Россия, сибирь, ххi век

(рассказ в рассказах)

НАЕДИНЕ С АНГЕЛОМ

Елена потеряла всё. Сына, единственного, любимого, доверчивого, наивного, «друзья»  посадили на иглу.  Всё бросила она в эту страшную яму, чтобы вытащить ребенка – своё жильё и доставшееся в наследство от тётки, домашние вещи, свои заработки, свою жизнь. Знаний об этой беде тогда ещё не было – надеялась на медицину. Это теперь, спустя пятнадцать лет, стало известно – методов лечения не существует. Сын погиб, так и не повзрослев.
По земле гулял ледяной, тоскливый месяц ноябрь. Елена осталась на улице, вернее, в маленьком  деревянном домишке, где стены насквозь просвистывал ветер, из-под пола несло холодом замерзшего в камень земного шара.  Одна! Наедине с Ангелом-Хранителем. Охранял ли Он её? Или решил, что ещё рано? Пусть борется сама за свою Душу.
Хотя, в деревне в столетнем доме, жили её родители. Матери – восемьдесят шесть, отцу – восемьдесят семь. Они пока ещё сами справлялись с хозяйством. Правда, трудно назвать хозяйством пять кур, кота и трех собак. Но другого уже не было. Ушли в небытие две коровы, пасека, чушки, кролики. От огорода осталась лишь одна треть. Печалью наполнен закат жизни. Труден всякий шаг. Но старики держались даже после похорон внука.
И тут, словно Голубь мировой справедливости, вдруг прилетел  денежный перевод из Германии – материальная помощь отцу, как узнику концлагеря для военнопленных. Денег ровно столько, сколько стоила в то время однокомнатная квартира в городе. Цены росли на глазах, нужно было быстро сделать выбор. И это оказалась маленькая квартира на девятом этаже в районе бывшего кирпичного завода. Сюда Елена собиралась перевезти своих стариков. Да так бы оно и случилось, если бы… Вот об этом «если» и стоит рассказать.
К этой злополучной квартире привязался лысый стукач, похожий на состарившегося и усохшего от времени  Берию. Он решил, что бывший военнопленный не имеет права ни на какую помощь, а тем более – на квартиру в городе. И никакие  Фонды, типа «Памяти», ему не указ. У него свой закон – закон Швондера, и пожизненный мандат на отъем чужой собственности. По его мнению, бывший военнопленный вообще не имел права ни на что, и на жизнь в том числе. И его дети – тоже. Их вообще не должно быть на свете, а  тем более – внуков. Так что сын Елены, скорее всего, был запланированной жертвой.
Этот Швондер явился к ней домой. Не откладывая дела в долгий ящик, сразу объяснил цель своего посещения. Он считал, что Елена должна перебраться к нему на квартиру – в одну из его комнат. Видимо, в роли прислуги. А её квартиру Швондер запланировал сдавать внаем. Елена  от такого  заманчивого предложения  сначала потеряла дар речи. Потом рассмеялась. Она решила, что это шутка. Но если б знала, что последует за этим, подумала бы сто раз – смеяться над лысым предприимчивым Швондером или бежать отсюда, куда глаза глядят.
-Зря смеетесь, - проскрипел Швондер. – Согласие – лучший вариант для вас.
-Никогда! –  отрезала Елена.
-Но ведь может быть и хуже. Подошлют  кого-нибудь, мужичка  или женщину. Лишитесь всего – здоровья, родителей, а потом и квартиры.
Елена слушала это невнятное бормотание и  не верила своим ушам.
-Послушайте, у нас, кажется, 2005 год, а не тридцать седьмой.
-Как знать, как знать, - ухмыльнулся Швондер.

