Школа. Не по Гайдару

Я благодарен школе, что она сделала из меня человека. Не той школе, что учит правописанию и сложению, но той, что учит жизни.
Плохо помню начало и школу. Было это, однако давно. Помню кирпично-деревянный забор вокруг школьного участка, включающего собственно четырехэтажное школьное здание с пристройками и огромный школьный сад. Помню то нереально возвышенное состояние первого посещения школы со старшеклассницей - соседкой. Звали ее Галина. Была она высокой и черноволосой. Я был в нее, наверное, влюблен. Собственно, для 6-7 летнего пацана состояние влюбленности - это самое обычное состояние. Скорее всего, я был влюблен во всех девочек старше 15 лет в округе. Девочки моложе, меня почему-то не интересовали. Возможно, очень раннее интеллектуальное развитие тому виной. Все мы книжные дети, как писал Высоцкий. Тому виной моя мать, которая с самых ранних лет прививала мне любовь к художественным произведениям, читая кроме классиков детской литературы и популярных детских периодических журналов все подряд. И Майн Рида и Жюль Верна и Конан Дойля. В результате к первому классу я был настолько "начитан", что издавал свой собственный рукописный журнал, умел бегло считать до тысячи, знал наизусть кучу стихотворений, которые с удовольствием декламировал среди досточтимой публики главного кинотеатра города Армавира со звучным, но достаточно ортодоксальным названием "Октябрь". Странно, почему не "Ноябрь"?
Впрочем, поступив  в первый класс в середине 60-х, я получил сразу множество претенденток на мое сердце в лице женского контингента, дислоцировавшегося в тот момент на данной территории. Почему-то меня интересовали тогда самые красивые  и самые высокие девочки. Хотя, надо отметить, сам я был весьма не высок. Что меня, правду сказать, мало интересовало. Собственно девочки-одногодки, я непроизвольно рассматривал их и вел себя с ними так, представляли для меня большие говорящие красивые куклы, с которыми можно делать все что угодно, в рамках дозволенного и не очень.
В детстве я был очень извращенным мальчиком, хотя этого и  не понимал. Наши извращения были очень органичны и непротиворечивы. Бедные наши родители. Если бы они знали. Хотя ничего такого и не было, была только имитация в рамках нашего ограниченного понимания. Помню очень высокую девочку из соседнего класса в красном (всю жизнь меня потом преследовал этот цвет) с непонятного цвета глазами, меняющимися, словно хамелеоны, то от светло-голубого до почти черного, то от бирюзового до коричневого. Девочка-загадка.
Сейчас, по прошествии лет, я очень жалею, что не познакомился с ней тогда поближе. Ибо таких феноменальных глаз более никогда не встречал. Глаза - это лик души. В них отображается весь внутренний мир человека, больше, чем он того желает. Может я пропустил в жизни самое главное, не заглянув в те глаза. Был рядом, видел, но ... не доглядел.
Моя мать всегда говорила, если мужчина чего-нибудь захочет, он обязательно этого добьется. Я никогда в этом и не сомневался. Вопрос здесь не в том, что хочет мужчина. Об этом чуть позже. Ребенок, подросток, юноша. Идут годы. Меняется мироощущение. Почему-то оно всегда связано с женщинами. Меняется мироощущение, меняются отношения с женщинами. В самом раннем детстве эти отношения были наиболее органичны, ибо отличия между одногодками были скорее странно-физиологичны, чем морфологичны. Отношения со взрослыми "чужими" женщинами здесь тоже вполне в рамках морфологии, естественны и не вынуждены. Корнем естественности здесь является всегдашнее человеческое любопытство с одной стороны  или, с другой  стороны, неопытность, что делать двум обнаженным субъектам 17 и 7 лет, оставшимся волей провидения или случая наедине. Данный, весьма ранний "сексуальный" опыт, как нетипичный, вскоре ушел в подсознание, стал неосязаем, и оказал весьма опосредствованное влияние на дальнейшую жизнь, нисколько не извратив вполне положительное отношение к женщине, как продолжательнице рода, весьма привлекательной особе и т.д. и т.п. Собственно, поэтизация женского образа, привела к окончанию школы к циклу стихов, доказательству своей правоты на кулаках за честь дамы, томлению чувств и прочим моральным и физиологическим неудобствам. В связи с чем и вопрос, доросли ли наши дамы в то время  до этаких категорий чувств. В чем я сейчас пытаюсь разобраться. В детстве любовь наиболее искренна и правдива. Это любовь-симпатия, любовь – любование. Здесь еще пока нет вполне конкретной привязанности, любовь всеобъемлюща и полигамна. Но вполне выборочна и субъективна.  Вот в этом-то выборе все дело. Как  и почему. Всего два простых вопроса.
