Уроки либерального террора

Либерализм, вечно лживый и алчущий крови и смерти...
Иного просто не бывает. Остальное - маска и ложь. Первый массовый приступ европейского исторического либерализма наблюдался в эру Высокого (раннего) Возрождения: оно началось с костров инквизиции, на который жгли уже не "ведьм" (их сожгли как раз до этого), а всех инакомыслящих - т.е. тех, кто был умнее либералов и, соответственно, имел отличную от них точку зрения на происходящее.
      Уже на заре законного вхождения либерализма в сферу общественной и экономической жизни (17 в.) на родине этого течения, как политического, во Франции, появились прозорливцы, которые предупреждали об опасности повсеместного распространения и применения либеральных идей, как представлений о полной свободе личности ТВОРИТЬ ДОБРОЕ, РАЗУМНОЕ, ВЕЧНОЕ - это право теоретически предоставлялось всем без исключения ( но ведь не все же люди идеалисты и бескорыстные романтики!), и тем более было большой ошибкой распространять эти идеи на область политики и экономики. Да, это было весьма опасным заблуждением, которое по кривым дорожкам искажений истины и заведет либерализм, в конце концов, в нравственный ( точнее, безнравственный) тупик.
18-ый век во Франции, с его опытом первой либеральной революции и построения либеральной республики в отдельно взятой европейской стране, вставшей на путь капитализма, принес и первый негативный опыт широкомасштабного применения либерализма в реалиях тогдашней французской жизни. Либерализм нравственный предполагает свободу принятия решения:  то есть человек сам берет на себя ответственность за свои поступки, невзирая на господствующую МОРАЛЬ (что есть временное и переменчивое понятие), лишь опираясь на твердые нравственные принципы, которые им усвоены во всей полноте. Во время революции плотность судьбоносных событий была такова, что в обычном, равнинном течении жизни понадобились бы десятилетия, тогда как то же самое в революционной ситуации проистекало за какие-то дни, недели, месяцы. При такой скорости радикальных перемен общество не успевало выработать новые моральные скрепы и сдерживающие принципы, в то время как старая мораль уже была разрушена - вместе со старой политической и экономической системой. В таких обстоятельствах люди руководствовались сиюминутными выгодами - делали то, что именно сейчас им казалось верным и полезным для общего дела и для себя лично.

И лишь очень немногие, имевшие твердые нравственные принципы, не ломались в новых, вихревых обстоятельствах, и продолжали стоять на своём: добро не должно быть попрано несмотря ни на что.

Посмотрим, какова же была судьба этих немногих, и что они успевали или могли сделать при таком раскладе. Французская революция, проходившая в несколько этапов и начавшаяся в 1789 г. взятием Бастилии, дает много материала для понимания этой проблемы. Лучшие мыслители и активисты собрались под знамена сначала

1. просвещенного абсолютизма,

а затем, после казни короля,

2. республики.

Как же сложилась их судьба и судьба их детища - первой либеральной революции в Европе?

Сказать, что это были 25 лет хаоса и непрерывного государственного террора - значит ничего не сказать. Люди, в ужасе от того, какая ненависть и злоба вдруг выплеснулись на улицы Парижа и других городов Франции, спешно собирали деньги на реставрацию, пересылая эти средства членам королевской семьи в изгнании. Любой монарх их теперь бы устроил - только бы прекратить этот безумный кошмар и анархию...

После Дантона уже нельзя было и думать о каком-либо правосудии. В 1792 году, после казни короля и королевы,  из парижских салонов были удалены дочь и жена министров первого революционного правительства, мадам де Сталь и мадам де Жанлис - две самые яркие законодательницы политической мысли и пропагандистки обновления жизни на основе, в первую очередь, нравственного возрождения всей нации. Теперь в умах революционной элиты царила мадам Ролан и её муж, тогдашний министр внутренних дел. Жены в то время вообще оказывали огромное влияние на образ мысли своих мужей, иногда даже писали тексты их выступлений на заседаниях, часто сами выступали в Конвенте. Ролан стал министром вместе с Дантоном. Мадам Ролан, со всей присущей ей прямотой и правдивостью провозглашает, что всё, что само по себе дурное ( насилие, злоба, месть), не может быть допущено ни под каким видом ради политической пользы режима или системы в целом.  Она решительно отделяет свою партию 22-х ( Жиронду) от Дантона, который, создав рев. трибунал, управлял всеми делами скоро и единолично.  Вокруг него, как мухи вокруг мёда, очень быстро собралось множество всякой беспринципной публики и просто дряни, спешившей воспользоваться ситуацией, чтобы свести счеты или решить свои личные дела по-скорому.  Дантон на всё это смотрел сквозь пальцы.  Мадам де Сталь, нарушая законы Швейцарии, где она жила после изгнания из Парижа, делала всё, чтобы раздобыть швейцарские паспорта,  иногда даже для совсем незнакомых ей людей, - чтобы спасти им жизнь и укрыть  от террора, даже несмотря на то, что некоторые из них потом в ответ делали ей много всяких гадостей.  Она умело склоняла на свою сторону судей, и те изготавливали эти фальшивые паспорта, безусловно рискуя попасть в тюрьму. Но раз это спасало жизни опальных французов, Сталь считала для себя возможным поступать так, как она и поступала. 
    