И пошло, поехало! Цеплялись к Елене особи и мужского, и женского пола, и на улице, и в трамваях и автобусах, и на работе. Хитрые, вкрадчивые речи, желание познакомиться, попасть в гости, снять комнату, на худой конец – кухню в её квартире. И одинаково злобное выражение лица у каждого, когда приходило понимание, что не получается.
Далее последовало наглое устранение родителей. Ночью, когда Елена уехала в город, в дом влезли грабители. Отца избили – старика, которому вот-вот исполнится девяносто. Мать от страха упала, ударилась головой о край дивана. От ночной казни отец почти потерял память, мать оглохла и перестала ходить. Мать после этого прожила год, отец –  два. Технология Швондера работала так же безотказно, как и в тридцать седьмом. 
Дальше наступила очередь Елены. По ночам её травили то угарным газом, то «черемухой» из баллончиков. Газ пускали в дверь – она была самодельной, и  щелей для заботливых  соседей, купленных Швондером, имелось предостаточно. Соседи – это наркоторговка  Морковкина и её сын – наркоман. Криминальные элементы всегда  служили системе, несмотря на кажущиеся разногласия с ней. По пятам за Еленой ходили такие же, как Морковкина, криминальные тетки и дядьки, и  фукали ей в лицо «черемухой». Это происходило на улице, в трамваях и автобусах. Елена не видела нормального сна уже около года. Спать приходилось либо на стульях в ванной комнате, либо у раскрытого настежь окна – и летом, и зимой – даже при минус сорока на улице. Иначе можно было задохнуться. 
Маленькой отдушиной служила лишь та комнатка с печкой, где Елена жила раньше. Изредка, когда уже падала с ног,  она ночевала там. Летом – чаще. Зимой – редко. Натопить стылую комнату было не просто. Елена переехала бы  в свое прежнее жилье, но знала – это бесполезно. Швондер купит  местных жильцов, ей не дадут жить и здесь, пока не подарит квартиру Швондеру. Но вот этого делать она и не собиралась. Что бы ни было! Не собиралась!  Хотя помощи ждать было неоткуда – милиция не станет связываться со  стукачем. Виноватой окажется, конечно, она сама. Да ещё и пришьют клевету какую-нибудь или затолкают в психушку. Опыт таких дел у них огромен! Она оказалась один на один с отморозками, для которых уничтожение людей – профессия. Профессия – подонки.
Елена не умела ненавидеть, так  устроила природа. Но Швондера  она ненавидела люто -  будь у неё  ружьё, убила бы этого лысого паука. Сколько ещё людей погибают под их наглым прессом – вот так же, как она. Возможно, миллионы. По  радио не однажды слышала она о звонках пожилых людей, которые жаловались, что их травят газом по ночам. Окружающие же считали, что у несчастных не всё в порядке с головой.  Действительно, может ли нормальный человек поверить  в  невидимый концлагерь третьего тысячелетия, для которого не нужны ни решётки, ни колючая проволока, ни вождь народов. Швондеры -  и сами с усами. Сами – вожди, сами – палачи.
Сегодня Елена решила переночевать  возле печки – в своем старом жилище. Поспать хотя бы раз в месяц. Полдня топила печь, включила нагреватель и уснула на стареньком диване, который привезла из родительского дома.  Она отвыкла от тепла в своей выстывавшей до минусовой температуры квартире.  А здесь было тепло,  горячий  воздух от нагревателя дул в лицо. Елена спала  безмятежно, как в детстве, и Ангел-Хранитель улыбался ей из глубины полночного сна. А в окно заглядывал Новый  2009 год.

