Признание

Я не люблю себя. Я ленив, эгоистичен, скрытен, опаслив. Я не люблю себя.
Я не люблю свою работу. Я работаю больше, чем хочу, но меньше, гораздо меньше, чем хочет от меня она. Я не люблю ее.
Я не люблю свой город. Он задыхается, как удав, проглотивший больше, чем может переварить. Когда-нибудь он сдохнет от несваренья, и нам придется в абсолютной темноте выбираться наружу через его мертвые кости и склизкие потроха. Я не люблю его.
Я не люблю черных. Они жестоки и тупы. Им плевать на все, что для меня отличает меня от них. Я не люблю черных.
Я не люблю Власть. Она самоуверенна, продажна, лжива. Она, обжигая пятки, пляшет на крышке котла, который скрипит и гнется от запредельного напряжения. Ей бы наладить предохранительный клапан, да спустить давление. Но тогда ее сдует вырвавшимся оттуда паром, а каждая минута наверху для нее – целое состояние. Власть конвертирует неустроенность страны в личные деньги под очень, очень высокий процент. Я не люблю ее.
Я не люблю свою страну. Это каток на квадратных колесах, то взмывающий вверх среди моря кровавой смуты, то срывающийся вниз и стирающий все под собой в пыль стальным молотом реакции.  Другие страны катятся ровно, верх ли, вниз, как кому суждено, а моя - раздирая в клочья землю, свой народ и попавших под раздачу соседей, чередует подъемы с провалами, и никогда не знаешь, которого из них бояться больше. Я не люблю ее.
Я не люблю тебя. Глядя на тебя, я вспоминаю время, когда любил, и мне больно от того, что это время позади. Мне больно от тебя. И от этого я не люблю тебя еще больше.
……………
Другого меня у меня нет. И я не дам себе изменить меня, потому, что упрям. Придется как-то договариваться с собой. Я бы рад с другими, но придется – с собой. Терять мне нечего: на личности мы перешли давно, а рукоприкладство между нами невозможно чисто физически.
Зато моя работа любит меня. Давно бы ушла к другому, бросила б меня, никудышного. Но, нет – остается, старается, тянет. Потому, что она – верная. Я ей могу изменить, а она мне – никогда. Сколько не убегал, возвращаюсь, а она – там же, где оставил. Ну что, говорит, нагулялся? Тогда продолжим!
Мой город – грязный, опасный, дорогой – застрял ржавым гвоздем в сердце. С ним – неудобно и больно жить, но удалять его – верная смерть. А еще – реакция древней ржавчины и живой крови рождает странные сказки, которые бродят по его улицам среди прочих людей. Привыкший встречать эти сказки и разговаривать с ними – прописан в этом городе навеки, и печать «зарегистрирован по адресу….» мерцает на его лбу и щеках, как таблички с номером маршрута на том трамвае у Патриарших.
Смуглокожие и мультикультурные гости столицы реально достали. Но я предельно ясно понимаю, что любой радикальный способ борьбы с ними достанет нас всех куда больше.  Проблема системная, системно и решится. Или все наладится, или… тот, кто первым доберется до оружейной комнаты разгромленного полицейского участка, получит в свои руки железный аргумент в межкультурных спорах.
Власть… А кто сказал, что она должна думать о стране, быть бескорыстной, вменяемой, компетентной? Зачем ей это? Божественное проведение вразумит? Смешно. Народ счет предъявит? Еще смешнее. Не людоедствует, войной всему миру не грозит, по ночам школьниц на улицах не ловит, костями каналы и железные дороги не мостит – великое ей спасибо. А дальше – самим надо выкручиваться, в меру собственного понимания смысла этого слова.
Право не любить свою страну я оставляю только за собой. Интимно, я – и она. Когда вижу, как кто-то пытается делать это вместе со мной, хочется прибить извращенца к забору. Она, и правда, не приспособлена к гонкам. Зато она так упоительно красива, когда спит крещенской лунной ночью или в томительный июльский полдень! И легкие тени облаков бегут по ее спокойному лицу…. Ей бы не катиться – просто продолжаться в веках. И смотреть сны. То светлые и добрые, то смутные и беспокойные, то страшные и кровавые. И – не надо ее будить. Кто знает, в какой фазе сна она проснется?
Я думаю, что не люблю тебя, но не могу представить себя без тебя. А если представляю, то всегда смотрю на себя твоими глазами. Если тебя не будет, для меня погаснет свет.