Ролан же никогда не преступала закон ни в какой форме, но она прямо шла на противостояние, требуя от всех без исключения соблюдения законов нравственности. Против всех - конечно же, и против самого Дантона. Пока она могла это делать, оставаясь женой министра внутренних дел и его соратницей по революции. Однако очень скоро она оказалась не у дел в той большой политической игре, в которую ввязалась по непониманию масштабов возможных бедствий. Вокруг неё теперь были совсем другие люди, хотя все они хотели того же, что и она - победы революции и установления республики. Но каковы средства? Вот здесь и начиналось расхождение. А террор, как единственный эффективный метод продвижения этого проекта, только разгорался.   Ещё в самом начале подготовки кровавой масштабной террористической акции, в конце августа 1792 года, когда Дантон и его приближенные  только начинали петь заутреню перед кровавым сентябрем ( когда не только в тюрьмах были убиты тысячи политических некими неопознанными "бандитами", которые каким-то образом проникли туда ( как это было в Египте в 2011, Тахрирские события наоборот, когда некто открыл все двери камер и выпустил уголовников, дал им оружие и науськал на одну из противоборствующих сторон) , а королевский дворец и кладовые были тогда начисто разграблены - опять же "неизвестно кем", - но и на улицах, на выезде из ПАрижа собрались управляемые экстремистами разъяренные толпы и, выволакивая аристократов из их домов или из проезжающих карет, отводили в участок или тут же убивали. Так выволокли из кареты Жермену де Сталь, которая, на свою голову, оттягивала отъезд из Парижа до последнего, ей пришлось провести в участке несколько дней без еды и питья, унизительно доказывая, что она, как жена швейцарского посла, обладат иммунитетом неприкосновенности.)

С этого момента Дантон и его люди перестали появляться в политическом салоне РОлан, правильно полагая, что с таким нравственно безупречным революционером, как она, нельзя совместно вести кровавые дела, начатые уже в их духе и принимавшие всё более широкий размах.  Кроме того, Ролан обладала свойственной многим натурам такого типа необычайной проницательностью, одним своим видом заставляя людей нечистой совести трепетать и бояться её.  Они, полагая, что это "святое семейство"- супруги Роланы,- столь сильное умом и характерами, да ещё обладающее талантами ораторского искусства и литературного письма,   может повредить их кровавым намерениям , а также делу революции и республики в целом.  Поэтому между якобинцами было тайно решено загодя избавиться от этой угрозы, убив их обоих. (Вскоре мадам Ролан и вся её партия были казнены - именем революции и республики - по решению рев. трибунала. Единственной их виной было противостояние методам, насаждаемым Мирабо, Дантоном и их сторонниками.)

РОланы, эти, безусловно исключительной честности и нравственной чистоты люди, совсем не вовремя продемонстрировали свой нравственный героизм, в то время как в тех обстоятельствах надо было бы демонстрировать героизм политический -  что, кстати, и делал Дантон, готовый жертвовать и жизнями отдельных людей, и самой нравственностью как категорией, делу революции совсем уже не нужной. А вот таким героизмом мадам Ролан как раз и не обладала.  Ею можно восхищаться, как честным и глубоко нравственным человеком, но как политик она вызывала лишь сожаление. Страшный, но гениальный, в этом смысле, политик Дантон её легко переиграл. Остановить массовые сентябрьские убийства уже не представлялось реальным.  Кровавый маховик вращался со страшной скоростью.