В юности, когда начинают давать о себе знать гормоны, все усложняется. Любовь любовью, но могут стать и дети. Начинается зона ответственности, когда мальчик начинает превращаться в мужчину. Случалось ли Вам влюбляться в самое неподходящее время? Когда вы вполне довольны своим семейным положением, теперешним местом в жизни, все наконец-то наладилось и вдруг…   Все зашаталось, рушится как карточный домик. Вы думали, что любите свою жену, а тут такое. Но возможно ли это? Можно ли прожив столько лет в браке продолжать любить свою половину так, как это было двадцать лет назад. Правильно, это совершенно невозможно. ТАК уже вы любить не сможете. Это будет другое чувство. Не привычка, хотя и это. Нежность, загадка, но редко страсть. Близость не должна быть беспредельной иначе, как писала Ахматова, она превратится в свою противоположность.
Но перекинемся опять в прошлое. Начиналось все в осень 1965 года. Солнечная, великолепнейшая погода. На обширнейших кустах черной смородины в школьном саду созрел великолепный урожай черных крупных ягод. Пусть их и не много на ветке, но кусты огромны. И мы, как полноправные ученики  школы, поливая кусты, имеем полное право отведать эти ягоды. А когда рядом почему-то оказывается эта девочка из соседнего класса, то самые лучшие ягоды направляются к ней. Но вот робкое молчание поразило донжуана, покорившего к тому времени сердца (как ему казалось) как минимум трех женщин. И она, как само собой разумеющееся, принимала его подношения, и хранила молчание, как египетский сфинкс. Может,  не замечала его. А как он смотрел на нее во время всевозможных построений, линеек, перекличек. Ловил ее взгляд, пусть даже украдкой, улыбку, пусть даже и по другому поводу. В ней всей было прекрасно. Что она говорила, он не слышал. Голос звучал, как некий музыкальный инструмент. Как она выглядела, он не помнит. Как можно вспомнить образ солнца? Один сияющий диск. Определенно, восхищение затуманивает мозги и делает мужчин беспомощными ослами.
Мне всегда нравились красивые девочки. Самые красивые девочки. Перед кем и петь дифирамбы, как ни перед самыми красивыми. Потом они выходят замуж. Рожают детей. Мужья их со временем лысеют и толстеют. И разве не прекрасно вспомнить об обожателях юношеских лет, о легкой школьной любви-увлечении. Может это только кажется, что все несерьезно, по-детски. Кто сказал, что несформировавшиеся чувства-увлечения школьных лет имеют шаткие основания. Не снятся ли нам наши детские возлюбленные на протяжении всей последующей жизни, и не ловим ли мы потом ушедшие воспоминания. Как же сложна и ответственна наша жизнь, не допускающая слабости ни на минуту, даже в детстве.
Столько лет прошло. Детство моей жены совсем не пересеклось с моим. Я смотрю на ее школьные фотографии и сожалею, что не был с ней рядом. Но я был рядом. Не с ней, с другими. Это сейчас уже не важно. Важно, что мы с ней вместе до конца.