ЗОЛОТАЯ  ЯЩЕРИЦА
1.
Ну, что сказать? Жизнь удалась. Кто-то, равнодушно взирающий прожигающим лазерным взглядом, издалека, с чужой стороны, со своей колокольни,  скажет: « Тут завидовать нечему – полный кердык!»
Ты прав, неподкупный судия, искренне считающий себя святым. Более того, ты прав всегда. Что я такое в пронизывающем луче твоей метафизики? Абсолют, то есть Ничто. Вернее, Нечто, когда-то прорезавшееся из тьмы – росток возможной рациональной системы: ребёнок-воспитание-учёба-работа-семья-успех-деньги. Но эта хитрая ящерица легко теряет хвост. И что она  после этого? Зародыш нереализованной жизни, Абсолют, Ничто.
Моя ящерица потеряла почти всё. В остатке – взрослый ребёнок. Это идеальный вариант изделия Творца, обречённый  жить в сказке. И если цель творения была именно такова, то в моем случае она достигнута. Лучше поздно, чем никогда. Значит, жизнь удалась.
Не буду отрицать – поначалу и я делал попытки вырастить свою ящерицу, вписаться в твою систему ценностей – усердно учился, женился, родил сына, работал с утра до ночи, пытался стать состоятельным и благопристойным гражданином. Я тогда не понимал, что мои усилия ни много, ни мало – это спор с Творцом.
Отче не замедлил указать мне моё место. Сначала заболел сын – болезни следовали одна за другой. И так всю его короткую жизнь.
Потом я потерял работу. Она утекла, как песчинка в часах, в какое-то ненасытное гирло. Я сопротивлялся изо всех сил – искал новое место, источник заработка. Но, увы! Работа исчезла для меня навсегда, а с нею и доходы. Через несколько лет, правда, появилось пособие, которое называется гнусным свистящим именем – пенсия.
Потом как-то разом заболела и умерла жена. Вскоре я схоронил брата, потом тётку. За ними ушла старушка мать.
На лечение и похороны всех, покинувших меня, я истратил всё, что было можно, а также и то, что нельзя. Так что замысел Творца всё равно реализовался, но… спустя целую жизнь.
Теперь я – непьющий, некурящий, верящий в силу Творца бомж. Нет, жаловаться грех – прописка в паспорте осталась. Спасибо той доброй даме, которая купила мою квартиру и прописала меня в заброшенном полуразрушенном доме на окраине города. Этот дом – её собственность, наследство от бабушки. Я просил её об этом, иначе не смог бы получать пенсию. Человека без адреса государство не видит. Без адреса нет человека.
Квартиру я продал в надежде поднять на ноги мою старушку мать. Всё, что удалось выручить, бросил на лечение, но…чуда не произошло.
Тебе, мой друг, кажется, что на этом всё и должно закончиться. Вроде, жить незачем, не для кого, негде да и не на что.
Не буду убеждать тебя в обратном, ты не услышишь меня. Мой мир так далек от твоей хвостатой золотой ящерицы, что сколько бы я ни говорил умных слов, все они покажутся тебе непревзойдённой глупостью.
Мой мир, огромный, блистающий мир, разместился в маленьком природном компьютере. Да-да. Именно так. Моё сознание, мой интеллект – вот моя планета, мой Дом,  самый красивый, самый богатый, наполненный верой и любовью к Тому, кто всё знает – к Отцу нашему.
«Чего мне бояться, если Бог ведёт меня этим Путём!» – вот что написано в моём Доме.
Но ты прав, неподкупный мой судия, когда не понимаешь, о чём я говорю. Разве я ещё не разучился говорить? Вот что удивляет тебя.
Я давно должен был онеметь, более того - исчезнуть с лица Земли. Но, веришь-нет, а я жив.
Если бы ты мог видеть и слышать меня, я рассказал бы, как это удалось. Главное же не то, что окружает тебя снаружи. Весь фокус в том, что Царство Жизни велико и большая его часть запрятана в глубины микрокосма. Поймёшь это, увидишь – будешь человеком всегда, где бы ни находился, в каких бы трущобах ни прошлось обитать.
Правду сказать, моя трущоба – замечательное жилище. Физически я живу на чердаке – это такой верхний этаж в десятиэтажном здании, где разместился цех дезодорации растительного масла.
Конечно, попасть сюда законным образом невозможно. Прихожу ночью через секретный лаз в заборе. Ночью охрана топчется возле цеха готовой продукции – там идёт утечка  масла на сторону. В здании дезодорации украсть нечего – всё оборудование герметично.
В моей трущобе нет ванны, туалета, кухни и прочего. Зато есть приточка – вентиляционная труба, по которой нагретый воздух нагнетается в помещение. В этой трубе я и устроил лежанку. Не скажу, что в моём жилище бывает жарко зимой, но, как видишь, я не превратился в ледяной столб.
Одно гнетёт – то, что все мои мысли существуют лишь в моей голове. Очень хочется записать их. Если когда-нибудь попаду в культурную среду, первое, что я сделаю – попрошу бумагу и ручку. И тогда даже ты, незабвенный судия, сможешь скользнуть глазами по строчкам и даже остановить взор на какой-то из них. Ты будешь смеяться, но вот она – эта замечательная строка: «Жизнь удалась!».
Но второй, второй строкой будет, конечно, вот эта: «Самое раннее воспоминание детства – я стою на полянке с мохнатой травой. В ней желтыми пуговичками светятся аккуратные цветы. В ярко-зелёном сиянии травы ещё ярче сияют мои новые розовые ботиночки».
Фигурально выражаясь, я так и шёл по жизни в этих лаковых розовых ботиночках. Я и сейчас вижу их на своих ногах. От многого и многого уберегли они меня. Я не мог ходить по грязи в такой обуви. И, поверьте, никогда этого не делал. Но они же, эти розовые ботиночки, сыграли со мной злую шутку. Чистые тропинки, душистые травы и цветы… Я всю жизнь думал, что живу среди людей. На этом и поймался. Поэтому, и только поэтому, пытался выстроить золотую ящерицу, придуманную тобой, мой неподкупный судия.