  Меж тем положение людей, благородных и добрых, честных и справедливых, в Дантоновской Франции становилось совершенно ничтожным. Однако Ролан и её сторонники не складывают оружия. Но это только речи в конвенте и брошюры, которые она пишет и выпускает за свой счет - и вот такими средствами она хочет остановить маховик террора!?  Её партия имела слишком мало деятельной энергии - как все нравственные люди, они многое себе просто не могли позволить. Им также не хватало единства в борьбе с неукротимой энергией натиска ни перед чем не останавливающегося Дантона. Партия, державшаяся лишь за нравственность и всечеловеческую доброту,  -= что весьма ценится и прославляется миром, но часто терпит холод и голод, =-  не могла победить ни при каких обстоятельствах этот дьявольский либеральный энтузиазм. Всемогущий  Дантон безраздельно правил всем, остальные министры лишь подчинялись ему. В то же время всё то, что предпринимал министр внутренних дел Ролан, оставалось без какого-либо движения. Его никто не слушал.  Все теперь предпочитали силу и натиск.  Но Ролан даже в этих обстоятельствах продолжала отыскивать организаторов и исполнителей сентябрьских убийств и добивалась решения конвента предания суду этих лиц.  Она, в довершение всего, ещё и собственноручно ухудшает своё положение, из принципа убеждая мужа отказаться от депутатсткого мандата, чтобы сохранить министерское место, теперь почти совсем бесполезное, - хотя сам Дантон уже нарушил республиканский закон, будучи и депутатом, и министром одновременно целый месяц.  Но именно этого желали их враги! Теперь Ролан можно было брать голыми руками - ведь она уже не могла влиять на конвент через мужа.  Но она попрежнему несется навстречу своей смерти со скоростью кометы - Дантон и Марат уже ждут её со своей гильоиной. 

Процесс короля был первым открытым столкновением якобинцев с жирондистами,  так был открыт новый раунд  этой неравной борьбы не на жизнь, а на смерть.  Ролан демонстрировала удивительный личный героизм, в отличие от остальных членов её партии, которые впадали во всё большее уныние, понимая полную бесперспективность их дела. 
Но Ролан по-прежнему жила убеждениями, впитанными с книгами Руссо - жить и умереть за идею.

  В таких условиях Ролан продолжает страстно обличать как низких и тщеславных фигурантов, разрушавших своими преступными  действиями республику, так и тех, кто, подобно Дантону, управлял этими самыми фигурантами.

 И в этой ситуации Ролан продолжает противостояние, демонстрируя редкую силу души, что особенно выделяется на фоне малодушного поведения короля, который на суде, вместо ожидаемого от него благородства и достоинства, демонстрировал ангельское терпение , подобно королю Лиру.  Ролан, вопреки здравому смыслу, продолжала лелеять надежду на возможность построения республики "чистыми руками" в таком развращенном городе, как Париж конца 18-го века. Чтобы понять, что за нравы царили там накануне революции, надо представить себе город, где распущенность и тщеславие ценились превыше всего, а честность, свобода слова и мысли равнялись пустому звуку. Нищета увеличивала невежество, невежество плодило нищету. Народ Франции был так жесток во время революции именно потому, что у большинства людей счастья в жизни не было вообще. Министр финансов короля, отец мадам де Сталь, г-н Неккер, избегая введения новых налогов, отнял у парламента последний случай ввести такую оппозицию, как при Людовике 15-м, вместо этого он ввел провинциальные собрания. Если бы прошла финансовая реформа Неккера в полном объёме, революция не случилась бы, скорее всего, и ненужно было бы созывать Генеральные штаты. И не было бы такой ненависти к дворянству и духовенству, а третье сословие, в свою очередь, не так страстно требовало бы равенства. Результат был бы достигнут куда более позитивный, чем после 25 лет революционного террора, но без крови и всех ужасов этих 25-ти лет.

Неудача постигла Неккера и в отношении к американской войне. Он был её противником, монарх же Франции, напротив, будто сам себе враг, как-то уж очень не вовремя вступился за американских революционеров, французы также активно поддержали американских северян, и теперь народ смотрел на свой Версаль совсем уже другими глазами. Общественное мнение Франции  требовало помогать американским революционерам, и Неккер вынужден был уйти а отставку (с 1781 по 1788 г.г.),

Франция, никем уже не сдерживаемая, быстро пошла к своему тектоническому роковому разлому. Министры и правительство не имели ни малейшего представления о реальном положении вещей в стране. Король же в одиночку ничего не мог сделать, - по своей слабости и низости своего тогдашнего окружения. Наверху все воровали и обманывали с такой страстью, будто завтра наступит конец света. В июне 1788 года  Неккера снова вызвали в Париж.

Была ли  конституция во Франции в революционные дни? На этот вопрос отвечает откровение министра финансов:

" Франция всегда управлялась обычаями, часто капризами, но никогда - законами."