Я благодарен школе, что она излечила меня от зазнайства и прочего ячества. Пусть с болью, кровью, надломом, пройдя сквозь унижение и неуважение. Но это надо было сделать, чем раньше тем безболезненнее. Удивительно встречать и теперь индивидуумов, похоже всего этого избежавших, не вышедших перманентно из периода детства. Страшно подумать, каких детей они нам вырастят, сами задержавшись в детстве. Как сказал философ, единственное что убеждает меня, что я живу, это мои несчастья. Он начал жить уже с 15 лет. Под действием пресса унижений и издевательств в школе стала формироваться как ни странно свободолюбивая и деятельная личность вне школы. Даже внутри школы, будучи униженным и "забаненным" более сильными соперниками, он сохранил некоторое влияние на часть массы более младшего контингента, особенно среди женской половины. Оценка личности тут, значительно усложнилась. Хотя, возможно, повлияла и решимость его устранить физические недостатки путем интенсивной физиологической тренировки, снискавшей даже некое подобие одобрения у его недругов. Привычка к физическим упражнениям на долгие годы избавила его от унизительной необходимости прислушиваться к сильным, что в последующем полностью устранило ощущение собственной неполноценности, со всеми вытекающими обстоятельствами.
Даже значительное отличие в росте и массе среди однополых сапиенсов более не останавливало его в выборе способа действия. К сожалению, взаимоотношения с женским полом от этого не улучшились, а усложнились. Налицо существовала некая разница между физическим образом и духовно-личностной сущностью. Интуитивно женщина выбирает, если выбор, конечно, существует, более стабильную по ее понятиям личность. Т.е. обеспечивающую ей и будущему роду более-менее стабильное существование. И по тому же  критерию, по которому мужчина выбирает женщину, женщина выбирает мужчину. Переводя в плоскость житейскую, это не был мужчина ее мечты. Попробуй, докажи обратное. Из этих вот коллизий в свое время и бонапарты рождались. Что творят женщины с мужчинами, прямо удивительно.
Вернемся опять же в середину 60-х годов. Время это не столь уж и далеко от окончания войны. Еще стояли в центре города в районе железнодорожного вокзала разбитые во время войны здания. Еще живы были ветераны, пережившие все эти лишения. Еще не перевелось на руках оружие со времен тех славных побед. В отвесных кручах Урупа еще лежали полузарытые в песок неразорвавшиеся авиабомбы 43 года. Вот так просто и лежали, под открытым небом. И никаким саперам до них не было дела. Пацаны-малолетки из них добывали черный бездымный порох, ковыряя подходящими предметами от расколотой тонной бомбы. А ведь и кострищи разводили над бомбами, и взрывались и погибали. Смерть с пацанвой тогда ходила рядом. Больше погибали от глупости и от бахвальства. Девочки от мальчиков составляли в то время хотя бы тот контраст, что не подвергали свою жизнь смертельной опасности испытывая, к примеру, сохранность зенитных снарядов путем нагревания их на костре или заряжая в охотничье ружье немецкие патроны и стреляя из них по самодельным мишеням. Собственно, это была одна из причин превосходства и гордости пацанов перед дамами.
О дружбе ребят тех лет можно много рассказывать. Оба моих друзей жили в одноэтажных бараках района Мясокомбината, без всяких элементарных удобств. Но мы, как ни странно, им завидовали, так как или потому что сами жили в частном секторе. Предметом зависти, скорее всего, являлось центральное отопление, т.к. у нас топились в то время обычные печи углем и дровами. И хотя скромную однокомнатную квартирку сравнить с частным, даже скромным домиком, было нельзя, посещение жилья моих товарищей было как праздник для меня. Учились они похуже, чем я. Воспитывались матерями-одиночками. Однако, я им завидовал. В комнатах никаких печек, чистота, уют. Времена Никиты Хрущева характеризовались многими надеждами (моим друзьям обещали благоустроенные квартиры) и многими разочарованиями (нам не хватало карманных денег). К своему теперешнему стыду, вспоминаю, как мы по очереди воровали банки сгущенки в местном магазине, прибегая к незаурядному лицедейству в таком- то юном возрасте. Пока двое пацанов отвлекали продавщицу, третий тащил банку сгущенки из огромного штабеля банок на прилавке магазина. Потом оставалось продырявить гвоздем две дырки в банке и поочередно приложиться. А в классе мы, тихие и послушные мальчики, клялись соблюдать заветы Ильича. Только в чем эти заветы, кто мог сказать? Одно мы знали твердо, красть у ближних нельзя, обманывать нельзя, выдавать своих нельзя. Таковы неписанные правила этого замкнутого школьного мира.