А между тем, по задумке Творца я не имел на это никакого права. Нарушил свою программу, вклинился в чужую – получай  вместо реальной жизни своё творение, вернее, то, что мог в этой ситуации сохранить Бог.
Сейчас у меня уйма времени для раздумий. И я не теряю его втуне. Я думаю. Думаю о том, как я должен был жить.
2.
Простая логика говорит о простых вещах. Если у меня было отнято то, что  я пытался создать, значит, всё это – не моё. Жена, дети, дом, работа – это чужое. А что моё? Если честно, я знал это сразу – от природы получил в виде шифра моих генов.
Поэтому надо вернуться туда – в начало жизни, поймать изначальную программу. В ней всё было сказано, расписано по нотам. И главное, лет до шестнадцати я знал о своей программе. И если бы не чужая золотая ящерица…
Нет, ошибки начались не сразу. Пока я учился в школе, всё это время работала моя программа. Я учился, и мне было интересно заниматься этим. Погоня за знаниями – вот что должен был делать я в то время. Знания о мире, о том, как устроено мироздание, что такое наша планета и человек на ней, как и кем создан мир – вот куда я должен был идти всю жизнь. Там было моё призвание. Я должен был стать философом или священником. Никакой семейной жизни, детей, добычи средств на благополучие семьи, бытового или карьерного успеха – ничего такого не значилось в моей программе.
Школа вела меня правильным путём. Поэтому детство и юность видятся так, как, наверное,  Адам вспоминал свою райскую жизнь. Океан неба, океан лета, осени, зимы и весны, синие горы, далёкий волшебный горизонт, ощущение полёта во сне и полёта наяву. Я жил как птица, поющая в Раю.
Но я не задумался о том, почему всё было так хорошо. Мне казалось, это навсегда. Первая ошибка сразу же отняла моё райское древо и мою счастливую песнь. Это произошло при выборе профессии. Свобода воли и выбор пути – никто не поддержал меня, не предостерёг от ошибки. Моя программа говорила, что нужно выбрать науку о планете – геологию. Но мать, насмотревшись фильмов о первопроходцах, запретила даже думать об этом. Я колебался. И  даже, прибыв в университет, сдал документы на геологический факультет. Но запрет матери сделал своё дело. Вернее, это я совершил роковую ошибку – через два дня забрал документы и отнёс их в приёмную комиссию химфака.
Всё – выбор был сделан. Я ступил на чужой путь. Но тогда я этого даже не заметил. Ну, химфак – и что? Тоже неплохо. Так думал я, победитель многих школьных олимпиад по химии. А то, что это был выбор моей матери, но не мой собственный – это как-то ушло на второй план. На первом во всей красе нарисовался сам процесс – учёба. Как всегда,  я учился с интересом, вникая во все подробности предмета.
Химия – роскошная вещь, особенно всё, что связано со строением атомов и молекул. Химические реакции в электронном изображении похожи на танцы странных существ, то протягивающих друг другу руки, то отталкивающихся один от другого, то вдруг делящихся на части или поглощающих соседа. Всё как в жизни людей или бактерий. Разница лишь в том, что образованием или разрывом связей управляют электронные заряды, а не чувство голода, например.
Я увлёкся предметом настолько, что стал отличником. Откуда мне было знать, что химия в нашей стране – это работа на военных объектах. И откуда было знать моей заботливой мамочке, что работа на химзаводах – это как раз та самая реальная опасность, от которой она хотела меня уберечь. Геология по сравнению с химией – это песнь вольного художника.
С началом трудовой эпохи в моей жизни рухнуло всё, ибо я принялся рьяно выполнять чужую программу. Вещества, с которыми я работал, все до одного были ядовиты. Но это ещё цветочки. Многие из них взрывались от любого воздействия. Ассортимент их постепенно расширялся, ибо я создавал своими руками и своей мыслительной деятельностью новые соединения. И всё это вместо производства мудрых мыслей о гармонии всего сущего.
Следование чужой программе тащило за собой и чужие ценности. Я решил жениться. Жена была недалёким созданием, как и все самки. До сих пор не пойму, как я смог выбрать её из толпы таких же, как она, биороботов. Чем она отличалась от других? На этот вопрос нет ответа. Полное равнодушие к мыслительному процессу, знаниям и прочей лабуде – по её понятиям, было нормой. Её интересовал только быт – деньги, еда, моя должность и дивиденды, которые можно с этого поиметь.
Вскоре родился сын. Но с этого момента моя золотая ящерица, не успев родиться, стала терять хвост. Сын болел, жена стервенела, страна рушилась, моя профессия становилась ненужной, аспирантура и учёная степень превратились в атавизм. Сын погиб, жена ушла к бизнесмену.
Вот что такое – сбой программы. Но, исходя из всего произошедшего, этот сбой и должен был состояться, должен был остановить чужую программу и вернуть меня к истокам. Моя золотая ящерица потеряла не только хвост, но и тело. Зато осталась голова.
И вот я там, где и следует мне быть. Да здравствует гармония мира и мудрость Создателя! Жизнь удалась!
Что до тебя, мой неподкупный судия, взирающий на меня с вершин своего благополучия, я думаю, что ты счастлив. Ты счастлив, ибо истинно не видишь ничего, кроме своей золотой ящерицы. Ты счастлив, и дай тебе Бог!