Всё решала личность короля, Генеральные штаты собирали лишь тогда, когда в казне был полный ноль и надо было срочно откуда-то изыскивать средства. Однако реальную силу имели суды и виселицы, тюрьмы со всеми ужасами следствия, действовавшими по правилу: "Чего хочет король, того хочет и закон". Погубить можно было всякого очень легко - достаточно, чтобы он не понравился правительству, как это делали всегда в восточных деспотиях.  Само существо права вышло из употребления. Узаконенная ложь стала обычным делом. Как можно было рассчитывать, что на таком нравственном гное можно вырастить республику чистыми руками?

Однако Ролан всё ещё борется за устройство республики на прочных основаниях - теперь она выступает ещё и против распространения безумных террористических призывов МАрата, но уже видно, как быстро редеют ряды её сторонников, всерьёз противостоять Дантону и МАрату больше некому. Но и им самим скоро придется пасть жертвами своего собственного рев. энтузиазма ( Дантона и его стороников казнят по приказу Робеспьера, и лишь после казни Дантона Робеспьер поймет наконец, что революция сожрала уже почти всех своих детей - республиканцев и скоро сожрет  его самого - он и Сен-Жюст также были гильотинированы  в скором времени.

Потом придет Наполеон Бонапарт, устроит военный контрреволюционный переворот с помощью входившей в силу буржуазии и провозгласит, что: вся нация не может быть республиканцами, и создаст Директорию вместо Конвента - триумвират, но через короткое время поймет, что и трех республиканцев в республике слишком много - и объявит себя императором.)

За всеми этими акциями расправ всегда стояла легко возбуждаемая толпа, и это не было чисто французским феноменом. Подобным же образом повело себя и английское общество во время знаменитого лондонского возмущения  в марте 1769 г., когда разъяренная толпа ворвалась во двор королевского дворца и на глазах Георга 111 изобразила казнь короля, роль палача играл лорд МАунтноррис с едва прикрытым лицом.  Французского короля фактически казнил герцог Орлеанский, не чернь!!! - хотя она в таких делах всегда была на подхвате.

   С 1793 по 95 г.г. во Франции длился непрерывный террор. В эти дни за свою жизнь не боялся только МАрат, Наружность его была столь отвратительна, чувства такие бешеные, сам же был так кровожаден, что только он и мог быть уверен, что никто просто не сможет пойти дальше, чем он сам по пути "законного" злодейства - "именем республики".  Остальные боялись за свою жизнь каждый час, в том числе трепетал и Робеспьер, самый влиятельный и всесильный из всех революционеров.

....Когда Жиронда (партия Ролан) объявила, что все виновники террора сентября 1792 года и разграбления королевских кладовых будут найдены и наказаны, сам Марат начал незамедлительную кампанию против министра внутренних дел, мужа мадам Ролан, которого тут же обвинили в растрате 15 тыс. ливров, выделенных министерству на распространение в народе полезных книг. Мадам Ролан, до сего момента всё ещё сомневавшаяся, а есть ли Марат в природе вообще или это голый миф, страшилка для запугивания несогласных, теперь могла убедиться лично в его ужасном существовании. До сих пор она думала, что Марат - это только ширма, за которой скрываются кукловоды,  что он лишь рупор чудовищных идей, озвучивать которые не возьмется ни один уважающий себя политик, к тому же, он отлично говорил на языке, понятном черни.  Но и в таких условиях Ролан продолжает страстно обличать как низких и тщеславных фигурантов, разрушавших своими преступными  действиями республику, так и тех, кто, подобно Дантону, управлял этими самыми фигурантами.

Марата всё же настигла кара - в лице француженки Шарлотты Кордэ. Ей каким-то чудом удалось заманить к себе это чудовище. Она убила его  в своей постели и несколько дней хранила труп там, чтобы как можно позже обнаружилась пропажа, а поскольку дело было в летнюю жару, она извела на него все свои духи, чтобы от трупа не так пахло. Гильотинировали её вслед за мадам Ролан, она заняла её камеру смертников сразу же после казни последней.

... Вот как это было. 31 мая 1793 года  должны были пасть  все оппозиционные депутаты Конвента, те, кто решительно противостоял террору. Сначала однако Дантон хотел арестовать министра внутренних дел - мужа мадам Ролан, но она помогла мужу бежать. Тогда пришли за ней, она держала под подушкой пистолет, чтобы застрелиться, но не успела им воспользоваться - её схватили сонной.  В камере она покупала цветы и книги, чем очень удивила охранников, говоря с веселым смехом ( она все время смеялась), что ни часа её жизни не должно пропадать без дела и красоты.

