильма – ужастика». Капитан покидает свой пост на время и его занимает майор  Смагин (!), с которым у меня слегка натянутые отношения с прошлых лет…
На календаре и на улице уже июнь, а продвижений нет. Начали увольнять досрочно тех, кто соглашался поехать на работу в целинные совхозы и другие «стройки  коммунизма». Полк вернулся в расположение части. Но стариков поселили в палатки на территории артпарка, а «салаг» вернули в казармы. Нас поставили на строительство крытых помещений для законсервированных орудий и установок и складов. Нашу «стариковско-дембельную» часть взвода: меня, Соколова Лёню, Фещенка Василия, Попелянского привлекли к гашению извести для стройки. Командовал нами Саша Векслер. Мы выкопали большую квадратную яму и ночами заспали негашонку, подливали воду, закрывали крышками поверхность ямы.
У меня нервы были на пределе. Все попытки узнать о судьбе рапорта были безрезультатными. Начали снова курить махру. Пропал аппетит, хотя кормить стали лучше, чем всегда: комполка уделял большое внимание питанию солдат. Мы даже участвовали в заготовке качественных овощей в одном из совхозов лубенщины. И свежие овощи попадали сразу на кухню для готовки витаминной пищи. А есть не хотелось. Я начал терять выдержку. Встретился с замполитом полка и с отчаяния заявил, что готов ехать на целину, если не получу добро на поступление в вуз. Он, узнав все детали моих «бед», выругал меня по отечески, используя не уставную лексику, и сказал, что примет участие в моих делах. Но советовал и мне самому «пройтись» по команде.
Всё решилось неожиданно отлично. Я пошёл в увольнение летним днём в городской кинотеатр. Перед началом сеанса прогуливался в парке и к своему к удивлению и радости увидел Володю Кислова в компании с майором Смагиным. Володя подошёл ко мне, расспросил как у меня дела. Тут я всё ему и изложил. Володя представил меня Смагину и отрекомендовал меня  двоюродным братом. Смагин с удивлением уставился на меня. По лицу было видно, как меняется его отношение ко мне: глаза поменяли свой свинцовы цвет, на светлый синевато-серый. Сказалась дружеская расположенность его и Владимира.
Появилась надежда на скорое завершение моей армейской службы и на всегда…
Настал тот день, когда я по требованию командиров сдал своё оружие и амуницию, шинель и зимнюю шапку. Услышал команду строиться на выходе из ограды вокруг нашего строительного городка в зоне складов и артпарка. Наша группа «демблей» киевлян построилась пред старшим лейтенантом Адаменко, который сообщил, что он будет нас сопровождать на вокзал и вручит все документы перед посадкой в вагон поезда, идущего на Киев. Внутри всё сжалось и замерло. Ещё не верилось, что всё, чем жили эти годы резко и навсегда измениться и станет прошлым. Подали машину. Кто был первым в кузове? Правильно! Я! И в этот момент! И в этот момент подъезжает машина с командиром полка. Следует команда спешиться. Нервы на пределе! Ждём самого худшего! Команды «отставить» и вернуться в расположение!
Построились. Полковник Пивненко благодарит за службу и  поздравляет с возвращением к мирной жизни! Ура! Мне, как и многим, вручается Похвальная грамота и мне приказ о присвоении звания старшего сержанта.http://www.proza.ru/2011/04/11/1164
 Благодарим, пожимаем руку гвардии полковнику Пивненко. И без команды взлетаем в кузов открытой машины. Машем руками оставшимся. Проезжаем путем, по которому я проехал  ночью 6 декабря 1957 года, и через весь город Лубны осматривая его последний раз, прибываем на вокзал. Я у Адаменко отпросился забежать попрощаться со своими родными, заодно забрать свой дембельский чемодан. Забежал. Попрощался. Вернулся. Перед посадкой получил свои документы и зашёл в вагон. ВСЁ! Конец «войне»!
                13:00.  22.03.2010  г. Киев.
 Следующая глава http://www.proza.ru/2011/04/13/1027