ОСТРОВ

Пора!  Пора!  К обороне!  А, может быть, и  к отступлению. Уходим, короче. Но куда? Туда, где не достанет нас мусорный ветер  смерти, железный ветер жизни,  ядерный ветер предательства,  металлические щупальца  роботов,  матрицы  городов,  чёрные  дыры  деревень,  деревья-мутанты, умные  дауны, тупые  интеллектуалы,  мобильная связь и  её временная недоступность, бегущие по проводам электроны,  странствующие метеориты,  прецессия  галактической  оси,  исчезающее Нечто и всеобъемлющее Ничто.    Вспомнили своё настоящее имя?  Ещё нет?
Тогда продолжим. Уходим! Уходим туда, где на обочине дороги  никогда не было кособокой избы с Бабой Ягой и держимордой Кащеем.   Уходим туда, где ждёт нас песчаный берег,  вечный прибой, солёные брызги  и крики чаек, цветущие сады  и дворцы, построенные из розового камня,  летучие яхты под парусами,  высокие облака  в просторах неба, зов  океана, океан времени,  верные друзья и любимые,  голубоглазые песни,  морские сирены  и  дальние пути. Ну, как – уже  вспомнили?  Вспомнили, что это  такое?  Правильно!  Только там – наше место, наше время и наша жизнь.  Это  наш  Остров Свободы.  Напрасно кто-то  думает, что  Острова  нет и быть не может. Он есть,  но  открывается только  тем, кто знает пароль.  Незваные гости, даже если они доберутся  сюда, позвонят в  дверь, и им откроют,  увидят, что никого нет дома.  Никого. Да и Остров давно уже улетел на юг.  Или на  восток.