На суде она сама писала свой протокол, на казнь отправилась спокойно и даже с видимым облегчением, иногда веселясь - такая жизнь уже не могла составлять  для неё какой-либо ценности. Однако напрасно она думала, что  столь  мужественным поведением она сможет пробудить  в сердцах погрязших в кровавых преступлениях республиканцев совесть - они не только казнили её ровно в день первой годовщины Республики, а вместе с ней - и всех жирондистов, самых чистых и благородных из всех революционеров, но и оклеветали её посмертно самым грязным образом, написав после её казни в якобинских газетах, что "она была чудовищем во всех обличьях, её презрение к народу и к избранным народом судьям, её постоянная  веселость на пути к гильотине и в тюрьме - всё это показывает, что в её душе нет ни одного болезненного воспоминания о дочери, которую она оставила сиротой, предавшись политическому поприщу и тщеславию, что и довело её до эшафота".

Но те, кто писал и диктовал эти чудовищно лживые и несправедливые строки, сами вскоре закончили свои дни на той же гильотине.

Потом плохо кончил сам Наполеон Бонапарт, разбитый русскими и заточенный на острове, как дикий зверь, а в 1817 году мадам де Сталь получила разрешение наконец вернуться во Францию. Однако это уже была совсем другая страна: эпоха 25-летнего непрерывного революцонно-либерального террора закончилась, но на смену ей пришла эпоха реставрации, национального унижения и позора - в Париже уже был не только построенный на крови первый в Европе капитализм, но и сидел Бурбон на троне - и снова  монарх! А к тому же, во Франции хозяйничали союзники - армия объединившихся против Наполеона под руководством русского царя Александра Первого монархий Европы.
( потом будут 19 - 20-й века - несколько реставраций и утверждения республик - 2, 3, 4 и 5-ой, нынешней, со всеми её современными проблемами - ведь зубы дракона дали неуничтожимые всходы!).

Мадам де Сталь, в сильном огорчении,  написала своё политическое завещание - трактат "О революции", и вскоре умерла - больше ей нечего было делать на этом бесславном свете. Произошло это так: она поскользнулась на ступеньках лестницы дома министра, куда была приглашена на торжественный прием. После падения у неё случился инсульт. Скончалась она ровно в день очередной годовщины взятия Бастилии - 14 июля 1817 года.

А ведь если бы её своевременно послушали! И если бы все республиканцы вели себя так высоконравственно, как Ролан... Но история - увы - не имеет сослагательного наклонения.

И потому, бессмысленный и беспощадный, лживый и лицемерный, капиталистический либерализм бодро шагал по планете в последующие столетия и превратился наконец в откровенно и нагло фашиствующий глобализм. Глобализм - не сущностное понятие, его нельзя увидеть воочию или потрогать руками. Поэтому многим, привыкшим к представлению о власти, исключительно как деятельности первого лица и правительства, всё ещё непонятно, как он, глобализм, действует в качестве самостоятельной политической силы. Да, он уже давно не только идея, овладевшая либеральными массами, но всё ещё невидим как институт управления, однако его легко можно вычислить. А значит, и противостоять ему - укреплением национального суверенитета.

Да, сегодня либеральный фашизм принял чудовищно кровавые формы - флагман либеральной демократии, США, когда гос. долг приблизился к 14 трилл. долл., ничего лучшего не могли придумать, как предпринять попытку развязать полномасштабную войну 2011 года - сейчас они   именем демократии казнят целые страны - взрывая, как, к примеру, Японию и Чили, или устраивая северо-африканские липовые революции, они сметают, "по требованию" специально подготовленной возбужденной народной массы на площадях, национальных лидеров и правительства, - чтобы завтра весь мир мог ужаснуться всему тому, что станет совсем не липовыми плодами этих революций. Зубы дракона взошли также и на почве других опытов построения республик - в том числе, социалистических, ибо принцип кастовой монополии на власть, заложенный французской буржуазной республикой, перешел на все последующие партийные республики, хотя по прошествии многих лет они научились действовать более цивильно (запутанной и непрозрачной системы выборов, дискредитации неугодных политиков с помощью порочащих связей или коррупции, клеветы, фальсификаций документов и шантажа, обработки массового сознания в нужном направлении с помощью СМИ и др.). Убийство Кеннеди, кстати, - это тоже оттуда, из первого республиканского демократического опыта.

Но кто-то скажет однажды, встав во весь исполинский человеческий рост -
МЫ ПОЙДЕМ ДРУГИМ ПУТЕМ.
И МИР ПРЕОБРАЗИТСЯ.