Конец пятидесятых – начало шестидесятых было время максимального взлета пост сталинской империи. Десятилетие без Сталина, без репрессий, без страха. Сомнения в правильности курса еще не оформились. Рост промышленности, сокращение безработицы, введение пенсионной системы. Отучившись в Краматорске на сталевара, мой отец после армии легко нашел себе работу на вновь построенном после войны заводе испытательных машин. Откуда в скором времени перешел уже мастером на завод железнодорожного машиностроения.  Быстро навел порядок в прежде отстающем цехе, был замечен директором Редчанским и продвинут на повышение председателем профсоюзного комитета. Поэтому еще до школы на первомайской или ноябрьской демонстрации, куда меня брал с собой отец, я  уже познакомился со всеми директорами промышленных предприятий. Для меня это были просто дядя Коля, дядя Толя. Любители хорошей шутки, дружного застолья, внимательные и добрые люди. Теперь о них ходят легенды. Портреты их украшают аллею славы города. Люди, создавшие его промышленный облик. Строители, организаторы производства, новаторы. А я в новой матроске с непременным флажком и воздушным шариком где-то рядом с ними на выцветшей от времени фотографии.
К тому времени в магазинах уже появились новые товары. Плащи болонья,  такие невесомые и яркие, мужские белые капроновые рубашки, которые не надо было гладить. Купить их, правда, можно было только из-под полы или на рынке у спекулянтов. Чтобы купить холодильник, отец ездил в Тбилиси. Нарядить новогоднюю елку (не только ватой и вырезанными из цветной бумаги снежинками) мы смогли только после того, как мой дед, живший в то время в Пятигорске, подарил мне, т.е. своему внуку, большую коробку с новогодними игрушками, выпущенными похоже еще до войны, а может и до революции. Бедность была поразительная, но все праздники отмечали всегда дружно и весело, большой компанией друзей, родственников и сослуживцев. Приходили всегда несколько семейных пар, часто с детьми. Пили вино, смеялись, играли на гитаре, пели и танцевали. Тогда же впервые я увидел магнитофон. Парторг завода, пришедший с женой к нам в гости на встречу Нового года, принес с собой новую Чайку.  И записи, под которые все потом танцевали, совсем были мне незнакомы и отдавали чем-то запретным.
Первый телевизор, который у нас появился, был Рекорд, который отец взял на прокат. До этого телевизор мы смотрели только у соседей.  Показывал телевизор плохо, постоянно ломался. Поэтому когда мы купили свой первый новый телевизор Аврору, радости не было конца. Потом это время назвали хрущевской оттепелью. Появилась новая газета Неделя, совсем не похожая на старые официозные газеты. С пластинок и на радио звучал голос Ларисы Мондрус, а не только русские народные песни или песни на военные темы.
Над Хрущевым смеялись, называли его кукурузником. Ругали власти за перебои с хлебом, мучными изделиями, за рост цен на продукты. Тем временем в магазинах появились холодильники и вслед за этим в большом ассортименте мороженная морская рыба. Люди получали новые квартиры и уезжали со старой улицы. Притом все мы верили, что завтра будет еще лучше, чем сегодня. Лишь бы не было войны. Боялись больше всего войны с американцами, у них есть атомные бомбы. И китайцев. Слишком их много.
Когда политбюро возглавил Брежнев, снабжение действительно улучшилось.  Но, ненадолго. Либерализация, начавшаяся при Брежневе, а также рост затрат на социальные программы, способствовали росту иждивенческих настроений в обществе, что в итоге привело к распаду СССР.
Годы учебы в начальной школе оставили по себе самые светлые воспоминания. Бесплатное питание, частично или полностью оплаченное нашими шефами с мясоконсервного комбината. Утренники, новогодние праздники в школе, походы в кино, в лес. Прекрасная  и строгая учительница начальных классов, в прошлом, ночная ведьма, учившая еще мою мать. Учеба давалась легко, без каких либо затруднений. Даже летом мы проводили время в школьном лагере, где нас бесплатно кормили и развлекали.