В  ПУТИ
Сегодня мне повезло – дали билет на второе место, значит, буду  сидеть почти рядом с водителем. Вольный обзор окрестностей через лобовое стекло,  асфальтовое полотно, убегающее вдаль, встречный поток автомобилей, сосновые и берёзовые  рощи, разрезанные гудящей трассой -  весь мир перед глазами. Но пока … пока мы движемся в  лабиринте узких улиц – Красноармейский проспект, Комсомольский, Профинтерна,  Восьмого  Марта, куда-то налево, направо, вперёд и снова  направо. 
Незаметно и плавно  спускаемся  к  мосту через Обь. Идём в его тесных железных объятиях – с обеих сторон  многотонные фермы  ограждений, гул двухстороннего потока машин. Слева издалека видна оранжевая форменная куртка – прижавшись к  парапету,  действует деревянной лопатой  женщина. Она откидывает снег, прибитый ходом автомобилей   к границе проезжей части. Железный гул моста, разнокалиберный  ток машин, выхлопные газы  - всё это в  полуметре от её рук, ног, головы. 
Если мысленно перенестись в её тело, можно почувствовать неуют металлического плена – холод громадного сооружения и  рычащего, фыркающего  потока металла в телах машин. Женщина работает, медленно продвигаясь вдоль парапета. Автобус проходит мимо, оставляя её позади в клубах  снега и  пара. Мы удалились от моста, нас сопровождают иные картины – поля, покрытые снегом, кружевные березки на обочинах, а я всё не могу  стереть  из памяти этого оранжевого призрака с женским лицом и  деревянной лопатой наперевес. Это образ войны за выживание. Образ женский. 
Там, на этом  ледяном мосту,  никак не помещается  образ крепкого мужчины. Они, эти крепкие, где-то в других местах – в ресторанах, где отблески  огней играют в бокале вина. Они там – в  каменных дворцах с  тёплыми светящимися паркетами и резными окнами.  Они, кидая летучие стрелы Амура, садятся в лимузины рядом с поражёнными в самое сердце красавицами. Все крепкие мужчины живут где-то на юге, у моря,  в цветах магнолий и олеандров.
Автобус мчится дальше и дальше, преодолевая  напор встречного  ветра. Степной бродяга, ноябрьский ветер, свистит в каких-то неизвестных щелях, подвывая и  что-то выговаривая – похоже на  детский лепет на неведомом  языке. Порою кажется, что  этот мифический ребёнок  всё зовёт ту самую женщину, всё жалуется  на одиночество и  плачет о том, как ему не хватает её  надёжных рук и горячего сердца.  Образ  женщины на мосту и плач  ветра сливаются воедино  и разбиваются о лобовое стекло – оно  всё  в  слезах.  Слёзы  откатываются и откатываются, расплющиваясь  и  размазываясь по сторонам.  Россия, Сибирь, ХХI век.

ВСЁ   ЕЩЁ  БУДЕТ

Сегодня день холодный и осенний. Осенний – по ощущениям и по календарю.  Белые облака висят в синем просторе. Ветра нет. На полянке среди  подстриженной травы – деревянная лавочка. На ней сидит бабушка, маленькая – в чём душа держится. Она приходит сюда каждое  утро – одинокая и задумчивая.  Желтый платок, бесформенный зипун. Обопрётся о трость и смотрит, смотрит из глубин своего мозга   в этот мир.  Смотрит, и не может насмотреться, потому что мир – это жизнь. Потому что мир – это то, что можно разглядывать, разгадывать хоть тысячу лет, и всё равно – не разглядишь и не разгадаешь.  Придёт новый день, мир станет другим. Всё изменится –  небо и земля,  люди и животные, дома и дороги, и сама бабушка  - тоже. 
Да бабушка ли это? Ну, конечно – девчонка  лет десяти. Вон, вон, слева на качелях  её кукла в кружевном платье. У бабушки, то есть  у девочки, вся  жизнь впереди.
Скрипят качели, взлетают бантики –  качается девочка.  А вместе с ней  - и солнце, и облака.  Скоро потеплеет, начнётся листопад. Девочка на  качелях  улетит на юг. Там, говорят, есть  волшебная черта – экватор. Чтобы добраться до него, нужно всего лишь  попасть за горизонт.  На качелях – это пара пустяков! Всё ещё будет.

НОВОЕ   ПЛЕМЯ

Если  встать  рано, часов в пять,   можно увидеть новое племя. Народилось оно  недавно – лет пятнадцать назад. Тогда  на головы  верующих в развитой социализм вдруг свалилась  безработица, вернее, беззарплатица. Работы было – хоть отбавляй, но за неё уже никто не собирался   платить. Хочешь – работай. Хочешь – иди на улицу, там добывай пропитание. И они  ушли в дебри  заброшенных улиц, в   необъятные пространства  помоек и  мусорных свалок.  Ушли навсегда.  Они продолжают жить там - среди крыс, коршунов  и мышей.  По городу передвигаются  лишь  до рассвета, сканируя  урны, шахты мусоропроводов,  помойки. В руках –  видавшие виды пакеты. Что в них, в этих  драных  пакетах и сумках?  Там – их сервелат и  шоколад.  Я  открываю окно, выглядываю  в туманное  утро и говорю: «Здравствуйте, люди!»   Имею право так говорить – я  смогла выжить, а  вот мой  сын погиб,  он  не захотел  стать  вождём нового племени.

ГОРИ,  ГОРИ  ЯСНО…
Кажется, у них задумчивые лица. Кажется, они о чем-то совещаются – такой генеральный штаб перед  решающим сражением. Через десять минут уже видны результаты – дружно тащат  драное  сиденье от бывшего дивана,  обрывок ватного матраца, куски  картонных  коробок.  Деловито  сваливают все эти «драгоценности» в кучу и старательно поджигают. Иногда вместо хлама  используют кусок серы.  Лица – не детские, жёсткие, словно у крыс или хищных упырей. В такие игры  играют дети в городах и весях. Ядовитый дым разносится на весь квартал. Во дворе  между девятиэтажными коробками  всю ночь  чадит этот «алтарь».  Его вонючий дым – маскировочная завеса. Родители  приказали. Родители зарабатывают на жизнь – варят «зелье»  на продажу. Едкий дым   костра съедает запах  химикатов, который  ползёт  чуть ли не из каждого окна.  Кажется, мы дожили до того самого коммунизма – нам его обещали вожди: от каждого по способностям, каждому – по потребностям. А что – действительно, по способностям. И по потребностям – тоже. Вернее, по непотребностям. 
От той жизни остался только этот лозунг – каждому по потребностям. Правда, эти потребности  так изменились со времён «совка», что  никто  теперь и не поверит  в  мечту тех лет, когда дети хотели быть космонавтами, а не олигархами. По радио  долгое время транслировалась программная песня  «Таких не берут в космонавты».  И вот теперь  никого не берут в космонавты,  никого не берут в олигархи, и  даже в  рабочие не берут.  Да и потребности у народа такой нет – новые  потребности  в  моде. Так что – гори, гори ясно, чтобы не погасло. Горите  синим огнём,  драный матрац, картон,  работа, жизнь, смерть, города, сёла, дети, старики, суша, вода, Земля,  галактика,  вселенная.
Кажется, у нас задумчивые лица.  Кажется, мы о чём-то совещаемся.  Кажется, мы похожи на людей.    

ТА, КОТОРОЙ НЕТ

-Где ты, где  ты, Жизнь моя… – говорю я себе.
За окном жирные лопухи трепещутся от ветра, по берёзам гуляет пламенем осень. Небо чисто и необъятно. Что мне ещё делать? Вернее, мне уже ничего не нужно делать. Всё кончилось. Жизнь прошла, прошумела, прогремела грозами, пронеслась ароматами, улетела в облака. Ау, где ты?
Никого вокруг, только голос ветра. Где мои родные, близкие, друзья, соратники? Вот только вчера разговаривала с ними. Только час назад меня любили, помогали, сочувствовали во всём.  Родители, братья, сын, муж – как много было любви!  Теперь – тишина, ни звука в ответ на мой призыв.
Я часто думаю, а было бы иначе, если бы все остались рядом со мной? Или одиночество неизбежно, и каждый идёт именно туда – в узкие врата? Наверное, так, ведь всякий проживает свою жизнь, находит свою судьбу. Это происходит всегда и не зависит от окружающих. Значит, я рано или поздно всё равно оказалась бы перед этим окном и увидела, как жирные лопухи трепещутся от ветра, как осень сжигает листву на берёзах.
Но что же дальше?  А дальше всё просто – честная жизнь наедине с собой, где некому лгать, некого учить, некому помогать. Суметь бы помочь себе! А это сможет не каждый.
Вы уже начали понимать, о чём я говорю? Уже почти сочувствуете мне? Жалеете? Простите, но всё предыдущее – это лишь мои фантазии. На самом деле у меня большая семья. Сейчас откроется дверь и сюда войдёт целая толпа моих родственников. Они так надоели мне, что я часто забавляюсь, представляя своё одиночество. И мне это нравится. Мне нравится одиночество. Как можно было бы жить, если бы всё зависело только от меня!
Вот-вот, слышите – это стучит в дверь брат Александр.
-Привет, сестрёнка, как жизнь? Ты не можешь мне одолжить рублей двести-триста? Надо подарок жене купить, а зарплата только через три дня. Спасибо! Ну, я пошёл. В получку отдам.
Я знаю, что брат не отдаст этих денег. Его получки хватит лишь на неделю, и то - только на хлеб. Такие заработки  сейчас  в АО, где он работает. А дома у него семеро по лавкам, мал мала меньше.
А вот и брат Николай – это его телефонный звонок. Он просит денег на ремонт двери. Его милые соседи в очередной раз испортили замок – пробовали несанкционированно проникнуть в квартиру. Они, вероятно, думают, что за дверью найдут кучу драгоценностей или мешок денег. Но там, за этой заветной дверью, обшарпанные обои, старая мебель, пустой холодильник. Жена в десятый раз ушла к своей маме, прихватив и детей. Я, конечно, выделю брату  небольшую сумму – нельзя же жить в квартире с не закрывающейся дверью.
Так-так, а вот и муж собственной персоной. Рубашка совсем выцвела. Надо купить новую. Да и ботинки никуда не годятся. Если честно, то и у меня дела обстоят не лучше. Но… сыну скоро платить за учёбу, время поменять зимнюю одежду. И так – каждый день.
А ещё нужно сходить к родителям, купить им продуктов, помыть пол, постирать, сходить в аптеку за лекарствами. Накормить. Старики почти ничего не едят – нет аппетита, приходится  несколько раз в день заставлять их поесть. Так что сидеть мне некогда. Побежала. Вот ещё одну секунду, только одну… Всё – моё время истекло. Я уже бегу  на рынок, в магазин, в аптеку…

Странно, жизнь кипит, цунами суеты сметает всё и вся, но с каждым днём  во мне нарастает ощущение нежития. Я не живу. Разве всё это жизнь? То, что называется жизнью, исчезло, прошло, прошумело, прогремело грозами, пронеслось ароматами, улетело в облака.  Жизнь когда-то закончилась. Я просто не заметила, когда это случилось. Любовь, сияющее счастье, солнце – это было тогда, давно, когда я жила. Теперь же нет и меня. Мне остаётся только сказать несколько слов себе: «Ау, где ты?»
А я (или не я) стою в аптеке в очереди, чтобы купить отцу сосудорасширяющие, матери – успокоительные, витамины, вату, йод и прочую лабуду. Теперь – в магазин. Хлеб, масло, овсяная крупа, конфеты, чай, кефир…  Сумка становится всё тяжелее. Бегу  к родителям.
-Мамочка, выпей кефиру, тебе это необходимо. Папочка – вот твои таблетки. Сейчас приготовлю овсянку, вам надо поесть  горячего. И не возражайте, это не обсуждается.
Ну, наконец-то, теперь  могу  купить продукты для нас. Сумка опять набита доверху – ничего, я привыкла. Бегу домой без единой мысли в голове, и только три слова звучат мелодией будущего: «Ау, где ты?».
Где же я? Да вот здесь – на лестничной площадке перед дверью своей квартиры. Не могу повернуть ключ, когда же муж поменяет замок! Ну, слава богу, открыла. Ура! Я дома. Дома – это значит на кухне. Варю обед  на всю семью, и на родителей в том числе. Пообедаем, тогда отнесу им своего борща. Тогда и пол помою у них.
Ну, вот, все  поели, всё в порядке. Вымою посуду и - к родителям. Господи, почему же день такой безобразно длинный? Я совсем потерялась в его недрах, хотя…как может потеряться та, которой давно нет.
Или я всё-таки есть?   Так есть или нет? Надо подумать об этом.